CC BY
9
УДК 82.091, 82 (141-146)
А. Д. Жук
кандидат филологических наук, доцент,
доцент каф. отечественной и зарубежной литературы МГЛУ;
e-maiL: aLexanzhuk@maiL.ru
ОДА-ЭТЮД В АНГЛИЙСКОЙ И ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ XVIII И В XIX ВВ.
Статья посвящена оде-этюду как особой разновидности жанра оды и его эволюции. Особенностью оды-этюда является создание в тексте сменяющих друг друга картин, в которых преобладают зрительные образы. Эта жанровая разновидность характерна только для английской и французской литературы. Автор исследует оды Гюго, Банвиля, Мореаса, Верлена, Диксона и Суинберна. Отмечаются привнесение черт других жанров - гимна (Мореас, Суинберн, Диксон), идиллии (Суинберн) и элегии (Суинберн, Диксон). В ряде текстов также возникают аллегорическое начало (Гюго), сатирическое начало (Гюго), диалогическое начало (Мореас). Для од Банвиля характерно наличие иронии. В поэзии Верлена ода из ораторского жанра трансформируется в интимный. Все это приводит к появлению более сложных жанровых разновидностей - аллегорической оды-этюда, сатирической оды-этюда, иронической оды-этюда, гимнической оды-этюда с диалогическим началом и интимной оды-этюда во французской литературе, оды-этюда с гимническим, идиллическим и элегическим началом и оды-этюда с гимническим и элегическим началом в английской литературе. Указываются особенности развития оды-этюда в каждой национальной литературе: так для английской литературы характерны варианты, связанные с привнесением в жанр черт идиллии, элегии и гимна, а для французской литературы - многообразие жанровых вариантов. Исследуются способы реализации каждого жанрового начала как на уровне формы, так и на уровне содержания.
Ключевые слова: ода-этюд; идиллическое начало; элегическое начало; диалогическое начало; гимническое начало; этюд; эволюция; жанр.
A. D.Zhuk
Associate Professor, Ph.D. (PhiLoLogy),
Associate Professor of the Literature Department, MSLU;
e-maiL: aLexanzhuk@maiL.ru
ODE-SKETCH IN ENGLISH AND FRENCH LITERATURES IN 1775-1900
The articLe is devoted to ode-sketch and its evoLution. The creation pf the pictures succeeded one after another is a specific feature of the ode-sketch. These pictures are characterized by the visuaL images domination. This kind of genre is customary for French and EngLish Literature. The author researches the odes of Hugo, BanviLLe, Moréas,
VerLaine, Dixon, and Swinburne. Zhuk notices the appearance of hymnic (Moréas, Dixon, Swinburne), idyllic (Swinburne) and elegiac features (Dixon, Swinburne). Some texts have aUegoric (Hugo), satiric (Hugo) and dialogical features (Moréas). Irony is typic for BanviUe's odes. In Verlaine's poetry ode is transformed from the oratorical genre into the intimate one. As result, such complicated kinds of ode as aUegoric ode-sketch, satiric ode-sketch, ironic ode-sketch, hymnic ode-sketch with dialogical features and intimate ode-sketch are appeared in French literature. Ode-sketch with hymnic, idyllic and elegiac features and ode with idyHic and elegiac features are in English literature. It's noticed that this genre kind of ode has special features of its evolution in each of the national literatures. For example, in English literature we can see the variants where hymnic, idyHic and elegiac features are mixed, but in French literature we have a lot of various kinds. The author researches each genre kind implementation modes at formal and plots level.
Key words: ode-sketch; idyllic features; elegiac features; dialogic features; hymnal features; sketch; evolution; genre.
Жанровая разновидность оды-этюда представляет собой сложную жанровую разновидность, характерную только для французской и английской литературы последней четверти XVIII в. и в XIX в. Принадлежность произведения к оде-этюду определяется по господствующему началу.
