CC BY
30приниматься в Берлине и, особенно, в Париже как «троянские ослы» (именно так называли Польшу ряд европейских СМИ), а с другой они получили еще одно доказательство того, что их главным союзником в Европе остаются США. В то же время, дальнейшие действия говорят о том, что они стремились к поиску компромисса с ЕС и не собирались еще более обострять отношения с Францией и Германией. Об этом свидетельствует и тот факт, что реальные действия стран ЦВЕ в рамках военной кампании в Ираке ограничились скорее символическими мерами - открытием воздушного пространства для американских самолетов, размещением тренировочных лагерей для иракцев (Венгрия), отправка в Ирак подразделений химической защиты (Чехия) и т.д.
Таким образом, стало очевидным, что позиция стран ЦВЕ - не «проамериканская», но «трансатлантическая»- продемонстрировать свою солидарность и поддержать американцев, как стратегических союзников. «Мы приняли решение о поддержке США как независимая европейская страна. Мы убеждены, что благополучие Европы еще долго будет обусловлено ее хорошими отношениями с США. ...необходимо вести поиск политических решений, которые каким-то образом примирят трансатлантическое сообщество - при несомненной необходимости создания инструмента совместной европейской внешней политики»,- отмечал в марте 2003 г. посол Польши в России С.Меллер.1
Стоит обратить внимание на тот факт, что практически все страны ЦВЕ четко определили границы своего участия в Иракском конфликте: проявить солидарность с США, обозначить свои национальные интересы, но не втягиваться в него, потому что для этого у них не было ни экономических возможностей, ни поддержки населения. Такая взвешенная и прагматичная позиция нашла понимание и со стороны ЕС. Уже летом 2003 г. основным объектом критики со стороны «старой Европы» стала Польша, которая получила под свой контроль один из секторов в оккупированном Ираке, остальным странам удалось более или менее восстановить хорошие отношения с Францией и Германией.
Кроме того, в Европейском союзе многие понимают, что «кризис доверия» в системе европейской безопасности - следствие слабости самого Союза. Гюнтер Верхойген комиссар ЕС по вопросам расширения Союза 17 марта 2003 г. заявил: «Мы не можем ожидать от стран-кандидатов, что они будут придерживаться общей позиции ЕС, потому что таковой просто не существует.»2
1 Куранов А. Польша не «пятая колонна» в Европе// Независимая газета. - М., 2003. - 26 мая.
2 Shepherd R. America's New Friends in the East: Does EU and NATO Expansion Promise to Re-energize the Transatlantic Alliance?//http://wwics.si.edu/topics/pubs/MR289Shepherd.d oc.
Был ли у стран ЦВЕ выбор? Представляется, что нет. При этом нельзя не отметить, что им не хватило взвешенности и осторожности в принятии решений, ошибочными оказались прогнозы развития ситуации в Ираке после свержения С.Хусейна, «плюсы» их позиции очевидно перевесили «минусы». В тоже время следует признать, что стремление реализовывать свои национальные интересы, строить партнерские отношения с ведущими европейскими странами на равных, повысить свое значение при решении вопросов европейской и международной безопасности - вряд ли является справедливым основанием для обвинений в предательстве Европы. В конце концов, Германия и Франция, несмотря на их ключевую роль в ЕС, еще не есть Европейский союз, как бы им этого не хотелось.
Проблемы трансатлантических связей и формирования новой системы европейской безопасности, которые так ярко выявил кризис вокруг Ирака на какое-то время «ушли в тень». Внимание политиков переключилось на другие вопросы. Однако теперь, когда состоялось самое масштабное расширение ЕС за всю историю Союза, значение этих проблем для будущего Европы и мира велико как никогда. Многое зависит от того, какое место займут в ЕС «новички» из ЦВЕ, удастся ли преодолеть «кризис доверия» между «старой» и «новой» Европой и сделать ЕС реальной силой на мировой арене - равным партнером США, чего, безусловно, хотят и в Париже, и в Варшаве. Страны ЦВЕ могут способствовать восстановлению «расстроенных» трансатлантических связей и ускорить интеграционные процессы в сфере европейской безопасности, их экономический потенциал и здоровые амбиции могут придать ЕС новый стимул, в котором он действительно нуждается. Сила в единстве - этот трюизм актуален для европейцев как никогда. В противном случае, Европейский союз обречен на то, чтобы остаться «карликом» в вопросах международной безопасности, и никакие экономические показатели не смогут заменить общность взглядов, единство целей и равенство партнерских отношений.
