CC BY
37
EUPHEMSMS THEMATIC GROUP «AGING» IN LANGUAGE OF ADVERTISING
© 2015
I.V. Laptev,graduate student of the Chair of Russian Language, Standards of Speech and Methods of Their Teaching
Volga State Academy of Social Sciences and Humanities, Samara (Russia)
Abstract. This paper investigated the specificity euphemisms thematic group "aging" in the language of advertising. A brief description of the current state of the theory euphemy in Russian Studies. It is noted that currently only euphemy formed as an independent branch of linguistics. Named the features of the language of advertising in connection with the subject of the study. Determined by its place in the speech styles of the Russian language at this stage of its development. Designated purpose of the advertising text and lexical means by which they are achieved. Presented and analyzed examples of manipulative techniques practiced in the advertising industry. The regularity of the frequency of use of euphemisms as a means of linguistic manipulation. Determine the cause of this pattern. Called fixed assets evfemizatsii actively used in advertising texts on "aging": semantic reduction, and the use of pronominalnyh units instead of nominative. A number of euphemisms, the most widely used in modern advertising. This hyperons age of usual euphemism elderly, of usual euphemism fading, adjectives with severe euphemistic function of anti-aging and mature, stable combinations of age, after the preposition in conjunction with the consolidated and often understated by age. Provided a detailed linguistic analysis of semantics and functioning phrases age-related changes. Short history of the use of the phrase in Russian (with reference to the "Russian National Corpus").
Keywords: euphemisms; thematic group; the language of advertising.
УДК 81
ОБРАЗНО-ЯЗЫКОВАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ МИКРОПОЛЯ «ПСИХИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ» КОНЦЕПТА «СКУКА»
© 2015
Г.Е. Маханова, аспирант кафедры русского языка
Брянский государственный университет, Брянск (Россия)
Аннотация. Концепт «Скука», имеющий несомненную значимость в русской картине мира и концептосфере А.П. Чехова, в нашем исследовании подвергается комплексному лингвокогнитивному изучению. Вербализованный вид абстрактной сущности концепта рассматривается нами как макрополе, включающее в свой состав совокупность микрополей, содержание которых охватывает достаточно широкий спектр значений. Область концепта, объективирующая эмоционально-психическую сферу человека и представленная микрополем «Психическое состояние», относится к группе эмоциональных концептов. Для реконструкции семантического облика эмоции скуки и соответствующего эмоционального состояния используется метод построения когнитивной модели ситуации возникновения скуки. Представленное описание одной из фаз эмоционального сценария скуки с позиции метафорического и смыслового подходов позволило выявить сложную концептуальную структуру и богатство смыслового содержания данной стороны концепта. В изучении семантики внутренних переживаний отдельного внимания заслуживают метафорические репрезентации состояния человека, с помощью которых в виде наглядных реалий материального мира получают экспликацию невидимые константы. Такие средства семантической интерпретации «невидимого» формируют наивную картину мира и служат дополнением к научному познанию неявных аспектов психики человека. Наглядно-чувственная составляющая в структуре концепта «Скука» отражает общеязыковое и индивидуально-авторское в объективации концептуализированного явления и представлена перцептивными и метафорическими (когнитивными) образами.
Ключевые слова: концепт «Скука»; когнитивные признаки; когнитивный сценарий; метафорическая репрезентация; наивная картина мира.
Интегративный научный подход к рассмотрению многоаспектной природы скуки позволяет увидеть концептуализированное явление, а с позиции лингвокогни-тологии - концепт, понимаемый как «дискретное ментальное образование, являющееся базовой единицей мыслительного кода человека, обладающее относительно упорядоченной внутренней структурой, представляющее собой результат познавательной (когнитивной) деятельности личности и общества и несущее комплексную информацию об отражаемом предмете или явлении, об интерпретации данной информации общественным сознанием и его отношении к данному предмету или явлению» [1, с. 301]. Среди направлений лингвокогнитив-ных описаний наиболее убедительным представляется семантико-когнитивный подход теории Воронежской научной школы (З.Д. Попова, И.А. Стернин и др.), который через анализ семантики языковых номинантов, выступающих средством материализации языкового сознания, позволяет приоткрыть доступ к постижению смыслов одного из уникальных концептов русской кон-цептосферы.
До настоящего времени концепт «Скука» не был предметом комплексного лингвокогнитивного описания, хотя его значимость для русской культуры отмечалась в работах В.Н. Базылева, В.В. Глебкина, Ю.М. Лотмана, О. Балла, Э.Р. Макогон. В диссертацион-
ном исследовании Е.Н. Сороченко представлена модель лексико-семантического поля концепта «Скука» на материале текстов И.А. Гончарова. Отличие нашей работы заключается в методике анализа содержания и структуры концепта «Скука» в прозе и письмах А.П. Чехова, рассмотренного как полевая организация с ядерными и периферийными репрезентантами на лексико-фразео-логическом, морфологическом и синтаксическом уровнях языка. Выбор материала исследования обусловлен актуальностью данного концепта для художественного сознания А.П. Чехова, на что неоднократно указывают литературоведы (А. Семкин, И.Н. Сухих, Л.П. Якимова, Л. Шестов и др.).
