Обзор журналов Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Санкт-Петербургская православная духовная академия

Архив журнала «Христианское чтение»

Обзор журналов:

1. Д.П. Миртов. Статьи по философии в духовных и светских журналах за 1903 год

2. С.П. Крестов. Статьи по церковной истории, помещенные в академических журналах за первую половину 1904 года

3. А.В. Петровский. Руководство к изучению пророчеств книг Ветхого Завета. Составил преподаватель Полтавской духовной семинарии Димитриан Нарциссов. Полтава, 1904

Опубликовано:

Христианское чтение. 1904. № 9. С. 410-417.

@ Сканирование и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru). 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.

спбпда

Санкт-Петербург

2009

Обзоръ журналовъ и новыя книги.

і.

Статьи по философіи въ духовныхъ и свѣтскихъ журналахъ за 1903 годъ. *).

Статьи по гносеологіи профф. М. И. Каринскаго и Челпанова.

Въ февральской, іюльской, августовской и ноябрьской книжкахъ „Журн. Мин. Нар. Просвѣщенія“ за обозрѣваемый годъ печаталось продолженіе изслѣдованія проф. М. И. Каринскаго,подъ заглавіемъ „Разногласія въ школѣ новаго эмпиризма по вопросу объ истинахъ самоочевидныхъ“. У Милля высшая достовѣрность приписывалась простѣйшей индукціи, имѣющей своимъ предметомъ воспринимаемыя явленія; Спенсеръ перенесъ эту достовѣрность „на необходимую мыслимость, образовавшуюся ассоціативнымъ путемъ“. Это перенесеніе было очень благопріятно для эмпиризма: имъ, прежде всего, „расширялось фактическое основаніе, на которомъ по эмпиризму должна была опираться достовѣрность послѣднихъ посылокъ знанія“; затѣмъ, имъ увеличивались рессурсы, которыми эмпиризмъ могъ воспользоваться для оправданія послѣднихъ посылокъ знанія. Такъ, если Милль экспериментальному изслѣдованію не придавалъ большаго значенія, чѣмъ пассивному наблюденію, Спенсеръ не держится такихъ взглядовъ и допускаетъ вліяніе результатовъ экспериментаціи на образованіе тѣхъ неразрывныхъ ассоціа-

*) Окончаніе. См. августъ.

цій, которыя должны по его ученію лежать въ основѣ достовѣрности послѣднихъ посылокъ знанія. Недостатокъ Спенсера лишь въ томъ, что онъ не дѣлаетъ попытки точно опредѣлить себѣ стороны экспериментадіи, которыя придаютъ ей особое значеніе. Затѣмъ, такъ какъ нашп сужденія о предметахъ стоятъ часто въ такой связи другъ съ другомъ, что является возможность съ помощью однихъ изъ нихъ выводить другія, т.-е. признаніе истинности однихъ связывать съ признаніемъ истинности другихъ, то Спенсеръ въ отличіе отъ Милля, расширяетъ этими другими сужденіями тотъ фактическій матеріалъ, который долженъ съ эмпиристической точки зрѣнія оправдывать достовѣрность послѣднихъ посылокъ знанія. И, конечно, такое „требованіе дополненія индуктивнаго доказательства аксіомъ указаніемъ на обнаруживающееся согласіе съ опытомъ многочисленныхъ и разнообразныхъ сужденій, которыя должны стоять съ ними въ связи, есть только простая и очевидная послѣдовательность эмпиризма“, признающаго всякое положеніе тѣмъ болѣе достовѣрнымъ, чѣмъ болѣе широкій опытъ лежитъ въ его основаніи. Впрочемъ,, не на этихъ преимуществахъ своей теоріи основываетъ Спенсеръ достовѣрность неразрывныхъ ассоціацій, а на томъ, что противоположное имъ немыслимо и что немыслимость эта „представляетъ собою опыты почти безконечно многочисленные по сравненію съ опытами, припоминаемыми нами изъ нашего прошедшаго“, потому что „въ ней мы имѣемъ организованныя нервныя связи, произведенныя привычками въ тысячахъ поколѣній, или даже, вѣроятно, въ милліонахъ поколѣній“. Критика Спенсерова ученія, говоритъ проф. Ка-ринскій, по существу и должна сводиться къ вопросу: насколько этотъ предполагаемый фактъ образованія неразрывныхъ ассоціацій вслѣдствіе вліянія опытовъ безконечно многихъ поколѣній можетъ имѣть значеніе для оправданія этихъ ассоціацій. Но для этого прежде нужно. рѣшить вопросъ: могъ ли Спенсеръ признавать за неразрывными ассоціаціями значеніе критерія достовѣрности исключительно въ силу указаннаго факта, или же здѣсь требуется какое-нибудь добавочное условіе? Если бы Спенсеръ имѣлъ въ виду одну только безконечную сумму опыта поколѣній пораждающаго неразрывныя ассоціаціи, то по своей теоріи онъ долженъ былъ бы разсматривать и неразрывныя ассоціаціи въ различныхъ видахъ животнаго царства какъ соотвѣтствующія

27*

безусловнымъ законамъ бытія. Отсюда поставленный вопросъ переходитъ въ другой болѣе опредѣленный: могъ ли Спенсеръ признавать значеніе безусловной истины за неразрывными ассоціаціями, предполагаемыми въ сознаніи животныхъ? Обстоятельное обсужденіе мнѣнія Спенсера объ этомъ предметѣ приводитъ проф. Каринскаго къ выводу, что на соотвѣтствіе неразрывныхъ ассоціацій съ абсолютными законами бытія могутъ, по Спенсеру, претендовать только неразрывныя ассоціаціи въ человѣческомъ сознаніи. Но если спросить объ основаніяхъ этой претензіи, то въ Спенсеровой теоріи эволюціи для нихъ нѣтъ мѣста: какъ и неразрывныя ассоціаціи животнаго сознанія, ассоціаціи сознанія человѣческаго не даютъ совершенно надежнаго ручательства истины. Гарантированы ли онѣ, по крайней мѣрѣ, отъ столкновенія съ прямыми отрицательными инстанціями? Съ этимъ вопросомъ Спенсеръ долженъ былъ встрѣтиться въ своей полемикѣ съ Миллемъ, который, отрицая познавательное значеніе необходимо мыслимыхъ положеній, хотѣлъ доказать ихъ недостовѣрность случаями, когда ссылки на немыслимость оказывались несостоятельными. Спенсеру, который, напротивъ, признавалъ необходимую мыслимость критеріемъ истины, необходимо было поставить внѣ сомнѣнія, что сужденія, нѣкогда признававшіяся необходимо мыслимыми, а позднѣе не оказавшіяся такими и даже признанныя ложными, только ошибочно считались за необходимо мыслимыя. Но Спенсеръ, прежде всего, старается доказать не ошибочность этого признанія, а только его незаконность, хотя „незаконность установки необходимой мыслимости сужденія сама по себѣ еще не исключаетъ для сужденія возможности быть дѣйствительно необходимо мыслимымъ“. Если Спенсеръ считаетъ незаконнымъ примѣненіе критерія немысішмости къ такимъ сужденіямъ, субъектъ и предикатъ которыхъ не связаны въ сознаніи прямо и непосредственно другъ съ другомъ и которыя у него называются сложными, то на какомъ однако основаніи философъ можетъ утверждать, что эти сужденія были сложными и для сознанія тѣхъ лицъ, которыя ошибочно примѣняли къ нимъ критерій нѳмыслимости? Въ этомъ случаѣ Спенсеръ основаній не представляетъ, а говоритъ аподиктически. Обсудивъ подробно соображенія, по которымъ Спенсеръ могъ считать себя въ правѣ на такой аподиктическій приговоръ, проф. Каринскій приходитъ къ тому общему вы-

