CC BY
67
ОСОБЕННОСТИ ПОЭТИКИ РАССКАЗА Е.И. ЗАМЯТИНА "СПОДРУЧНИЦА ГРЕШНЫХ"
Н.Ю. Желтова
Zheltova N.Y. Poetic features of E.I. Zamiatin’s short story “The Helper of the Sinners.” The article reveals the essence of the title of the short story which is based upon the name of the Orthodox icon “The Sponsor for the Sinners.” The analysis focuses on the character of Mother Naphanaila, an earthly incarnation of God’s Mother. Special attention is given to the “icon-painting” of the short story.
Отношение Е.И. Замятина к религиозным и христианским ценностям на всем протяжении его творческого пути нельзя трактовать однозначно, так же, как и его публичные заявления о личном "еретичестве" и открытой оппозиции ко всему церковному. Необходимо всегда учитывать тот факт, что во всем многообразии жизненных явлений Замятин не терпел одного: энтропии человеческого духа. Отсюда проистекали его злые насмешки и едкая ирония в адрес всего, что перестало быть истиной и превратилось в догму, а также объявления божественным того, что по сути имеет земное происхождение на уровне бытовой необходимости. В статье 1918 года "Скифы ли?" Замятин писал: "Осуществление, оземление, практическая победа идеи - немедленно омещанивает ее" [1].
Писатель всегда был убежден: постоянных, одинаковых истин для всех не существует, но есть вечное стремление человека постичь "свою" истину, найти "свою" дорогу в жизни, опираясь (или не опираясь) на высшие, абсолютные формы нравственности, на духовные ценности любви, добра, красоты. В этом смысле позиция Замятина отражает особенности национальной ментальности. В русском варианте поиск истины ("правдоискательство") почти тождествен самой истине. Незаконченность, незавершенность, безграничность, бесформенность модели русской души, постоянная устремленность русского человека в заоблачные дали, "странничество" - характерные черты всей русской духовной цивилизации.
Рассказ Е.И. Замятина "Сподручница грешных" (1918) в той или иной мере отражает состояние духовной культуры русского народа в период "антиэнтропийных" событий 1918 года. Писатель сталкивает проблемы сиюминутного нравственного выбора (манаенские мужики) и нравственного выбора всей жизни (мать Нафанаила).
В первый послереволюционный год происходит коренная ломка общественного и народного сознания. Революция с ее новыми идеями и символами стала реальным фактом для миллионов простых людей. Ее раскаты докатились до самых глухих деревень. Но беда была в том, что никто не понимал настоящего смысла происходящего, однако постановления, соответствующие духу времени, принимались исправно. Экспроприация частной собственности в пользу беднейших на деле оказалась узаконенным воровством. И манаенские мужики, делегированные "обчеством" изъять ценности из монастыря во имя "Пресвятой Богородицы Сподручницы грешных", в душе это прекрасно понимают, поэтому предпочитают действовать тайно, по-тихому, под покровом ночи и разбойничьими методами. Один из них, Зиновей Лукич, вопреки всякому здравому смыслу даже имеет наглость просить помощи у чудотворной иконы монастыря. Сам по себе этот факт, несомненно, является объектом беспощадной замятии-ской иронии.
Но больше всего в данной ситуации интригует имя иконы - "Сподручница грешных". Она дала название всему рассказу, а у Замятина, как правило, случайных названий не бывает. В заголовок писатель обычно выносит интегральный образ-символ, квинтэссенцию идейного и художественного замысла всего произведения. Замятин остался верен себе и на этот раз.
В процессе исследования рассказа неожиданно выяснилось, что имя "Сподручница грешных" в списке чудотворных икон Божьей Матери русской православной церкви не значится. Однако существует другое имя, отличающееся от вышеупомянутого всего одной буквой: "Споручница грешных". Оба названия настолько похожи, что нет сомнений в том, что Замятин имеет в виду именно ее. Но откуда взялась лишняя буква в его назва-
нии? Что это: авторская неточность, небрежность, просто ошибка или тщательно продуманный, тонкий, бьющий точно в цель художественный прием?
