CC BY
271
О. В. Летов
ОТ ПОСТПОЗИТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНИЗМУ
Аннотация. В статье анализируется трактовка проблемы научной объективности в рамках таких направлений современной западной философии, как постпозитивизм и постмодернизм.
Ключевые слова: постпозитивизм, постмодернизм, принцип несоизмеримости, объективность, истина, плюрализм.
Annotation. The paper considers the problem of scientific objectivity in such branches of modern Western philosophy as postpositivism and postmodernism.
Keywords: postpositivism, postmodernism, the principle of incommensurability, objectivity, truth, pluralism.
Во второй половине ХХ в. позиции логического позитивизма подверглись критике «изнутри». Такие идеи, как принцип фальси-фицируемости К. Поппера, теория научных революций Т. Куна сформировались в рамках позитивистской философии. Взгляды Куна, а также П. Фейерабенда, Н.Р. Хэнсона, С. Тулмина и др. получили название «исторический релятивизм». С точки зрения сторонников этого течения, научное знание исторически и социально обусловлено и, следовательно, оно не абсолютно, а относительно по своему характеру. Цель научной деятельности - это не статистическое накопление фактов, которые получены в результате эмпирического созерцания реальности. Задача ученого - понять эту реальность как проявление более фундаментальных процессов. Эти процессы принимают форму подобных законам моделей, или «паттернов», объясняющих явления объективной реальности. Эта реальность не ограничивается совокупностью наблюдений: в процес-
се развития научного знания имеет место некий трансцендентный «остаток», за которым кроются более глубокие уровни бытия. В русле посткантианских идей Н.Р. Хэнсон и др. отмечали, что теории следует сравнивать не с эмпирическими фактами, а с моделями (или «паттернами»), а модели, в свою очередь - с утверждениями наблюдения. При этом особо подчеркивалась роль воображения, изобретательности ученого в научном поиске. Акцент делался не столько на логико-методологическом подходе в изучении научного знания, сколько на исследовании социокультурных и личностно-мировоззренческих факторов в науке.
Выделяют позитивистскую и непозитивистскую трактовки понятия объективности научного знания. С точки зрения позитивистов, ученый с первых шагов своего исследования должен избавиться от каких бы то ни было аксиологических или лингвистических предпосылок, рассматривая объект непосредственно, «с чистого листа». Подобного рода объективность на практике недостижима, поскольку ученому невозможно целиком освободиться от ценностных, языковых, концептуальных установок. С иных позиций объективность можно рассматривать в качестве самоограничительного требования, в соответствии с которым ученый приводит свои ценностные предпочтения в соответствие с эмпирическими данными (15, с. 16). Благодаря этому критерию наука может быть отделена от идеологических и групповых предпочтений.
Существует как прямая, так и обратная связь между теорией и моделью, с одной стороны, и моделью и эмпирическими фактами - с другой. Теории могут корректироваться, если они не отвечают требованиям модели; модели также могут быть подвергнуты ревизии, если они не соответствуют фактам. Сами эмпирические факты могут быть подвергнуты дальнейшей проверке, если они не согласуются с моделью.
Следует учесть то обстоятельство, что указанная концепция науки является «натуралистической» в том смысле, что в ее рамках естественные науки (в первую очередь, физика) выступают некой парадигмой для всех остальных наук. В этих рамках теории и модели должны находить свое математическое выражение. Однако любая наука может быть исследована не только с помощью количественных, но и качественных методов. Если в рамках количественных методов используются числа и формулы, то сторонники
качественных методов исследования прибегают к таким средствам, как метафоры и аналогии.
Представители позитивизма, предписывая логическую форму теоретическим утверждениям, фактически отождествляли рациональное с логическим. Однако не все то, что рационально, должно обязательно укладываться в логические рамки. Если процесс научного исследования попытаться ограничить рамками формальной логики, то за скобками остается нечто иррациональное. Это положение убедительно обосновали в своих работах М. Полани, Н.Р. Хэнсон, П. Фейерабенд и др. представители постпозитивизма.
М. Полани в своих работах во многом предвосхитил современные концепции философии и методологии науки. Его можно отнести к разряду тех «несистематичных» философов, которые пытаются осознать происходящие в науке изменения и предложить (как правило, в конфронтации с предшествующими философскими конструкциями) собственные принципы методологического анализа.
Основные принципы концепции М. Полани включают следующее.
