CC BY
86
М. А. Бражук. Основные подходы к описанию эмоциональной лексики в стихах А. Ахматовой
УДК 808.2
М. А. Бражук
ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ К ОПИСАНИЮ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ ЛЕКСИКИ В СТИХАХ А. АХМАТОВОЙ
В статье представлены результаты исследования проблемы описания эмоциональной лексики в стихах А. Ахматовой. Методика описания предопределена лексикографическим и метафорическим подходами. Рассматриваются прототипические ситуации, эмоции объединяются в лексико-семантичес-кие группы, оценивается контекст. Главный вывод -сочетаемость названий эмоций диктуется образными представлениями, подчиненными миру души.
The article presents some results of the study of emotive lexis in A. Akhmatova's poetry. Methodology of the description is determined by lexicographical and metaphorical approaches. Some prototypical situations are considered, emotions are grouped lexically and semantically, the context is considered. The conclusion follows that the combinability of the n ames of emotions depends on some image-bearing ideas subordinated to the inner world of a person.
Ключевые слова: эмоциональная лексика, А. Ахматова, лексикографический подход, метафорический подход.
Keywords: Emotive lexis, A. Akhmatova, lexicographical approach, metaphorical approach.
До недавнего времени внутренний мир человека занимал философов, но мало интересовал лингвистов. Положение стало меняться с возникновением в 60-х гг. современной лингвистической семантики, в том числе с опытами лексикографического описания эмоциональной лексики. С тех пор интерес к словам, обозначающим эмоции, не ослабевал как в теоретических, так и в практических исследованиях. В этой области работали такие авторы, как Ю. Д. Апресян, Н. Д. Арутюнова, А. Вежбицкая, Е. М. Вольф, В. А. Успенский [1].
В описании эмоций выделяется два основных подхода: лексикографический и метафорический. Однако недоступность эмоции простому наблюдению и невозможность обозначить словом все эмоции предопределили разное понимание учеными сущности названных выше подходов. Сторонники первого подхода рассматривают ситуацию, в которой возникает то или иное явление, с точки зрения разной ее оценки говорящим/слушающим и, таким образом, выделяют и описывают эмоцию. Сторонники же второго подхода описывают эмоцию путем сравнения разных явлений в разных ситуациях, выделяя в этих явлениях общий признак.
© Бражук М. А., 2009
Лексикографический подход к истолкованию значения слова, где эмоции описываются через прототипические ситуации, предложен в работах А. Вежбицкой. Практически соответствующее объяснение выглядит следующим образом:
X испытывает стыд = «X чувствует что-то. Иногда человек думает примерно так: все могут знать что-то плохое обо мне, поэтому все могут думать плохо обо мне, я не хочу этого... я бы хотел, чтобы никто не узнал об этом, поэтому этот человек чувствует что-то плохое. X чувствует что-то похожее».
X испытывает гордость = «X чувствует что-то. Иногда человек думает примерно так: все могут знать что-то хорошее обо мне, поэтому все должны знать хорошее обо мне, я могу думать хорошо о себе, я хочу этого. Поэтому этот человек чувствует что-то хорошее. X чувствует что-то похожее» [2].
Тем самым лексикографическое истолкование предполагает оперирование интегративными смыслами отношений между говорящим и слушающим по отношению к рассматриваемой ситуации. В науке такое лексикографическое истолкование получило квалификацию принципа сведения описания к прототипу. Несомненно, подобное описание ценностно, но в то же время недостаточно.
Во-первых, нуждается в истолковании специфика качества самой эмоции: различия в состояниях души, признаки, сближающие разные эмоции (страх и опасение), актуализация не только положительных, но и отрицательных сем слов, обозначающих эмоции, и причин, предполагающих их общность и различие.
Во-вторых, при лексикографическом истолковании не всегда оказываются учтенными необходимые для слов, обозначающих эмоции, конкре-тизаторы, которые позволили бы дать объяснение симптоматической лексики. Это выражения типа «похолодеть от страха», «покраснеть от стыда», «задохнуться от возмущения». Недостаточность лексикографического истолкования требует обращения к метафорическому методу.
Метафорический подход к истолкованию лексем-эмоций
Языковые средства выражения эмоций в основном метафоричны. Эмоция практически никогда не выражается прямо, но уподобляется чему-то. В. А. Успенский в своей работе «О вещных коннотациях абстрактных существительных» выдвинул идею об уподоблении эмоций какому-то природному явлению. Он рассмотрел поведение абстрактных существительных авторитет, страх, горе, радость в составе метафорических выражений типа прочный авторитет, хрупкий авторитет, дутый авторитет, авторитет лопнул и т. п.; страх нападает на человека, охватывает его, душит, парализует, бороться со
Литературоведение
страхом, победить в себе страх и т. п.; глубокое горе, тяжелое горе, испить горя, хлебнуть горя и т. п.; радость разливается в человеке, бурлит, играет, искрится, переплескивается через край и т. п.
