CC BY
75
iiШ^^^ШЁг^/ V\\;> гегмонапмстика
; ■ ' jfifc":
ш-^&шшВяг
DOI: 10.14530/reg.2015.5-6
IKK L
&
К - .
s ./а-'-' Яввай-
ПРИГЛАШЕНИЕ К ДИСКУССИИ *
ИВАНОВ Сергей
Александрович
Кандидат исторических наук, научный сотрудник
Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДвО РАН, ул. Пушкинская, 89, Владивосток, Россия, 690001
IVANOV Sergei
Aleksandrovich
Ph.D. in history, research fellow
Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East, Far Eastern Branch, Russian Academy of Sciences, 89, Pushkinskaya street, Vladivostok, Russia, 690001
УДК 338.246.2
ОСОБЫЕ ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ЗОНЫ КАК СОВРЕМЕННЫЙ ИНСТИТУТ РАЗВИТИЯ: ИСТОКИ И ЭФФЕКТИВНОСТЬ
В статье проанализирован опыт создания и развития особых экономических зон, которые относятся к территориальному типу современных институтов развития, являющихся продуктом политической и бюрократической деятельности. Рассмотрены причины применения государствами таких институтов развития, а также проблемы, связанные с оценкой их эффективности и устойчивости.
Институт развития, особая экономическая зона, Китай, Россия, неолиберализм
SPECIAL ECONOMIC ZONES AS A MODERN DEVELOPMENTAL INSTITUTION: ORIGINS AND EFFICIENCY
The experience in the creation and development of special economic zones belonging to the territorial type of modern developmental institutions (which are the product of political and bureaucratic activities) is analyzed in the article. The reasons of the application of these developmental institutions by states as well as the problems associated with the assessment of their effectiveness and sustainability are considered.
Developmental institution, special economic zone, China, Russia, neoliberalism
02isa02@mail.ru
© Иванов С.А., 2015
Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 14-31-01253 «Государство и китайский капитал на юге Дальнего Востока России (1987-2013 гг.)».
» К-1УТ
кегионалмстика
УЛ.
А * ' ... -. й • -А-
DOI: 10.145307reg.2015.5-6
ш
аг
|).К г.
Введение
В 2015 г. на Дальнем Востоке России появились первые территории опережающего развития (ТОР) и Свободный порт Владивосток (СПВ). Ориентированные на поддержку инвесторов, они вписываются в общероссийский тренд по реализации политики, направленной на улучшение инвестиционной среды, необходимость которой актуализировалась с началом мирового финансового кризиса 2008 г. Под влиянием этого тренда ещё до 2015 г. в дальневосточных регионах было создано несколько правительственных и некоммерческих структур, нацеленных на привлечение инвестиций или развитие экспорта. Например, в Приморье появились Автономная некоммерческая организация «Центр развития экспорта Приморского края», Инвестиционное Агентство Приморского края, ОАО «Корпорация развития Приморского края» и ещё несколько подобных организаций.
Пока рано говорить об эффективности таких структур, как ТОР и СПВ. К тому же крайне сложно разобраться в медийном потоке сообщений, в которых говорится о новых преференциях для бизнеса, высоком интересе потенциальных инвесторов, заявлениях высоких чиновников об успешности или, наоборот, низкой эффективности тех или иных начинаний, притом, что реально осуществляемые проекты упоминаются редко. В настоящее время для научного сообщества Дальнего Востока представляется более важным теоретическое осмысление новых инициатив Москвы и региональных властей. Решение этой задачи предполагает не только опору на разнообразные теории, но и выход на широкий эмпирический материал, не ограничивающийся только российским опытом. Почему? Институты развития (ИР) - именно так в статье будут именоваться правила, внедряемые государством для ускоренного развития отдельных секторов национального хозяйства или отдельных территориальных единиц (регио-
./ 2 ■ * «К. 5 ЙФ'чезЙ^ЯЯ^Е ВД нов, городов и т.п.) - являются комплексным феноменом. Поэтому сложно однозначно выбрать даже не теорию, а хотя бы научную дисциплину для анализа. Что побуждает автора более чётко обозначить фокус исследования. В статье будут рассматриваться не сами институты развития, а стратегии государств, направленные на их создание.