Предложения науки не являются простыми описаниями наблюдений, и их истинность или ложность не может быть установлена в процессе наблюдения. Даже в физике, не говоря уже о биологии, неизбежны суждения вероятности. Но вероятность - это не наблюдаемый факт, а результат личностной оценки, лежащей вне этих фактов.
В случае столкновения между двумя научными теориями решающим критерием не должно выступать то обстоятельство, что одна теория соответствует эмпирическим фактам, а другая нет. Любые факты можно «подогнать» под теорию, если они интерпретируются в свете этой теории. Для изменения какой-либо теории требуется не просто обращение к фактам, а полное изменение самих рамок интерпретации. В этом случае на первый план выступает эстетический критерий «интеллектуальной красоты» теории как залог ее возможности выявить непознанную реальность.
Знание всегда подкрепляется интеллектуальным чувством субъекта; предложения до тех пор не становятся частью науки, пока их кто-нибудь не выдвинет и не заставит в них поверить. Это чувство играет известную роль в определении того, что является и что не является «наукой».
Знание не может быть формализовано полностью. Ни одна формула не может определить границы своего собственного применения, но это применение влияет на значимость и обоснованность формулы.
Все знание о внешнем мире основывается на неявно принятом метафизическом базисе; философские основания являются неотъемлемой частью самой науки (см.: 16).
Американский философ П. Фейерабенд выдвинул тезис о том, что в науке «все дозволено». Как и хозяйствующие субъекты в экономике, научные теории должны конкурировать между собой. Построение теорий не зависит от результатов наблюдения и эксперимента. Каждая теория имеет собственный опыт, и между этими «опытами» отсутствует какое-либо пересечение. Конкурирующие теории выступают в качестве «решающего» средства критики принятой теории, причем «более действенного», чем критика, основывающаяся на сравнении теории с установленными фактами. В результате оказывается, что не факты, несогласные с теорией, получают приоритет над альтернативными гипотезами, а благодаря отказу от альтернативных гипотез происходит устранение фактов, потенциально опровергающих принятую теорию. Согласие теории с фактами Фейерабенд отказывается рассматривать в качестве признака ее объективности. С его точки зрения, теории, обладающие высокой степенью эмпирической подтверждаемости, становятся почти неотличимыми от мифа и существуют исключительно за счет сообщества верующих и их лидеров (будь то священники или нобелевские лауреаты). В этом смысле астрономия мало чем отличается от астрологии, а химия - от алхимии. Что же в итоге предлагает П. Фейерабенд? По его мнению, конкуренция теорий должна обеспечить такие условия научной деятельности, которые бы не позволяли сдерживать даже наиболее нелепые продукты человеческого разума (13, с. 23).
В качестве основного метода научного познания у Фейера-бенда выступает так называемый «плодотворный» релятивизм. Вера в «приближение к истине», по его мнению, лишь ограничивает возможности человеческого познания. В таком понимании познание не есть ряд непротиворечивых теорий, приближающихся к некоторой идеальной концепции, оно не может быть постепенным приближением к истине. Познание в концепции Фейерабенда - это
скорее увеличивающийся океан взаимно несоизмеримых альтернатив, в котором каждая отдельная теория (или каждая отдельная сказка, каждый миф) являются частями одной совокупности. Несоизмеримость конкурирующих теорий означает невозможность их сравнения с точки зрения истинности или правдоподобия. «Что же остается?» - возникает закономерный вопрос. Остаются, согласно Фейерабенду, эстетические суждения, суждения вкуса и наши собственные субъективные желания (13, с. 45). По мнению Фейера-бенда, даже великие ученые поступают иногда так же, как политики макиавеллиевского толка, вводя в заблуждение публику с помощью манипуляции фактами. Научная революция и победа новой парадигмы невозможны до тех пор, пока во главе научных институтов остаются академики, поддерживающие старую парадигму. Следует отметить, что подобные взгляды уже не согласуются с принципом фальсифицируемости К. Поппера.
С. Тулмин внес в философию науки некий прагматический аспект. Согласно его концепции, теории - это сущности, которые не столько проверяются, сколько используются. Теоретические утверждения Тулмин сравнивает с описанием правил: прежде, чем использовать то или иное правило, ученые ограничивают область его применения. И даже в этой области правила неприменимы для всех случаев без исключения. К примеру, убийство другого человека практически во всех странах мира преследуется по закону за исключением тех случаев, когда смерть другого лица наступает в ходе официально объявленных военных действий. На основе многочисленных примеров из истории науки Тулмин показывает, как, следуя логике позитивизма, ученый сталкивается с трудностями, пытаясь выявить область применения тех или иных теоретических утверждений. Любое правило, согласно Тулмину, оценивается не столько с точки зрения «истинности» или «ложности», сколько с позиций того, где оно применимо.
