CC BY
22
Литература Туниса на языке арабском -явление достаточно изученное1, вполне естественное для Магриба, составляющее большую долю в современной культуре страны и входящее в значительный объём её культурного наследия. Но в данной работе мы попытаемся рассмотреть другую часть современной тунисской литературы, которая была создана на французском языке.
Этот язык в годы французского протектората (1881-1956 гг.) считался официальным языком, и во многих случаях знание его было необходимо для проникновения севе-роафриканцев в сферы общественно-политической и культурной жизни. «Зная один лишь свой язык, колонизованный становится чужеземцем в своей родной стране», - отмечал выдающийся тунисский писатель Альбер Мемми, говоря о причине колониального двуязычия2.
Для служащих-туземцев французский язык был обязательной необходимостью. Литераторам знание его значительно облегчало возможность публикации своих произведений не только у себя в стране, но и в метрополии, а это гарантировало большую читательскую аудиторию. И если в первые годы протектората французским языком владела ещё незначительная часть местной национальной интеллигенции, то в последующее время его знал почти каждый тунисец, получивший образование.
Использование языка колонизаторов писателями североафриканской страны не являлось только признаком того, что они «побеждены и завоеваны европейской культурой, её величием», как отмечали французы, что в свою очередь «является свидетельством успехов» колониальной политики3. Объективной оценкой подобной тактики писателей служат, на наш взгляд, слова того же Альбера Мемми: «Овладев этим языком, колонизованные совсем не расположены
употреблять его лишь с тем, чтобы воздавать хвалу своим угнетателям. Им есть что сказать о себе, и сказать по-своему»4.
И, на наш взгляд, произведения франкоязычных писателей Туниса, как, впрочем, и в Магрибе в целом, являют пример именно такого использования «чужого» языка.
К удивлению, все ещё приходится напоминать о том, что в некоторых арабских странах, в Магрибе, в частности, особенностями последствий колониальной эпохи стали бесспорные проявления некоего «синтеза» разных цивилизаций, столкнувшихся на этой территории. Одной из функций национальной истории в странах Магриба стало и возникновение абсолютно нового типа культуры и литературы, унаследовавшей традиции метрополии - Франции. Яркий пример - литературное франкоязычие. О марокканском и его истоках было нами уже показано в одном из номеров «Восточного архива» (М., 2020, № 1). Тунисская литература на французском языке развивалась не столь интенсивно, как в Алжире или Марокко, - более гибкий режим протектората позволял сохранять и продолжать традиции культуры отечественной, - однако к концу XX столетия она создала значительные ценности, свидетельствующие о плодотворности исторически приобретённого Магрибом культурного и литературного двуязычия.
Как и другие европоязычные литературы, тунисская франкоязычная словесность возникла именно в недрах литературы колониальной, которая, в свою очередь, формировалась вначале из литературы «туристической», принадлежавшей перу писателей из метрополии, посещавших Тунис, а потом -преимущественно из произведений, созданных уже писателями из среды колонистов, считавшими впоследствии своё творчество отличным от литературы французской. Приобщение писателей-автохтонов к француз-
скому языку, с одной стороны, служило своеобразной защитой и доказательством могущественности культурного влияния метрополии, а с другой - объективно способствовало образованию такого своеобразного пласта в колониальной литературе, который постепенно дал укрепиться и развиться самобытным, собственно тунисским чертам, в дальнейшем оформившимся в самостоятельную ветвь тунисской национальной литературы.
Тунис стал интересовать французских писателей с конца XVII - начала XVIII в., когда Франция вела активную политику, начатую ещё в XVI столетии, за оттеснение своих соперников, главным образом Испании, из сферы влияния на Средиземноморском побережье. Сложная политическая игра нашла отражение в мемуарах Ж. Пейсо-неля «Путешествие по приказу короля вдоль берегов Берберии в 1724-1728 гг.» (1729 г.)5. Книга эта, хотя и не собственно художественного жанра, выгодно отличалась от подобных мемуаров английского путешественника Шоу, посетившего Тунис в 1727 г., тем, что живо и образно рисовала жизнь страны в эпоху турецкого господства, хотя и с меньшей научной достоверностью.
Описание Туниса, но уже в более позднее время встречается и у французского писателя Луи Франка, прожившего там целое десятилетие (с 1806 по 1816 г.). Его книга «Тунис. Описание Регентства», свидетельствуя о глубоком знании истории и этнографии Туниса и изобилуя точными наблюдениями, касающимися быта и жизни тунисских городов начала XIX столетия, послужила во многом ориентиром для развивающегося в дальнейшем течения тунисской «этнографической» прозы, поначалу активно использовавшей возраставший интерес французских читателей к стране, а со временем и ставшей основой национальной литературы.
Иного рода зарисовки Туниса сделал посетивший страну в 1807 г. Ф.-Р. Шатобриан, который в последних главах своего «Путешествия из Парижа в Иерусалим» (1811 г.) описал величавую красоту карфагенских ру-
ин. «Тени прошлого» и камни - «безмолвные свидетели» былого могущества пунической цивилизации, - взволновав воображение французского писателя, стали со временем источником вдохновения и для тунисских поэтов-романтиков, учившихся у своего знаменитого предшественника мастерству.
