CC BY
97
4. Гоголь Н.В. Шинель // Гоголь Н.В. Избр. соч.: В 2 т. - Т. 1. - М.: Художественная литература, 1984. - С. 475-499.
5. Женетт Ж. Фигуры: Работы по поэтике: В 2 т. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. - 944 с.
6. Лихачев Д. С. Повесть временных лет // Лихачев Д. С. Избранные работы: В 3 т. - Т. 2. - Л.: Худож. лит., 1987. - С. 3-342.
7. Пушкин А.С. Медный всадник: Петербургская повесть // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. - Т. 4. Поэмы. Сказки. - Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977-1979. - С. 273-288.
8. Смирнов И.П. Порождение интертекста. Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака. - СПб.: Языковой центр СПбГУ, 1995. - 190 с.
9. ТыняновЮ.Н. О пародии // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. - М., 1977. -С. 284-309.
10. Словарь-справочник «Слова о полку Иго-реве»: В 6 вып. / Под ред. Б.Л. Богородского, Д.С. Лихачева, О.В. Творогова. - Т. 6. - Л.: Наука, 1984. - 278 с.
УДК 882.09
Яковлев Артём Игоревич
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
а/1уако vle v@mail. ги
ОПЫТ ЦЕНТОННОГО ТЕКСТА: РАССКАЗ Э. ПО «МАСКА КРАСНОЙ СМЕРТИ» В РОМАНЕ А. БЕЛОГО «ПЕТЕРБУРГ»
Статья посвящена рассмотрению центонного текста в романе А. Белого «Петербург» — комплекса цитат и аллюзий, соотносящего произведение с рассказом Э.А. По «Маска Красной смерти». А. Белый создаёт особый язык иносказания, построенный на эпитетах и метафорах, значительно переосмысливающий пре-текст. Интертекстемы, подвергающиеся семантическим и структурно-семантическим трансформациям, употребляются в кульминационном эпизоде произведения и преломляют основные конфликты романа.
Ключевые слова: интертекстуальность, паратекстуальность, центонный текст, метафора, эпитет, контаминация.
В рамках современной лингвистической теории интертекстуальности под цен-тонным текстом понимается «целый комплекс аллюзий и цитат (в большинстве своем неатрибутированных), и речь идёт... о создании некоего сложного языка иносказания, внутри которого семантические связи определяются литературными ассоциациями» [5, с. 137]. Рассказ Э. По «Маска Красной смерти» занимает в интертекстуальном пространстве романа А. Белого особое место, так как аллюзии к этому произведению порождают обширный кульминационный фрагмент произведения: интертекстуальные связи «Маски Красной смерти» и «Петербурга» создают самостоятельный центонный текст внутри романа.
Комплекс многоуровневых цитат и аллюзий к этому произведению в романе «Петербург» распадается на два дистантно расположенных фрагмента. Первый из них предшествует сцене маскарада и включает в себя использование лишь одного образа из претекста - собственно Крас-
ной смерти. В рассказе Э. По Красная смерть -не просто название таинственной болезни, уничтожившей всю страну, но авторское крылатое выражение, вынесенное в заглавие рассказа и обыгрываемое в тексте на разных уровнях: в первую очередь - служащее базой для характеризующих эпитетов и метафоризации повествования. О намерении Э. По сделать словосочетание собственным крылатым выражением говорит и его необычное графическое оформление - в оригинальном издании рассказа фраза маркирована кавычками.