Одический канон, как в светском, так и в религиозном варианте, формируется в английской литературе в XVII в. в творчестве Кау-ли, Драйдена и Мильтона, во французской - в XVI-XVII вв. в поэзии Ронсара и Малерба. Во Франции одический канон существует в нескольких разновидностях, однако основным вариантом для обеих национальных литератур является горацианская ода, в основе которой лежит стремление убедить слушателя через обращение к его разуму. Это выражается в рациональной композиции, повторяющей схему рассуждения, наличии в тексте синтаксических конструкций с отношениями логической обусловленности со значением причины и следствия, цели или условия, сравнений, аллегорических образов и образов-персонификаций, риторических вопросов, использовании лексики, характеризующей мыслительную деятельность человека. В то же время во французской литературе в качестве канонической разновидности выступает анакреонтическая ода.
Раньше всего ода-этюд формируется во французской литературе, что во многом объясняется присущим ей эстетическим восприятием мира, когда всё, даже чувство, начинает оцениваться в первую очередь
с эстетической точки зрения. В английской литературе эта разновидность появляется позже, и примеры ее немногочисленны, ибо английской литературе свойственно преобладание рационального начала.
От классического варианта ода-этюд отличается тем, что в ней создаются яркие, сменяющие друг друга картины, в которых преобладают зрительные образы. При помощи слова создается некая зарисовка, которая должна вызывать эстетическое чувство (необязательно восхищение) и которая составляет основное содержание произведения. Ода-этюд может иметь разные варианты и не всегда существует в «чистом» виде.
Первыми примерами этой жанровой разновидности являются оды «Le cauchemar» (1822) и «L'Homme heureux» (1822) В. Гюго. В основе обоих стихотворений лежат зарисовки. В первом автор описывает свой ночной кошмар и рассказывает о чудовище (monstre) с голубым лбом (front bleu), смехом, гремящем в красных искрах («son rire éclate en rouges étincelles» [Hugo 1985, I, с. 268]). Его глаза - молнии («Deux éclairs sont ses yeux»), а крылья - два пламени («deux flammes sont ses ailes»), оно летит над озером огненным. Его лоб темный исчезает в парах живых. Эта картина представляет собой аллегорию дьявола и напоминает герою о том, как следует жить. Аллегорические фигуры характерны для жанра оды, в отличие от гимна, тяготеющего к символу. Во многом это объясняется большей рациональностью аллегории по сравнению с символом. Затем картина сменяется другой, изображающей сладко спящую деву, чей сон охраняет ангел. Произведение строится как ряд сменяющих друг друга картин. Перед нами аллегорическая ода-этюд.
Вторая ода написана от лица счастливого человека, ненавидящего богов за то, что они исполняют его желания. В данном случае начало этюда проявляется в описании событий из жизни лирического героя. Сначала возникает образ кораблей (vaisseaux), плывущих в ущелье Леандра («Du détroit de Léandre»), потом изображается спящий при шуме вод на постели из позолоченного серебра (sur un lit aux pieds de vermeil) сам герой, сон которого охраняют две индианки, затем речь идет о банкетах и описываются позолоченные блюда и т. д. Все эти образы рассчитаны, прежде всего, на зрительное восприятие и создают сменяющие друг друга картины.
Вместе с тем в этом описании появляется сатирическое начало, а название оды начинает восприниматься иронически. Так, в речи
героя упоминаются рыбы, напитанные человеческой кровью («des poissons nourris de sang humain»), он готов бросить раба муренам, его сердце мертво («mon coeur déjà mort») и т. д. Но этот человек просит у богов счастья, ибо не считает себя счастливым. Заканчивается ода тоже картиной, но не сатирической, а изображающей человека-мученика, который, умирая перед нечистым алтарем, благословляет небо и который оказывается счастливее «счастливого» человека, ибо у него мир в душе. Таким образом, этюдное начало подчиняется собственно одическому, связанному с обличением пороков и назиданием, в результате чего складывается сатирическая ода-этюд.
Итак, уже изначально ода-этюд представлена двумя смешанными разновидностями, соединяющими разные жанровые начала. Впоследствии развитие исследуемой жанровой разновидности идет во французской литературе двумя путями.
