CC BY
41УДК 342.24:344.322:949(477)«1943-1945»
ЕПИФАНОВ А.Е. ОРГАНИЗАЦИЯ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СОВЕТСКИХ ВОЕННО-ПОЛЕВЫХ СУДОВ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Ключевые слова: военно-полевые суды, гитлеровские военные преступники и их пособники, гитлеровские злодеяния, смертная казнь, повешение, каторжные работы, Главная военная прокуратура, Главное управление военных трибуналов, квалификация
В статье с историко-правовых позиций анализируются организационные и правовые основы деятельности чрезвычайных советских судебных органов -военно-полевых судов. На основе широкого спектра архивных материалов автор раскрывает практику названных судебных органов как на территории СССР, так и на освобожденной от гитлеровцев территории центральной и восточной Европы в 1943 - 1945 гг. Показано, что вопросы, связанные с преданием военных преступников и их пособников военно-полевому суду, носили ярко-выраженный политический характер. Как правило, выносимые ими приговоры к смертной казни приводились в исполнение в тех населенных пунктах, в которых имели место злодеяния осужденных.
EPIPHANOV, A.E. ORGANIZATION AND OPERATION OF SOVIET COURTS-MARTIAL DURING THE GREAT PATRIOTIC WAR
Keywords: military courts, the Nazi war criminals and their accomplices, the Nazi crimes, the death penalty, hanging, hard labor, the Chief Military Prosecutor's Office, the General Directorate of military tribunals, qualification
The article with the historical and legal positions are analyzed organizational and legal bases of the emergency Soviet judiciary - courts-martial. On the basis of a wide range of archival materials the author reveals the practice of these courts on the territory of the USSR and liberated from the Nazis in Central and Eastern Europe in 1943 - 1945 years. It is shown that the issues associated with the tradition of war criminals and their accomplices court-martialed, wore a bright political character. As a rule, they are taken out death sentences are to be executed in the settlements, which have been convicted of crime.
Публикации последних лет уделяют немало внимания преследованию гитлеровских военных преступников и их пособников. Однако если присмотреться к ним внимательнее, то оказывается, что практически все они затрагивают в основном послевоенный период и носят общеисторический характер. Процесс возникновения и развития данной проблемы в годы войны рассматривается гораздо в меньшей степени и в пределах тех ее проявлений, которые лежат на поверхности. При этом одной из наиболее загадочных страниц не только советской юрисдикции, но и всей истории 2-й мировой войны, до настоящего времени продолжает оставаться организация и деятельность военно-полевых судов (далее - ВПС), по сути, положивших начало практическому привлечению нацистских преступников к уголовной ответственности.
Автором настоящей статьи ранее предпринимались попытки раскрыть картину советского уголовного судопроизводства в рассматриваемой сфере, причем с позиций отечественной истории государства и права [1]. Хотя и фрагментарно, раскрывались вопросы, связанные с правовым регулированием и особенностями деятельности ВПС [2, с. 54-56]. Однако в результате в настоящее время об их организации и деятельности сложилось далеко не самое полное представление. С учетом этого и в интересах устранения существующих пробелов в истории советского государства и права периода Великой Отечественной войны, представляется необходимым на основе архивных источников, впервые вводимых в научный оборот, внести необходимую ясность по данной проблеме.
Как известно, образование ВПС предусматривалось Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родины» [3] (далее - Указ от 19 апреля 1943 г.). Действовали они при дивизиях и корпусах действующей армии в составе начальников особых отделов, замполитов и под началом соответствующих председателей военных трибуналов. В рассмотрении дел ВПС обязательно принимал участие военный прокурор. Предание ВПС и утверждение его приговоров относились к компетенции командира соединения.
За совершение «убийств и истязаний советского гражданского населения и пленных красноармейцев», ВПС осуждали «немецких, итальянских, румынских, венгерских и финских извергов», а также шпионов и изменников Родины к повешению (ст. 1 Указа). Пособники из местного населения, оказывавшие гитлеровцам содействие в совершении указанных злодеяний, наказывались ссылкой в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет (ст. 2). Перечисленным репрессивным мерам, так же как и подсудности ВПС, была придана обратная сила. Они распространялись на деяния, совершенные до их введения. Вместе с тем, расширительное толкование Указа от 19 апреля 1943 года, в том числе относительно объема подсудности ВПС, формально не допускалось. Рассмотрение
дел в ВПС производилось немедленно, без подготовительных заседаний, но в соответствии с общими правилами, установленными главой 28 УПК РСФСР 1923 года. Особые правила рассмотрения дел в ВПС регулировались указаниями начальника Главного управления военных трибуналов Наркомата юстиции СССР (далее НКЮ) от 18 мая 1943 г. [2, с.55-56].