Синтезируя достижения различных отраслей знания в понимании такого неоднозначного явления, как скука, мы пришли к выводу, что конкретный языковой материал позволяет представить макрополе концепта в виде системы двух пересекающихся микрополей, отражающих его двуполярный характер - «Состояние человека» и «Социальное явление». Семантические сектора репрезентантов концепта образованы лексикографическими значениями ядерной лексемы - «тягостное душевное состояние» и «уныние, тоска, царящие где-либо». В свою очередь каждое микрополе подразделяется на микрополя второго ранга, в пределах которых выделяется ядро и периферия. Задача нашей статьи - рассмотреть микро-
поле второго ранга - «Психическое состояние».
Рис 1 - Модель макрополя концепта «Скука»
Обращаясь к психологическим исследованиям в поисках теоретического обоснования названия выявленного микрополя, мы столкнулись с терминологическими разночтениями в трактовке сущности этого явления психики. Как отмечают психологи, противоречия в научных описаниях связаны с малоизученностью и сложностью самого психического феномена, которому невозможно дать однозначное определение. С этим связана и проблематичность дифференциации таких психических явлений, как эмоции, чувства, настроения, которые часто отождествляют с психическими состояниями. Отсутствие единства в понимании находит отражение и в специализированных словарях, что, несомненно, затрудняет их лингвистическое изучение: Скука -
1) психическое состояние, характеризующееся неспособностью человека устанавливать такие отношения с окружающим миром, другими людьми и самим собой, которые могли бы эмоционально захватить его и пробудить интерес к созидательной деятельности [2];
2) эмоциональное состояние, указывающее на то, что индивид не в состоянии найти интересное занятие, которое его увлекло или захватило бы полностью [3];
3) тягостное душевное состояние от отсутствия или потери интереса к какому-либо делу, от безделья [4];
4) эмоция, которая возникает, если индивид не в состоянии найти интересы и занятия, которые полностью захватили бы его [5];
Поэтому и в лексикографической практике становятся понятными различные толкования словарной дефиниции. Ср.: Скука -
1) тягостное душевное состояние, вызываемое отсутствием дела, интереса к окружающему и т. п. (БАС); 2) состояние душевного томления, уныния, тоски от безделья или отсутствия интереса к окружающему (МАС); 3) томление от отсутствия дела или интереса к окружающему (Ожегов); 4) тягостное чувство, от косного, праздного, недеятельного состояния души; томленье бездействия (Даль); 5) чувство томления от безделья, от отсутствия интереса к окружающему, происходящему (ССРЯ).
Помимо этого, необходимо учитывать, что скука в разных контекстах может быть как ситуативной эмоцией (Так себе... Ничего особенного... - сказал он, делая скучающее лицо (Сон репортера)), так и чувством, имеющим предметную направленность (Она с чувством скуки поглядела на неподвижные, застывшие фигуры, и вдруг сердце у нее сжалось (Володя большой и Володя маленький)), психофизиологическим состоянием (Заплакала я от скуки, а как ты объяснишь ему этот плач? (Ниночка)).
В описании микрополя «Психическое состояние»
мы следуем в русле методологической традиции, рассматривающей психическое состояние как фон, на котором протекают психические процессы и практическая деятельность человека (С.Л.Рубинштейн, В.Н.Мясищев и др.), а эмоции, чувства, настроения, выраженные в эмоциональном состоянии (ЭС), служат показателями, индикаторами реального состояния человека. В лингвистике, стремясь к преодолению неопределенности и единообразию терминологии в употреблении родственных понятий «эмоция», «чувство», «ощущение», используют термин «эмоция» как собирательное понятие и эквивалентное обозначение соответствующего психического состояния (ЕЮ. Мягкова, З.Е. Фомина, В.И. Шаховский, Е.М. Вольф, Н.А. Красавский), а концепты, объективирующие такие «эмоции», относят к группе эмоциональных концептов.
Семантический центр данного микрополя составляют прямые репрезентанты концепта (скука, скучный, скучать, скучно) с доминирующей ключевой лексемой Скука, так как именно субстантивная форма наиболее полно реализует исследуемый концепт и обеспечивает широкий номинативный охват денотата [1, с. 177-178]. Для установления основного информационного содержания сущности концепта нами были проанализированы данные различных словарей. Следует отметить лексикографический способ толкования исследуемой языковой единицы, которая дефинируется родовидовым способом в сочетании с релятивным, указывающим на синонимические отношения: скука - «состояние душевного томления, уныния, тоски» (МАС), где «состояние» - родовая сема, «уныние, тоска» - видовые семы. Результатом изучения толкования номинанта концепта стали выявленные следующие его дефиниционные признаки, которые в общем виде определяют черты концептуализированного явления: психическое состояние («душевное»); эмоциональное состояние («состояние», «чувство»); причинность («вызываемое отсутствием», «томление от»); интенсивность (сила) («тягостное»); подавленность («томление», «отсутствие интереса»).