Соответственно автор будет опираться не на институционализм, а на теории, описывающие деятельность государств. Их достаточно много. Основываясь на классификации Р. Коллинза [10], основное внимание будет уделено двум большим теоретическим течениям: традиции конфликта и рациональной традиции. Первая рассматривает общество как клубок постоянных конфликтов и акцентирует внимание на проблемах господства, идеологии, легитимности. Вторая основана на изучении рациональных акций индивидов, которые построены на индивидуальном или групповом интересе.
С методологической точки зрения представляется важным проведение чёткой границы между институтами и стратегиями/практиками социальных субъектов. Подмену этих понятий можно наблюдать в сфере государственного управления. Например, Министерство экономического развития России заявляет, что институты развития - это «один из инструментов государственной политики, стимулирующих инновационные процессы и развитие инфраструктуры с использованием механизмов государственно-частного партнерст-ва»1. В этом определении правила замещаются практиками. Это легко объяснимо: в результате политики государства на самом деле появляются новые институты. Об опасности такой подмены предупреждал Д. Норт, отмечая необходимость чётко отделять правила игры (институты) от игроков (организаций) с их стратегиями пове-
1 http://economy.gov.ru/minec/activity/sections/instdev ЛшйШе/
%1.
_г_ 5: 1 ■ = "'-Ж
К Е-Д1
кегионапшика
О:'"'--
// ^ V" ?> ,1х*
DOI: 10.14530/гед.2015.5-6
7
|).К Г,
ВШ
дения [15, рр. 4-5].
Основные характеристики современных институтов развития
Современные институты развития широко применяются по всему миру с 1960-х гг., хотя, безусловно, государства использовали их и ранее. Например, первая особая экономическая зона (ОЭЗ) была создана в 1936 г. в Нью-Йорке1. Некоторые исследователи углубляются ещё дальше в историю, находя прообразы современных ОЭЗ в порто-франко или открытых городах. К таким историческим аналогиям надо относиться крайне осторожно. Существует большая разница между, например, владивостокским порто-франко второй половины XIX в. и современным СПВ. В первом случае мы должны говорить о мере, зафиксировавшей уже сложившееся положение: государство было не в состоянии в первые десятилетия активного заселения Дальнего Востока наладить товарный обмен и работу государственных институтов на этих отдалённых территориях2. Не случайно, что с постепенным вводом в действие Транссибирской железной дороги, имевшим следствием инкорпорирование Дальнего Востока в национальное пространство, режим порто-франко был снят, и появилась Владивостокская таможня [4, с. 99, 102]. Современные институты развития, напротив, направлены не на фиксацию те-
1 В 1934 г. конгресс США принял закон о зонах зарубежной торговли. С одной стороны, он являлся мерой в борьбе с последствиями Великой депрессии, с другой - позволял смягчить протекционизм, ставший основой внешнеэкономической политики страны в 1930-е гг. В январе 1936 г. было принято решение о создании «зоны зарубежной торговли» в Нью-Йорке, которая была направлена на активизацию товарооборота с другими странами посредством снижения или обнуления таможенного тарифа. Производственная деятельность в зонах - неотъемлемый атрибут современных ОЭЗ - была разрешена только в 1950 г.
2 О сложностях создания таможни во Владивостоке
см. [1]
кущих тенденций, а на их исправление. Также некорректно сравнивать свободные города-государства средневековья с ИР второй половины ХХ в., поскольку вся государственность первых была построена на особых отношениях власти и держателей капитала [22, рр. 47-54].
Современные ИР использовались как в развитых, так и в развивающихся странах. Модели и конкретные задачи институтов развития были достаточно разнообразными. В целом можно выделить следующие типы ИР:
- территориальные ИР, определяющие эксклюзивные правила хозяйственной деятельности на ограниченной территории государства (различные виды особых экономических зон);
- отраслевые/секторальные ИР, предоставляющие преференции для определённых сфер экономической деятельности на всей территории государства;
- функциональные (бюрократические) ИР, предполагающие активное участие специальных межведомственных или общественных некоммерческих структур во взаимодействии бизнеса с государственными органами.
Далее в работе основное внимание будет уделено первому из указанных типов - территориальным институтам развития.
Несмотря на многообразие, ИР объединяет общая идея - приоритетное развитие определённой сферы хозяйственных отношений или территории посредством их выделения из общенациональной системы правил, регулирующих и ограничивающих хозяйственную деятельность. Современные ИР всегда направлены на дерегулирование экономической жизни и расширение рыночных свобод3.
Термин «дерегулирование» может означать как полное, так и частичное снятие государственных ограничений. ИР всегда направлены на снижение административных требований или упрощение процедур контроля.