♦ ♦ ♦
ОСЕТИНСКАЯ ПРОБЛЕМА: «СВЯЗАННЫЙ» КОНФЛИКТ
Сергей Маркедонов,
Зав. отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа
Тезис о Большом Кавказе как едином регионе с общими социально-экономическими и геополитическими проблемами зачастую рассматривается как атавизм российского имперского мышления. Для
объяснения этнополитических процессов в этом регионе предлагается использовать так называемый «пограничный принцип», то есть рассматривать проблемы российского Северного Кавказа отдельно от ситуации в независимых государствах Южного Кавказа. Реальные же этнополитические процессы на постсоветском пространстве показывают, что практически все межэтнические конфликты, начинавшиеся на Юге Кавказа, имеют логическое продолжение по другую сторону Кавказского хребта. Одним из ярких примеров таких «связанных» конфликтов является «осетинская проблема». Грузино-осетинский конфликт стал первым межэтническим противоборством в постсоветской Грузии, переросшим в масштабное вооруженное столкновение в январе 1991-июле 1992 гг. Этот конфликт оказал существенное воздействие на ход и результаты первого межэтнического конфликта на территории РФ -осетино-ингушского. Военная фаза последнего пришлась на октябрь-ноябрь 1992 г. Оба конфликта с участием осетинской стороны не разрешены до сих пор. Более того, грузино-осетинский конфликт в мае - июне 2004 г. вступил в стадию нового обострения, а возобновление осетино-ингушского конфликта после трагедии Беслана (сентябрь 2004 г.) становится весьма вероятным.
Юго-Осетинская Автономная область в составе Грузии - исторический предшественник непризнанного государственного образования Республика Южная Осетия - была образована 20 апреля 1922 г. Территория этого национального государственного образования составляла 6,5 % территории Грузии (3,84 тыс.кв.км.). Численность населения Юго-Осетинской АО по данным Всесоюзной переписи населения 1989 г. равнялась 98, 5 тыс.чел.(63, 2 тыс.чел. осетин, 28, 5 тыс. грузин, 2,1. тыс. русских, 0,9 тыс.чел.- представители еврейских этнических групп). Численность осетин в Грузии в 1989 г. составляла 165 тыс. чел (порядка 3 % населения закавказской республики). Правовой статус Южной Осетии в докризисный период регулировался Законом о Юго-Осетинской АО (принят в 1980 г.). В состав области входили 4 административных района (Зна-урский, Ленингорский, Цхинвальский и Джавский). Организация власти и управления в автономной области была типовой для советской системы. Высшим органом Юго-Осетинской АО был Совет народных депутатов, избиравший исполнительный комитет. В Совете национальностей Верховного Совета СССР автономия была представлена пятью депутатами.
"Осетинский" вопрос новейшего времени встал в повестку дня одновременно с "грузинским". Демократизация общественно- политической жизни в позднесоветский период открыла возможность для дискуссий по проблемам этнонационального развития, ранее табуированным. Вспыхнувшая в Юго-Осетинской АО в 1988 г. эпидемия брюшного тифа
дала толчок формированию общественных неформальных объединений. Наиболее влиятельным стало движение «Адамон Ныхас» («Народное вече»). Сначала оно выступало с социально-экономическими и экологическими лозунгами, содержащими критику в адрес Тбилиси за недостаточное внимание к региону. Затем претензии к республиканским властям Грузии стали перемещаться в плоскость межэтнических отношений. Элита Южной Осетии, испуганная перспективами "грузини-зации", приняла в ноябре 1989 г решение о повышении статуса «автономной области» до «автономной республики». О том, что такие страхи не были маниакальными фобиями, свидетельствует анализ партийной и советской печати Грузии в 1988-1989 гг. Детонатором взрыва этнозащитного национализма в Южной Осетии стала статья профессора Кванчи-лашвили «Что будет потом?», опубликованная в газете «Литературная Грузия» («Литературули Са-картвело»). В этом памфлете автор выдвинул тезис о том, что необходимы «искусственные ограничения деторождаемости у национальных меньшинств, создающих опасности перерождения грузинской нации», а также невозможность «широкого расселения осетин не только на территории Шида Картли (т.е. Внутренняя Картли- грузинское обозначение территории Южной Осетии - С.М.), но и по всей Грузии недопустимо быстрыми темпами».