Тунисская тема звучит и у А. Дюма-старшего в его «Впечатлении от путешествия», явившемся завершением поездки писателя в Африку в 1864 г. А через двенадцать лет после Дюма автор нашумевшего в Париже романа «Мадам Бовари» приехал в Тунис, чтобы своими глазами увидеть «декорации», на фоне которых должны были развертываться события уже задуманного им романа «Саламбо»... Флобер объехал почти всю страну, надолго задержавшись в Карфагене. Писателя интересовали, однако, не только памятники старины, но и живая действительность. Вот почему современники, прочтя роман, узнали многие черты близкой и знакомой им эпохи, известных тогда государственных деятелей - своих соотечественников, усиленно интересовавшихся и Тунисом после удачной для Франции Алжирской экспедиции 1830 г., положившей начало колониальной экспансии французов в Африку.
Помимо крупных французских писателей в Тунисе ещё задолго до захвата его Францией в 1881 г. побывали различные литераторы, историки, географы и просто путешественники, мемуары, записки и другие сочинения которых давали самую разнообразную информацию о стране, порой отличавшуюся и поверхностностью сведений, и повышенной тягой к экзотике.
Особенно усилился поток писателей-«туристов», а также корреспондентов крупных французских газет в Тунис после 1881 г., когда над страной был установлен протекторат. Не анализируя качества политической информации и собственно журналистских достоинств, историки литературы отмечают, что в их заметках и статьях во многом сохранялся ставший уже почти традиционным экзотизм в изображении мест-
ных нравов и природной среды6. Типичным произведением, как бы подытоживавшим возникшую во Франции «литературу о Тунисе», явился роман мадам де Вуазен (печатавшейся под псевдонимом Мириам Гарри) «Белоснежный Тунис» (1898 г.), за вычурностью языка и неумеренной экзальтацией скрывавший поверхностное представление автора о стране и стремление подыграть вкусам обывателей, жаждавших описаний «необыкновенных красот» неведомых земель и «африканских страстей»...
Пожалуй, наиболее серьёзным произведением о Тунисе того времени стал роман В. Шербюльеза «Признание графа Гислена» (1898 г.), где в коллизиях сюжета показано трудное становление нового режима в стране, разруха и голод, царившие в тунисской деревне, ажиотаж и интриги французских колонистов, старавшихся в эпоху захвата заполучить при дележе «лакомый кусок» чужой земли. Критический взгляд на колониальную политику Франции и нескрываемое сочувствие к пострадавшим тунисцам, отличающие это лишённое обычной экзотики произведение, располагают его в русле исторического направления французской романистики.
Характерно, что собственно колониальные романы, написанные тунисскими французами, отличались преимущественно прославлением политики европейских поселенцев, защитой всех начинаний колонистов, а порой и восхищением их героизмом, проявлявшимся, с точки зрения писателей, в их добровольном согласии жить в самых отдалённых провинциях страны, в тяжёлых для европейцев климатических условиях. Наиболее популярными произведениями подобного рода были книги супругов Шарля и Клер Женьё («Столкновение рас», 1912 г.; «Как стать колоном», 1909 г.; «Наша маленькая хижина», 1915 г., и др.), в которых весьма точно воспроизводились быт и нравы «аборигенов», чью культуру и религию надлежало «исправить», «улучшить», дабы обратить их лицом к цивилизации, привить навыки труда и образа жизни европейцев. Своеобразная дидактика колониальной ли-
тературы выражалась и в искренней попытке писателей умерить разыгравшиеся аппетиты и страсти колонистов, доказать им необходимость «борьбы за общее дело» - возделать землю, которую отныне все должны считать «французской».
Защита колониальных экономических и политических порядков и начинаний сопровождалась в литературе одновременно и стремлением к укреплению культурных позиций метрополии в стране. Французский критик А. Каналь, анализируя первые опыты колониальной литературы в Тунисе, так сформулировал роль писателей и их главные задачи: «Колонизовать - это не только вспахать новоявленную французскую землю американским плугом, - она может переходить из рук в руки... Колонизовать - это прежде всего суметь каждым своим словом и каждым своим произведением заставить
7
туземца принять наш язык и нашу мысль» .
Насильственной политики культурной ассимиляции в Тунисе, в отличие от Алжира, не осуществлялось, однако интенсивная деятельность по пропаганде французской культуры и литературы велась не только в учебных заведениях (в стране повсюду были открыты школы европейского типа, где преподавание велось на французском и куда принимались и дети мусульман), но и в различных клубах (просветительская традиция в них не прервалась и до сих пор), кружках, а также на страницах многочисленных газет и журналов, выходивших как на французском, так и на арабском языке.
Литературные журналы, вокруг которых стали группироваться писатели европейского происхождения (не только французы, но и жившие в Тунисе итальянцы, мальтийцы, испанцы), стали основными проводниками культурной политики Франции.
«Ревю тюнизьен», «Оазис», «Ревю нуар» и др., выходившие в Тунисе с начала 1900-х годов, где сотрудничали такие, ставшие впоследствии известными, литераторы, как Фердинанд Ксюар, Антуан Грегуар, Жюль Аффлю и другие, следовали девизу: «Познакомить Францию с Тунисом, заставить Тунис полюбить Францию». Рассчитывая на
вкусы читателей метрополии, журналы печатали разнообразные произведения - рассказы, повести, эссе, на которых был всё тот же налёт либо гиперболизированного героизма, либо сусальной экзотики, присущих «туристической» литературе начального периода европейской колонизации Магриба. Ярко раскрашенные воображением литераторов картинки из жизни деревенского тунисского юга или городских медин (арабских кварталов) чередовались на страницах журналов с воспоминаниями о Франции, со стихами в духе поэтов-парнасцев, с новеллами, где модные парижские сюжеты разыгрывались в восточных декорациях, с поэмами, прославляющими величие Франции и её идеалов Свободы, Равенства и Братства. «Национализм достиг своего апогея, - констатировала французская критика, внимательно следившая за литературной деятельностью своих соотечественников "по ту сторону" Средиземного моря. - Он был приятным занятием для молодых людей, которые вдали от матери-родины, в чужой стране, сделали своей благородной задачей насаждение французского духа»8.
