ОТ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ К РАЗРЯДКЕ: ТУРУЦКО-СОВЕТСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ПО БРИТАНСКИМ ДОКУМЕНТАМ 1960-Х ГГ Текст научной статьи по специальности «История и археология»

АРЕСТОВ ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ - кандидат исторических наук, профессор Академии военных наук, Генеральный директор Некоммерческого партнёрства «Центр социальных и экономических программ».

ARESTOV, IGOR N. - Ph.D. in History, Professor of the Academy of Military Sciences, Director General of the Non-Profit Partnership "Center for Social and Economic Programs" ([email protected]).

УДК 94(560)«196»:327(47+57)

ЙЕШИЛБУРСА, Б.К. ОТ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ К РАЗРЯДКЕ: ТУРУЦКО-СОВЕТСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ПО БРИТАНСКИМ ДОКУМЕНТАМ 1960-Х ГГ.

Ключевые слова: Турция, Россия, Советский Союз, турецко-советские отношения, внешняя политика Турции, холодная война, разрядка напряженности.

В статье осуществлен анализ перехода к политической разрядке между Турцией и Советским Союзом в 1960-е - начале 1970-х гг. Показано, что успешное разрешение Карибского кризиса 1962 года и связанный с этим вывод из Турции американских ракет средней дальности, оказали позитивное влияние на советско-турецкие отношения. Развитие этих отношений было во многом обеспечено достижением взаимопонимания по проблеме Кипра. Показано, что Турция была заинтересована в том, чтобы получить помощь в реализации своих планов экономического развития. Улучшение отношений с СССР позволило также турецкому правительству продемонстрировать свою независимость от Запада. Тем не менее, его политика продолжала оставаться весьма осторожной, ввиду традиционного турецкого страха перед «русским экспансионизмом». В итоге, СССР потерпел неудачу в своих попытках в 1960-х - начале 1970-х годов заключить новый пакт о ненападении или договор о дружбе с Турцией, получив в 1972 году только «Декларацию принципов добрососедских отношений».

YESILBURSA, BEHCET KEMAL FROM COLD WAR TO DETENTE: TURCO-SOVIET RELATIONS ACCORDING TO BRITISH

DOCUMENTS (1960-s)

Keywords: Turkey, Russia, Soviet Union, Turco-Soviet Relations, Turkish Foreign Policy, cold war, defusing tensions.

In the article analyzes the transition to political détente between Turkey and the Soviet Union in the 1960-ies - early 1970-ies. It is shown that the successful resolution of the Caribbean crisis of 1962 and the associated withdrawal of American medium-range missiles from Turkey had a positive impact on Soviet-Turkish relations. The development of these relations was largely ensured by the achievement of mutual understanding on the problem of Cyprus. It is shown that Turkey was interested in receiving assistance in the implementation of its economic development plans. Improving relations with the USSR also allowed the Turkish government to demonstrate its independence from the West. Nevertheless, its policy continued to remain very cautious, in view of the traditional Turkish fear of "Russian expansionism." As a result, the USSR failed in its attempts in the 1960-ies - early 1970-ies to conclude a new nonaggression pact or friendship treaty with Turkey, having received in 1972 only the "Declaration of the Principles of Good-Neighborly Relations".

Кубинский кризис 1962 года непосредственно повлиял на советско-турецкие отношения, поскольку в какой-то момент русские, стремясь к его преодолению, предложили вывести американские ракеты «Юпитер» (ракеты средней дальности, размещенные в Турции и Греции 1957 г. - ред.) из Турции в обмен на вывод собственных ракет с Кубы. США отказались торговаться. Они уже пытались получить согласие Турции на такой вывод, и ракеты были фактически удалены в начале 1963 года, поскольку после появления на американских подводных лодках ракет «Поларис» (Polaris) базы больше не имели решающего значения для американской политики. В своем стремлении обеспечить хотя бы денуклеаризацию, если не полный вывод американских баз из Турции, русские уже неоднократно предупреждали, что присутствие баз США на территории Турции может вовлечь ее в ядерную войну, в которой на кону окажутся ее национальные интересы. Кубинский кризис актуализировал данную тему; турецкое «общественное мнение» и пресса начали критиковать отношения Турции с Соединенными Штатами. При этом они заняли конфронтационную позицию в отношении правительства, которое желало сохранить ракеты в попытке обеспечить защиту страны американцами из опасения того, что формула «гибкого ответа» НАТО может означать стратегическое ослабление Турции. Из-за этого, а также из-за

страха, что США действительно заключили сделку с русскими, вывод ракет Юпитер турецкое правительство встретило опасениями [1; 2; 5, с. 543-553].

Советское правительство, предложения которого об организации визита премьер-министра Турции в 1960 году были отвергнуты, уменьшило свою амбициозность и пригласило посетить Россию в январе 1963 года турецкую парламентскую делегацию. Реагируя на успехи в развитии отношений, достигнутые советским послом, Турция приняла новое приглашение, считая, что визит парламентской делегации будет «относительно безобидным шагом». Однако прибытие делегации 29 мая 1963 года фактически положило начало новому этапу в турецко-советских отношениях, поскольку Анкара осознала, что по сравнению с другими западными правительствами она опоздала с ослаблением своего негативного отношения к Советскому Союзу. В ходе переговоров глава делегации Суат Хайри Ургюплю (в 1963 г. председатель парламента, в 1965 - премьер-министр Турции -ред.) подчеркнул важность развития торговых отношений, как основы мирного сотрудничества. В свою очередь, Н.С. Хрущев пошел дальше, заверив, что советское правительство поможет Турции экономически и что ее членство в Западный альянсе не противоречит задаче нормализации отношений. Осознавая, что русские могут рассчитывать подорвать лояльность Турции Западу посредством экономической помощи, турецкая делегация встретила это предложение неоднозначным ответом [ 1; 2].

Несмотря на атмосферу доброй воли, 9 июля 1963 года Советский Союз не удержался от обвинений Турции в сговоре с Ираком и Ираном против курдов, рассматривая курдскую войну как возможную угрозу своим южным границам и используя возможность ругать СЕНТО, как агрессивную организацию. Турция отрицала намерение участвовать в каком-либо вмешательстве в события в Северном Ираке. Это выражение неодобрения в ноябре 1963 года вновь сменилось призывом к восстановлению дружественных отношений «на принципах, установленных Лениным и Ататюрком». Примечательно, что это была 25-я годовщина смерти Ататюрка, и акцент на дружбу Ленина и Ататюрка был направлен на то, чтобы побудить турок вернуться к «кемалистскому нейтралитету» в их внешней политике. Более того, это напомнило туркам, что две страны когда-то были друзьями, и что для них было разумным снова стать друзьями [1; 2; 6].

Развитие отношений в этом направлении в то время было затруднено советским отношением к Кипру. В частности, русские поддержали кипрское правительство архиепископа Макариоса (предстоятель Кипрской православной церкви Макарий III, первый Президент Республики Кипр в 1960-1977 гг. - ред), который выступал за независимость острова. Они, естественно, были против эносиса (объединения Кипра с Грецией - ред.), который втягивал Кипр в НАТО и, таким образом, являлся смертью АКЕЛ - успешной Коммунистической партии Кипра. Из-за стратегического географического положения острова турки также были против эносиса. Однако их приверженность меньшинству киприотов-турок, с одной стороны, и поддержка СССР киприотов-греков - с другой - вновь привели две страны к конфликту. 19 марта 1964 года «Правда» предупредила, что отношения стран могут ухудшиться из-за турецкого антисоветизма в результате ситуации на Кипре. Конкретным подтверждением этого стал перенос в феврале визита в Турцию советской парламентской делегации и в начале марта - поездки в Советский Союз министра иностранных дел Турции Феридуна Джемаля Эркина. Ситуация на острове в течение года ухудшалась, и в августе русские угрожали военной интервенцией после авиаудара Турции по позициям киприотов-греков. За этой угрозой последовало подписание соглашения о предоставлении правительству Кипра советской военной помощи [1; 2; 5, с. 694-739].

В 1963 году президент Кипра Макариос приостановил действие Конституции, которая защищала законные права турецкой общины. В свою очередь, Турция угрожала вмешательством с целью защиты киприотов-турок. Москва поддержала движение Макариоса и выступила против вмешательства Турции. Летом 1964 года Н.С. Хрущев предостерег Турцию от любой попытки интервенции на острове, заявляя, что она встретит советский ответ. Тем временем, и США предостерегли Турцию от вмешательства, указав, что Анкара

не может рассчитывать на помощь НАТО, если турецкие действия на Кипре спровоцируют советский ответ [4, б. 249].

В то время как советская политика на Кипре, рассматриваемая турецким правительством как часть советского проникновения в Восточное Средиземноморье, препятствовала установлению более тесных связей с Турцией, к которому стремились русские, англо-американские шаги, направленные на то, чтобы удержать Турцию от одностороннего вмешательства на Кипре, вызывали все большее недовольство в Турции. Это возмущение было усугублено письмом президента Джонсона, в июне 1964 года сообщавшим туркам, что они не могут рассчитывать на поддержку США, если они спровоцируют военную интервенцию СССР. Это письмо стало важным фактором в росте турецкого антиамериканизма и убедило Анкару в необходимости искать поддержку в других местах. 22 июня 1964 года Улус предложил Турции вывести большую часть своих сил из НАТО и подписать пакт о ненападении с Советами. Москва приняла это к сведению, и к тому времени, когда премьер Ф.Д. Эркин принял новое приглашение посетить Советский Союз в ноябре 1964 года, русские разработали решение, направленное на то, чтобы успокоить и привлечь на свою сторону турок, и в то же время не оскорбляя архиепископа Макариоса и киприотов-греков [1; 2; б. 418-427]. Советский Союз не был непосредственно вовлечен в кипрский кризис 1964 года, и его позиция не была последовательной. Скорее, это был случай использования конфликта для защиты собственных интересов Москвы.

