CC BY
245
Литература
1. Бертнес Ю. Русский кенотизм: к переоценке одного понятия // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: сб. науч. тр. -Петрозаводск, 1994. - С. 61-65.
2. Буланов А. М. Статья Ивана Карамазова о Церковно-общественном суде в идейно-художественной структуре последнего романа Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. - СПб., 1996. - Т. 12. - С. 125-136.
3. Викторович В. Славянофильство Достоевского: Три обращения // Волга. - 1996. - № 8-9. -С. 113-129.
4. Давыденков О. Догматическое богословие. Курс лекций. - М., 1997. - Ч. III.
5. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. - Л., 1972-1990. - Т. 1-30.
6. Дунаев М. М. Федор Михайлович Достоевский (1821-1881) // Дунаев М. М. Православие и русская литература: [в 6 ч.]. - М., 1997. - Ч. 3. - Гл. 10. - С. 284-560.
7. Евдокимов П. Н. Православие. - М., 2002.
8. Есаулов И. А. Пасхальность русской словесности. - М., 2004.
9. Зеньковский В. В., прот. Идея православной культуры // Православие: pro et contra. - СПб., 2001.- С. 258-278.
10. Зеньковский В. В., прот. История русской философии: в 2 т. - Ростов на/Д, 1999. - Т. 1.
11. Каллист Диоклийский, епископ. Святая Троица - парадигма человеческой личности // Альфа и Омега. - М., 2002. - № 2 (32). - С. 110-123.
12. Киприан (Керн), архим. Антропология св. Григория Паламы. - М., 1996.
13. Клеман Оливье. Отблески света: Православное богословие красоты: пер. с фр. - М., 2004.
14. Котельников В. А. Кенозис как творческий мотив у Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. - СПб., 1996. - Т. 13. - С. 194-200.
15. Лосский В. Боговидение / пер. с фр. В. А. Рещиковой; сост. и вступ. ст. А. С. Филоненко. -М., 2003.
16. Мейендорф И., протопресвитер. Человечество Христа: Пасхальная тайна // Богословский сборник. - М., 2000. - Вып. 5. - С. 5-50.
17. Сканлан Д. Достоевский как мыслитель / пер. с англ. Д. Васильева и Н. Киреевой. - СПб., 2006.
18. Тихомиров Б. Н. «Наша вера в нашу русскую самобытность» (К вопросу о «русской идее» в публицистике Достоевского) // Достоевский: Материалы и исследования. - СПб., 1996. -Т. 12. - С. 108-124.
19. Туниманов В. А. Творчество Достоевского (1854-1862). - Л., 1980.
20. Филарет, митрополит Минский и Слуцкий, патриарший Экзарх всея Беларуси. О Пресвятой Троице // Альфа и Омега. - М., 2002. - № 2 (32). - С. 91-100.
21. Христианство: Энциклопедический словарь: в 3 т. / ред. кол.: С. С. Аверинцев (гл. ред.) и др. - М., 1995. - Т. 3: Т-Я.
М П. Подкладова
преподаватель кафедры литературы Кемеровский государственный университет культуры и искусств
ОСОБЕННОСТИ ОРГАНИЗАЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОСТРАНСТВА РОМАНА Е. ЗАМЯТИНА «МЫ»
Организация художественного пространства романа может служить иллюстрацией взаимодействия двух типов топосов: дома и дороги, вариантами которых являются Единое Государство и лес за Зеленой Стеной.
Единое государство выступает в роли общего дома для всех, жизнь в котором организована на основе порядка. Норма определяет устройство жизни и пространства в границах Единого Государства. Пространство Единого Государства - безукоризненное, математически выверенное, в нем нет ничего лишнего, мешающего идеальному порядку. Даже природа подчинена в этом мире общим для всех правилам: равномерно распределенное солнце, небо, «не испорченное ни единым облаком» [1, с, 205]. Облака как нечто бесформенное, эфемерное и постоянно изменяющееся способны нарушить порядок в «безукоризненном небе». Облака связаны со стихией, с неожиданным изменением погоды, порядок же исключает неожиданность. К этому же ряду можно отнести «не испорченные ни единым облачком» глаза О, странные глаза I и образ мешающей герою реснички, попавшей в глаз. Ресничный волосок - инородный предмет, не позволяющий ясно видеть. А весь мир Единого Государства организован так, чтобы каждый мог видеть ясно. В связи с этим в тексте появляется оппозиция света и тьмы. Единое государство - царство света: «весь мир отлит из... незыблемого, вечного стекла» [1, с. 205], «брызжущее лучами стекло мостовых» [1, с. 207], «среди своих прозрачных, как бы сотканных из сверкающего воздуха, стен, - мы живем всегда на виду, вечно омываемые светом» [1, с. 215], «блестит стекло стен, стеклянные кресла, стол» [1, с. 223], «стеклянные, сияющие огнями дома, стеклянное бледное небо» [1, с. 239]. Можно вспомнить слова Д-503 о том, что Операция лишит человека тени, т. е. оставит в человеке лишь разумное, избавив от инстинктивных, темных, древних желаний и «болезней». «Светлый» в тексте произведения становится синонимом «разумного» в противоположность темному, иррациональному существованию древних, которые жили в «непрозрачных обиталищах» [1, с. 215]. Свет и прозрачные стены лишают людей вредной свободы, превращая их жизнь в разумную и несвободную. Непрозрачными дома становятся лишь во «время штор», прикрывающих сексуальную, интимную жизнь. Непрозрачность и темнота - выражение инстинктивной, иррациональной части человеческой жизни.