Успенского интересовало, стоят ли за подобными словосочетаниями единые мотивирующие их образы. На этот вопрос он отвечает положительно. Авторитет, с его точки зрения, мыслится в русском языке как «сплошной шар, в хорошем случае большой и тяжелый, в плохом - маленький и легкий. Ложный авторитет - полый внутри, с настолько тонкими стенками, что может лопнуть». «...Страх можно мыслить в виде некоего враждебного существа, подобного гигантскому членистоногому или спруту, снабженному жалом с парализующим веществом». «Горе - это тяжелая жидкость, заполняющая бассейн, на дне которого находится человек». Наконец, радость - «это легкая светлая жидкость, по-видимому, она легче воздуха» [3].
Если Успенский приводит бытовые сравнения, то Н. Д. Арутюнова говорит о человеке, его душе, принимающей форму сосуда, заполняемого эмоциями [4]. Любое чувство, настроение, состояние психики имеет тенденцию разрастаться до такой степени, чтобы заполнить собой все «нутро» человека, весь «сосуд» его души или сердца.
В своей работе ученый рассматривает предикаты, обслуживающие имена чувств, в «разговоре о чувствах». По мнению Арутюновой, названия эмоций фигурируют часто в отрыве от вызвавших данное чувство событий и даже от провоцировавших его лиц (виновников или объектов чувств). Они рассматриваются как независимая, самодовлеющая величина. В предложениях, включающих имена чувств в качестве своего субъекта, обычно характеризуются их свойства и «действия». По мнению ученого, описание внутренней жизни, в частности ситуаций внутреннего разлада и борьбы элементов человеческой психики, требует определенного набора атрибутов - прилагательных и глаголов. Для этой цели не всегда пригодны слова в их прямом номинативном значении, поскольку речь идет о воссоздаваемом, а не наблюдаемом мире. Предикаты, применяемые для сообщений об этом мире, и описывают, и в то же время непосредственно создают его. Именно поэтому Арутюнова считает, что их изучение необходимо для того, чтобы понять процесс формирования несвободной сочетаемости слов.
Отбор предикатов для сообщений о психической сфере обычно диктуется тем общим образным рядом, на основе которого воссоздается духовная жизнь людей.
Так, образ совести как «докучного собеседника», а шире, вообще очеловечивание совести, позволяет ей говорить, возражать, спорить, требовать, призывать, корить, укорять и т. д.:
...А я всю ночь веду переговоры С неукротимой совестью своей.
(А. Ахматова «Одни глядятся в ласковые
взоры.») [5]
Окружение слов со значением элементов эмоциональной жизни человека формируется путем объединения ряда противоречащих друг другу образов. Многоликость чувства тем явственней, чем изменчивей те состояния психики, которые оно вызывает. Наибольшим образным диапазоном, по мнению Арутюновой, обладает любовь:
То змейкой, свернувшись клубком, У самого сердца колдует, То целые дни голубком На белом окошке воркует, То в инее ярком блеснет, Почудится в дреме левкоя. Но верно и тайно ведет От радости и от покоя. Умеет так сладко рыдать В молитве тоскующей скрипки, И страшно ее угадать В еще незнакомой улыбке.
(А. Ахматова «Любовь») [6]
Свойство текучести резко противопоставляет сферу чувств воле, характеризуемой признаком твердости, несгибаемости, незыблемости, непоколебимости, нерушимости.
Этот общий для всех эмоций - бурных и тихих, положительных и отрицательных - образ основывается на том, что жидкое состояние вещества наиболее подвижно, изменчиво, легко попадает во власть стихии, имеет многобалльную шкалу градаций разных состояний и температур -от штиля до шторма, от ледяной холодности до кипения. Не случайно, когда человек перестает испытывать спонтанные эмоциональные реакции, говорят, что сердце его окаменело, одеревенело, окостенело, затвердело, то есть как бы перешло в то состояние материи, которое лишено подвижной изменчивости жидкого вещества:
У меня сегодня много дела: Надо память до конца убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить.
(А. Ахматова «Реквием») [7]
Образом «текучих эмоций» порождены такие сочетания, как излить душу (печаль, горе), прилив чувств, накатывать, подкатывать (о горе, тоске), чувства захлестывают, наплыв чувств, хлебнуть горя и т. д.