Как видим, толкования строятся на соотношении двух частей - внутренней характеристике состояния и причины. Однако для воссоздания объемного семантического облика эмоции скуки и соответствующего эмоционального состояния словарной информации недостаточно. Невозможность прямого лексикографического истолкования связана с недоступностью денотата эмоции прямому наблюдению, а это вызывает необходимость обращения к косвенным способам толкования. В описании эмоций лингвистика предлагает два подхода, условно обозначенные смысловым и метафорическим [6, с. 27].
Смысловой подход в интерпретации А. Вежбицкой сводится к описанию эмоции через прототипическую ситуацию ее возникновения, которую можно представить посредством ментального сценария. Как полагает автор, «человек действительно интерпретирует свое эмоциональное состояние посредством таких сценариев, а имеющиеся в его распоряжении термины эмоций являются сокращенными обозначениями прототипиче-ских ситуаций» [7, с. 337].
В когнитивный сценарий эмоционального состояния включают: субъект эмоции - само ЭС - его причину [8]; первопричину эмоции - непосредственную причину эмоции - собственно эмоцию, или состояние души -обусловленное эмоцией действие - внешнее проявление эмоции [9]; каузатор - контакт - собственно состояние - «рефлексы» внутреннего состояния (внешние проявления) [10].
В нашем случае типовую модель ситуации возникновения скуки мы изобразим в виде фрейма, включающего субъекта эмоции, каузацию, ЭС, внешнее проявление, мотивированное действие. При этом каждый элемент обладает свойствами, которые в совокупности характеризуют семантику пропозиции в целом. Однако в рамках Балтийский гуманитарный журнал. 2015. № 1(10)
этой статьи рассмотрим, что собой представляет «состояние души», как оно концептуализировано в художественном мире носителя языка.
Собственно состояние, «обусловленное положением вещей, которое человек воспринял или созерцал, и его интеллектуальной оценкой этого положения вещей» [9, c. 39], концептуализируется в сознании носителей языка особым образом, образуя наивную картину эмоций/ чувств. Однако наивные представления о внутренней жизни человека, во многом существенно отличающиеся от научных, далеко не примитивны и «способны служить надежным проводником в этот мир», отражая «опыт интроспекции десятков поколений на протяжении многих тысячелетий» [там же, с. 39]. «Поскольку внутренний мир человека моделируется по образу внешнего, материального мира, основным источником психологической лексики является лексика «физическая», используемая во вторичных, метафорических смыслах» [11, с. 387]. В исследованиях на материале разных языков лингвисты сходятся во мнении, что языковое выражение эмоций в высшей степени метафорично и всегда уподобляет чувство, некое душевное или психическое состояние, а также его воздействие на душу и тело живого существа некой физической, материальной субстанции (Ю.Д. Апресян [6], Н.Д. Арутюнова [11], Н.А. Красавский [12], Дж. Лакофф [13], и др.). Соответствующими атрибутами для воссоздания ненаблюдаемой психической сферы выступают прилагательные и глаголы.
Так, представления о скуке как о враждебном существе, которое мучит и нападает, съедает человека изнутри, реализуется в следующих персонифицирующих сочетаниях: Помню, сижу в саду; темно, холодище страшный, скука аспидская, а за бурой стеною, около которой я сижу, актеры репетируют какую-то мелодраму (А.Н. Плещееву, 26 июня 1889); Неизвестно отчего, им овладела скука, и от праздничной радости в груди не осталось ничего, как будто ее и не было (Казак); Скука и отчаяние душили ее; ей хотелось вдруг перестать улыбаться, вскочить и крикнуть: "Вы мне надоели!" и потом прыгнуть из лодки и поплыть к берегу (Именины); Вообще, если в коридорчике на окне против моей двери горит лампочка, то это значит, что я не сплю и меня съедает скука. ..(Perpetuum mobile); Да, бывает убийственно, беспросветно скучно, как в одиночной тюрьме, но вы стараетесь спрятаться и от этого врага: вы по восьми часов в сутки играете в карты (Рассказ неизвестного человека).
Такое сочетание имени эмоции свидетельствует о ее стихийном характере, в котором преобладает чувство над интеллектуальной оценкой. Поэтому скука, как и подобные ей стихийные эмоции страха, тоски, зависти, ревности, концептуализируется как враждебная человеку сила, извне или изнутри завоевывающая его [9, с. 54].