воду, что „Спенсерово объясненіе отрицательныхъ инстанцій противъ его критерія содержитъ много запутанностей въ представленіи, но на дѣлѣ ничего не объясняетъ“. И самъ Спенсеръ, повидимому, не очень довѣряетъ его убѣдительности, потому что предлагаетъ еще три пути для устраненія значенія отрицательныхъ инстанцій, также не достигающіе цѣли. Дѣйствительная послѣдовательность Спенсерова ученія объ эволюціи сознанія и факты исторіи знанія, если сопоставить ихъ съ Спенсеровымъ ученіемъ объ абсолютныхъ ассоціаціяхъ и объ условіяхъ ихъ образованія, неоспоримо допускаютъ возможность для самыхъ неразрывныхъ ассоціацій человѣческаго сознанія измѣняться и оказываться несоотвѣтствующими дѣйствительности по мѣрѣ расширенія человѣческаго опыта и развитія человѣческаго сознанія. Спенсеръ думаетъ найти выходъ изъ этого затрудненія въ мысли, что тѣ ассоціаціи должно считать неизмѣнными и соотвѣтствующими связямъ бытія, которыя подтверждаются всѣмъ сполна предшествующимъ опытомъ. Но такая увѣренность въ томъ, что весь прожитой опытъ не даетъ противорѣчащихъ неразрывнымъ ассоціаціямъ показаній, не находитъ почвы въ философіи Спенсера вслѣдствіе вышеуказаннаго взгляда ея на образованіе необходимой мыслимости. Развитая въ своей дѣйствительной послѣдовательности философія Спенсера не можетъ отрицать такихъ случаевъ въ области познанія, когда сознаніе необходимой мыслимости сужденія вовсе не подтверждается всѣмъ опытомъ. Но отсюда еще не слѣдуетъ, что это сознаніе не имѣетъ для философіи никакого значенія. Отсюда слѣдуетъ .только то, что это сознаніе само по себѣ недостаточно для такого удостовѣренія и требуетъ дополнительнаго условія—именно увѣренность въ томъ, что нѣтъ претендующихъ на научное значеніе возраженій противъ до-стовѣрности сужденія. Критика Спенсерова ученія о критеріи достовѣрности приводитъ къ мысли, что съ послѣдовательностью эмпиризма было бы, повидимому, болѣе согласно обратиться къ тому методическому Доказательству послѣднихъ посылокъ знанія, которое требовалъ Милль, только требованіе это слѣдуетъ расширить до предѣловъ всесторонняго изслѣдованія, включающаго въ себѣ не пассивную только индукцію, но и активную и всѣ виды косвеннаго убѣжденія въ истинѣ. Однако, какъ показываетъ проф. Каринскій, процессъ, который Милль считаетъ законнымъ основаніемъ

убѣжденія въ аксіомахъ, [не только не удовлетворяетъ тѣмъ требованіямъ, какимъ, по Миллю, должно удовлетворя ть законное доказательство, но и преслѣдуетъ цѣли, несогласныя съ характеромъ этого доказательства. При ассоціати вной же теоріи Спенсера о методическихъ доказательствахъ окрѣпшихъ результатовъ ассоціацій не можетъ быть и рѣчи, потому что ею не признается въ наличномъ сознаніи никаких'ь опредѣленныхъ первоначальныхъ данныхъ и ихъ сочетаній, которыя могли бы быть положены въ основу методическаго изслѣдованія.

Въ 66, 67 и 68 книжкахъ „Вопр. философ. и психологіи“ помѣщены три статьи г. Челпанова подъ общимъ заглавіемъ „Психологія и теорія познанія“. Различіе между теоріей познанія и психологіей доселѣ остается неяснымъ. Такъ какъ эта неясность зависитъ отъ того, что очень многіе продолжаютъ отожествлять гносеологическую проблему Канта съ психологической, или частнѣе,—апріорность, о которой говоритъ Кантъ, отожествляютъ съ врожденностью, то авторъ ставитъ себѣ задачею, прежде всего, разсмотрѣть, въ чемъ заключается различіе между кантовскимъ понятіемъ апріорности и понятіемъ врожденности. Но для этого сначала нужно опредѣлить, что разумѣть подъ врожденными познаніями или врожденными идеями. Послѣ обзора ученій объ этомъ предметѣ различныхъ мыслителей: Платона, Аристотеля, Декарта, Локка, Лейбница, Канта, Спенсера, Льюиса, г. Челпановъ приходитъ къ выводу, что „обычно понимаемую врожденность готовыхъ представленій необходимо просто устранить какъ нѣчто абсурдное“, и что только „можно говорить о врожденности „предрасположеній“ психологическихъ или физіологическихъ, можно говорить также о врожденности тѣхъ или иныхъ „способностей“ психическихъ или физическихъ“. Для выясненія вопроса объ отношеніи* между теоріей познанія вообще и психологіей, авторъ беретъ въ примѣръ Кантовскую теорію познанія. Задача психологіи—генетическая—изслѣдованіе происхожденія тѣхъ или иныхъ умственныхъ построеній; теорія же Канта „оперируетъ только съ тѣми умственными построеніями, которыя приводятъ къ научному познанію, но при этомъ интересуется не тѣмъ процессомъ, какимъ мы приходимъ къ нему, а главнымъ образомъ вопросомъ объ условіяхъ научнаго познанія или о тѣхъ логическихъ предпосылкахъ, которыя необходимы для того, чтобы

могло создаться научное познаніе или „опытъ“, какъ его еще называетъ Кантъ“. Многіе выводятъ современныя психологическія теоріи изъ теоріи Канта, и именно современный нативизмъ, по признанію многихъ, находится въ прямомъ родствѣ съ ученіемъ Канта. Но на самомъ дѣлѣ между ними глубокое различіе, и Кантъ, по мнѣнію г. Челпанова, стоитъ гораздо ближе къ генетистамъ, чѣмъ къ нативистамч>. Конечно, и гносеологическія изслѣдованія относятся къ психологіи въ широкомъ смыслѣ, но въ методологическомъ отношеніи они должны составлять предметъ отдѣльной дисциплины—теоріи познанія, которая „просто анализируетъ научное познаніе и старается опредѣлить, какіе изъ его элементовъ получаются изъ чувственныхъ впечатлѣній и какіе имѣютъ субъективный характеръ, чтобы затѣмъ указать, почему имъ присуще объективное значеніе“; между тѣмъ какъ психологія изслѣдуетъ происхожденіе познаній и ея методъ „по самому существу неизбѣжно долженъ приводить къ эмпиризму“. Отожествленіе психологіи съ теоріей познанія происходитъ и потому, что обыкновенно неправильно понимаютъ, что означаетъ у Канта „форма“ познанія, разумѣя подъ нею нѣчто вродѣ органа или чего-то, реально предше ствующаго матеріи. „Въ дѣйствительности „форма“ у Канта есть извѣстное понятіе, которое находится въ опредѣленномъ логическомъ отношеніи кч> содержанію воспріятія, или еще иначе подъ этимъ можно понимать тотъ способъ, которымъ располагаются ощущенія, „законъ координаціи ощущеній, законъ, по которому сознаніе синтезируетъ ощущенія“: между формою и матеріей можетъ быть только логическое отношеніе. Неправильное пониманіе формы отражается и на томъ, что апріорность отожествляется съ врожденностью. Между тѣмъ „врожденность и апріорность“—это два совершенно отличныхъ другъ отъ друга понятія, и отожествлять ихъ нѣтъ никакой возможности, потому что понятіе врожденности имѣетъ цѣлью выразить, что- извѣстное представленіе пріобрѣтаетъ „предрасположеніе“ возникать самопроизвольно, между тѣмъ какъ подъ апріорными понятіями мы разумѣемъ такія понятія, которыя обосновываютъ познаніе“, и „функція которыхъ никакъ не можетъ быть объяснена изъ врожденности или передачи тѣхъ или иныхъ предрасположеній“; первое понятіе психологическое; второе—гносеологическое, имѣющее въ виду логическія условія и предпосылки опыта. Есть мнѣ-