Первый связан с появлением собственно оды-этюда, хотя ирония, свойственная второй из рассмотренных од Гюго, остается. Произойдет это в творчестве Банвиля, в его «Odes funambulesques», где главным становится само описание, которое эстетически самоценно и не служит каким-либо другим целям. Во многом это объясняется любовью парнасцев к предметности, изобразительности, живописности. Примером подобной оды может служить «La ville enchantée» (1845). В ее основе лежит описание картин Ватто, что еще больше подчеркивает начало этюда, которое должно воздействовать на зрение слушателя. В мире, созданном автором, кентавры несут тросточки, а драконы покидают на минутку место, где они охраняют сокровища, чтобы пообедать постными блюдами в доме из золота. Затем следует описание толпы красавиц в атласных одеждах.
К этому же жанру принадлежит ода «La voyageuse» (1858), посвященная Каролин Летесье и описывающая картины, которые ей нравятся.
Второй путь развития жанровой разновидности, возникающей во втором из произведений Гюго, также представлен в творчестве Банвиля, но связан с трансформацией сатирической оды-этюда в ироническую. Примером этого может служить ода «La belle Véronique» (1858), также входящая в вышеназванный цикл. В тексте сохраняются черты оды и этюда, но сатирическое начало превращается в ироническое. Произведение построено в форме небольшого диалога между Вероникой и
влюбленным в нее молодым человеком. Девушка высмеивает романтический настрой юноши, а когда он угрожает покончить с собой, советует ему читать Бальзака. Ирония касается обоих персонажей, как и их окружения, которое состоит из пьяных друзей, гордых своими пороками («amis joyeux, ivres, fiers de leurs vices»), дам (les dames), которые сосут раков (suçaient des écrevisses) и умывают пальцы рейнским вином (se lavaient les doigts avec le vin du Rhin). Текст также включает в себя диалог, который не превращается в драму именно вследствие авторской иронии и по сути является «мнимым», ибо участники не слышат и не понимают друг друга. Таким образом, у Банвиля сатирическая ода-этюд превращается в ироническую оду-этюд.
К этому типу принадлежит также ода «Mascarades» (1846), отличающаяся от предыдущей отсутствием диалога, а также тем, что ирония касается не только самих маскарадов и их участников, но и англичан, которые ассоциируются у поэта с пивом, джином, сплином и бледной Офелией. Автор собирает воедино все штампы, характерные для восприятия англичанина глазами иностранца.
Вновь ода-этюд появится только у Жана Мореаса в его «Ode» из цикла «Syrtes» (1884). Подобный разрыв во времени связан с тем, что жанр оды-этюда, с одной стороны, предполагает преимущественно зрительное восприятие, с другой - связан с одической традицией, которая после Банвиля кажется исчерпанной, хотя на самом деле исчерпаны лишь традиционные пути развития жанра.
В стихотворении Мореаса начало этюда, как и в предыдущих случаях, проявляется через создание ряда сменяющих друг друга картин. При этом характер этих зарисовок определяет композиционное деление произведения на три части. В первой - описание внешности женщины сменяется изображением некоего идеального мира, во второй -создаются картины пира, Леты, с ним связанной, а затем появляется гипогриф, несущий поэта пить нектар с богами. В третьей части образ нечистого мира сменяется картиной Делоса («.. .sous les myrtes blancs de la sainte Délos / Que baigne l'Archipel de ses flux et reflux» [Delvaille 1971, с. 152]). Все эти образы обращены к эмоциям слушателя, что подчеркивается восклицаниями, особенно в первой части оды. Это приводит к появлению гимнического начала.
Ода построена как диалог двух голосов. В основе лежит противопоставление того, что говорит второй голос, тому, о чем говорит первый, что подчеркивается использованием противительного союза
mais, способствующего также созданию рациональности. В речах первого голоса возникает тема смерти-забвения и проклятого мира («En ces âges maudits insultant aux Chimères, / Pareils aux hurlements des filles soûles» [Delvaille 1971, с. 152], и т. д), в то время как второй сообщает о будущей славе поэта («Je crois ouir mon nom éclatant dans les los/ Chantés, en le Futur, aux poètes élus» [там же, с. 152]) и возможности гармонии, которая для первого голоса невозможна. Тем самым у Мо-реаса в оду-этюд привносится диалогическое начало, сочетающееся с гимническим, что приводит к появлению новой жанровой разновидности - гимнической оды-этюда с диалогическим началом.
