Российская политика в отношении народов Северного Кавказа: ее закавказский адрес и контекст Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Светлана ЧЕРВОННАЯ

Профессор кафедры этнологии исторического факультета

Университета Николая Коперника (Торунь, Польша).

РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИКА В ОТНОШЕНИИ НАРОДОВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА: ЕЕ ЗАКАВКАЗСКИЙ АДРЕС И КОНТЕКСТ

Резюме

В статье рассматриваются важнейшие вопросы политики России на Кавказе, прежде всего связанные с ее отношением к сепаратистским движениям (в иной терминологической версии и аксиологической интерпретации — к национально-освободительной борьбе) народов региона,

стремящихся к восстановлению или созданию своей национальной государственности, к выходу из состава стран (прежних союзных республик), на территории которых они проживают и имеют (или имели до распада СССР) свои автономные области или республики.

В в е д е н и е

Не претендуя на охват всей проблемы — многовекторной российской политики на Северном Кавказе, постараюсь выделить лишь некоторые направления этой политики, непосредственно связанные с интересами России в Закавказье, а также с ее стремлением оказывать политическое влияние, экономическое давление, беспрецедентный нажим на закавказские государства, держать их под своим контролем, шантажировать в случае намерения данных стран выйти из-под этого контроля, торпедировать (или хотя бы тормозить) их сближение с Европейским союзом и НАТО. Чтобы представить себе масштабы этого бесцеремонного нажима, напомним, что, по данным независимых экспертов, численность российских войск, которые находятся в состоянии не только боевой готовности, но и активных военных действий, достигает на Кавказе 150 000 чел., из них от 80 до 100 тыс. дислоцированы в Чечне1. Однако и другие районы Северного Кавказа и Закавказья, а также вся пограничная линия между ними не избавлены от мощного военного присутствия РФ2. Крошечная — в сравнении с этой ударной силой — группа воен-

1 Об этом подробнее см.: Felgenhauer P. Kremlin’s Risky PR Game // The Moscow Times, 7 March 2002.

P. 9.

2 К 2003 году на российских военных базах в Армении (Гюмри и Ереван) находилось до 7 000 российских солдат и офицеров, до 90 танков, 200 ракетных установок, 25 боевых самолетов и до 50 боевых вертолетов; в Грузии (в Батуми и Ахалкалаки) была дислоцирована семитысячная военная группировка, имеющая на своем вооружении до 150 танков, около 140 артиллерийских орудий, около 35 боевых самолетов. Кроме того, так называемые «миротворческие российские вооруженные силы в Абхазии» составляли около 1 700 чел., на их вооружении было 7 танков, 6 боевых вертолетов, 16 артиллерийских орудий и

ных инструкторов США, которых пригласили в Грузию еще по инициативе Э. Шеварднадзе в апреле 2002 года, составляет лишь 80 чел. К тому же у них нет мандата на проведение военных операций, в связи с чем они не могут противостоять военному давлению Москвы, хотя ее пропаганда крайне нервозно реагирует даже на такие робкие попытки и давно кричит об опасной тенденции сближения Грузии с НАТО (по-моему, истерика на этой почве началась в России еще до того, как реальная проНАТОвская ориентация была выработана в грузинской политике). Различные аспекты российской политики на Кавказе, особенно ее закавказский контекст, и стали предметом исследования в данной статье.

«Свои» и «чужие» в политике России на Кавказе

В российской политике на Кавказе со всей очевидностью проявляются двойные стандарты. Любые движения к независимости народов Северного Кавказа, удерживаемых в государственном поле РФ, подавляются с максимальной жестокостью. Примерами этой жестокости изобилуют как первая (1994—1996 гг.), так и вторая (начатая в 1999 г. и продолжающая) чеченские войны, которые Россия вела (и ведет) против чеченского народа, подвергая его — на глазах у всего цивилизованного мира, сохраняющего поразительное равнодушие, — безжалостному террору и геноциду3.

Как подчеркивается в отчете Международной хельсинкской правозащитной федерации, начатая в 1999 году Россией вторая чеченская война ведется с массовыми нарушениями норм военного и гуманитарного права, а действия российской стороны носят характер преступлений против человечества. В их числе: бомбардировки и ракетно-артиллерийские обстрелы, нападения на гражданские объекты, массовые убийства гражданского населения, пытки, грабежи, похищения людей4.

В этой связи польский историк Станислав Чешельский пишет: «Мы имеем здесь дело с полицейско-карательными операциями, при этом непосредственное подавление партизанского движения является лишь одной из задач федеральных сил. На первый

до 140 ракетных установок; на Южную Осетию приходилась примерно половина такого численного состава и вооружения «миротворческих» сил. Эти данные опубликованы в лондонском издании 2002 года московской газеты «Коммерсантъ» (16 апреля 2002 г.), в военном обозрении «Независимой газеты» (13 сентября 2002 г.), в журнале «Центральная Азия и Кавказ» (2003, № 6 (30). С. 14—15).

3 Приведу здесь лишь отдельные публикации, свидетельства очевидцев, материалы выставок, выводы независимых экспертов и объективные исследования (разумеется, появившиеся вне рамок жесткой цензуры и официальной фальсификации со стороны РФ), свидетельствующие о масштабах преступлений, совершенных российской военщиной в ходе этих войн: Ciesielski S. Rosja — Czeczenia. Dwa stulecia konfliktu. Wroclaw, 2003; MaaP E., Kubanek B. Tschetschenien. Krieg und Geschichte. 400 Jahre koloniale Eroberung — 400 Jahre Wi-derstand. Berlin, 2003; Reinke S. Vergessene Holle Tschetschenien // Pogrom. Bedrohte Volker, 2004, Nr. 2. S. 14—17; Malek M. Ruplands Kriege in Tschetschenien: «Wiederherstellung der vervassungsmaaigen Ordnung», «Antiterror-Operation» oder Volkermord? // Zeitschrift fttr Genozidforschung, 2004, Heft 1. S. 102—129; Feichtinger W., MalekM. Tschetschenien. Ein vergessener Krieg // IFK (Institut fttr Friedens-sicherung und Konfliktmanagement), Wien, August 2004. S. 1—12; Czeczenia: ostateczne rozwiazanie... Warszawa, 2006; PolitkowskaA. Druga wojna czeczenska. Krakow, 2006. Крайне узкий круг российских изданий, на страницы которых проникала правда о чеченских войнах, включал «Новую газету», публиковавшую мужественные и честные репортажи Анны Политковской, издания Общества «Мемориал» (Орлов О.П., Черкасов А.В., Соколов А.В. Нарушение прав человека и норм гуманитарного права в ходе вооруженного конфликта в Чеченской республике. В кн.: Россия — Чечня. Цепь ошибок и преступлений. М., 1998) и некоторые выпуски аналитических исследований Московского центра Карнеги (см., например: Пайн Э. Вторая чеченская война и ее последствия. М., 2001; Малашенко А., Тренин Д. Время Юга. Россия в Чечне, Чечня в России. М. 2002).

4 См.: International Helsinki Federation for Human Rights. Human Rights in Russian Federation. The Human Rights Situation in the Chechen Republic. Report 2001. P. 77.

план выдвигаются действия, главная цель которых, независимо от официальных деклараций, установление террора над обществом и возможность сломить его волю к сопро-тивлению»5.

«Если сравнить количество убитых и пропавших без вести с численностью населения республики, — отмечает московский правозащитник Александр Черкасов, — можно смело утверждать, что в течение последнего десятилетия Чечня пережила половину Второй мировой войны и весь великий сталинский террор»6.