В преддверии упомянутого визита, 31 августа было объявлено, что две страны договорились сотрудничать в строительстве плотины на реке Арпачай для орошения и производства гидроэлектроэнергии. Это был первый совместный экономический проект, предпринятый двумя странами после майского 1960 года переворота в Турции. Между тем, буквально накануне - в апреле 1964 года турки не приняли советское предложение о финансовой и материальной помощи, сделанное в рамках выполнения пятилетнего плана. Хотя в пятидесятые годы турки приняли советские промышленные кредиты на сумму 7,5 миллионов долларов, они все же хотели избежать массового притока коммунистического персонала [1; 2].

В 1964 году был смещен архитектор советской «политики дружбы» в отношении Турции Н.С. Хрущев. В этой связи, советский посол в Анкаре заверил президента Турции в преемственности советской политики доброй воли и повторил приглашение Эркину посетить Россию, что на этот раз было принято. Согласно предположениям прессы того времени, последний, по-видимому, хотел продемонстрировать возможности более тесных экономических отношений, причем одной из главных причин его визита стала потребность Турции в значительной помощи, которой она не получила от Запада. Турция была заинтересована также в том, чтобы найти новую поддержку своей кипрской политике и, возможно, повлиять на политику СССР в отношении США. В совместном коммюнике, опубликованном в конце визита (30 октября - 6 ноября 1964 года), было объявлено о достижении принципиального соглашения об увеличении объемов торговли, подписании культурного соглашения и признании СССР раздельного существования и законных прав двух кипрских государств. Последний пункт, в частности, был воспринят Турцией как выражение поддержки ее политики на Кипре. Однако это не означало прекращения дальнейшей поддержки Россией киприотов-греков. Хотя русские не ожидали обострения кипрской проблемы, это гарантировало, что остров не будет использован в качестве базы НАТО и что он останется источником трений между членами НАТО, особенно Турцией и Грецией, что, по мнению россиян, будет источником разногласий в НАТО [1; 2; 8, 8.773-776].

Визит Эркина в Москву стал явным свидетельством того, что в отношении Турции там произошли изменения, предположительно, в ответ на то, что Анкара восприняла позицию США по проблеме Кипра как дезертирство. Таким образом, Анкара была вознаграждена советским шагом навстречу турецкой позиции по Кипру в форме коммюнике, выпущенном в конце визита Эркина и содержавшем ссылку на «законные права двух национальных общин» на острове. Эту позицию подтвердили во время своих визитов в

Турцию Председатель Верховного Совета СССР Н.В. Подгорный (в январе 1965 года) и министр иностранных дел А.А. Громыко (в мае 1965 года). Изменение позиции СССР можно объяснить следствием смены советского руководства, с заменой в октябре 1964 года Н.С. Хрущева на А.Н. Косыгина и Л.И. Брежнева [4, б. 249-250].

Однако советские планы упрочить движение Турции в данном направлении принесли разочарование, поскольку последняя не собиралась отказываться от приоритета своих политических и экономических связей с Западом. В октябре 1964 года министерство иностранных дел Турции заявило, что в политике нейтралитета не было никаких экономических преимуществ. Анкара желала большей свободы маневра во внешней политике. В своем обращении к Сенату Турции 12 ноября Эркин отмечал, что Анкара хотела «получить максимальную поддержку в своих национальных делах». В этом заявлении также говорилось, что Турция видит свое будущее, как части объединенной Европы. В результате, 1 декабря 1964 года вступило в силу подписанное 12 сентября 1963 года соглашение, предусматривавшее ассоциированное членство Турции в Европейском экономическом сообществе (ЕЭС). Турция считала эту организацию ядром будущей федеративной Европы, частью которой она очень хотела бы быть, ориентируясь на Европу в течение двух столетий. Союз Советских Социалистических Республик (СССР), естественно, атаковал членство Турции на Общем рынке в рамках своей общей политики отделения Турции от ее западной ориентации [1; 2].

В течение 1964 года визит в Турцию делегации Верховного Совета дважды откладывался из-за ситуации на Кипре - один раз в феврале и один раз в июле. Визит Эркина в Москву послужил устранению этого препятствия. Гостями турецкого правительства с 4 по 13 января 1965 года стала делегация под руководством Николая Подгорного, члена Политбюро и потенциального преемника Н. Хрущева. По данным газеты «Правда» (04.01.65), турецкая пресса стала более дружелюбной по отношению к Советскому Союзу, широко освещая этот первый советский визит в Турцию. Критика разрядки исходила от оппозиционных партий. Партия справедливости, в частности, высказала традиционный турецкий страх перед русским экспансионизмом. Поскольку именно Кипр теперь оправдывал сближение с настроениями турецкой общественности, Подгорный повторил формулу «двух общин». Более того, в январе 1965 года Турция отказалась от поддержки предложенных НАТО Многосторонних ядерных сил (МЯС), которые она первоначально одобрила. Запад интерпретировал это как ответ на советские договоренности по Кипру. По мнению британского посла, отрицание Турцией того факта, что изменение их позиции связано с общим улучшением отношений с Советским Союзом, а не с финансовыми соображениями, «следует рассматривать в свете того факта, что турки несут только один процент от стоимости МЯС (МЬБ)» [1; 2, Б0371/180150, Годовой политический отчет для Турции за 1964 год].

Ургюплю согласился на значительное расширение экономических отношений. Вслед за этим начался прогресс в турецко-советских отношениях. После долгих переговоров они наконец-то материализовались в виде советского кредита на 200 миллионов долларов на весьма благоприятных условиях для ряда проектов (в основном промышленных), осуществляемых с помощью Советского Союза в Турции. Он был практически удвоен в 1972 году, когда Советы предоставили дополнительно 280 миллионов долларов для строительства металлургического завода в Искендеруне [4, с.250].

В апреле 1965 года советские претензии на районы Карса и Ардагана, которые были сняты В.М. Молотовым двенадцатью годами ранее - в мае 1953 года, были вновь актуализированы демонстрациями в Армянской ССР, посвященными 50-й годовщине изгнания армян Османской империей во время Первой мировой войны (официальное определение в Турции событий, в Армении определяемых как геноцид- ред.). Хотя советское правительство отрицало поддержку идеи армянской родины, предусмотренную Севрским договором (1920 г.), значительная иммиграция ближневосточных армян в Армянскую ССР привела к тому, что турки обвинили русских в строительстве «нового Израиля». Впрочем,

советское правительство не хотело, чтобы отношения с Турцией осложнялись этим, и советская пресса мало освещала эту годовщину. В феврале 1966 года Москва освободила от должности первого секретаря ЦК Коммунистической партии Армении Я.Н. Заробяна и ряд других высокопоставленных чиновников. Советское правительство сочло, что последствия армянского национализма вызывают озабоченность, но, по словам посла, «было важно, что события в Армянской ССР произошли во время 45-й годовщины подписания Договора о Дружбе с Турцией. Москва не хотела бы, чтобы считалось, что она использует армянский ирредентизм против турок, особенно когда у них новое, более консервативное правительство» [1; 2].

В феврале 1965 года третье коалиционное правительство Исмета Иненю, которое инициировало изменение внешней политики Турции, распалось. Суат Хайри Ургюплю, возглавлявший парламентскую делегацию Турции в 1963 году, возглавил новую коалицию. Однако никаких изменений в политике Анкары в отношении Советского Союза в этой связи не наблюдалось, и с 17 по 22 мая 1965 года министр иностранных дел СССР А.А. Громыко прибыл в Турцию с официальным визитом [1: 2, Б0371/185824 Годовой политический отчет для Турции за 1965 год]. После интервью, которое А.А. Громыко дал «Известиям» в феврале, турки надеялись, что русские полностью поддержат их позицию по Кипру. Однако они были разочарованы, когда визит не привел к дальнейшему сближению позиций по данному вопросу. А.А. Громыко был «крайне уклончивым» в отношении поставок советского оружия киприотам-грекам. Хотя в совместном коммюнике отмечалось улучшение экономических отношений, а Турция даже согласилась с осуждением колониализма, она не уступила желанию СССР создать специальные механизмы для консультаций по вопросам, представляющим общий интерес, поскольку считала для этого достаточным усилий дипломатических миссий. Что касается этого вопроса, то позже стало известно, что А.А. Громыко пошел дальше простой апелляции к «принципам Ленина и Ататюрка», предложив возродить Пакт о турецко-советской дружбе, который был осужден Советами в 1945 г. [1; 2].

Хотя визит Громыко в Турцию в мае 1965 года не привел к чему-то конкретному, он создал возможности для контактов на высшем уровне и нового этапа диалога, который был продолжен визитом Ургюплю в Москву в августе 1965 года. Премьер-министра сопровождала делегация, включавшая большое количество экономических экспертов, которые обозначили основную цель визита и определили его главное направление, а именно, принципиальное соглашение о строительстве ряда промышленных предприятий в Турции при финансовой и технической помощи со стороны СССР. Однако же фактически оно не было подписано до марта 1967 года. Одним из проектов, в частности, был нефтеперерабатывающий завод, посредством которого Турция надеялась достичь независимости от западных нефтяных компаний, ставший объектом жестокой кампании в прессе и парламенте с намеками на его антизападный и антиамериканский дискурс. Хотя советское правительство пыталось по своему использовать эту кампанию, предлагая Турции дешевую нефть, переговоры не увенчались успехом [1; 2].