ніе, сопоставляющее съ апріорными формами познанія врожденныя психофизіологическія условія познанія. Оно высказывается Шопенгауеромъ, Гельмгольцемъ, Ланге. Но „изъ того,что извѣстныя физіологическія условія являются предварительнымъ условіемъ того или другого воспріятія или ощущенія, нѣтъ никакихъ основаній для сопоставленія ихъ съ апріорными понятіями, потому что, когда мы говоримъ объ обусловливаніи при помощи апріорныхъ понятій, то рѣчь идетъ только лишь объ отношеніи понятій, о логическомъ отношеніи понятій и представленій; когда же мы говоримъ о физіологическомъ обусловливаніи, то имѣемъ въ виду наличность тѣхъ или другихъ физіологическихъ условій“. Подобная аналогія можетъ вести только къ разнаго рода недоразумѣніямъ. Для уясненія связи психологіи съ теоріей познанія имѣетъ большое значеніе вопросъ объ источникахъ апріорныхъ познаній. Разсмотрѣніе дѣла приводитъ автора къ выводу, что „объ апріорныхъ познаніяхъ мы узнаемъ путемъ рефлексіи или психологическимъ путемъ“, хотя „изъ этого совсѣмъ не слѣдуетъ, что трансцедентальный методъ Канта тожествененъ съ психологическимъ“. Въ заключеніе г. Челпановъ разсматриваетъ, также въ интересахъ выясненія своей темы, телеологическій моментъ, который предполагается критической теоріей познанія: человѣкъ ставитъ себѣ цѣлью достиженіе идеально совершеннаго знанія, обладающаго свойствами всеобщности и необходимости; условіемъ для осуществленія этой цѣли и являются апріорныя понятія. Авторъ стоитъ на сторонѣ этой точки зрѣнія критицизма и дѣлаетъ нѣсколько возраженій психологизму, отрицающему необходимость телеологической точки зрѣнія для доказательства аподиктич-ности апріорныхъ положеній. Общее заключеніе то, что между психологіей и теоріей познанія существуетъ несомнѣнное различіе: „психологія имѣетъ цѣлью объяснить происхожденіе того или другого понятія, теорія познанія имѣетъ цѣлью объяснить его объективное значеніе. Это двѣ задачи совершенно различныя. Теорія познанія объясняетъ функцію апріорныхъ понятій, чего психологія по существу не можетъ сдѣлать, такъ какъ она объясняетъ лишь генезисъ понятій; объясненіе же генезиса понятій не можетъ служить для объясненія ихъ функціи, такъ какъ оно ограничивается только констатированіемъ наличности понятій съ извѣстными свойствами“; съ другой стороны гносеологія не интересуется вопро-

сомъ о преднахождѳніи въ умѣ или возникновеніи во времени понятій, чѣмъ интересуется психологія. Конечно, заканчиваетъ авторъ, различіе обѣихъ дисциплинъ „не мѣшаетъ тому, чтобы задачи теоріи познанія могли войти въ составъ психологіи, понимаемой въ обширномъ смыслѣ слова“, но „обоснованіе гносеологическихъ теорій при помощи психологіи есть дѣло психологіи будущаго“.

Д. Миртовъ.

II.

Статьи по церковной исторіи, помѣщенныя въ академическихъ журналахъ за первую половину 1904 года.

О происхожденіи актовъ вселенскихъ соборовъ.—Московскія кремлевскія палаты всероссійскихъ патріарховъ. — Значеніе Кіевской академіи въ развитіи духовныхъ школъ въ Россіи и направленіе ея образованія въ первой половинѣ XVIII вѣка.—Каноническое достоинство реформы Петра Великаго по церковному управленію.—Пріѣздъ въ Россію патріарховъ

Паисія и Макарія.

Въ ряду подлежащихъ нашему обзору статей, интересныхъ для читателя изображеніемъ тѣхъ или другихъ сторонъ церковной жизни, временъ отъ насъ болѣе отдаленныхъ и болѣе близкихъ, нельзя не остановить вниманія на неболь-темъ очеркѣ профессора А. П. Лебедева: „О происхожденіи актовъ вселенскихъ соборовъ“ '). Авторъ мотивируетъ свою тему тѣмъ, что акты вселенскихъ соборовъ представляютъ собою богатый церковно-историческій матеріалъ. Это—своего рода протоколы, на подобіе протоколовъ или журналовъ современныхъ коллегіальныхъ учрежденій. Но отъ этихъ журналовъ они отличаются тѣмъ, что описываютъ дѣйствія соборовъ съ полною откровенностію, часто не замалчивая и закулисной стороны дѣла, а потому для историческихъ изслѣдованій являются наиболѣе цѣннымъ источникомъ. Соборные акты переносятъ насъ вглубь христіанскихъ временъ и заставляютъ переживать соотвѣтствующія тогдашнія настроенія. Въ виду такой важности этихъ древнихъ памятниковъ, интересно знать, когда впервые явилась мысль о составленіи соборныхъ актовъ, на комъ лежалъ трудъ этого составленія, какъ сохранялись акты и въ какомъ видѣ дошли до насъ.

’) Богословскій Вѣстникъ, 1904. кн. 5.

