CC BY
34
© 2011
А. И. Яковлев
ПУШКИНСКИЕ КРЫЛАТЫЕ ВЫРАЖЕНИЯ В СОВРЕМЕННЫХ ФРАЗЕОГРАФИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКАХ И В РОМАНЕ А. БЕЛОГО
«ПЕТЕРБУРГ»
В статье рассматриваются трансформации крылатых слов, фраз и выражений А. С. Пушкина в романе А. Белого «Петербург», описываются приёмы смысловых и структурных изменений интертекстуальных элементов, демонстрируется важность материала для создания фразеографического издания — словаря крылатых слов и выражений, используемых в произведении.
Ключевые слова: символизм, фразеография, интертекстуальность, крылатые выражения, транформации.
Крылатые выражения, восходящие к произведениям А. С. Пушкина, прочно закрепились в национальном самосознании народа, вошли в активное употребление носителей языка. Пушкинское творчество находит широкое отражение в современных словарях крылатых слов и выражений [Ашукин, Ашукина 1955; Бер-ков, Мокиенко, Шулежкова 2005; Мокиенко, Сидоренко 2005 и др.].
Поэзия Пушкина является богатым источником творческих преобразований в произведениях русских писателей Х1Х-ХХ вв. Пушкинские крылатые выражения подвергаются структурно-семантическим изменениям, помогают авторам генерализировать собственные идеи, эксплицировать концептуальный смысл художественного текста. Роль пушкинского слова в романе А. Белого «Петербург» настолько значительна, что писатель рассматривал крылатое выражение Адмиралтейская игла 'о шпиле над куполом здания Главного Адмиралтейства (архитектор А. Д. Захаров) в Санкт-Петербурге' [ Мокиенко, Сидоренко 2005: 17] в качестве одного из вариантов заглавия романа [Долгополов 1988: 202-204]. Выражение — прямая цитата из пушкинского «Медного всадника» — в прологе самой поэмы употребляется в качестве элемента восторженного монолога рассказчика в окружении стилистических и семантических конфигураций с общим компонентом свет: эпитетов (ясны громады), оксюморонных структур (безлунный блеск), олицетворений (... не пуская тьму ночную //На золотые небеса, // Одна заря сменить другую //Спешит, дав ночи полчаса...), придаточных предложений (... Когда я в комнате моей //Пишу, читаю без лампады...) [Пушкин 1977: 275]. Ставшие крылатыми выражения И светла Адмиралтейская игла 'о шпиле над зданием Адмиралтейства' [Мокиенко, Сидоренко 2005: 239] с эпитетом светла, а также Пишу, читаю без лампады 'о петербургской белой ночи, когда можно читать без освещения' [Мокиенко, Сидоренко 2005: 481] позволяют А. Белому создать собственный образ Петербурга, построенный на антитезе: сцена карнавала (четвёртая глава романа) вводится в сюжетную структуру романа через подглавку с названием-олицетворением «Петербургушёл в ночь» [Белый 2008: 136].
Яковлев Артём Игоревич — аспирант кафедры русского языка Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. E-mail: [email protected]
Само Адмиралтейство появляется в романе лишь несколько раз, но каждый случай описания этого здания примечателен, т. к. маркирован либо эпитетами, либо олицетворениями: ... противоправительственных мальчишек, нёсшихся что есть дух от вокзала к Адмиралтейству и махавших красного цвета журнальчиками ... [Белый 1990: 93]; ... едва зримое, пробежало в небо стрелой золотое Адмиралтейство... [Белый, 1990: 371]; Адмиралтейство <...> пророзовело; и — скрылося [Белый 2008: 200]. Внимание читателя здесь привлекает явная двусмысленность эпитета золотое: в традиционном, пушкинском понимании он воспринимается как возвышенный (ср. Струя и брызги золотые; В багрец и золото одетые леса); в цветописи Белого золотой соотносится с доминирующим в романе жёлтым, цветом больной, дурной атмосферы города. Белый трансформирует пушкинское восприятие Петербурга: красный цвет журнальчиков, а также окказионализм пророзовело в олицетворении Адмиралтейства — не только отсылка к марксизму и социалистам; в «Петербурге», вслед за библейскими текстами и произведениями представителей модернизма, цветопись в оттенках красного является символом террора. Адмиралтейство в человеческом обличьи — скрылося (архаичная возвратная форма прошедшего времени). У Пушкина же при олицетворении дня (Одна заря сменить другую // Спешит 'о петербургских белых ночах' [ Мокиенко, Сидоренко 2005: 430]) составное сказуемое в настоящем времени выражает скорее идею бесконечности. Ср. с трансформациями крылатого выражения в публицистике, представленными в «Словаре...»: Одна «звезда» сменить другую спешит; Один пикет спешит сменить другой; Одна мечта спешит сменить другую [Мокиенко, Сидоренко 2005: 430].
