CC BY
83
ента на продуктивный поиск идеи художественного произведения.
1. Кондаков Н.И. Логический словарь. М., 1971.
2. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1964. С. 482.
3. Зенкин А.А. // Вопр. философии. 2000. № 10. С. 79-90.
4. Касавин И.Т. // Вопр. философии. 2003. № 5. С. 25.
5. Овчинников Н.Ф. // Природа. 982. № 10. С. 56.
6. Делез Ж. Логика смысла. М., 1995.
7. Пономаренко И.Н. Симметрия и асимметрия в лингвистике текста. Краснодар, 2005.
8. Исаева Л.А. Художественный текст: скрытые смыслы и способы их представления. Краснодар, 1996. С. 67.
9. Пастернак Б.Л. Доктор Живаго: роман. М., 1989.
10. Shaw B. // Selected Works. M., 1958. P. 95-145.
11. Оруэлл Дж. Скотный двор и сборник эссе: книга для чтения на английском языке. СПб., 2004.
12. Брандес М.П. Стилистика текста. Теоретический курс. М., 2004. С. 51.
13. Muecke D.C. The Compass of Irony. Lnd., 1969.
14. Гегель. Соч. М., 1934. Т. XII.
15. Безменова Н.А. Очерки по теории и истории риторики. М., 1991.
Поступила в редакцию 30.01.2007 г.
МАССОВАЯ СЦЕНА КАК ЭСТЕТИЧЕСКИЙ АТРИБУТ ХУДОЖЕСТВЕННОСТИ: «МЫ» Е.И. ЗАМЯТИНА И «1984» ДЖ. ОРУЭЛЛА
А.А. Осмоловский
Osmolovsky A.A. Crowd scene as an aesthetic attribute of artistry: E.I. Zamyatin’s «We» and G. Orwell’s «1984». The article sets the problem which is studied by the author for several years: artistic function and character of crowd scenes in E.I. Zamyatin's prose. This time the novel «We» is considered in comparison with G. Orwell’s novel «1984». The selected aspect of comparison is mutual relations of personality and authority.
Чтобы понять обозначенную проблему, следует начать с осмысления иерархии государственной власти в романах того и другого писателя. У Дж. Оруэлла как у одного из наследников традиций замятинской антиутопии, событийность происходящего в романе «1984» в историческом ракурсе фундаментальнее. Писатель имел больше времени, большие объективные возможности для переосмысления произошедших на тот момент исторических событий, которые в аллегорической форме так или иначе послужили прообразом описываемого в романе: Вторая мировая война, строительство в большинстве стран Европы и в СССР тоталитарных режимов и т. п. Так, в «1984» Благодетель Замятина эволюционирует до Старшего Брата -бесплотного, непорочного воплощения внутренней партии, элитарного, закрытого клуба политических сливок общества («...Вершина пирамиды - Старший Брат. Старший Брат непогрешим и всемогущ. <...> Старшего
Брата никто не видел. Его лицо - на плакатах, его голос - в телеэкране. <...> Старший брат - это образ, в котором партия желает предстать перед миром. Назначение его -служить фокусом для любви, страха и почитания, чувств, которые легче обратить на отдельное лицо, чем на организацию») [1].
Роль замятинских Бюро в «Мы», борющихся за полное нивелирование человека как отдельной автономно и неуправляемо думающей личности, у Дж. Оруэлла выполняют схожие с ними по специфике и широте предоставленных им полномочий четыре министерства (любви, правды и т. д.) - комбината по промыванию мозгов для последующей их полной ампутации. Как и замя-тинский Д-503, Уинстон Смит поглощен бесполезной и опасной забавой, гражданским святотатством - ведением дневника, который в обоих случаях адресован каким-то непонятным и незримым потомкам, живущим в непроинтегрированном, диком прошлом. В
обоих случаях дневник является единственным правдивым, безкупюрным источником информации о реалиях дня нынешнего, а также о характере душевных коллизий Д-503 и Уинстона Смита.
Качественно-количественный состав человеческих масс у писателей несколько различен. У Замятина это: непогрешимый верховный жрец Благодетель, главное бюро -Бюро Хранителей, охотящихся на идеологических «ведьм», затем остальные Бюро, их обслуживающий персонал. В самом низу -политически аморфные, покорные и бесправные нумера. Дж. Оруэлл пошел дальше: он сделал верховного правителя всем и одновременно никем (о чем так грезили большевики): Старший Брат, который неусыпно следит за тобой, это всего лишь юридически утвержденная идеологами внутренней партии и телесно оформленная ширма, за которой прекрасно живется государственной верхушке. Сотрудники всех имеющихся министерств - это внешняя партия, зажатая в большинстве своем в жестких рамках пере-иначивания, подтасовки, постоянной перестановки и чистки своих рядов; еще ниже -пролы, прототипы современных людей, носящие в себе остатки вредной и идеологически неверной информации, но они - вне законов, им многое позволено в обмен на их равнодушно-безмятежное, первобытное существование.
Замятин, как и Оруэлл, базирует внешнюю и внутреннюю политику, проводимую государством, на трех извечных человеческих китах: войне, свободе и незнании (непонимании). Нумера Замятина заранее и надолго облагодетельствованы государством: Двухсотлетняя Война давно отгремела, дав право оставшимся в живых 0,2 % возможность жить в мире. Единственный враг всего сущего - оппозиционное движение «Мефи». Свобода ни в каком ее виде нумерам не нужна, она окончательно побеждена и нейтрализована Материнской нормой и Газовым куполом и прочими атрибутами всеобщего безповоротного оболванивания. Незнание становится нормой поведения, необходимой индульгенцией от карающих жерновов Бюро Хранителей.