Профессоръ Лебедевъ полагаетт>, чго вопросъ о происхожденіи и составѣ актовъ вселенскихъ соборовъ, доселѣ еще неразработанный, можетъ послужить темою для спеціальнаго серьезнаго изслѣдованія, нынѣ весьма желательнаго, хотя и труднаго. Съ своей стороны авторъ объясняетъ техническую сторону происхожденія актовъ и отвѣчаетъ на вопросъ, почему мы не имѣемъ актовъ двухъ первыхъ вселенскихъ соборовъ. Обязанность вести запись происходившаго на соборахъ лежала на такъ называемыхъ нотаріяхъ, исполнявшихъ назначеніе секретарей или протоколистовъ. Они носили санъ пресвитеровъ, архидіаконовъ и діаконовъ и, кромѣ богословскихъ познаній, владѣли еще искусствомъ скорописи. Кромѣ записи присутствовавшихъ на соборѣ лицъ, нотаріи записывали всѣ рѣчи и замѣчанія, какія только были сказаны участниками собора, воспроизводили цѣликомъ соборныя пренія и даже отдѣльныя восклицанія, принадлежали ли послѣднія отдѣльнымъ лицамъ, или многимъ вмѣстѣ. Въ этомъ случаѣ въ записяхъ нотаріевъ замѣчается всесторонняя точность, какъ въ отношеніи полноты, такъ и въ отношеніи безпристрастія. „Они не дѣлаютъ выбора между восклицаніями, не подцвѣчаютъ ихъ сообразно соборной тенденціи, а заносятъ на страницы актовъ всѣ восклицанія“. Но дѣятельность нотаріевъ по отношенію къ актамъ не ограничивалась умѣньемъ быстро и точно записывать чужія слова и рѣчи. Нотаріи до извѣстной степени были и создателями актовъ наравнѣ съ правоспособными членами соборовъ. Напр., пресвитеръ Петръ, первенствующій изъ нотаріевъ на третьемъ вселенскомъ соборѣ, открылъ засѣданія собора, указавъ его предметъ; предложилъ выслушать и прочиталъ высочайшую грамоту касательно открывавшагося собора; предложилгь прочитать важнѣйшія мѣста изъ отеческихгь твореній, которыя могли служить къ опроверженію Несто-ріева заблужденія, и пр. и пр. Возможно, что и формулировка самаго приговора надъ Несторіемъ, произнесеннаго соборомъ, произведена была рукою того же пресвитера Петра. Вообще выработать на основаніи имѣющихся записей окончательный видъ актовъ лежало на обязанности нотаріевъ, и поэтому трудъ нотаріевъ требовалъ отъ нихъ много внимательности, полной честности и правдивости. Дѣло въ томъ, что противъ актовъ могли появиться возраженія, даже и по окончательномъ ихъ составленіи. Каждый епископъ, какъ

членъ собора, пользовался правомъ имѣть при себѣ во время засѣданій одного или нѣсколькихъ своихъ нотаріевъ. Зала соборныхъ засѣданій обычно представляла изъ себя своего рода обширную канцелярію, куда епископскіе нотаріи являлись съ записными дощечками и съ сумками и ящиками съ писчими тростями. При посредствѣ этихъ неоффиціальныхъ нотаріевъ запись нотаріевъ оффиціальныхъ всегда находилась подъ контролемъ всѣхъ участниковъ собора. Свидѣтели, являвшіеся съ своими показаніями на соборъ, въ случаѣ, если они находили, что ихъ слова искажены въ актахъ, тоже имѣли право заявлять протестъ противъ составителей послѣднихъ. Такимъ образомъ, благодаря указаннымъ условіямъ, въ актахъ вселенскихъ соборовъ мы имѣемъ страницы христіанской исторіи сколько интереснѣйшія, столько же и безпристрастно правдивыя. Конечно, не всякая рѣчь могла быть записана съ буквальною точностію, и не всегда отцы собора находили нужнымъ такую запись, но эти случаи были уже своего рода исключеніемъ. Впрочемъ, акты нѣкоторыхъ соборовъ не дошли до насъ въ оригиналѣ, а текстъ дошедшихъ не всегда исправенъ. Соборные акты хранились въ императорскомъ архивѣ, при особенныхъ наблюденіяхъ со стороны императоровъ, и всетаки они подвергались частію порчѣ со стороны еретиковъ, частію похищеніямъ. Что касается вопроса, почему доселѣ извѣстны акты вселенскихъ соборовъ лишь начиная съ третьяго вселенскаго собора, то профессоръ Лебедевъ рѣшаетъ его слѣдующимъ образомъ. Акты двухъ первыхъ вселенскихъ соборовъ не затеряны и не погибли по проискамъ аріанъ, какъ думаютъ нѣкоторые, а ихъ совсѣмъ не было. Церковнымъ историкамъ и писателямъ IV и V вѣковъ ничего не было извѣстно о запротоколированныхъ дѣяніяхъ Никейскаго собора и въ частности историкъ Сократъ имѣлъ самый близкій случай указать на акты этого собора, если бы они существовали, но онъ этого не сдѣлалъ. „Никейскій соборъ ограничился изданіемъ лишь главнѣйшихъ документовъ, относящихся къ исторіи собора, какъ-то: Символа вѣры, правилъ и опредѣленій о Пасхѣ, о египетскихъ мѳлѳтіанахъ“. Второй вселенскій соборъ слѣдовалъ примѣру перваго и актовъ своихъ засѣданій также не оставилъ. Протоколированіе соборныхъ дѣяній начинается лишь съ третьяго собора, и вотъ почему. Какъ извѣстно, соборъ этотъ начался раздѣленіемъ и такъ же и окончился.

Въ Ефесѣ образовалось два собора: одинъ подъ руковод ствомъ Кирилла александрійскаго, отвергавшій ученіе Несторія, другой подъ руководствомъ Іоанна антіохійскаго, защищавшій послѣднее. Чтобы взять перевѣсъ надъ противникомъ, каждый изъ этихъ соборовъ пытался склонить на свою сторону императора. А чтобы убѣдить императора въ правильности соборныхъ опредѣленій, оба собора вынуждены были вести ходъ соборныхъ засѣданій протокольнымъ способомъ и эти протоколы посылать потомъ въ Константинополь на императорское благоусмотрѣніе. Такимъ образомъ начало соборныхъ актовъ произошло при печальныхъ церковныхъ обстоятельствахъ, но для возстановленія исторіи вселенскихъ соборовъ это имѣло благія послѣдствія. Само собою понятно, что послѣдующіе соборы должны были считаться съ постановкой дѣла, имѣвшей мѣсто на третьемъ вселенскомъ соборѣ. Особенно это понятно въ отношеніи ближайшаго собора—Халкидонскаго, который „былъ ни чѣмъ инымъ, какъ кассаціонной инстанціей по отношенію къ собору Ефесскому (разбойничьему) 449 года, а этотъ послѣдній въ свою очередь былъ кассаціонной инстанціей по отношенію къ помѣстному Константинопольскому собору 448 г.“. Таковы обстоятельства, при которыхъ возникли акты вселенскихъ соборовъ, и таковъ способъ ихъ веденія.

Большой интересъ представляетъ статья доцента Н. Писарева'. „Московскія кремлевскія палаты всероссійскихъ патріарховъ“ 2). Предметомъ очерка служитъ собственно описаніе внутренняго убранства патріаршихъ палатъ. До патріарха Іосифа московскіе первосвятители жили въ прежнихъ митрополичьихъ кремлевскихъ палатахъ. Патріархъ Никонъ получилъ въ даръ отъ царя бывшій дворецъ Бориса Годунова и на пожертвованномъ мѣстѣ воздвигъ роскошный дворецъ, въ которомъ жилъ онъ самъ и его преемники до конца патріаршества. Главными помѣщеніями патріаршаго дома были большая крестовая и большая столовая палаты, гдѣ проходила, такъ сказать, оффиціальная жизнь всероссійскихъ патріарховъ. Келейными комнатами послѣднихъ были: малая крестовая или моленная, „комната“ или кабинетъ, малая столовая и спаленка. Много особенностей представляло устройство и убранство этихъ святительскихъ покоевъ, но общая

