CC BY
189
ПОЛИФОНИЧЕСКАЯ КОНСТРУКЦИЯ РОМАНА ЕВГ. ЗАМЯТИНА «МЫ»
А.И. Ванюков
Vanyukov, A.I. The polyphonic construction of Evgeny Zamyatin’s novel ‘We.’ The novel is seen as a ‘synthetic’ one with a complicated, polyphonic construction. The article looks at the genesis and further development of novel as a literary form, the content of its structure, Zamyatin’s integral formula of psychological and mathematical composition. The novel is interpreted as the one about a man, his soul, the crisis of humanism and about mankind, the future of civilisation, the morphology of history. It is approached as an event, catastrophe, a story of death and resurrection, a temple captured by the mind and as ‘a boundary novel.’
С художественной стороны роман прекрасен [1].
А. К. Воронский
Ключ к решению литературоведческой проблемы, обозначенной в заглавии статьи, дает сам автор, мастер-«беллетрист» и теоретик «русского искусства», историк «новой русской литературы» Е.И. Замятин. В статье Евг. Замятина «Новая русская проза», опубликованной в журнале «Русское искусство» в 1923 году и являющейся органической частью замятинских публикаций, ставящих и развивающих его концепцию синтетического искусства, синтетизма, встречается такая интегральная формула: «Вс. Иванов - живописец бесспорный, но искусство слова - это живопись + архитектура + музыка. <...> Со сложной полифонической конструкцией романа (Голубые пески) он не справился» [2] (выделено мной. - А. В ). По сути дела, здесь выражены эстетические идеалы Е. Замятина - художника слова и романиста, автора написанного, но еще неизданного / ненапечатанного романа «Мы». Да и вся статья в целом не просто давала «сейсмограмму» новой, современной литературы / прозы, но намечала «новые маяки», вскрывала диалектику развития «русского искусства» в больших координатах «духа эпохи» и типов / принципов художественного мышления, «вопросов бытия» и «искусства слова», «форм», жанра, «техники», «построения» литературного произведения:
«Огромный, фантастический размах духа нашей эпохи, разрушившей быт, чтобы поставить вопросы бытия - это не чувствуется ни у одного» (с. 58; речь идет о «передвижниках»: Аросев, Неверов, Либединский. - А. В ); «синтез фантастики и быта. едва ли не единственно-правильные координаты для
синтетического построения современности» (с. 63); «эти новые маяки стоят перед новой литературой: от быта к бытию, от физики - к философии, от анализа - к синтезу» (с. 66); «Каверин. целиком ушел в архитектуру» (с. 61); Пильняк «для своего материала. ищет новой формы и работает одновременно над живописью и над архитектурой слова» (с. 61); «в композиционной технике Пильняка очень свое и новое - это постоянное пользование приемом и смещения плоскостей» (с. 61); «с постоянного тока - Пильняк перешел на «переменный, с двух-трехфазного -на многофазный» (с. 62), но «у него сюжеты -пока еще простейшего, беспозвоночного типа» (с. 62); «чтобы отразить весь спектр - нужно в динамику авантюрного романа вложить тот или иной философский синтез» (с. 67).
Финальный, итоговый вывод автора статьи был и диалектичен, и синтетичен: «и диалектически: реализм - тезис, символизм -антитезис, и сейчас - новое, третье, синтез, где будет одновременно и микроскоп реализма, и телескопические, уводящие к бесконечностям, стекла символизма» (с. 67; выделено мной. - А. В ).
Можно сказать, что «Мы» Е. Замятина -это синтетический роман «со сложной полифонической конструкцией» [3-9]. Проследим процесс становления и развития романной формы, содержательность романной конструкции, смысл, выразительность романной структуры «Мы».
Роман состоит из 40 (1-40-я) «записей», сама форма которых по своей словесной, письменной природе дает возможность показать, раскрыть как самый процесс, так и определенный результат, итог «записи», «записывания» и в каждой отдельной, пронумерованной части / главе, и в сложившемся романном целом. Причем каждая из романных
записей / глав состоит из трех содержательных уровней: первый - обозначения «записи» и ее порядкового числа, второй - «тезисного» выражения «конспекта», основного, концептуального, обычно включающего в себя три положения, «концепта», и третий - повествовательный уровень, записанная «запись».
Роман открывает / зачинает запись первая / «запись 1-я» [10], конспект которой включает в себя три понятия: «ОБЪЯВЛЕНИЕ. МУДРЕЙШАЯ ИЗ ЛИНИЙ. ПОЭМА» (4, 130) и сразу же дает образ романного слова, повествовательной ситуации, героя в сложном единстве «слова», «объявления» в Государственной Газете («Через 120 дней заканчивается постройка ИНТЕГРАЛА.» 4, 130) и «пульса. слепого человечка», Мы и я: «Я, Д-503, строитель Интеграла - я только один из математиков Единого Государства. Мое привычное к цифрам перо не в силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю - точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей)» (4, 130-131).
Уже первая романная позиция - «объявление» - создает фантастическую повествовательную ситуацию и вместе с тем конкретный романный хронотоп, свидетельствующий о том, что Автор закладывает свою романную конструкцию в большом - мировом, вселенском, историческом, цивилизационном, гуманистическом, духовном - интегральном масштабе: «Через 120 дней заканчивается постройка ИНТЕГРАЛА. Близок великий исторический час, когда первый ИНТЕГРАЛ взовьется в мировое пространство. Тысячу лет тому назад ваши героические предки покорили власти Единого Государства весь земной шар. Вам предстоит еще более славный подвиг: стеклянным, электрическим, огнедышащим ИНТЕГРАЛОМ проинтегрировать бесконечное уравнение Вселенной. Вам предстоит благодетельному игу разума подчинить неведомые существа, обитающие на иных планетах, быть может, еще в диком состоянии свободы. Если они не поймут, что мы несем им математически безошибочно счастье, наш долг заставить их быть счастливыми. Но прежде оружия мы испытываем Слово» (4, 130; выделено мной. - А. В ). И далее роман разворачивается как сюжет испытания слова, испытания
человека, в процессе «строительства» которого интегрируются, синтезируются все художественные слагаемые - словесные и математические, живописные и архитектурные. Отметим сразу, что первое количественное числительное - «120 дней» - состоит из трех чисел (1, 2, 0, вибрирующий знак в нумерологии - 3 : 1 + 2 + 0) и может быть представлено как 3x40. Имя героя, строителя - Д-503 -может означать по первой букве Д - добро (по церковно-славянски) и представлять число «4» (в сравнительной таблице чисел: 4 - IV - Д (четыре), 503 в имени интегрируется как 8 (4 + 4, то есть две четверки).
Запись 2-я («конспект: БАЛЕТ. КВАДРАТНАЯ ГАРМОНИЯ. ИКС») намечает завязку романически личностного действа: из мерных рядов - «по четыре» - восторженно отбивающих такт Нумеров - «в голубоватых юнифах, с золотыми бляхами на груди» -государственный нумер каждого и каждой» («как всегда Музыкальный Завод всеми своими трубами пел Марш Единого Государства») - выступают «четверо - одна из бесчисленных волн в этом могучем потоке» (4, 132): «Направо от меня - она, тонкая, упрямо-гибкая, как хлыст 1-330 (теперь вижу ее нумер), налево - О, совсем другая, вся из окружностей, с детской складочкой на ручке, и с краю нашей четверки - неизвестный мне мужской нумер - какой-то дважды изогнутый вроде буквы 8» (4, 133). Автор точно закладывает и результативно следует своему конструктивному принципу: живопись + архитектура + музыка, последовательно словами / глазами своего героя устанавливая «формулы» эстетики и этики Единого Государства: «Весна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль каких-то цветов <.>
Но зато небо! Синее, не испорченное ни единым облаком <.> Я люблю . мы любим только такое вот, стерильное, безукоризненное небо <.>
Я вдруг увидел всю красоту этого грандиозного машинного балета, залитого легким голубым солнцем» (4, 131).