От «Оазиса» и «Ревю тюнизьен» несколько отличался литературный альманах «Ревю нуар», пытавшийся вести более гибкую политику и ориентировавшийся на подлинные образцы местной культуры: он предоставлял свои страницы писателям, которые обрабатывали местный фольклор (переводы и адаптации на французский) или же создавали авторские сказки на известные арабские мотивы. «Ревю нуар» печатал также различного рода «занимательные истории» из жизни французов в Тунисе, стремясь привлечь внимание тунисцев к «благим намерениям» их новых хозяев. Таковы, к примеру, рассказы П. Лаффита, С. Канда-са, Э. фон Брисселя и других, в которых обычно колониальные чиновники и офицеры выступали «лучшими друзьями» тунисских горожан и феллахов, а последние -«преданными и верными» их слугами и проводниками.
Отмеченные выше наиболее характерные ориентации тунисской колониальной
литературы свидетельствуют не столько о качестве этой литературы, сколько об объективных и субъективных предпосылках возникновения франкоязычной словесности автохтонов, сумевших получить европейское образование. Необходимость или даже историческая неизбежность появления первых литературных опытов франкоязычных тунисцев (как и в других странах Магриба) была во многом предопределена именно существованием в стране колониальной литературы. Уже к середине 1920-х - началу 1930-х годов, когда ею был накоплен достаточно солидный багаж, стало ясно, что писатели-европейцы так и не осуществили всерьёз одну из своих главных задач - «познакомить Францию с Тунисом». Один из историков французской колониальной литературы, Ив Шателен, на примере Туниса объясняя причины её слабости, подчеркивал, что для колониальных писателей, «людей иной цивилизации», оказались доступными лишь «внешние проявления чуждой им жизни туземцев», а не «внутренние законы её развития» и «скрытые тайники» «непроницаемой» души аборигенов... Так или иначе, но франкоязычная «литература о Тунисе» явилась в истории французской литературы свидетельством определённого этапа экспансии французской культуры в Африку, привнёсшего своеобразный «локальный» колорит во французскую поэзию и прозу.
Характерным явлением в культурной жизни Туниса и Магриба в целом стало создание в 1920 г. «Общества североафриканских писателей», инициаторами которого были как те литераторы европейского происхождения, которые решили навсегда связать свою судьбу с Северной Африкой (Артур Пеллегрен, Мариус Скалези и др.). так и сами североафриканцы (например, тунисец Абдерахмаи Гига). Общество издавало литературный журнал «Ля Кахена» (по имени легендарной берберской царицы), который выходил с 1929 по 1950 г. «Манифест североафриканского литературного регионализма», которым открывался первый номер этого журнала, свидетельствовал о новых целях и задачах, созревших в литературе француз-
ских колоний и протекторатов: писатели, считавшие Северную Африку своей родиной, пытались отстоять право не столько на «дочернюю» свою принадлежность к французской литературе, сколько на свою самобытность, в которой географический регионализм определял степень отделённости литературы той или иной страны Магриба от литературы метрополии, непохожесть её -как содержательную, так и формальную.
Справедливо отмечая, что уже и сам французский язык в творчестве североафри-канцев, изобилующий местными словами и выражениями, несущими отпечаток совместного бытия культур многих народов, практически стал «североафриканским французским», писатели-регионалисты не менее справедливо утверждали, что в отличие от французской литературы колониального образца собственно североафриканская литература должна глубоко и правдиво отражать жизнь «своей страны» и «своего народа». При этом многие европейские североафри-канцы искренне полагали, что в народ этот уже воедино сливаются представители всех рас, всех этносов и национальностей, которые проживали на территории и Туниса, и Алжира, и Марокко. Заблуждением такого рода страдали - и весьма долгое время - не только представители культуры, но и некоторые политические деятели, чьи вполне благие намерения не совпадали, однако, с исторической реальностью, в которой колониальная политика Франции оказалась фактором не столько культурного сплочения разных народов, сколько их резкого противостояния.
Однако и тунисскому варианту «североафриканского регионализма» не суждено было стать явлением подлинно национальной литературы. Даже оставшееся в истории франкоязычной литературы, рождённой в Тунисе, такое крупное имя, как поэт Мариус Скалези (1891-1923), связывают прежде всего с Бодлером, «нашедшим в Северной Африке своего талантливого продолжате-
9
ля» .
Действительной же попыткой тунисской литературы обрести свой голос - на языке
французском - оказалось творчество самих исконных тунисцев (арабов, а также берберов и евреев, издревле населявших страну), естественное стремление которых правдиво отразить в художественной реальности собственный мир таким, как знали и видели его они, «законные» дети своей земли, совпадало с объективными потребностями самой франкоязычной литературы, переживавшей кризис своего колониального бытия.
