CC BY
21
признание значимости идей, идеалов в историческом процессе с признанием роли экономического фактора как определяющего для жизни общества в эпоху промышленного роста. Как либерал и философ он признает также большую роль в общественно-историческом процессе за выдающейся личностью. Социально-философский метод и доктринальные положения Де Руджиеро вполне отвечают критериям научности в исследовании общественно-исторического процесса.
Библиографический список
1. Цит. По Garin Е. Gli intellttuali italiani del XX. Roma, 1974. P. 108.
2. См. особенно SassoG. Consederazioni critiche sulla filosofía di De Rugiera// DeHomine. 1967.№2. P.23 - 70.
3. De RuggieroG. L'imperobritannicodopola Guerra.Firenze, 1921.P.49.
4. Ivi. P. 53.
5. De Ruggiero G. II problema deH'aulorita'// Scritti politici. Bologna, 1963.P.423.
6. De Ruggiero G. I pressuposti economici del liberalismo // Scritti politici. Cit. P. 462.
7. Ivi.P. 470.
8. De Ruggiero G. Impressioni politiche della Nuova camera // Scritti politici. Cit. P. 347.
9. De Ruggiero G. Lo Stato socialista // Scritti politici. Cit. P.385.
10. De Ruggiero G. 11 concetto liberale // Scritti polotici. Cit. P. 371.
ОВСЯННИКОВА Ирина Александровна, доктор философских наук, профессор кафедры философии и социальных коммуникаций.
УДК 1(090(450) Л. К. НЕФЁДОВА
Омский государственный педагогический университет
ОНТОЛОГИЧЕСКАЯ СЕМАНТИКА
ОБРАЗОВ ГРАНИЦЫ
МЕЖДУ ДЕТСТВОМ И ВЗРОСЛОСТЬЮ
В статье рассматривается онтологическая семантика образов границы между детством и взрослостью в разных видах искусства. Обозначено проблемное поле вопроса: общее и особенное в художественной репрезентации границы. Актуализированы пространственно-временные модусы границы, рефлективность субъекта и художественная форма представления.
Онтологическая семантика образов границы между детством и взрослостью может быть рассмотрена на материале разных видов искусства. Пересечение бытийного рубежа, начало укоренения в мире взрослости подступы к границе — всё это так или иначе зафиксировано в живописных, скульптурных, хореографических, музыкальных образах.
Взросление и духовные трансформации как предмет музыкального и хореографического изображения можно проследить от истоков этих искусств: танец в древности входил в обряд инициации; до сих пор существует свадебный фольклор, по сути представляющий один из музыкально-словесных образов границы. Скульптура, портретная и жанровая живопись фиксируют границу через пластику человеческого тела.
Граница между детством и взрослостью обозначена и в формах долитературного словесного творчества: мифологии и фольклоре. Она зафиксирована в литературе во всех родовидовых формах литературного творчества: эпосе, лирике, драме.
Онтологические основания образов границы между детством и взрослостью являются едиными, общими для всех искусств, но специфически объективируется в его родовидовых и жанровых формах. Здесь возможно говорить о семантических корреля-
тах, обусловленных онтологическими функциями и форматом вида, рода, жанра того или иного искусства.
Так, в изобразительных искусствах очевидно репрезентирована пространственная сторона граничного континуума.
Пространственно-временные искусства репрезентируют столь же очевидно, как и пространство, время, границы.
Музыка передаёт развитие граничной эмоции. Живопись — предметно-вещную или концептуальную стороны границы. Танец — жест границы.
Поскольку художественная «форма не только конструкция, но и миросозерцание», «освоение бытия и человека» [1], она имеет важное значение в выявлении смысла образов границы. «Через форму кусок бытия... становится чем-то, то есть, определённым содержанием» [2].
Так образы границы в литературе репрезентируют не только изобразительно-выразительное начало, но и рефлективно-дискурсивную процессуаль-ность. Онтологическая специфика образов при этом определяется их родовидовой принадлежностью к эпосу, лирике или драме, которые по-разному отражают пространственно-временные и причинные аспекты бытия.