Обострение ситуации в Южной Осетии активизировало этнонациональное движение в Северной Осетии (Северо-Осетинская АССР была создана в 1936 г.). Северная Осетия была первой из автономных республик, включившейся в "парад суверенитетов". 20 июля 1990 г. была принята Декларация о государственном суверенитете Северо-Осетинской ССР (через месяц после принятия российской Декларации и раньше всех союзных республик за исключением прибалтийских). Североосетинское руководство придерживалось жесткой "просоюзной политики", что объяснялось вовлеченностью республики в разрешение проблемы Южной Осетии и грузино-осетинского конфликта. Только в СССР могло произойти объединение двух Осетий в единое национально-государственной образование. В этой связи многие политические мероприятия в Северной Осетии проводились "в пику" российскому центру (оппоненту союзному руководству). В республике не проводился референдум о введении поста президента РСФСР (март 1991 г.). До августа 1991 г. в Северной Осетии вопреки российскому законодательству совмещались должности первого секретаря обкома КПСС и председателя Верховного Совета.
В результате эскалации грузино-осетинского противостояния в Северную Осетию в начале 1990-х гг. прибыло порядка 43 тыс. беженцев из Южной Осетии и внутренних районов Грузии. Беженцы способствовали радикализации этно-
националистических настроений в североосетинском обществе. В это же время лидеры Северной Осетии и северо-осетинские националисты оказались вовлечены в другой межэтнический конфликт. Принятие российского Закона «О реабилитации репрессированных народов» (26 апреля 1991 г.), предполагало территориальную реабилитацию одного из «наказанных» Сталиным народов - ингушей. Проблема в том, что территория так называемого Пригородного района, ставшая «яблоком раздора» межу осетинами и ингушами, была в результате депортации ингушей в 1944 г. передана под юрисдикцию Северной Осетии, а после восстановления Чечено-Ингушской АССР в 1957 г. не была ингушам «возвращена». «Реабилитационный» закон сопровождался требованиям ингушской общественности к немедленному возврату принадлежащей им земли (Второй съезд ингушского народа). Ответную реакцию было нетрудно спрогнозировать - «Ни пяди родной земли!». В значительной степени беженцы из Южной Осетии стали массовой опорой радикалов Северной Осетии, требовавших сохранения «территориальной целостности» своей республики. В начале 1990-х гг. произошло формирование образа двуединого врага - грузинского «империализма» и ингушского «национализма». Даже спустя 10 лет с момента трагедии 1992 г. некоторые североосетинские издания рассматривают ингушское эт-но-национальное движение как "анклав грузинского фашизма", а грузинских и ингушских этно-националистов - как два вызова осетинскому "национальному возрождению".
Позиция беженцев из Южной Осетии во многом стала определяющим фактором в скоротечной осетино-ингушской войне (31 октября- 4 ноября 1992 г.), завершившейся выдавливанием ингушей из Пригородного района. В ходе этого конфликта на стороне Северной Осетии приняла участие юго-осетинская бригада «Ир». По различным оценкам от 40 до 70 тыс. человек стали в результате этой «быстрой войны» вынужденными переселенцами. Таким образом 40 тыс. беженцев породили 40 тыс. вынужденных переселенцев. Горючий материал одного конфликта был использован в другом. Во многом проблема обустройства и адаптации беженцев из Южной Осетии была решена северо-осетинским руководством с использованием сублимации этнической нетерпимости южных осетин против другого «врага осетинского народа»- ингушей. И сегодня около 7, 5 тыс. выходцев из Южной Осетии проживают в спорном Пригородном районе. По словам политолога Александра Дзадзиева, «часть из них живет в домах и квартирах, ранее принадлежавших ингушам, по мнению которых, именно эта категория осетинского населения - основной противник их возвращения в места своего прежнего проживания». А без решения проблемы возвращения ингушей осетино-ингушский конфликт так и останется
тлеющей, но не потушенной горячей точкой.