Вот почему уже первые ростки франкоязычного творчества тунисцев проросли не столько в ансамбле колониальной литературы, сколько в стороне, минуя уже сложившиеся в ней традиции. При этом следует отметить, что довольно долгое время голоса автохтонов раздавались не так уж часто, что было вполне закономерно: впитать в себя привнесённую культуру и полноценно выразить на языке заимствованном - процесс, потребовавший в литературе довольно длительного времени. Впрочем, из редких явлений творчества франкоязычных тунисцев ещё до установления в стране протектората, но уже в русле возникшего во Франции интереса к Северной Африке можно отметить имя поэта-лирика Шукри Ганема, который в 1834 г. публиковал свои стихи на страницах парижских изданий.
Позднее в созданных в Тунисе литературных альманахах (таких, как «Ревю тю-низьен») и других журналах (особенно в «Ля Тюнизи иллюстре») наряду с писателями европейского происхождения сотрудничали и литераторы-мусульмане, чаще всего - поэты и публицисты. Так, с 1900 г. на страницах этих изданий печатались Муста-фа Курд и Ахмед Шерги, чьи стихотворные опыты на французском языке были наиболее самостоятельными, хотя и свидетельствовали о заметном влиянии на них поэзии французских романтиков, особенно Ламар-тина. До почётной возможности публиковаться в таких солидных колониальных изданиях один из этих поэтов - Мустафа Курд - уже был известен как автор небольшой сказки «Маленький курильщик опиума», которая была напечатана отдельной книжечкой в частной типографии в конце
1900-х годов и привлекла к себе внимание не только занимательностью сюжета, но и зарисовкой среды, практически недоступной для европейцев10.
Тогда же начали появляться в тунисских газетах на французском языке очерки Мухаммеда бен Ходжи, посвящённые проблеме эмансипации арабских женщин, необходимости получения ими образования, возможности для них работы и на общественной ниве. Однако в этот период франкоязычная публицистика тунисцев - явление ещё крайне редкое, как и другие формы литературного творчества. Более заметным оно становится с конца второго десятилетия XX в.
В 1920-е годы тунисская литература на французском языке усиленно развивается в среде местных евреев, чьи поселения в стране относятся ещё к II—I вв. до н. э. Сосредоточенные ранее в основном на юге Туниса (о-в Джерба), они постепенно распространились повсюду в Тунисе, и практически в каждом городе до сих пор есть особый квартал - гетто (в Магрибе называемый «гара», «укала», «меллах»). Древние обычаи и нравы, запечатлённые в богатом местном фольклоре, представили на французском языке в книге «Гара рассказывает» (1929 г.) несколько авторов, активно сотрудничавших в «Ля Кахене», - В. Даном, Ж. Вегель и П. Ривель. В книге были пересказаны также наиболее популярные в Тунисе истории и легенды, бытующие в этой среде, переведены песни, собраны афоризмы, свидетельствующие о специфике местных поверий, привычек, особенностях быта. Через несколько лет, в 1934 г., Ж. Вегель и П. Ривель опубликовали и «Сказки о животных, услышанные в гетто» - своеобразный свод народных представлений о метаморфозах людей и зверей.
Помимо собирания и обработки фольклора еврейским франкоязычным писателям Туниса принадлежит и роль первых национальных бытописателей, реалистически точно типизировавших условия жизни бедняцких городских кварталов, в простых историях, незамысловатых сюжетах запечатлевших будни и праздники тунисских евреев, спол-
на испытавших тяготы «французской оккупации» страны, где «бедные стали ещё беднее». Повесть «Деревня под солнцем» С. Беннатара (1923 г.), романы «Ребенок из укала» П. Ривеля (1931 г.), «Арон-лоточник» В. Данона (1933 г.) как бы по-своему продолжили и дописали картину жизни тунисцев, начатую ещё в 1919 г. Ж. Вегелем в его повести «Вечера в Хафсийи», с почти документальной точностью изобразившей, напротив, быт буржуазных слоев.
Несмотря на очевидно «этнический» элемент бытописания, эти произведения в истории франкоязычной литературы Туниса являют собой образцы уже не локальной французской, но собственно тунисской словесности, связанной объективно с общенациональной задачей отстоять и отразить в искусстве свой собственный мир.
Просветительская по своему характеру проза этого периода принадлежала часто перу не профессиональных литераторов, но европейски образованных тунисских интеллигентов, стремившихся пробудить интерес соотечественников к политическим, социальным и культурным проблемам своего времени, к достижениям европейской мысли. Повесть «За занавесом» тунисского адвоката М. Немана, вышедшая в 1923 г., - образец такого рода литературы, где, в частности, затрагиваются и весьма насущные вопросы развития тунисского общества, противопоставляются уровни образования, полученного в коранических школах и французских лицеях, а также критикуется косность патриархальных традиций, определяющих быт арабов.
Тенденции бытописания, «этнографического реализма» усиливаются в 1930-е годы с появлением биографической прозы Мухаммеда Аслана - «Африканские страницы» (1933 г.)11. Постепенно расширяется тематическая сфера романа, оформляются его разные виды (например, «Изумрудная волшебница» Тахара Эссафи с исторической проблематикой). Роман постепенно становится ведущим жанром тунисской франкоязычной литературы. Однако период 1930-1940-х годов отмечен преимущественным обращени-
ем литераторов к «малой прозе», характерным образцом которой можно считать повесть Тахара Эссафи «Марокканка»12 (1935 г.), поднимавшую важные вопросы эмансипации тунисок, необходимости социальных реформ внутри мусульманского общества и волновавшую многих тунисцев проблему «смешанного брака» - между представителями двух разных религий или этносов.