В политическом плане основное внимание уделялось двусторонним отношениям, а в итоговом коммюнике поднимались только международные вопросы, которые непосредственно касались Турции, а именно Кипр, европейская безопасность и мировое разоружение. Анкара желала как советской поддержки на Кипре, так и помощи для экономического развития Турции. Для этого она была готова пойти на определенные уступки. На этот раз турецкое признание того, что «необходимы частичные меры, которые будут способствовать делу всеобщего и полного разоружения», похоже, более тесно связывало турок с советской позицией, чем с позицией Запада. Параллельно с этим отметим отход Турции от «некритической и неквалифицированной» поддержки политики Запада», отражавший стремление страны к« более гибким рамкам внешней политики» [1; 2].

Последовавший за этим приход к власти в Турции в октябре 1965 года партии Справедливости и премьер-министра Сулеймана Демиреля были сдержанно встречены Советами, которые слишком хорошо знали, что Партия справедливости часто

придерживалась критического подхода к сближению с СССР. Тем не менее, это не помешало им поддержать улучшение отношений. Демирель, как и предыдущие премьер-министры, также нуждался в дружеских отношениях с Советским Союзом, хотя бы в качестве «аргумента» в его отношениях с Западом. В 45-ю годовщину подписания Договора о дружбе 16 марта 1966 года между сторонами состоялся обмен теплыми поздравительными посланиями. Однако, хотя Советское правительство выразило свое удовлетворение по поводу «добрососедства» в отношениях, оно также отметило членство Турции в НАТО и СЕНТ0, как напоминание о том, что оно предпочло бы, чтобы Турция избрала нейтральный подход к внешней политике, что более отвечало его интересам. Улус повторил сделанный им в прошлом году призыв подписать пакт с Советским Союзом. Турецкие парламентарии, посетившие Советский Союз в августе 1966 года, визит которых посол Великобритании посчитал «еще одним свидетельством сохраняющейся сердечности между двумя странами», рассматривали свою основную цель как достижение полного доверия и взаимопонимания между двумя странами. Советы были особенно заинтересованы в достижении таких отношений, учитывая предыдущее предположение Турции о том, что она не может сохранять нейтралитет до тех пор, пока не будет полностью уверена в намерениях Советов [1; 2; 7, б. 526-52].

В этой связи отметим, что отношения отчасти осложнялись вопросом о проливах. Как и царская Россия, Советский Союз всегда жаждал контроля над ними. Как выразился британский посол, хотя Проливы всегда оказывали глубокое влияние на турецко-советские отношения, в нынешний период они не занимали заметного места. Хотя Советы хотели иметь право голоса в управлении Проливами, их деятельность, как правило, ограничивалась жалобами на предполагаемые нарушения Конвенции Монтрё, в основном судами США [1; 2; 9, б. 9-57]. Однако русские не пытались пересмотреть Конвенцию после истечения ее основного срока в июле 1956 года. Несмотря на стратегическое значение Босфора для защиты южных рубежей СССР, а также для снабжения советского Средиземноморского флота, посол Великобритании предположил, что советское правительство, вероятно, понимало, что любые переговоры вряд ли принесут какой-либо результат, поскольку непосредственный контролер проливов в это время находился в противоположном лагере. Он также не думал, что Москва захочет тревожить Турцию какими-либо прямыми шагами, которые будут только сводить на нет все то хорошее, что было сделано дипломатией «наступления дружбы», которая, по их мнению, могла бы, в конечном итоге, привести к желаемым Советам результатам. Тем временем турки сохраняли суверенитет над проливами с обязательством применять положения Конвенции Монтрё 1936 года [1; 2; 9, б. 57-147].

США решили направить военные корабли через Проливы, чтобы отстоять право неприбрежных государств на вход в Черное море. В январе 1966 года Советское правительство выразило протест против так называемой «провокационной деятельности» двух американских судов в Черном море. Целью этого протеста, который включал в себя пожелание, чтобы «Черное море было зоной мира и спокойствия», было исключение для ВМС США возможности действий в акватории Черного моря, и это был первый из ряда подобных протестов такого рода. Этот и другие протесты, касавшиеся использования проливов военными кораблями других стран, были частью того, что являлось советской политикой в отношении Босфора в то время. В частности, чтобы извлечь максимальную выгоду из Конвенции Монтрё в ее нынешнем виде. Следовательно, Турция столкнулась с рядом трудностей в результате толкования устаревших положений Конвенции [1; 2].

Однако ни вопрос о Конвенции, ни вопрос о базах США не возникли, когда А.Н. Косыгин посетил Турцию в декабре 1966 года, став первым в истории советским главой правительства, совершившим такой визит. В ходе визита были подписаны многочисленные соглашения между двумя странами. «Правда» и «Известия» сочли необходимым подчеркнуть, что этот визит был не единичным эпизодом, а частью продолжающейся политики расширения контактов и улучшения отношений. «Известия» выразили удовлетворение в связи с тем, что многие депутаты Генеральной Ассамблеи Турции, которые

ранее выступали против сближения, теперь поддерживают его, утверждая, что это является доказательством очевидного изменения отношения Партии справедливости к Советскому Союзу. В переговорах стороны подробно рассмотрели международные вопросы, а также вопросы двустороннего политического и экономического сотрудничества. Русским не удалось убедить турок включить в коммюнике призыв к конференции по европейской безопасности, поскольку Турция настаивала на гарантированном участии в ней США. Однако Демирель согласился отступить от прежней турецкой политики и прокомментировать Вьетнам, хотя содержание его речи не смутило американцев. Туркам было приятно интерпретировать ссылку на резолюцию Совета Безопасности от 4 марта 1964 года как на критику со стороны Чехословакии поставок оружия правительству киприотов-греков. Английский посол отметил, что А.Н. Косыгин отказался открыто критиковать чехов на очевидных основаниях, что это будет вмешательством во внутренние дела суверенного государства. Он продолжал утверждать, что на самом деле ссылка на Резолюцию Совета Безопасности 1964 года, которая понравилась туркам, и ссылка на Женевские соглашения 1954 года по Вьетнаму, которая понравилась россиянам, были примерами «соответствующих желаний обеих сторон» взаимодействовать друг с другом, фактически не признавая ничего существенного [1; 2; 10; 4].

В феврале 1967 года было состоялось подписание пограничного протокола, пересматривавшего турецко-советскую границу. Первоначальная демаркация была согласована совместной российской и турецкой комиссиями в 1925/26 гг., но последовавшие изменения в русле реки Аракс означали, что точная линия границы стала неопределенной. Вопрос о границе возник ранее в результате притязаний Советского Союза на районы Карс и Ардаган в 1945 году и армянских демонстраций 1965 года. Хотя можно было ожидать, что подписание пограничного протокола успокоит турок, а у русских не было никаких замыслов на турецкой территории, официальное соглашение по этой строго охраняемой границе не положило конец продолжавшимся инцидентам на границе. Однако, по словам посла, в этих инцидентах было интересно то, что они имели тенденцию принижаться в интересах «добрососедских отношений» [1; 2; 10; 4, s. 244-257].

Результатом улучшения двусторонних отношений стало предоставление советской помощи, которая фактически не раз предлагалась в течение некоторого времени, прежде чем турки захотели ее принять. В начале 1960-х годов турки стремились достичь высокого уровня экономического развития к середине 1970-х годов. Они планировали выполнить это посредством трех последовательных пятилеток, которые требовали значительного притока иностранной помощи. Следовательно, одним из основных принципов турецкой дипломатии в то время было создание или поддержание источников помощи. В июле 1962 года ОЭСР создала консорциум для оказания помощи пятилетним планам Турции и к 1972 году выделила на эти цели более 197 миллионов долларов США. На министерской встрече НАТО в декабре 1964 года было решено предоставить военную помощь Турции, в то время как CENTO был источником для экономической помощи из США и Великобритании [1; 2].

Соглашение с СССР позволило турецкому правительству продемонстрировать свою независимость от Запада, хотя на самом деле, в сравнении с помощью, предоставленной Западом, объем советской помощи был незначительным. В январе 1968 года Демирель заявил, что «цель Турции - извлечь выгоду из любого источника, который не ставит под угрозу ее политическую независимость». Турецкое правительство явно не было особенно обеспокоено перспективой принятия советских денег или большого количества въезжающих в страну российских технических специалистов. Это был совершенно иной подход по сравнению с 1963 годом, когда Турция была готова рассматривать только визит в Советский Союз турецкой парламентской делегации [1; 2].

В марте 1965 года министр иностранных дел Турции Хасан Эсат Ишик объявил, что Турция готова принять советскую помощь, и когда премьер-министр Ургюплю посетил Советский Союз в августе того же года, он привез список проектов, для которых требовалась помощь в финансировании. Последовали два года переговоров, кульминацией которых стало

подписание соглашения о помощи в Москве в марте 1967 года. Оно предусматривало получение советских кредитов в размере 200 миллионов долларов США для строительства семи промышленных объектов. Турки должны были погасить кредит под 2,5 % в течение пятнадцати лет, начиная с 1971 года. И погашение производилось в турецких экспортных товарах, включая промышленные, некоторые из которых должны были поступать с заводов, которые планировалось построить в соответствии с условиями соглашения [1; 2; FO371/185824 Годовой политический отчет для Турции за 1965 год]. Однако неожиданно ситуация осложнилась. Побочным эффектом арабо-израильской июньской войны 1967 года, которая оказала непосредственное влияние на турко-советские отношения, стало увеличение присутствия советского флота в Средиземном море. Годовой отчет, представленный Турцией всем государствам, подписавшим Конвенцию Монтрё, показал, что из 152 советских военных кораблей, которые вошли в Средиземное море в 1967 году, 107 сделали это после июньской войны, а 62 не вернулись. Это означало, что помимо заботы о безопасности южного фланга, Советский Союз теперь был гораздо более заинтересован в проливах, как линии связи со своим средиземноморским флотом. Кроме того, значительно увеличилось количество и тоннаж советского коммерческого судоходства, что, вероятно, было связано с арабскими потерями вооружений. В итоге, советские суда составляли более половины трафика, проходящего через Проливы [1; 2; FCO9/614, Turkey: Annual Review for 1967].