Однако юго-осетинская проблема для Северной Осетии, а значит и для России в целом не сводится только к формату осетино-ингушского противостояния. Со стороны жителей Северной Осетии раздаются голоса об иждивенчестве и социальном паразитизме этнических собратьев- южан. В известном смысле юго-осетины (кударцы) занимают в Северной Осетии нишу «лиц кавказской национальности, оккупировавших рынки и торговые лотки». Как видим, этнические проблемы осетин Севера неотделимы от проблем Юга. Только разрешенные в комплексе они могут стать залогом мира по обе стороны Большого Кавказа.
Очевидно, что сегодня российская политика на Юге Осетии проходит испытание на прочность, которое организовал ей молодой амбициозный грузинский лидер. Михаил Саакашвили постепенно становится заложником своего аджарского триумфа. Он будто бы взял на себя повышенные обязательства по совершению новых аншлюсов проблемных территорий. Но если Абхазии Саакашвили готов предоставить самый высокий статус в составе Грузии, то в соответствии с грузинской Конституцией никакой Южной Осетии не существует, есть «Цхин-вальский район». По сути дела формула Звиада Гамсахурдиа - «В Грузии нет осетинской автономии, а есть осетины, проживающие на территории Грузии» - сохраняется. Между тем во время форума по урегулированию грузино-осетинского конфликта под эгидой ОБСЕ в Гааге (осень 2003 г.) были озвучены результаты социологического исследования общественного мнения Южной Осетии в 2002 г. К слову сказать, опрос проводился при помощи специалистов Школы государственного управления им. Дж. Кеннеди при Гарвардском университете, обеспечивавших этническую неангажированность. Согласно данным этого опроса, только 7 % респондентов высказались за те или иные формально-правовые отношения с Грузией (федерация, конфедерация, автономия), тогда как в 1997 г. количество сторонников государственного сосуществования с Грузией равнялось 21 %. Интересно и то, что среди респондентов возраста 20-29 лет не нашлось ни одного (!) защитника установления той или иной формы грузинского суверенитета. Стоит ли удивляться тому, что среди пикетчиков, не пускавших на территорию «Цхинвальского района» супругу президента Саакашвили в июне 2004 г., преобладали студенты. Таким образом, очевидно, что политическими провокациями невозможно разрешить проблему инкорпорирования Южной Осетии в состав Грузии. Россия же в этой ситуации должна, как бы ни коробило это представителей ее «силового блока», освоить либерально-демократическую риторику и оценивать действия грузинского руководства не как покушение на ее имперскую роль, а как нарушение условий Дагомысских соглашений 1992 г.
Провокации в Южной Осетии - это нарушение условий Дагомысских соглашений между Россией и Грузией о принципах урегулирования грузино-осетинского конфликта (24 июля 1992 г.), а также прав человека и срыв «дела мира» на Кавказе. Такую трактовку событий будут готовы рассматривать в США, а без благожелательной (минимум нейтральной) позиции мирового гегемона сегодня Россия эффективно действовать не сможет.
Самым лучшим вариантом для России в осетинской проблеме было бы сохранение нынешнего status quo при постоянном инициировании новых миротворческих планов. Главным лозунгом дня должна стать не идея воссоединения двух Осетий под державной дланью РФ, а неукоснительное выполнение Дагомысских соглашений, при изъятии которых Юг Осетии можно будет спокойно «сдавать». Если у России нет ресурсов для ирредентистской политики, было бы лучше не артикулировать эту политику столь активно. Иначе неизбежна потеря лица в случае сдачи нашего сегодняшнего партнера - непризнанного государства Южной Осетии.