Попытаемся ответить на этот вопрос. Сравним семантику названий икон. Слово "сподручница", по В. Далю, буквально означает "помощница, пособница, правая рука, прислужница", а "споручница" - это поручительница, берущая на поруки, хода-тайница. Получилось: "Помощница грешных" и "Поручительница за грешных". Значение первого словосочетания в корне противоречит христианскому представлению об образе Богоматери, которая призвана не помогать грешным во всех их грешных делах, а бороться за спасение душ человеческих путем своего поручительства за них перед Богом. Его она молит о помиловании людей, зная, что они в силах совладать со своей греховностью. Как видим, разница в смыслах понятий здесь принципиальная. И она подтверждается всей идейно-художественной системой произведения.
В названии рассказа тесно переплетен целый ряд художественных приемов: алогизм, оксиморон, аллюзия, паронимия, которые находят реализацию и развитие в тексте произведения.
Алогизм нарушает "естественное" представление о предмете. В рассказе он сначала проявляется на уровне словосочетания "Сподручница грешных", разрастаясь потом до алогичного сюжета. Алогизм оживляет внутреннюю форму паронимич-ных слов: сподручница и споручница. Замятин обыгрывает их только на уровне звуковой ассоциации: паронима "споручница" в тексте нет, но он постоянно подразумевается, витает в воздухе всего рассказа, присутствует в подсознании читателя. Алогизм здесь нужен и для того, чтобы актуализировать истинный смысл ставшего привычным канонического изображения Божьей Матери. Аллюзивным намеком на ее образ в названии рассказа начинает Замятин диалог с читателями, который продолжается на всем протяжении повествования.
Внутренний алогизм произведения, складывающийся из нескольких составных элементов, заостряет в воображении читателей нужные автору поэтические ассоциации. Игра слов "споручница" и "сподручница" способствует осознанию авторской иронии, иронии настоящего дня, иронии неопределенности, без выводов о будущем.
Каждое из значений словосочетаний "сподручница грешных" и "споручница грешных" находит свое разрешение на двух уровнях художественной структуры рассказа: ложном и истинном.
Первый уровень: ложный, абсурдный, но явный и очевидный и оттого весь пронизанный бритвенно острой иронией. На этом уровне происходят страшные деяния манаенских мужиков: солдата Сикидина, "язычных дел мастера" Зиновея Лукича и старика Онисима. По старой привычке они стараются заручиться поддержкой самой Богоматери, ценности из храма которой прибыли изымать. И, казалось бы, на первых порах им это удается. Сначала Зи-новей Лукич выпрашивает "благословение" Божьей Матери на убийство сторожа и якобы даже его получает: напрасное убийство свершилось. Затем тот же Зиновей Лукич требует у нее санкции и на другие "мелкие грешки": обман и прелюбодеяние. И это тоже вроде бы сходит с рук манаен-ским мужикам, что формально позволяет объявить Богоматерь "Сподручницей грешных". Иронизирует Замятин здесь очень искусно и сильно. Стремление манаенских мужиков служить всем богам сразу: и старым, и новым искажает смысл и тех, и других, рождая самое разрушительное для личности зло - ожесточенное безверие.
Эта страшная тенденция уже прослеживается в образах манаенских мужиков. Зиновей Лукич - самый опасный из них. На словах он всегда первый впереди, на деле же - предпочитает спрятаться за широкой спиной Сикидина. Основная сила Зиновея Лукича заключена в удивительном умении приспособиться к любым обстоятельствам, выжить при любых условиях и никогда не остаться в накладе. Это яркий пример постоянно мимикрирующего характера. Лицемер и притвора, он без зазрения совести молится старым богам, чтобы добиться расположения новых. Для этой цели Зиновей Лукич использует знаменитый, пустивший глубокие корни в сознание русского человека прием смиренного уничижения перед всеми, кто имеет власть и силу, даже если это и Богоматерь. Он, как паук, плетущий словесную паутину, заманивает в нее монастырского сторожа, с потрясающей наглостью пытается это проделать и с Богородицей, и с матерью Нафанаи-лой, притворяясь самым несчастным и нуждающимся: "Матушка, грешник я, вот перед всеми говорю... Опять же - телка у меня с ящуром... Но как она, матерь бо-жия, значит, сподручница грешных - обя-
зана она выручить нас из положения. Хо-тя-хоть и грешник я, и телка... но как мы, значит, для обчества, а не для себя... Верно я говорю, Сикидин? А?" [2].