Интенсивные эмоции принимают вид не только вскипевшей и забурлившей влаги, они чаще
Я. Р. Коздринь. Символ лествицы 6 поэзии Ф. Н. Глинки
предстают в облике вспыхнувшего огня, пламени, бушующего пожара, несовместимом в материальном мире с влагой. Образ огня вводит в язык такие сочетания, как пламя любви, гореть желанием, пылать страстью, сгорать от любви, разжигать ненависть и т. д.:
В тот давний год, когда зажглась любовь, Как крест престольный в сердце обреченном. [8]
Образ чувства-ветра позволяет говорить о буре страстей, порывах любви, опаляющем дуновении страсти, о том, что чувства обуревают:
.И дикой свежестью и силой Мне счастье веяло в лицо.
(А. Ахматова «Тот город, мной любимый с
детства») [9]
А вот пример сочетаемости названий чувств, восходящий к их персонификации:
Ты поверь, не змеиное острое жало, А тоска мою выпила кровь.
(А. Ахматова «Ты поверь, не змеиное острое жало.») [10]
Итак, сочетаемость названий эмоций в значительной своей части диктуется образными представлениями, метафорой. На основе ряда понятий -влаги, огня, ветра, живого существа и других -возникает некий сводный образ чувства, выявляемый, по мнению Арутюновой, в наборе противоречащих друг другу с точки зрения логики предметного мира предикатов. Создается подчиненный особой логике мир души. Предложения, которые в их прямом смысле были бы квалифицированы как аналитически ложные (в силу противоречивости значений входящих в них слов), применительно к жизни души оказываются истинными.
Практический анализ эмоциональной лексики в творчестве А. Ахматовой позволил обобщить основные приемы толкования слов-эмоций:
1. Выявление положения вещей.
2. Характеристика эмоции и оценка степени ее проявления.
3. Неподконтрольность проявления эмоции субъекту.
4. Контролируемая субъектом эмоция.
5. Определение метафоры со значением моторной активности или речевой деятельности.
Рассмотрев метафорический подход к описанию эмоций и проанализировав примеры использования лексики и грамматики для описания области чувств, можно сделать вывод о несомненном преимуществе указанного подхода перед описываемым выше лексикографическим. Именно метафорический подход подчеркивает значимостную роль эмо-
циональной лексики раскрытия внутреннего мира людей в художественном творчестве.
Примечания
1. Апресян Ю. Д. Избранные труды. Т. I. Лексическая семантика. М.: Школа «Языки русской культуры»: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1995. VIII с., 472 с.; Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений. Оценка, событие факт / отв. ред. Г. В. Степанов; АН СССР, Ин-т языкознания. М.: Наука, 1988. 341 с.; Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание [пер. с англ.] / отв. ред., сост. М. А. Кронгауз; вступ. ст. Е. В. Падучевой. М.: Русские словари, 1997. 416 с.; Вольф Е. М. Эмоциональные состояния и их представления в языке // Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов / отв. ред. Н. Д. Арутюнова. М.: Наука, 1989. С. 5575; Успенский В. А. О вещных коннотациях абстрактных существительных // Семиотика и информатика. М., 1979. Вып. 11. С. 142-148.
2. Вежбицкая А. Указ. соч. С. 367, 369.
3. Успенский В. А. Указ. соч. С. 145, 147.
4. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры: Кошелев, 1999. XV. 895 с.
5. Ахматова А. А. В то время я гостила на земле (Избранное). М.: Прометей, 1990. 239 с.
6. Ахматова А. А. Избранное. М.: Эксмо, 2005. 352 с.
7. Там же.
8. Там же.
9. Ахматова А. А. В то время я гостила на земле.
10. Ахматова А. А. Избранное.
УДК 821.161.109
Я. Р. Коздринь
СИМВОЛ ЛЕСТВИЦЫ В ПОЭЗИИ Ф. Н. ГЛИНКИ
В статье представлен анализ мотивной и образной структуры поэтических текстов Ф. Н. Глинки, выявляется их имманентная религиозность. Художественное обращение к текстам Священного Писания, к традициям святоотеческой духовности, к православной иконографии раскрывает индивидуальную значимость для поэта идеи духовного преображения человека, выраженной религиозным символом лествицы.
The article gives an analysis of the motive structure and imagery of F. N. Glinka's poetic texts and exposes their immanent religiosity. Artistic appeal to the texts of the Holy Scripture, to the patristic spirituality traditions, to the orthodox iconography exposes individual significance for the poet of the idea of spiritual transformation of a man, expressed by the religious symbol of the ladder.
Ключевые слова: романтизм, лирика Ф. Н. Глинки, религиозность, символ лествицы, философская лирика.
Keywords: romanticism, lyric poetry of F. N. Glinka, symbol of the ladder, philosophical lyric poetry.
© Коздринь Я. P., 2009