» К-1УТ
кегионалшика
О:'"'-- .
\MzAR
УЛ.
А * '... •. й • -А.
DOI: 10.14530/гед.2015.5-6
т
|).К г.
Почему государства применяют ИР?
Здесь прежде всего стоит сделать одно уточнение, которое нередко забывается при анализе ИР. Институты развития являются продуктом деятельности субъектов, принадлежащих политическим и бюрократическим полям, и напрямую не связаны с волей хозяйствующих субъектов, часть которых является лишь бенефициарами преференциальных практик. После создания территориальных ИР, как показали в своих исследованиях С. Чэнь и Л. Ри-ардон, они не являлись саморазвивающимися рыночными образованиями, и их экономическая эффективность полностью зависела от государственной политики [8; 18].
Наверное, самый очевидный ответ на вопрос, вынесенный в заголовок настоящего раздела, проистекает из рациональной научной традиции, основанной на либеральных ценностях: государство, будучи рациональным субъектом, стремится ускорить рост национальной экономики в целях увеличения своей фискальной базы в будущем. Такой подход сильно упрощает политическую действительность.
Это можно продемонстрировать на примере Шэньчжэня - одной из первых китайских СЭЗ. Преобладающий «макро»-взгляд на подобные ИР предполагает, что их создание и развитие было обусловлено стратегическим видением центральной власти КНР, которое решило сформировать в специальных экономических зонах рыночную среду для привлечения иностранного бизнеса. Исторические источники рисуют другую картинку. В апреле 1979 г. первый секретарь Гуандуна на нескольких партийных заседаниях в Пекине выступил с предложением о создании ОЭЗ, которое было лишь малой частью притязаний, связанных с получением от Центра полномочий в сфере экономического регулирования [24, с. 5-6]. Впервые ОЭЗ были упомянуты в докладе провинции Гуандун
Ша&ЗеШ------™ ,■
в Центр, почти целиком посвящённого теме децентрализации управления и приносимых ей благ1. Обсуждая с центральным правительством на рубеже 19791980 гг. конкретно проблему ОЭЗ (тогда их именовали «особые экспортные зоны»), руководство провинции Гуандун требовало самых обширных привилегий не только в сфере внешнеэкономической деятельности, поэтому в названии зон было предложено заменить термин «экспортные» на «экономические» [24, с. 7-8], что и было сделано.
Первые ключевые документы по ОЭЗ провинциальным властям пришлось «проталкивать» в Пекине. Например, канцелярия Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей (ПК ВСНП), получив от гуандунских властей проект Положения об особых экономических зонах в Гуандуне, отказалась рассматривать его в рамках очередного заседания, апеллируя к тому, что это - местный законодательный акт, который должен приниматься местным законодательным органом. Однако в дальнейшем власти Гуандуна всё же убедили Пекин сделать закон общенациональным, и в декабре 1980 г. он был принят ПК ВСНП [25, с. 14]. Другими словами, ОЭЗ в Китае появились не благодаря волевому решению центральной власти, которая стремились развивать национальную экономику, а стали результатом торга между Центром и регионами. Очевидно, что объяснение этого случая можно найти в традиции конфликта.
Местные власти могут призывать центральное правительство к созданию ОЭЗ, руководствуясь совсем другой логикой. Например, в Индии власти различных штатов, оправдывая свои действия необходимостью создания ОЭЗ, производили экспроприацию земли крестьян в пользу крупного бизнеса [6; 14; 19].
1 http://poИcy.mofcom.gov.cn/Ыank/daw!feteh.actюn? id=g400005984
» K-IÏT
кегионалмстика
УЛ.
jfifc":
/V л т.. /С ,'ix*
DOI: 10.14530/reg.2015.5-6
,11- чь ^„ъ^-: "\® . \D-E\T- \
Но даже если рассматривать появление ОЭЗ как результат особых интересов местных властей, стоит оговорить, что местные власти, убеждая центральные правительства внедрить ОЭЗ, всегда ссылались на возможности, связанные с ускоренным развитием последних в перспективе. Другими словами, в рамках доминирующей неолиберальной идеологии сложилось представление о благом влиянии ОЭЗ на национальное/региональное развитие. Оно особенно сильно в отношении развивающихся стран. Впервые в мировом масштабе рекомендация использовать экспортные промышленные зоны для ускоренного развития стран третьего мира прозвучала в 1971 г. в докладе ООН, посвящённом промышленному развитию - «Свободные промышленные зоны как инструмент развития экспортоориентированных производств» [20]. В дальнейшем МВФ и Всемирный банк неоднократно поддерживали эту рекомендацию.