Дж. Оруэлл пошел дальше Замятина: его члены внешней партии живут под постоянным информационно-идеологическим прес-
сом войны, мир раскололся на три расовотерриториальные автономии, война для них единственный способ обрести мир в себе. Причем противники и союзники в ней меняются молниеносно и безаппеляционно. Война для них так же естественна и необходима, как догматы Старшего Брата. В Океании по-настоящему свободны лишь пролы, да и то лишь потому, что они не знают, что с ней (свободой) делать. Члены внешней партии, как наиболее вероятный источник оппозиции, зажаты в уверенно выжидающие и жмущие тиски полиции мыслей. Мыслепре-ступление и двоемыслие для них - это стопроцентный путь к духовной, а затем физической смерти. Инакомыслие не позволительно ни в каком виде, все свидетельства о нем искусно ретушируются или стираются министерством правды, которое сосредоточило под своей юрисдикцией все средства массовой информации.
Незнание у Оруэлла - сила потому, что все происходящее в настоящем подвластно минутному росчерку пера верхов внутренней партии, которые рьяно блюдут свое завоеванное общественное превосходство. И любое мало-мальски значимое подсознательное движение против означает ваше последующее безотлагательное распыление.
Замятинские нумера не столь категоричны в своем слепом следовании политике, проводимой Единым Государством. Во время восстания, вызванного предстоящей поголовной операцией по удалению фантазии, несогласные нумера умышленно нарушают правила поведения, установленные для всех категорий лиц: употребляют спиртные напитки, низводят на нет сексуальные табу и т. д. («Я спотыкался, пустые улицы, чужой, дикий город, неумолчный, торжествующий птичий гам, светопреставление. Сквозь стекло стен - в нескольких домах я видел (врезалось): женские и мужские нумера бесстыдно совокуплялись - даже не спустивши штор, без всяких талонов, среди бела дня.») [2]. У отдельных категорий лиц есть возможность соизмерять имеющееся положение вещей с тем, что было раньше (Старый Дом для свиданий Д-503 с 1-330, их совместный поход за Зеленую Стену). Допустить что-нибудь соизмеримое с этим для Уинстона в «1984» не представляется возможным. Весь аппарат государственной опеки и охраны своих прав
от внутренних посягательств не дремет, и как только обнаруживается дефект в сознании, происходит немедленная насильственная изоляция и серьезнейшая промывка мозгов с последующим гипнотическим овладеванием сознанием.
Но в чем же состоит существенно качественная разница между методами борьбы за коллективное сознание у Хранителей и полиции мыслей? Замятинские Хранители, карающий меч Единого Государства, уничтожают инакомыслие категорично, на площади при большом стечении народа, расщепляя отступников в Газовом Куполе, невольно облекая их в сознании людей в мученические одежды. Полиция же мыслей идет гораздо дальше: мучений жертв никто никогда не видит; мыслепреступники подвергаются долгим и изощренным пыткам; помимо того, что они сломаны физически, их ломают морально, изменяют психику, и как апофеоз - обработанный должен искренне полюбить Старшего Брата, после чего его немедленно уничтожают. У Замятина этот принцип более механизирован, неодушевлен: неоперабильное инородное тело, враждебный элемент логично и просто изымается из общего строя и ликвидируется, как бракованная деталь, заменяясь на новую.
Массовые сцены у обоих писателей служат в качестве эстетического показателя, барометра, определяющего характер изменений, происходящих в обществе. Самое опасное для прогресса, когда такой барометр надолго искусственно стопорится на отметке «Ясно». Это значит, что такое общество, пораженное и узурпированное диктатором (ми), расписывается в собственной исторической недееспособности.
Массовая сцена открывает новые социально-психологические грани взаимоотношений в оппозиции «машина - человек». Бесконечно совершенствуя научно-технический потенциал, «роботизируя» людей («Мы»), вытравливая каленым железом репрессий мысль, идущую вразрез по любому поводу с политической платформой государства, тем самым подминая, топча личность, сдерживая прогресс («1984»), невозможно добиться абсолютного контроля, стопроцентной гарантии, ибо человек не перестает мыслить даже под страхом смерти (Д-503, Уинстон Смит). И у Замятина, и у Оруэлла существует третья сила, которая до поры до времени сохраняет всяческий нейтралитет, но внутренняя энергия которой сметет любой политический догмат. У Замятина это люди, живущие в социально-общественном безвремении за Зеленой Стеной, у Оруэлла - пролы, находящиеся на иерархическом дне, которыми так восторгается У. Смит. Их политическая слепота и нейтралитет носят лишь временный характер, им нужен лидер, который сможет увлечь за собой.
Массовая сцена в романах Замятина и Оруэлла - это образная квинтэссенция поведенческих процессов, свойственных обездушенному, машинизированному, запрограммированному обществу, для которого человек - не цель, а средство для ее достижения.
1. Оруэлл Д. 1984: Роман. Скотный двор: Сказка-аллегория / пер. с англ. М., 2006. С. 185.
2. Замятин Е.И. Мы: Романы, повести, рассказы, сказки. М., 1989. С. 338.
Поступила в редакцию 10.05.2007 г.