Адмиралтейская игла заменяется в «Петербурге» Белого построенным по той же модели авторским выражением Петропавловский шпиц, одним из лейтмотивов произведения, отражающим как эмоциональные состояния героев, так и авторские амбивалентные оценки. Описания шпиля сопровождаются яркими эпитетами с ограниченной сочетаемостью (часто с отрицательным подтекстом), демонстрирующими ничтожность обитателей в сопоставлении с массивностью городской архитектуры: ... мучительно острый, немилосердный, холодный Петропавловский шпиц [Белый 1990: 153].
Помимо этих случаев, прямо связанных с пушкинским крылатым выражением, интертекстуальная перекличка «Медного всадника» и «Петербурга» широко представлена и на внутритекстовом, и на надтекстовом уровнях.
Сразу за прологом романа следует завершающая пятистрочная строфа из пролога к «Медному всаднику» Пушкина. Так, сюжетные и образные структуры пушкинской поэмы и романа А. Белого соотносятся через паратекстуальные элементы [Фатеева 2008: 138-142]. Эпиграф подвергается изменению: А. Белый грамматически разрушает диахронную связь между двумя текстами, используя привычную для русского языка рубежа Х1Х-ХХ вв. форму о ней вместо архаичной формы предлога об ней: О ней свежо воспоминанье... // О ней, друзья мои, для вас... Цитату завершает фигура умолчания, привычная для Белого, но отсутствующая у Пушкина: ... печален будет мой рассказ... [Белый 2008: 11]. А. Белый старается усилить элемент недосказанности, стремясь добиться нарастания внутритекстового напряжения.
Другой эпиграф — точная цитата из поэмы: За ним повсюду Всадник Медный // С тяжёлым топотом скакал [Белый 2008: 225]. Он служит средством предвосхищения сюжета. Выбор крылатой фразы За ним повсюду Всадник Медный с тяжелым топотом скакал 'о петербургском «зазеркалье» — обитателях «мира иного» в литературных произведениях, действие которых происходит в Петербурге' [Мокиенко, Сидоренко 2005: 183] с местоимением, заменяющим имя собственное пушкинского Евгения, обезличивает, переносит цитату в новый контекст и более точно передаёт содержание главы, описывающей безумие Дудкина, но вместе с тем соотносит с ним лирического героя поэмы. Кроме того, цитата, включающая в себя выражение Пушкина Медный Всадник ('о памятнике Петру Великому в Санкт-Петербурге'), служит генерализирующим элементом одной из ключевых, кульминационных глав произведения, главным героем которой является сам памятник Петру I. Авторское выражение, вынесенное в паратекстуаль-ное образование, является основой для многочисленных трансформированных выражений Андрея Белого в главе романа: Медноглавый гигант, Медный гость, Металлический гость, представляющих собой перифразы пушкинского названия поэмы «Медный всадник». Наблюдается также и контаминация двух названий: «Медный всадник» и «Каменный гость».
Уникальный случай межтекстовой связи представляет собой контаминация двух крылатых выражений в рамках одного эпиграфа, цитаты из «Евгения Онегина»: Блеснёт заутра луч денницы. //И заиграет яркий день, //А я, быть может, уж гробницы // Сойду в таинственную сень [Белый 2008: 189] (см. [Мокиенко, Сидоренко 2005: 35]). Оригинальный текст значительно трансформируется: ср. Блеснёт заутра луч денницы // И заиграет яркий день; // А я, быть может, я гробницы //Сойду в таинственную сень... [Пушкин 1978: 110]. Используя только небольшой фрагмент письма Ленского, Белый разрушает пафосные пушкинские языковые средства, использует лишь метафору-перифраз, обозначающую смерть поэта. Членение сложносочинённого пушкинского предложения смещает акценты: окончание первого предложения обращает внимание на оборот луч денницы, соотносящийся через ядерный компонент с эпитетом Белого мёртвый луч — луч фонаря, сопровождающий появление беса Енфраншиш в подглавке «Мёртвый луч падал в окошко». Во втором предложении создается антитеза: олицетворение Заиграет летний день противопоставлено гиперболизированной метафоре Сойду в таинственную сень гробницы. Эта цитата знаменует появление голоса самого рассказчика: события описываемой ночи уходят, ночи сменяются последующими днями, но в жизни петербургской «многоножки» ничего не изменится; яркий солнечный день не способен повлиять на бессознательное поведение толпы. Любой свет настолько же мёртв, насколько мертва и описываемая ночь. Рассказчик сравнивает себя с Евгением из «Медного всадника», заменяя повторяющееся личное местоимение частицей уж и намекая на крылатое выражение Ужо тебе! 'о восклицании Евгения' [Мокиенко, Сидоренко 2005: 674], неоднократно сопровождающее в романе сцены сумасшествия и смерти.