Это словоблудие Зиновея Лукича преследует одну цель: полностью сложить с себя личную ответственность за происходящие события и при неудаче задуманного мероприятия свалить всю вину на другого, что, к сожалению, очень по-русски.
Сикидин - несколько иной тип характера. Язык у солдата, в отличие от Зиновея Лукича, что "грузило свинцовое", но зато Сикидин силен, как "бык брухучий". Есть в нем что-то зверское, и Замятин постоянно это подчеркивает: "зубы как у Белки" (собаки), "сикидинская жесткая лапа", "все свирепей рвал пирог волчьими зубами Сикидин..." На словах он против насилия и за справедливый порядок: "чтоб физически зря не бить и не лезть дуром, а всё согласно постановлению" (с. 336). На деле: "по-свойски", "физически в хряпало в самое -вот как ублаговолил" (с. 336).
Про таких, как Сикидин, В. Розанов сказал: "Переход в социализм и, значит, полный атеизм совершился у мужиков, у солдат до того легко, точно в "баню сходили и окатились новой водой". Это совершенно точно..." [3]. В утверждении новых порядков Сикидин решителен и намерен их отстаивать "бесповоротно". Но даже он не выдерживает теплоты искреннего гостеприимства игуменьи Нафанаилы. Что-то пробудилось в душе этого человека, умеющего просто убивать: "Да как зубами скрипнет - и в дверь пулей" (с. 341). Наверное, первый раз в жизни Сикидин отступился от применения физической силы, почувствовав силу неизмеримо более высокую - доброту человеческого сердца. Это он назовет "обстоятельствами вразрез наших ожиданий".
Другой член троицы - старик Онисим, совершенно безвольный человек, никогда не имевший собственного мнения. Куда ветер дунет - туда и дед Онисим: "на всякое слово сикидинское - ротик оником, и всё своё - о? Во-от!" (с. 336). Это тоже очень русский тип. Дед Онисим привык всю жизнь жить дурачком, смотря невинно-младенческими глазами одинаково и на добро, и на зло, способствуя в зависимости от обстоятельств совершению то одного, то другого. Дед Онисим незаменим в качестве "вечного козла отпущения", на которого более сильные сваливают свои промахи и ошибки. А с него всё, как с гуся вода. С дурака, как известно, взятки глад-
ки: "Ах ты, дурак полоротый! Ах, орясина! "Спаси-ибо, матушка!" Как уговорено было, а? Кабы молчал, глядишь, всё бы... "Спаси-ибо, матушка!" (с. 341).
Видимо, впервые после "Уездного" и "На куличках" Замятин так остро ставит вопрос об отрицательных чертах характера русского человека. И где-то даже очень близок к горьковскому отчаянию весны 1918 года: "Мы, Русь, - анархисты по натуре, мы, жестокое зверье, в наших жилах всё еще течет темная и злая рабья кровь -ядовитое наследие татарского и крепостного ига - что тоже правда. Нет слов, которыми нельзя было бы обругать русского человека, - кровью плачешь, а ругаешь, ибо он, несчастный, дал и дает право лаять на него тоскливым собачьим лаем, воем собаки, любовь которой недоступна, непонятна ее дикому хозяину, тоже зверю" [4]. Но, несмотря на всё это, Замятина, как впрочем и Горького, согревала вера в великое будущее своего народа, который рождает таких святых людей, как мать Нафанаила. Богоматерь в образе маленькой игуменьи разрушает планы "экспроприаторов" и показывает свое истинное лицо: лик с иконы "Споручница грешных". Здесь раскрывается второй структурный уровень произведения - истинный, настоящий, который реализуется большей частью в подтексте. Здесь ирония полностью отсутствует. Только добрая, восхищенная улыбка автора освещает почти тождественный богородичному образ матери Нафанаилы, чья сила веры в людскую любовь и доброту способна творить чудеса.
Видимо, не случайно то, что Замятин нигде в рассказе не упоминает настоящего имени иконы - "Споручница грешных". Он был полностью уверен, что его игра словами "споручница" и "сподручница" в названии иконы будет правильно понята и оценена читателями. В этом писатель увидел глубоко символичный факт для людей своего времени. Марина Цветаева в мае 1918 года в одном из стихотворений писала: "спят мужи - сражаются иконы" [5].