А. Белый, вслед за Э. По, выносит окказионализм в заглавие, но трансформирует его: подглав-ка, в которой впервые появляется образ красного домино, носит название «Красный шут» [1, с. 6466]. Почти оксюморонная подмена ключевого компонента Смерть - Шут, с одной стороны, намекает на переосмысление претекста в ироническом ключе; с другой стороны - является контаминацией сразу двух образов из творчества
Э. По, совмещая в изменённом образе Николая
Аполлоновича черты Красной смерти и Лягушонка, шута из одноимённого рассказа автора, жестоко уничтожившего своих обидчиков; о контаминации говорит и зооморфный эпитет лягушачье выражение [лица], многократно повторяемый в качестве характеристики Николая Аполлоновича. Сюжетно-композиционная особенность, предвещающая появление Красного домино, тоже соотносится с «Лягушонком» - Софья Петровна, постоянно требовавшая развлечений и заигрывавшая с Николаем Аполлоновичем, внезапно отказывается от его ласк и резко отвергает его: Уу... урод, уу... лягушка... Ууу- красный шут [1, с. 65]. Оскорбление Николая и оскорбление Королём Трипетты, подруги Лягушонка, отождествляются через похожие по семантике гиперболы: ...он с силой оттолкнул Трипетту и выплеснул вино из полного до краев кубка ей прямо в лицо... [2, с. 355]; ...она укусила до крови её искавшие губы... [1, с. 65]. Белый амплифици-рует претекст, добавляя метонимию и обстоятельством образа действия до крови предвещая появление общей цветописи в красном спектре и самого образа красного домино.
В следующей главе, «Подлость, подлость и подлость» [1, с. 66], красное домино появляется и моментально соотносится с претекстом Э. По: Красное домино протянуло Маврушке свой кровавый рукав... [1, с. 67]. Метафорический эпитет кровавый - экспрессивная подмена нейтрального компонента красный; далее же появляется перифраз ключевого компонента выражения -смерть: ... Софья Петровна разглядывала визитную карточку, на которой начертан был череп с костями вместо дворянской короны... [там же]. Противопоставление черепа с костями и дворянской короны - стилистически усиленный, маркированный плеоназм ключевой антитезы рассказа Смерть - Принц Просперо.
Данный эпизод служит своеобразным сигналом, средством предвосхищения трансформации интертекста в контексте романа. В последующих подглавках, как и в третьей главе, непосредственные межтекстовые связи с рассказом Э. По отсутствуют; возобновляются они в четвёртой главе, «в которой ломается линия повествования» [1, с. 131]. Началу сцены маскарада предшествует цветопись; эпитеты и олицетворения, заимствованные у Э. По: Над Невою бежало огромное и багровое солнце... Ср. Едва на теле жертвы, и особенно на лице, выступали багровые пят-
на - никто из ближних уже не решался оказать поддержку или помощь зачумлённому [2, с. 524]. Определение багровый используется у Э. По для характеристики самой болезни; Белый же прибегает к эпитету, дополнительный смысловой оттенок которого появляется в интертекстуальной цепи для описания петербургского солнца - и, следовательно, всей атмосферы «больного» города перед балом. Эта же идея прослеживается и в окказионализме, олицетворяющем архитектуру города: Кровавилсярыже-красный дворец... [1, с. 136]. И окказионализм кровавиться, и композит рыже-красный содержат сему ‘красный’, актуализация которой служит основой для плеоназма, усиливающего экспрессивность фразы.
Линия повествования в этой главе действительно значительно меняется; и в первую очередь это происходит благодаря многомерному переосмыслению маскарада. Бал-маскарад в романе А. Белого - не просто сюжетный элемент. Он воздействует на персонажей романа: главные герои подменяются, метафорически переосмысляются, надевают несвойственные им «маски». Поражённая нахальностью Николая Аполлоновича, Софья Петровна Лихутина соотносится с принцем Просперо и становится мадам Помпадур. Сближает этих персонажей их изначальная интертекстуальная природа: принц Просперо - аллю-зивный образ, связанный с Просперо из «Бури» Уильяма Шекспира, изгнанным на необитаемый остров. Мадам Помпадур у Белого - реминис-центный образ, отсылка к реально существовавшей фаворитке Людовика XV. Основанием для метафорического сравнения двух героев служит их изоляция, попытка убежать от реальности и создать рай вокруг ада - и закономерный крах этой идеи. «Маска» Софьи Петровны - Помпадур - является основой для конинтертекстуаль-ности, связующим звеном между собственно Софьей Петровной и принцем Просперо из рассказа Э. По. А. Белый соотносит отдельные черты маркизы де Помпадур с поведением Софьи: И - вспомнила; было третье какое-то слово, с которым заснула она. Третьим словом был: муж, офицер! На невзрачное слово теперь натолкнулась она... [1, с. 135]. Неопределённое местоимение какое-то намекает на незначительную роль мужа в насыщенной жизни Софьи Петровны, об этом же свидетельствует и эпитет невзрачное. Денотатом этой аллюзии служит известный факт из жизни Антуанетты - её легкомыслен-
ное отношение к мужу и гораздо большая заинтересованность в молодёжи, окружавшей её. Так же описывается и круг общения Софьи Петровны: ... граф Авен, Оммау-Оммергау, и Шпорышев, и Вергефден, и даже... Липпанченко... [1, с. 65]. Немотивированные антропонимы, предположительно взятые из словообразовательных элементов разных языков и помещённые в ряд однородных членов, усиленный полисиндетоном, объясняют решение Софьи стать мадам Помпадур.