С. Тулмин подчеркивает то обстоятельство, что невозможно полностью разделить научные и философские аспекты человеческого понимания. «Научные факты» философски двусмысленны, и встает щекотливая задача - скорректировать их (9, с. 45). Тулмин приходит к выводу о том, что ни мир, с которым человек имеет дело, ни совокупность понятий, методов и убеждений, не являются исторически неизменными (9, с. 315). Согласно его взглядам, основные
черты развития науки сходны с дарвиновской популяционной теорией изменчивости и естественного отбора1.
Развитие философии и методологии науки тесно связано с переосмыслением традиционной теории познания. Реализация этой тенденции происходит благодаря обращению к новым идеям, предложению иных интерпретаций процесса научного познания. «Постпозитивистское течение, которое пришло на смену логическому позитивизму, - отмечают М. Элвессон и К. Скольдберг, -лишь укрепило веру в философию науки. Представители этого течения - Н.Р. Хэнсон, С. Тулмин и др., - сконцентрировали свое внимание на том, как реально осуществляется процесс научного исследования в противоположность своим предшественникам, которые ограничивались лишь описанием этого процесса» (10, с. 22).
Концепции представителей постпозитивизма оказали значительное влияние на дальнейшую эволюцию западной философии науки, в частности, на формирование Эдинбургской школы, представители которой (Б. Барнс, Д. Блур и др.) выдвинули т.н. «сильную программу» в социологии науки, а также на становление «социального конструкционизма» в социологии знания (Б. Латур). Т. Кун, М. Полани, П. Фейерабенд, С. Тулмин и др. в своих исследованиях обращались к истории науки, часто используя примеры (case studies). Не случайно их стали причислять к «историческому» направлению в философии науки. В итоге в современной философии науки наблюдается отход от абстрактных методологических схем в пользу исторических исследований (case study) (2). Начиная с 1980-х годов ХХ в. в работах по философии науки все большее внимание стало уделяться этическим проблемам науки. Представители биоэтики Т. Бичамп и Дж. Чилдресс в известной книге «Принципы биомедицинской этики» также широко использовали примеры (cases) из истории медицины (12). В рамках современной биомедицины «общие нормы научных отчетов» выступают в качестве своего рода парадигмы Т. Куна. Эти нормы основаны на теории вероятности и позволяют сравнить эффективность различных
1 В дальнейшем С. Тулмин в своих работах обратился к разработке такого метода исследования, как рассуждение на основе конкретных случаев. См., напр.
(14).
методов лечения, таких, как, например, терапевтические и хирургические (17).
Идеи постпозитивистов явились также своего рода предпосылкой для формирования такого философского течения, как постмодернизм. И постпозитивистов, и представителей постмодернизма объединяет идея плюрализма. Не случайно постмодернизм связывают с методом «полифонического исследования» (10, с. 284). Авторитет традиционных мифов или, используя термин Ф. Бэкона, «идолы театра», - это фактор, который ограничивает и подавляет полифонию. Сторонники постмодернизма призывают к эпистемологическому разнообразию так, чтобы был услышан каждый «голос из хора». Как постпозитивисты, так и постмодернисты решительно отвергают эмпиристскую идею в методологии, согласно которой факты «первичны», а теория «вторична». И те, и другие не разделяют идею объективности в смысле «аксиологической нейтральности» научного знания. Однако если постпозитивисты делают акцент на ценностных и социально-исторических факторах, обусловливающих характер научного знания, то представители постмодернизма - на лингвистических аспектах процесса познания. Согласно постмодернистам, ни один закон, ни одна норма не могут избежать влияния языка. Любой взгляд на реальность существует в рамках определенной «языковой игры». Лишь изменения сознания или воли способны трансформировать возможные интерпретации в господствующую картину реальности. Каждому конкретному ученому трудно освободиться от тех или иных субъективных предпочтений. Отсюда постпозитивисты приходят к принципу несоизмеримости конкурирующих теорий, а постмодернисты - к идее об «эквивалентных рассказах», согласно которой между конкурирующими теориями, или «рассказами», невозможно выделить более обоснованную, чем остальные.