«Я опять увидел, будто только вот сейчас первый раз в жизни увидел все: непреложные прямые улицы, брызжущее лучами стекло мостовых, божественные параллелепипеды прозрачных жилищ, квадратную гармонию серо-голубых шеренг» (4, 132).
В этой записи четко формулируется внутри еще одна структурная триада: ассоциация + контраст + картина («И так: будто не целые поколения, а я - именно я - победил старого Бога и старую жизнь, именно я создал все это, и я как башня <.>
Мне вспомнилась (очевидно, ассоциация по контрасту) - мне вдруг вспомнилась картина в музее: их, тогдашних, двадцатых веков проспект, оглушительно пестрая, путаная толчея людей, колес, животных, афиш, деревьев, красок, птиц <.>
- Простите, - сказала она, - но вы так вдохновенно все озирали, как некий мифический бог в седьмой день творения», 4, 132) и композиционно выверено фиксируется начало любовной линии, любовного романного треугольника (О - Д - I):
«На меня эта женщина действовала так же неприятно, как случайно затесавшийся в уравнение неразложимый иррациональный член. И я был рад остаться хоть ненадолго вдвоем с милой О.
Об руку с ней мы прошли четыре линии проспектов» (4,133).
«<.> При расставании я два. нет, буду точен, три раза поцеловал чудесные, синие, не испорченные ни одним облачком, глаза» (4, 134).
Последовательно действует во 2-й записи и конструктивный принцип похожести нумера / человека на свое имя: милая 0-90 (интегральное число 9 = три тройки), иксовая Ь330 (I десятеричное, вибрирующее число 6 = 3 + 3), изогнутый 8 (8 - зело в сравнительной таблице чисел шесть).
Следующая 3-я запись (конспект:
ПИДЖАК. СТЕНА. СКРИЖАЛЬ) раскрывает еще одну, важнейшую, содержательную составляющую романной формы / конструкции - разговор героя с «неведомыми читателями», к которым он обращает свое слово, проясняет написанное, раскрывает «азы» великой книги цивилизации, человеческой истории и Единого Государства с его Часовой Скрижалью, Личными Часами, Материнской Нормой, Зеленой Стеной, Благодетелем, «системой научной этики», единой государственной наукой, государственной логикой и «вечным, великим ходом всей Машины» (4, 136). Сопоставляя роман «какого-нибудь, скажем, 20-го века» (4, 134), автору / писателю которого не приходилось объяснять, что
такое «пиджак» (первый «концепт» конспекта), «квартира», «жена», и один из «величайших из дошедших до нас памятников древней литературы - «Расписание железных дорог» (замятинский сарказм очевиден) и «Скрижаль» Единого Государства («графит и алмаз». 4, 134), Д-503 не только поет гимн Скрижали («Скрижаль. Вот сейчас со стены у меня в комнате сурово и нежно в глаза мне глядят ее пурпурные на золотом фоне цифры. Невольно вспоминается то, что у древних называлось «иконой» и мне хочется слагать стихи или молитвы (что одно и то же). Ах, зачем я не поэт, чтобы достойно воспеть тебя, о Скрижаль, о сердце и пульс Единого Государства». 4, 134), но и раскрывает структурный образ / конструктивную форму «героя» современности, нумера Единого Государства: «Часовая Скрижаль каждого из нас наяву превращает в стального шестиколесного героя великой поэмы. Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту, мы, миллионы, встаем как один» (4, 135. Курсив мой. - А. В ).
4-я запись (конспект: ДИКАРЬ С БАРОМЕТРОМ. ЭПИЛЕПСИЯ. ЕСЛИ БЫ), как и 2-я, - действенно-событийна, откровенно / верно фиксирующая / описывающая («Я пишу, ничего не утаивая». 4, 136) начало «неясности», непонимания в «ясной» жизни героя, перехода к основной романной теме «сердца» («С легким замиранием сердца я огляделся кругом». 4, 136), души, психологии: Д-503 попадает (по наряду) в аудитори-ум 112 (вибрирующее, интегральное число 4 : 1 + 1 + 2), слушает «лекцию» о музыке, «математической композиции» (4, 137) - с «иллюстрациями», «иронической» притчей о дикаре и барометре и демонстрацией - по контрасту - «музыки Скрябина - 20-й век» -в исполнении Ь330 («Я был просто поражен. ее неожиданным появлением на эстраде. Она была в фантастическом костюме древней эпохи <.> Села, заиграла. Дикое, судорожное, пестрое, как вся тогдашняя их жизнь, - ни тени разумной механистичности. <.> Да, эпилепсия - душевная болезнь -боль. <.> дикое, несущееся, попаляющее солнце - долой все с себя - все в мелкие клочья». 4, 137) и «нашей, теперешней музыки»: «Хрустальные хроматические ступени сходящихся и расходящихся бесконечных
рядов - и симмирующие аккорды формул Тэйлора, Маклорена, целотонные, квадратногрузные ходы Пифагоровых штанов, грустные мелодии затухающе-колебательного движения; переменяющиеся фраунгоферо-выми линиями пауз яркие такты - спектральный анализ планет. Какое величие! Какая незыблемая закономерность» (4, 137). Затем «стройными рядами, по четыре», «все выходили из аудиториума», Д-503 ждет «милую О», он «получил удостоверение на право штор» (4, 137), «в 21. опустил шторы», «потом показал ей свои «записи» и «говорил -кажется очень хорошо - о красоте квадрата, куба, прямой» (4, 138). О «так очаровательно-розово слушала - и вдруг из синих глаз слеза, другая, третья - прямо на раскрытую страницу (стр. 7-я)» - «Милый Д, если бы только вы, если бы» (4, 138).
Эта «запись» великолепно раскрывает замятинскую интегральную формулу романной - психологической и математической -композиции («математик - причина, музыка следствие». 4, 137), синтезирующей «древнее» и «новое». Выделим конструктивный / философский смысл «целотонных, квадратогрузных» «ходов» Пифагора, древнегреческого философа (IV в. до н. э.), открывшего геометрическую теорию целых чисел (числа простые, квадратные: 4 = 2 х 2; 9 = 3 х 3, прямоугольные: 6 = 3 х 2, 8 = 4 х 2, трехугольные: 3 = 1 + 2; 6 = 1 + 2 + 3 и так далее), арифметическую теорию лиры (зависимость высоты звука от длины струны: отношение 2/1 соответствует октаве, 3/2 - квинте; 4/3 -кварте) и разработавшего учение о «гармонии сфер» («единое» - монада - неопределенная материя (диада) - числа - объемы / фигуры - четыре элемента - живая сфера Вселенной, которая вращается вокруг самой себя и внутренние элементы которой соотносятся между собой как известные пропорции 2/1, 3/2, 4/3) [11].
Если «запись» является первой «простой», отдельной единицей / формой разворачивающегося перед нами текста «Мы», то второй уровень «конструкции» образует «квадрат», четыре записи.