Просветительская литература в целом и франкоязычная в частности сыграла большую роль в деле укрепления национального самосознания тунисцев, воспитывая патриотические чувства, утверждая идею необходимости борьбы с колониализмом, социального прогресса, духовного и политического раскрепощения. Поэтому неожиданно проявившиеся на фоне общего направления развития тунисской словесности новейшего времени тенденции противоположные, да ещё в период резкого взлёта антиколониального движения и сразу после установления в стране независимости прозвучали резким диссонансом и остались в истории франкоязычной литературы Туниса явлением хотя и заметным, но единичным. Романы Баккуша Хашими «Карфагенская царица» (1953 г.)13 и «Я по-прежнему верю» (1958 г.) фактически прославляли колониальный захват Северной Африки и возвеличивали деяния французов, цивилизовавших «отсталые» народы. Не случайно подобные настроения вызывали обратную реакцию - в литературе широко распространилось обращение к отечественному культурному наследию, обработка фольклора, возник новый жанр рассказа-сказки в духе народных легенд и преданий о героическом прошлом тунисцев. В журнале «Файза» («Ба^а»), выходившем в Тунисе в 1950-1970-е годы, печатались произведения молодых прозаиков и поэтов, которые были проникнуты уважением к народной мудрости, воспевали красоту и благородство древних обычаев, стремились связать ожидания будущего со славными страницами национальной истории. Имена Не-фиссы бен Саид, Фатмы бен Башир, Ферида Сухейла, Суад Гелюз и многих других про-
заиков связаны с появлением в тунисской франкоязычной литературе этих тем, а также с обращением к актуальным для страны вопросам, в частности, о необходимости «модернизации» деревни, изменения системы национального образования, отношения к Западу. Некоторые из прозаиков, дебютировавших в журнале, впоследствии приобрели широкую известность, как, например, Суад Геллюз. Но в основном многочисленные молодые франкоязычные литераторы, пробовавшие свои силы на страницах «Фай-зы», так и остались авторами «журнальными», и не многим из них удалось со временем опубликовать отдельные книги, сборники своих рассказов.
В этом плане больше повезло поэтам, с именами которых ещё в 1950-1960-е годы «Файза» познакомила своих читателей. Почти все из них сегодня - авторы нескольких сборников стихов. Но именно тогда, на страницах «Файзы» утверждался индивидуальный облик поэзии каждого из них. Это были стихи о любви Тахара Тунси, гражданская лирика Азизы Мухаммеда, «пейзажная» и философская М. Жамуси и 3. Тиджа-ни. Тогда же, в 1950-1960-е годы, писательская молодежь пробовала свои силы и в драматургии. Пьесы «Мир» («Аристофания») и «Каракуз на службе любви» Азизы Мухаммеда, с юмором воспроизводившие нравы мелкобуржуазной городской среды Туниса, как и комедия нравов Тахара Тунси «Нарушенное согласие» (1962 г.) и его же пьеса-фарс «Любите ли вы Браима?» (пародировавшая роман Франсуазы Саган «Любите ли вы Брамса?»), пользовались популярностью не только среди читателей журнала, но и среди многочисленных в Тунисе любителей драматического искусства: их в те годы ставили и на профессиональных, и на любительских сценах молодежных и студенческих клубов.
Но наиболее значительным явлением для литературы Туниса на французском языке и вообще для франкоязычной литературы Маг-риба в 1950-1960-х годах стало творчество Альбера Мемми (род. в 1920 г.), чьи первые романы, запечатлевшие эпоху, связанную со
Второй мировой войной и началом освобождения страны от французского «присутствия», отразили процесс столкновения нового и старого мира в сознании молодежи, осветили многие важные проблемы современной тунисской действительности. В целом же творчество этого писателя явилось важным этапом в развитии тунисской литературы XX в. (о нём подробно см. в нашей работе «Тунисская элегия». М., 2016).
В творчестве Альбера Мемми изначально была сформулирована и главная задача практически всей национальной литературы Туниса: «Смотреть на самих себя». Решение этой задачи эволюционировало и в его собственном творчестве (от обычного в Магрибе бытописания к социально-критическому видению национальной реальности, неприятие которой - поначалу «тёмных следов прошлого»), и в творчестве других писателей 1990-х и 2000-х гг. к довольно сложному художественному синтезу философских, социо-психологических и психо-ана-литических размышлений, которые легли в основу романов и новелл. Прямой перекличкой, к примеру, с романным творчеством Мемми явился опубликованный в начале 1980-х гг. роман Адель Арви «Жозабет и Мурад» («.^аЬейе й Mourad», Тунис, 1981).
Нельзя сказать, что пришедшие вслед за А. Мемми тунисские писатели, обращаясь к проблемам, достигают высокохудожественного уровня, чаще всего их книги страдают порой и публицистичностью, и просветительским морализаторством, но есть (хотя и однотипные в плане, к примеру, показа «жизни женского сердца») и яркие романы, среди которых можно отметить «Пепел на заре» Дж. Хафсийи (1975), «Ахлем» Фр. Ха-шеми (1978), «Жизнь и агония» С. Хедри (1978), её же - «Раненая роза» (1982) и «Тунисские красавицы» Н. Моати (1983).