Корни постмодернизма следует искать в той атмосфере неопределенности, скептицизма и плюрализма, которая получила распространение в период после Второй мировой войны. Это культурное движение зародилось в 1960-х, расширилось и стало оказывать влияние в 1970-х, стало модным и популярным в 1980-х и получило академическую форму выражении в 1990-х годах (10, с. 179). В середине 1990-х годов отмечается спад этого движения в области общественных наук (10, с. 180). Постмодернистами в 1960-х годах
называли группу американских литераторов, претендующих на особый способ изложения материала. Постепенно этот термин распространился на гуманитарные науки, искусство, архитектуру.
Энергия постмодернистов была направлена против «метафизической» идеи о том, что существуют некие рациональные всеобщие принципы, которые обусловливают прогресс научного знания. Согласно взглядам представителей постмодернизма, подобные принципы суть не что иное, как мифы, «глобальные истории», «ме-тарассказы». Мифы служат почвой для контроля над человеческим поведением. Вместо прямого подавления человека обществом в предшествующие эпохи формируется принуждение человека с помощью символов. Послушание и конформизм достигаются благодаря употреблению языка. Убеждение в том, что язык - это нейтральная сила, ошибочно. С помощью языка мифы сначала обосновываются как некие идеалы (универсальная сила), а затем внедряются в сознание людей (официальная сила). Мифы, или метарас-сказы, служат для того, чтобы устранять альтернативные способы мышления и поведения. Контроль с помощью символов становится возможным в силу различия между фактом и оценкой. Формируется убеждение, что лишь некоторые взгляды могут быть объективными. В настоящее время общепринятым считается положение о том, что научные взгляды обладают несомненным преимуществом по сравнению с другими. Считается, что язык науки, будучи более формализованным, менее подвержен предубеждениям и представляет более объективное описание реальности, чем любой другой. В связи с этим возникает закономерный вопрос, как быть, например, с альтернативными методами лечения людей? «Глобальные истории» должны быть вытеснены «локальными историями». В рамках «локальных историй» никакие естественные противоречия не должны устраняться во что бы то ни стало.
К примеру, трактовка времени с позиций движения механических часов - это метарассказ (11). В рамках этой трактовки время «математизируется», представляется в виде бесконечной совокупности отдельных моментов. Эти моменты рассматриваются дискретными и самодостаточными. Настоящее - это момент между прошлым и будущим. Это представление опирается на традицию эмпиризма, согласно которой субъект с помощью чувственных впечатлений фиксирует лишь один аспект времени - настоящее,
которое отражается в его сознании. Тем самым время механизируется, представляется в терминах физики. Сторонники этой трактовки игнорируют положение о том, что любое представление о времени опосредовано интерпретацией. Даже научные представления являются ценностно-нагруженными и выражают лишь одно понимание из множества возможных. В соответствии с традиционной трактовкой каждой возрастной группе людей обществом предписывается определенная роль независимо от индивидуальных особенностей каждого конкретного индивида. Социальная роль в данном случае выступает в качестве независимой сущности, способной влиять на человеческое поведение. В противоположность этому время, с точки зрения постмодернистов, необходимо рассматривать сквозь призму человеческого опыта1. Именно опыт позволяет человеку помнить прошлое, идентифицировать настоящее и предвидеть возможное будущее. Согласно Делёзу, время длится. Движение времени выражается не столько в пространстве, сколько в переключении внимания сознания. Соответственно прошлое - это не то, что исчезло во времени, а настоящее, которое потеряло определенное значение для субъекта. «Философское время, - пишут Делёз и Гваттари, - это время всеобщего сосуществования, где "до" и "после" не исключаются, но откладываются друг на друга в стратиграфическом порядке» (1, с. 78).
Поскольку реальность конструируется с помощью символов, не существует различия между теорией и объективной реальностью. Если реальность - это система «рассказов» или «текстов», то
1 Существенно расширить человеческие представления о времени пытаются представители трансгуманизма. Проблемы трансгуманизма представляют перспективы фундаментального изменения человеческого бытия. В настоящее время нано-технология применяется в здравоохранении в целях предупреждения и лечения болезней. Однако понятие «трансгуманизм» указывает на то, что представители нано-технологии ставят перед собой цель «перейти» границы человеческих возможностей. Нанотехнологи утверждают о расширении границ таких вещей, как возраст, эмоциональные связи с другими людьми, отношение к другим живым существам. Одно дело - улучшить условия человеческой жизни в рамках границ человечности, другое дело - улучшить их путем «надстройки», преступив тем самым границы возможностей человека. Иными словами, в случае трансгуманизма речь идет не об улучшении жизненных условий, а об «улучшении» человека как такового. Фундаментальное изменение человека может означать, например, существенное увеличение возраста человека, приближающее его к бессмертию.