Другой ответ на вопрос о целях создания ОЭЗ предлагает теория зависимости, которая также относится к традиции конфликта. Этот ответ очень сильно связан с вышеуказанными «рекомендациями» международных финансовых институтов. Теория зависимости утверждает, что ОЭЗ -порождение порочной системы мирового разделения труда, в рамках которой государства мирового ядра вынуждают развивающиеся страны в максимальной степени открывать свои рынки для капитала и товаров. Различия заключаются, по-видимому, в возможности разных государств противостоять давлению лидеров. Например, Ямайке, как и многим другим развивающимся странам, задыхающимся от долговых обязательств, пришлось подчиниться рекомендациям МВФ и создавать ОЭЗ, которые позволяли хоть как-то привлекать иностранный капитал и получать валюту для оплаты внешних долгов, но не привели к росту национальной экономики в целом [13]. Опыт Южной Кореи и стран Персидского залива показывает, что в
ш
-■_■ .2- Ж--. 1:® -Л-Ж*
странах с сильными государственными институтами и национальным бизнесом существовало серьёзное противостояние части элит неолиберализму. В результате борьбы рождались компромиссы, в том числе предполагавшие создание особых экономических зон, в рамках которых можно было реализовать неолиберальную программу без последствий для основной территории страны [11; 12; 16]. С позиций теории зависимости также можно объяснить, почему центральные власти Китая всё же поддались давлению с мест, продвигавших ОЭЗ. С конца 1970-х и все 1980-е гг. в КНР шла политическая борьба, связанная с интеграцией в мировое хозяйство и степенью открытости национальной экономики [3, с. 28-30]. Зоны стали результатом компромисса, который одновременно позволял оставить основную территорию страны закрытой для мирового капитала и удовлетворить запросы местных политических и экономических элит. Учитывая значительную критику, которая обрушилась на ОЭЗ в первой половине 1980-х гг. [7], очевидно, что Дэн Сяопин просто не смог бы проводить политику активной интеграции в мировое хозяйство в национальном масштабе.
Важно также помнить, что ОЭЗ наиболее успешно проявили себя в «государствах развития» (developmental states)1 Восточной Азии. Последние отличала особая форма отношений государства и бизнеса, сочетающая элементы авторитарной технократии (социалистических методов хозяйствования) и свободного рынка [17, p. 1154]. Таким странам удалось обеспечить ускоренное развитие отдельных отраслей и накопление капитала, несмотря на то, что исследования зависимости экономического бума Южной Кореи, Тайваня, Китая и других «государств развития» от деятельности политических и бюрократи-
1 В западной литературе сам термин «институты развития» (developmental institutions) применяется в основном при анализе опыта государств догоняющего развития.
УЛ.
V:
jfifc":
вл
1-чт.с-г-1 1 \ зр-^и 3
: ЦВ^К»" • «-У -
ческих структур оставляют больше вопросов, чем ответов [21, рр. 517-524]. Поэтому в экспертном и политическом сообществе многих стран с развивающейся или транзитной экономикой в настоящее время сильны представления, что восточноазиат-ский опыт, включая деятельность по созданию ИР, следует эмулировать1. Российское руководство, по крайне мере, придерживается такого мнения, ссылаясь на опыт азиатско-тихоокеанских стран при создании территорий опережающего развития на Дальнем Востоке РФ .
Достаточно сложно сказать, какая из вышеуказанных теоретических традиций -рациональная или традиция конфликта -способна лучше объяснить появление ОЭЗ. Поэтому стоит учитывать их все при анализе каждого конкретного случая, включая и появление современных ИР на территории Дальнего Востока России.
Изучение эффективности и устойчивости ИР: ключевые проблемы
Обычно экономическая эффективность территориальных и секторальных ИР изучается посредством статистического анализа динамики валового продукта, иностранных инвестиций и внешней торговли. Однако прежде чем проводить такой анализ, следует понять природу развития привилегированных секторов экономики или ОЭЗ. Когда проводятся количественные исследования, по умолчанию считается, что предприятия растут естественным образом, хотя очевидно, что значительная часть этого роста связана с перераспределением капитала в рамках национального/мирового пространства.