Тенденции, прямо противоположные вы-шеотмеченным, наблюдаются в 1970-1980-е гг. в романе Ж. Гермази «Признания умирающей» (1974), где, наоборот, изобличаются идеи женской эмансипации, а в творчестве Суад Геллюз (род. в 1937 г.) уже и прямо утверждается необходимость опоры на тра-
дицию, возрождения и охранения тех устоев человеческого существования, которые были «завещаны предками», прежде всего озабоченными сохранением «долга и чести» - «Простая жизнь» (1975) и «Сады на севере» (1982)14. При этом надо отметить, что автор не страдает некоего рода пассеистской идеологией, и охранительно-консервативная тенденция в её творчестве связана прежде всего с судьбой того наследия, которое досталось потомкам арабов и берберов, вернувшихся в Северную Африку в XV в. из Испании.
В несколько ином аспекте и значительно шире, чем у Геллюз, понимание необходимости «сохранения прошлого» в творчестве Мустафы Тлили (1937-2013), уже давно, подобно А. Мемми, жившего в эмиграции. Во франкоязычной литературе его имя стало известно после публикации романа «Нутро, горящее яростью» (1975), в котором впервые тема критики Запада, столь характерная для магрибинцев, касалась не только Европы, но и Америки, ставшей в книге Тлили местом жестоких душевных страданий героя, обуреваемого жаждой справедливости, революционных бурь и потрясений, не смирившегося с «холодом чужбины», хотя и обрекшего себя на вечные скитания и поиски идеала15.
Обобщённый образ нового времени (как разрушительного), воссозданный в романах Тлили, воплощён и в романе Айши Шайби «Рашед» (1975), разочарованной плодами независимости, ускорившей формирование в стране «капиталистических тенденций». Показанное в произведении становление нового типа тунисца - собственника и хищника, по-своему, в не меньшей степени, чем колонизатор, угнетающего свой же народ, живущего за его счет, пользующегося царящей в стране неграмотностью, отсталостью, темнотой и невежеством масс.
В целом, после установления в стране независимости, с течением времени появляются произведения, в которых всё больше и больше - чаще по причине недовольства окружающим - осмысляются события, связанные с национально-освободительным дви-
жением, родившим многие несбывшиеся идеалы (подобно тому, как в последние годы - разочарование от иллюзии «Жасминовой революции» 2011 г.).
Так, в романе известного политического и общественного деятеля Рашида Дриса (1917-2009) «Фонарь и рассвет» (1981)16, подобно другому историческому роману А. Ладжеми «Не хлебом единым» (1980)17, воссоздается предыстория массовых народных волнений, рисуются картины первых бунтов горожан против засилья французских колониальных властей, вспоминается атмосфера народного единения, всеобщего подъёма, энтузиазма, рождавшего надежду на пришествие «Нового Дня».
В романе А. Ладжеми «Не хлебом единым» также наблюдается попытка создания исторического жанра, стремление автора художественно запечатлеть эпоху «первых выстрелов», сделанных восставшим народом, для которого - в собирательном образе главного героя - слова «человеческое достоинство» и «братство» звучат не лозунгом, но наполнены реальным смыслом обретения Свободы, за которую люди проливают кровь и жертвуют жизнью.
Утратой иллюзий особенно характеризовалось первое десятилетие после обретённой Тунисом в 1956 г. независимости. Отсюда - возникновение острой критической тенденции с политическим уклоном, которая очевидна в творчестве Ж. Наккаша, автора нашумевшего романа «Кристалл», опубликованного только в 1982 г.18
Другой тунисский писатель, Фавзи Мел-лах (род. в 1946 г.), известный ранее как очеркист, публицист и автор также острополитического драматургического памфлета, в начале 1980-х гг. концентрирует свой критический заряд на изображении тех сторон жизни современного общества, которые свидетельствуют об анахронизме социальных структур, о косности массового сознания, о спекулятивных попытках религиозных деятелей и разного рода догматиков использовать невежество, отсталость народа и втянуть его в свои политические игры и махинации.
По-своему проблему необходимости обновления тунисского общества, модернизации всех аспектов его жизни, совершенствования личности человека нового времени, необходимости образования, обращения страны к достижениям мировой цивилизации и культуры, «открытости» Западу решает Тауфик Абдельмула, который в романе-аллегории «Композиция человека» (1980) усилия своего героя-врача направляет на создание человеческого существа, «достойного современного мира», «составленного» из разных частей, но содержащих «основные элементы» Востока и Запада..}9
В отличие от Абдельмулы, в довольно абстрактной, «фантазийной» манере различающего некий эклектико-механистический выход из тупиков современной жизни, его соотечественник Салахэддин Бхири (род. в 1947 г.), живущий в эмиграции во Франции, обращается в своём первом романе «Надежда была на завтра» (1982)20 к невыдуманной реальности, жгучей болью пронзившей и его собственную жизнь. Поэтому Запад для Бхири не просто элемент его бытия, но совершенно конкретная совокупность определённых форм общественного устройства, вызывающих страстный протест человека, поверившего в идеальный образ мира, с которым связывались когда-то все надежды на обретение Свободы и счастья, а теперь -«убивая» его в образах, воссоздавших героя произведения в лице араба и его угнетателя - француза.