Эти события, естественно, были источником беспокойства для турок, поскольку их положение в составе НАТО, по-видимому, было эффективно обойдено. Английский посол полагал, что турки, возможно, опасались, что в долгосрочной перспективе взаимодействие между восточными и западными сферами влияния может серьезно измениться, что негативно скажется на интересах Турции; в то время как в краткосрочной перспективе присутствие значительного советского флота в Средиземном море может ограничить турецкую политику в отношении Кипра. В то же время, возросшее значение для России проливов может побудить россиян еще раз открыть для обсуждения вопрос о контроле над ними. Однако, продолжил посол, представляется вероятным, что, пока русские будут уверены, что турки не будут препятствовать осуществлению своего права на проход, они будут продолжать считать, что Конвенция служит им в достаточной мере. Он полагал, что они, вероятно, хотели бы избежать ущерба для двусторонних отношений, возродив проблему, очень чувствительную для турок, по крайней мере, до тех пор, пока их положение на переговорах не улучшится. Чувствительность Турции была хорошо проиллюстрирована тревогой, вызванной сообщением в октябре 1968 года о том, что русские предложили установить оборудование для повышения навигационной безопасности в проливах. Некоторые газеты преувеличивали это как попытку русских «захватить проливы» [1; 2; FCO9/614, Turkey: Annual Review for 1967].

В сентябре 1967 года, через два дня после возвращения из поездки в Румынию, премьер-министр Демирель посетил Москву. Коммюнике, опубликованное в конце его визита, охватывало в основном знакомые темы по знакомым линиям, но было одно существенное изменение. В частности, хотя в предыдущих коммюнике обе стороны выражали «искреннее желание, чтобы Ближний Восток стал зоной мира и безопасности», после июньской войны русские оказали давление на Турцию, чтобы она следовала проарабской советской линии. В июне посол СССР в Анкаре А.А. Смирнов попросил Турцию поддержать проект резолюции ООН, в котором Израиль объявлялся агрессором. Однако турки отказались поддержать их. Но в сентябре 1967 года из-за желания арабской поддержки Кипра турки присоединились к Советскому Союзу, призвав к немедленному выводу израильских войск и заявив, что «применение силы не может оправдать захват территории» [1; 2; 8, s. 776-778].

1967 год был годом напряженности на Кипре. После опровержения Россией в феврале сообщения киприотов-греков о том, что Москва будет нейтральной в случае турецкой военной интервенции на Кипре, в мае и июне ходили слухи о скором греческом перевороте на острове. В ноябре нападение киприотов-греков на киприотов-турок вызвало угрозу со

стороны Турции вторгнуться на Кипр. Это было предотвращено посредничеством американского эмиссара Сайруса Вэнса, которому удалось снять раздражение турок. Русские, однако, не только избежали оскорбления турок, но даже зашли так далеко, что заявили, что кипрско-греческое правительство «может многое сделать, чтобы предотвратить дальнейшее осложнение ситуации на острове». В Анкаре это было истолковано как проявление критики кипрского правительства, и 10 декабря Исмет Иненю с удовлетворением сравнил советскую позицию по Кипру с позицией американцев [1; 2].

На этой основе безусловным успехом стало Соглашение о гражданской авиации 1968 года. В мае 1968 года министр гражданской авиации СССР Евгений Логинов совершил недельный визит в Турцию для открытия прямого еженедельного воздушного сообщения между Москвой и Тегераном. В последний день своего визита он подписал Соглашение о гражданской авиации и Соглашение о железной дороге в Анкаре. Его визит был возвращен в июле Ихсаном Чаглаянгилом, министром иностранных дел Турции. Коммюнике по этому поводу охватило обычные темы двусторонних отношений и международных отношений. Однако, хотя была сделана лишь краткая ссылка на экономические отношения, они составили основную часть переговоров. Это произошло потому, что стоимость советских финансовых проектов была недооценена, в результате чего две из семи схем (водочный завод и завод листового стекла) были отклонены. Для реализации проектов было необходимо больше средств, и обе стороны согласились подождать, пока у них не появится более четкое представление о расходах. В ходе переговоров также была затронута проблема увеличения экспорта Турции в Советский Союз, что потребовало бы диверсификации экспортируемых товаров. Однако турки отвергли советское предложение о замене ежегодных торговых протоколов трехлетним соглашением. Они, очевидно, стремились не заглядывать так далеко вперед, имея дело с Советским Союзом [1; 2, 11].

В то время, как Чаглаянгиль находился в Москве, в июле 1968 года, крайне левая Турецкая лейбористская партия (Рабочая партия) неожиданно отошла от своей промосковской линии, раскритиковав Советский Союз за помощь турецкому «истеблишменту» в промышленных кредитах. Позже в том же месяце председатель партии Мехмет Али Айбар обрушился на советское давление на Чехословакию, заявив, что Советы должны «избавиться от привычки действовать в отношении других социалистических стран с превосходством великой державы» [1; 2, 11].

Хотя вторжение в Чехословакию в августе 1968 года рассматривалось правительством Турции и основными оппозиционными партиями как подтверждение постоянной потребности Турции в НАТО, официальная реакция была разумно ограничена в интересах хороших отношений с Советским Союзом. Чаглаянгиль сказал лишь, что «атмосфера разрядки» была «серьезно нарушена», а премьер-министр Демирель заявил, что доктрина Брежнева раскрывает реальную цель Варшавского договора. Однако были ограничены только политические контакты; экономические и торговые отношения продолжались беспрепятственно [1; 2, 11].

В ноябре 1969 года президент Джевдет Сунай совершил первый визит в Советский Союз в качестве главы турецкого государства. Это был в основном формальный визит, хотя русские не упустили возможность попытаться получить от турок соглашения по темам, которые они ранее отказались рассматривать. Президент Джевдет Сунай согласился «изучить возможности заключения долгосрочного торгового соглашения между двумя странами», а также признал, что «может быть полезно ... провести конференцию по вопросу европейской безопасности». Однако Турция была привержена только рассмотрению долгосрочного торгового соглашения, и в разделе о Конференции по европейской безопасности содержалась формула, которую турки считали разрешающей - участие США и Канады. Русские также разочаровались в надежде заменить формулу «добрососедство» в коммюнике термином «близкая дружба» [1; 2, 11; 8, б. 776-778].

К концу 1960-х годов в Турции было более 1000 советских экономических консультантов, и Турция должна была стать одним из крупнейших получателей советской

экономической помощи и торговли в третьем мире. Прогресс был достигнут и в политической сфере. Обмен визитами на высоком уровне стал относительно регулярным после поездки в 1966 году А.Н. Косыгина - первого в истории визита в Турцию советского премьера [4, б.251].

В мае 1970 года Турция принимала советского заместителя министра иностранных дел Владимира Виноградова. Визит был организован в кратчайшие сроки и, по-видимому, был вдохновлен письмом региональных членов СЕНТ0 в Соединенные Штаты и Советский Союз по поводу Ближнего Востока. Турция также выразила некоторое недовольство по поводу действия советских кредитов, и было сообщено, что русские чувствовали, что должны были компенсировать турецкое убеждение, что они поддерживают растущую студенческую агитацию и таким образом вмешиваются во внутренние дела Турции. Турки согласились рассмотреть возможность заключения консульских и автомобильных соглашений, но отказались от дальнейшего участия в арабо-израильском конфликте. Они получили заверения от Виноградова, что проблемы с кредитами будут решены [1; 2; 12].

50-летие установления дипломатических отношений между Турцией и Советским Союзом состоялось в июне 1970 года. Россияне выразили удовлетворение улучшением двусторонних отношений и заявили, что в настоящее время обе страны придерживаются сходных взглядов на различные аспекты международных отношений. Советская пресса была склонна приписывать антизападным настроениям большее значение, чем это было, но «Правда» отметила, что против сближения все еще действуют определенные «силы». Генеральный секретарь МИД Турции Орхан Эралп после своего визита в Советский Союз в сентябре 1970 года также упомянул сходство взглядов сторон. Хотя на самом деле темы, на которые он ссылался (Ближний Восток, Вьетнам, план для конференции по европейской безопасности) являли собой вопросы, по которым соглашение уже было определено ранее. Хотя турки заявили, что его переговоры в Москве следует рассматривать «в контексте постепенно улучшающихся отношений между Турцией и Советским Союзом», оказалось, что они представляют собой не более значительный прогресс в этих отношениях, чем переговоры Виноградова в июне [1; 2; 12].

Посол предположил, что возможным исключением из этой оценки является указание на то, что продолжаются переговоры о заключении соглашения об автомобильных перевозках, которое, в конечном итоге, было подписано в октябре 1970 года, аналогично соглашениям о транзите, которые Турция уже заключила с Румынией и Болгарией. Оно предусматривало перевозку персонала и коммерческих товаров и предоставляло Советам сухопутный доступ в арабские страны. Первоначально это было причиной тревоги для Израиля, который чувствовал вероятность того, что Советский Союз по этому маршруту поставит арабам оружие. Что касается турок, они получили более прямой доступ к рынкам в Северной Европе [1; 2].