Запись 5-я в конспекте начинается со слова «квадрат» (4, 138), продолжает разговор Д-503 с «неведомым читателем» и рассказывает «ему. о себе, о своей жизни» («я все время в... квадратном положении» 4, 138), «о
высочайших вершинах в человеческой истории» (4, 139): любви и голоде, войне и мире, пище и блаженстве и о своем «внутреннем иксе» («какой-то четырехлапый икс» 4, 139), «странном чувстве внутри» (4, 139).
«Автор» осознает свои «записи» как тончайший сейсмограф (4, 139): они «дадут кривую даже самых незначительных мозговых колебаний» (4, 139). Интересно обратить внимание на конструктивную вертикаль в «записи» - примечание к слову «хлеб»: «Вероятно, из религиозных предрассудков дикие христиане упрямо держались за свой «хлеб»; Это слово у нас сохранилось только в виде поэтической метафоры: химический состав этого вещества нам неизвестен» (4, 138) и внутренние колебания Д-503 - предчувствие, предвестие катастроф: «ведь иногда именно такие колебания служат предвестником —
А вот уже абсурд, это уж действительно следовало бы зачеркнуть: нами введены в русло все стихии - никаких катастроф не может быть» (4, 139).
Конспект 6-й записи на первое место ставит «СЛУЧАИ» (4, 139), и запись, действительно, показывает нечто «непредвиденное, непредвычислимое» (4, 140), что случилось с автором. Ь330 берет Д-503 в «Древний Дом», и он «почувствовал себя захваченным в дикий вихрь древней жизни» (4, 141). Важную роль в структуре этой записи играют образ зеркала и мотив игры, которые имеют не только психологический, но и конструктивный смысл.
В записи 7-й («конспект: РЕСНИЧНЫЙ ВОЛОСОК. ТЭЙЛОР. БЕЛЕНА И ЛАНДЫШ». 4, 143) Д-503 «необъяснимо» осознает, что он болен: ночью ему снится сон («зеленое - оранжевое - Будда - сок - <.> Раньше я никогда не видел снов <.> мы-то знаем, что сны - это серьезная психическая болезнь». 4, 143), днем «сквозь стеклянные стены» его «алгебраического мира» («снова ресничный волосок». 4, 144) входит «что-то неприятное»: он встречается с 8-4711 (интегральное число 4 : 4 + 7 + 1 + 1 = 13; 1 + 3 = 4), своим «двояким» хранителем, читает в газете
о «неуловимой организации, ставящей себе целью освобождение от благодетельного ига Государства» (4, 144), общается с очаровательной О, у которой «простой, круглый ум» (4, 145): «- Вы идете к шпионам. фу! А я было достала для вас в Ботаническом музее
веточку ландышей. <...> Я не пошел в Бюро хранителей: делать нечего, пришлось идти в Медицинское бюро, там меня задержали до 17. А вечером. вечером пришла ко мне О. Шторы не были спущены. Мы решали задачи из старинного задачника: это очень успокаивает и очищает мысли» (4, 145).
Запись 8-я («конспект: ИРРАЦИО-
НАЛЬНЫЙ КОРЕНЬ. R-13. ТРЕУГОЛЬНИК». 4, 146) завершает построение второго «квадрата», закольцовывает второй композиционный фрагмент романа (упоминаемый в
5-й записи образ поэта R-13 - и «старый приятель», «поэт R-13» и с ним розовая О в записи 8-й). Д-503 признается в том, что с ним «еще в школьные годы» «случился V-1» («этот иррациональный корень врос в меня, как что-то чужое, инородное, страшное, он пожирал меня - его нельзя было осмыслить, обезвредить, потому что он был вне ratio»
4, 147), и снова ощущает в себе этот иррациональный корень («мне было жутко остаться с самим собой» 4, 147). Он пошел к R-13 (интегральное число 4:1+3) в комнату / «клетку» на «седьмом этаже», где и «угрелся, отошел» в своем «треугольнике»: «И все-таки я, он и О - мы треугольник, пусть даже и неравнобедренный. <.> Мы - семья. И так хорошо иногда хоть ненадолго отдохнуть, в простой, крепкий треугольник замкнуть себя от всего, что.» (4, 148).
Следующие две записи (9 и 10-я) органично продолжают конструкцию текста, выстраивая первую десятку глав, и вместе с тем намечают подвижную, гибкую зону перехода в новую часть / сферу романной структуры.
Запись 9-я - «торжественная литургия Единому Государству» («Площадь Куба.
Шестьдесят шесть мощных концентрических кругов: трибуны. И шестьдесят шесть рядов: тихие светильники лиц.». 4, 148), величественная поэма в честь праздника правосудия, «победы всех над одним, суммы над единицей» (4, 149) с ямбами и хореями («Негрские губы», R-13) Государственных Поэтов, «поэтизирующих приговор» государственному преступнику, «безумцу» («руки перевязаны пурпурной лентой». 4, 149), и три «чугунных жеста» нечеловеческой руки Благодетеля: «по старому обычаю - десять женщин увенчивали цветами еще не высохшую от брызг юнифу Благодетеля. Он мед-
ленно спускается вниз, медленно проходит между трибун.
- Да, что-то от древних религий, что-то очищающее, как гроза и буря - было во всем торжестве» (4, 150).
10-я запись Д-503 - внутренне драматичная, любовно-гибельная. «Отдистиллиро-ванный», прозрачный после «вчерашнего дня» герой «спустился вниз» и «за столиком контролерши» - «ее имя Ю, впрочем, лучше не назову ее цифр, потому что боюсь, как бы не написать о ней чего-нибудь плохого. Хотя, в сущности, это - очень почтенная пожилая женщина» (4, 150; заметим, что имя Ю в начертании соединяет графику имен I и О), получает письмо от I («это было официальное извещение, что на меня записался нумер Г330». 4, 151) - и тут все «закрутилось»: «белая ночь», «сердцу» тесно, I - «вся. оттуда, из дикой древней страны снов» (4, 151), Д - «мембрана», он «отстегнулся от земли и самостоятельной планетой, неистово вращаясь, понесся вниз, вниз - по какой-то невы-численной орбите» (4, 153).
«Я гибну. Я не в состоянии выполнять свои обязанности перед Единым Государством. Я.» (4, 154) - обрывается 10-я запись.
Запись 11-я уже внешне - «конспект» без конспекта («НЕТ, НЕ МОГУ, ПУСТЬ ТАК, БЕЗ КОНСПЕКТА». 4, 154), двухчастная запись с интервалом «через 20 минут» (4, 155) раз / отграничивает один (десятиглавный) фрагмент романной конструкции от другого и намечает второй большой структурный сегмент - до и включая 20-ю запись («конспект: РАЗРЯД. МАТЕРИАЛ ИДЕЙ. НУЛЕВОЙ УТЕС»). Внутри этой части записи 11 и 12-я продолжают и завершают «квадрат» глав 9-12 и вписываются в романный «квадрат» 11-14-й записей.