В английской литературе ода-этюд встречается в поэзии увлекавшихся живописью и хорошо знавших французскую литературу Суин-берна и прерафаэлита Диксона. В их творчестве происходит развитие жанрового варианта, возникшего у Жана Мореаса, и появляется новая жанровая разновидность - ода-этюд с гимническим, идиллическим и элегическим началом, т. е. ода-этюд, возникнув в одной литературе, получает развитие в другой. Подобные случаи в развитии жанра встречаются не так часто, тем интереснее и примечательнее данный вариант.
Первым примером новой жанровой разновидности становится ода «March: An Ode» (1887) Суинберна. Текст строится как ряд картин, предстающих перед читателем. Отсюда - обилие зрительных образов: «frost-flower and snow-blossom faded and fell» [Swinburne 1924, I, с. 465], «And the branches it brightened are broken, and shattered the tree-tops that only thy wrath could lay low» [там же, I, с. 465], «Thou hast shaken the snows from thy wings, and the frost on thy forehead is mol-ten» [там же, I, c. 466], «Those full deep swan-soft feathers of snow with whose luminous burden the branches implumed / Hung heavily, curved as a half-bent bow, and fledged not as birds are, but petalled as flowers...» [там же, I, с. 466], что способствует появлению в тексте черт этюда.
Большинство этих образов одновременно в силу лексического значения слов, входящих в их состав, несет элегическое или идиллическое начало. Привнесению в произведение первого, в частности, способствуют такие выражения, как:
...all flowers till it fade... [там же, I, с. 465].
But fixed as a fountain is fixed not, and wrought not to last till by time or by tempest entombed. [там же, I, с. 467].
...for the date of its doom is no more than an hour's [Swinburne, 1924, I, с. 467].
So time overcomes the regret that is born of delight as it passes in passion away [там же, I, с. 467].
...men's rearisen from a sleep that was death [там же, I, с. 468] и т. д.
Все эти образы несут в себе сему умирания, смерти, угасания. Этой же цели служат образы снега, зимы, мороза, холода («to wither the snow-flowers that froze as they bloomed» [там же, I, с. 467]), также символизирующие бренность всего земного.
Идиллическое начало представляет больший интерес, так как создается через образы и выражения, нехарактерные для традиционной идиллии, но создающие в тексте идиллический хронотоп:
The ways of the woodlands were fairer and stranger than dreams that fulfil us in sleep with delight [там же, I, с. 465].
That the sea was not lovelier than here was the land, nor the night than the day, nor the day than the night, Nor the winter sublimer with storm than the spring: such mirth had the madness and might in thee made, March, master of winds, bright minstrel [там же, I, с. 465];
...fountain that shines as it showers... [там же, I, с. 466].
Bright god that art gone from us, maddest and gladdest of months» [там же, I, с. 466] и т. д
С идиллическим тесно связано гимническое начало, которое проявляется в произведении как через ассоциативный характер связи уже упоминавшихся образов, так и через повторы («Fain, fain would we see but again for an hour what the wind and the sun have dispelled and consumed» [там же, I, с. 466]), в том числе анафоры («And now that the rage of thy rapture is satiate with revel and ravin and spoil of the snow, / And the branches it brightened are broken, and shattered the tree-tops that only thy wrath could lay low...» [там же, I, с. 465], «Are thy feet on the ways of the limitless waters, thy wings on the winds of the waste north sea? / Are the fires of the false north dawn over heavens where summer is stormful and strong like thee.» [там же, I, с. 467], и т. д), эмоциональную (fairer, lovelier, revel, with delight, и т. д) и возвышенную устаревшую (thy, thou, thee, hath, hast) лексику.