С другой стороны, Помпадур - имя собственное, получившее отрицательную коннотацию и ставшее синонимом эпохи разврата, транжирства, бесконечных развлечений, - соотносится с принцемПросперо. Ср.: Здесь были фигляры и импровизаторы, танцовщицы и музыканты, красавицы и вино [2, с. 524]; А те, кто остался за стенами, пусть сами о себе позаботятся! [там же]. Экспрессивна здесь попарная сочинительная связь однородных членов; наплевательское отношение принца к собственному населению подчёркивается восклицанием, а также сочинительным союзом а во фронт-позиции, усиливающим противопоставление Обычные люди -Королевская свита.
Подмена персонажей подчёркивается и А. Белым, и Э. По: Ждали масок. И - не было масок [1, с. 144]. В подборе масок тоже чувствовалась его рука. И уж конечно - это были гротески! [2, с. 526] А. Белый делает акцент на трепетном предвкушении этой подмены, которое передаётся неопределённо-личным предложением, повтором дополнения Масок и эллипсисом, ярко имитирующим длительное ожидание. Прямое дополнение Масок, в котором проявляется категория одушевлённости-неодушевлённости русского языка, показывает, что ждут живых людей, надевших маски. У Э. По же описывается скорее изысканность подмены, что выражается в идентичном эллипсисе, предшествующем предикативу гротески, функционирующему на гиперболизированном метафорическом уровне.
Синтаксическое сходство между двумя текстами подчёркивает «превращение» Николая Аполлоновича в красное домино - аналог Красной смерти. С другой стороны, оно служит первым элементом антикульминации - так как изначальные авторские интенции не совпадают с последующим описанием домино: За первою парою -домино и маркизою - тронулись: арлекины, испанки, кисейные существа, веера, серебрис-
тые спины и шарфы [1, с. 150]. Домино у А. Белого не противопоставляется остальным маскам, как у По, но помещается в контекст метонимий, выраженных обширным рядом однородных членов. Ср.: Слух о появлении новой маски разом облетел гостей... [2, с. 527]: имперсональность, смещение субъекта действия с людей на олицетворённый слух у Э. По подчёркивает бессознательный страх масок перед новым, неизвестным господином. У обоих авторов прослеживается идентичная метафора Человек - Насекомое, но функционирует она по-разному У Э. По звукоподражания передают боязливые перешёптывания людишек-масок: . пока не загудела, не зажужжала вся толпа, выражая сначала недовольство и удивление, а под конец - страх, ужас и негодование [2, с. 527-528]. Ономатопею сопровождает градация страх, ужас и негодование, характеризующая усиление эмоций растерянных участников бала. У А. Белого метафора выражается родовым понятием: Вдруг кто-то сказал: - “Господа, пойдемте отсюда... ”Ирой -убежал. [1, с. 145-146]. Рой здесь скорее преувеличивает огромную толпу масок, совершенно безразличных к появлению Аблеухова-младше-го. Маски относятся к Красному домино с долей сарказма: Милое домино набрало в рот воды? [1, с. 185]. Ирония передаётся соположением эпитета Милое и фразеологического оборота набрать в рот воды ‘о нежелающем отвечать’. [Здесь и далее дефиниции языковых единиц приводятся по словарям, указанным в библиографическом списке. - А.Я.]