Учитывая ускоренный характер производства по делам, подсудным ВПС, а также крайне ограниченные возможности исправления ошибок по ним, руководством военной юстиции придавалось большое значение участию в нем прокурорских работников. Прежде всего, они обязаны были принимать активное участие в предварительном расследовании дел данной категории с тем, чтобы обеспечить полное раскрытие злодеяний обвиняемых и обеспечить при этом соблюдение требований закона. Несмотря на это, некоторые прокуроры ограничивались лишь выдачей органам военной контрразведки санкций на арест военных преступников и их пособников, уклоняясь от непосредственного участия в следствии. Нередко это приводило к тому, что ВПС возвращали подобные дела на доследование, в том числе по причине незаконных методов расследования по ним [4, л. 213].
Как показала практика ВПС, многие военные прокуроры не принимали активного участия в их заседаниях, ограничиваясь лишь дачей заключения о предполагаемой мере наказания. При этом они ссылались на то, что отсутствие защиты в ВПС ставило прокурорских работников в «ложное положение», мешая надлежащим образом осуществлять свои процессуальные функции. С тем, чтобы избавить их от подобных комплексов, 6 сентября 1943 г. со стороны Главной военной прокуратуры (далее ГВП) последовало разъяснение о том, что требование УПК об обязательном участии защиты при наличии прокурора, на ВПС не распространяется [5]. Смысл участия прокурора в заседаниях ВПС сводился не только к утверждению обвинительного заключения, но и обеспечению наиболее полного рассмотрения дела, а также к предотвращению возможных судебных ошибок. В этой связи, вышестоящим руководством настойчиво предпринимались меры по активизации прокурорской работы в рассматриваемой сфере, прежде всего, при допросах подсудимых и свидетелей, исследовании всех имеющихся в распоряжении суда доказательств.
Особые требования предъявлялись к прокурорам при проведении открытых заседаний ВПС. Их заключения о степени виновности подсудимых и подлежащих применению мерах наказания, при этом предписывалось облекать в форму хорошо продуманной, политически острой и юридически грамотной обвинительной речи. В случае несогласия прокурора с решением ВПС, он имел право и обязанность доложить свое мнение командиру дивизии, в тот момент, когда тот рассматривал вопрос об утверждении приговора суда. При явной «незакономерности»
приговора, прокурор мог обратиться непосредственно в военную прокуратуру фронта.
Согласно циркуляру ГВП от 8 февраля 1944 г., исправление приговоров ВПС допускалось только путем отмены или изменения командиром соединения, правомочным на их утверждение, либо его вышестоящим командованием (Военным советом) [4, л.63]. Сами ВПС, установив, что в действиях обвиняемого отсутствуют признаки преступлений, прямо предусмотренных Указом от 19 апреля 1943 г., обязаны были вынести определение о направлении дела на доследование или для рассмотрения военным трибуналом в общем порядке [6].
То обстоятельство, что приговоры ВПС являлись окончательными и пересмотру не подлежали, обязывало прокуроров направлять в них дела только с бесспорными доказательствами виновности обвиняемых. Неудовлетворительное расследование ВПС подсудных им дел неизменно подвергалось критике со стороны руководства военной юстиции самого высокого уровня [5]. Поэтому они стремились придерживаться правил рассмотренных выше нормативно-правовых актов, карая лиц, в основном бесспорно уличенных в чудовищных злодеяниях на оккупированной территории. Часто таковые задерживались советскими военнослужащими непосредственно на месте преступления. Например, 26 октября 1943 г. по приговору ВПС 149-й стрелковой дивизии (далее - СД) был повешен немецкий солдат Ригер. Накануне он был задержан разведчиками за тем, что поджигал дома колхозников [7]. Нередко в подобных случаях ВПС в качестве отягчающего обстоятельства учитывалось вооруженное сопротивление гитлеровских военных преступников, которое они оказывали при задержании, а также сопряженные с этим жертвы со стороны советских военнослужащих.