Когда дело касается сепаратизма или ирредентизма в национальных движениях народов Северного Кавказа, Россия следует единственному категорическому императиву — сохранение территориальной целостности собственного государства. Этот принцип отражен и в принятой в декабре 1993 года Конституции РФ, которая не допускает возможности выхода из состава Федерации какого-либо из ее субъектов, что автоматически придает любому движению за независимость характер преступного, антиконституционного действия или намерения и что превращает в чистейший фарс все декларации о суверенитете находящихся в составе России республик.

В то же время Россия не только весьма терпимо, снисходительно и дружелюбно относится к сепаратистским движениям малых коренных народов и национальных меньшинств, направленным на разрушение территориальной целостности соседних закавказских государств — Грузии и Азербайджана, не только поддерживает эти движения дипломатическими и пропагандистскими средствами, но чаще всего сама в тайне (даже не слишком заботясь о ее сохранении) организует их, обеспечивает их боеспособность и агрессивность своими кадрами, финансовыми средствами и запасами воинских арсеналов, направляет их, порою слегка сдерживая, в критический момент — активизируя, выпуская на поверхность, как джинна из бутылки, которую она держит в своих руках.

Оценивая эту поддержку сепаратистских движений в соседних государствах, сотрудник Венской академии национальной обороны Мартин Малек пишет: «Без военной помощи из Москвы Абхазия и Южная Осетия вряд ли смогли бы отделиться от Грузии: Россия оказала им политическую помощь и направила крупную партию оружия (Карабах надеялся в основном на Армению). По словам Алексея Арбатова, депутата Государственной Думы РФ, Москва предоставила абхазам «прямую военную помощь». В 1992—1993 годах российские войска открыто участвовали в военных действиях на стороне Абхазии (совместно с чеченскими «добровольцами» под командованием Шамиля Басаева, теперь разыскиваемого Россией наиболее известного террориста).

Официальные лица Абхазии, Южной Осетии, Нагорного Карабаха, Приднестровья (Молдова) часто бывают в Москве и, когда бы они ни пожелали, их принимают в парламенте и в Министерстве иностранных дел. Практически все взрослое население (и, конечно, политическая элита) Абхазии и Южной Осетии уже давно получило российское гражданство. Если же Грузия попытается разрешить конфликт силой, то Москва может осуществить военное вмешательство под предлогом защиты российских граждан. К тому же она постоянно предостерегает Тбилиси от развязывания войны против Абхазии и (или) Южной Осетии, но вместе с тем сама хочет решить проблему сепаратизма в Чечне исключительно военными мерами, чтобы, выражаясь официально, «искоренить» мятежников, которых российские власти представляют как «бандитов» и «террористов»7.

Нынешняя политика РФ на Кавказе — прямое продолжение и развитие провокаций, в последние годы существования СССР готовившихся в кабинетах КГБ и ЦК КПСС. Они

5 Ciesielski S. Ор. сії. S. 369. (Здесь и далее перевод цитируемых оригинальных текстов с польского, немецкого и английского языков сделан автором. — С.Ч.)

6 Цитируется по каталогу выставки, организованной в Варшаве в мае 2006 года: Czeczenia: ostateczne rozw^zanie... S. 36.

7 Малек М. Политика безопасности на Южном Кавказе: основной круг проблем // Центральная Азия и Кавказ, 2003, № 6 (30). С. 13.

были рассчитаны на то, чтобы руками национальных меньшинств под прикрытием защиты их интересов и якобы ущемленных прав нанести удар демократическим силам, мощная мобилизация которых во всех союзных республиках представляла непосредственную угрозу уже пошатнувшемуся коммунистическому режиму. Это происходило повсюду, но начиналось, наверно, в Грузии, первой открыто выступившей против диктатуры Кремля и первой принявшей на себя удар не только в форме кровавой расправы над мирными демонстрантами в Тбилиси (апрель 1989 г.), но и в форме тщательно подготовленных антигрузинских реакционных мятежей, организованных в Южной Осетии и Абхазии, превратившихся в многолетнее несчастье всех вовлеченных в эти провокации народов, включая абхазов и осетин8.

Не понаслышке знавший об этих «мероприятиях» последний руководитель Комитета государственной безопасности СССР Вадим Бакатин писал в этой связи: «Комитет стоял у истоков создания «интернациональных фронтов» в союзных республиках, проявлявших строптивость в отношениях с центром. Порочная логика «разделяй и властвуй» стимулировала раскол общества в этих республиках на два непримиримых лагеря, приводила к обострению социальной напряженности... Действовала схема: «не хотите подчиниться — получите интерфронт, который призовет к забастовкам, поставит вопрос о границах республики и о законности избранных там органов власти», а затем деятельность этих интерфронтов преподносилась Комитетом госбезопасности как проявление «воли всего народа»9.

Именно такую роль интерфронта, направленного против «строптивой» Грузии, должны были сыграть (и сыграли) сформированные в 1988 году под дирижерской палочкой Москвы националистические организации «Адамон Ныхас» (Народная беседа) в Юго-Осетинской автономной области и Народный форум «Айдгылара» (Единение) в Абхазии.

Хотела бы подчеркнуть, что данная ситуация отнюдь не является исключительной. Кремль (до 1991 г. — еще коммунистический «Центр», в нынешних условиях — штаб президентской власти) всегда искал в строптивых союзных республиках и в вызывающих его подозрения и опасения соседних молодых независимых государствах, не слишком послушных его воле и не согласных с предусмотренной для них в Москве ролью безропотных вассалов, национальные меньшинства, чтобы, используя их годами и десятилетиями накапливавшиеся (отнюдь не всегда беспочвенные и не только вымышленные) обиды, а также карьеристские амбиции их малых этнических элит, создать своеобразные «пятые колонны», способные и готовые ударить в спину народным фронтам, демократическим силам, мощным национальным движениям данных республик. Эти «пятые колонны» были нужны для того, чтобы в глазах мирового общественного мнения российское вторжение во внутренние дела республик и новых независимых государств было бы морально оправдано и выглядело как защита этнических меньшинств от «национализма» формирующихся в этих республиках-государствах этнократических режимов. О том, насколько этот «национализм» был вымышленным или реальным, о том, имеем ли мы право ставить это понятие в кавычки или обязаны рассматривать его с тревогой и всерьез, — разговор особый. Думаю, что чистой фантазией и лживой выдумкой кремлевской пропаганды этот «национализм» все-таки не был и абсолютно все независимые государства, об-

8 Автор имел возможность на месте, в ходе полевых исследований, проведенных летом 1992 года, а также на основе аутентичных документальных источников и свидетельств проследить историю подготовки абхазского мятежа, что отражено в публикациях: Червонная С.М. Абхазия-1992: Посткоммунистическая грузинская Вандея. М., 1993; Chervonnaya S. The Technology of the Abkhazian War // Moscow News, 15 October 1993, No. 42. P. 1, 4; Chervonnaya S. Conflict in the Caucasus: Georgia, Abkhazia and the Russian Shadow. Foreword by Eduard Shevardnadze. London, 1994; Червонная С. Холодная война: 1990—1992. В кн.: Распятая Грузия / Сост. Б. Пипия, 3. Чиквиладзе. Санкт-Петербург, 1995. С. 51—92.

9 Бакатин В. Избавление от КГБ. М., 1992. С. 49.