Наверное, есть что-то особенное и в самой иконе "Споручница грешных" как самостоятельном явлении в русской духовной истории. Она принадлежит к числу самых известных и почитаемых чудотворных икон Богоматери. Ее происхождение до сих пор неизвестно. Некогда она находилась в мужском Одринском монастыре Орловской епархии, где и прославилась чудотворениями в 40-х годах XIX века. В 1848 году список с нее был поставлен в
Москве в храме свт. Николая в Хамовниках. Здесь она прославилась виденными от нее светом по ночам, истечением мирры и многими чудотворениями. Всех чудесных исцелений от иконы Богоматери "Споручница грешных", заявленных и записанных в течение первых шести лет, было более 115. Предполагают, что написание ее было связано со словами одного из акафистов Богоматери: "Радуйся, руц'Ь Твои в поручении о нас Богу приносящая!"
Богоматерь изображена на иконе по пояс. Мафорий на ее голове розового цвета, платье - голубого. Левой рукой она прижимает к себе Младенца Христа, который обеими ручками держит правую руку Богоматери, как при заключении сделок. Его верхняя одежда зеленого цвета, а нижняя -белого. В углах иконы написано: "азъ Споручница грешных къ Моему Сыну; Сей далъ мн-Ь за нихъ руц'Ь слышати Мя Выну, дат1и, иже радость выну Мн’Ъ приносятъ, радоватися вНкчно черезъ Меня испросятъ". Празднование святой иконе совершается весной: 7 марта и 29 мая.
По поводу смысла ее названия хорошо сказано в одной старой книге 1909 года издания, посвященной чудотворным иконам Богоматери: "Поручительница за
грешных! Какая глубочайшая мысль заключена в этих словах!.. Люди согрешили. Люди праведным судом Божиим признаны достойными наказания, гибели. Но есть за них в высоком небе неусыпающая Хода-тайница: Богоматерь борется за их спасение. Она выискивает способы привести человека к покаянию. Когда человек и не думает еще об исправлении. Она поручается Богу, что человек исправится... И что победит: человеческое ли ожесточение или милующая и ведущая ко спасению благодать Богоматери?" [6].
Можно предположить, что этот вопрос в той или иной форме занимал Е.И. Замятина на всех этапах его творческой эволюции. Образ Богоматери в разных ипостасях присутствует в важнейших для писателя произведениях: "Чрево" (1913), "На куличках" (1914), "Алатырь” (1914), "Знамение" (1916), "Мы" (1920), "Рассказ о самом главном" (1923), "Русь" (1923), "Наводнение" (1929)... Этот монументальный образ-архетип является одним из системообразующих элементов всей замятинской поэтики. Он обладает уникальной способностью взаимной трансформации, которую частично можно представить в виде условной схемы:
Мать сыра-земля (природное, языческое начало)
Женщина-мать
В понятие матери Замятин всегда вкладывает какой-то высший, абсолютный смысл, из которого проистекают остальные понятия человеческого и космического бытия: жизнь, любовь, добро, красота.
В сознании русского человека мать -святое существо. Наши предки почти отождествляли образ Богоматери с образом Святой Руси и видели в этом какой-то Божий промысел. Не случайно, по-видимому, первым каменным храмом на Руси, воздвигнутым в Киеве в 996 году, была Десятинная церковь, посвященная Успению Богоматери. С этого момента, по представлению христиан, Богородица стала защитницей и покровительницей Руси. Возможно, этот факт наложил своеобразный отпечаток на ход российской истории, становление национальной духовной культуры и на формирование русского характера в целом. Н.А. Бердяев по этому поводу писал в 1918 году: русский человек "почти отождествляет... свою мать-землю с Богородицей и полагается на ее заступничество" [7]. "Русская религиозность... это не столько религия Христа, сколько религия Богородицы, религия матери-земли, женского божества, освещающего плотский быт... Мать-земля для русского народа есть Россия. Россия превращается в Богородицу" [7, с. 15].
Все эти нравственно-философские параллели и ассоциации Замятин в своем рассказе сводит в фокус одного образа -образа матери Нафанаилы. Скромная, маленькая игуменья женского монастыря есть та самая земная Споручница грешных, чья материнская любовь встала на пути человеческой жестокости и кровавых преступлений. Имя ее - Нафанаила - означает "данная Богом". Здесь, однако, Замятин снова загадал загадку исследователям. Дело в том, что в святцах это имя существует только в мужском варианте -Нафанаил, и в женском не употребляется. Возможно, что таким образом писатель актуализирует именно семантику имени главной героини.