1 Термин «эмуляция» широко используется в теориях, посвященных проблемам догоняющего развития, и несколько отличается от понятия «копировать»: эмуляция предполагает не полное копирование, а лишь повторение сути явления.
2 http://minvostokrazvitia.ru/upload/koUegiya-DV.pdf;
http://government.ru/news/7718
Эту особенность можно продемонстрировать также на примере наиболее успешной китайской ОЭЗ в г. Шэньчжэнь. В 1980-е гг. здесь на долю государственных компаний приходилось около 70% общего объёма инвестиций в основной капитал, в то время как на долю предприятий с иностранным участием - около 10-25%.
Доминирование государственного сектора в экономике Шэньчжэня можно проследить, проанализировав форму и структуру собственности десяти крупнейших промышленных предприятий города. В 1995 г. на них приходилось около 80% промышленного производства крупных и средний компаний муниципалитета. Эти компании появились в городе после создания в 1980 г. особой экономической зоны, и являлись экспортными либо высокотехнологичными фирмами, работающими в сфере электроэнергетики, стекольной промышленности, производстве деталей для телевизоров и компьютерной техники. Почти все они были совместными предприятиями, кроме двух: одно госпредприятие принадлежало военному ведомству КНР, и ещё одна компания была 100%-ой «дочкой» японской корпорации Matsushita. Во всех совместных предприятиях китайская сторона, представленная государственными компаниями центрального, провинциального или муниципального подчинения либо государственными холдингами, объединяющими до 150 заводов и фабрик, располагала контрольной долей в уставном капитале (единственным исключением являлось СП с равными долями китайского и иностранного капитала). Крупнейшее предприятие Шэньчжэня реализо-вывало проект, который, по словам Дэн Сяопина, можно было реализовать на деньги хуацяо («заморских китайцев») -строительство атомной электростанции Даявань. Фактически же основным инвестором выступило само китайское госу-дарство3. Соинвестором второго по вели-
Активы совместной компании «Гуандун Хэдянь»,
3
-Л.
jfifc":
4?
|).K I
чине предприятия являлась подчинявшаяся Госсовету КНР гонконгская корпорация «Чжунго Гуанда» (China Everbrigt)1. Относительно двух предприятий не удалось получить данные об инвесторах из открытых источников информации [2].
Используя пример Шэньчжэня в качестве отправной точки, мы можем поставить для исследователей целый ряд вопросов. Уместно ли сравнивать развитие этого города с внутренними районами КНР, откуда государственный капитал фактически «перетекал» в ОЭЗ? Можем ли мы сравнивать эту ОЭЗ с похожими зонами в других государствах, не зная природу роста их валового продукта, инвестиций и внешней торговли? Можем ли мы утверждать, что быстрый рост Шэньчжэня связан с притоком иностранного капитала, а не с открытой или скрытой либерализацией госсектора КНР?
Вторая важная проблема изучения территориальных и секторальных ИР заключается в политико-правовой устойчивости последних. Любой ИР предполагает,
крупнейшего предприятия с иностранным участием Шэньчжэня, которое занималось строительством атомной электростанции Даявань в Гуандуне, на 75% (300 млн долларов США) принадлежали китайской стороне и на 25% (100 млн долларов США) - гонконгской. Китайская сторона обеспечила свою долю посредством коммерческого кредита от Банка Китая по ходатайству правительства. Деньги под строительство в размере 3,6 млрд долларов США изыскивало уже само СП (в виде зарубежных товарных и коммерческих кредитов). Кредитование осуществлялось при посредничестве Банка Китая, которое оформляло на себя кредиты консорциума французских, английских и американских банков (только японские банки выдали займы непосредственно совместному предприятию). Соответственно, прямая ответственность за погашение кредита лежала на госбанке, а не СП. Правление СП возглавлял бывший секретарь парткома провинций Гуандун и Хубэй Ван Цюаньго, а гендиректором СП был бывший начальник Управления атомной энергетики Министерства водного хозяйства и гидроэнергетики КНР Пань Яньшэн. 1 Госсовет являлся учредителем компании и занимался ключевыми (стратегическими) вопросами её развития.