разовавшиеся из бывших союзных республик, абсолютно все их титульные нации (или группы «национального большинства») — ни одного исключения я просто не знаю — на определенном этапе пережили иногда краткую, иногда затянувшуюся до нынешних дней свою собственную «детскую болезнь» националистического экстремизма, националистического ажиотажа, весьма далеких от демократического мышления этнократических комплексов и представлений такого типа, как «Грузия для грузин», «Украина для украинцев», «Литва для литовцев» и т.п.

Однако отнюдь не для борьбы с национализмом титульных наций или так называемых «средних братьев» (в парадигме: «старший брат» — русский народ, «средние братья» — титульные нации бывших союзных республик или новых независимых государств, «младшие братья» — малые коренные народы и национальные меньшинства на территории этих республик, имеющие — или не имеющие — собственные автономии), не для сопротивления действительному национализму, который всегда является злом, какими бы историческими закономерностями ни было вызвано его появление, а совершенно в иных целях Москва поддерживала и формировала сепаратистские движения, мобилизуя стихийное недовольство обиженных и испуганных «младших братьев» — малых коренных народов и национальных меньшинств в союзных республиках/в новых независимых государствах. Такими целями были коммунистический реванш, надежды на восстановление единой империи в границах бывшего Советского Союза, а когда эти надежды рухнули (впрочем, не окончательно и не у всех) или во всяком случае потеряли свою советско-коммунистическую окраску, этими целями стали ослабление, расчленение соседних независимых государств, поддержание в них постоянного напряжения, развитие затяжных внутренних межэтнических конфликтов, возможность постоянного шантажа. Именно этот шантаж, реализованный в драматических ситуациях, когда новые независимые государства не в состоянии контролировать часть своей территории, объятой мятежами, или существующий в качестве постоянной угрозы («Не проявите сговорчивость — получите свой Нагорный Карабах, свою Абхазию, свое Приднестровье»), я имею в виду, говоря о закавказском «адресе» национальной политики РФ с ее двойными стандартами.

«Свою» Чечню Россия иметь не хочет, подавляет ее всей мощью милитаристской системы, как огня боится «эффекта домино», то есть появления новых движений за независимость на Северном Кавказе, но «Вашу» (грузинскую) Абхазию и Южную Осетию, «Ваш» (азербайджанский) Нагорный Карабах, «Ваше» (молдавское) Приднестровье она заботливо выращивает: не просто поддерживает, а именно выращивает, питает экономически, укрепляет идеологически, прикрывает своим военным щитом, в старых большевистских традициях разжигает как «пламя из искры» (чаще всего весьма успешно, ибо стихийных «искр» и «пороховых бочек» в российском пограничье более чем достаточно), использует как сильнейшее средство государственного шантажа в своей международной политике. Российская официальная сервильная наука, обслуживающая эту политику, называет ее «адекватной позицией России» по отношению к сепаратистским движениям в Закавказье.

Например, в статье, опубликованной в трудах Московского государственного института международных отношений, Николай Трапш прилагает максимум усилий, чтобы подорвать доверие к мирным инициативам Грузии, к действиям правительства Автономной Республики Абхазии в изгнании, в Тбилиси, и создать впечатление стабилизации сепаратистского режима. «Известные предложения М. Саакашвили, — пишет он, — о последовательном предоставлении Абхазии самой широкой автономии при условии реального начала реинтеграционных процессов изначально не вызывают особого доверия... Деструктивным ответом на заявленное возвращение абхазской стороны в переговорный процесс стало неожиданное назначение специальным представителем грузинс-

кого президента И. Аласания, возглавляющего нелегитимное правительство Автономной Республики Абхазии... В целом следует признать, что новое абхазское руководство отчетливо продемонстрировало естественное стремление к масштабному реформированию сложившихся социально-экономических и политических отношений, объективные результаты которого будут одним из определяющих факторов дальнейшего развития непризнанной республики. Другим важным детерминирующим обстоятельством является адекватная позиция России по отношению к Абхазии, определяемая имманентными геополитическим интересами в рассматриваемом регионе. Конструктивные преобразования в непризнанной республике являются своеобразной гарантией реальной стабильности на важном участке южной границы России, а потому представляется целесообразной активная поддержка нового абхазского руководства со стороны Москвы (подчеркнуто нами. — С.Ч.)»10.

В таком плане Закавказье не является исключением, это делается (и делалось) всюду, где к тому есть хотя бы малейшая возможность. Положение многих малых коренных народов и национальных меньшинств, на которые бывшая советская власть десятилетиями не обращала внимания, не желала слышать их жалоб и вникать в их проблемы, подвергая их самой жестокой эксплуатации и дискриминации, внезапно стало предметом повышенного интереса и пристального внимания кремлевских стратегов и российских спецслужб. Планы использовать поляков Литвы, которым подкинули идею создания польской советской автономии в Вильнюсском крае, против независимой Литвы, гагаузов степей Добруджи — против независимой Молдовы, венгров Закарпатья и русин Прикарпатья — против независимой Украины — лишь отдельные звенья этой очень длинной цепи, протянувшейся и на юг, в Закавказье. Там же, где не удавалось найти обиженных «младших братьев» или где организованные национальные движения и демократические силы народов и меньшинств отказывались играть заготовленную им роль и демонстрировали свою солидарность с народами и демократическими правительствами новых независимых государств (как это произошло с крымскими татарами в Украине), Москва делала ставку на русское население, внедренное в союзные республики в итоге систематической колонизации их земель как в дореволюционный период, так и в годы советского правления. Этому населению теперь предстояло в качестве «троянского коня» вызвать и ввести сюда российские «силы влияния» в самом широком их возможном диапазоне — от танков, военного флота и ОМОНа до дипломатических нот российского МИДа, деклараций Государственной Думы и акций Московской патриархии Русской Православной Церкви. Такая роль предложена русским общинам Латвии и Эстонии (и, к сожалению, отчасти уже принята и сыграна ими), русскому большинству населения Крыма, вовлеченному в сепаратистское движение за его отторжение от Украины.

Власти РФ большое внимание уделяют постоянному присутствию русского населения на Северном Кавказе. Согласно инструкции, которую следовало бы хранить в тайне, однако по недосмотру молодых «демократов», пришедших к власти в Российской Федерации в начале 1990-х годов, удалось обнаружить в портфеле одного из функционеров от национальной политики и опубликовать в 1992 году11, в каждом субъекте РФ на Северном Кавказе, не только в каждой автономной/»суверенной» республике, но в каждом ее городе и районе доля русского населения не должна опускаться ниже 40— 50%, чтобы постоянно обеспечивать присутствие и влияние Москвы на Северном Кавказе. При этом огромное значение придается военной мобилизации русских. Отметим, что одной из форм такой мобилизации стало создание современных казачьих формирований.

10 Трапш Н. Абхазия после президентских выборов: перспективы развития непризнанной республики. В кн.: Уроки кризиса в Абхазии. Аналитические записки (МГИМО — Университет). М., 2005. С. 17.

11 См.: Концепция колонизации Северного Кавказа // и>^е igilik (Мир твоему дому), 1993, № 16. С. 2—3.