Например, б лирике и в эпосе по-разному представлено время. Эпос актуализирует наслоения совершенного, прошедшего времени, а лирика - настоящее время, бегущее мгновение. «Эпос смотрел на свой мир как бы издали, разом воспринимая его как целое, и ему легко было видеть, как все совершающиеся в этом мире поступки ложатся в систему этого целого, ничего в ней не меняя. Лирика смотрела на мир как бы вблизи, взгляд её охватывал лишь отдельные аспекты этого мира, целое ускользало из виду, и казалось, что каждый новый совершающийся поступок преобразует всю структуру этого целого. Эпический мир в его заданное™ был утверждён раз и навсегда — новый мир (лирика) в его изменчивости подлежал утверждению ежеминутно вновь и вновь» [3],
Лирика и эпос имеют и свои, адекватные предмету и способу отображения мира языки, в которых также реализуется онтологическая функция. Родовидовая природа лирики и эпоса детерминирует определённое качество лирического и эпического изображения границы.
Поэтические тексты автологичны, автобиографичны и содержат практически документально точное свидетельство бытийной специфики переживаемого индивидом возрастного рубежа. В них художественно фиксируется непосредственное состояние субъективно, изнутри осуществляемой и воспринимаемой жизни, в самый момент перехода индивидом границы из одного возраста в другой. Адекватной фиксации переживаемого момента способствует жанровая форма лирических произведений и средства поэтической речи[4].
Жанрово-речевая природа поэтической речи таит неисчерпаемые возможности фиксации психофизических состояний человека во всей их глубине, целостности и полноте. Язык поэзии, представленный в лирических жанрах, исторически приспособлен для адекватного выражения внутренней, скрытой от глаз, изменчивой и неуловимой душевной жизни: полифонии чувств, оттенков эмоций, интуитивных предчувствий, томлений и исканий духа. Поэтическая речь обладает свойством фиксировать эти подвижные и летучие состояния души и духа в момент их непосредственного переживания. При всей субъективности внутреннего переживания изображение его в лирике средствами поэтического языка является способом, наиболее объективно передающим реальность подобного переживания в настоящем времени, оставляя его незавершённым, незаконченным, разомкнутым в пространство действительной жизни.
Прозаическая речь также даёт примеры изображения переходных состояний между детством и взрослостью, однако, она используется, как правило, в эпических жанровых формах и фиксирует состояние рубежа через иную систему акупунктуры, изоморфную внешней событийности в её пространственно-временной последовательности, развёрнутой в очевидном для всех человеческом бытии: поведенческом, пространственном, временном, причиннослед-ственном. Соотносясь с эпическим родом словесного творчества, прозаическая речь идеально приспособлена для изображения внешней, событийной стороны потока жизни. Событийность же переходного состояния между детством и взрослостью, если его рассматривать как предмет лирики, является внутренним событием-переживанием. В эпосе же событие является внешним переживаемым событием, а чаще всего - уже пережитым, совершившимся в прошлом и заново переживаемым, осмысляемым событием,
Таким образом, онтологическую специфику прозаической речи определяет фиксация факта бытия внешнего, эстериоризованного, социализированного, уже свершившегося, а фиксация факта бытия внутреннего, интериоризованного, скрытого от чужих глаз, переживаемого, но ещё не завершённого в переживании, определяет онтологическую специфику поэтической речи. Поэтому свидетельств, непосредственно соотносимых со временем реального действительного проживания автором состояний перехода из детства во взрослость, как это имеет место в поэзии, в прозе практически нет. Если лирика посредством поэтической речи даёт возможность отразить пограничную точку возрастного перехода в момент осуществления самого перехода, фиксируя практически сиюминутное состояние индивида, включая элементы первичной рефлексии этого состояния, то в эпосе прозаическая речь передаёт, как правило, уже осмысленное, пострефлексивное состоявшееся переживание состояния границы, которую индивид уже перешёл.
Для подтверждения этой мысли достаточно обратиться к словесному художественному творчеству. Существует целый ряд лирических шедевров, репрезентирующих рубеж, созданных поэтами в отроческом и раннем юношеском возрасте (шестнадцати, восемнадцати лет), то есть непосредственно в момент пребывания индивида на границе между детством и взрослостью. В этих текстах репрезентировано непосредственное проживание границы, поток существовании границы, как она ощущается, эмоционально чувствуется, мыслится в модусе настоящего времени.