В первом фрагменте записи 11-й Д-503 «перед зеркалом» (4, 155) собственного «я» ощущает / переживает свое раздвоение: «Вот я - он.<.> А я настоящий, я - не-он.» (4, 155) и записывает «это, чтобы показать, как может странно запутаться и сбиться человеческий - такой точный и острый - разум» (4, 155). Второй фрагмент - «через 20 минут» - подтверждает и конкретизирует эту мысль и Д-ситуацию: «двухмерный мир» записи, «плоскости бумаги» «в зеркале» разговора и столкновения Д-503 и Я-13 включил в
себя и выразил «четырехмерное», мировое пространство: «райскую поэмку» (4, 156), «древнюю легенду о рае» (4, 156), о Боге и диаволе, об Адаме и Еве и коллизии современные: «четвертый влез в наш треугольник» (4, 156), «дикий крик» ревности, «корчи» одинокого «я»: «Я - один. Или вернее: наедине с этим, другим «я» <.> Неужели все это сумасшествие - любовь, ревность, -не только в идиотских древних книжках? <.> Конец! Треугольник наш - развалился. Я - один <.> Небо задернуто молочнозолотистой тканью, если бы знать: кто - я, какой - я?» (4, 157). Вот основной вопрос замятинского романа.
Идея и содержание 12-й записи - надежда, «заговор» на выздоровление: незначительное само по себе происшествие - встреча в вагоне подземной дороги с ангелом-хранителем («двоякоизогнутое») и чтение последней книги Я-13 - укрепляюще подействовало на Д-503 и вызвало размышления об «ограничении» бесконечности, истине, поэзии, которыми он и делится с «неведомыми читателями».
Следует обратить особое внимание на одну немаловажную деталь в этой записи, дающую возможность по-новому взглянуть на структурно-конструктивные особенности романа. Д-503 наслаждается сонетом, озаглавленным «Счастье» («это редкая по красоте и глубине мысли вещь». 4, 157) и приводит «первые четыре строчки», кольцевая рифмовка которых дает формулу: «дважды два - четыре в мире» (4, 157). Эта мысль потом получает развитие в размышлении героя: «Истина - одна, и истинный путь - один, и эта истина дважды два, и этот истинный путь -четыре» (4, 158). Но подлинный Автор (Е. Замятин) использует всю содержательность формы сонета. И записи 13 и 14-я, каждая из которых имеет свое наполнение и структурную связь с предыдущими и последующими главами, органично завершает первый романно-конструктивный «сонет».
В 13-й записи Д-503 рассказывает своим «планетным читателям» о «совершенно невероятном происшествии», о «полном невероятностей» дне из жизни «падшего ангела» (4, 161): «телефонный звонок» Г330, «как я ее —», «мы одно» (4, 159), «мы шли двое -одно», «мы больны», «мы взяли аэро», «мы оторвались от земли» (4, 160), «раскрылось
сердце широко - еще шире: - настежь», «не было розового талона, не было счета, не было Единого Государства, не было меня», «я -вселенная», «как я полон! Если бы вы знали: как я полон» (4, 161). 14-я запись («конспект: МОЙ. НЕЛЬЗЯ. ХОЛОДНЫЙ ИОЛ». 4, 161) показывает драматические коллизии нового положения Д-503: «ведь я теперь живу не в нашем разумном мире, а в древнем, бредовом, в мире корней из минус единицы», и когда в комнату врывается «радостный розовый вихрь» и «шторы падают» - «вдруг ясно чувствую: до чего же все опустошено, отдано. Не могу, нельзя. Надо - и нельзя, .стало страшно» (4, 162). И три финальные строчки 14-й записи:
«Она отняла у меня Я.
Она отняла у меня О.
И все-таки, и все-таки» (4, 163).
Записи 15 и 16-я последовательно вводят новые обстоятельства жизни героя, Д-503, новые темы романа - строительства «Интеграла» и Газового Колокола, «зеркального моря», «двухмерной тени» и «фантазии», «руля», «души неизлечимой» («Плохо ваше дело! По-видимому, у вас образовалась душа». 4, 167). В 15-й - эллинговой - записи перед читателем предстает корпус «ИНТЕГРАЛА»: «изящный удлиненный эллипсоид из нашего стекла - вечного, как золото, гибкого, как сталь. Я видел: изнутри крепили к стеклянному телу поперечные ребра - шпангоуты, продольные - стрингера; в корме ставили фундамент для гигантского ракетного двигателя (4, 164. По зеркальному конструктивному принципу Е. Замятин дает в этом описании образ структуры интегрального романа. Можно сказать и о существенной роли в композиции глав / новелл финальных «пунктов», последних «мазков» в записи, показывающих высшее напряжение, высший пик и поворотный момент мыслей, настроений, чувств героя. Например, финал 15-й записи: «Что со мной? Я потерял руль <.я не знаю, куда мчусь: вниз - и сейчас обземь, или вверх - ив солнце, в огонь (4, 165); финал записи 16-й: «сердце - легкое, быстрое, как аэро, и несет, несет меня вверх. Я знал: завтра - какая-то радость. Какая?» (4, 168).
Записи 17-20-я выстраивают пятый «квадрат» романной структуры, завершающий второй десятеричный сегмент структу-
ры «Мы», и следуют в соответствующем «сейсмограммном» движении.
В записи 17-й («конспект: СКВОЗЬ СТЕКЛО. Я УМЕР. КОРИДОРЫ». 4, 168) отчетливо выделяются две части, помеченные в тексте тремя «звездочками» и фиксирующие не просто «новые неизвестные» в «моем уравнении» / «уравнении» Д-503, «странные происшествия» (4, 170) в Древнем Доме или «игру» его «больной фантазии» (4, 170), но первый временной обрыв / разрыв в «сейсмограмме» существования, в том числе письменного, героя: «я умер». - «я был мертв». - «я воскрес» (4, 170) - «ее глаза раскрылись мне - настежь, я вошел внутрь. <.> мы пошли вместе с нею, вместе с нею -двое - одно. <.> она шла так же, как и я -и слушала музыку: мою чуть слышную дрожь» (4, 171). Конспект 18-й записи «ЛОГИЧЕСКИЕ ДЕБРИ. РАНЫ И ПЛАСТЫРЬ. БОЛЬШЕ НИКОГДА» точно соответствует трем частям повествования. Первый фрагмент воссоздает «неведомые и жуткие дебри» во сне и в яви, сознании и подсознании героя: «И я не знаю теперь: что сон - что явь; иррациональные величины прорастают сквозь все прочное, привычное, трехмерное. (4, 172) <.> И я с прискорбием вижу, что вместо стройной и строго математической поэмы в честь Единого Государства - у меня выходит какой-то фантастический авантюрный роман. Ах, если бы и самом деле это был только роман, а не теперешняя моя, исполненная иксов, У-1 и падений жизнь» (4, 173). Второй фрагмент «ВЕЧЕРОМ» пунктирно продолжает линию Д-503 -контролерша Ю: «Я чувствую: весь облеплен ее улыбкой - это пластырь на те раны, какими сейчас покроет меня это дрожащее в моих руках письмо» (4, 174) и, наконец, фрагмент третий - «ПИСЬМО» - письмо О - одно из лучших женских писем в романах XX века: «Я не могу без вас - потому что я вас люблю <.> Больше никогда. Так, конечно, лучше: она права. Но отчего же - отчего —» (4, 174).