описание этой реальности - это лишь тексты наряду с другими текстами. К примеру, такие объекты реальности, как «деревья», могут по-разному трактоваться представителями различных областей знания: как объекты эстетического восприятия, как ресурсы, необходимые для реализации тех или иных проектов, как системы, способные спасти человечество от экологической катастрофы, и т.д. Иными словами, предмет науки конструируется в процессе дискурса, порождаемого самими учеными. Этот предмет оказывается не «внешним», а «внутренним» по отношению к науке. Теория не столько объясняет объекты реальности, сколько конструирует их.
В этих условиях оценки истинности и объективности научного знания дополняются ценностно-целевыми установками не только на эффективность, но и на справедливость, гуманистичность, красоту. В настоящее время, когда точки роста нового знания возникают на стыках наук, любые формы регламентации отвергаются. В результате меняется смысл процесса познания: вместо известного производится неизвестное, вместо эффективного - новое, отличающееся от знакомого. Важное место в современной науке постмодернисты отводят воображению. Именно с помощью воображения субъект способен к постижению нового. Этой целью и обусловливается плюрализм научно-исследовательских программ (4).
В качестве философских предпосылок постмодерна выделяют учения таких авторов, как Ф. Ницше с его призывом к устранению господствующих идей, а также М. Хайдеггер и З. Фрейд. В ряду представителей постмодернизма следует выделить концепцию науки и знания Ж.-Ф. Лиотара, подход к философии с лингвистическим уклоном Ж. Деррида, психоаналитический подход к философии Ж. Делёза и Ф. Гваттари, иронический стиль литературного изложения У. Эко и др.
Задачу философии Делёз и Гваттари усматривают в том, чтобы в каждом конкретном случае находить инстанцию, способную измерить истинностное значение противоположных мнений - либо выбирая некоторые мнения, более мудрые чем другие, либо признавая за каждым из мнений свою долю истины. Согласно Делёзу и Гваттари истина - это всего лишь создаваемый мыслью предполагаемый план бытия. Следуя за Ф. Ницше, они подчеркивают, что мысль - это творчество, а не воля к истине. А если теперь, в отличие от классического образа мысли, больше нет воли к истине, то
это оттого, что мысль составляет лишь «возможность» мыслить, которая еще не позволяет определить мыслителя. Истина, по Делё-зу и Гваттари, может быть определена лишь через формулы «обратиться к...» или «то, к чему обращается мысль». При этом Делёз и Гваттари признаются, что не располагают никаким концептом истины (1, с. 55). Если и само заблуждение по праву является элементом всеобщего плана, то тогда суть его просто в том, что субъект принимает ложное за истинное, концепт же оно обретет лишь в том случае, если будут определены его составляющие. Например, Декарт выделял две составляющих познания: ограниченное понимание и безграничная воля (1, с. 55). Субъекту познания в рамках классического типа рациональности1 («прежнему идиоту», в терминах Делёза и Гваттари) требовались очевидности, к которым он пришел бы сам. А пока он готов был сомневаться во всем, даже в том, что 3 + 2 = 5; он ставил под сомнение любые истины Природы. Субъекту в рамках постнеклассического типа рациональности («новому идиоту») совершенно не нужны очевидности, он никогда не «смирится» с тем, что 3 + 2 = 5. Он желает абсурда - это уже другой образ мысли. Прежний субъект хотел истины, новый же хочет сделать высшим могуществом мысли абсурд, то есть творить (1, с. 83).
Трудно не согласиться с Л. А. Марковой (5) в том, что предметом логического рассмотрения Делёза и Гваттари выступает именно тот момент, когда эволюционный период в развитии науки обрывается, когда происходит поворот к другим переменным и другим отношениям, иными словами, период научной революции. И если у постпозитивистов при этом возникает проблема несоизмеримости конкурирующих теорий, то у Делёза и Гваттари она как бы снимается, так как поворот к другому типу мышления, или другой референции, осуществляется на базе очередного соприкосновения с виртуальным миром хаоса. И здесь выявляется принципиальное отличие позиции Делёза и Гваттари от доминирующей тенденции объяснения революционных периодов в XX в. в рамках пост-
1 В данном случае целесообразно обратиться к концепции В. С. Стёпина о трех типах рациональности. Важную роль играет характеристика В.С. Стёпина постнеоклассической науки, в рамках которой ценности включаются в научную рациональность. См.: Стёпин В.С. Теоретическое знание. - М.: Прогресс-Традиция, 2003. - С. 619-640.