Закавказский контекст российской политики на Кавказе: «союзники» и «противники»

В Закавказье использовать русских как прикрытие (действовать под видом защиты их интересов), тем более — в качестве основной ударной силы против титульных наций (их массовых движений, народных фронтов, демократических организаций) и против новых независимых государств не удалось в силу ряда причин, формирующих особенности закавказской ситуации: доля русского населения во всех трех закавказских государствах сравнительно невелика, его социальная структура, отмеченная значительной частью горожан, включая представителей научной, технической и творческой интеллигенции, малоблагоприятна для политической люмпенизации и формирования таких движений, как русское сепаратистское движение в Крыму; его имеющая глубокие исторические корни и культурные традиции лояльность к народам, на земле которых они живут: — к грузинам, азербайджанцам, — очень высока. Тем большее внимание кремлевские стратеги уделяли фактору сепаратизма среди других народов, составляющих национальные меньшинства (армяне — в Азербайджане, осетины — в Грузии) или коренные народы на территории этих государств (абхазы — в Грузии, лезгины — в Азербайджане), иногда разделенные государственными границами между Россией и закавказскими государствами. Например, для создания угрозы расчленения Азербайджана в 1990-х годах московские функционеры пытались использовать лезгинское националистическое движение «Садвал» (Единство), в результате чего он мог потерять часть своей северной территории, объявленной Лезгистаном.

Другой весьма существенный момент, который надо иметь в виду, заключается в тех резких и постоянных попытках раскола, противопоставления друг другу кавказских народов, которые проводит Россия, пытаясь (и небезуспешно) создать различные блоки, альянсы, чтобы использовать их (по мере надобности) для наступления на ту или иную закавказскую территорию, а также для разжигания противоречий между самими народами Северного Кавказа. Эти народы в известном смысле, можно сказать, все равны перед Россией как жертвы ее экспансии и колониального гнета, однако, согласно известному каламбуру, среди этих равных есть «более равные», «менее равные», «самые равные» и «не совсем равные». Собственно, здесь мы имеем дело со старой, как мир, известной со времен древнейших империй политикой «разделяй и властвуй», однако ее конкретные проявления весьма своеобразны, без учета этого своеобразия трудно понять, что происходит в регионе.

Проще всего было бы сказать, что это разделение проходит по линии религиозного разлома кавказского субконтинента (тут уж можно говорить не только о Северном, но и обо всем черноморско-каспийском пространстве по обеим сторонам Кавказского хребта). Поскольку основными силами и полюсами в этом разломе являются две религии: ислам и христианство, то и линия раздела в российской политике по отношению к кавказским народам якобы должна проходить по этому рубежу. При этом имеется в виду, что христианские народы «ближе» России, способны служить опорой и проводником ее кавказской политики, а исламские народы остаются для нее «чужими», подозрительными, потенциально или активно враждебными. Для подавления их антироссийских движений Москва хотела бы использовать тамошние христианские народы, чей конформизм по отношению к российскому господству на Кавказе будто бы предопределен общностью или близостью вероисповедания.

Все это значительно сложнее, чем простейшее разделение и противопоставление друг другу кавказских народов по конфессиональному признаку: здесь — «хорошие»

христиане, которых следует «защитить» и можно поощрить, там — «плохие» мусульмане, которых следует наказать, желательно руками кавказских христиан. Иногда дело обстоит именно так (например, в осетино-ингушском конфликте, к нему мы еще вернемся далее), но чаще действительная российская политика, направленная на разжигание противоречий между народами Кавказа, в эту простейшую схему не вписывается. В этом нетрудно убедиться, вспомнив события в Грузии последних полутора-двух десятилетий, когда против Тбилиси, против православных грузин (правда, при автокефалии Грузинской Православной Церкви, но при полном отсутствии серьезных расхождений между ней и Русской Православной Церковью) Москва охотно поддерживала выступления абхазов, значительная часть которых исповедует мусульманство, направляла на войну с Грузией исламских «добровольцев» из мусульманских регионов Северного Кавказа, прежде всего из Чечни. (Напомним, что с благословения российской власти Ш. Басаев оказался со своими отрядами на территории мятежной Абхазии.) Наконец, Кремль поддерживал сепаратизм грузинских мусульман в Аджарии, преодоление которого стало одним из первых успехов нового руководства Грузии, пришедшего к власти после «революции роз». Именно тогда в Москве нашли политическое убежище весь семейный клан Абашидзе и ряд других активистов мусульманской Аджарии, которая могла стать третьим — после Южной Осетии и Абхазии — плацдармом действий, направленных на ослабление независимого Грузинского государства12. Точно так же (до поры до времени) вызревал конфликт «в Нагорном Карабахе и вокруг него». Пока еще можно было не доводить дело до войны и кровопролития, Москва не проявляла откровенных симпатий к армянам-христианам, санкционируя аресты лидеров общественной организации «Карабах» и зимой 1988 года спокойно наблюдая за событиями в Сумгаите (кто знает, не участвуя ли непосредственно в их организации). Лишь когда Азербайджан, освободившийся от коммунистической диктатуры, как независимое государство стал представлять реальную угрозу российскому господству в Закавказье13, Кремль санкционировал оккупацию (назовем вещи своими именами) значительной части Азербайджана (гораздо большей, чем спорная территория Нагорного Карабаха) армянскими Вооруженными силами — оккупацию, продолжающуюся до сих пор. А ведь без поддержки и прямого участия РФ на стороне Армении она была бы невозможна.

Надо сказать, что на этом (армянском) направлении политики Москвы до сих пор все довольно сложно, запутано, неоднозначно. Даже московские аналитики с некоторым изумлением констатируют парадоксальную ситуацию: «Армения — единственная страна, получающая вооружение от России, деньги — от США, к тому же — сотрудничает с Ираном»14.

Таким образом, разделение народов Кавказа на группы «союзников» и «противников» России, разжигание и поддержание противоречий между которыми — составная часть политики «разделяй и властвуй», происходит не по религиозному признаку. Точнее, этот признак — лишь один из факторов, включенных в весьма сложную стратегию поиска потенциальных «врагов» и «друзей». Мусульмане на Кавказе, безусловно, гораз-

12 «Весной 2004 года «революция роз» повторилась в столице аджарской провинции Батуми, — пишет в этой связи Уве Хальбах в своем исследовании «Кавказ в новом свете». — 6 мая весь клан Абашидзе при российском посредничестве бежал в свое московское изгнание. Аджария снова вошла в поле грузинской государственности» (Halbach U. Der Kaukasus in neuem Licht. Die EU und Rupland in ihrer schwierigsten Nachbarschaftsregion. Berlin: SWP (Stiftung Wissenschaft und Politik) — Studie, 2005. S. 8).

13 По этим вопросам есть богатая политологическая литература, появившаяся как в самом Азербайджане, так и в исследовательских центрах Европы и США (см., например: Badalow R. Die Demokratie in Aserbaidschan zu Beginn des 21. Jahrhunderts. В кн.: Diaspora, Ol, Rosen / Hrsg. Walter Kaufmann. Berlin, 2004. S. 179—204; Babayev A. Demokratie-Test nicht bestanden. Parlamentswahlen in Azerbajdzan 2005 // Osteuropa, Marz 2006, Heft 3. S. 33—43; Swigtochowski T. Azerbejdzan. Warszawa, 2006.

14 Гаджизаде А. Две инициативы // Независимая газета, 18 декабря 1999. С. 5. В переводе на английский язык эту фразу цитирует М. Малек (см.: Малек М. Указ. соч. С. 11).

до чаще представителей христианской ориентации оказываются под подозрением России или под ее прямым ударом. Однако в распределении акцентов (кто хороший, кто не совсем хороший, кто совсем плохой) здесь выявляются динамика и диалектика (вчерашний союзник и помощник сегодня может стать жертвой, что и случилось с горцами, которых в 1992 г. Россия посылала за Кавказский хребет на войну против Грузии и которых сама стала уничтожать в своих чеченских войнах), а также множество тонких и сложных градаций, формируемых с учетом исторических традиций, политического наследия, зарубежных связей и иных аспектов, среди которых религия является лишь одним из многих, но не всегда решающим фактором.