В когнитивной метафоре скука может принимать и явный антропоморфный облик, уподобляясь тирану-преследователю (Пока не скучно, но скука уж заглядывает ко мне в окно и грозит пальцем (Н.А. Лейкину, 10 декабря 1890)), или наделяться антропоморфными признаками качества (Сегодня идет дождь и Байкал утонул в тумане. «Занимательно!» - сказал бы Семашко. Скучно. Надо бы сесть писать, да в дурную погоду не работается. Скука предвидится немилосердная; будь я один, это бы еще ничего, но со мною поручики и военный доктор, любящие поговорить и поспорить. Понимают мало, но говорят обо всем (Чеховым, 13 июня 1890)).
Наличие продуктивной метафоры этого типа в интерпретации эмоции связано с «антропоморфным характером человеческого познания» [12, с. 284], его психологической склонностью пропускать и оценивать мир сквозь призму собственного Я.
В.Ю. Апресян и Ю.Д. Апресян предлагают рассматривать толкование эмоции с помощью телесной метафоры состояний души. В основе системы концептуа-
лизации эмоций «лежит единый принцип уподобления того, что недоступно прямому наблюдению (реакции души) тому, что может наблюдаться более непосредственно (реакции тела)» [6, с. 33]. Применительно к скуке, то ощущение, которое возникает внутри человека, в одних случаях сходно с неприятными состояниями тела при холоде (утрата подвижности и чувствительности), в других - боли, болезни (страдание).
Скука-холод: Его молодое лицо не выражало ничего, кроме неподвижной, холодной скуки, какая бывает на лицах школьников и людей служащих, изо дня в день обязанных сидеть на одном и том же месте, видеть всё те же лица, те же стены (В суде); Чаще всего я встречал в избе самого хозяина, одинокого, скучающего бобыля, который, казалось, окоченел от вынужденного безделья и скуки... (Остров Сахалин).
Скука-боль, болезнь: Каждый вечер она жаловалась на скуку, заводила речь о свободе мысли, о рутинерах (Хорошие люди); Если думаете вылечиться в Москве от скуки, то напрасно: скучища страшная (А.С. Суворину, 27 октября 1888); Письмо твое я получил как раз в самый разгар ужаснейшей скуки, зевая у ворот, а потому ты можешь судить, как оно, огромнейшее, пришлось весьма кстати (М.П. Чехову, Апрель, 1879); Два месяца я работал напряженно, не щадя живота, в третьем же месяце стал изнемогать от помянутой горечи, скуки и от мысли, что из Владивостока на Сахалин идет холера и что я таким образом рискую прозимовать на каторге (А.С. Суворину, 9 декабря 1890).
По мнению В.Ю. и Ю.Д. Апресян, более полное и адекватное описание эмоции складывается на основе метафорического и собственно смыслового подходов. Основываясь на предложенных схемах толкования, включающих ассоциативную связь эмоции и телесного аналога, структуру толкования скуки можно представить в следующем виде: «неприятное чувство, вызванное у Х-а У-м; такое чувство бывает, когда человек ничем не занят или когда ему не хватает новых впечатлений; душа человека чувствует нечто подобное тому, что ощущает его тело, когда ему холодно или больно; тело человека реагирует на такое чувство как на холод или боль; человек, который испытывает такое чувство, эмоционально подавлен, ничто его не интересует, но, чтобы как-то вывести себя из томительного состояния, человек ищет какое-либо занятие [9; 14]. В психоаналитическом подходе появление скуки Отто Феничел фиксирует семантической формулой - «когда нам нельзя делать то, что мы хотим делать, или должны делать то, что мы делать не хотим» [15].
Последствием пагубного воздействия скуки как болезни, недуга может стать смерть. Этим сопоставлением продиктована лексико-грамматическая сочетаемость: Да, барышни, если б не любовь, околел бы я тогда от скуки. Спился бы, пожалуй» (То была она!); На сытой, лоснящейся физиономии милостивого государя была написана смертельнейшая скука. Он только что вышел из объятий послеобеденного Морфея и не знал, что ему делать. Не хотелось ни думать, ни зевать... (Баран и барышня); Муж всегда в городе и возвращается только ночью, да и то не каждый день, и у меня, признаться, такая скука, что просто смерть (Огни); Лиза умирала от скуки. Грохольский тоже страдал (Живой товар).
Средой обитания, носителем скуки в языковой картине писателя является грудь человека с центральным органом - сердцем. «Тягостное душевное состояние» наивное сознание связывает с физическим воздействием тяжести: А ночью, когда я, вернувшись домой, ложусь спать и в потемках спрашиваю себя, отчего же это в самом деле мне так мучительно скучно, в груди моей беспокойно поворачивается какая-то тяжесть... (В Москве) Тотчас же от сердца его отлегла скука и в ленивых глазах заблестело удовольствие (Тина).
Идея тяжести в русском языке имеет широкий охват
ситуаций и предметов окружающего мира, характеризуемых этим ощущением. Тяжесть - это один из ключевых концептов, универсальный вид дискомфорта, показатель отрицательного состояния. При распространении на внутреннюю сферу человека обозначает «неприятные, болезненные, мучительные, а иногда и опасные для жизни состояния и физиологические процессы», связанные с «подавленностью, «замедленностью» и угнетенностью жизненных функций, и в этом смысле аналогичны действию тяжести» [10, с. 301-302].