позитивизма. Если в последнем случае наука рассматривалась сквозь призму мира культуры, социума, научного сообщества, и этим она как бы выводилась из сферы логики, то у Делёза и Гват-тари наука помещается в мир процессов, выводящих ее из хаоса (где нет еще ни субъекта, ни объекта). Именно этот мир и объясняется средствами логики, разрабатываемой Делёзом и Гваттари. Вопрос ставится не так, что надо установить логические мосты между разными типами рациональности, а по-другому: какова логика возникновения всех этих способов научного мышления из чего-то ненаучного, еще только могущего стать наукой, из хаоса, из виртуального мира. Отношения между субъектом и предметом научного исследования в философии Делёза и Гваттари преобразуются в отношения между формируемыми наукой вещами, которые приобретают способность к восприятию и ощущению через посредство «частных наблюдателей». Нельзя утверждать, что природные процессы происходят объективно, независимо от субъекта, но и порожденными субъектом их тоже нельзя считать. Познающий субъект как бы отодвигается на задний план, уступает место частному наблюдателю, восприятия которого не носят субъективного характера. Таким образом, классический дуализм субъекта и объекта познания разрешается у Делёза и Гваттари с помощью концепта частного наблюдателя (5). «Сколь бы ни были историчны и исторически достоверны те личные имена, с которыми связывается при этом высказывание, они всего лишь маски для иных становлений, всего лишь псевдонимы для более таинственных единичных сущностей, -пишут Делёз и Гваттари. - В случае пропозиций таковыми являются внешние частные наблюдатели, научно определяемые по отношению к той или другой оси референции» (1, с. 37).
В основе концепции Лиотара лежит гипотеза о том, что по мере вхождения общества в эпоху, называемую постиндустриальной, а культуры - в эпоху постмодерна, изменяется статус знания. Увеличение числа информационных машин занимает и будет занимать в распространении знаний такое же место, какое заняло развитие средств передвижения сначала человека (транспорт), а затем звука и изображения. При таком всеобщем изменении природа знания не может оставаться неизменной. В этих условиях можно предвидеть, что все непереводимое в установленном знании будет отброшено, а направления новых исследований будут подчи-
няться условию переводимости возможных результатов на язык машин. «Производители» знания, как и его пользователи, должны будут иметь средства перевода на эти языки того, что одни стремятся изобрести, а другие - усвоить. Информация становится средством в борьбе за власть; знание циркулирует так же, как и денежные потоки.
Согласно Ж.-Ф. Лиотару, прагматизм знания берет верх над семантикой смысла и значения. Критерием знания выступает не объективность, а практическая польза, эффективность и успех. Знание производится и будет производиться для того, чтобы быть проданным, оно потребляется и будет потребляться, чтобы обрести стоимость в новом продукте, и в обоих этих случаях, чтобы быть обмененным. Оно перестает быть самоцелью и теряет свою «потребительскую стоимость» (3). Прежние вопросы «верно ли это?», «чему это служит?» уступают место другим - «можно ли это продать?», «эффективно ли это?» Под угрозой оказывается всякая легитимация, всякое обоснование, что таит в себе опасность произвола и вседозволенности. Происходит «слияние техники и науки в огромный технонаучный аппарат». Усиливающийся плюрализм языковых игр ведет к неограниченному релятивизму, который способствует превосходству языковой игры технонауки над всеми другими. Технонаука подчиняет знание власти, науку - политике и экономике, она следует правилу, согласно которому «разум всегда является разумом более сильного». Лиотар считает, что ни наука, ни тем более технонаука не могут претендовать на роль объединяющего и определяющего начала в обществе. Хотя, как отмечает Лиотар, общих и объективных критериев для решения споров и разногласий не существует, тем не менее в реальной жизни они решаются, вследствие чего имеются проигравшие и побежденные. Поэтому встает вопрос: как избежать подавления одной позиции другой и каким образом можно отдать должное побежденной стороне? Лиотар видит выход в отказе от всякой универсализации и абсолютизации чего бы то ни было, в утверждении настоящего плюрализма (7).
Вместо позитивистского принципа верификации и постпозитивистской концепции фальсификации Лиотар предлагает так называемое «двойное правило». Научное решение, или достижение объективности, по Лиотару, состоит в соблюдении этого правила.