ихъ черта—сравнительное богатство и роскошь. Полъ устраивался или изъ досокъ, которыя настилались иногда „въ косякъ“ и въ такомъ случаѣ онъ назывался „косящатымъ“, или изъ дубовыхъ плитокъ, которыя красились въ разныя краски и стлались цвѣтами въ перемежку. Стѣны обивались красными или зелеными сукнами, потолокъ кожей „яловичной красной“ или „кожей золотной“, а для торжественныхъ случаевъ—червчатымъ бархатомъ. Кромѣ того, употреблялась еше комнатная живопись, какъ для стѣнъ, такъ и для потолка, сюжеты которой были или иконографическаго характера, или приточнаго и нравственно - назидательнаго, или, наконецъ, историческаго. Оригиналомъ для „бытейскаго письма“, какъ обычно называлась комнатная живопись, въ патріаршихъ хоромахъ, по примѣру царскихъ чертоговъ, служили главнымъ образомъ: „Библія Ьъ лицахъ“, „Апокалипсисъ въ лицахъ“, „Притчи въ лицахъ“. Иногда стѣны и потолки украшались „фряжскими листами“, т. е. эстампами, гравированными на мѣди и на деревѣ. Окна устраивались такъ: въ оконныя отверстія вставлялись особые станки, вставни, которые обивались войлокомъ и затѣмъ разными сукнами; въ станкахъ укрѣплялись оконницы—родъ нашихъ рамъ—въ видѣ сѣтки изъ желѣзныхъ прутовъ, съ отверстіями различной формы для слюды, для укрѣпленія которой употреблялись особыя бляшки, кружки, репейки, зубчики, орлики, которые почти всегда золотились; были въ употребленіи и стекольчатыя окна, но стекло цѣнилось тогда дорого; вставни, а иногда слюда и стекло расписывались красками и золотомъ, причемъ письмо было преимущественно „травное“, т. е. изображавшее рисунки нѣкоторыхъ травъ и цвѣтовъ; окна были лѣтнія и зимнія, большія или „красныя“ и малыя, круглыя и четыреугольныя, иногда немного закругленныя въ верхней части; съ наружной стороны къ окнамъ придѣлывали иногда желѣзныя рѣшетки. Двери въ патріаршихъ хоромахъ также обивались епанчей, войлокомъ, красной кожей, сукномъ, а иногда расписывались „разными травы“. Верхніе этажи получали тепло отъ подклѣтныхъ печей, сообщавшихся съ горницей такъ называемыми проводными трубами, изъ которыхъ согрѣтый воздухъ выходилъ чрезъ душники. Но вмѣстѣ съ тѣмъ былъ и другой способъ согрѣванія чрезъ обыкновенныя печи, которыя устьями выходили иногда въ прилегающія къ палатамъ сѣни, а устраивались или изъ обыкновен-

наго жженаго кирпича, изъ бѣлаго дикаго камня, или, позднѣе, изъ ценинныхъ изразцовъ, бѣлыхъ съ синею раскраскою. Трубныя заслонки опушивались войлокомъ и сукномъ, у печей, дверей и оконъ обыкновенно бывали занавѣски изъ крашенины лазоревой, сукна свѣтло-зеленаго, тафты, атласа. Обычною мебелью были скамьи и лавки, которыя располагались вокругъ всей комнаты; у краевъ лавки опушивались тесомъ, а подъ лавками устраивались иногда рундуки. Въ большой крестовой палатѣ большая часть передней стѣны была занята иконостасомъ, который дѣлался въ нѣсколько ярусовъ. Иконостасъ дѣлался рѣзной липовый, а иконы обдѣлывались золотомъ, серебромъ и драгоцѣнными камнями и вставлялись въ кіоты, которые, кромѣ дерева, дѣлались еще изъ бѣлаго желѣза и по желѣзу иногда золотились и расписывались разными красками. Снизу иконъ подвѣшивались пелены „изъ атласа золотнаго“ и украшались по краямъ „кружевомъ нѣмецкимъ, тканымъ золотомъ и серебромъ“. Предъ иконами устраивались обыкновенно подсвѣчники или шан-даны, иногда рѣзные, мѣдные литые, ввертные посеребреные и даже серебряные; въ шанданахъ во время домашней службы горѣли по большей части свѣчи сальныя, имѣвшія тогда общее широкое употребленіе, хотя были, конечно, и восковыя. Постоянный огонь предъ иконами теплился или въ лампадахъ, или въ особыхъ подсвѣчникахъ, называвшихся „водолеями“, въ которыхъ свѣчи сальныя въ водѣ ставились на ночь. Напой и „приклонская скамья“, на которую опирались при земныхъ поклонахъ, также относились къ обстановкѣ святительской палаты. У передней стѣны на небольшомъ возвышеніи, обитомъ войлокомъ, яловичной кожей и сверхъ нихъ темносинимъ англійскимъ сукномъ или бархатомъ, чаще голубымъ, находилось патріаршее мѣсто; тутъ стояло кресло, золоченой рѣзьбы, обитое чернымъ бархатомъ или „турецкимъ золотнымъ по червчатой землѣ“. Иногда вмѣсто кресла бывалъ стулъ „сгибной“ или складной точеный, на стулъ клалась подушка, подложенная сафьяномъ, покрытая бархатомъ. и окаймленая серебрянымъ голуномъ съ такими же кистями. На патріаршемъ мѣстѣ святитель сидѣлъ только въ торжественно-оффиціальныхъ случаяхъ. Особое кресло имѣлось и для царя на случай посѣщенія имъ патріарха. Для занятій патріарха при дѣловыхъ пріемахъ въ крестовой стоялъ дубовый или кленовый столъ, на рѣзныхъ и точеныхъ

ножкахъ, раскрашенный красками или позолоченый и покрытый какимъ-либо сукномъ или ковромъ. На стопѣ находились: перья лебяжьи, чернильницы разныхъ матеріаловъ и формъ, серебряная патріаршая печать и Псалтирь съ возслѣдовані-емъ,—очевидно для испытанія ставленниковъ. Полъ крестовой палаты устилался войлоками и поверхъ нихъ богатыми турецкими или персидскими коврами. По вечерамъ въ торжественныхъ случаяхъ палата освѣщалась паникадилами, а обыкновенно крестовая освѣщалась фонарями слюдяными или стеклянными. При Никонѣ было пять паникадилъ, изъ нихъ одно большое серебряное, мѣстами вызолоченое, сч> сдѣланными внутри его, въ металлическомъ яблокѣ, боевыми часами, устроенными въ Гамбургѣ въ 1633 году. Значеніе крестовой палаты обусловливалось положеніемъ патріарха, какъ главнаго іерарха русской церкви: здѣсь совершалось собраніе и нареченіе во епископа, происходили соборы архіереевъ, совершались иногда нѣкоторые акты даже государственнаго характера. Назначеніе большой столовой палаты заключалось въ томъ, что патріархъ „кормилъ въ ней всякихъ чиновъ людей“, при разныхъ торжественныхъ и особенныхъ пріемахъ, довольно частыхъ въ то время; здѣсь патріархъ выступалъ какъ первый сановникъ государства и богатый вотчинникъ. Хоромный нарядъ столовой палаты былъ менѣе затѣйливъ и сложенъ, чѣмъ крестовой, но именно лишь сравнительно. Хоромная обстановка не была бѣдна даже и въ келейныхъ комнатахъ патріарха. Во всѣхъ нихъ, по обычаю, было обиліе иконъ, особенно въ моленной, гдѣ иконостасъ былъ устроенъ при Никонѣ въ видѣ олтарнаго, съ царскими, сѣверными и южными дверями, предъ иконами зажигались свѣчи въ шанданахъ и масло деревянное въ лампадахъ; тутъ былъ налой, богослужебныя книги, ризы изъ легкой шелкодой или атласной матеріи, въ которыя облачался патріархъ при отправленіи келейнаго молитвословія. Попъ моленной устилался коврами, лавки сукнами. Въ кабинетѣ, гдѣ патріархъ проводилъ за дѣлами большую часть дня, находились: кресло, обитое дорогой матеріей, бахрамой и галуномъ, или стулъ „вседневный“, иногда рѣзной и по рѣзьбѣ покрытый золотомъ; полъ былъ устланъ коврами, а къ креслу въ подножіе для тепла клали подушку или тюшакъ; столъ, покрытый сукномъ, съ письменными и другими принадлежностями, какъ-то: чернильница, перья, песочница, счеты буко-