Скука может уподобляться голоду, что связано с эмоциональной неудовлетворенностью, толкающей человека к поиску хоть каких-то новых ощущений: Дама эта была не особенно молода, не особенно красива, но, господа, в темноте и столб за городового примешь, да, кстати сказать, скука такая же не тетка, как и голод: всё сойдет! (Начальник станции).
Человек как вместилище невидимой субстанции скуки может неосознанно угнетать ей другого человека, а также сознательно стараться облегчить положение своего ближнего: Однако, песик, я нагоняю на тебя скуку (О.Л. Книппер, 7 февраля, 1903); Иван Петрович изредка посещал и дачу Грохольского. Он привозил Лизе варенье, конфект, фрукт и как бы старался разогнать ее скуку (Живой товар).
Интенсивность чувства нагляднее всего передается сочетаемостью с прилагательными, определяющими скуку как томительнейшую, унылую, гнетущую, отчаянную, удручающую, страшную, ужасную (-ейшую), ужасающую, нестерпимую. Примечательна особенность синтагматического взаимодействия этих значений с номинантом состояния, заключающаяся в дублировании семы, или семантической гаплологии, по терминологии Ю.Д. Апресян [16]. Актуализация имплицитного семантического компонента концепта, выходящего на языковую поверхность, необходима для того, чтобы подчеркнуть степень и глубину переживания скуки (см. словарные толкования скуки выше). Ср. значения по МАС: томительный - «заставляющий томиться, страдать», «тягостный, гнетущий»; унылый - «испытывающий уныние (подавленное состояние духа)»; гнутущий - «вызывающий подавленность; тягостный»; отчаянный - «чрезвычайный по силе своего проявления»; удручающий - «тягостный, гнетущий».
Трудность выхода из состояния скуки, а также то, что может навести ее объясняется сочетаниями, в которых скука предстает в облике чащи или болота, непроходимого, невылазного: Я уже выпил рюмок пять водки с дурманом и, подперев свою тяжелую голову кулаком, думал о своей непобедимой, невылазной скуке, а жена сидела рядом и не отрывала от моего лица глаз (Шампанское); Рассказ только кое-где хорош, но в остальном это непроходимая чаща скуки (Е. М. Шавровой, 28 мая 1891).
Одной из самых распространенных метафорических номинаций возникновение чувства оказывается пространственная метафора, уподобляющая чувство движению или перемещению в пространстве: К Егорушке вдруг вернулась его скука (Степь); Барышни вдруг повеселели, глазки их засверкали... Они придвинулись к полковнику и, подливая ему вина, засыпали его вопросами. Скука исчезла, исчез скоро и ужин, так как барышни стали кушать с большим аппетитом (То была она!). Подобные примеры активности скуки наиболее очевидно доказывают приписываемый ей антро-позооморфный признак.
Помимо этого скука может быть вечерней, будничной, обыденной, но при этом всегда старой, так как скука - отсутствие нового и интересного. От ее распростирающейся власти очень трудно куда-то деться, от нее можно освободиться на время или поделиться с кем-то, очень хочется ее убить, но она - непобедимая: Третьего дня ездил в Звенигород на именины, вчера ловил в пруде линей, а сегодня не знаю, куда деваться от скуки (Н.А. Лейкину, 11 августа 1884); Спасибо добрым лю-52
дям - навещают меня и делят со мною скуку, иначе пришлось бы плохо (В.А. Тихонову, 31 мая 1889); Уезжая, я оставил дома унылую скуку и страх (А. Н. Плещееву, 3 августа 1889); Рад бы убить Вашу скуку, но - увы - нет пороха (М.В. Киселевой, 13 сентября 1887).
Специфика выражения внутреннего состояния заключается в том, что абстрактный компонент психики выступает как «предмет» психического мира, нечто отдельное от человека, вступающее с ним в определенные, в данном случае враждебные, отношения [11, с. 386]. Взаимодействие человека и психической сущности, фигурирующей как независимая и самодовлеющая субстанция, описывается метафорической моделью субъектного типа, в которой чувство представлено как «самостоятельный субъект передвижения, по отношению к которому человек выступает ориентиром - определенной точкой, к которой приближается эмоция, или замкнутым пространством, вместилищем, в которое она проникает» [17, с. 12]. Напротив, объектные метафоры «характеризуют эмоцию как пространство, в котором пребывает человек», но также может в нее впадать и погружаться, что указывает на полное владение эмоции человеком, которая как бы вбирает его в себя целиком [там же, с. 12]. Эта разновидность метафоры объектного типа характерна для описания второго микрополя, скуки как характеристики среды: В Москве я утопаю в скуке (А.Н. Плещееву, 11 февраля 1889). Таким образом, субъектные метафоры движения и воздействия «иллюстрируют представление о самостоятельности эмоций, их власти над человеком, тогда как объектные утверждают возможность контроля человека над эмоциональными состояниями» [там же, с.14]. Ср. скука - пассивный объект воздействия человека (разогнать, убить скуку).