Между тем, Южная Осетия не должна повторить судьбу Аджарии, от которой внутри России мало что зависело. В случае же «сдачи» Южной Осетии, Северная Осетия получит дополнительную порцию беженцев, и тогда возможны два варианта событий - развитие внутриосетинского конфликта или же эскалация осетино-ингушского конфликта. И то, и другое будет означать дестабилизацию обстановки уже на российской территории. Во втором случае при проведении переселенческой политики по заселению беженцами из Южной Осетии Пригородного района, возможен взрыв с ингушской стороны.
Ингуши, как и чеченцы - вайнахи, и ресурс долготерпения «мирных вайнахов» в ряде случаев может быть исчерпан. К таким случаям относится новая волна заселения беженцами из Южной Осетии Пригородного района и новое вытесенение вернувшихся на прежние места вынужденных переселенцев-ингушей. Возникает вопрос - на этом фоне столь уж нереален более тесный союз «мирных вай-нахов» с чеченскими сепаратистами?
Очевидно, что уступка России грузинскому давлению на Цхинвали - путь к эскалации внутри-российских межэтнических (и даже внутриэтниче-ских - внутриосетинских) проблем. Новый триумф Саакашвили и потакание его активной наступательной политике для России означает не только потерю лица. Это путь к новым вызовам в нашей внутренней политике. А посему пришла пора поставить пределы российского возможного отступления в Закавказье. Что можно было в Аджарии, то
нельзя в Южной Осетии. Помня о Северной... ♦ ♦ ♦
СОЗДАНИЕ АНТИНАРКОТИЧЕСКОГО ПОЯСА ВОКРУГ АФГАНИСТАНА
Полковник Анатолий Цыганок,
Профессор Академии военных наук
В современных условиях основными угрозами для Центральной Азии могут быть, во-первых, угроза со стороны так называемого «международного терроризма». Во-вторых, замороженные конфликты Южного Кавказа и не просчитанные последствия войны в Ираке. В-третьих, распространение ОМП и организованная преступность. В-четвертых, все возрастающая угроза со стороны КНР. В-пятых, очаги напряженности на Ближнем Востоке, связанные с угрозой возможных несанкционированных пусков одиночных ракет, в том числе и с ядерными боеголовками с территорий Ирана, Пакистана. В-шестых, военная угроза со стороны США и НАТО является на сегодняшний день угрозой гипотетической и станет реальной только при смене вектора политики в России или странах Азии. Эта угроза в основном не внешняя, а внутренняя. В-седьмых, угроза со стороны тоталитарных режимов, непредсказуемое поведение которых постоянно будет создавать напряженность.
Среди множества невоенных угроз наибольшую опасность представляют: новые угрозы в области пограничной сферы (наркотрафик, незаконная миграция), угрозы безопасности трубопроводным и энергетическим системам, угрозы в информационной сфере.
Если, по большому счету, интересы США, НАТО и ЕС и отношении Кавказа совпадают, то совпадение взглядов в отношении Центральной Азии уходят в прошлое. США и Европа по-разному видят свои цели в Центральной Азии. Это вполне объяснимо: пути, приведшие Европейский союз и США в этот регион первоначально маскировались под единую позицию Запада. США, закрепляясь в центрально - азиатском регионе, преследуют свои геополитические цели. ЕС - основной торговый партнер России, Казахстана других стран СНГ -имеет свои, отличные от США торгово-экономические интересы на постсоветском пространстве. Прежде всего, европейцев интересуют энергетические возможности Каспийского и центрально - азиатского региона. При этом представители ЕС понимают, что, помогая Вашингтону занять главенствующее положение в регионе, они тем самым ставят себя в будущем в зависимое положение от США. Эта разность интересов вызывает обострение противоречий между США и ЕС. В этих условиях, по моему мнению, у России появляются хорошие шансы восстановления своих позиций в данном регионе в качестве выгодного, надежного и заслуживающего уважения партнера. В целом, с изменением стратегических интересов ЕС, НАТО, США, России