Распространенными были случаи, когда виновников злодеяний среди захваченных в плен солдат и офицеров противника опознавало местное население. Например, 16 марта 1944 г. в районе населенных пунктов Шевченко и Чернополье Николаевской области была пленена группа гитлеровцев. Среди них местные жители опознали немцев Венде, Шольц, Бухман, Эрфурт, Мюллер, Штефес, Шенк и Гетериес, как активных участников, имевших место за 2 дня до этого, угона и грабежа советских граждан, а также расстрела 80 женщин, детей и стариков [8]. В последовавшем за этим заседании ВПС 96-й СД, свидетели не только изобличили подсудимых, но и опознали их по индивидуальным приметам.
В некоторых случаях необходимость в проведении подобных следственных действий возникала непосредственно в суде. Так, во время процесса над пленным немецким ефрейтором Поссель (2-й Прибалтийский фронт, март 1944 г.), присутствовавший на нем гражданин Кашталь попросил допустить его в качестве свидетеля, так как он опознал подсудимого. После того как ВПС удовлетворил ходатайство, тот показал, что лично видел, как Поссель руководил немецкими
солдатами, поджигавшими деревни. Подсудимый данные свидетельские показания подтвердил полностью [4, л.340].
Как правило, ВПС осуществлялся весь комплекс следственных действий, необходимых для бесспорного изобличения военных преступников и их пособников. Так, с целью «прочного изобличения» подсудимого Борисевич в предательстве евреев, членов семей партизан и коммунистов, расстрелянных затем немцами, ВПС 120-й СД удовлетворил ходатайство государственного обвинителя о создании специальной комиссии из врачей, представителей местных органов власти, прокуратуры и госбезопасности для эксгумации и исследования трупов жертв [4, л.75].
При необходимости ВПС возбуждали преследование в отношении еще не разысканных военных преступников, принимая надлежащие меры к их поимке. Так, ВПС 120-й СД 3 декабря 1943 г., по ходатайству прокурора вынес частное определение о возбуждении уголовного преследования, розыске и аресте офицера гестапо Штиде, военного коменданта Зайдль, начальника полиции Рославцева и бургомистра Колесникова, являвшихся прямыми участниками расстрела 541 советского гражданина в городе Костюковичи [4, л.74].
Развитие судопроизводства в отношение гитлеровских военных преступников вскоре показало, что их злодеяния не укладываются в рамки, определенные объектом деяний, предусмотренных Указом от 19 апреля 1943 года. В свою очередь, это совершенно не отвечало насущным требованиям по привлечению к ответственности тех оккупантов, которые осуществляли не вызывавшиеся военной необходимостью массовые разрушения и грабежи на территории СССР. Изучение практики ВПС показало, что в своих приговорах они систематически вменяли осужденным вражеским военнопленным, наряду с убийствами и истязаниями, деяния, направленные против государственного, общественного и личного имущества. Во многих случаях единственными объектами преступных посягательств по делам рассматриваемой категории являлись имущественные права советских граждан, а также различные формы социалистической собственности.
Какие-либо руководящие документы, могущие служить основанием подобных казусов, при тщательном изучении соответствующих архивных источников нами выявлены не были. Так, в сентябре 1943 года военный прокурор Южного фронта обращался в ГВП с просьбой разрешить в «соответствующих органах» вопрос о возможности предания суду по Указу от 19 апреля 1943 г. солдат и офицеров противника из так называемых «команд факельщиков», которые уничтожали общественные здания и жилые дома, но при этом избегали жертв со стороны мирных жителей [4, л.208]. Однако, судя по всему, никакой реакции на данное представление так и не последовало.
Наряду с этим, прецеденты привлечения к ответственности по Указу от 19 апреля 1943 г. советских граждан, деяния которых носили исключительно имущественный характер, руководством советской военной юстиции, как правило, признавались ошибочными.
Именно так командованием и председателем военного трибунала СевероКавказского фронта был оценен приговор ВПС 55-й СД от 1 июня 1943 г. в отношении Харитонова (к повешению). Осужденный обвинялся в том, что, попав в плен и являясь ездовым в санчасти одной из немецких дивизий, он по приказу немецкого командования забирал у местного населения скот и продукты. Согласно замечаний кассационно-надзорных инстанций, деяния Харитонова подлежали квалификации не по ст. 1 Указа от 19 апреля 1943 г., а по ст. 58-1/б УК РСФСР (измена Родине, совершенная военнослужащим) [6].