as ./а-*'" ОИН
-Я'""'
с одной стороны, предоставление привилегий для избранных, с другой - дискриминацию большинства. В результате усиливается давление со стороны различных мест/ведомств относительно предоставления схожих преференций другим хозяйствующим субъектам, что размывает саму идею эксклюзивности ИР. Такая ситуация наблюдалась в России в начале 1990-х гг. [5]. И Китай также не составил исключения. Через четыре года после учреждения в Китае в 1980 г. первых ОЭЗ государство распространило схожие преференции на зоны технико-экономического освоения, которые сначала учреждались в приморских городах, а затем и во внутренних районах страны. Их количество постепенно росло, увеличившись с изначальных 14 зон до 131 к началу 2012 г. Если же учитывать все виды территориальных ИР в Китае, то их количество к середине 2003 г. превысило пять тысяч [9, рр. 38-39]. Партийные чиновники Шэньчжэня уже в 1987 г. призывали вернуть местной зоне особый статус [23, с. 15], однако центральное правительство, отвечая на запросы других регионов, продолжало распространять различные формы преференциальных режимов по стране. В мае 2001 г. премьер Чжу Жунцзи открыто заявил, что политика, проводимая в ОЭЗ, уже не является «особой» и унифицирована в рамках значительного количества городов страны [26, с. 397].
Заключение
Современные институты развития необходимо очень осторожно «помещать» в тот или иной исторический контекст. Они, безусловно, являются продуктом неолиберальной идеологии, но причины их учреждения в каждой конкретной стране и в каждом конкретном случае, очевидно, сильно разнятся: это может быть как реакцией на давление международных финансовых институтов либо субнациональных правительств, так просто обуславливаться
» li-D" Г
кегионалмстика
-Л.
V:
jfifc":
/7Л, ■■' i • -А.
^Тяеа/Ж/Ь, if '■¿Sa-
DOI: 10.14530/reg.2015.5-6
' л J- 4 "\ft,. МЪ-ель \
JBliMr- U чГТ11 ''V V--?" 1
верой в эффективность ИР при решении задач ускорения национальной/региональной экономики.
На пути изучения эффективности ИР лежит много подводных камней. ОЭЗ и прочие преференциальные режимы могут способствовать перераспределению капитала, в результате чего ограниченная часть территории/экономики страны «выигрывает», но при этом оставшаяся часть в лучшем случае ничего не теряет, в худшем же - является донором привилегированных зон/отраслей.
Список литературы
1. Беляева Н.А. Владивостокская таможня в начале ХХ века: грани повседневности // Таможенная политика России на Дальнем Востоке. 2011. № 1. С. 111-120.
2. Иванов С.А. Особые экономические зоны в Китае: уроки для дальневосточной политики // Россия и АТР. 2014. № 4. С. 129-141.
3. Иванов С.А. Участие властей провинции Хэйлунцзян в российско-китайском экономическом сотрудничестве: 1979-2009: дис. канд. ист. наук. Владивосток, 2014. 277 с.
4. Киреев А.А. Дальневосточная граница России: тенденции формирования и функционирования (середина XIX - начало XXI вв.): монография. Владивосток: Изд-во Дальневост. федерал. ун-та, 2011. 472 с.
5. Савченко А.Е. Между «желаемым» и «возможным»: особые экономические зоны на Дальнем Востоке в 1987-2015 гг. // Проблемы Дальнего Востока. 2015. № 6. С. 83-91.
6. Bedi H.P. Special Economic Zones: National Land Challenges, Localized Protest // Contemporary South Asia. 2013. Vol. 21. № 1. Pp. 38-51.
7. C.S. Shenzhen Experiment at Stake // Bulletin de Sinologie. 1995. № 8. Pp. 10-15.
8. Chen X. The Evolution of Free Economic Zones and the Recent Development of Cross-National Growth Zones // International Journal of Urban and Regional Research. 1995. Vol. 19. № 4. Pp. 593-621.
9. Chien S.S., Gordon I. Territorial Competition in China and the West // Regional Studies. 2008. Vol. 42. № 1. Pp. 31-49.
- Ä.. -. шг
' Ш
10. Collins R. Four Sociological Traditions. Oxford: Oxford University Press, 1994. 336 p.
11. Hakimian H. Iran's Free Trade Zones: Back Doors to the International Economy? // Iranian Studies. 2011. Vol. 44. № 6. Pp. 851-874.
12. Keshavarzian A. Geopolitics and the Genealogy of Free Trade Zones in the Persian Gulf // Geopolitics. 2010. Vol. 15. № 2. Pp. 263-289.
13. Klak T. Distributional Impacts of the «Free Zone» Component of Structural Adjustment: the Jamaican Experience // Growth and Change. 1996. Vol. 27. № 3. Pp. 352-387.