Первое - это диалектика или риторика юридического типа: референт есть то, что предлагает аргумент для доказательства, деталь для убеждения в споре. Не «я могу доказать, поскольку действительность такова, как я сказал», но «поскольку я могу это доказать, то можно считать, что действительность такова, как я сказал». Второе - метафизика: один и тот же референт не может предоставлять множество противоречащих или необоснованных доказательств или аргументов типа: «Бог не обманщик». Двойное правило позволяет дать спору партнеров, отправителя и получателя, горизонт консенсуса. Чтобы ответить на вопрос, «как доказать доказательство?» или, в более общем виде, «кто определяет условия истинности?», нужно отойти от метафизического поиска первого свидетельства, или трансцендентной власти, и признать, что условия истинности, т. е. правила игры в науке, являются имманентными этой игре и не могут быть установлены иначе, как в споре, который должен быть сам по себе научным, и что не существует иного доказательства верности правил, кроме того, что они сформированы на основе консенсуса экспертов. Иными словами, будучи частью «языковой игры», объективность знания не нуждается в каком-либо «внешнем» обосновании.
Доказательство истины в науке сравнивается Лиотаром с принятием закона в парламенте. Прогресс науки представляет собой не что иное, как движение, в котором якобы аккумулируется знание, но это движение распространяется на новый социополити-ческий субъект. Народ спорит сам с собой о том, что справедливо, а что нет, точно так же, как сообщество ученых - о том, что истинно, а что ложно. Первый накапливает гражданские законы так же, как второе - научные; первый совершенствует правила своего консенсуса через посредство конституционных положений так же, как второе пересматривает их в свете своих знаний, производя при этом новые «парадигмы».
Истинность высказывания и компетенция высказывающего зависят, таким образом, от одобрения коллектива равных по компетенции. Отсюда Лиотар делает вывод о том, что нужно «формировать равных». Истиной считаются те высказывания, по поводу которых уже состоявшийся обмен аргументами и приведенными доказательствами, формирующими прагматику исследования, считается достаточным. Эти высказывания в дальнейшем уже не под-
лежат обсуждению. Сравнивая науку и ненаучное знание, Лиотар приходит к выводу, что в существовании первого необходимости не больше, чем во втором, хотя и не меньше. Одно и другое сформированы совокупностями высказываний; высказывания являются «приемами», направленными на игроков в рамках общих правил. Эти правила являются специфическими для каждого знания. Чтобы обосновать объективность знания, ученые вынуждены обращаться к помощи «внешних факторов». Научное знание не может узнать и продемонстрировать свою истинность, если не будет прибегать к другому знанию-рассказу, являющемуся для него незнанием; за отсутствием оного оно обязано искать основания в самом себе и скатываться таким образом к тому, что осуждает: предвосхищению основания, предрассудку (3).
Важным фактором утверждения истины оказывается помощь науке со стороны власть имущих. «Государство может тратить много средств на то, - пишет Лиотар, - чтобы наука могла представляться как эпопея: с ее помощью оно становится внушающим доверие, создает общественное одобрение» (3). Подобные вещи имеют место тогда, когда «языковая игра науки» стремится к истинности своих высказываний, но не имеет возможности легитимировать ее собственными средствами. Вопрос о государстве оказывается, таким образом, тесно переплетенным с вопросом об объективности научного знания. «Народ», каким является нация или даже человечество, не довольствуется - особенно его политические институты - знанием: он устанавливает законы, иначе говоря, формулирует предписания, имеющие значение норм. Он, следовательно, осуществляет свою компетенцию не только в сфере денотативных, раскрывающих истину высказываний, но также и прескрип-тивных, претендующих на справедливость.
Таким образом, поиск объективности знания ограничивается у представителей постмодернизма правилами ведения спора, эпистемология вытесняется риторикой, процесс познания - дидактикой, диалектика исследования - игрой формирования научного знания, деятельность ученого - языковой игрой. В рамках постмодернизма различие между субъективным и объективным стирается. При исследовании релятивизма необходимо вслед за Л.А. Мике-шиной выделять различные его смыслы. С одной стороны, абсолютизируется сам момент релятивности как изменчивости, неустой-
чивости, связанных с индивидуальными особенностями познающего, и именно в этом случае данный феномен выступает как неплодотворный метод познания. С другой - релятивизм понимается как учет обусловленности процесса научного познания многочисленными факторами (историческими, социокультурными, ценностными и т.п.), и в этом смысле он предстает необходимым моментом прогресса науки (6, с. 418).