Как ошибка в квалификации рассматривалось и распространение ст. 1 Указа на деяния лиц, которые лично не учиняли пыток и издевательств, не участвовали в расстрелах. Например, как расширительное толкование ст. 1 Указа, военной прокуратурой Южного фронта было расценено осуждение 20 сентября 1943 г. ВПС 130-й СД Гончаренко за то, что, будучи квартальным старостой города Ногайск Запорожской области, он выдавал коммунистов и евреев, которых немцы затем подвергали издевательствам и расстреливали. По мнению военной прокуратуры его действия подлежали квалификации по ст. 2 Указа от 19 апреля 1943 г. [4, л.208].
Несмотря на подробные разъяснения, в теории и практике применения обеих указанных статей можно встретить немало коллизий. Если исходить из некоторых руководящих указаний заинтересованных ведомств буквально, для квалификации по ст. 1 Указа вовсе не требовалось совершения убийств и истязаний непосредственно обвиняемыми. Как это следовало из приказа НКЮ СССР «Об итогах ревизии работы военных трибуналов 1-го Украинского фронта за июль - декабрь 1943 г.» от 7 марта 1944 г., неправильное истолкование понятия «пособники врага» приводило к тому, что виновные в совершении зверств и злодеяний не получали должного возмездия. К ним зачастую не применялась вся полнота уголовной репрессии [9].
Квалификация деяний подсудимых, выразившихся в выдаче советских патриотов, над которыми фашисты чинили кровавые расправы ст. 2 Указа от 19 апреля 1943 г. была признана неправильной, т.к. они полностью подпадали под действие его ст. 1-й [10, л.85]. Так, 27 мая 1943 г. ВПС 32-й СД по ст. 1 Указа были осуждены изменники Родины Лебес, Христоченко, Жуков; а по статье 2 -Багин. Все четверо ранее добровольно проходили службу в карательном батальоне гитлеровцев, который выявлял и расстреливал евреев, коммунистов и эвакуированных советских граждан. Вина Лебес при этом состояла в исполнении обязанностей переводчика и агента гестапо. Всех остальные обвинялись в ремонте
автомашин, а также в подвозе продовольствия и боеприпасов для указанного батальона. Никто из осужденных убийств и истязаний при этом непосредственно не совершал.
Еще одним характерным обстоятельством, которое командование РККА и руководство военной юстиции требовало учитывать при привлечении к ответственности военных преступников и их пособников, являлся возраст. В частности, с тем чтобы избежать применения к малолетним каторжных работ, их действия предписывалось квалифицировать не по Указу от 19 апреля 1943 г., а по статье 58-1/а УК РСФСР. Соответственно, судить их следовало не в ВПС, а в общем порядке. Подобное представление было вынесено, например, по делу Якубовского, арестовавшего во время своей службы в немецкой жандармерии 2 бежавших из плена красноармейцев и осужденного за это ВПС 77-й СД к 20 годам каторги. При этом, по мнению надзорной инстанции не было учтено, что на момент совершения преступления и вынесения приговора преступнику было всего 17 лет [10, л.265].
Анализ практики ВПС вызывает неоднозначное впечатление и у нынешних органов военной юстиции, в особенности тех из них, которые в настоящее время осуществляют пересмотр дел данной категории. Подавляющее большинство их приговоров при этом остаются в силе. Вместе с тем выясняется, что нередко ВПС довольствовались лишь голословными показаниями подсудимых об изъятии продовольствия и имущества у советских граждан (насилие при этом заключалось в том, что они имели с собой оружие), о посылках, отправленных ими на родину с восточного фронта, об уничтожении при отступлении различных зданий и сооружений, а то и просто об участии в боевых действиях. Подобная карательная практика не может быть признана обоснованной и правомерной, в связи с чем соответствующие судебные решения ВПС подлежат отмене.
Например, в приговоре ВПС 155-й СД от 14 ноября 1943 г. военнопленному Кирст, со всеми вытекающими последствиями, вменялось совершение зверских злодеяний, выразившихся в насилиях, издевательствах, убийствах и угоне в рабство мирных советских граждан, в грабежах и уничтожении государственного и личного имущества [5]. Из материалов дела было видно только то, что часть, в которой ранее проходил службу подсудимый (как и он лично), вела только боевые действия и никакого отношения к карательным операциям не имела. Показания Кирст о том, что в населенных пунктах, о которых свидетели показывали как о местах злодеяний оккупантов, он никогда не находился, ВПС ничем опровергнуты не были. Принимая во внимание, что инкриминируемые Кирст обвинения в материалах дела подтверждения не нашли, военный прокурор 5-го управления ГВП 29 февраля 1996 г. признал его приговор необоснованным и вынес постановление о реабилитации.