Мир за Зеленой Стеной обладает противоположными Единому Государству признаками: неорганизованный, беспорядочный, «нелепый», неправильный. За стеной осталось иррациональное и дикое прошлое. Древний дом (квартира) в этом смысле - пространственное воплощение древней жизни. В описании Древнего дома подчеркивается постоянное нарушение порядка, гармонии: «Я открыл тяжелую, скрипучую, непрозрачную дверь - и мы в мрачном беспорядочном помещении. Тот самый, странный, "королевский", музыкальный инструмент - и дикая, неорганизованная, сумасшедшая, как тогдашняя музыка, пестрота красок и форм. Белая плоскость вверху, темно-синие стены; красные, зеленые, оранжевые переплеты древних книг - канделябры, статуя Будды; исковерканные эпилепсией, не укладывающиеся ни в какие уравнения линии мебели» [1, с. 219-220]. Непрозрачная дверь, мрачное помещение противоречат светлому, ярко освещенному, стеклянному пространству Единого Государства. В ряду образов, нарушающих организованный, однообразный свет, яркие краски помещения. В данном случае разноцветный - синоним беспорядка. Канделябры и статуя Будды кажутся случайными и не связанными друг с другом предметами. Но в этом и причина появления их в описании Древнего Дома: они нарушают логику привычной организации мира. В пространстве Единого Государства их не может быть, потому что никакого практического назначения они не имеют. Они и для прежних обитателей квартиры не были полезны, они нужны были «для души». пространство квартиры неправильное, в нем нарушена геометрия линий («исковерканные эпилепсией»). Это больное пространство. Упоминание эпилепсии появляется в тексте и раньше, когда речь идет о древней музыке: «Они могли творить, только доведя себя до припадков "вдохновения" - неизвестная форма эпилепсии» [1, с. 214]. Все, что выходит за границы логики, разума (вдохновение, фантазия) - болезнь. Неслучайно в этом смысле указание на «ассиметричную физиономию» пушкина. Неправильная физиономия - следствие болезни-вдохновения.
Название «Древний Дом» отсылает нас к еще одной ценностной оппозиции: «природа - механизм» или «дикость - цивилизация». Нарушение правильного, построенного по математическим законам, искусственного и механического - это всегда приближение к дикому, природному, что, казалось бы, раз и навсегда было уничтожено. Дикость прошлого неоднократно подчеркивается: «дикое состояние свободы» [1, с. 204], «из-за Зеленой стены, с диких невидимых равнин, ветер несет... пыль», «дики вкусы у древних» [1, с. 205], «люди жили еще в свободном, т. е. неорганизованном, диком состоянии» [1, с. 211]. Сюда же относятся образы людей-зверей, которые бессистемно рожали детей, обезьяньи руки героя, сравнение старухи около Древнего Дома с растением, полынь во дворе Древнего Дома, медовая пыльца на губах женщин, мешающая герою мыслить логически, ландыши, которые дарит герою О. Кстати, близость О к природе проявляется в ее детскости, часто упоминаются «детские» черты О. Можно также вспомнить, что О. совершает государственное преступление, поступает крайне неразумно, оставляя незапланированного ребенка. Таким образом ее детскость как бы удваивается: сама похожая на ребенка, она в себе носит ребенка. Образ Зеленой Стены в оппозиции природного и цивилизованного занимает промежуточное положение. Он синкретичен: с одной стороны, зеленый цвет - природный цвет, с другой стороны, стена - искусственно возведенное сооружение. Двойственность образа объясняется его пограничной позицией: стена отделяет дикий мир от цивилизованного.
Дикость старого мира вступает в противоречие с механистичностью нового мира Единого Государства. Единое государство - единый механизм, где каждый занимает свое место, обусловленное выполняемой функцией. Действие механизма определяется точными математическими законами («математически безошибочное счастье», «математически совершенная жизнь Единого Государства» [1, с. 204-205]). Строительство Интеграла объясняется желанием весь мир превратить в единый механизм.