При этом дорефлексивность не означает полного отсутствия осознания рубежа. Так, А. Пушкин прекрасно сознавал граничность последних лицейских дней, М. Цветаева видела метафизическую грань мира детства и взрослости, А. Рембо отдавал себе отчёт в граничном смятении духа. Тем не менее главным в поэтическом изображении границы в подобных текстах-свидетельствах является срез актуального переживания.
В эпических же произведениях, акцентирующих внимание па границе, автор, как правило, отражает прошлый, отрефлексированный опыт, они создаются не в момент рубежа, а позже, когда граница остаётся позади.
Так, например, переживание состояния уходящего детства, вхождение во взрослость представлено в эпических произведениях целого ряда писателей-прозаиков: Т. Смоллетта, Ч. Диккенса, Л. Н. Толстого, В. Г. Короленко, В. В. Набокова, А. П. Гайдара, А. Погорельского, И. А. Бунина, А. П. Чехова, Н. Гарина-Михайловского, Д. Мамина-Сибиряка, М Осоргина. При этом рубеж между детством и взрослостью у данных писателей воссоздан, как по их собственным воспоминаниям об этом состоянии, так и по наблюдениям за другими людьми и является частью более емкой картины мира, а не фокусирует весь мир в границе, как в лирике.
В лирических произведениях Д. Байрона, А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Рембо, М. Цветаевой, написанных, когда авторам было 15-18 лет, фиксируется непосредственное первозданное дорефлексивное изменчиво-противоречивое переживание границы, представляющее внутренний целостный мир самой границы.
Поэтому нам представляется, что в исследовании онтологической семантики образов границы с целью выявления в ней наиболее актуализированных атрибутов детского бытия, а также тех пространственно-
временных образований, с которыми граничит финал детства, целесообразно дифференцировать как лирические произведения, созданные авторами на рубеже детства и взрослости, так и эпические свидетельства, учитывая их онтологическую специфику. Вероятно, лирический и эпический образы границы в литературе имеют различную онтологическую семантику, поскольку актуализируют различные временные модусы и различные субстанциальные протяженности.
Образы границы в лирическом творчестве репрезентируют категорию субъекта в переживании его внутреннего бытия: состояния души, духовные трансформации, зарождение и движение эмоции, мысли, предчувствия и интуиции. Эти образы — проекции границы внутренней, не всегда осознанной, но тем не менее с указанием на глубинный имманентный источник.
В эпических образах границы герой рассказывает о себе или о нём рассказывает автор. Герой становится центром событийной гравитации. Даже в образы, представляющие собой поток сознания, репрезентирующего модус настоящего времени, интегрирована рефлексия границы.
Это приводит к смещению и взаимопроникновению временных модусов и субъектов границы. Так временные планы могут взаимопроникать друг в друга, а герой и повествователь скрыто или явно сменять друг друга.
Рефлексия осуществляется и через корреляты между субъектом границы и объектом — миром, в который он устремлён.
Разумеется, это можно встретить и в лирическом образе границы. Так, например, лирический герой Д. Г. Байрона соотносит своё внутреннее переживание границы с панорамными пейзажами, с антропогенным фоном социализации. Тем не менее, объект в лирической границе вторичен. Даже если исключить его совсем, состояния граничного индивида неизменны, тождественны сами себе. Они обусловлены не столько миром вне субъекта, сколько миром внутри субъекта. В эпической же границе мир как объект не менее значим, чем субъект.
Однако и в лирических, и в эпических образах границы сфокусировано внимание на самоидентификации, интенциях, потенциале и векторах развития Я на рубеже детства и взрослости, а также на степени субстанциальной целостности Я, уходящего из детства и на его телесно-духовной ипостаси.
Как мы уже отмечали, в изобразительном искусстве граница между детством и взрослостью визуальна, телесно определённа.
Художник и скульптор изображают физический возраст через объём и линию тела. Психологический возраст передаётся через игру света и тени, жест, мимику. Наиболее полно семантика границы в изобразительном искусстве раскрывается в портрете.