Домино не раз намеренно преуменьшается -либо эпитетами (сутулое домино [1, с. 152]), либо антитезой Николай Аполлонович - Домино, которая развёртывается на протяжении почти всей сцены маскарада и говорит о том, что Николай Аполлонович никогда до конца не превращается в Домино, никогда не надевает свою маску полностью: ... стремительно пролетел Николай Аполлонович; и кровавый атлас за ним влёкся на лаковых плиточках... [1, с. 153]. Здесь антитеза затрагивает не только самого Николая Аполлоновича и его карнавальный костюм; противопоставлены и сказуемые-действия: пролетел - влёкся, причём первый компонент усиливается эпитетом стремительно, но связь с претекстом тем не менее сохраняется - через эпитет кровавый. О неспособности Николая Аполлоновича принять на себя новую роль говорит и описание его
маски: . маску же красное домино позабыло спустить; и стояло с приподнятой масочкой, с полуоткрытым ртом и с невидящим взором... [там же]. Контекст получает дополнительный семантический оттенок при помощи суффикса (-очк-), который переосмысляет претекст в ироническом ключе, и префиксов (при-, полу-), показывающих неполноту, незавершённость действий. Ср.: Маска <... > столь точно воспроизводила застывшие черты трупа... [2, с. 528]. Эпитет застывшие порождает у А. Белого ряд эпитетов с близкой семантикой и с категориальным значением статичности - полуоткрытый, невидящий, - но характеризует он уже не маску, а самого Николая Аполлоновича. Литоту, описывающую Красное домино, создаёт и перенесение отдельных черт характера принца Проспе-ро в образ мужа Софьи, офицера Сергея Лихути-на. Эту функцию выполняют две интертекстемы, представляющие собой гиперболизированные аллюзии на тему претекста. Узнав о происках Николая Аполлоновича и намерении Софьи Петровны присутствовать на бале, Сергей Сергеевич ... стал краснеть, покраснел до морковного цвета: кровь бросилась в голову [1, с. 120]. Ср.: ... в следующий миг лицо его [принца Просперо] побагровело от ярости [2, с. 528]. В описании Лихутина ирония передаётся за счёт подмены оригинального определения багровый на метафорический эпитет морковный, что создаёт новый смысловой оттенок - бессилие Сергея Сергеевича противостоять своей жене. Состояние Лихутина передаётся при помощи градации с последним элементом цепи - фразеологизмом кровь бросилась в голову (экспрес. ‘пришёл в исступление; испытал сильное возбуждение’).
Вторая интертекстема появляется в тексте уже после сцены маскарада и передаёт нарушение пространственно-временных связей во внутреннем дискурсе Сергея Сергеевича. В главе «Полоумный» [1, с. 175-180] Лихутин, замышляя самоубийство, высчитывает время отсутствия Софьи Петровны, разбивая временной промежуток сначала на минуты, затем перемножая минуты и получая точное количество секунд: “Дважды шесть есть двенадцать; один в уме: одиножды шесть - шесть; плюс единица; еще - два нуля: итого - семь тысяч двести секундищ ” [1, с. 178]. Постепенное «нанизывание» компонентов составных числительных действительно приводит к замедлению временного континуума; эта же
идея прослеживается и в суффиксации существительного-окказионализма секундища, которое словно бы «олицетворяет» время, ставя его в один ряд с существительными чудище, чудовище, а также иногда употребляемыми в романе страшилище, уродище. Подобная передача времени в дискурсе героя тоже заимствуется А. Белым из рассказа Э. По, в котором схожий приём демонстрирует замешательство масок при бое часов в таинственной комнате: А когда пробегали шестьдесят минут - три тысячи шестьсот секунд быстротечного времени - и часы снова начинали бить, наступало прежнее замешательство... [2, с. 526]. Составное числительное «замедляет» течение времени, а эпитет быстротечное, наоборот, «ускоряет» его - оксюморон приводит к ёмкой передаче тяжёлого состояния толпы: наслаждения быстро проходящим часом спокойствия, но вместе с тем тягости постоянных ударов часов.