вые, бумага, ножницы, аршинъ, зубочистка, уховертка; часы съ расписаннымъ золотомъ часовымъ кругомъ и маленькая библіотечка съ книгами, справочными или назидательными; въ кабинетъ патр. Адріана была сдѣлана „рама съ дорожники къ чертежу Аоонской горы“, очевидно для географическихъ справокъ на случай частыхъ тогда гостей съ Востока; сидѣлъ тутъ въ клѣткѣ и неизмѣнный попугай, а у стѣнъ были разставлены ящики, сундучки, поставцы, въ родѣ теперешней этажерки, уставлявшіеся различной серебряной, золотой и другой посудой и нѣкоторыми предметами украшенія. Столовая, гдѣ патріархъ одинъ изволилъ кушать ежедневно, была убрана незатѣйливо: столъ рѣзной, лавки, покрытыя сукнами, стулъ и стѣнные часы,—вотъ обычныя принадлежности этой комнаты, если не считать мухолововъ стеклянныхъ и колодокъ для ловли мышей. Въ спальнѣ патріарха особенное вниманіе обращаетъ патріаршее постельное одѣяло: внутри его разстилался бобровый или гусиный пухъ; исподъ подбивался какимъ либо мѣхомъ: песцовымъ, горностайнымъ, собольимъ, черной мерлушкой; верхч> покрывался киндякомъ синимъ или темновишневымъ, тафтой, атласомъ вишневымъ; возглавіе или передникъ одѣяла обшивался матеріей какого либо другого цвѣта. Тюфякъ и подушки набивались гусинымъ пухомъ и различались по матеріи наволочекъ. Мыло при умываньѣ употреблялось или простое, бѣлое „костромское“, или „грецкое“, а также душистое „съ разными травами“. Употреблялось еще, какъ предметъ убора, опахало—родъ вѣера, оно дѣлалось иногда изъ перьевъ, въ средину его вставлялось зеркало. Во второй половинѣ ХУII вѣка появляются зеркала стѣнныя. Гребни—изъ слоновой и буйловой кости; чулки—шерстяные или бумажные, подложенные мѣхомъ; иногда вмѣсто чулокъ патріархи употребляли онучи изъ зеленой байки или тонкаго холста; носовые платки — изъ тонкаго холста или кисеи. Въ постельныхъ хоромахъ обыкновенно не бывало стѣнного или подволочнаго письма, но случалось, что спальни украшались картинами духовнаго содержанія и портретами. Воздухъ насыщался по временамъ различными куреньями, которыя клались въ спеціальные ароматнички,—какъ въ жилыхъ покояхъ, такъ и въ пріемныхъ. Опрятность въ комнатахъ наблюдалась, конечно, всегда, но нѣсколько разъ въ году производилась еще общая тщательная уборка святительскихъ помѣщеній и чистка находя-

іцихся въ нихъ вещей,—къ Пасхѣ, къ Успеньеву дню и къ 21 декабря—празднику Петра митрополита. Таково было внутреннее убранство патріаршихъ палатъ. Конечно, и въ этомъ убранствѣ, какъ и вообще въ домашнебытовыхъ формахъ жизни русскихъ патріарховъ сказалось церковно-іерархическое и государственное положеніе послѣднихъ. Патріархъ былъ не только пѳрвоіѳрархомъ церкви, но и первымъ, послѣ царя, лицомъ въ государствѣ. Отсюда во всей обстановкѣ своей жизни патріархъ приближался къ обстановкѣ жизни царской, обособляясь собственно лишь настолько, насколько это требовалось его положеніемъ, какъ представителя собственно церкви *). Съ этой точки зрѣнія интересно было бы точнѣе отмѣтить и это приближеніе, и эту обособленность. Но не менѣе интересно было бы указать въ вышеизложенныхъ особенностяхъ патріаршаго палатнаго устройства заимствованія изъ византійскаго патріаршаго быта. Извѣстно, что многія, даже чисто бытовыя формы русской жизни въ московской Руси всецѣло были заимствованы изъ Византіи. Тѣмъ болѣе слѣдуетъ ожидать такія заимствованія въ бытѣ русской іерархіи, состоявшей на первыхъ порахъ изъ грековъ и устраивавшей формы своего быта, конечно, по образцу византійскихъ іерарховъ. Формы эти, естественно, вошли въ бытъ и русскихъ патріарховъ, а кромѣ того послѣдній пополнялся особенностями собственно патріаршаго греческаго быта. Такимъ образомъ для пониманія всѣхъ частностей въ вышеизложенномъ устройствѣ кремлевскихъ патріаршихч> палатъ нужно установить ихъ генетическую связь съ формами византійскаго патріаршаго палатнаго устройства.

Продолжающаяся—въ виду приближающагося трехсотлѣтія Кіевской академіи—разработка исторіи послѣдней въ настоящій разъ даетъ возможность отмѣтить двѣ статьи: профессора Н. И. üemjwea „Значеніе Кіевской академіи въ развитіи духовныхъ школъ въ Россіи съ учрежденія Св. Синода въ 1721 году и до половины XVIII вѣка“ и г. Д. Бит-невскаго „Направленіе образованія въ Кіевской академіи въ первой половинѣ XVIII столѣтія“ 2). '; Первая статья сооб-

') Эта мысль высказана авторомъ въ его рѣчи вредъ защитою диссертаціи „Домашній бытъ русскихъ патріарховъ“. Рѣчь напечатана въ „Православномъ Собесѣдникѣ“, 1904, кн. 3, подъ заглавіемъ: „Историческія причины домашне-бытового уклада жизни всероссійскихъ патріарховъ“.

2) ТРУДЫ Кіевской академіи, 1Ö04, кн. 2. 4—5.—Въ 6-й книжкѣ жур-

щаетъ свѣдѣнія о воспитанникахъ Кіевской академіи, принимавшихъ участіе въ учрежденіи и преобразованіи разныхъ духовныхъ школъ первой половины XVIII вѣка и въ преподаваніи въ нихъ наукъ. Наибольшій интересъ представляютъ свѣдѣнія по исторіи высшихъ и среднихъ учебныхъ заведеній. Хотя по „Духовному Регламенту“ духовныя академіи и семинаріи проектировались только въ качествѣ желательныхъ, а не обязательныхъ учрежденій, но съ царствованія императрицы Анны Іоанновны, какъ извѣстно, начался рѣшительный поворотъ въ пользу латинскихъ школъ, мало по малу усвоившихъ себѣ названіе семинарій. Въ это царствованіе оставалось пять прежнихъ латинскихъ школъ, въ томъ числѣ Кіевская и Московская академіи, и вновь учреждено пятнадцать. Затѣмъ въ царствованіе Елизаветы Петровны было еще открыто три семинаріи. Оказывается, что контингентъ учителей для всѣхъ этихъ школъ, не искючая и Московской академіи,-доставлялся прежде всего и главнымъ образомъ Кіевскою академіею. Но вызовъ кіевскихъ воспитанниковъ въ учители Московской академіи представляетъ замѣтную разницу въ сравненіи съ вызовомъ въ рядовыя епархіальныя семинаріи. Въ Московскую академію кіевскіе воспитанники вызывались не только непосредственно изъ Кіева, Но и изъ другихъ учебныхъ заведеній, куда первоначально поступили эти воспитанники въ качествѣ учителей, какъ, напр., изъ Харьковскаго и Черниговскаго коллегіумовъ, вызывались, по предписанію Синода, въ непосредственномъ вѣдѣніи котораго состояла Московская академія, даже въ тѣхъ случаяхъ, когда вызываемые были весьма нужны и для самой Кіевской академіи. Такимъ образомъ „Московская академія даннаго времени была старшею и самою многолюдною колоніею Кіевской академіи, развивавшею свои силы даже въ ущербъ своей метрополіи“. Что же касается вызова кіевскихъ воспитанниковъ въ рядовыя епархіальныя семинаріи, то они совершались безъ всякаго принужденія, по желанію самихъ кандидатовъ на учительскія должности,