14. Levien M. Special Economic Zones and Accumulation by Dispossession in India // Journal of Agrarian Change. 2011. Vol. 11. № 4. Pp. 454483.
15. North D.C. Institutions, Institutional Change and Economic Performance. Cambridge: Cambridge University Press, 1990. 152 p.
16. Park B.G. Spatially Selective Liberalization and Graduated Sovereignty: Politics of Neo-liberalism and «Special Economic Zones» in South Korea // Political Geography. 2005. Vol. 24. № 7. Pp. 850-873.
17. Radice H. The Developmental State under Global Neoliberalism // Third World Quarterly. 2008. Vol. 29. № 6. Pp. 1153-1174.
18. Reardon L.C. The Rise and Decline of China's Export Processing Zones // Journal of Contemporary China. 1996. Vol. 5. № 13. Pp. 281303.
19. Sampat P. Special Economic Zones in India: Reconfiguring Displacement in a Neoliberal Order? // City & Society. 2010. Vol. 22. № 2. Pp.166-182.
20. Sklair L. Shenzhen: A Chinese «Development Zone» in Global Perspective // Development and Change. 1985. Vol. 16. № 4. Pp. 571-602.
21. Stiglitz J.E. From Miracle to Crisis to Recovery: Lessons from Four Decades of East Asian Experience // Rethinking the East Asian Miracle. Ed. by J.E. Stiglitz, S. Yusuf. New York: Oxford University Press, 2001. Pp. 509-526.
22. Tilly C. Coercion, Capital, and the European States, 990-1990 AD. Cambridge: Basil Blackwell, 1990.269 p.
23. Liao Yuehui. Shenzhen tequ jinyibu tuozhan duiwai kaifang ruogan wenti de sikao (Изучение некоторых вопросов дальнейшего расширения политики внешней открытости в особой эко-
ft
OA
» fi-ffT
I
кегионалмстика
•w \ R
jfifc":
// # * ... i • -A- '
^Тяеа/Ж/к, fT '^. if '■¿Яа-
DOI: 10.14530/reg.2015.5-6
' "l • M .....v?.. D. F. 1 S.
Jifflfcfcfc-' U ^к^чГТ" 'A« w^i
номической зоне Шэньчжэнь) // Tequ jingji [Особые экономические зоны]. 1987. № 6. С. 14-16 (на кит. яз.)
24. Lu Di, Chen Feng. Jingji tequ shi zenyang «shachu yi tiao xuelu lai» de. Wu Nansheng fangtan lu (Как особые экономические зоны «пробивали себе дорогу в жизнь». Интервью с У Наньшэном) // Guangdong dangshi [Партийная история Гуандуна]. 2008. № 3. С. 4-11 (на кит. яз.)
25. Wu Nansheng. Jingji tequ de chuangli (Создание особых экономических зон) // Guangdong dangshi [Партийная история Гуандуна]. 1998. № 6. С. 13-15. (на кит. яз.)
26. Zhu Rongji da jizhe wen (Интервью Чжу Жунцзи). Beijing: Renmin Chubanshe, 2009. 457 с. (на кит. яз.)
References
1. Belyaeva N.A. Custom House of Vladivostok in the Beginning of 20th century: Facets of Everyday Life. Tamozhennayapolitika Rossii na Dal-nem Vostoke [Customs Policy of Russia in the Far East]. 2011. No. 1. Pp. 111-120. (In Russian)
2. Ivanov S.A. Special Economic Zones in China: Lessons for the Far Eastern Policy. Rossiya i ATR [Russia and Asia Pacific]. 2014. No. 4. Pp. 129-141. (In Russian)
3. Ivanov S.A. Heilongjiang Government Involvement in the Sino-Russian Economic Cooperation. 1979-2009. PhD thesis. Vladivostok, 2014. 277 p. (In Russian)
4. Kireev A.A. Far Eastern Border of Russia: Trends of Formation and Operation (the Middle of 19th and the Beginning of 21st Century). Vladivostok, 2011. 472 p. (In Russian)
5. Savchenko A.E. Between Desires and Potential: Special Economic Zones in the Far East in 1987-2015. Problemy Dalnego Vostoka [Far Eastern Affairs]. 2015. No. 6. Pp. 83-91. (In Russian)
6. Bedi H. P. Special Economic Zones: National Land Challenges, Localized Protest. Contemporary South Asia. 2013. Vol. 21. No. 1. Pp. 38-51.