Между тем, в 1970 году между двумя странами произошел небольшой инцидент, связанный с угоном советского самолета в Турцию двумя литовцами (первый в истории СССР угон самолета, совершенный 15.10.70г. отцом и сыном Бразинскасами, убившими бортпроводницу Надежду Курченко - ред.). В октябре 1970 года российский авиалайнер во время внутреннего рейса был угнан в Трабзон. Два литовца, которые убили стюардессу, попросили при этом политического убежища. Советское правительство потребовало, чтобы они были возвращены СССР, и было убеждено, что «получило козырь», когда американский самолет Ц-8 с двумя высокопоставленными американскими офицерами и турецким полковником перелетел через границу и приземлился в советском аэропорту Ленинакана. Русские ясно дали понять, что намерены использовать инцидент с Ц-8 в качестве «предмета торга» для экстрадиции литовцев, но они были «биты», когда в Турцию (на этот раз в Синоп) был угнан второй советский самолет. Помимо еще двух угонщиков, турки теперь имели свои аргументы в переговорах: пилот самолета и пассажир, которые были невинными жертвами угона самолета. Взаимное недовольство двух стран было выражено приглушенным ответом россиян на празднование Национального дня Турции 29 октября 1970 года и турок на

празднование Октябрьской революции 6 ноября 1970 года. 10 ноября русские передали U-8 туркам, а те вернули второй угнанный самолет, а также двух советских граждан, которые невольно попали в страну вместе с ним. Самолеты, угнанные в Трабзон, были немедленно возвращены, так как турки не хотели расстраивать русских [1; 2; 12].

Давление России на Турцию с целью немедленного возвращения угонщиков не только провалилось, но и препятствовало «политике дружбы» Советского правительства, так как турки чувствовали, что они еще раз увидели «истинное лицо русских». Даже после нормализации отношений Советский Союз продолжал настаивать на возвращении литовских угонщиков. Турецкая судебная система временно постановила, что захват совершался по политическим мотивам; следовательно, турки не считали возможным вернуть угонщиков. Однако в марте 1971 года было решено, что убийство стюардессы не может быть оправдано политически, и что литовцев следует судить в Турции по уголовному обвинению. Вопрос о том, будут ли они переданы Советскому Союзу, оставался открытым [1; 2; 13]. (После освобождения в Турции проживали в США; закончили жизненный путь тем, что сын убил состарившегося отца, а сам отправился в тюрьму на 16 лет - ред.).

И все же обе стороны избежали серьезного кризиса. Однако Советы потерпели неудачу в своих попытках в 1960-х - начале 1970-х годов заключить новый пакт о ненападении или договор о дружбе с Турцией, получив в 1972 году только «Декларацию принципов добрососедских отношений». Они также не преуспели в политике поощрения Турции к ликвидации американского военного присутствия.

Тем не менее, русские приняли серьезные меры для налаживания отношений с Турцией. Еще 10 ноября 1970 года ТАСС опубликовал доклад, в котором подчеркивалась дружба Ататюрка с Советским Союзом. Советское правительство также не было расстроено «переворотом с помощью меморандума» 12 марта 1971 года, когда угроза со стороны Вооруженных сил привела к отставке Партии справедливости и формированию «надпартийного» правительства. Позднее в том же месяце на XXIV съезде Коммунистической партии Советского Союза Л.И. Брежнев назвал отношения с Турцией нормальными. В мае посол СССР в Анкаре В.Ф. Грубяков передал премьер-министру Нихату Эриму «пожелания успеха и дружеского отношения» у его правительству. Эрим также принял приглашение посетить Советский Союз, хотя дата не была назначена [1; 2; 8, s. 778-781; 13].

+++

The Cuban crisis of 1962 directly affected Soviet-Turkish relations, because at one point the Russians, in an attempt to extract themselves from the crisis, proposed the withdrawal of American Jupiter missiles from Turkey in return for their own retreat from Cuba. The US refused to bargain, despite the fact that they had already tried to obtain Turkish agreement to such a withdrawal and that the missiles had actually been removed early in 1963 since the bases were no longer crucial to American policy after the introduction of Polaris submarines. In their desire to secure at least the denuclearisation, if not the total withdrawal of US bases in Turkey, the Russians had already repeatedly warned that the United States (US) presence could involve Turkey in a nuclear war in which its national interests were not necessarily at stake. The Cuban crisis reinforced this, and Turkish "public opinion" and the Press, which had already printed articles approved of by the Soviet Union, began to criticise Turkey's dependent relationship with the United States. In doing so, they were taking on the opposite stance to the Government, which wished to keep the missiles in an attempt to ensure that the Americans would defend Turkey. It feared that NATO's "flexible response" formula might involve the strategic surrender of Turkish territory. Both because of this, and for fear that the US had actually made a deal with the Russians, the eventual withdrawal of the Jupiter missiles was met with apprehensions [1; 2; 5, s. 543-553].

The Soviet Government, which had previously been rejected when it attempted to arrange a visit by the Turkish Prime Minister in 1960, later reduced its ambitiousness and invited a Turkish Parliamentary delegation to visit Russia in January 1963. Turkey responded slowly to friendly advances made by the Soviet Ambassador, and it accepted the new invitation feeling that a visit by a Parliamentary delegation was "a relatively harmless step". However, the arrival of the delegation on 29 May 1963 in fact represented the beginning of a new phase in Turco-Soviet relations, as Ankara realised that it had been late in comparison to other Western Governments in relaxing its attitude towards the Soviet Union. In their discussions, Suat Hayri Ürgüplü, the leader of the delegation, emphasised the possible role of trade as the basis of peaceful co-operation, while Khrushchev went further to assure him that the Soviet Government would help Turkey economically, adding that Turkey's membership of the Western Alliance did not conflict with the establishment of normal relations. Aware that the Russians might hope to undermine Turkey's loyalty to the West by means of economic aid, however, the Turkish delegation met this offer with a noncommittal response [1; 2].

However, in spite of the atmosphere of goodwill, on 9 July 1963 the Soviet Union did not prevent itself from accusing Turkey of conspiring with Iraq and Iran against the Kurds. The former regarded the Kurdish war as a possible threat to its southern borders and took the opportunity to berate CENTO as an aggressive organisation. Turkey denied any intention of being involved in any kind of intervention in Northern Iraq. This expression disapproval gave way in November 1963 to a call for the restoration of friendly relations "on the principles established by Lenin and Ataturk". Significantly, the occasion was the 25th anniversary of the death of Ataturk, and the emphasis of Lenin and Ataturk's friendship was aimed at encouraging the Turks to return to "Kemalist neutrality" in their foreign policy. Moreover, it served to remind the Turks that the two countries had once been friends, and that it was thus reasonable for them to be friends once more [1; 2; 6].

A development along these lines was hindered at this time by the Soviet attitude on Cyprus. Specifically, the Russians supported the Cyprus Government of Archbishop Makarios, who advocated independence for the island. They were naturally opposed to Enosis, which aimed to draw Cyprus into NATO and thus be the death of AKEL, the successful Communist Party of Cyprus. Because of the island's strategic geographical

position, the Turks were also opposed to Enosis. However, it was their commitment to the Turkish Cypriot minority and the Soviet's support for the Greek Cypriots that brought the two countries into conflict once more. On 19 March 1964, Pravda warned that relations could be damaged by Turkish anti-Sovietism arising out of the Cyprus situation. There had already been concrete evidence of this in the postponements in February of a visit to Turkey by a Soviet Parliamentary delegation and, earlier in March, of a visit to the Soviet Union by Feridun Cemal Erkin, the Turkish Foreign Minister. The situation on the island worsened throughout the year, and in August the Russians threatened military intervention after a Turkish air strike against Greek Cypriot positions. This threat was followed by the signature of an agreement for the provision of Soviet military aid to the Cyprus Government [1; 2; 5, s. 694-739].

In 1963 Cypriot President Makarios suspended the Constitution, which protected the legal rights of the Turkish community, in a period of civil strife on the Island. Turkey threatened to intervene on behalf of the Turkish Cypriots. Moscow supported Makarios's move and opposed Turkey's intervention. In the summer of 1964 Khrushchev warned Turkey against any foreign intervention on the island, declaring that such intervention would be met with a Soviet response. In the meantime, however, the US had warned Turkey against intervention, suggesting that Ankara could not expect NATO assistance should Turkish moves on Cyprus provoke a Soviet response [4, s. 249].

While Soviet Policy on Cyprus, viewed by the Turkish Government as part of Soviet penetration of the Eastern Mediterranean, hampered the establishment of closer ties with Turkey desired by the Russians, Anglo-American moves to restrain Turkey from unilateral intervention in Cyprus caused increasing resentment among the Turks. This indignation was worsened by President Johnson's letter of June 1964, in which he informed the Turks that they could not rely on US support should they provoke Soviet military intervention. This letter represented an important point in the growth of Turkish anti-Americanism, and persuaded Ankara of the need to gather support in other places. On 22 June I964, Ulus suggested that Turkey should withdraw a large part of its forces from NATO and sign a non-aggression pact with the Soviets. Moscow took note of this, and by the time Erkin took up a renewed invitation to visit the Soviet Union in November 1964, the Russians had devised a solution aimed at placating and winning over the Turks, while at the same time not offending Archbishop Makarios and the Greek Cypriots [1; 2; s. 418-427]. The Soviet Union was not directly involved in the 1964 Cyprus crisis, nor was its position consistent throughout. Rather, it was a case of exploiting a conflict in order to further Moscow's own interests. Prior to this visit, on 31 August it was announced that the two countries had agreed to cooperate in the building of a dam on the Arpajay River for irrigation and the generation of hydro-electric power. This was the first joint economic project undertaken by the two countries since the Turkish coup of May 1960. The Turks had not taken up a Soviet offer, made in April 1964, of financial and material aid for their Five Year Plan. Although they had accepted $7.5 million worth of Soviet industrial credits in the fifties, they still wished to avoid a large-scale influx of Communist personnel [1; 2].