Запись 19 и 20-я дают «разряды» напряжения в жизни героя - Д-503 - на событийном и нравственно-философском уровнях. В 19 главке Д-503 получает письмо от Г330 - и не хочет быть «чужими шторами» («не хочу и все». 4, 176), в 13-ом аудиториуме (13 -интегральное число 4:1+3) встречается глазами с О, которая только что «подхватила
ребенка («живую иллюстрацию»),
. сдвинула на середину стола («она, я и стол на эстраде - три точки, и через эти точки прочерчены линии, проекции каких-то неминуемых, еще невидимых событий». 4, 176), и потом делает то, что так страстно хотела О («повернут выключатель, мысли гаснут, тьма, искры - ия через парапет вниз»). 20-я запись, завершающая вторую десятку глав романа, - центральная, вершинная в разговоре Д-503 со своими читателями, остро ставящая вопросы права и морали, человеческой истории и мысли: «человеческая история идет вверх кругами - как аэро. <.> Мы пошли от нуля вправо - мы вернулись к нулю слева и потому: вместо плюса нуль - у нас минус нуль. <.> Что из того, что лишь толщиною ножа отделены мы от другой стороны Нулевого Утеса <.> по острию ножа идет путь парадоксов - единственно достойный бесстрашного ума путь» (5, 106).
Запись 21-я начинает третью десятку глав романа, первую «четверку» глав в ней и вторую структурную половину романной конструкции, шестой «квадрат» записей. Характерно, что она открывается образом автора, осознанием Д-503 своего «авторского долга» (5, 106) и поисками «ключей» «к раскрытию всех неизвестных» (5, 106) - в I, Древнем Доме. Вторая часть этой записи «ВЕЧЕРОМ» - как бы введение «в великий День Единогласия»: Д-503 разговаривает с Ю, работающей на Детско-воспитательном заводе и считающей, что «самая трудная и высокая любовь - это жестокость» (5, 108), читает ей «отрывок из своей 20-й записи» (5, 108), и Ю, полагающая, что «Д - «тоже дитя», заявляет: «Я думаю, что я должна решиться. ради вас» (5, 108). Ночной сон Д-503 был странный (фрейдистский): «Я перебираю ногами, как лошадь. Я люблю деревянный стул: неудобно, больно» (5, 108-109).
В двух следующих записях - 22 и 23-й -воссоздаются такие «происшествия»: «оцепеневшие волны», «растворение кристалла», которые при кажущейся «маловажности» по своему внутреннему существу являются «знаками» / сигналами надвигающейся «катастрофы». В 22-й записи «на полном ходу» соскочила «гайка из наших рядов»: «Мы шли, как всегда <.> навстречу нам четырехугольник: по бокам, впереди, сзади -стража, в середине - трое, на юнифах этих
людей - уже нет золотых нумеров и все до жути ясно <.> упруго гибкая женская фигура. с криком: «Довольно. Не сметь!» -бросилась прямо туда, в четырехугольник. <.> Двое из стражи - наперерез ей <.> и не рассуждая: можно, нельзя, нелепо, разумно» Д-503 «кинулся в эту точку» (5, 109). Спасает Д-503 все тот же 8, засвидетельствовавший, что «нумер Д-503 - болен и не в состоянии регулировать своих чувств» (5, 110) -и вот Д-503 «снова свободен, то есть, вернее, снова заключен в стройные, бесконечные, ассирийские ряды» (5, 110). Герой «Мы», ощущающий себя и «мостом», «по которому только что прогрохотал древний железный поезд», и «микробом» в Едином Государстве, завершает запись вопросом, идейное и композиционное значение которого трудно переоценить: «Что если сегодняшнее, в сущности маловажное происшествие - что если все это только начало, только первый метеорит из целого ряда грохочущих горящих камней, высыпанных бесконечностью на наш стеклянный рай?» (5, 110). Запись 13-я (первые слова: «ЦВЕТЫ. РАСТВОРЕНИЕ КРИ-
СТАЛЛА. ЕСЛИ ТОЛЬКО») - запись «цветения» («Сегодня пришло это раз - в тысячу лет». 5, 111): «Я - наверху, у себя в комнате. В широко раскрытой чашечке кресла I <.> Я - кристалл, и я растворяюсь в ней, в I <.> она- это не она, а Вселенная. <.> мы одно» (5, 111), но внутри этой записи - «крест», вопросы - «крючочки», ответы на которые впереди: «Чулки - брошены у меня на столе на раскрытой (193-й: интегральное число 4:1+9+3=13:1+3) странице моих записей. Второпях я задел за рукопись, страницы рассыпались и никак не сложить по порядку.
- И ты не побоишься пойти за мной всюду, до конца - куда бы я тебя не повела?
- Ах да: а как ваш «Интеграл» - все забываю спросить - скоро?
.Почему она вдруг об «Интеграле»?.»
Запись 24-я - канунная («завтра - День Единогласия». 5, 113) - состоит из трех повествовательных частей: первая (в конспекте «ПРЕДЕЛ ФУНКЦИИ») - аналитически-чувственная («В том-то и ужас, что даже теперь, когда логическая функция проинтегрирована, когда очевидно, что она явно включает в себя смерть, я все-таки хочу ее губами, руками, грудью, каждым миллиметром.». 5, 113), вторая «ВЕЧЕРОМ» - информацион-
но-представительная и одновременно драматическая: Д-503 объясняет «неведомым читателям», что такое День Единогласия (в конспекте «ПАСХА»: «Мне кажется, для нас -это нечто вроде того, что для древних была их «Пасха». 5, 114), день ежегодных выборов Благодетеля («самые выборы имеют значение скорее символичное: напомнить, что мы единый, могучий, миллионноклеточный организм, что мы - говоря словами «Евангелия» древних - единая Церковь». 5, 114). Внутренняя коллизия Я и Мы, Д-503 и Единого Государства, единой Церкви так велика, что из-под пера Д-503 выходит такое кощунственное признание: «Я хочу одного: I <.> И то, что я написал сейчас о Единогласии (выше было слово «монофонии». - А. В ), это все не нужно, не то, мне хочется все вычеркнуть, разорвать, выбросить. Потому что я знаю (пусть это кощунство, но это так): праздник только с нею» (5, 114-115). Третья часть 24-й записи состоит из одного слова: «НОЧЬ» (5, 115).
Вторая четверка записей (25-28-я) в третьей десятке романных глав - катастрофическая, кульминационная. Контекст 25-й записи и содержательно прямо, и ассоциативно-метафорически показывает: «СОШЕСТВИЕ С НЕБЕС. ВЕЛИЧАЙШАЯ В ИСТОРИИ КАТАСТРОФА. ИЗВЕСТНОЕ КОНЧИЛОСЬ» (5, 155). Запись состоит из двух частей, передающих пульсацию «невероятных», «головокружительных» событий дня Единогласия: сошествие с небес Благодетеля («он - новый Иегова. такой же мудрый и любяще-жестокий, как Иегова древних; <.> белый, мудрый Паук - в белых одеждах Благодетель, мудро связавший нас по рукам и ногам благодетельными тенетами счастья». 5, 115), «предвыборное молчание» («сейчас было, как у древних перед грозой». 5, 116), «тысячи рук взмахнули вверх - «против» («я увидел бледное, перечеркнутое крестом лицо I, ее поднятую руку». 5, 117) - и «будто на пожаре у древних» Д-503 выносит I на руках: «сердце во мне билось - огромное <.> И пусть там что-то разлетелось вдребезги - все равно! Только бы так вот нести ее, нести, нести» (5, 117). Записи на этой странице «истории болезни» Д-503 о том, как он «пропорол толпу» («как таран»), «схватил за шиворот Я», «с маху ударил его по голове» (5, 117) - психологически верные, худо-
жественно проникновенные, полифоничные. Вторая часть записи: «ВЕЧЕРОМ, 22 часа» (5, 117) - попытка осмысления и понимания случившегося, и не случайно вся она пронизана вопросительными интонациями: «Неужели обвалились спасительные вековые стены Единого Государства? Неужели мы опять без крова, в диком состоянии свободы - как наши далекие предки? Неужели нет Благодетеля?» (5, 117). «И кто я сам: «они» или «мы» -разве я - знаю?» - «Ты понимаешь, что все известное кончилось? Новое, невероятное, невиданное.