Метафорический фрагмент описания психического состояния занимает важное место в изучении семантики внутреннего мира. Сочетаемость номинанта концепта, основанная на исходных, мотивирующих образах холода, боли, живого существа, голода, болота (чащи), движения, воздействия, создает «некий сводный образ чувства», «подчиненный особой логике мир души» [11, с. 397]. По верному замечанию Арутюновой, «метафора учит не только извлекать правду из лжи, она учит также извлекать признаки из предметов, превращать мир предметов в мир смыслов» [там же, с. 382]. С этим связан особый этап в анализе концепта - когнитивной интерпретации лингвистического описания языковых средств, овнешняющих языковое сознание. Результатом интерпретации метафорической репрезентации психической сферы состояния стали следующие содержательные признаки в структуре концепта: «то, что мучает, терзает», «причиняет боль и страдания», «тяготит», «парализует подвижность и снижает чувственное восприятие окружающего мира», «трудность выхода, преодоления состояния», «нехватка новых впечатлений и ощущений», «преходящий характер состояния».
Завершим описание фазы самого состояния отдельным упоминанием способа языковой объективации ключевой лексемы концепта, которая может получать расчлененное семантическое выражение в контексте с существительными и глаголами вспомогательного характера («чувство», «чувствовать», «испытывать», «ощущать»): Барышня робко потянулась за стаканом и, боясь чамкать, начала бесшумно глотать... Милостивый государь глядел на нее и ухмылялся... Он уж не чувствовал скуки... (Баран и барышня); Матвей ждет и только позевывает. Чувство скуки ему незнакомо (Художество); Лаптев прочел продолжение какого-то романа, потом долго сидел, не читая и не испытывая скуки и довольный, что уже опоздал домой к обеду (Три года); Обыкновенно он приходил перед вечером, ложился и ждал его прихода терпеливо, не ощущая ни малейшей скуки (Три года).
Изучая концептуализацию внутренних переживаний, лингвисты обращаются к построению когнитивного Балтийский гуманитарный журнал. 2015. № 1(10)
сценария, базирующегося главным образом на метонимических и метафорических переносах, формирующих «особый пласт средств выражения в языке для обозначения внутренних (ментальных и эмоциональных) состояний и процессов» [18, с. 41]. По утверждению Н.А. Красавского, метафора - «самый важный источник информации об эмоциях», способный «обнажить» сущность эмоционального концепта [12, с. 396]. И хотя метафора признается более творческим и «познавательным» механизмом чем метонимия, тем не менее метонимия важна для семантико-когнитивных подхода к описанию концепта, так как демонстрирует отличную от метафоры логику когнитивного освоения реальности [10, с. 427]. Использование такого подхода к анализу эмоционального концепта выявляет его сложную концептуальную структуру и богатство смыслового содержания. Более того, результаты лингвистических экспериментов ученых Воронежского университета свидетельствуют о том, что «ядром концепта является чувственный базовый образ, выступающий как кодирующий образ универсального предметного кода. Этот образ принадлежит бытийному слою сознания и, как показывают некоторые наблюдения, имеет операционный или предметный характер, базируясь на биодинамической и чувственной ткани сознания. Базовый образ окружен конкретно-чувственным по своему происхождению когнитивным слоем, отражающим чувственно-воспринимаемые свойства, признаки предмета. Этот слой вместе с базовым относится к бытийному слою сознания» [19, с. 37-38]. Однако также заметим, что в представлении концепта как единицы общеязыковой картины мира образные составляющие не обязательно входят в ядерную структуру, но при характеристике авторской концептос-феры образная основа концепта скука рассматриваемого микрополя носит яркий индивидуально-сенсорный характер и кодирует концепт для мыслительных операций в сознании носителя языка. Итак, в структуре концепта скука образный компонент состоит из перцептивного и метафорического (когнитивного) образов, отражающих общеязыковые и индивидуально-авторские характеристики концептуализируемого явления.
Рассмотренная языковая объективация Скуки через прототипический сценарий ее возникновения и протекания позволяет получить более целостное представление о концептуализации состояния.
Понятийное ядро концепта микрополя «Психическое состояние» составляют не только признаки скуки как состояния отрицательного. Скука может быть и позитивной, в зависимости от того, «насколько она помогает или мешает адаптации индивида в конкретной ситуации» [20]. Это свидетельствует о двойственной природе концепта. К примеру, скука может стимулировать творческую активность, побуждать к продуктивной деятельности: Пробовал было от скуки написать свою «Исповедь», но получилась какая-то чепуха (Нытье); От скуки же он изобрел и свою собственную карточную игру. Его игра слишком проста. Она называлась «Черные и Красные» (Ненужная победа).