1964 saw the removal of Khrushchev, the architect of the Soviet "friendship offensive" towards Turkey. Consequently, the Soviet Ambassador in Ankara called on the Turkish President to assure him of the continuity of Soviet policy and good will, and repeated the invitation for Erkin to visit Russia, which this time was accepted. According to the speculations of the press reports of that time, he apparently emphasised the possibilities of closer economic relations, with one of the main reasons for his visit being Turkey's need for the substantial aid which the West had not fulfilled. Turkey was also interested in finding new support for their Cyprus policies and possibly in influencing the US in theirs. The joint communique issued at the end of the visit (30 October-6 November 1964) announced an agreement in principle on increased trade, the signature of a cultural agreement and Soviet acceptance of the separate existence and legal rights of the two Cypriot countries. Turkey was satisfied by final point in particular as an expression of support for the Turkish policy on Cyprus. However, it did not mean an end to continued Russian support for the Greek Cypriots. Although it was not expected for the Russians to aggravate the Cyprus problem, this did ensure that the island was not used as NATO base, and that it continued to be a source of friction between NATO members, especially Turkey and Greece, which the Russians believed would be a source of embarrassment for NATO [1; 2; 8, s. 773-776].

Erkin's visit to Moscow was a clear indication of the change taking place in Turkey's attitude, presumably in response to what Ankara perceived as American desertion over the Cyprus issue. Ankara thus rewarded by a Soviet step closer to the Turkish position on Cyprus, in the form of the communiqué issued at the end of the Erkin's visit containing a reference to "the legal rights of the two national communities" on the island. This position was repeated by President Podgorny during his visit to Turkey in January 1965 and by Gromyko during his visit to Turkey in May 1965. It is possible to explain the change in the Soviet position as a result of the change of Soviet leadership, with the replacement of Khrushchev by Kosygin and Brezhnev in October 1964 [4, s. 249-250].

Any Russian plans to coax Turkey back in its direction were disappointed, since the latter had no intention of severing their political and economic ties with the West. In October 1964, the Turkish Foreign Office declared that there was no economic advantage in taking a neutralist stance. It was more manoeuvrability in its foreign policy that Ankara wanted. In Erkin's words at his address to the Turkish Senate on November 12, Ankara wished to "obtain maximum support in its national causes". This statement had also said that Turkey saw its future as part of a unified Europe. As a result on 1 December 1964, an agreement signed on 12 September 1963 providing for Turkish associate membership of the European Economic Community (EEC) came into force. Turkey regarded this organisation as the core of a future federated Europe, of which it would very much wish to be part of, having been orientated towards Europe for two centuries. The Union of Soviet Socialist Republics (USSR) naturally attacked Turkish membership of the Common Market as part of her overall policy of detaching Turkey from its Western alignment [1; 2].

During 1964 a visit to Turkey by a delegation of the Supreme Soviet was postponed twice because of the Cyprus situation, once in February and once in July. Erkin's visit to Moscow served to remove this obstacle, and under the leadership of Nikolai Podgorny, a member of the Politburo and a potential successor to Khrushchev, the delegate were guests of the Turkish Government from 4 to 13 January 1965. According to Pravda on January 4, the Turkish press had become friendlier towards the Soviet, giving extensive and overall favourable coverage of this first Soviet visit to Turkey. Criticism of the détente came from the opposition parties, and the Justice Party in particular voiced the traditional Turkish fear of Russian expansionism. Since it was Cyprus that now justified the rapprochement for the Turkish public, Podgorny reiterated the "two communities" formula. Moreover, in January 1965 Turkey withdrew support from NATO's proposed Multilateral Force (MLF), which it had originally endorsed. The West interpreted this as a response to Soviet accommodation over Cyprus. In the British Ambassador's opinion, the Turkish denial that their change in stance was for better relations with the Soviet Union rather than financial reasons was "to be considered in the light of the fact that the Turks only had one per cent of the costs of the MLF to bear." [1; 2, FO371/180150, Annual Political Report for Turkey for 1964].

Ürgüplü agreed to the opening of significant economic relations. Progress then began in Turco-Soviet relations. After long negotiations these finally materialized in the form of a 200 million dollars Soviet credit, with quite favourable conditions, for a number of mainly industrial projects to be undertaken with Soviet assistance in Turkey. It was virtually doubled in 1972 when the Soviets accorded an additional 280 million dollars of aid for the Iskenderun iron and steel plant [4, s. 250].

In April 1965, Soviet claims to the districts of Kars and Ardahan, renounced twelve years earlier by Molotov in May 1953, were rekindled by the demonstrations in the Armenian SSR on the 50th anniversary of the Ottoman Empire's exile of Armenians during the First World War. As the Ambassador stated, although the Soviet Government had denied support for the Armenian homeland provided for under the Treaty of Sévres (1920), the significant immigration of Middle Eastern Armenians into the Armenian SSR led to the Turks accusing the Russians of building "a new Israel". However, the Soviet Government did not want relations with Turkey to be impeded, and the Soviet Press did not give much coverage to the anniversary. In February and March 1966 Moscow relieved Zarobyan, the First party Secretary in the Armenian SSR, and other senior officials of their posts. The Soviet Government found the implications of Armenian nationalism a matter of concern, but in the words of the Ambassador, "it [was] interesting that its actions in the Armenian SSR occurred at the time of the 45th anniversary of the signature of the Treaty of Friendship with Turkey. Moscow would not wish to be thought to be exploiting Armenian irredentism against the Turks, especially when they had a new and more conservative government." [1; 2]. In February 1965, the third coalition Government of Ismet Inonü, who had initiated the change in Turkish foreign policy, collapsed. Suat Hayri Ürgüplü, who had led the Turkish Parliamentary delegation of 1963, took his place at the head of the new coalition. However, no change was observed in Ankara's policy towards the Soviet Union, and from 17 to 22 May 1965 the Soviet Foreign Minister, Gromyko came to Turkey on an official visit [1; 2, FO371/185824, Annual Review for Turkey for 1965].

The Turks hoped that the Russians would fully support their position on Cyprus, following an interview Gromyko had given to Izvestia in February; however, they were disappointed when the visit resulted in no further development on this issue. Apparently, Gromyko was "extremely evasive" regarding Soviet arms supplies to the Greek Cypriots. While the joint communiqué remarked on the improvement of economic relations, and Turkey even accepted a condemnation of colonialism, it would not yield to the USSR's wish to establish special mechanisms for consultation on matters of common interest, because it believed diplomatic missions to be sufficient in this area. Regarding this issue, it was later reported that Gromyko had gone further than bringing up the "principles of Lenin and Ataturk" by suggesting the revival of the Turco-Soviet Friendship Pact, which had been denounced by the Soviets in 1945 [1; 2].

While Gromyko's visit to Turkey in May 1965 did not result in anything specific, it did bring about opportunities for high level contact and a further stage in the dialogue, which was continued by Ürgüplü's visit to Moscow in August 1965. He was accompanied by a delegation containing a large number of economic experts, which signalled the main aim of the visit and constituted its prime achievement. Namely, an agreement in principle for the construction of a number of industrial plants in Turkey with financial and technical aid from the Soviets, which was not actually signed until March 1967. One of the projects was an oil refinery, where by Turkey hoped to achieve independence from Western oil companies, who had been the target of a violent campaign with hints of anti-Western and anti-American discourse in the Press and Parliament. Although the Soviet Government tried to exploit this campaign by offering Turkey cheap oil, they were not successful [1; 2].

On political terms, bilateral affairs constituted the main focus, and the communiqué dealt with only international matters which directly concerned Turkey; namely, Cyprus, European security and world disarmament. Ankara desired both Soviet support on Cyprus and aid for Turkish economic development. In order to do this, it was willing to concede to some Soviet policies. This time, the Turkish agreement that "partial measures which would further the cause of general and complete disarmament" were required, appeared to align the Turks more closely with the Soviet position than that of the West, which paralleled Turkey's withdrawal from "uncritical and unqualified support of Western policies" and reflected the country's wish for "a more flexible foreign policy framework." [1; 2].

The election of Süleyman Demirel and the accession of the Justice Party to power in October 1965 were greeted reservedly by the Soviets, who knew all too well that the Justice Party had frequently adopted a critical approach to the rapprochement. Nevertheless, this did not deter them from supporting improved relations. Indeed, Demirel also needed friendly relations with the Soviet Union as the previous Prime Ministers, if only as "a bargaining counter" in his relations with the West. The 45 th anniversary of the signature of the Treaty of Friendship on 16 March 1966 saw an exchange of warm congratulatory messages. However, while the Soviet Government expressed their pleasure at the "good-neighbourliness" of the relationship, they also referred to Turkey's membership of NATO and CENTO as a reminder they would prefer Turkey to adopt a neutral approach to foreign policy in order for relations to be completely as they desired. Ulus repeated the call it had made the previous year for the signature of a pact with the Soviet Union. The Turkish Parliamentarians who visited the Soviet Union in August 1966, which the British Ambassador saw as "another indication of continuing cordiality between the two countries", viewed their primary goal as the achievement of complete trust and understanding between the two countries. The Soviets were especially interested in achieving such a relationship, given Turkey's previous suggestion that it could not consider neutrality until it had complete confidence in the intentions of the Soviets [1; 2; 7, s. 526-52].

Like its predecessor Tsarist Russia, the Soviet Union always coveted control of the Straits. As the British Ambassador expressed, while the Straits had always had a profound effect on Turco-Soviet relations, they did not figure prominently in the current period. Although the Soviets wanted to have a say in the management of the Straits, their activities were generally restricted to complaints against alleged violations of the Montreux Convention, mostly by US vessels [1; 2; 9, s. 9-57].