В соответствии с этой системой градаций на Северном Кавказе существует по крайней мере пять основных групп, по отношению к которым выстраиваются различные схемы российского покровительства, потакания амбициям лидеров, поддержки или, напротив, игнорирования и т.д., а главное — расчетов на возможность использовать ту или иную группу для давления на закавказские государства. Назовем эти группы в порядке нарастания негативных (с точки зрения РФ) компонентов, то есть по линии распределения этих групп от полюса полного политического альянса с Россией до полюса наиболее острых противоречий, исключающих для Москвы возможность опереться на такую группу и превращающих последнюю в объект самой жесткой дискриминации со стороны РФ, как бы в качестве устрашающего примера другим народам Кавказа.

В этом ряду на первом месте стоят сами русские, составляющие доминирующее большинство населения Северного Кавказа (с учетом жителей Краснодарского и Ставропольского краев). Как было сказано выше, Москва до сих пор не смогла задействовать в прямой закавказской политике «русский синдром», то есть немногочисленные, глубоко интегрированные в регионе русские общины Грузии, Армении, Азербайджана. Ей не удается превратить эти общины в свои «пятые колонны», разрушив или пошатнув их традиционную лояльность к населению и правительству закавказских государств. (В отличие от постоянных спекуляций вокруг прав «русских соотечественников» в странах Балтии, в Украине, в других государствах ближнего зарубежья, в которых организованы движения русского сепаратизма.) Тем более вызывающим становится вовлечение русских в политические конфликты и войны на Северном Кавказе, поощрение «беспредела» вооруженных и полувооруженных казачьих формирований, использование русской среды для формирования устойчивой ксенофобии, для расправ с «лицами кавказской национальности» (в число которых попадают как мусульмане, так и христиане Кавказа).

На втором месте среди российских союзников (активных действующих сил и резервов ее кавказской политики) стоит Осетия, в административно-государственном измерении представленная двумя Осетиями: Республика Северная Осетия — Алания (долее всех сохранявшая за собой титул Автономной Советской Социалистической Республики в составе Российской Федерации) и бывшая Юго-Осетинская автономная область в составе Грузии.

Цепь исторических реминисценций, этнопсихологических и культурных особенностей, факторов региональной и международной политики способствовали тому, что российский выбор «верного союзника» на этом направлении остановился именно на осетинах, а их общество оказалось вовлеченным в эту политику, согласившись сыграть отведенную ему роль, далеко не почетную. Назовем лишь некоторые из этих обстоятельств, каждое из которых само по себе такую ситуацию еще не предопределяло, но их совокупность в конечном счете сработала в нужном направлении. Во-первых, определенное значение здесь имела инерция, связывающая современную российскую политику на Кавказе с ее советским (и даже с досоветским) прошлым. Осетия была присоединена к России в 1774 году — значительно раньше, чем другие национальные регионы и народы Северного Кавказа. И в отличие от большинства из них, отчаянно сопротивлявшихся российской экспансии, — в известном отношении добровольно, что выраже-

но не только в формальных актах, дипломатических миссиях и заявлениях правящих верхов, выступавших от имени всего народа, но и в настроениях и поведении значительной части осетинского общества. Осетины — единственный из коренных народов Северного Кавказа — практически не участвовали в Кавказской войне, а если и участвовали, то на стороне российских колонизаторов, поставляя проводников по горным дорогам и перевалам, информаторов о положении дел в стане противника, нередко и добровольцев, сражавшихся вместе с русскими против не желавших покориться горцев Северного Кавказа. Тень этой исторической вины (в восприятии значительной части соседей осетин на Северном Кавказе) или, напротив, заслуги (в восприятии центральной российской власти) не осталась в далеком историческом прошлом. Она постоянно лежала на осетинском народе и в советский период. Не случайно, к примеру, в идеологических постановлениях ЦК ВКП (б) (в частности, об опере «Великая дружба» Вано Мурадели) и в речах А. Жданова, обосновывавших эти постановления, прямо указывалось, что осетины хорошо проявили себя в гражданской войне, поддержали советскую власть и заслуживают всяческого доверия, в отличие, скажем, от ингушей, которые вели себя плохо и доверия не заслуживают15.

Эти декларации не имели ничего общего с исторической действительностью, в частности с подлинной историей гражданской войны на Северном Кавказе, в которой ингуши были гораздо «краснее», а осетины силами своего дворянского корпуса в значительно большей мере питали белое движение. Однако историческая правда никого не интересовала. Многократно повторяемые, вбиваемые в сознание масс заявления о надежности и верности осетин весьма эффективно способствовали натравливанию народов Кавказа друг на друга, распространению предрассудков, в силу которых осетины приучались считать себя народом избранным, наиболее заслуженным перед властью и старались еще более рьяно выслужиться перед ней. А их соседей приучали видеть в осетинах предателей общекавказских интересов, что было, конечно, совершенно несправедливо по отношению ко всему народу, давшему демократической России такие светлые имена, как Коста Хетагуров, Махарбек Туганов или наш современник Шалва Бедоев.

Свою роль в этом размежевании и выделении этноса в качестве ближайшего соратника России сыграли религиозный фактор (осетины — на три четверти христиане — выступали в российской идеологической парадигме как «свои», а горцы и жители степей, обращенные в ислам, — как «чужие») и фактор принадлежности осетин к иранской лингвокультурной общности. Последний не только облегчал противопоставление осетин, говорящих на другом языке, имеющих совершенно иные традиции и версии своего этногенеза, народам других языковых семей и групп — кавказской, вайнахской, тюркской, но и обусловливал далеко идущие спекуляции в широком международном контексте. Россия (царская, советская, постсоветская) слишком часто искала политического союза с Персией/Ираном, выгодного и в ее традиционной антитурецкой, и в ее новейшей антиамериканской ориентации, чтобы не обращать внимания на ираноязычные группы населения в границах собственного государства. Осетины, наряду с таджиками и другими народами Средней Азии, были одной из таких групп, их могли использовать как плацдарм для связей, способных протянуться от Кавказа, с одной стороны, и от Памира, с другой — к Те-

15 На косном языке Постановления ЦК ВКП (б) это было сформулировано следующим образом: «Исторически фальшивой и искусственной является фабула оперы, претендующая на изображение борьбы за установление советской власти и дружбы народов на Северном Кавказе в 1918—1920 годах. Из оперы создается неверное представление, будто такие кавказские народы, как грузины и осетины, находились в ту эпоху во вражде с русским народом, что является исторически фальшивым, так как помехой для установления дружбы народов в тот период на Северном Кавказе являлись ингуши и чеченцы» (О журналах «Звезда» и «Ленинград». Из Постановления ЦК ВКП (б) от 14 августа 1946 года; О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению. Постановление ЦК ВКП (б) от 26 августа 1946 года; О кинофильме «Большая жизнь». Постановление ЦК ВКП (б) от 4 сентября 1946 года; Об опере «Великая дружба» В. Мурадели. Постановление ЦК ВКП (б) от 10 февраля 1948 года. М., 1952. С. 25).

герану и таким образом взять в клещи огромное азиатское пространство16. Милый сердцу российских коммунистов и националистов, направленный против «англо-американских империалистов» союз Москвы с духовными наследниками аятоллы Хомейни, занимающимися под прикрытием мирных программ разработкой атомного оружия, как идея, оттачивался на историко-мифологическом оселке «иранской Алании», которую ангажированная осетинская наука, еще не успев предъявить миру из археологических развалин, уже поспешила объявить своей этнической территорией, а вместе с тем и частью «великого Ирана» — антипода по отношению к «Турану» — прародине и зоне обитания всех тюркских народов.