Мать Нафанаила есть олицетворение высшего проявления человеческой любви -жертвенной материнской, символизирует которую Богородица. Небесная мать и мать земная едины в своей духовной сути.
Богоматерь (божественное, христианское начало)
Святая Русь,
Мать-Россия
Обе они прошли через самые страшные сердцу матери испытания - гибель собственных детей. Но страдания не ожесточили их, а, наоборот, наполнили жизнь новым смыслом, который заключается в служении людям и в любви к ним.
У матери Нафанаилы великое чувство материнства только удесятерилось: "и теперь - девяносто дочерей у матери Нафанаилы". Образ маленькой игуменьи Замятин прямо соотносит с каноническим образом Богоматери, стремясь при этом показать их духовное родство. Рассказ обильно насыщен символами Пресвятой Девы Марии. Он условно разделен на три части. Первая часть, в которой грешники "ночным бытом" творили свои страшные дела, завершается прекрасной картиной рассвета: "Торопится месяц, всё выше: чуть видать уж. Зеленеют черные листья. Заря -как в сухмень горит, ровным огнем. День будет благодатным, тихий" (с. 338).
Образ утренней зари появляется здесь не случайно. Во внешних проявлениях природы верующие русские люди видели и чувствовали символы Божьей Матери. Утренняя заря из их числа. В рассказе она предвещает появление самой Богородицы и ее божественной благодати, выраженных в поэтическом образе матери Нафанаилы. Наступающий день Замятин называет "тихим, благодатным", то есть дарующим благо, добро, счастье, благополучие. И в этот день, 22 апреля по старому стилю и 5 мая по новому, маленькая игуменья отмечает свои именины. Весна - любимое время года матери Нафанаилы. Она сама, как "отрыгнувшая весенняя ветка", наполненная светом и радостью продолжающейся жизни. Весна - это время наибольшего почитания Богоматери. Дева Мария в сознании русского человека всегда олицетворяла собой весеннее возрождение природы, будущий урожай. Это отразилось в именах прославляемых на Руси икон Богородицы: "Спорительница хлебов", "Тучная Гора", "Хлебенная", "Млекопитательница", "Благодатное Небо", "Вододательница", "Живоносный Источник", "Неувядаемый цвет"...
Мать Нафанаила - это образец веры, интуитивного постижения законов мира. Она живет по велению своего много пережившего сердца, своей много страдавшей души и прекрасно понимает относительность некоторых норм общественной и церковной морали. Физическая природа человека так же прекрасна, как и духовная: "Много из манаенского монастыря замуж выходило. И так рожали немало:
старушечьи губы корили, а ясные глаза смеялись" (с. 338).
Общеизвестно выражение: глаза - зеркало души. У матери Нафанаилы они синие, как платье Богородицы на иконе "Споручница грешных", что, видимо, по мысли автора, должно символизировать духовную близость матери земной и матери небесной. Согласно иконографическим канонам, синий цвет указывает на небесную сущность изображаемого лика. Небо, по представлению русского человека, это сосредоточие его лучших помыслов и устремлений, выражение духовной сущности всего мироздания.
Золотой цвет - также обязательный атрибут русских икон. Его присутствие напоминает верующим о божественности лика. Знаменательно, что и комната Нафанаилы пронизана золотым свечением: "Штора желтая, позолочено всё в комнате, веселое: посуда в горке позолочена, просвира трехфунтовая, и по окнам - в вазах медвяные липовые ветки и купавки и лютики" (с. 340).
Постоянно подчеркиваемый Замятиным маленький "рот корытцем" у игуменьи -тоже в этом образе примечательная черта, которая в сочетании с огромными глазами и удлиненным тонким носом (его Замятин не упоминает) составляет в русской иконописи идеал одухотворенной красоты.
Таким образом, писатель через многочисленные художественные детали сближает образы матери Нафанаилы и Богородицы, подчеркивает их святую слитность, спаянность материнских, вечно страдающих сердец.
Замятин сравнивает игуменью со свечкой, которая одиноко "затеплилась" в этом холодном мире. Обогреть его весь она не в силах, но бескорыстно отдавать тепло всем, кто в нем нуждается, - смысл ее жизни. И пока горит свеча-жизнь матери Нафанаилы, не угаснет свет добра, любви, милосердия, и земля наша не опустится во мрак жестокости и насилия. Маленькая игуменья не оставит детей своих, часто бестолковых в добре и зле, но в душе постоянно мятущихся и колеблющихся, ибо она сказала: "И я с вами".