Образно-языковое наполнение ядра микрополя «Психическое состояние» отражает одну из сторон концепта «Скука». Для последовательного изучения концептуального содержания микрополя видится необходимым обращение к описанию семантики номинантов приядерной зоны.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. М, АСТ: Восток-Запад, 2007. 314 с.
2. Лейбин В. Словарь-справочник по психоанализу. М., АСТ, 2010. Режим доступа - http://vocabulary.ru/ dictionary/881/word/skuka
3. Жмуров В.А. Большая энциклопедия по психиатрии. М., Джангар, 2012. Режим доступа - http://
vocabulary.ru/dictionary/978/word/skuka
4. Ильин Е.П. Психофизиология состояний человека. СПб.: Питер, 2005. 412 с. Режим доступа - http:// modernlib.ru/books/evgeniy_pavlovich_ilin/
5. Райкрофт Ч.. Критический словарь психоанализа. СПб., 1995. Режим доступа: http://vocabulary.ru/ dictionary/12/word/skuka
6. Апресян В.Ю., Апресян Ю.Д. Метафора в семантическом представлении эмоций // Вопросы языкознания, 1993. № 3. С.27-35.
7. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., Русские словари, 1996. 416 с.
8. Вольф Е.М. Эмоциональные состояния и их представления в языке/ Е.М. Вольф // Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. - М.: Наука, 1989. С. 55-75.
9. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // Вопросы языкознания, 1995. № 1. С. 37-67.
10. Кустова Г.И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. М.: Языки славянской культуры, 2004. 472 с.
11. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. 2-е изд. М.: Языки русской культуры, 1999. 896 с.
12. Красавский Н.А. Эмоциональные концепты в немецкой и русской лингвокультурах: монография -Волгоград : Перемена, 2001. 374 с.
13. Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении / Пер. с англ. И.Б. Шатуновского. М.: Языки славянской культуры, 2004. 792 с.
14. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Второе изд., исп. и доп./Под общ. рук. акад. Ю.Д. Апресяна. М., Школа «Языки славянской культуры», 2003. С. 1032.
15. Скука [Электронный ресурс]: Материал из Википедии — свободной энциклопедии. Дата обновления: 30.07.2014. — Сан-Франциско: Фонд Викимедиа, 2014. Режим доступа:
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D1%EA%F3%EA%E0
16. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. Избр. труды. Т. I. М., 1995. 472 с.
17. Гусейн-Заде И.А. Метафорические образы эмоциональных состояний в русской языковой картине мира: модели движения и воздействия / И.А. Гусейн-Заде // Вестник Томского государственного университета. 2011. № 347 (июнь). С. 11-14.
18. Клобуков П.Е. Метафора как концептуальная модель формирования языка эмоций // Язык. Сознание. Коммуникация: сб. статей / отв. ред. В.В. Красных, А.И. Изотов. М.: «Филология»,1997. Вып.2. С. 41-47.
19. Попова З.Д., Стернин И.А. Язык и национальная картина мира. Изд.3. Воронеж, «Истоки», 2007. с. 37-38.
20. Изард К.Э. Психология эмоций/Перев. с англ. СПб.: Изд-во «Питер», 2000. 464 с. Режим доступа - http://www.web-lit.net/writer/3949/book/11496/izard_ kerrol_e/
21. Психические состояния как общепсихологическая проблема: Хрестоматия // Сост. И.В. Герасимова. Владивосток: ДВГМА, 2001. 104 с.
22. Стернин И.А. Методика исследования структуры концепта //Методологические проблемы когнитивной лингвистики. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 2001. С. 58-65.
23. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. Режим доступа - http://az.lib.ru/c/chehow_a_p
FIGURATIVE AND LANGUAGE COMPONENTS OF THE MICROFIELD "MENTAL STATE" OF THE CONCEPT OF "BOREDOM"
© 2015
G.E. Makhanova, post-graduate student of the chair of Russian language
Bryansk State University named after academician I.G.Petrovsky, Bryansk (Russia)
Abstract. The concept of "Boredom" having the undoubted importance in the Russian picture of the world and A.P. Chekhov's kontseptosfer in our research is subject to a comprehensive study. Verbalized form of abstract essence of the concept is considered by us as the macrofield including in its membership a set of microscopic fields, the content of which covers a fairly wide range of values. Area concept objectifying emotional human psychic sphere and presented microfield "Mental State" belongs to a group of emotional concepts. For reconstruction of semantic shape of emotion of boredom and the corresponding emotional state the method of creation of cognitive model of a situation of emergence of boredom is used. The presented description of one of the phases of the emotional scenario of boredom from a position of metaphorical and semantic approaches allowed to reveal difficult the conceptual structure and richness of the semantic maintenance of the party of the concept. In a study of the semantics of inner experiences deserve special attention metaphorical representation of the human condition by means of which a visual reality of the material world get explication invisible constants. Such means of semantic interpretation of "invisible" form a naive view of the world and serve as a addition to scientific knowledge of implicit aspects of the human psyche. The evident and sensual component in the structure of the concept of "Boredom" reflects the common language and the individual author in the objectification of the phenomenon conceptualized and is presented perceptual and metaphorical (cognitive) images.