Однако не смутные исторические ассоциации и не сомнительные паниранские теории играли решающую роль в вовлечении осетин в политику, направленную одним своим острием против мусульманских народов Кавказа, другим — против Грузии. Решающее значение имел здесь фактор скрепленной кровью «врагов» круговой поруки. Он должен был прочно удерживать в фарватере этой политики осетин, которым была навязана роль коллективных участников преступлений правящего режима.

Одно из таких преступлений — депортация народов, обвиненных в предательстве и коллаборационизме, и расчленение территории их ликвидированных автономий, их Родины, между соседями. В итоге этих массовых депортаций, пик которых в СССР пришелся на 1943—1944 годы, свои куски расчлененных территорий получила, конечно, не одна Осетия: увеличилось число чисто российских областей (Грозненская, Крымская — сначала в составе Российской Федерации, а в 1954 году «подаренная» Украине), расширилась территория прилегающих к землям выселенных народов краев, областей Российской Федерации, а также автономных и союзных республик. Даже Грузия получила часть горного Карачая, и бывшую молодую столицу ликвидированной в 1943 году Карачаевской автономной области город Карачаевск (Микоян-Шахар) почти 14 лет, до 1957 года, называли по-грузински «Клухори». Однако уже в эпоху «хрущевской оттепели» при массовой репатриации наказанных народов и восстановлении их автономий все соседи вернули отторгнутые у них земли. К тому же если администрация на местах просто, как всегда, беспрекословно выполняла поступавшие из Центра распоряжения и устанавливала новые границы (восстанавливала прежние), то простые люди, без вины виноватые перед теми, кто был выслан, вселенные в их дома, занявшие их пастбища и пашни, встречали возвращающихся хлебом-солью, старались согреть их у своего очага, вернуть им все, что удалось сберечь за время их отсутствия17. Грузины (сваны) уходили из Карачая, оставляя карачаевцам все, что за 14 лет создали на этой земле своим трудом. В этой ситуации в совершенно особое положение была поставлена только Осетия. Сегодня уже трудно ска-

16 В этой связи отметим, что планы кавказско-иранского сотрудничества находят, как правило, поддержку в правящих кругах Армении, а серьезной преградой на пути их реализации (и, может быть, единственной надеждой на то, что закавказский регион не окажется в тени Тегерана) является принципиальная позиция Азербайджана. Она ярко проявилась весной 2003 года, когда министр иностранных дел Ирана Ка-маль Харрази во время своего визита в Армению объявил о намерении создать региональную организацию безопасности, включающую Иран, Россию, Армению, Азербайджан, Грузию и Турцию; Министерство иностранных дел Азербайджана реагировало на это решительным заявлением о том, что безопасность Южного Кавказа, прежде всего для Азербайджана и Грузии, может быть обеспечена только путем их интеграции в НАТО и «никакая серьезная система безопасности в регионе немыслима без участия в евро-атлантических структурах» (Azerbaijan Opposes Iranian Regional Security Proposal // Azerbaijan Daily Digest, 5 May 2003 [http://www.eurasianet.org/resource/azerbaijan/hypermail/200305/0012.shtml]).

17 Немало трогательных эпизодов такой встречи с грузинским населением сохранила историческая память карачаевцев, возвращавшихся на свою землю в 1957 году. Записи этих воспоминаний сделаны нами при проведении комплексных научных экспедиций в Карачаево-Черкесской республике в 1998 и 1999 годах (проекты 98-01-18011е и 99-01-18029е по программе «Тюркский мир Юга России в конце ХХ века: основные параметры этнокультурной общности и дифференциации» реализованы автором при поддержке Российского гуманитарного научного фонда; индивидуальный исследовательский проект «Тюрко-исламская группа репрессированных народов бывшего СССР» осуществлен автором при поддержке Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров).

зать, какая из пружин, формирующих эту исключительную ситуацию, обладала более сильным действием: происки политической элиты — руководства Северо-Осетинской АССР; настроения осетинских масс, на которые эта верхушка опиралась; стратегические расчеты Москвы, направленные на то, чтобы осложнить отношения между осетинами и возвращающимися домой чеченцами и ингушами, надолго заложить на Северном Кавказе такую мину замедленного действия, как Пригородный район18. Так или иначе, но Северная Осетия не вернула ингушам Пригородный район, ингуши, считающие его эпицентром своей исторической Родины, не смирились с этой утратой. Когда же тлевший почти полвека осетино-ингушский конфликт перерос (в 1992 г.) в стадию открытого столкновения, удар — в форме войсковой операции, рассчитанной на полное изгнание ингушей из Пригородного района, — был нанесен силами федерального Центра по ингушскому народу, в то время как осетины действовали заодно с российской военщиной19. Это повлекло за собой многотысячную волну ингушских беженцев, выброшенных из Северной Осетии и до сих пор не вернувшихся в свои дома.

Свой «второй фронт» в центре Кавказа, в Грузии, открыла Юго-Осетинская область, пытаясь торпедировать общегрузинское движение за выход из состава СССР, за освобождение страны от коммунистической диктатуры и за восстановление грузинской государственности. Этот фронт не закрыт до сих пор, хотя за 17 лет, со времени первой кровавой драмы, произошедшей 23 ноября 1989 года в Цхинвали, многое изменилось. От советской риторики, в кавказском контексте уже просто неприличной, руководство Южной Осетии вынуждено было отказаться, делая вид, что оно вовсе не озабочено восстановлением «великого Советского Союза». Горькую чашу страданий пришлось испить многим осетинским семьям в Картвели: они превратились в беженцев и осели в Пригородном районе Северной Осетии. Грузия, пережившая «революцию роз», при Михаиле Саакашвили уже совсем не та страна, какой она была при Звиаде Гамсахурдиа, и международное сообщество никогда не смирится с ее территориальным расчленением. К сожалению, эти исторические уроки ничему не научили осетинскую часть населения Грузии, не желающую смириться с правовым статусом национального меньшинства демократической страны, охотно участвующую в политических фарсах такого типа, как референдум о независимости, проведенный под благожелательным присмотром российских наблюдателей осенью 2006 года, и единодушно, как в добрые коммунистические времена (свыше 90% явки, свыше 90% однозначных позитивных ответов), поддерживающую решения, абсурдные и преступные по своей сути, призванные обернуться новыми бедами и для грузинского, и для осетинского народов.

Третий круг проводников российского влияния на Кавказе — народов если не «избранных», то «более равных» среди равных, более привилегированных, — составляют

18 Подробно весь круг вопросов, связанных с историей Пригородного района и с другими факторами осетино-ингушского конфликта, освещен автором в статьях: Tscherwonnaja S. Der ossetisch-inguschischer Konflikt im Nordkaukasus. I. Ausbruch und Verlauf des kriegerischen Konflikts 1992 // Osteuropa, 1995, Nr. 8. S. 737—754; Tscherwonnaja S. Konflikte im Nordkaukasus: Osseten und Inguschen. II. Ohne klare politische Motive // Osteuropa, 1995, Nr. 9. S. 825—832; Tscherwonnaja S. Der ossetisch-inguschischer Konflikt: eine Fallstudie. В кн.: Krisenherd Kaukasus / Hrsg. Uwe Halbach, Andreas Kappeler. Baden-Baden, 1995. S. 245—262.