Все происходящее с героем - это вмешательство случая в закономерную, упорядоченную жизнь. Так перед первым посещением Древнего Дома герой говорит: «нечто случилось со мной». Название главы, описывающей это же первое посещение Древнего Дома, содержит слово «случай». Дневник героя, призванный стать поэмой в честь Единого Государства, превращается в «какой-то фантастический авантюрный роман». Авантюрной становится жизнь героя, т. е. в ней начинает господствовать случай, неожиданность. Постепенно распорядок дня превращается в бесконечное нарушение нормы. пространственным образом, отражающим нарушение ясного и логичного течения жизни, становится город, окутанный туманом: «сквозь стекла потолка, стен, всюду, везде, насквозь - туман. Сумасшедшие облака, все тяжелее - и легче, и уже нет границ между землей и небом» [1, с. 246]. Туман лишает возможности ясно видеть, он стирает четкие границы пространства, превращая порядок в хаос. Туман - образ, противоречащий разумному началу жизни. Иррациональное значение образа тумана поддерживают «сумасшедшие облака». В жизни Д-503 случаются изменения, в результате которых происходит переход от разумной жизни к иррациональной. Герою начинают сниться сны, он не доносит на I в бюро Хранителей, употребляет алкоголь, начинает испытывать ревность, прогуливает работу, в итоге у него образуется душа.
Изменение жизни героя топологически оформлено. Его переход от разумного существования к иррациональному можно проиллюстрировать цепочкой пространственных образов: дом, в границах Единого Государства - Древний Дом, существующий как музей на территории Единого Государства, - Зеленая Стена, отделяющая Единое Государство от дикого мира, - туннель, ведущий за стену, - участок пространства за стеной.
присущий уже Древнему Дому хаос усиливается за Стеной. Описание «застенно-го» пространства невнятно и беспорядочно: невозможно точно описать беспорядок. На уровне синтаксиса это проявляется в смене правильно построенных, логических конструкций отрывистыми и хаотичными (беспорядочные и хаотичные мысли - отражение хаоса действительности): «какие-то живые осколки, непрестанно прыгающие
пятна», «все это карачится, шевелится, шуршит», «карканье, мох, кочки, клекот, сучья, стволы, крылья, листья, свист», «вороные, рыжие, золотистые, краковые, чалые, белые люди» [1, с. 297-298]. Единый мир Единого Государства сменяется беспорядочной, осколочной действительностью. Все предметы, явления в приведенных примерах находятся в состоянии дикой свободы, они как будто не связаны друг с другом, это свободные друг от друга части целого.
Расширение сознания героя проявляется в постепенном расширении границ мира, итогом его должно стать разрушение Зеленой Стены. Образ стены получает в романе двойное осмысление. С одной стороны, он связывается с темой несвободы. Зеленая Стена ограничивает несвободную и разумную жизнь от свободной, хаотичной. Именно стены как символ несвободы имеет ввиду I, когда говорит: «мы разрушим эту Стену -все стены - чтобы зеленый ветер из конца в конец - по всей земле» [1, с. 299]. С другой стороны, непрозрачные стены древних жилищ выступают как символ независимости личной, интимной жизни человека от государства. В этом значении стена связывается с образом клетки, встречающимся несколько раз в произведении: в Древнем Доме герой «почувствовал себя пойманным, посаженным в эту дикую клетку» [1, с. 220], в личные часы «единый мощный организм рассыпается на отдельные клетки» [1, с. 211], «непрозрачные обиталища древних порождали клеточную психологию» [1, с. 215]. Клетка, с одной стороны, это определенный топологический образ, противостоящий Единому Государству. С другой стороны, это биологическая клетка, вызывающая представления о примитивном, неразвитом существовании человека.
Таким образом, мы можем выделить в тексте ряд ценностно-смысловых оппозиций:
государство - личность общественное - интимное цивилизация - дикость механизм - природа разум - чувство взрослый - детский здоровье - болезнь свет - тьма
прозрачное - непрозрачное порядок - хаос закономерность - случай
Движение от одного полюса к другому, т. е. от Порядка к Хаосу, можно рассматривать в топологических категориях дома и дороги. Само становление цивилизации рассматривается как «переход от кочевых форм ко все более оседлым» [1, с. 210], т. е. как утрата «дорожных», авантюрных ценностей и переход к несвободной, «домашней» жизни, когда уже не нужны «открытия разных америк» [1, с. 210]. Интересно в связи с этим, что величайшим памятником древности в едином Государстве считается «Расписание железных дорог». Железная дорога - это попытка «неожиданную» дорогу превратить в механизм, как-то узаконить передвижение по ней, свободное движение втиснуть в рамки расписания, исключить случайность на дороге. И то, что жизнь героя становится похожей на авантюрный роман, можно рассматривать как выход на дорогу, готовность к неожиданностям и случайностям. Этой же готовностью к авантюрам объясняется и стремление людей, захвативших «Интеграл», «не зная лететь - все равно куда» [1, с. 326]. Революция, которую совершают герои романа, как раз и объясняется желанием вернуть миру Случай, вернуть человеку Дорогу.
Литература
1. Замятин Е. И. Мы: Романы, повести, рассказы, сказки. - М., 1989. - 560 с.
