Интертекстуальная цветопись и интермедиальные связи как средства создания образа Христа в романе А. Белого «Петербург» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 882.09

Яковлев Артём Игоревич

Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова

artyako vle v@mail. ru

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНАЯ ЦВЕТОПИСЬ И ИНТЕРМЕДИАЛЬНЫЕ СВЯЗИ КАК СРЕДСТВА СОЗДАНИЯ ОБРАЗА ХРИСТА В РОМАНЕ А. БЕЛОГО «ПЕТЕРБУРГ»

Статья посвящена цветописи и интермедиальным связям в романе А. Белого «Петербург», позволяющим автору создать уникальный образ Христа, основанный на переосмыслении творческого наследия как представителей Серебряного века, так и авторов-предшественников. Интертекстуальная ёмкость цветового символизма позволяет А. Белому выразить собственные воззрения на сущность периода декаданса, а также генерализировать идею упадка современной ему России.

Ключевые слова: интертекстуальность, интермедиальность, цветопись, символизм, эпитет, эллипсис.

""Ж- ветопись в романе А. Белого широко I I представлена спектром желтого Д 1 и красного. Жёлтый, больной Петербург восходит к произведениям Ф.М. Достоевского, а вызывающий тревогу и ужас красный цвет берёт своё начало в рассказе «Маска красной смерти» Эдгара По, ставшего центонным текстом в рамках романа. Значительно переосмысленный рассказ, трансформация величественной Красной смерти в разоблачённое Красное домино -Николая Аполлоновича Аблеухова - служит средством генерализации авторской идеи разочарования в молодом поколении и в людях, которые не в силах принять на себя груз ответственности за собственные поступки, не способны довести начатое дело до конца. Однако это не единственная причина включения рассказа Эдгара По в роман «Петербург». К архетипическим отрицательным коннотациям красного цвета, продемонстрированным Эдгаром По в образе Красной смерти, Белый добавляет ещё один смысловой оттенок и формулирует его в дискурсе Аполлона Аполлоновича: ... красный цвет был эмблемой Россию губившего хаоса. [2, с. 150]. Дополненная семантическая ёмкость цветописи (реминисценция радикальных «красных» террористических партий социалистической направленности) позволяет ввести в контекст центонного текста на основе противопоставления отсутствующий у По, но также межтекстовый образ белого, «печального и длинного» Христа. Уникальность образа заключается в том, что он не имеет интертекстуальной связи с первоначальным претекстом -Библией, но является интертекстемой, построенной на двух библейских аллюзиях в творчестве других авторов - А. Ремизова и А. Блока. Таким образом, Христос «Петербурга» становится свое-

© Яковлев А.И., 2011

образной третичной предикацией библейского образа в интертекстуальной цепочке Библия -Ремизов и Блок - Белый. Иисус ни разу не называется прямо: вместо имени собственного используется перифраз печальный и длинный, два однородных эпитета, которые описывают скорее внешний облик Христа и помогают читателю понять неспособность героев романа увидеть, опознать пророка среди других людей. Это особенно ярко подчёркивается экспрессивностью языковых средств, используемых для создания образа.

Впервые Христос появляется сразу после разоблачения Николая Аблеухова. Его противопоставление образу Красного домино сразу же идентифицируется благодаря повтору существительных домино и атлас, но сопровождаемых совершенно иной цветописью: Белое домино, которое сразу возникло, и - кто-то печальный и длинный, кого будто видела многое множество раз, весь обёрнутый в белый атлас, ей навстречу пошел по пустеющим залам... [2, с. 158]. Внимание читателя обращает на себя и гипаллаж Смотрел светлый свет его глаз... [2], в котором цветопись усиливается путём контактного корневого повтора. Эпитет светлый отсылает к роману А. Ремизова «Пруд»: И кто это там посреди нищей толпы, кто это там в светлых одеждах на понурые головы возлагает руки свои, чей это голос, из скорбей выплывающий, над всеми звучит голосами: Мир вам [7, с. 90]. Цветопись в романе Белого амплифицируется: светлые одежды становятся белым атласом, белым домино. Гипербола-олицетворение Ремизова Голос, из скорбей выплывающий, над всеми звучит голосами также находит отражение в «Петербурге»: Неизвестное очертание возвышало голос: он

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2011

113

креп, креп и креп, и казалось: под маскою Кто-то, Безмерно-Огромный [2, с. 158]. Изначально преувеличенный образ вдвойне гиперболизируется через повторы и капитализацию неопределённого местоимения и окказионализма-прилагательного Безмерно-Огромный, который способствует порождению перифраза Печальный и длинный и служит в контексте подглавы его своеобразным синонимом.