- Слушай: если завтра не случится ничего особенного - я поведу тебя туда - ты понимаешь? - Что будет завтра? Во что я обращусь завтра?» (5, 118). Д-503 - «точка», а «в точке больше всего неизвестностей» (5, 118).
В записи 26-й - «странное состояние» Д-503 на «следующий день» после битвы / выборов: «необычного четырехуголъного
солнца» как будто нет, «наш мир - еще существует» («или. генератор уже выключили, а шестеренки - на четвертом обороте замрут». 5, 118), в единой Государственной Газете строки о единогласном избрании в 48-й раз все того же Благодетеля и предстоящем на днях важном Государственном акте (5, 118-119), на городском проспекте «четырехуголъный листок бумаги» с «ядовито-зелеными буквами: МЕФИ». Д-503 «сорвал листок». 5, 119), ощущение «жуткой сыпи», «шума воспаленной крови» («пульс все чаще и, может быть, сегодня, когда я с I попаду туда, будет 39, 40, 41 градус - отмеченные на термометре черной чертой». 5, 119-120), внутренний смех на эллинге: «Представьте, что вы на древнем аэроплане, альтиметр 5000 метров, сломалось крыло, вы турманом вниз, а по дороге высчитываете: завтра.» (5, 120).
В конспекте 27-й записи - «НИКАКОГО КОНСПЕКТА - НЕЛЬЗЯ», в двух частях -запись с интервалом в сутки, до и после «открытия» другого - за Зеленой Стеной - мира, основное в записи - это описание-воспоминание «невероятного», «неожиданного»,
«необычного», пережитого Д-503: «Солнце. Это были какие-то живые осколки, непрестанно прыгающие пятна, от которых слепли глаза, голова шла кругом» (5, 121); «под ногами не плоскость - понимаете, не плоскость, - а что-то отвратительно-мягкое, по-
датливое, живое, зеленое, упругое <.> на поляне - люди <.> вороные, рыжие, золотистые, караковые, чалые, белые люди - по-видимому, люди» (5, 121), речь («безумная») I на камне: «мы разрушим эту Стену - все стены, чтобы зеленый ветер из конца в конец - по всей земле <.> Я чувствовал себя над всеми, я был я, отдельное, мир (5, 122), <.> она улыбается легко, весело, и я улыбаюсь, земля -пьяная, веселая, легкая - плывет» (5, 123).
28-я запись («конспект: ОБЕ. ЭНТРОПИЯ И ЭНЕРГИЯ. НЕПРОЗРАЧНАЯ ЧАСТЬ ТЕЛА». 5, 123) завершает седьмую «четверку» глав, является четырнадцатой во втором конструктивно-композиционном «сонете»
романа (записи 15-28-я) и продолжает воссоздание «ливня событий» непосредственно после открытия «Атлантиды», новой части света, «странного и неожиданного мира» (5, 123): судьба / «дверь разверзлась с треском и выстрелила в комнату к Д-503 «обеих» - I и Ю, сталкиваются «комедия» и «трагедия» («Кто тебя знает. Человек - как роман: до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать.». 5, 124 - основной конструктивный принцип романа - «романа человека», романа о человеке), «две силы в мире - энтропия и энергия» (как говорит I: «мне ясно только одно:
I сейчас идет по самому краю <.> Я молча смотрю на ее лицо; на нем сейчас особенно явственно - темный край». 5, 124-125), и уже пошли «последние дни»: «благодетельная проверка на благонадежность» («как трудно играть комедию». 5, 126) с участием 8 иЮ -«вечером, позже узнал: они увели с собой троих <.> Разговоры - главным образом о быстром падении барометра и о перемене погоды» (5, 127).
Следующие две записи (29 и 30-я) - два разговора Д-503 на фоне «неслышной бури», падения верхнего Града («будто наверху уже низринут какой-то город». 5, 127) с О и I в Древнем Доме, «среди заглушающего логический ход мыслей пестрого шума - красные, зеленые, бронзово-желтые, белые, оранжевые цвета» - «под застывшей на мраморе улыбкой курносого древнего поэта» (5, 129), две трагические ситуации и поиски выхода из «абсурда»: «счастливой, по особенному, законченно, упруго круглой» О («Я так счастлива - так счастлива. Я - полна - понимаете: вровень с краями». 5, 128) Д-503 дает
«блестящую идею» (которая сложилась в результате взаимодействия двух цветов: «мутно-зеленое стекло стены - слева. Темнокрасная громада - впереди». 5, 128): «Я знаю, как спасти вас. Я избавлю Вас от этого: увидеть своего ребенка - и затем умереть» (5, 128). Но О с возмущением «отступила» от Д: «и вы хотите, чтобы я пошла к ней - чтобы я просила ее - чтобы я. Не смейте больше никогда мне об этом! - «Финал 29-й записи: «Я медленно иду к Древнему Дому. В сердце - абсурдная, мучительная компрессия» (5, 129).
Разговор Д с I (запись 30-я, «конспект: ПОСЛЕДНЕЕ ЧИСЛО. ОШИБКА ГАЛИЛЕЯ. НЕ ЛУЧШЕ ЛИ?» 5, 129) - и «судьбоносный», и «оправдательный»: «Я воспроизвожу этот разговор буква в букву - потому что он, как мне кажется, будет иметь огромное решающее значение для судьбы единого Государства - и больше: Вселенной. И затем -здесь вы, неведомые мои читатели, быть может, найдете некоторое оправдание мне» (5, 129). I «обрушила» на Д план захвата «Интеграла», и далее идет диалог философа от математики и «философа от революции» о «последнем числе» и «последней революции», жизни и счастье, энтропии и движении, праве и ошибке, завтра и послезавтра, «мы» и «я» / «ты». Мысль Д-503 одиноко бьется в «жутком» пространстве города: «неужели - никакого выхода, никакого пути? <.> А что если не дожидаясь - самому вниз головой? Не будет ли это единственным и правильным, сразу распутывающим все?» (5, 130-131).
И вот пошли записи четвертого десятка, четвертого романного действия, которое можно озаглавить / назвать «СПАСЕНИЕ», и первые две в этом последнем конструктивнороманном «пролете» - 31 и 32-я - завершают 8-ю «переходную» четверку глав / записей.
«Спасены» (5, 131) - начинается 31-я запись, заканчивающаяся «ясным» осознанием Д-503: «все спасены, но мне спасения уже нет, я не хочу спасения.» (5, 134 - курсив в тексте. - А. В ), а внутри главы все по конспекту: сообщение в Государственной Газете о Великой Операции - излечении от болезни, фантазии; прощение Ю: «я простил все», а она «гуртом повела детей на Операцию» («любить - нужно беспощадно, да беспощадно». 5, 133), и «прощание» с I («Голова у
меня расскакивалась, два логических поезда столкнулись, лезли друг на друга, крушили, трещали». 5, 134 - «столкновение поездов»). В 30-й записи («конспект: Я НЕ ВЕРЮ. ТРАКТОРЫ. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЦЕПОЧКА». 5, 134) Д-503 у последней черты мучительно размышляет о смерти, предчувствуя «наступление невероятного завтра», видит первых прооперированных - «медленная, грузная колонна, человек пятьдесят. не люди, а какие-то человекообразные тракторы» (5, 135), спасает «маленькую человеческую щепочку» -О («Я сейчас напишу два слова - вы возьмете и пойдете одна». 5, 137) и входит в зону «бреда» (действительности): «не бред ли в самом деле все это, что творится со мною и вокруг меня за последнее время?» «- Нет, к счастью - не бред. Нет: к несчастью - не бред» (5, 137).