В манере, прямо противоположной Бхи-ри, Абдельваххаб Меддеб (1949-2014), тоже долго работавший во Франции, питает свой идеал не туманным Будущим, но воспоминаемым Прошлым, создавая некий «текстовый» поток памяти, в ассоциациях - по сходству ли, или по контрасту - определяя для себя и свои взаимоотношения и с Настоящим, и с Прошлым в своих романах «Талисман» и «Фантазия»21.
«Талисман», написанный Меддебом в 1979 г., и «Фантазия» (1986) приглашали читателя к разгадке некоей тайны - завета о борьбу за Свободу, - оставленного в далёкой истории.
Мотив боли «откоренённости», ностальгии по утраченному Прошлому, но только в ещё более драматической окраске, - прозвучал и в романе Фавзи Меллаха, воссоздавшем легенду о карфагенской «Элиссе - пунической царице-скиталице» (1988)22.
По-своему ностальгирует о «Великом Прошлом», о «прежней Земле» и свидетельствует о крахе иллюзий борьбы за национальную Независимость и всё больше тяготеющий к художественному творчеству тунисский адвокат Али Бешёр (род. в 1940 г.) (романы 90-х гг. и новеллы последних лет)23.
Печальная мелодия «избывания жизни», словно эхо, многократно повторяется и в романах тунисцев 1990-х гг., подхваченная творчеством активно вышедших на литературную арену франкоязычных прозаиков-женщин. Так, в своём произведении «Параллельная хроника» (1991)24 Эмна Бель Хадж Яхья создает своеобразный диптих, где каждая из двух героинь-подруг рассказывает историю своей жизни, с одной стороны, протекавшей как бы самостоятельно, не пересекаясь с жизнью другой, но в то же время составляя единую картину жизни страны и общества, переживавшего в эпоху обретённой независимости период модернизации, с трудом освобождавшегося от гнёта косных традиций и предрассудков и вновь погружавшегося в полосу духовного кризиса, возвращавшегося к «истокам веры» под напором волны исламского фундаментализма (не стихающей и по сей день), пытавшегося по-своему сохранить и отстоять национальную самобытность, не поддаться «соблазну Запада». «Параллельные» жизни, воссозданные автором «хроник», дополняя друг друга, стали, таким образом, своеобразным продолжением начатого в творчестве тунисских прозаиков и 1950-х, и 1960-х, и 1970-х, и 1980-х годов диалога Востока и Запада, показав остроту и болезненность проблемы «выбора» той или иной цивилизации именно для тунисцев, исторически сконцентрировавших в себе множественность различных культурных, этнических и конфессиональных начал. И потому не случайно, что
именно в 1990-е гг., - когда повсюду в Маг-рибе наблюдаются интегристские всполохи, связанные с усилением религиозных, мусульманских позиций, с акцентированием только арабских традиций, вновь обостряются преследования любых проявлений «вольнолюбия», - возникают художественные «отголоски» нового несмирения, нового бунта, но и одновременно краха всех порывов и иллюзий обретения Свободы.
Так, Али Абасси, в романе «Тирса» (1996)25, вернув своего героя, получившего образование на Западе, на родину, укрепив его позиции в новой жизни, сделав его вполне благополучным материально, обрёк на вечные поиски призраки женщины, воплотившей его идеал любви и счастья, в зыбучих песках оазиса Тирса на юге страны...
Тема ухода из жизни, только уже без всякой метафоризации, заявлена и реализована и в романе уже отмеченного выше Али Бешёра «Дни прощания» (1997)26, где герой, не выдержав разочарований, зная и о своей неизлечимой болезни, решает проститься с прошлым, с родительским домом, с друзьями молодости, и «уйти навсегда». Потерпев крах в личной жизни (жене-иностранке не было дано понять причин его журналистских скитаний), утратив веру в праведность своих политических идеалов и пристрастий, не согласный со всем тем, что происходит в стране, за независимость которой когда-то боролся, не обретший нигде - ни на Востоке, ни на Западе - чувства покоя и равновесия, гармонии и уверенности, не видящий смысла в дальнейшем существовании, герой, простившись с Прошлым, уедет «в глушь», в Африку, куда-то «южнее Тимбукту», где ни Восток, ни Запад не будут терзать и рвать его душу, где на самом краю Великой Пустыни он, уже умирая, услышит божественные звуки виолончели и увидит «последние отблески дня»...
Ночь Смерти, опускаясь над героями произведений тунисских прозаиков 1990-х гг., не означала «избывания» самой франкоязычной литературы, хотя и обретавшей всё более мрачные тона, усиливавшие её изначальный, исходный разлад с действительно-
стью, которую, с присущим многим франкоязычным магрибинцам талантом бытописателей, они изображали тщательно и достоверно, несмотря на всё своё к ней «недоверие».