Чистота и грация детства, одухотворяющие физические формы взрослости, раскрываются в эстетическом совершенстве человека. Таковы скульптурные изображения юных, только вошедших во взрослый мир греческих богов. Таков подростковый и юношеский портрет в искусстве Д. Веласкеса, Ф, Гойи, Караваджо, Рафаэля, Ф. Сурбарана, А. Дейнеки, М. Нестерова, И. Репина, В. Серова, Гейнсборо, О. Ренуара и многих иных. Всё это фиксация визуальных очевид-ностей движения детства к границе с взрослостью.
Особые метафизические смыслы границы открываются в двойном портрете: изображении одного и того же лица в детстве и взрослым, Таковы скульптур-
ные портреты императора Каракаллы, детский и юношеский портрет Петра Тоньшина - кисти А. Пластова, Верочки Мамонтовой - кисти В. Серова. В данном случае пространство зрительно зафиксировано, словно представляет два рубежа в реке жизни, держа в их натяжении саму жизнь как таковую. Неуловимое время, необратимо изменяющее человеческий облик, словно поймано изображением.
Граница ощутима и в жанровой живописи, представляющей разновозрастное детство: от младенчества до юности. Композиция, моделировка цветом, жесты персонажей передают степень близости границе которая визуально представляет сплав физического, психологического, социального состояния границы.
Все эти вопросы рождаются в проблемном поле границы между детством и взрослостью.
Думается, что исследование онтологической семантики художественных образов границы невозможно без опоры на онтологический аспект художественного образа в целом. В образах границы репрезентированы бытийная структура отражаемого явления, его процессуальность, модальность. Позиции Аристотеля, Г. Лессинга, Г.В.Ф. Гегеля, Н.Г. Чернышевского, М.М. Бахтина, Г. Гачева, Г. Поспелова, К. Горанова, М. Кагана, П. Палиевского, В. Днепрова, Н. Дмитриевой, A.A. Фёдорова-Давыдова, В. Фаворского, Б. Асафьева явились основополагающими в понимании художественной структуры образов границы, их процессуальное™, и их эстетического отношения к действительности, с актуализацией той или иной модальности.
Интерес представляют также и художественные средства выражения самой идеологемы границы в различных видах художественного творчества. Эта сторона образов границы, являясь по сути чистым выражением понятия, наиболее определённо представлена в литературе. Будучи наиболее интеллектуалис-тическим искусством, наиболее близким к философии, литература репрезентирует границу лексически, в словах-понятиях: рубеж, грань, межа, стык, кромка, край, зарубка, насечка, предел, фронтир, водораздел, черта раздела.
Итак, онтологические смыслы границы между детством и взрослостью в литературе находят своё выражение в мифопоэтической символике, определяющей локусы, топосы и хронотопы граничного бытия: окно, дом, порог, кров, дорога, путь, склеп, могила, сад, корабль, парус, ветер. Атрибутивную граничную семантику имеют элементы костюма, локусы тела. Литература фиксирует экзистенциальные состояния границы: молитву (разговор с Богом), созерцание природы, осмысление своего предназначения.
В изобразительном искусстве граница между детством и взрослостью представлена визуальными средствами (линия, цвет, форма). Здесь имеет значение композиционный, цветовой, световой контрасты. Так, дети в жанровой русской и европейской живописи очевидно телесно и психологически отличны от взрослых, а вступающие во взрослую жизнь юноши и девушки ещё не окончательно утратили детскость. Телесно-духовная граница между детством и взрослостью зафиксирована и в скульптуре, являя пик совершенства человека.
В целом и литература, и изобразительное искусство наглядно представляют эмпирику границы и побуждают к её осмыслению, что имеет не только теоретическое, но и вполне прагматическое значение, поскольку позволяет понять единство целостности и изменчивости человека.
Библиографический список
1. Гачев Г. Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр. М. 1968. С. 39.
2. Там же.
3. Гаспаров М. Поэзия Пиндара // Об античной поэзии. СП б, 2000, С 41.
4. Башляр Г. Мгновение поэтическое и мгновение метафизическое// Новый рационализм. М.,1987.С. 347.