Использование цветописи в белом спектре обусловлено не только интертекстуальными связями романа «Петербург» с произведениями А. Ремизова. Согласно трактовке М.С. Соловьева, подарившего псевдоним Андрей Белый молодому поэту Борису Бугаеву, эпитет Белый восходит к ФЕ белый свет ‘земля, мир со всем существующим на нём’ [8] и означает Мироздание, Космос. Сам Белый позже вкладывал в свой псевдоним дополнительный смысл: «Белый цвет - соединение семи цветов, семи светильников, семи церквей [...] Белый цвет - символ богочеловече-ства» [5, с. 19].

Г иперболизации Христа способствует и другая интертекстема, взятая из стихотворения А. Блока «Вот он - Христос - в цепях и розах»: Единый, светлый, немного грустный - //За ним восходит хлебный злак... [3, с. 114]. Использованные Блоком эпитеты помогают точно идентифицировать образ Белого, так как в интертекстуальной цепи становится понятным источник окказионализма Печальный и длинный и особенно его компонентной трансформации, сопровождающей второе появление образа Христа в романе: Печальный и грустный [2, с. 262]. Гипербола Блока, описывающая чудеса, творимые Христом, тоже усиливается Белым и внедряется в его образ в виде метафорического сравнения: ... Обнаружилась горсть бороды, будто связка колосьев... [2, с. 158]. Образ Христа у Блока построен на оксюмороне, антонимии: ...Ивсё так близко и так далёко, // Что, стоя рядом, достичь нельзя [...] // Пока такой же нищий не будешь... [3, с. 115]. Обе использованные Белым интертексте-мы соединены эпитетом Нищий, характеризующим приближенных к Христу людей, старающихся достичь духовного развития, не придающих значения земным, низменным благам. Именно эта идея вкладывается Белым в эллиптическую реплику Христа: Вы вот все отрекаетесь: я за всеми хожу... [2, с. 159]. Дискурс Печального и длинного в «Петербурге» противопоставлен дискур-

су Иисуса в «Пруде»: основой для противопоставления служат адресаты высказываний. В первом случае Христос обращается к Софье Петровне; в иллокутиве заметны упрёки, которые в сочетании с гиперболой, проявляющейся на протяжении всего контекста порождения образа, приобретают некий оттенок угрозы. Во втором случае Иисус разговаривает с нищей толпой, и его эллиптическое приветствие Мир вам выражает любовь, симпатию к простым людям.

Интересен в этом отношении и второй сюжетный фрагмент, в котором возникает образ Печального и длинного. Помудревший Александр Иванович Дудкин внезапно замечает, узнаёт Христа: Александр Иванович вздрагивал, как печальный и длинный, с проходом, всегда обращал на него свой всевидящий взор... [2, с. 263]. Об этом свидетельствует трансформированное библейское крылатое выражение Всевидящий взор в несобственно-прямой речи героя (ср. Всевидящее око ‘о боге (в поэтической и стилизованной речи)’ [8]). Осознав свою ошибку, но отчаявшись быть услышанным, Дудкин кричит: - «О, если бы!..» - «Если бы выслушал!..» [2, с. 263]. Маркеры кондиционалиса дважды повторяются, но придаточное условия так и не сменяется главной частью предложения, а обрывается восклицанием и фигурой умолчания. Дудкин осознаёт, что изменить что-либо уже слишком поздно, что подчёркивается эпитетом Безвозвратно: .место, куда он ушёл безвозвратно, - пустело [2]. Цветопись в белом спектре, сопровождающая Печального и длинного, меняется: Оттуда мигал желтый свет фонаря... [2]. Дейктическое выражение подчёркивает противопоставление, знаменующее смену образа Христа, концентрирующего в себе положительный опыт прошлого, образом жёлтого, больного Петербурга, почерпнутого из романов Достоевского. Трагичности образу добавляют многочисленные повторы перифраза-наименования Христа, а также ключевых фраз дискурса персонажа: обращение к одним и тем же языковым средствам в разных сюжетных фрагментах выражает идею бесконечности, обречённости Христа на постоянное непонимание со стороны «падших» людей, что является авторским переосмыслением мотива круга, часто встречаемого в произведениях А.М. Ремизова [4].