Постепенное переосмысление образа Красного домино - Николая Аполлоновича путём внедрения интертекстем в другие образы, их обыгрывания, трансформаций, приводит к закономерной интерверсии претекста. А. Белый иначе разрешает конфликт, и таинственная Красная смерть, гиперболизированная у Э. По с помощью сравнений (Она прокралась, как тать в ночи), цветописных эпитетов (...В забрызганных кровью пиршественных залах) и капитализированного ряда однородных членов в градации (Воцарились Мрак, Гибель и Красная смерть), оказывается Николаем Аполлоновичем, описания которого в схожем контексте антонимичны. Достаточно обратить внимание на оценочную характеристику, порождающую аксиологические смыслы: Николай Аполлонович как-то жалко оскалился...; выдающую пренебрежение суффиксацию: . гуляла зараза догадок по поводу странного поведения сенаторского сынка... [1, с. 154]. В последнем примере, в сравнении с пре-текстом, заметна и подмена подлежащего: Слух о появлении новой маски разом облетел гостей... [2, с. 527]. Зараза догадок - метафора, переносящая интертекстуальную характеристику Красной смерти с Николая Аполлоновича на гостей и преломляющая структуру интертекста.
Создание самостоятельного «центонного» текста на основе рассказа Э.А. По «Маска Красной смерти» - уникальный случай интертекстуальности в романе «Петербург». Средства цветописи, эпи-
теты, метафоры, изначально выстроившие языковую ткань рассказа, вводятся А. Белым в текст своего произведения, где подвергаются значительной экспликации. Лингвистически нейтральные элементы сменяются более экспрессивными, участвуют в создании окказионализмов. Паратекстуальные элементы Э. По являются моделью для создания авторских выражений А. Белого, служащих средствами перифраза - иного «наименования» трансформированных образов Николая Аполлоновича, Софьи Петровны. За счёт усиления коннотативного смысла образных средств претекст гиперболизируется, что позволяет автору выстроить литоту - падение, крах Николая Аполлоновича.
Библиографический список
1. Белый А. Петербург. - СПб.: Азбука-классика, 2008. - 448 с.
2. По Э. Рассказы. - Архангельск: Северо-Западное книжное издательство, 1981. - 573 с.
3. Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. / Под ред. В.И. Чернышева. -М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948-1965.
4. ТихоновА.Н. Фразеологический словарь современного русского литературного языка [Электронное издание]. - М.: Флинта, Бизнессофт, 2008.
5. Фатеева Н.А. Интертекст в мире текстов. Контрапункт интертекстуальности. - М.: КомК-нига, 2007. - 280 с.
УДК 808.2
Виноградова Полина Павловна
соискатель ученой степени канд. наук Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ДИСТРИБУЦИЯ ОТЫМЕННЫХ НАИМЕНОВАНИЙ ПИРОГОВ НА ТЕРРИТОРИИ КОСТРОМСКОЙ ОБЛАСТИ
В говорах Костромской области весьма показательна в плане лексико-словообразовательного и ареального анализа группа отыменных наименований пирогов, мотивированных видом начинки. Большинство данных лексем являются универбатами словосочетаний «прил.+сущ. пирог» с суффиксами -ик/-ник (картофельный пирог ^ картофельник, луковый пирог ^ луковник). В пределах корневых гнёзд имеются особенности в территориальном распределении лексем.
Ключевые слова: диалектология, словообразование, лексикология, лингвистическая география.
Народ не затрудняется приискать в сокровищнице своей новое выражение, если оно ему понадобится <...>: берётся одно только слово, ближайшее к главному понятию, а затем, изменением окончания, приставкою одного или двух предлогов и иногда ещё переносом ударения, придаётся выражению этому любой вид и значение.
В.И. Даль
Необходимым аспектом целостного се-мемно-лексемно-словообразователь-ного анализа, проводимого в рамках системного изучения лексики, является изучение процессов словообразовательной деривации. Н.И. Толстой отмечал важность для семасиологии исследований, в которых выясняется, как одними и теми же языковыми средствами достигается различная сегментация внеязыковой действительности, а также, как производится одинаковая сегментация внеязыковой действительности различными формальными средствами [6, с. 73].
Исследование особенностей аффиксальной парадигматики и словообразовательной дистрибуции отыменных наименований пирогов в говорах Костромской области на фоне русских говоров Европейской части России позволяет выявить характерные для костромских говоров словообразовательные типы в пределах данной лексико-семантической группы, описать функции морфем, охарактеризовать активность и продуктивность морфем в исследуемом ареале, а также помогает решить некоторые вопросы лексикографии, так как «при составлении словарей возникает проблема интерпретации слов с общим