Вопросы, связанные с преданием военных преступников и их пособников ВПС носили ярко-выраженный политический характер. Как правило, приговоры ВПС к смертной казни приводились в исполнение в тех населенных пунктах, в которых имели место злодеяния осужденных. Согласно ст. 5 Указа от 19 апреля 1943 г., казни военных преступников совершались немедленно после вынесения приговора, а тела осужденных оставались на виселице несколько дней - в назидание. Непременным условием соответствующей процедуры являлась широкомасштабная политико-воспитательная работа среди местного населения и личного состава частей Красной Армии, которая организовывалась при активном участии органов военного управления и армейских политработников. Ее основной формой, как правило, были митинги с участием практически всего окрестного населения, специально собиравшегося для этой цели. Наряду с представителями органов военной юстиции, советской власти, командования частей РККА и их политических органов, с гневными обличительными речами в адрес осужденных выступали очевидцы гитлеровских злодеяний, потерпевшие и их родственники.
Например, 27 июня 1943 г., по приговору ВПС 55-й СД, в городе Армавире Краснодарского края, в присутствии более чем 12 тысяч жителей был повешен бывший начальник местного полицейского управления Сосновский. До приведения приговора в исполнение, перед собравшимися выступил военный прокурор дивизии, речь которого была воспринята с исключительным одобрением. Кроме того, перед казнью выступили 5 местных жителей, в том числе 2 женщины, родственники которых были расстреляны полицией и гестапо из-за предательства Сосновского. Как и в других случаях, рядом с виселицей был помещен специальный плакат с надписью, пояснявшей, за что именно осужденный предан смертной казни [6, л.93].
Обращает на себя внимание необычайное сходство процедуры приведения приговоров ВПС о повешении гитлеровских военных преступников и их пособников с процедурой казней, осуществлявшихся германскими оккупационными властями, которые, как правило, совпадали вплоть до деталей. Таким образом, возникает вполне закономерное предположение о том, что, с одной стороны, советское руководство, как и в некоторых других случаях (например, с известным приказом НКО СССР № 227 от 28 июня 1942 года), использовало карательную практику немецко-фашистских захватчиков как образец, а с другой стороны ввело в действе Указ от 19 апреля 1943 г. в качестве ответных, адекватных мер на непрекращающиеся злодеяния на оккупированной территории.
Достаточно наглядной иллюстрацией к подобным выводам может служить повешение по приговору ВПС немецкого военного преступника, состоявшееся в одной из деревень, расположенной к западу от Кременчуга. Осужденный был казнен в той же деревне, на том самом дереве, где ранее была повешена
гитлеровцами местная жительница за то, что резала свою домашнюю птицу без разрешения на то германских сельскохозяйственных властей [11].
Учитывая соображения целесообразности того или иного переживаемого момента, компетентные органы могли как воспользоваться данным инструментом судопроизводства, так и (учитывая его огромное общественно-политическое воздействие) отказаться от него. Отказ от применения ВПС в основном вызывался неадекватной реакцией местного населения на публичные повешения военных преступников, что, в свою очередь сводило на нет заложенное в них воспитательное значение.
Например, в апреле 1944 г. Военный совет 4-го Украинского фронта (далее УФ) приостановил рассмотрение ВПС дел в отношении предателей из числа населения Крыма. При этом он исходил из того, что операция по выселению крымских татар еще не закончена и может быть осложнена тем, что, стремясь избежать ответственности в данной форме, многие из них с оружием в руках уйдут в горы. Все оконченные дела, подлежавшие рассмотрению ВПС, были оставлены на хранение военным трибуналам до особого распоряжения. Лишь 3 «наиболее ярких» из них, с разрешения руководителей операции по выселению А.З. Кобулова и И.С. Серова, были рассмотрены ВПС. Характерно, что дела в отношении военных преступников из числа вражеских военнопленных в это же время направлялись в ВПС без задержки [4, л.107]. Учитывая обстановку, «отличную от РФСФР», на территории Латвии дела в отношении представителей ее коренного населения, ВПС рассматривать было запрещено [12].