нала есть еще сообщеніе прот. II. Орловскаго „Матеріалы для исторіи Кіевской духовной академіи съ 1798 по 180ä годъ“. Напечатаны три рапорта академіи: одинъ (1798 г.) на имя кіевскаго митрополита Іероѳея Малицкаго и два (11 августа и 2 сентября 1802 г.) на имя кіевскаго митрополита Гавріила Банулеско,—касающіеся академическихъ зданій, учителей, предметовъ преподаванія и пр.

да и цензъ учителей здѣсь требовался ниже, потому что семинаріи частію учреждались только съ низшими классами, частію еще только заводились и открывались съ низшихъ классовъ. Въ разсматриваемой статьѣ собраны свѣдѣнія относительно слѣдующихъ духовно-учебныхъ заведеній: Московской академіи, коллегіумовъ Бѣлгородско-Харьковскаго и Черниговскаго,—семинарій: Ростовско-Ярославской, Новгородской, Нижегородской, Александро-Невской, Иркутской, Тверской, Казанской, Холмогорской, Коломенской, Вятской, Суздальской, Вологодской, Рязанской, Псковской, Устюжской, Тобольской, Смоленской, Воронежской, Астраханской, Крутицкой, Переяславской, Троицкой-Лаврской, Костромской и Владимірской. Авторъ заранѣе приноситъ благодарность тому, если бы кто сообщилъ ему поправки и дополненія, такъ какъ и самое печатаніе статьи имѣетъ дъ виду предпринятое Кіевскою академіею изданіе актовъ и документовъ для ея исторіи, нуждающихся, конечно, въ возможной полнотѣ и точности.

Г. Вишневскому принадлежитъ новое изслѣдованіе: „Кіевская академія въ первой половинѣ XVIII столѣтія“,—написанное на степень магистра богословія. Вышеназванная его статья есть рѣчь предъ защитою этой диссертаціи и даетъ сводъ тезисовъ и заключеній послѣдней. Авторъ утверждаетъ, что въ первой половинѣ XVIII вѣка Кіевская академія по-прежнему „осталась неизмѣнно вѣрною своей исторической задачѣ—отвлекать православное юношество отъ обученія въ латино-польскихъ учебныхъ заведеніяхъ“—„да не изъ чуждаго источника (тамъ) піющіе, смертоноснаго яда западныя схизмы упившеся, къ мрачно-темнымъ римляномъ уклонятся“. Академія была общеобразовательнымъ заведеніемъ, но собственно говоря она „лишь старалась удерживать“ своихъ питомцевъ „отъ опаснаго для ихъ православія обученія“ въ латино-польскихъ школахъ. Рецензентъ диссертаціи г. Вишневскаго съ этимъ положеніемъ не соглашается, потому что рѣчь идетъ не о періодѣ польскаго владычества. „Передъ нами первая половина XVIII вѣка, когда Кіевъ уже привыкъ не бояться Польши, когда большинство воспитанниковъ академіи были уроженцы русскихъ городовъ и селъ и когда польскія учебныя заведенія были очень далеки отъ славы и процвѣтанія. Сверхъ того, авторъ забылъ, что въ XVIII вѣкѣ уже совершенно потухла полемика кіевскихъ

богослововъ съ польскими, потухла настолько, что даже сочиненія своихъ ученыхъ—Барановича, Гизѳля, Галятовскаго въ академіи были забыты“ ’). Во вскомъ случаѣ академія пользовалась школьной системой іезуитскихъ и піарскихъ школъ, причемъ направленіе всѣхъ наукъ было чисто формальнымъ. „Студентъ долженъ былъ вращаться въ однѣхъ формахъ: отъ формъ языка онъ переходилъ къ

формамъ піитической и риторической рѣчи, отъ формъ рѣчи — къ формамъ мысли, наконецъ всѣ эти формы онъ пріучался прилагать къ разнымъ богословскимъ положеніямъ, которыя и являлись почти главнѣйшимъ ихъ содержаніемъ“. Правда, въ лицѣ своихъ лучшихъ представителей академія сознавала, что ученость ея не столь высока, чтобы на ней успокоиться, что вмѣсто раболѣпствованія предъ латино-польскими руководителями необходимо стать на самостоятельную научную дорогу. Выразителемъ этого сознанія былъ извѣстный Ѳеофанъ Прокоповичъ, который почти всю академическую науку „поставилъ на новый, болѣе высокій путь“ и своимъ соработникамъ-профессорамъ давалъ совѣтъ стремиться къ выработкѣ самостоятельныхъ научныхъ воззрѣній. Правда и то, что профессора сознавали важность указаннаго совѣта и нѣкоторые изъ нихъ въ изложеніи академическихъ наукъ по крайней мѣрѣ слѣдовали лекціямъ Прокоповича. „Но ни одинъ изъ нихъ не смогъ все-таки пойти личнымъ самостоятельнымъ усердіемъ по дорогѣ, открытой и начатой великимъ новаторомъ, чтобы внести лепту своего труда на созданіе собственной право-славно-русской науки, которая бы стала выше латино-польской“. Одной изъ причинъ этого, по мнѣнію Вишневскаго, была матеріальная бѣдность академіи. По его выраженію, она лишала академію всякой возможности быть знакомой съ лучшими теченіями въ наукѣ, зарождавшимися тогда въ Западной Европѣ, даже путемъ литературнымъ“. Вышеназванный рецензентъ не согласенъ и съ этимъ. „Если,—говоритъ онъ,—Кіевская академія была относительно скудна средствами, то связанная съ нею Московская академія была поставлена много лучше; а слабость ея въ научномъ отношеніи была та же“. Отсюда критикъ заключаетъ, что дѣло не

') Рецензія проф. Л. Соболевскаго. Журн. мин. нар. просв. 1904, кд. 5, стр. 225.