Далее следует девятая четверка записей: 33-36-я, предпоследний - испытательный, перво-прощальный романный «квадрат»: «ЭТО БЕЗ КОНСПЕКТА, НАСПЕХ, ПОСЛЕДНЕЕ» (5, 138) - конспект 33-й, самой краткой, первопрощальной главы романа. «Я ухожу - в неизвестное. Это мои последние строки. Прощайте - вы, неведомые, вы, любимые, с кем я прожил столько страниц, кому я, заболевший душой, - показал всего себя, до последнего смолотого винтика, до последней лопнувшей пружины. я ухожу» (5, 138), - душевно прощается с читателями автор записей Д-503, не знающий действительного романного «конца».
Запись 34-я - трагическая ситуация постосмысления того, что случилось на испытании «Интеграла»: «трагические образы
трех Отпущенников» (5, 139), «крылатая, сверкающая, летучая, как древние валькирии» (5, 140) I, охранительное «мы знаем: Интеграл - вашим не будет!» (5, 141-142); «молекулярная дрожь» Д: «но ведь не я же -не я! Я же об этом ни с кем, никому, кроме этих белых, немых страниц» (5, 142) - и «твердая» команда: «Остановить двигатели. Конец всего» (5, 142). В центре 35-й записи -«структура излома под микроскопом» (5, 143) и «совершенный бред» стеклянного города, пригвождающий голос I: «Что вам за дело -если я не хочу, чтобы за меня хотели другие, а хочу хотеть сама - если я хочу невозможного» (5, 144) и «боль сердца» Д: «неужели у каждого такая боль, какую можно исторгнуть
изнутри - только вместе с сердцем и каждому нужно что-то сделать, прежде чем--------»
(5, 143), его сумасшедшее желание убить Ю, побежденное смехом («тут я на собственном опыте увидел, что смех - самое страшное оружие: смехом можно убить все - даже убийство». 5, 145), и «нелепая, смешная, человеческая правда» Ю («потому что я. я боялась, что если ее. что за это вы можете. вы перестанете лю . О, я не могу - я не могла бы». 5, 145), и «новая внешняя слагающая»: «С вами говорит Благодетель. Немедленно ко мне!» (5, 145).
Страницы 36-й записи - о «христианском Боге» и о «моей матери», о мировой «величественной трагедии» и о трагедии маленького человека («не нумер. не молекула. а простой человеческий кусок». 5, 147), притчи о рае и грешной земле, о болванке и молоте, о пуле и теле, крик о спасении: «но никто не слышит, никто не слышит, как я кричу: спасите же меня от этого - спасите!» (5, 147).
Последние главки - 37-40-я - четыре аритмичные записи - сейсмограммы «конца»: «огромный, до неба, железный круглый гул» (5, 148), «все спустилось, сошло с вековых рельс», «осколки некогда стройной великой Машины. посыпались» («инфузории растерянно мечутся вбок, вверх, вниз». 5, 148), «Стену - Стену взорвали» (5, 148), «острыми, черными, пронзительными, падающими треугольниками заполнили небо» (5, 148) птицы, «светопреставление», «эхо взрыва внутри» Д (в комнате I «смахнул все талоны со стола на пол, наступил на них - на себя каблуком - вот так, так - и вышел».
5, 149) (37-я запись); «десять-пятнадцать минут, жестко скрученных в самую тугую пружину» (5, 150) - прощание Д с I: «А когда ушла - я сел на пол, нагнулся над брошенной ее папиросой -
Я не могу больше писать - я не хочу больше!» (5, 151) - запись 38-я: «конспект: НЕ ЗНАЮ, КАКОЙ. МОЖЕТ БЫТЬ, ВЕСЬ КОНСПЕКТ - ОДНО: БРОШЕННАЯ ПАПИРОСКА» (5, 150); «КОНЕЦ» записи 39-й: решение Д «убить себя» («может быть, только тогда я воскресну. Потому что ведь только убитое и может воскреснуть». 5, 151), труп Я-13 («он смеялся мне в лицо». 5, 151), мифическая / анекдотическая исповедь Д-503 «двоякоизогнутому» 8: «И вдруг - мне мол-
нийно, до головы, бесстыдно ясно: он - он тоже их. И весь я, все мои муки, все то, что я, изнемогая, из последних сил принес сюда, как подвиг - все это только смешно, как древний анекдот об Аврааме и Исааке» (5, 153), последний, «апокалиптический час» Единого государства («все гибло, рушилась величайшая и разумнейшая во всей истории цивилизация». 5, 153) и последний философский диспут «в одной из общественных уборных при станции подземной дороги»: сократовская парабола старика: «Я вычислил, что бесконечности нет <.> Вселенная конечна, она сферической формы <.> мне только и надо - подсчитать числовой коэффициент. и тогда мы победим философски» (5, 153) и последний вопрос-«дерг» Д-503: «а там, где кончается ваша конечная Вселенная? Что там дальше?» (5, 154).
В этой, 39-й записи Д-503 не успел «поставить точку - так, как древние ставили крест над ямами, куда они сваливали мертвых» (5, 153). Последняя романная «точка» поставлена в 40-й записи - «конспект: ФАКТЫ. КОЛОКОЛ. Я УВЕРЕН» (5, 154). Она завершает четвертую десятку, десятую «четверку» записей / глав, закольцовывает повествование по всем содержательным нравственно-философским, эстетическим, идеологическим, психологическим и структурным, композиционным - интегральным основам, координатам и параметрам; это - последняя, постоперационная, «ясная», «разумная»,
«победная» запись: «День. Ясно. Барометр 760 <.> я здоров, я совершенно, абсолютно здоров <.> из головы вытащили какую-то занозу, в голове легко, пусто <.> мы были привязаны к столам и подвергнуты Великой Операции. На другой день я, Д-503, явился к Благодетелю и рассказал ему все, что мне было известно о врагах счастья <.> Вечером в тот же день - за одним столом с ним, с Благодетелем - я сидел (впервые) в знаменитой Газовой Комнате. Привели ту женщину. ее ввели под колокол - и она все-таки не сказала ни слова» (5, 154). Глава строится в том же масштабе, на том же «соотношении», что и весь роман, - 4/3: по тексту -«Барометр 760» (7 + 6 + 0 = 13 : 1 + 3 = 4), «написал двести двадцать страниц»
(220 : 2 + 2 + 0 = 4), знакомый нумер аудито-риума 112 (1 + 1 + 2 = 4), «так повторялось три раза» (5, 154). Финальный абзац 40-й
записи обозначает цивилизационный рубеж, Стену «на 40-м проспекте»: «Но на поперечном, 40-м проспекте удалось сконструировать временную стену из высоковольтных волн. И я надеюсь - мы победим. Больше: я уверен - мы победим. Потому что разум должен победить» (5, 154).