7. C.S. Shenzhen Experiment at Stake. Bulletin de Sinologie. 1995. No. 8. Pp. 10-15.
8. Chen X. The Evolution of Free Economic Zones and the Recent Development of Cross-National Growth Zones. International Journal of
v^j. X -
.it
Urban and Regional Research. 1995. Vol. 19. No. 4. Pp. 593-621.
9. Chien S.S., Gordon I. Territorial Competition in China and the West. Regional Studies. 2008. Vol. 42. No. 1. Pp. 31-49.
10. Collins R. Four Sociological Traditions. Oxford: Oxford University Press, 1994. 336 p.
11. Hakimian H. Iran's Free Trade Zones: Back Doors to the International Economy? Iranian Studies. 2011. Vol. 44. No. 6. Pp. 851-874.
12. Keshavarzian A. Geopolitics and the Genealogy of Free Trade Zones in the Persian Gulf. Geopolitics. 2010. Vol. 15. No. 2. Pp. 263-289.
13. Klak T. Distributional Impacts of the «Free Zone» Component of Structural Adjustment: the Jamaican Experience. Growth and Change. 1996. Vol. 27. No. 3. Pp. 352-387.
14. Levien M. Special Economic Zones and Accumulation by Dispossession in India. Journal of Agrarian Change. 2011. Vol. 11. No. 4. Pp. 454483.
15. North D.C. Institutions, Institutional Change and Economic Performance. Cambridge: Cambridge University Press, 1990. 152 p.
16. Park B.G. Spatially Selective Liberalization and Graduated Sovereignty: Politics of Neo-liberalism and «Special Economic Zones» in South Korea. Political Geography. 2005. Vol. 24. No. 7. Pp. 850-873.
17. Radice H. The Developmental State under Global Neoliberalism. Third World Quarterly. 2008. Vol. 29. No. 6. Pp. 1153-1174.
18. Reardon L.C. The Rise and Decline of China's Export Processing Zones. Journal of Contemporary China. 1996. Vol. 5. No. 13. Pp. 281-303.
19. Sampat P. Special Economic Zones in India: Reconfiguring Displacement in a Neoliberal Order? City & Society. 2010. Vol. 22. No. 2. Pp.166-182.
20. Sklair L. Shenzhen: A Chinese «Development Zone» in Global Perspective. Development and Change. 1985. Vol. 16. No. 4. Pp. 571-602.
21. Stiglitz J.E. From Miracle to Crisis to Recovery: Lessons from Four Decades of East Asian Experience. In: Rethinking the East Asian Miracle. Ed. by J.E. Stiglitz, S. Yusuf. New York: Oxford University Press, 2001. Pp. 509-526.
22. Tilly C. Coercion, Capital, and the European States, 990-1990 AD. Cambridge: Basil
jfifc":
\Ж
|).K I
Blackwell, 1990. 269 p.
23. Liao Yuehui. Shenzhen tequ jinyibu tuozhan duiwai kaifang ruogan wenti de sikao (Study on Several Issues of Further Development of Policy of Openness in Shenzhen Special Economic Zone). Tequ Jingji [Economy of Special Zones]. 1987. No. 6. Pp. 14-16. (In Chinese)
24. Lu Di, Chen Feng. Jingji tequ shi zenyang «shachu yi tiao xuelu lai» de. Wu Nansheng fang-tan lu (How Special Economic Zones Fight Way in the World. Interview with Wu Nansheng). Guangdong Dangshi [Guangdong Party History]. 2008. No. 3. Pp. 4-11. (In Chinese)
25. Wu Nansheng. Jingji tequ de chuangli (Establishment of Special Economic Zones). Guangdong Dangshi [Guangdong Party History]. 1998. No. 6. Pp. 13-15. (In Chinese)
26. Zhu Rongji da jizhe wen (Zhu Rongji Answers Journalists' Questions). Beijing: Renmin Chubanshe, 2009. 457 p. (In Chinese)
Для цитирования:
Иванов С.А. Особые экономические зоны как современный институт развития: истоки и эффективность // Регионалистика. 2015. Т. 2. № 5-6. С. 111-120.
For citing:
Ivanov S.A. Special Economic Zones as a Modern Developmental Institution: Origins and Efficiency. Regionalistica [Regionalis-tics]. 2015. Vol. 2. No. 5-6. Pp. 111-120. (In Russian)
m>