Феномен такого русского характера, как мать Нафанаила, сам Замятин, думается, до конца осмыслить не смог, потому что это находится за пределами постижения человеческим умом, он просто чувствует этот образ и немыслимо изощряется в выборе художественных средств, чтобы только передать свое и чужое настроение, ощущение от соприкосновения с такой
личностью, как Нафанаила. Слова всегда выходят банальными, когда стремишься сказать о, казалось бы, простых, всегда существовавших истинах, но смысл которых по-настоящему стал понятен только сейчас. Возможно, это имел в виду А. Солженицын, когда задавал вопросы: "Чуть переменился и Замятин к монастырскому, божественному? На что-то пошел ему революционный год?" [8].
Душевная встряска действительно пошла на пользу Замятину, заставив искать в русском человеке новые резервы духа, которые не дали бы разбиться во время революционного шторма кораблю под названием "Россия".
В конце рассказа манаенские мужики едут домой. Архетип дороги означает здесь путь в неизвестное, никто не знает, что ждет завтра Сикидина, Онисима и Зиновея Лукича, но они увозят с собой осознание того, что их души до конца еще не зачерствели. В этом неоценимая заслуга матери Нафанаилы, которая призвана что-то пробуждать в самых темных людских душах, находить человеческое в таком человеке, который его, казалось бы, давно и навсегда утратил. Финал рассказа пока остается открытым. Позже, в той или иной мере, Замятин найдет его разрешение в романе "Мы", в котором писатель даст ответы на свои же вопросы первых послереволюционных лет и поставит новые.
В 1918 году Замятин оттачивает свое мастерство художника слова. Рассказ "Сподручница грешных" близок к совершенству: трехчастная композиция,
характерные герои, потрясающая фоника и "живопись". Даже А.И. Солженицын, в целом скептически оценивающий Замятина, не смог сдержать восхищения: "И какая поучительная сжатость! Сжаты многие фразы, нигде лишнего глагола, но сжат и весь сюжет - как это сплочено?! Вот урок, вот писать. Какое крепкое мастерство" [8].
Рассказ имеет новеллистический характер. В нем есть парадокс, минимум описа-тельности, композиционная строгость. Всё
повествование сведено в центр одного события.
Фоника характеризуется многочисленными звуковыми повторами: аллитерациями и ассонансами, которые составляют ритмическую основу произведения и одновременно усиливают яркость зрительных образов. Получается своеобразная "цветомузыка", создающая мощный художественный эффект.
Особенность "живописи" рассказа состоит в том, что она "иконописная". В ней присутствуют только определенные краски, нет нечетких переходов, полутонов, характерны также точность, яркость, выразительность словесных "линий", соблюдается символика цвета, правила и каноны изображения. Цветовая гамма, касающаяся непосредственно образа матери Нафанаилы, повторяет цветовую палитру иконы "Споручница грешных".
Поэтика рассказа Е. Замятина "Сподручница грешных" чрезвычайно интересна, оригинальна и заслуживает углубленного, всестороннего изучения.
1. Замятин Е.И. Соч.: В 4 т. Мюнхен, 1988. Т. 4. С. 503.
2. Замятин Е.И. Избр. произведения. Повести, рассказы, роман, пьесы. М., 1989. С. 341. Далее ссылки даются на это издание с указанием в скобках страниц.
3. Розанов В. Апокалипсис нашего времени // Лит. обозрение. 1990. № 1. С. 89.
4. Горький М. Несвоевременные мысли // Лит. обозрение. 1988. № 10. С. 102.
5. Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 1. Кн. 2.: Стихотворения / Сост., подгот. текста и ком-мент. М. Саакянц, Л. Мнухина. М., 1997. С. 85.
6. Богоматерь: полное иллюстрированное описание ея земной жизни и посвященных ея имени чудотворных икон / Под ред. Е. Поселянина. С.-Пб., 1909. С. 183.
7. Бердяев Н.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1990. С. 61.
8. Солженицын А. Из Евгения Замятина. "Литературная коллекция" // Новый мир. 1997. № 10. С. 191.