Keywords: the incept of «Boredom»; cognitive signs; cognitive scenario; metaphorical representation; a naive view of the world.
УДК: 811.161.1
ЭТНИЧЕСКИЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КАРТИНЕ МИРА В.И.КОСТЫЛЕВА
© 2015
Е. С. Медведкова, старший преподаватель кафедры русского, иностранных языков и литературы
Волжский университет имени В.Н. Татищева, Тольятти (Россия)
Аннотация. Вопрос о том, является этноним именем собственным или именем нарицательным, до сих пор обсуждается лингвистами-ономастами. Автор исследует функционирование этнонимов и именований, связанных с ними, в текстах исторических романов В.И. Костылёва «Кузьма Минин», «Питирим» и «Жрецы». Анализ функционирования таких этнонимов как мордва, татары, чуваши, терюхане, привлечение к их рассмотрению данных истории и культуры народа, позволяет более точно определить их значение. Автор рассматривает такие псевдоэт-номимы, как керженцы, слобожане раскольники, скитники, ватажники. Несмотря на различие в подходах к определению этнонимов, ассоциации и коннотации этнонима в историческом произведении позволяют вводить читателя в круг территориальных, этнографических, культурно-исторических и других сведений о человеке. Для достоверности описания эпохи писатель В.И. Костылев употребляет этнонимы наряду с их устаревшими формами, которые сейчас можно встретить лишь в летописях или исторических актах. В романах В.И. Костылева структура именования представителей разных этносов эпохи Смутного времени, правления Петра I и Елизаветы I дается по одним и тем же антропонимическим моделям. Они представлены однокомпонентными и двухкомпонентными единицами: именованиями, говорящими об этнической принадлежности, в том числе русскими мирскими и каноническими личными именами. Система именований представителей мордовского, чувашского, башкирского, татарского этносов в произведениях В.И. Костылева изображает мирное сосуществование и активное взаимодействие этносов в пределах Московского государства и в Нижегородской области, показывает интерэтнический характер территории. Использование писателем этнонимических обозначений и личных имен различных типов в художественной картине мира, а также совместное употребление тех и других, подчинено идее создания писателем исторической достоверности событий многонациональной освободительной борьбы народов Поволжья в описываемые эпохи.
Ключевые слова: имя собственное; этнонимы; антропонимы; художественный текст; исторический роман.
Этноним (от греческого этнос 'народ' + онима 'имя, название') - это «номен для обозначения людей любого этноса (этнической группы, племени, народа, национальности и т.д.» [1, с.167]. В исторических текстах до начала XX века этнонимы писались с заглавной буквы - Татары, Мордва и т.д. Например, в «Летописи о многих мятежах...» издания 1788 года все этнонимы пишутся с большой буквы: «... не токмо собак и кошек, людей Русских и сами друг друга побиваху» [2, с. 265]. В «Истории государства Российского» С.М. Соловьева (1896 г.) читаем: «Казанского государства князья, мурзы и Татары» [3, с. 1017]. У И.Е. Забелина (1901 г.) напечатано: «кроме Поляков, были Венгры и Черкасы, Малороссийские казаки» [4, с. 94]. В современном русском языке принято написание со строчной буквы.
Художник слова, изображающий полиэтническое пространство, не может обойтись без специальных знаков. К ним относятся этнонимы и связанные с ними антропонимы. Вопрос о том, является этноним именем собственным или именем нарицательным, до сих пор обсуждается лингвистами-ономастами.
А.В. Суперанская полагает, что этноним, исходя из
лингвистических характеристик, является нарицательным словом. Однако «тесная связь этнонимов с антропонимами и топонимами проявляется во взаимном обмене лексем этих систем» [5, с. 209.; ср. также 11, с. 153].
В.А. Никонов считает, что этнонимы относятся к именам собственным: «единственное прямое, реальное значение этнонима - обозначаемый им объект: как географический объект для топонима и отдельный человек или семья для антропонима» [6, с. 11-12].
Этнонимы неоднородны, различаются в зависимости от характера обозначаемых реалий. Так, А.О. Членов считает важным различать собственно этнонимы, обозначающие реальную этническую общность, и псевдоэтнонимы, обозначающие общности других типов. Согласно его классификации, собственно этнонимы подразделяются на истинные этнонимы, микроэтнонимы и макроэтнонимы; псевдоэтнонимы - на географические, культурно-исторические, религиозные и другие [7, с. 100].
Несмотря на различие в подходах к определению этнонимов, ассоциации и коннотации этнонима в историческом произведении позволяют вводить «собеседника