Таким образом, Евг. Замятин блестяще справился со своей «конструктивной» художественной задачей - написал «прекрасный» роман о человеке, человеческой душе, современном «кризисе гуманизма» (А. Блок) и о человечестве, судьбе цивилизации, «морфологии истории» (О. Шпенглер), включаясь тем самым своим диагностическим и прогностическим творением в интеллектуальную, гуманистическую «повестку дня» XX века.
Роман Е. Замятина «Мы» - не просто утопический или антиутопический, дистопи-ческий, какатопический романный жанр (о чем много писалось и пишется в последнее время), это синтетический, полифонический русский роман, написанный в размере мировом, вселенском, цивилизационном (в масштабе, соотношении микро- и макрокосма: четырехмерного мира и трехмерной / человеческой реальности), - один из оригинальных, новаторских образцов романной формы XX столетия.
«Мы» Евг. Замятина - трагический роман, или, точнее, роман-трагедия, объединяющий, синтезирующий в своем содержательном строе, структуре (40 «записей») «историю души» / «болезнь души» и роман-событие, «роман-катастрофу», историю
«смерти» и «воскресения». И в этом жанрово-конструктивном плане замятинский роман «архитектурно» необычен и выразителен. Невольно возникает композиционная аналогия с «сорока колоннами» и «сорока окнами» купола собора Святой Софии Премудрости Божией, построенного в 6 в. н. э. в Константинополе и зримо воплотившего «идею храма: четырехугольного в плане <.>, с колоссальным сферическим куполом <.>, вознесенного на головокружительную высоту»; «купол опирается на 4 громадных столба, 40 колонн дорогого мрамора поддерживают обширные хоры», - «с массой света» из сорока окон» [12, 13] - 40 путей вовне и вовнутрь. 40 записей Д-503 - 40 «окон» замя-тинского «романа-храма», захваченного «разумом».
Вторая «конструктивная» аналогия с современным нашим термо<->метром / «градусник», которым мы измеряем температуру человеческого тела / души. На 42-градусной шкале термометра человека и человечества Е. Замятин - вместе с автором записей «Мы» -отметил «черной чертой 40 глав - градусов». Так что «Мы» с полным правом можно назвать «романом 40-го градуса», «романом черты».
Понятно, что такой роман и мифологичен, неомифологичен, и антимифологичен по своей природе, точнее Е. Замятин создал один из романных «мифов» XX века (в русской литературе первой трети XX века «Огненный ангел» В. Брюсова, «Петербург» А. Белого, «Странствия и приключения Никодима Старшего» А. Скалдина, «Чевенгур» А. Платонова). Мифологической символикой наполнены все числовые выражения романной конструкции: «четыре - символ. целостности, универсальности мироздания», «тройка символизировала божественный разум, духовный порядок, гармонию микромакромиров, совершенство, небо», число шесть является символом сотворения Вселенной, жизненной силы, <.> борьбы добра со злом», «число восемь - символом космического равновесия, микро- и макрокосма», «число сорок символизирует цельный цикл в процессе божественных свершений или определенную неделимую целостность <.> цикл жизни или нежизни» [14]. М.М. Маковский в «Сравнительном словаре мифологической символики в индоевропейских языках» приводит еще два значения числа «сорок»: «в тохарских языках: 8гцк - смерть (циклическое чередование жизни и смерти) и 8агк - болезнь» [14, с. 596].
В статье «Генеалогическое дерево Уэллса» Е. Замятин назвал свой роман «Мы» в ряду современных европейских / русских «фантастических романов», продолжающих и развивающих «органику» / генетику уэллсовского «нового литературного жанра», «новой, оригинальной литературной формы». В зеркале синтетических представлений Е. Замятина об Уэллсе-художнике: «сплавы идей», «рядом: математика и миф, физика и фантастика, чертеж и чудо, пародия и пророчество, сказка и социализм», «архитектор, построивший воздушные замки научных сказок, и архитектор, построивший шести-
этажные каменные громады бытовых романов - один и тот же Уэллс», «вся колоссальная, космическая шахматная доска помещается внутри микрокосма - человека», «в социально-фантастических романах Уэллса -сюжет - всегда динамичен, построен на коллизиях, на борьбе, фабула - сложна и занимательна» [15] - еще отчетливее выступают особенности «полифонической конструкции» романа «Мы» - «романа воспитания души» и «романа - предупреждения» современного человека и человечества: «надо поторопиться лечить «болезнь» разума, поубавить гордыню: «мы победим. разум должен победить».
1. Воронский А.К. Евгений Замятин // Ворон-ский А.К. Искусство видеть мир. Портреты. Статьи. М., 1987. С. 121. Впервые напечатано в журнале «Красная новь». 1922. № 6.
2. Замятин Евг. // Русское искусство. 1923. № 2-3. С. 59. Далее цитируется по этому изданию в тексте.
3. Ланин Б.А. Роман Е. Замятина «Мы». М., 1992.
4. Струве Н. Православие и культура. М., 1992. С. 253-258.
5. Лахузен Т., Максимова Е., Эндрюс Э. О синтетизме, математике и прочем. Роман («Мы») Е.И. Замятина. СПб., 1994.
6. Скороспелова Е.В. Замятин и его роман «Мы». М., 1999.
7. Кольцова Н. // Вопр. литературы. 1999. № 5.
8. Полякова Л.В. Евгений Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи. Тамбов, 2000.
9. Пискунова С. // Вопр. литературы. 2004. № 6. С. 99-114.
10. Замятин Евг. // Знамя. 1988. Кн. 4, 5. Далее роман цитируется по этому изданию с указанием номера журнала и страниц в тексте.
11. См.: Каратини Р. Введение в философию. М., 2003. С. 79-82.
12. См.: Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат. Изд. 7. Т. 4. С. 262;
13. Розов В. // Наука и религия. 1989. № 3.
14. См.: Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. М., 1996. С. 88-397.
15. См.: Замятин Евг. Мы: Роман, повести, рассказы, пьесы, статьи и воспоминания / сост. Е.Б. Скороспелова. Кишинев, 1989. С. 582, 590, 595, 599, 604, 605, 607, 608.
Поступила в редакцию 2S.04.2005 г.
ТРАДИЦИИ РОМАНТИЧЕСКОЙ ЖИВОПИСИ И ПЕЙЗАЖНАЯ ОБРАЗНОСТЬ ДИККЕНСА
О.Ю. Богданова
Bogdanova, O.Y. Traditions of romantic painting and Dickens’s landscape imagery. The article looks at the issue of C. Dickens’s interaction and polemics with the romantic tradition. The juxtaposition of the literary poetics of nature with the landscape painting of romanticism is used as the basis to determine principles of the functioning of romantic elements in Dickens’s novels ‘David Copperfield’ (1850) and ‘Great Expectations’ (1861).
Чарльз Диккенс (1812-1870) знаменит как крупнейший писатель-реалист XIX века. Но при этом романтическое начало характеризует различные аспекты его творчества, о чем неоднократно писали отечественные и зарубежные литературоведы [1-6]. Отношение Диккенса к романтизму не было однозначным. Известно его неприятие романтического эгоцентризма, подчеркнутой противопоставленности личности обществу. Ха-
рактерно его высказывание в письме одному начинающему литератору: «Поэту не следует вечно толковать о своем недовольстве жизнью и внушать другим, что они должны быть недовольны ею. Предоставьте Байрону его мрачное величие, а сами стремитесь услышать:
В деревьях - речь, в ручье журчащем - книги, В камнях - науку, и во всем - добро» [7].