19 См.: Ингушский «Мемориал». Доклад о массовых нарушениях прав граждан ингушской национальности в Российской Федерации 1992—1995 годов. Назрань — М., 1996. Часть материалов находится в личном архиве автора — в сборах (экспедиционных дневниках, аудиозаписях интервью с ингушскими беженцами, записях их рассказов, в фотоальбомах) проведенных автором полевых исследований — Комплексной научной экспедиции (социологического и политологического исследования), организованной в 2002 году Институтом социологии РАН в Ингушетии по программе «Вынужденные переселенцы и беженцы в Республике Ингушетия за 10 лет ее существования (1992 — 2002): формирование миграционных потоков, проводимая по отношению к ним политика, проблемы временного обустройства и возвращения на родину, конфликтный и миротворческий потенциал» (руководитель проекта — Г.М. Денисовский, грант Российского гуманитарного научного фонда 02-03-18001е) и работы в Ингушетии в составе миссии Федерального союза народов Европы, имеющего консультативный статус при Европейском совете и ООН, в январе — феврале 2002 года (FUEV Fact-Finding Mission in der Republik Inguschetia).

этносы адыго-кабардинской общности по всей широкой, однако не сплошной, а прерывистой полосе их расселения в западных и центральных зонах Кавказа, по обеим сторонам Кавказского хребта — от Сухуми до Нальчика. К этой группе относятся абхазы, адыгейцы, кабардинцы, черкесы, абазины, шапсуги. С консолидацией и этнической мобилизацией этой группы в нужном для России направлении дело всегда обстояло и обстоит гораздо сложнее, чем с превращением осетин в опору российского трона или нынешней «вертикали власти» в РФ. Во-первых, потому что разделенные границами разных государств (Грузия — Россия) и разных субъектов Российской Федерации (Кабардино-Балкарская, Карачаево-Черкесская республики, Адыгея, Краснодарский край), поставленные в разные условия, резко различающиеся между собой по численности и уровню культурного и экономического развития, по своим возможностям, народы адыгской языковой общности формируют весьма рыхлую, гетерогенную группу, отнюдь не связанную такой цельностью этнического самосознания, такой степенью идентичности, как осетинский народ. Во-вторых, потому что в качестве «вечного друга» и даже более-менее надежного партнера России народы адыго-кабардинской группы представить весьма трудно: и в Кавказской войне XIX века многие из них участвовали весьма активно; и от российской колонизации страдали так, что из крупных народов превращались в малочисленные группы, буквально исчезающие на наших глазах; и среди изгнанников-мохаджеров, появившихся после Кавказской войны за южными российскими рубежами, их так много, что порою всю многоэтничную диаспору мусульманских эмигрантов из России на Ближнем Востоке (в нынешней Турции и в арабских странах) называют по имени одного из народов этой группы — «черкесами». В-третьих, потому что русские не могут рассматривать эти народы в качестве своих «братьев по вере», мусульмане в их среде явно преобладают, хотя некоторая часть этого общества (прежде всего кабардинской знати, вступившей в союз с российским самодержавием еще во времена Ивана Грозного, женившегося на кабардинской княжне Марии Темной) давно подвержена и христианизации, и ассимиляционным процессам.

Однако как бы трудно ни было российским политикам рекрутировать сторонников среди народов адыго-кабардинской общности и какие бы неприятные сюрпризы они РФ порой ни преподносили (деятельность так называемой «Ассамблеи горских народов Кавказа» под руководством кабардинца Мусы/Юрия Шанибова и вышедшая из-под контроля стихия кабардинских митингов в Нальчике (осенью 1992 г.) — в ряду неприятных для России сюрпризов), все же всегда существовала ощутимая качественная разница и в том, как Россия относилась к этим народам, и в том, на какую меру лояльности она могла рассчитывать и какую поддержку получала от них, — по сравнению с ее жесткой конфронтацией с народами Чечено-Ингушетии, Дагестана, с тюркским миром центрального Северного Кавказа.

Проведенные нами в ходе научных экспедиций в Кабардино-Балкарию и Карачаево-Черкесию социологические исследования и зондажи общественного мнения показали высокую устойчивость негативных стереотипов, определяющих взаимоотношения и повторяющиеся конфликты между народами тюркской общности (карачаевцами, балкарцами), с одной стороны, и кабардино-адыгской общности — с другой20. Главного виновника всех своих социальных бед карачаевцы и балкарцы нередко видят в ближайших соседях «чужого корня» (в кабардинцах, черкесах), с которыми они вынуждены жить в «противоестественно спаренных», с их точки зрения, республиках (одни — в Карачаево-

20 Результаты этих исследований опубликованы в книгах: Червонная С.М. Тюркский мир в центре Северного Кавказа. Парадоксы этнической мобилизации / Под ред. М.Н. Губогло. М., 1999; Tscherwonnaja S. Die Karatschaier und Balkaren im Nordkaukasus. Konflikte und ungeloste Probleme // Berichte des Bundesinstituts fur ostwissenschaftliche und international Studien, Koln, 1999, Nr. 32; Червонная С.М. Тюркский мир юго-восточной Европы: Крым — Северный Кавказ. Издатель Барбара Келльнер-Хайнкеле. Берлин: Институт тюркологии Свободного берлинского университета, 2000.

Черкесии, другие — в Кабардино-Балкарии). Их особенно тревожат планы создания «Великой Черкесии», вынашиваемые национальными движениями «Адыгэ Хасэ» и «Айдгы-лара», ущемляющие их национальные (карачаево-балкарские) интересы. Россия же, напротив, поддерживает эти планы, что проявилось в санкционированном Москвой создании Межпарламентской ассамблеи трех республик — Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Адыгеи, а еще более — в намерении абхазского Национального форума «Айдгылара» провозгласить Сухуми столицей «Великой Черкесии» и присоединить к ней едва ли не все черноморское побережье Грузии. Какими бы бредовыми ни были эти намерения и планы, они вполне соответствуют антигрузинскому контексту политики РФ21.

Показательно, что лидеры имеющих четкую антигрузинскую направленность национальных движений осетин и народов адыго-кабардинской группы, несмотря на все их языковые, культурные различия и большие (по кавказским географическим меркам) расстояния, отлично находят общий язык и поддерживают тесные политические связи, выполняя слаженную и согласованную роль двух главных участников антигрузинского заговора Кремля.

Разумеется, и в дальнейшем между Сухуми и Цхинвали будет координация направленных против Грузии действий, контролируемая Москвой. Осложнение российско-грузинских отношений после «революции роз» немедленно вызвало активизацию абхазских и осетинских сепаратистов, несомненно получивших от Москвы команду или согласие, в том числе на такие дикие с точки зрения международного права шаги, как референдум о независимости на территории, являющейся составной частью Грузии, в условиях изгнания с этой территории ее основного, грузинского населения, то есть в условиях очевидного апартеида.