The Russians did not attempt to renegotiate the Convention after its basic term had expired in July 1956. Despite the Bosphorus' strategic implications for the defence of the southern USSR aid for supplying the Soviet Mediterranean fleet, the British Ambassador assumed that the Soviet Government probably considered that any negotiations would be unlikely to be of any benefit when the controller of the Straits at that time was from the opposite camp. Nor did he think Moscow would wish to alarm Turkey by any direct moves which would only serve to negate the good done by the diplomatic "friendship offensive" which they thought might eventually achieve the results the Soviets desired. Meanwhile, the Turks retained sovereignty over the Straits, and were obliged to apply the provisions of the 1936 Montreux Convention [1; 2; 9, s. 57-147].

The US made a point of sending warships through the Straits in order to assert the right of non-riparian states to enter the Black Sea, In January 1966, the Soviet Government protested at what they called the "provocative activities" of two American vessels in the Black Sea. The aim of this protest, which included the wish that "the Black Sea should be a zone of peace and calm" was to exclude the US Navy from the Black Sea and was the first of a number of similar protests of this nature. This and other protests concerning the use of the Straits by other countries' warships were part of what seemed to be the Soviet policy on the Bosphorus at that time. Specifically, to extract the maximum advantage from the Montreux Convention as it stood. Consequently, Turkey was involved in a number of difficulties as a result of the interpretation of obsolete provisions in the Convention [1; 2]. Neither the question of the Convention nor that of US bases arose when Prime Minister Kosygin's visit to Turkey in December 1966, the first ever by a Soviet Premier. During the visit numerous agreement were signed between the two countries. Pravda and Izvestia thought it necessary to underline that this visit was not an isolated incident, but part of a continuing policy of increasing contacts and improving relations. Izvestia expressed its pleasure at the fact that many deputies in the Turkish General Assembly who had previously opposed rapprochement now supported it, claiming that it was a reference to the justice Party's apparent change of attitude towards the Soviet Union. The talks on this occasion dealt with international affairs in more detail, in addition to covering bilateral political and economic matters. The Russians did not succeed in persuading the Turks to include in the communiqué a call for a European Security Conference, because the latter insisted on the guaranteed participation of the US. However, Demirel did agree to break with Turkish policy and comment on Vietnam, although his choice of discourse did not embarrass the Americans. It pleased the Turks to interpret the reference to the Security Council Resolution of 4 March 1964 as Soviet criticism of the Czechoslovak supply of arms to the Greek Cypriot Government. The Ambassador noted that Kosygin had declined to make an overt criticism of the Czechs, on the apparent grounds that this would be interference in a sovereign state's domestic affairs. He continued to state that, in fact, the reference to the 1964 Security Council Resolution, which pleased the Turks, and a reference to the 1954 Geneva Agreements on Vietnam, which pleased the Russians, was both instances of the two sides' "respective desires to ingratiate themselves with the other without in fact conceding anything positive" [1; 2; 10].

In February 1967 witnessed the signature of a border protocol redefining the Turco-Soviet border. The original demarcation had been negotiated by a joint Russian and Turkish commission in 1925/26, but ensuing changes in the Aras river bed meant that the exact line of the frontier was uncertain. The issue of the frontier had arisen previously as a result of the Soviet Union's claim to the districts of Kars and Ardahan in 1945, and by the Armenian demonstrations of 1965. While it might have been expected that the signature of a border protocol would reassure the Turks that the Russians did not have any designs on Turkish territory, official agreement on this heavily guarded frontier did not bring the continuing occurrence of border incidents to an end. However, according to the Ambassador, what was interesting about these incidents was that they tended to be played down in the interests of "neighbourly relations" [1; 2; 10; 4, s. 244-257].

A result of the improvement in bilateral relations was the provision of Soviet aid, which had in fact been on offer for some time before the Turks were willing to accept it. At the beginning of the 1960s, the Turks had aimed to attain a high level of economic development by the mid-1970s. They planned to accomplish this by means of three successive Five-Year plans, which would require a substantial flow of foreign aid. Consequently, one of the basic principles of Turkish diplomacy at that time was to establish or maintain aid sources. In July 1962, the OECD set up a consortium to assist Turkey's Five-Year Plans, and had contributed well over $1,000 million by 1972. A NATO Ministerial meeting in December 1964 decided to give military aid to Turkey, while CENTO was been a source for economic assistance from the US and the UK [1; 2].

The agreement enabled the Turkish Government to demonstrate its independence of the West, although in fact the amount of the Soviet aid was not significant in comparison with that given by the West. In January 1968, Demirel said "Turkey's target is to benefit from every source which does not jeopardise her political independence". The Turkish Government were clearly not particularly concerned at the prospect of either accepting Soviet money or of large numbers of Russian technicians entering the country. This was a remarkably different outlook from 1963, when Turkey had been prepared to consider only the visit of a Turkish Parliamentary delegation to the Soviet Union [1; 2].

In March 1965 the Turkish Foreign Minister, Hasan Esat I§ik, announced that Turkey was ready to accept Soviet aid, and when Prime Minister Ürgüplü visited the Soviet Union in August of the same year, he brought a list of projects for which he wanted help in financing. Two years of negotiations ensued, culminating in the signing of an aid agreement in Moscow in March 1967. This provided for a Soviet loan of $200 million for the construction of seven industrial installations. The Turks were to repay the loan at 2,5 per cent interest over a period of fifteen years starting in 1971, and repayment was to be made in Turkish export goods, including manufactured products, some of which would come from the plants to be constructed under the terms of the agreement [1; 2; FO371/185824, Annual Review for Turkey for 1965].

A side-effect of the Arab-Israeli June War of 1967 which had a direct effect on Turco- Soviet relations was the increased presence of the Soviet fleet in the Mediterranean. The annual report submitted by Turkey to all signatories of the Montreux Convention showed that of the 152 Soviet warships that entered the Mediterranean in 1967, 107 did so after the June War, and 62 did not return. This meant that in addition to its concern for the security of the southern flank, the Soviet Union was now much more interested in the Straits as a line of communication to its Mediterranean fleet. Additionally, there was a considerable increase in the numbers and tonnage of Soviet commercial shipping, probably making up Arab losses of armaments, and Soviet vessels constituted more than half the traffic sailing through the Straits [1; 2; FCO9/614, Turkey: Annual Review for 1967].

These developments were naturally a source of anxiety for the Turks, as their position as part of the Northern Tier appeared to have been effectively bypassed. The Ambassador believed that the Turks may have feared that, in the long term, the interface between Eastern and Western spheres of influence could alter sufficiently so as to be an adverse effect on Turkish interests; while in the short term, the presence of a considerable Soviet fleet in the Mediterranean could restrict Turkish options over Cyprus. At the same time, the increased importance to Russia of the Straits might also prompt the Russians to open to discussion once more the question of their control. However, the Ambassador continued, it seemed likely that as long as the Russians remained confident that the Turks would not obstruct their right of passage, they would continue to consider that the Convention served them sufficiently enough. He thought they would probably wish to avoid damaging the improvement in bilateral relations by reviving an issue highly sensitive for the Turks, at least until there was a substantial improvement in their bargaining position. Turkish sensitivity was well illustrated by the alarm aroused by a report in October 1968 that the Russians had offered to set up installations to improve navigational safety in the Straits. Some newspapers exaggerated this into an attempt by the Russians "to capture the Straits". [1; 2; FCO9/614, Turkey: Annual Review for 1967].

In September 1967, two days after returning from a visit to Rumania, Prime Minister Demirel paid a visit to Moscow. The communiqué published at the end of his visit covered largely familiar topics, on familiar lines but there was one major change. Specifically, while in previous communiqués the two sides had expressed a "sincere desire that the Middle East should become a zone of peace and security", since the June War the Russians applied pressure to Turkey to follow the pro-Arab Soviet line. In June the Soviet Ambassador in Ankara, Smirnov, asked for Turkish support on a draft UN resolution which branded Israel as the aggressor. However, the Turks declined to give their support. But in September 1967, due to a wish for Arab support over Cyprus, the Turks joined with the Soviet Union in calling for the immediate withdrawal of Israeli troops and in stating that "the use of force cannot justify the seizure of territory" [1; 2; 8, s. 776-778].

1967 was a year of tension in Cyprus. After a Russian denial in February of a Greek-Cypriot report that Moscow would be neutral in the event of Turkish military intervention in Cyprus, in May and June there were rumours of an imminent Greek coup on the island. In November, a Greek-Cypriot attack on the Turkish Cypriots signified a Turkish threat to invade Cyprus. This was averted by the mediation of the US emissary, Cyrus Vance, who managed to avoid upsetting the Turks. The Russians, however, not only avoided giving offence to the Turks but even went so far as to say that the Greek- Cypriot Government "could do much in order to prevent further complication of the situation of the island". This was interpreted in Ankara as an implication of criticism of the Cypriot Government, and on December 10 Ismet Inonü favourably compared the Soviet position on Cyprus to that of the Americans [1; 2].

In May 1968 Evgeny Loginov, the Soviet Civil Aviation Minister, paid a one-week visit to Turkey for the opening of a direct weekly air service between Moscow and Tehran. On the final day of his visit, he signed a Civil Aviation Agreement and a Railway Agreement in Ankara. His visit was returned in July by Ihsan Çaglayangil, the Turkish Foreign Minister. The communiqué on this occasion covered the usual topics of bilateral relations and international affairs. However, although only the briefest reference was made to economic relations, these formed the main body of the talks. This was because the cost of Soviet financial projects had been underestimated, causing two of the seven schemes (a vodka factory and a plate glass factory) to be dismissed. More money was still necessary, but the two sides agreed to wait until they had a clearer idea about the costs. Talks also touched on the problem of increasing Turkey's exports to the Soviet Union, which would require diversification of the goods exported, and the Turks turned down the Soviet suggestion that the annual trade protocols be replaced by a three-year agreement. They were evidently chary of committing themselves so far ahead when dealing with the Soviet Union [1; 2, 11].