Вместе с тем все четыре начала подчиняются рациональному одическому. На содержательном уровне это проявляется в антитезе весны как времени пробуждающейся и воскресающей жизни зиме как времени умирания.
На формальном способы выражения более традиционны - это:
• риторические вопросы:
Now bright in the sight of thine eyes?
are the bastions of icebergs assailed by the blast of thy breath? Is it March with the wild north world when April is waning? the word that the changed year saith,
Is it echoed to northward with rapture of passion reiterate from spirits triumphant as we
Whose hearts were uplift at the blast of thy clarions as men's rearisen from a sleep that was death
And kindled to life that was one with the world's and with thine? hast thou set not the whole world free? [там же, I, с. 468].
• сравнения:
The ways of the woodlands were fairer and stranger than dreams that fulfil us in sleep with delight... [там же, I, с. 465].
thy lips are aglow
As a lover's that kindle with kissing [там же, I, с. 466].
• употребление устаревшей лексики (thy, thou, thee, hath, hast);
• причинно-следственные конструкции с for:
But fixed as a fountain is fixed not, and wrought not to last
till by time or by tempest entombed,
As a pinnacle carven and gilded of men:
for the date of its doom is no more than an hour's,
One hour of the sun's when the warm wind wakes him to wither
the snow-flowers that froze as they bloomed [Swinburne, 1924, I, с. 467].
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что перед нами сложное жанровое образование - ода-этюд с гимническим, элегическим и идиллическим началом, причем последние три начала выражены в равной степени.
Дальнейшее развитие пойдет по нескольким путям. Первый путь представлен во французской литературе и характерен для творчества
Верлена, в частности для его од «Cuisses grosses mais fuselées.» (1893), «Et maintenant, aux Fesses!» (1893), «Rich ventre qui n'a jamais porté.» (1893) и «Nos repas sont charmants encore que modestes.» (1893). Трансформация жанра во всех случаях связана с изменением начала этюда. Так, в первых трех одах автор создает портрет Филоме-ны, но портрет весьма необычный: в первой оде восхваляются бедра и ноги возлюбленной, во второй - ягодицы, а в третьей лицо и живот. Все это придает оде интимный характер и даже некий эротизм. В результате возникает интимная ода-этюд. В четвертом тексте дается описание различных блюд - вин, фруктов, салата и т. п. Описания сопровождаются советами, в том числе, например, о том, как использовать остатки жаркого, и что к вину нужно подавать сыр, ибо так было принято у королей. Во всех случаях меняется содержание оды-этюда, проявляющееся в значительном расширении тем и смещении акцентов, что приводит к дальнейшей трансформации жанра, превращающегося из ораторского, предполагающего публичность, в интимный. Вместе с тем связь с предшествующей традицией, равно как и ораторское начало, заложенное в жанре оды в свою очередь придают изображаемому возвышенный характер.
Ода «The Spirit Wooed» (1896) Суинберна строится как ряд картин: пурпурное облако (thepurple cloud), нежные поля неба (the tender fields of sky), золотое полотнище заката (sunset's golden breadth), река, которая прорезает голубой косой траву (the river cuts with his blue scythe the grass), светящееся облако (the cloud grows luminous) и т. п. Все образы ориентированы на зрительное восприятие, что дополнительно подчеркивается постоянным указанием цвета. Даже Луна предстает как некое антропоморфное божество:
Forth comes the moon, the sweet surprise of heaven:
And her footfall light
Drops on the multiplied wave: her face is seen
In evening's pallor green. [Swinburne, 1882, с. 7].
В то же время на это начало наслаиваются гимнические черты. Так, к жанру гимна восходит обращение лирического героя к некоему загадочному духу с просьбой прийти.
На формальном уровне это начало реализуется через повторы, а также через ассоциативные связи между возникающими образами-картинами:
ART thou gone so far,
Beyond the poplar tops, beyond the sunset-bar, Beyond the purple cloud that swells on high In the tender fields of sky? [там же, с. 6].