НЕФЁДОВА Людмила Константиновна, кандидат педагогических наук, доцент кафедры философии.
УДК 1(091) Е. С. УЛЕВИЧ
Омский государственный технический университет
СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМЫ СВОБОДЫ_
Свобода понимается как возможность (способность) поступать сообразно своим собственным меркам, своему Я. Если действия человека подчинены внутренней необходимости и он не может действовать иначе — можно ли его поступки назвать свободными! В чем проявляется взаимосвязь свободы и зависимости!
Вопрос о свободе может быть предметом обсуждения самых разных наук — социологии, психологии, педагогики и многих других. Он является одним из тех вопросов, которые выходят за рамки науки, и представляет интерес для политики, права, экономики и т.д. Этот вопрос может обсуждаться даже на уровне обыденного сознания, но здесь вопрос о свободе — это не вопрос, в том смысле, что он не представляет собой проблемы — с точки зрения здравого смысла, слишком очевидно, что с развитием человека и человечества уровень свободы растет, ушло в прошлое рабство, рушатся тоталитарные режимы, расширяется степень политических свобод. Человек становится более свободным не только в политической и экономической областях, но и в духовной. Но очевидный факт расширения спектра свободы не означает, что проблем, связанных со свободой, становится меньше. Напротив, такие явления, как «бегство от свободы», одиночество, абсурдность существования, описанные философами экзистенциалистами, вызваны именно тем, что свободы становится много.
Социально-философский анализ этой проблемы предполагает ее рассмотрение с разных сторон — это свобода «от» и свобода «для», свобода абсолютная и относительная, соотношение свободы отдельного человека и свободы всего общества, свобода и одиночество, взаимосвязь политической, экономической и духовной свободы с нравственностью. Но успешное решение этих проблем зависит от решения базовой -соотношения свободы и зависимости.
Вопрос о свободе называют старым, но вечно новым вопросом, который возникает перед философами самых различных школ и направлений. Он, как сфинкс, говорит каждому из мыслителей — разгадай меня или я пожру твою систему (Г.В.Плеханов). Этот вопрос, являющийся с самого начала сложным и запутанным, еще более затемняется, по меткому выражению Дидро, именно благодаря усилиям ао его решению.
Из всего многообразия аспектов проблемы свободы наиболее сложным и запутанным выступает воп-
рос о ее связи с необходимостью. В зависимости от исторической эпохи, социальных катаклизмов, запросов духовной жизни, достижений наук, в конечном итоге, от моды, те или иные аспекты этой проблемы выступали на первый план — судьба (рок, фатум) и свобода человека (античная философия); божественная предопределенность и человеческая свобода (средневековая философия); детерминизм и свобода воли (философия Нового времени); историческая необходимость и свободная деятельность людей (немецкая классическая философия, марксизм).
Вопрос о взаимосвязи свободы и зависимости (в классической философской литературе — необходимости) имеет настолько длинную историю исследования, что, казалось бы, в настоящее время теряет свою остроту. Действительно, «длительное и мучительное раскрытие тайны их соотношения» (Бердяев) привело к пониманию свободы как познанной необходимости — пропасти между ними уже нет, на первый план выходит их взаимополагание, единство, но момент взаимоотрицания теряется. Спинозовский тезис о свободе как познанной необходимости, развиваемый философами классического идеализма и Марксом — наглядное тому подтверждение. Этот пробел довольно быстро заполняется — вначале неклассической философией XIX века, а затем экзистенциализмом. В итоге создается иллюзия, что с расширением степени свободы во всех областях необходимость, зависимость постепенно уходит в прошлое, борьба за свободу прекратиться и когда-то человек будет вспоминать о ней как о далеком прошлом. Если проследить эту мысль до конца, то можно сделать вывод, что необходимость в ходе жизни человека /человечества/ сводятся до минимума, свобода же возрастает многократно. Никто не решается утверждать, что будет расти необходимость в ущерб свободе. Значит, в этой паре категорий свобода и необходимость -одна из них, необходимость, постепенно теряет свое значение и "уходит в основание" истории. В отношении других парных категорий, например, возможность и действительность, никто не станет утверждать, его