Очевидно, что по тем же соображениям не получило распространения предание ВПС военных преступников и их пособников за рубежом. Их уголовные дела предпочитали рассматривать без особой огласки в военных трибуналах. Достоверные сведения имеются лишь о рассмотрении ВПС в сентябре 1944 г. 9 дел на территории сопредельных государств: 1-го дела на бывшего военнослужащего РККА в Румынии и 8 дел, в том числе на 6 немцев, в Польше. При этом на 2-м Украинском фронте была введена практика предания военных преступников и их пособников ВПС за пределами СССР только с разрешения Военного совета. ГВП также выступила с указанием об ограничении деятельности ВПС в период нахождения советских войск в Румынии [4, л.179].
Еще одной причиной сужения сферы применения ВПС послужила директива Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) НКВД СССР от 30 августа 1944 г. о направлении изобличенных военных преступников из числа пленных в режимные лагеря, которую не могли отменить даже Военные советы. Руководствуясь ею, администрация фронтовых приемных лагерей категорически отказывалась выдавать установленных виновников злодеяний органам военной прокуратуры и контрразведки. Например, в сентябре 1944 г. прокурорским работникам 1-го Украинского фронта было
отказано в выдаче для предания ВПС повинного в массовых злодеяниях бывшего коменданта городов Старо-Константинов и Винница майора Вильгельми [4, л.181].
С началом наступления Красной Армии в деятельности ВПС возникли такие трудности, которые сильно осложнили их работу. В то время, как тщательное расследование дел соответствующей подсудности требовало хотя бы нескольких дней, командиры дивизий были вынуждены вместе со своими штабами непрерывно и быстро продвигаться вперед. В результате, дивизионным прокурорам приходилось подолгу искать их для утверждения предания обвиняемых ВПС. Затем, вместе с его составом они выезжали на место военных преступлений для рассмотрения дела, после чего вновь направлялись к командиру дивизии для утверждения приговора, а после этого опять возвращались для приведения его в исполнение. Например, пробег автомобиля военного прокурора 2-й Гвардейской артиллерийской дивизии для утверждения предания ВПС двух военных преступников, а затем и приговора составил свыше тысячи километров, поскольку к моменту завершения дела штаб дивизии находился на расстоянии 200 километров от места злодеяний [4, л.209].
По этой причине некоторые дела ВПС приходилось рассматривать и исполнять вынесенные по ним приговоры не в тех населенных пунктах, в которых зверствовали обвиняемые. Это, в свою очередь, существенным образом снижало эффективность карательной практики, одним из главных назначений которой было показать местному населению и военнослужащим РККА, какую ответственность несут военные преступники и их пособники. Порой дело доходило до того, что, в нарушение Указа от 19 апреля 1943 г., органы военной юстиции были вынуждены отказываться от рассмотрения отдельных актуальных дел в ВПС и передавать их военным трибуналам для рассмотрения в общем порядке.
С учетом рассмотренных обстоятельств, заинтересованные прокуроры и председатели трибуналов вынуждены были выступить с инициативой предоставления права рассматривать дела в полном объеме Указа от 19 апреля 1943 г. отличавшимся более стабильной дислокацией трибуналам армий и фронтов, либо создания при них ВПС [4, л.210]. В ответ «директивные инстанции» избрали путь предоставления права рассматривать уголовные дела данной категории всем трибуналам, независимо от их иерархии и ведомственной принадлежности [13].
Судя по имеющимся данным, при указанных выше обстоятельствах за 1943 г. ВПС рассмотрели 878 дел, по которым были осуждены более 1 тысячи человек. Из них 815 были повешены, а 245 приговорены к каторге. Среди осужденных насчитывалось 1006 советских граждан и 54 вражеских военнопленных [5].
В 1944 г. ВПС подверглись 888 человек, в том числе 707 советских граждан и 181 гитлеровец. Среди осужденных советских граждан при этом насчитывалось
525 гражданских лиц и 182 бывших военнослужащих РККА. В числе вражеских военнослужащих были 5 офицеров, 82 «сержанта» и 94 рядовых. При этом 606 осужденных были приговорены по статье 1 Указа от 19 апреля 1943 г., 265 по 2-й., прочие - за иные «контрреволюционные преступления». Как оказалось, командиры воинских соединений, при утверждении приговоров ВПС, пользовались своим правом их изменения достаточно часто. Так, в отношении военнослужащих противника первоначальные приговоры не были утверждены в 21 случае; бывших солдат и офицеров РККА - 11. 3-м гражданским лицам смертная казнь была заменена каторжными работами [5].