Представители постмодернизма ставят проблемы, которые трудно разрешить в рамках самого этого течения (17). Во-первых, постмодернисты утверждают, что, с одной стороны, язык-дискурс конструирует реальность, а с другой - реальность (или «социально-исторические» условия) сама обусловливает дискурс. Во-вторых, они подчеркивают, что ни в науке, ни в гуманитарных исследованиях нет места для общей теории, в то время как само это утверждение выступает частью общей теории. В-третьих, рассуждая об обществе потребления, культурном плюрализме и т.п., постмодернисты обращаются к «реалистической онтологии». С другой стороны, выдвигая тезис о том, что общество является своего рода продуктом дискурса, они вольно или невольно отстаивают идеалистическую эпистемологию.
К идеям постмодернизма можно относиться по-разному. Одни, подвергая взгляды постмодернизма обоснованной критике, «не принимают» их, лишая его представителей сколько-нибудь значимой роли в современной философии науки. Так, А.П. Огурцов рассматривает постмодернизм как романтически неприязненную идентификацию культуры, основанную якобы на «смерти автора» и даже человека. «Постмодернизм, - пишет он, - это неприятие процессов глобализации современных обществ, притязание на то, чтобы стать чем-то "пост", не поняв тенденций наличных обществ и культур» (8). Другие, отвергая отдельные постулаты постмодернизма, принимают иные его положения, или «рациональные зерна». Например, Р. Сибеон призывает к тому, чтобы, используя идею постмодернистов о вариативности научного знания, отбросить их эпистемологию и онтологию, полные противоречий (17, с. 35). Однако вклад сторонников постмодернизма в современную философию науки не ограничивается тезисом о вариативности знания. Так, Де-лёз и Гваттари предложили один из путей разрешения проблемы теоретической нагруженности утверждений наблюдения, пробле-
мы, затрудняющей трактовку научного знания как объективного. Они выдвинули представление о частном наблюдателе, мысленно изолируя его от какого то ни было социокультурного контекста (5).
Список литературы
1. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? - Спб.: Алетейя, 1998. - 146 с.
2. Касавин И.Т., Порус В.Н. О некоторых итогах и перспективах анализа науки. -Режим доступа: http://www.philosophy.ru/iphras/library/phnauk5/porus-kas.htm
3. Лиотар Ж. Состояние постмодерна. - Режим доступа: http://www. gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/liot/01 .php
4. Маньковская Н.Б. «Париж со змеями»: (Введение в эстетику постмодернизма). - Режим доступа: http://www.gumer.info/bibliotek_ Buks/Culture/Mank/08. php
5. Маркова Л.А. Постмодернизм в науке, религии и философии. - Режим доступа: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000704/index.shtml
6. Микешина Л.А. Философия познания. Полемические главы. - М.: Прогресс-Традиция, 2002. - 624 с.
7. Миронов В.В. Ж. Лиотар: Постмодерн как неуправляемое возрастание сложности. - Режим доступа: http://society.polbu.ru/mironov_philosophy/ch55_i.html
8. Огурцов А.П. Постмодернизм в контексте новых вызовов науки и образования. - Режим доступа: http://www.phil63.ru/postmodernizm-v-kontekste-novykh-vyzovov#_edn1
9. Тулмин С. Человеческое понимание. - М.: Прогресс, 1984. - 324 с.
10. AlvessonM., SkoldbergK. New vistas for qualitative research. - L. etc., 2009. - 350 p.
11. Arxer S.L., Murphy J.W., Belgrave L.L. Temporality and old age: a postmodern critique // Reconstructing postmodernism: critical debates. - N.Y., 2007. - P. 125140.
12. Beauchamp T.L., Childress J.F. Principles of biomedical ethics. - N.Y.; Oxford, 2001. - 454 p.
13. Feyerabend P.K. Problems of empiricism // Philosophical papers. - Cambridge, 1981. - Vol. 2. - P. 23-45.
14. Jonsen A.R., Toulmin S. The abuse of casuistry: history of moral reasoning. -Berkeley: Univ. of California press, 1988. - 420 p.
15. Mouzelis N. Cognitive relativism: between positivistic and relativistic thinking in social sciences // Reconstructing postmodernism: critical debates. - N.Y., 2007. -P. 15-28.
16. PolanyiM., Prosch H. Meaning. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1975. - 246 p.
17. Sibeon R. An excursus in post-modern social science // Reconstructing postmodernism: critical debates. - N.Y., 2007. - P. 29-40.
18. Springer de Freitas R., Pietrobon R. Whoever could get rid of the context of discovery / context of justification dichotomy? A proposal based on recent developments in clinical research // J. of medicine a. philosophy. - Georgetown, 2007. -Vol. 32, N 2. - P. 25-42.