Пантюркистская карта российской политики в регионе

Однако вернемся к народам Северного Кавказа. В политике Москвы они не рассматриваются в качестве потенциальных союзников и опоры российского присутствия на Кавказе, хотя отдельные попытки заигрывать с их представителями (например, при проведении Съезда тюркских народов в Москве в 1995 г.) Россия время от времени предпринимает. Но мало надежд на то, что эти группы всерьез удастся задействовать по линии наступления на Закавказье. К этим группам относятся народы тюркской общности (карачаевцы, балкарцы, ногайцы, кумыки, а также тюркские меньшинства и диаспоры, рассеянные в республиках и краях Северного Кавказа — азербайджанцы, туркмены, крымские татары, турки-месхетинцы), народы вайнахской группы (чеченцы, ингуши, акинцы) и близкие им по многим параметрам духовной жизни, менталитета, историческим традициям горские народы Дагестана. Для России это наиболее опасная, самая ненадежная территория Северного Кавказа. Не случайно именно на народы этого восточно-северокавказского круга всегда приходились самые жестокие удары российской политики: завоевание (их мирного и хотя бы формально «добровольного» присоединения к России

21 Официальная российская политология весьма старательно внедряет в общественное сознание представления о цельном регионе западного Кавказа — от Абхазии до Кабардино-Балкарии, находящемся под контролем Москвы. В этом отношении показательно издание Московского центра политической информации — Информационно-аналитический бюллетень № 14 (2004 г.) «Регионы Западного Кавказа. Абхазия, Адыгея, Карачаево-Черкесия и Кабардино-Балкария. Реалии ситуации». К «реалиям» политической ситуации его авторы относят существование Абхазии в одном ряду с субъектами Федерации, причем формируется этот ряд не столько по географическим признакам (здесь нет Краснодарского края), сколько по этническому выбору особо интересующих московских аналитиков народов адыгской общности: абхазов, адыгейцев, кабардинцев, черкесов.

имперской дипломатии не удавалось добиться), карательные экспедиции Кавказской войны, а в XX веке — массовые депортации чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, а также истребительные войны 1990-х годов под предлогом «антитеррористических операций», конца которым не видно.

Две проблемы, касающиеся этой территории, особенно беспокоят Россию и раздражают ее правителей: внешнеполитическая ориентация тюркских народов на союз с Анкарой в парадигме традиционного, либерального и вновь возродившегося в конце XX века на демократических началах тюркизма, у истоков которого стоял великий крымско-татарский просветитель Исмаил Гаспринский22, и создание условий (особенно в Чечне и Дагестане) для распространения наиболее радикальных направлений политического, не контролируемого официальными муфтиатами ислама в самом широком диапазоне от суфийских братств до ваххабитских сект и движений за образование исламского государства на основе шариата23. Ясно, что с носителями таких духовных течений руководству РФ не по пути, а российская политика «кнута и пряника» по отношению к горцам восточного Кавказа, прежде всего к чеченцам, оборачивается лишь одной стороной медали — кнутом. Невозможность найти надежных союзников в среде этих народов вовсе не исключает разнообразных, продуманных, порою весьма искусно осуществляемых манипуляций, имеющих очевидный закавказский адрес. Выше уже шла речь о чеченских боевиках, которых Россия забрасывала в начале 1990-х годов в Абхазию для военных действий против независимой Грузии. В новых обстоятельствах, в начале XXI века, миф о чеченских боевиках, теперь якобы укрывающихся в Панкисском ущелье на каких-то тайных базах, понадобился Москве для давления на Тбилиси, для бесцеремонного нарушения границ Грузии военной авиацией РФ24. В той же сфере черной политической мифологии разворачивались некоторые сюжеты и интриги, связанные с призраком так называемого «пантюркизма» на Северном Кавказе, в значительной мере рассчитанные на то, чтобы запугать и дезинформировать армянское общество. К сожалению, эта пропаганда была достаточно эффективной, во всяком случае об этом говорит появление в армянской науке (точнее, в вульгарной псевдонауке) таких фальсификаций, как увесистый «труд» некоего Александра Сваранца «Пантюркизм в геостратегии Турции на Кавказе», изданный под грифом Армянского института международного права и политологии «Союз армян России» в 2002 году25. Содержащиеся в этой работе клеветнические пасквили в адрес демократических организаций и движений тюркских народов Закавказья и Северного Кавказа свидетельствуют, что устрашающий жупел «пантюркизма» с российской подачи весьма старательно внедряется в армянское общественное сознание, которое должно ощущать, таким образом, постоянную угрозу и с юга — из Турции, и с востока — из Азербайджана, и с севера — от тюркских народов Северного Кавказа, а соответственно — искать защиту

22 Истории этого вопроса посвящен ряд появившихся за последнее десятилетие исследований: Landau J.M. Pan-Turkism. From Irredentism to Cooperation. London, 1995; Мухамметдинов Р.Ф. Зарождение и эволюция тюркизма (Из истории политической мысли и идеологии тюркских народов: Османская и Российская империи, Турция, СССР, СНГ. 70-е гг. XIX в. — 90-е гг. XX в.). Казань, 1996; Горошков Н.П. Процесс становления и развития пантюркизма (историко-политологический анализ). Диссертация на соискание ученой степени кандидата политических наук. Воронеж, 1997; Tscherwonnaja S. Die RUckkehr des «Panturkismus»? — Absichten, Mythen, Realitat // Orient (Hamburg), 2000, Nr. 4. S. 593—615; Червонная С.М., Гилязов И.А., Горошков Н.П. Тюркизм и пантюркизм в оригинальных источниках и мировой историографии: исходные смыслы и цели, парадоксы интерпретаций, тенденции развития // Ас-Алан (Москва), 2003, № 1 (10). С. 3—478.

23 Автор является участником (ответственным исполнителем) проведенного в 2003—2005 годах исследования (руководитель А.В. Малашенко) «Ваххабизм в современной России: политическое и этнокультурное поле Северного Кавказа» (проект 03-01-00013а, получивший поддержку Российского гуманитарного научного фонда); в 2006 году материалы подготовлены к публикации.

24 Событиям в Панкисском ущелье, коренное население которого (около 7 000 чеченцев) оказывало поддержку беженцам из Чеченской республики, посвящено отдельное издание в серии книг «Вооруженные конфликты после окончания противостояния Восток — Запад»: Rau J. Russland — Georgien — Tschetschenien. Der Konflikt um das Pankisi-Tal (1997—2003). Berlin, 2005.

25 Сваранц А. Пантюркизм в геостратегии Турции на Кавказе. М., 2002.

и спасение у своего единственного естественного союзника, у матушки-России. Позорное для национального и гражданского достоинства армянской общины Грузии, граничащее с массовым психозом категорическое нежелание допустить возвращения турок-месхетин-цев на их историческую Родину — на земли бывшего Ахалцыхского пашалыка — говорит о том, насколько успешно разыграна фальшивая пантюркистская карта на этом закавказском направлении26.

3 а к л ю ч е н и е

Проводимое в российской политике разделение народов Кавказа на группы большей или меньшей российской лояльности еще более осложняется, во-первых, тем, что прочной и полной стабильности здесь не существует, роли постоянно меняются, акценты переставляются, во-вторых, тем, что в каждой группе идет поиск лояльных элит, точнее — маргинальных сил, люмпенизированных кругов. В связи с этим в каждой национальной группе Кремлю удается создать свои марионеточные режимы, задействовать старую партийную номенклатуру и новые преступные, криминальные, мафиозные кланы, умеющие отлично ладить с Москвой и жить под ее «крышей». Все это, естественно, осложняет общую картину расстановки политических сил на Северном Кавказе, но не снимает важнейшей тенденции российской политики — стремления разделять народы Северного Кавказа и использовать энергию их национальных движений в давлении на государства Закавказья.

26 Подробно эта ситуация и бедственное положение турок-месхетинцев, до сих пор не имеющих возможности вернуться на свою родину, освещены автором в отчете об итогах проведенного исследования в рамках миссии Федерального союза народов Европы в Грузии осенью 1998 года (см.: Chervonnaya S. The Problem of the Repatriation of the Meskhet-Turks // Fact-Finding-Mission of FUEV-Delegation. Flensburg, November 1998. P. 18—27) и в написанной на основе этих материалов статье: Tscherwonnaja S.M. Die Turk-Mes’cheten. Ein Volk ohne Land. Probleme der Repatriierung // Ethnos-Nation, Koln, 1999, Nr. 1. S. 27—40.