Оба начала сочетаются с одическим, реализующимся преимущественно на формальном уровне через риторические вопросы, возвышенную устаревшую лексику (art (как глагольная форма), thou и т. д.):
Leanest thou thy head
On sunset's golden breadth? is thy wide hair spread To his solemn kisses? [Swinburne, 1882, с. 6].
Все три начала соединяются с элегическим, проявляющимся через образы, связанные со смертью и печалью:
...the death of the tinted air... ...he pales and dies... Can the weeping eye
Always feel light through mists that never dry? Can empty arms alone for ever fill Enough the breast? Can echo answer still When the voice has ceased to cry? [там же, с. 7].
Оно подчеркивается также повторением слов с семой бледности: pale, pallorn и т. д. Время действия - вечер - также соответствует элегии. В то же время смерть существует только для некоего существа, обозначенного местоимением he и никак не конкретизируемого в тексте. Для самого духа смерти нет. В результате в тексте возникает фрагментарность, недосказанность, что заставляет вспомнить произведения романтиков.
Элегическое начало уравновешивается идиллическим. Последнее создается через такие образы и выражения, как:
.let thy footsteps pass
Where the river cuts with his blue scythe the grass: Be heard in the voice that across the river comes From the distant wood, even when the stilly rain Is made to cease by light winds [там же, с. 6].
Однако гармония неуловима, как и посещение духа. В этом Су-инберн также продолжает романтическую традицию, восходящую, в частности, к «Hymn to the Intellectual Beauty» П. Б. Шелли.
Таким образом, в тексте Суинберна, как и в оде Диксона, представлена ода-этюд с гимническим, элегическим и идиллическим началом, отличающаяся от предыдущей способами проявления этих начал.
Второй путь представлен в созданной Диксоном в том же году «Rapture: An Ode», в которой исчезает идиллическое начало. В произведении так же, как в «The Spirit Wooed», преобладают зрительные образы, создающие ряд картин: белые и рассыпающиеся облака (The white and crumbling clouds), которые оставляют обнаженной (bare) голубизну (the blue); все плодовые деревья (all the fruit-trees), качающие цветочными ветками (rolling blossom-boughed), белые и неровные, как крутящееся облако (white and billowy as the rolling cloud); поднимающиеся кусты (the springing thickets), рубиновый ятрышник (the ruby orchis), бледная полуиссохшая примула (the pale half-withered cowslip) и т. д.
Часть этих образов по-прежнему связана с цветом. Как и в предшествующем тексте, преобладают такие цвета, как голубой, золотой, белый - цвета, характерные для религиозной живописи:
The white and crumbling clouds leave bare the blue [The Oxford Book of
English Mystical Verse, 1917, с. 157].
...the central sun with golden hue [там же, с. 157].
...all the fruit-trees, rolling blossom-boughed,
Are white and billowy as the rolling cloud [там же, с. 159].
The golden heavens... [там же, с. 159].
...melting fragments of the whitest cloud... [там же, с. 159].
The azure world... [там же, с. 159].
В то же время, в отличие от предыдущего стихотворения, здесь встречаются зрительные образы, не связанные с цветом:
...the moss-mapped stone...
The thready mosses and the plumy weeds
[The Oxford Book, 1917, с. 157].
It tracks in gleams the stream through crowding bush,
And beds of sworded flags and bearded rush,
Where slow it creeps along the lower ground [там же, с. 158].
Ряд образов примечателен соединением цвета с непривычными понятиями, как, например, violet-deepened zone, что привносит в текст таинственность и недосказанность и указывает на некий идеальный мир, превышающий всё доступное человеческому чувству (в тексте which sense transcends), но воспринимаемый душой.
Ассоциативный характер связи образов, как и в предыдущем примере, способствует проявлению гимнического начала, наряду с характерными для гимна повторами:
The warm beam bedded sleeps upon the trees, The springing thickets and the gorse-bound leas; Sleeps where I lie at ease [там же, с. 158].
And like a dream
Broken in circumstance and foolish made, Through which howe'er the future world doth gleam, And floats a warning to the gathered thought, Like to a dream. [там же, с. 157].