While Çaglayangil was in Moscow in July 1968, the extreme Left-wing Turkish Labour Party departed unusually from its pro-Moscow line by criticising the Soviet Union for aiding the Turkish "establishment" with industrial credits. Later the same month, Mehmet Ali Aybar, the party's Chairman, attacked Soviet pressure on Czechoslovakia, saying that the Soviets should "get out of the habit of acting towards other Socialist countries with the superiority of a great power". Although the invasion of Czechoslovakia in August 1968 was viewed by the Turkish Government and the main opposition parties as a confirmation of Turkey's continued need for NATO, official reaction was reasonably restrained in the interests of good relations with the Soviet Union. Çaglayangil said that the "détente atmosphere" had been "gravely impaired", and Prime Minister Demirel said that the Brezhnev doctrine revealed the real purpose of the Warsaw Pact. However, only political contacts were curtailed; economic and commercial relations continued unimpeded. In November 1969, President Cevdet Sunay paid the first visit to the Soviet Union by a Turkish Head of State. It was largely a formal occasion, although the Russians did not miss the opportunity to try to obtain agreements from the Turks on subjects they had previously declined to consider. President Cevdet Sunay agreed "to investigate possibilities for concluding a long-term trade agreement between the two countries" and he also admitted that "it may be useful ... to have a conference on question of European security". However, Turkey was only committed to considering a long term trade agreement, and the section on the European Security Conference contained a formula which the Turks regarded as permitting American and Canadian participation. The Russians were also disappointed in their hope of replacing the formula "good neighbourliness" in the communiqué with the term "close friendship" [1; 2, 11; 8, s. 776-778].

By the end of the 1960s there were over 1000 Soviet economic advisers in Turkey, and Turkey was to become one of the largest Third World recipients of Soviet economic aid and trade. Progress was also made in the political sphere. Exchanges of high-level visits became relatively standard after Kosygin's visit in 1966, the first ever by a Soviet Premier, to Turkey [4, s. 251].

In May 1970 Turkey hosted the Soviet Deputy Foreign Minister, Vladimir Vinogradov. The visit was arranged at short notice and was apparently inspired by the letter from CENTO's regional members to the United States and the Soviet Union concerning the Middle East. Turkey also voiced some dissatisfaction over the operation of the Soviet credits, and it was reported that the Russians felt they had to compensate for the Turkish belief that they were supporting the increasing student agitation, and thus interfering in Turkish internal affairs. The Turks agreed to consider the possibility of consular and road transport agreements, but declined to involve themselves any further in the Arab-Israeli conflict. They obtained an assurance from Vinogradov that the problems over the credits would be solved [1; 2; 12].

The 50th anniversary of diplomatic relations between Turkey and the Soviet Union was in June 1970. The Russians expressed pleasure at the improvements in bilateral relations and claimed that the two countries now held similar views on various aspects of international affairs. The Soviet press was inclined to attribute to anti-Western feelings a wider currency than was the case but Pravda noted that there were still "forces" opposed to the rapprochement. The Secretary-General of the Turkish Foreign Ministry, Orhan Eralp, also referred to similarity of views after his visit to the Soviet Union in September 1970. Although in fact the topics to which he made reference (the Middle East, Vietnam, and the plan for a European Security Conference) were matters on which agreement had already been defined previously. Although the Turks said that his talks in Moscow should be seen "in the context of the gradually improving relations between Turkey and the Soviet Union", it appeared that they represented no more of an advance in these relations than had Vinogradov's talks in June [1; 2; 12].

The Ambassador suggested that a possible exception to this assessment was the indication that talks were continuing on the conclusion of a road transport agreement, which was eventually signed in October 1970, and was on similar lines to transit agreements which Turkey already had

with Rumania and Bulgaria. It provided for the transportation of personnel and commercial goods and gave the Soviets overland access to the Arab countries. This was initially a cause of alarm for Israel, who was sensitive to the possibility that the Soviet Union would supply the Arabs with arms via this route. As for the Turks, they gained more direct access to markets in Northern Europe [1; 2].

In the meantime, there was a minor incident between the two countries in 1970, arising from the hijacking of a Soviet aircraft to Turkey by two Lithuanians. In October 1970 a Russian airliner on an internal flight was hijacked to Trabzon in Turkey. The hijackers, two Lithuanians, who also killed a stewardess, asked for political asylum. The Soviet Government demanded that they returned to the USSR and were convinced they had "drawn the ace" when an American U8 aircraft, carrying two senior American officers and a Turkish colonel wandered across the border and landed at the Soviet airport of Leninakin. The Russians made it clear that they intended to use the U8 party as "bargaining counters" for the extradition of the Lithuanians, but "their ace was speedily called" when a second Soviet aircraft was hijacked to Turkey, this time to Sinop. Other than two more hijackers, the Turks now had their own bargaining force: the pilot of the aircraft and a passenger, who had been innocent victims of the hijacking. The two countries' mutual disapproval was expressed by the muted response by the Russians to the celebration of Turkish National Day on 29 October 1970, and by the Turks to that of the October Revolution on 6 November 1970. On 10 November, the Russians handed over the U8 party to the Turks, and the latter returned the second hijacked aircraft as well as the two Soviet citizens who had come with it involuntarily. The aircraft hijacked to Trabzon were returned promptly as the Turks had wished to avoid upsetting the Russians [1; 2; 12].

Russian pressure on Turkey for the immediate return of the hijackers not only failed, but also hindered the Soviet Government's "friendship offensive" as the Turks felt they had once more seen the true face of the Russians'. Even after relations had returned to normal, the Soviet Union continued to press for the return of the Lithuanian hijackers. The Turkish judiciary provisionally ruled that the hijacking was performed for political motives; hence the Turks had not seen fit to return the hijackers. However, in March 1971 it was decided that the killing of the stewardess could not be justified politically, and that the Lithuanians should be tried in Turkey on a criminal charge. Whether or not they would be handed over to the Soviet Union was left open [1; 2; 13]. Yet both sides avoided major crisis. The Soviets were unsuccessful, however, in their attempts in the 1960s and early 1970s to obtain a new non-aggression pact or friendship treaty with Turkey, obtaining in 1972 only a "Declaration of Principles on Good Neighbourly Relations." Nor did they succeed in their encouragement of Turkey to eliminate the American military presence in the country.

The Russians promptly took measures to mend their relations with Turkey. As early as 10 November 1970, Tass published a report which emphasised Ataturk's friendship for the Soviet Union. Nor was the Soviet Government upset by the "coup by memorandum" of 12 March 1971, when the threat of intervention by the Armed Forces caused the Justice Party to resign and an "above party" Government to be formed. At the Soviet Communist Party's 24th Congress later that month, Brezhnev described Soviet relations with Turkey as normal. In May the Soviet Ambassador in Ankara, Grubyakov, called on Prime Minister Nihat Erim to convey "his Government's wishes for success and friendly relations", Erim also accepted an invitation to visit the Soviet Union, although no date was set [1; 2; 8, s. 778-781; 13].

Литература и источники

1. FCO51/244/RR6/12, Turco-Soviet Relations 1962-1971.

2. FCO51/296/RR6/4, Turco-Soviet Relations 1962-1972.

3. FO371/160212/RK1011/1, Annual Report on Turkey for 1960.

4. Galia, Golan. Soviet Policies in the Middle East, Cambridge University Pres, Cambridge 1990.

5. Armaoglu, Fahir. 20. Yüzyil Siyasi Tarihi, 1914-1995, 19. Baski, Tima§ Yaymlan, Istanbul 2014.

6. FO371/174971, Annual Review for Turkey for 1963.

7. Gönlübol, Mehmet vd., Olaylarla Türk Di§ Politikasi, 1919-1995, 9. Baski, Siyasal Kitabevi, Ankara 1996.

8. Oran, Baskin (ed.), Türk Di§ Politikasi, Cilt-1: 1919-1980, Heti^im Yayinlari, Istanbul 2003.

9. Yel, Selma. Degi^en Dünya §artlarinda Karadeniz ve Bogazlar Meselesi, 1923-2008, ATAM Yayinlari, Ankara 2009.

10. FCO9/614, Turkey: Annual Review for 1967.

11. FCO9/1091, Turkey: Annual Review for 1968

12. FCO9/1466, Turkey: Annual Review for 1970.

ЙЕШИЛБУРСА БЕХЧЕТ КЕМАЛ - доктор исторических наук, профессор, Университет Улудаг (Турция, г. Бурса). YESILBURSA, BEHCET KEMAL - Doctor of History, Professor, University Uludag (Turkey, Bursa) ([email protected]).

УДК 94(47).084.9:908

ЛИТВИНЕЦ Е.Ю. ИСТОРИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ РЕПРОДУКТИВНОГО ПОВЕДЕНИЯ СОВЕТСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ УРАЛА В 1970-80-Е ГГ.

Ключевые слова: интеллигенция Урала, репродуктивное поведение, рождаемость, демографический переход, малодетная семья.

В статье рассматриваются исторические особенности репродуктивных ориентаций советской интеллигенции Урала в 1970-1980-е гг. Социологические обследования работников умственного труда свидетельствуют об ускоренном процессе изживания у них патриархальной многодетной семьи. Выявлено своеобразие мотивов рождаемости и ее ограничения в данной социальной группе. Исследование репродуктивного поведения советской интеллигенции Урала в 1970-80-е гг. продемонстрировало ускоренный режим формирования у нее ориентаций малодетной семьи, а также отличные от других групп населения мотивы ограничения рождаемости, связанные с развитием внесемейной ориентации личности и эволюцией семейных ценностей.

LITVINETS, E.Y.

HISTORICAL ASPECTS OF THE REPRODUCTIVE BEHAVIOR OF THE URAL SOVIET INTELLIGENTS

IN THE 1970-80S

Keywords: Urals intelligentsia, reproductive behavior, fertility, demographic transition, small families.