Внезапная замена божественной белой цветописи оттенками других цветов, сопровождающими появление бесовского начала, тоже восхо-

114

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2011

дит к образным контаминациям А.М. Ремизова. Ср.: Сам черт заслушался! вон он, ленивый, раскинул синие крылья, темные во млеющих звездочках от края до края по тихому небу [7, с. 55] Крылья мои белые, тяжёлые вы в слипшихся комках кровавой грязи... [7, с. 102]. Как и А. Белый, Ремизов стремится показать, что с самого момента рождения люди обречены, а божественное начало человека навсегда потеряно. в своей критической статье Иванов-Разумник описывает эту идею следующим образом: «Где чистота, невинность, ласка, любовь, где дети-ангелы? - Их нет! [.] Нет святых детей, - из них уже выросли дети-обезьяны, мучители и палачи, в звериных стальных намордниках... Растут дети - и растут с ними жестокие, калечные мысли; озлобляется и пачкается человеческая душа...» [6, с. 37].

Образ Печального и длинного Христа в романе «Петербург», несмотря на свою очевидную интертекстуальную природу, в то же время является одним из ярчайших примеров интермедиальных связей произведения; при этом именно интермедиальная связь помогает читателю осознать, что перед нами - далеко не традиционный образ, взятый из русской православной культуры. Единственный эпитет, осторожно помещённый Белым в парентезы при первом описании Печального и длинного, позволяет читателю восстановить имплицитно выраженную авторскую идею: ...у обладателя домино деревянною оказалась рука... [2, с. 158]. Метафоричность использованного эпитета деревянный подсказывает, что перифраз Печальный и длинный базируется скорее не на стихотворении Блока, а на принятых в католической практике скульптурных изображениях Христа, выполненных из дерева. Причина именно такого построения образа легко объясняется при обращении к мемуарам Белого: .грань, лежащая меж возрождением и средним веком, есть мнимая грань: Вольгемут, Дюрер, Пахер, Бургмайер, Альтдорфер, Цейтблом, Балдуин Грин коренится одновременно в Эразме и в готике Робер да Люзарма [...], Монтрейля [...], Эрвина фон Штейнбаха... [1, с. 100]. Деревянный Иисус, католическая скульптура, по своему описанию близкая к работам Вольгемута, Дюрера

и других резчиков по дереву, возможно, является в романе «связующим звеном» старого и нового - «отцов» и «детей», но и те, и другие лишь отрекаются от помощи Пророка. Таким образом, в интермедиальной связи упрёки Печального и длинного получают дополнительный смысловой оттенок: они знаменуют время упадка, «декаданса», которое пришлось на переходный период русской и мировой истории - начало XX века.

Интертекстемы, добавляющие яркой образности тексту-реципиенту А. Белого, переосмысляющие наследие поэтов и писателей, служа в романе важным средством имплицитного выражения авторских идей: жалости писателя к ничтожному петербургскому обществу, обречённости на скорую погибель погрязшей в пороках России, беспомощности человека перед Фатумом. Интермедиальные аллюзии в образе Христа, демонстрируя разочарование автора в искусстве «упадка», позволяют А. Белому сформулировать собственную теоретическую концепцию, выразить своё видение творческого процесса, заключающегося не в отрицании, но - в создании нового на основе богатства накопленного предшественниками опыта.

Библиографический список

1. Белый А. Между двух революций. - М.: Художественная литература, 1990. - 670 с.

2. Белый А. Петербург (Берлинское издание 1922 г.). - СПб.: Азбука-классика, 2008. - 448 с.

3. БлокА.А. Стихотворения и поэмы. - М.: Эксмо, 2008. - 576 с.

4. Грачёва А.М. Алексей Ремизов и древнерусская культура. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. - 333 с.

5. Дёмин В.Н. Жизнь замечательных людей: Андрей Белый. - М.: Молодая гвардия, 2007. -413 с.

6. Иванов-Разумник Р. И. Творчество и критика. - СПб.: «Колос», 1922. - 158 с.

7. Ремизов А.М. Пруд. - СПб.: Сириус, 1908. -284 с.

8. Тихонов А.Н. Фразеологический словарь современного русского литературного языка. -Флинта, ИДДК, 2008. Электронное издание.

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2011

115