и параллелизмами:
Double the world of all that appear
To eye or hand or ear;
Double the soul of that which apprehends
By that which sense transcends [там же, с. 158].
От предыдущего произведения ода отличается более выраженным одическим началом. Помимо риторических вопросов:
WHAT is this? [там же, с. 157].
Ah, what is this, that now with sated eyes
And humming ears the soul no more descries? [там же, с. 158].
и выражения рационального одического начала на лексическом уровне:
Drawn back upon the spirit all the sense Becomes intelligence [там же, с. 158].
For deep the cave of human consciousness; The thoughts... [там же, с. 158].
But never may they altogether pierce... [там же, с. 158]. Knowing the cloud by darkness [там же, с. 158].
В тексте этой цели служат также:
• сравнения:
And like a dream
Broken in circumstance and foolish made, Through which howe'er the future world doth gleam, And floats a warning to the gathered thought, Like to a dream
Through sense and all by sense conveyed, Into our soul the shadow of that soul Doth float [там же, с. 157].
The thoughts, like light. [там же, с. 158].
• синтаксические конструкции с because, therefore: . because 'tis so,
Therefore the outer world and all its show
Is as the music of the upper wave
To the deep Ocean in his sunken cave [там же, с. 158].
Элегическое начало, как и в предшествующем тексте, выражено на содержательном уровне:
...the pale
Half-withered cowslip from the hill-side grass [там же, с. 157].
...the sleepy shadows pass... [там же, с. 158].
...the sunbeam sleeps... [там же, с. 158].
The hollow gloom so sensitive and fierce Of the deep bosom [там же, с. 158].
And in the dim, unknown, untrodden space Our life is hidden [там же, с. 158].
...in awful shade
The stormless heart receives the things conveyed,
Knowing the cloud by darkness, and the light By splendours dying through the infinite" [там же, с. 158].
Часть элегических образов представлена в тексте как возможность, что ослабляет проявление элегических жанровых черт:
.. .lo, it might have found
Utter destruction on this higher ground,
Tenuity of air and swooning dim
For lack of breath; but now it finds hereby
A lovely vesture of infinity,
And ecstasies that nourish ecstasy [The Oxford Book. 1917, с. 158].
Таким образом в «Rapture: An Ode» Диксона происходит развитие и трансформация жанровой разновидности, представленной в оде «The Spirit Wooed» Суинберна.
В заключение следует сказать, что развитие оды-этюда во французской и в английской литературе имеет свою специфику. Если в последней существуют исключительно варианты, связанные с привнесением в жанр черт идиллии, элегии и гимна, то французскую литературу отличает многообразие жанровых вариантов. В зависимости от мировоззрения автора данной разновидности может быть свойственно аллегорическое, сатирическое, ироническое или диалогическое начало. Особенно существенную трансформацию ода-этюд претерпевает в творчестве Верлена, где традиционное для жанра ораторское начало сменяется интимным. Это приводит к изменению представления о жанре и предопределяет дальнейшие пути его развития во французской литературе.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Banville T. de. Poesie de Theodore de Banville: odes funambulesques suivies d'un
commentaire. Paris : Alphonse Lemerre, 1874. 392 p. Delvaille B. La Poésie symboliste: anthologie / choix et présentation de B.
Delvaille. Paris : Seghers, 1971. 431 p. Hugo V. Œuvres complètes: Poesie I—II. Paris : Robert Laffont S.A., 1985. The Oxford Book of English Mystical Verse: ed. Nicholson & Lee. Oxford : The
Clarendon Press, 1917. 644 p. Swinburne A. C. Poems and ballads by Algernon Charles Swinburne. London: Chatto & Windus, Piccadilly, 1882. 338 p.
Swinburne's Collected Poetical Works : in 2 vols. London : William Heinemann, 1924.
Verlaine P. Œuvres poétiques complètes / Édition présentée et établie par Ives-Alain Favre, Professeur a l'université de Pau. Paris : Éditions Robert Laffont, S.A., 1992. 939 p.