Именно в 1990-е - начале 2000-х гг. усиленно пополняется отряд женщин-писателей, и к именам, уже зарекомендовавшим себя в 1970-1980-е гг. (Шайби, Геллюз, Хедри, Хафсийи, Хашми), а в начале 1990-х гг. и к отмеченной выше Эмне Бель Хадж Яхья (написавшей в 1996 г. роман «Невидимый этаж», продолживший тему первой её книги), прибавляются имена Аззы Филяли (автора нескольких повестей и романов «Неподвижный пассажир», 1990, и «Господин К», 1999); Хэле Бежи (роман «Маршрут из Парижа в Тунис», 1992); Алии Мабрук (роман «Вопль», 1992); Махарзии Амиры-Бур-наз (романы «В Тунисе 1920 г.», 1993, и «Махерзийа вспоминает Тунис 1930 г.», 1999); Джелилы Бехи (повесть «Череда теней», 1993); Софи Эль-Гуль (роман «Тайны Туниса», 1993); Найды Фершиу (роман «Призраки Карфагена», 1993); Хеджер Джи-лани (роман «Но небо было голубым», 1994, повесть «Хамза», 1996); Сафийи Мсакни (повесть «Женский взгляд», 1994); Лейлы Бенсмаин (роман «Запахи Алжира», 1996); Сирин (повесть «Когда у моря вырастут крылья», 1996); Дорры Шаммам (повесть «Зеркало», 1997); Хедийи Баракет (повесть «Нассва», 1998); Жаклин Бисмут (роман «Ля Гулетт», 1999) и многих других, чьи произведения (дополненные сегодня во всё более утверждающем себя жанре магрибинской новеллистики, особенно в творчестве жен-щин-мусульманок27) либо обращены к истории своей страны, либо к индивидуальному опыту, истории своей личной жизни, перипетиям женской судьбы, отмеченной печатью традиционной власти мужчины в семье. Именно в «женской литературе» особенно заметны и интенсивно анализируются проблемы столкновения традиции и «модернизации», должной обеспечить женщине свободную дорогу к получению образования, всех гражданских прав и свобод и т. д., хотя именно в Тунисе, в отличие от других
стран Магриба, женщинам предоставлено много прав было изначально, сразу после достижения независимости в 1956 г. Но поскольку эти проблемы усиливаются в сознании традиционалистов приравниванием социального «прогресса» к «вестернизации», а, значит к утрате «самобытности», к «нечистоте» национальной жизни, то потому, видимо, так пристрастно они исследуются именно женщинами, ибо им как часто «страдающим субъектам» - они особенно близки и понятны.
Подводя итоги, нельзя не отметить, что франкоязычная проза Туниса, с самого начала формировавшаяся в русле реализма, об-ращённая на протяжении нескольких десятилетий к острым проблемам национальной реальности, хотя и использовавшая европейскую жанровую систему, постоянно обогащалась в художественных поисках, преодолевала рамки традиционного бытописания, обретала социальную заостренность и психологическую глубину и масштабность изображения действительности. Не учитывать этот феномен в истории новейшей литературы арабских стран означает не знать истинной реальности состояния общественного сознания постколониальной эпохи, и как следствие - не видеть полноту реальности окружающего мира.
Примечания
1 См., например, издания на русском языке: История литературы Туниса. М., 1993 (Авт. колл. Э. Ализаде, Ф. Асадуллин, К. Юнусов, С. Прожогина).
2 Memmi A. Portrait du colonisé précédé du portrait du colonisateur. P., Buchet - Chastel, 1957, p. 140.
3 См.: Сhâtеlain J. La vie intellectuelle et littéraire en Tunisie de 1900 à 1937. Р. 1937, p. 201.
4 Memmi A. Portrait du colonisé précédé de portrait du colonisateur, p. 142.
5 Эти и другие сведения почерпнуты из книги: Lebel R. Histoire de la litterature coloniale en France. P., 1930.
6 См., например: Dupuis E. La Tunisie dans les lettres d'expression francaise. P., 1956; Lebel R.
Histoire de la littérature coloniale en France. P.. 1930,
7 Canal A. La littérature et la presse tunisienne de l'occupation à nos jours. P., 1900, с. 11.
* Dupuis E. La Tunisie dans les lettres d'expression française, P., 1956, c. 70.
4 De jeux J. Regards sur la littérature maghrébine d'expression française. P., 1957, c. 82.
ш Здесь и далее переводы на русский язык названии произведении, а также годы издании даны по сведениям, опубликованным в книге моего учителя, проф. Сорбонны Ж. Деже (см.: J. Déjeux. Op. cit.).
11 Aslan M Entre deux mondes. Tunis. 1938.
12 О них см. Dejeux. Ук, соч., 1957.
ь F!accouche H. l,a dame de Cartage. Тунис, 1953; «Je crois comme tonjours. Тунис, 1961.
14 Об отмеченных выше именах см. подробно в нашей книге «Магрибинский роман». М,, 2008.
b О нём подробно см. нашу книгу «Тунисская элегия». М„ 2016.
|А Drisse R. L'aube et la lanterne. Tunis, 1981.
17 Ladjemi A. Mon du pain seul. Tunis, 1980.
IJi MaccacheJ. Le Cristal. Tunis, 1982.
14 Об отмеченных нами прозаиках подробнее см. в нашей работе «Магрибинский роман».
2" Bliiri S. L'espoir était pour demain. P., 1982.
21 О нём подробнее см. нашу работу «Тунисская элегия».
22 Mellah F. La reine vagabonde. P.. 1988.
О нём - в нашей работе «Антология магри-бинской новеллистики». М„ 2019.
24 Етпа В.Н, Y. Chroniques parallèles. P.. 1991.
ь Abassi A. Tirsa. Tunis, 1996.
36 Bechevr A, Les jours d'aujourd' hui. P., 1997,
27 См. подробно в нашей работе «Антология чагрнбинской новеллы». М.. 2019.