О действиях ВПС в 1945 году, на территории гитлеровской Германии в частности, в имеющихся архивных источниках имеются лишь ничем не обоснованные предположения. В целом, необходимо признать, что, по сравнению с военными трибуналами, в частности, войск НКВД СССР, роль ВПС в преследовании военных преступников и их пособников по Указу от 19 апреля 1943 г. была более скромной. Так, согласно сведениям военной прокуратуры войск МВД СССР, представленным ГВП в 1949 г. (без учета приведенных выше данных), общее количество осужденных данной категории в 1943 г. составило 1081 человек, в 1944 - 14636 [5].
В заключение необходимо отметить, что ряд важных аспектов уголовного преследования гитлеровских военных преступников и их пособников до настоящего времени остаются не исследованными. Их изучение позволит объяснить многие казусы юридической практики Советского государства, которые не утратили своего значения и поныне. Научная разработка данной темы имеет большое значение как для воссоздания объективной истории отечественного государства и права, так и для деятельности компетентных органов нашего времени, прежде всего, связанных с пересмотром уголовных дел этой категории.
Литература и источники
1. Епифанов А.Е. Ответственность гитлеровских военных преступников и их пособников в СССР (историко-правовой аспект). - Волгоград, 1997; Епифанов А.Е. Ответственность за военные преступления, совершенные на территории СССР в годы Великой Отечественной войны. 1941-1956. - Волгоград, 2005; Епифанов А.Е., Джамбалаев Я.Р. Особые государственно-правовые режимы в отечественной теории государства и права // Право и практика. - 2012. - №1.
2. Петухов Н.А., Епифанов А.Е. Не забыть вовек (гитлеровские военные преступники и их пособники перед советским военным судом в период Великой Отечественной войны) // Закон и право. - 2000.- №4.
3. Архив Военной Коллегии Верховного Суда Российской Федерации (ВК ВС РФ). Оп.5. П.2. Д.1. Л.17.
4. Центральный архив Министерства обороны (ЦАМО РФ). Ф.292. Оп. 100960. Д.1879.
5. Из коллекции документов и материалов Главной военной прокуратуры (ГВП).
6. Архив ВК ВС РФ. Оп.5. П.35. Д.18. Л.265.
7. ЦАМО РФ. Ф.2700. Оп.158255. Д.462. Л.102.
8. Центральный архив ФСБ РФ. Уголовное дело № К-99428.
9. Архив ВК ВС РФ. Оп.7. П.2. Д.3. Л.28.
10. Архив ВК ВС РФ. Оп.7. П.35. Д.18.
11. Красная звезда. - 1943. - 4 декабря.
12. Архив ВК ВС РФ. Оп.7. П.7. Д.19. Л.146.
13. Епифанов А.Е. Ответственность гитлеровских военных преступников и их пособников в СССР (историко-правовой аспект). - Волгоград, 1997. - С.26-81.
ЕПИФАНОВ АЛЕКСАНДР ЕГОРОВИЧ - доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры международного права и прав человека Московского университета экономики, статистики и информатики (МЭСИ). Россия, Москва (mvd_dj aty@mail. ru)
EPIPHANOV ALEXANDER E. - Doctor of Law, Professor, Department of International Law and Human Rights of the Moscow University of Economics, Statistics and Informatics
УДК 347.788.31
ВЯЗОВСКАЯ Т.Н. ПРОБЛЕМЫ ЗАЩИТЫ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ АВТОРСКИХ ПРАВ В СЕТИ ИНТЕРНЕТ В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Ключевые слова: право интеллектуальной собственности, исключительные права, авторское право, защита исключительных прав, сеть интернет
Статья посвящена защите исключительных прав авторов в сети интернет с учетом последних изменений гражданского законодательства. На основе изучения нормативных правовых актов и материалов судебно-арбитражной практики исследованы проблемы защиты исключительных авторских прав, масштабы нарушения которых велики. Обоснован вывод о том, что Закон №364-ФЗ нарушает процессуальные права правообладателей, находящихся за пределами Москвы, ограничивает права авторов и владельцев сайтов на доступ к правосудию.