Голос рассказчика появляется и в эпиграфе к предпоследней главе произведения, значительно изменённой пушкинской цитате: Устал я, друг, устал: покоя сердце просит, //Летят за днями дни... Замена компонента крылатого выражения Пора, мой друг, пора 'о душевном состоянии Пушкина в последний период его
жизни' [ Мокиенко, Сидоренко 2005: 503] значительно усиливает степень текстовой модальности, выражая идею, близкую идее эпиграфа пятой главы, и, вместе с заменой притяжательного местоимения и опущением восклицания, разрушает интертекстуальную цепочку Байрон — Пушкин. Ср. Adieu, adieu!My native shore... (см. [The Oxford Dictionary 2003: 403]). Белый практически создаёт собственный окказионализм по пушкинской грамматической модели — дважды повторённому между вокативом сказуемому. Изменение пунктуации (Ср. Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит -//Летят за днями дни... [Пушкин 1977а: 258]) разрушает причинно-следственные связи, а эллипсис, следующий за метафорой Летят за днями дни, выражает идею Белого о неизменности течения времени.
В эпиграфе к восьмой главе, опирающемся на крылатые выражения, восходящие к монологу Пимена из «Бориса Годунова», снова появляется голос рассказчика. Само выражение Минувшее проходит предо мною 'о событиях, давно прошедших' [ Мокиенко, Сидоренко 2005: 336] не подвергается авторским трансформациям, но мы видим вторжение А. Белого в орфографию и пунктуацию его контекстуального окружения: Минувшее проходит предо мною... <... > Не много лиц мне память сохранила, //Не много слов доходит до меня... [Белый 2008: 349]. Белый усиливает отрицание, заменяя лексему немного на числительное с отрицательной частицей (ср. Немного лиц мне память сохранила, //Немного слов доходят до меня... [Пушкин 1978б: 199]), при этом кардинально меняя смысл претекста и показывая свою ничтожность, беспомощность в выбранном ремесле, в попытке описать события даже одного дня из жизни Петербурга.
Четвёртая глава, в которой «ломается нить повествования» [Белый 2008: 131], предшествующая разоблачению Красного домино — Николая Аполлонови-ча, вводится в текст эпиграфом — крылатым выражением Не дай мне бог сойти с ума... [Белый 2008: 131] (см. [Мокиенко, Сидоренко 2005: 379]). Из двух изданий стихотворения, дающих различную орфографию, выбирается то, в котором нарушено классическое русское канонизированное правописание существительного Бог. Неоднократно сопровождающая крылатые выражения эллиптическая конструкция здесь снова служит средством удержания читательского напряжения. Далее мы узнаем, что Александр Дудкин действительно сходит с ума, подпоручик Лихутин пытается совершить самоубийство, а Николай Аполлонович находится на грани разоблачения, скандала, и только случайность сохраняет его от греха отцеубийства. Таким образом происходит семантическая трансформация — реализация пушкинского крылатого выражения: оно теряет свою метафорическую составляющую.
Анализ пушкинских цитат в романе А. Белого «Петербург» свидетельствует о том, что интертекстуальные элементы подвергаются оригинальным структурным и смысловым изменениям. Чаще всего А. Белый использует выразительные приёмы перифраза, контаминации, расширения компонентного состава, замены компонентов в пушкинских крылатых выражениях. В тексте романа формируются дополнительные смысловые оттенки, которые помогают писателю выразить идею романа. Пушкинские цитаты и другие интертекстуальные источники могут послужить интересным материалом для создания словаря крылатых слов и выражений, используемых в анализируемом произведении. Такое фразеографическое издание отразит яркие черты идиостиля писателя.
ЛИТЕРАТУРА
Ашукин Н. С., АшукинаМ.Г. Крылатые слова. — М.: Худож. лит., 1955. — 668 с.
Белый А. Петербург. — Киев: Дншро, 1990. — 600 с.
Белый А. Петербург. — СПб.: Азбука-классика, 2008. — 448 с.
Берков В. П. Большой словарь крылатых слов русского языка / Берков В. П., Мокиен-ко В. М., Шулежкова С. Г. — М.: АСТ: Олимп: Астрель, 2005. — 624 с.
Долгополов Л. Н. Андрей Белый и его роман «Петербург». — Л.: Сов. писатель, 1988. — 416 с.
Мокиенко В.М. Школьный словарь крылатых выражений Пушкина / В. М. Мокиенко, К. П. Сидоренко. — СПб.: Нева, 2005. — 800 с.
Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 10 т. — Т. 5. Евгений Онегин. Драматические произведения. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1978. — 527 с.
Фатеева Н. А. Интертекст в мире текстов. Контрапункт интертекстуальности. — М.: КомКнига, 2007. — 280 с.
The Oxford Dictionary of Quotations / ed. by E. Knowles. — Oxford: OUP, 2009. — 1155 p.
PUSHKIN'S WINGED WORDS IN PRESENT-DAY PHRASEOGRAPHIC SOURCES AND IN A. BELY'S NOVEL "PETERSBURG"
A.I. Yakovlev
The article considers transformations of Pushkin's quotations in A. Bely's novel "Petersburg" and describes ways and means of semantic and structural alterations of intertextual elements. It also displays the material significance for compiling a glossary of winged words and phrases occurring in the novel under study.
Key words: symbolism, phraseography, intertextuality, winged phrases, transformations.