въ средствахъ. Къ тому же денежными пожертвованіями не забывали академію бывшіе ея питомцы и значитъ профессора моглй бы обзавестись нужными книгами, если бы хотѣли. Но тутъ были другія обстоятельства. „Кіевская академія была подчинена кіевскимъ митрополитамъ, ліочти всегда изъ числа своихъ воспитанниковъ и преподавателей; они руководили ея дѣятельностью, выбирая для нея преподавателей—монаховъ и двигая этихъ послѣднихъ по ступенькамъ академической карьеры; они же надѣляли преподавателей, по проходѣ ими преподавательской лѣсенки, болѣе или менѣе приличными мѣстами въ церковной іерархіи. Трудно требовать отъ кіевскихъ владыкъ особеннаго вниманія къ движенію наукъ; вѣроятно и они, какъ и всѣ такіе сановники, видѣли золотой вѣкъ въ своей молодости и считали хорошею только старину. Преподаватели-новаторы при нихъ почти не могли появляться; если они и появлялись, ихъ осаживали, придерживали и лишали той награды, которая вообще давалась преподавателямъ за исполненіе преподавательскаго послушанія“ *). Такъ или иначе, но остается несомнѣннымъ прискорбный фактъ, что рабская зависимость отъ католической богословской литературы иногда приводила профессоровъ академіи къ уклоненію ихъ мыслей отъ православнаго ученія. Правда, при изученіи подлежащихъ памятниковъ, легко увѣриться, что мнѣнія неправославнаго характера являлись у профессоровъ „безсознательно; т. е. безъ отчетливаго представленія ихъ достоинства“; если бы академическіе преподаватели хорошо были знакомы съ ученіемъ восточной церкви по твореніямъ отцовъ и учителей ея, то конечно, твердо бы устояли въ православіи; ясно понимаемое православное ученіе они всегда защищали, а католическое опровергали, называя католическую церковь не только „схизматическою“, но и „еретическою“. Однако характерно и это невѣдѣн'іе, пусть происходило оно отъ незнанія греческаго языка, препятствовавшаго въ подлинникѣ читать отеческія творенія, и отъ необходимости, пользоваться католическою богословскою литературою. Впрочемъ, эти частныя уклоненія не препятствовали академіи быть представительницею православно-церковнаго образованія и, поскольку академія была разсадницею послѣдняго, ея значеніе было велико и плодотворно.

') Тамъ же, стр. 228.

Вопросъ о существующемъ въ Россіи высшемъ церковномъ управленіи, неоднократно обсуждавшійся въ печати, въ послѣднее время опять вызвалъ нѣсколько новыхъ статей. Церковная реформа Петра Великаго, выразившаяся въ учрежденіи Св. Синода, нынѣ приближающагося къ двухсотлѣтію своего существованія, можетъ быть отмѣчена по выдающейся своей устойчивости и неизмѣнности. Въ то время, какъ другія петровскія учрежденія въ сферѣ высшаго управленія подверглись впослѣдствіи разнообразнымъ и часто радикальнымъ передѣлкамъ, Св. Синодъ доселѣ сохранилъ во всѣхъ существенныхъ чертахъ данное ему Петромъ устройство. Однако это не свидѣтельствуетъ о соотвѣтствіи этого учрежденія нуждамъ и интересамъ церковной жизни Россіи. Напротивъ, за все время существованія Синода не переставали и не перестаютъ раздаваться голоса недовольства существующими порядками церковнаго управленія, какъ со стороны духовенства, такъ и со стороны народа. Выяснить причину этого явленія съ канонической точки зрѣнія пытается профессоръ 11. В. Тихомировъ въ статьѣ: „Каноническое достоинство реформы Петра Великаго по церковному управленію“ *). Авторъ ставитъ вопросъ: „составляютъ ли созданныя Петромъ формы церковнаго управленія нѣчто положительно существенное для осуществленія русской церковью ея каноническихъ задачъ, или же онѣ суть только стѣсняющія церковную жизнь рамки?“ Отвѣтъ у автора дается въ послѣднемъ смыслѣ,—что формы эти не составляютъ канонической принадлежности русскаго церковнаго строя, самостоятельно вытекающей изъ существа и назначенія церкви, а только „воплощаютъ въ себѣ неканоническіе, государственные интересы, съ которыми церковь, какъ юридическій институтъ, вынуждена считаться“. Обосновывая это положеніе, проф. Тихомировъ рѣшаетъ вопросы о происхожденіи петровской реформы и о каноническомъ достоинствѣ ея по существу. Отрицательный выводъ по первому вопросу ясенъ самъ собою. „Учредительный актъ новой реформы церковнаго правленія“—Духовный Регламентъ— обязанъ своимъ происхожденіемъ исключительно волѣ великаго преобразователя Россіи. Епископы русской церкви въ этомъ дѣлѣ совсѣмъ не участвовали. О нихъ вспомнили лишь тогда, когда потребовалось придать Регламенту характеръ

*) „Богословскій Вѣстникъ“, 1904, кн. 1—2.

авторитетности въ глазахъ духовенства и для этого нужно было, чтобы архіереи скрѣпили этотъ актъ своими подписями. Между тѣмъ основной принципъ церковнаго законодательства состоитъ въ томъ, чтобы „высшая церковно-законо-дательная власть установленія правилъ церковной жизни и устройства принадлежала соборуй. Архіереи, правда, подписали Регламентъ, но не безъ давленія свѣтской власти; асъ православнаго Востока было получено Петромъ согласіе только отъ двухъ патріарховъ, а остальные тенденціозно промолчали. Затѣмъ, что касается каноническаго достоинства петровской церковной реформы по самому ея существу, то авторъ различаетъ между таковымъ достоинствомъ по ея учредительнымъ актамъ и по созданной Регламентомъ практикѣ. Регламентъ какъ на самомъ главномъ преимуществѣ узаконяемой имъ формы церковнаго управленія настаиваетъ на ея соборности. Но на самомъ дѣлѣ петровская реформа осуществленію идеи соборности вовсе не способствовала. Синодъ—коллегіальное учрежденіе, а коллегія и соборъ—двѣ вещи разныя. „Идея соборности тожественна со идеей самоуправленія. Гдѣ нѣтъ послѣдняго, тамъ нѣтъ и соборности. Соборность состоитъ не въ томъ, что во главѣ правленія состоитъ не одно лицо, а нѣсколько; оно состоитъ въ томъ, что дѣйствія правительства выражаютъ желанія всѣхъ управляемыхъ. Поэтому управленіе можетъ быть соборнымъ даже и въ томъ случаѣ, если во главѣ его стоитъ одно лицо, но отъ всѣхъ надѣленное правительственными полномочіями и довѣріемъ; и наоборотъ—даже состоя изъ многихъ лицъ, оно вовсе не будетъ соборнымъ, если ему не будетъ гарантировано всеобщее довѣріе и одобреніе“. Другое дѣло коллегіальность. По подобію того, какъ въ бюрократической системѣ управленіе извѣстнымъ кругомъ дѣлъ поручается одному лицу, которое уже за своею отвѣтственностью организуетъ необходимый штатъ канцелярій и .чиновниковъ,—въ системѣ оллегіальной управленіе поручается вмѣстѣ многимъ; но характѳ ръ отвѣтственности въ обоихъ случаяхъ одинъ и тотгь же, какъ и характеръ дѣятельности,—чиновники суть исполнительные органы верховной власти, ихъ поставившей, и отвѣтственны лишь предъ ней, а не предъ своими довѣрителями, какъ это есть въ образѣ правленія соборномъ. По-этому-то съ учрежденіемъ Синода въ русской церкви перестали существовать и другія формы древне-церковной собор-

ности, выражавшейся въ жизни приходовъ, епархій и митрополій, или совсѣмъ лишившихся характера самоуправленія, пли подмѣнившихъ соборность коллегіальностію. Въ то же время и характеръ отношеній между церковью и государствомъ съ Петра Великаго сталъ своеобразнымъ. Недаромъ въ западной протестантской литературѣ обвиняютъ нашу церковь въ цезарепапизмть. Если судить по законодательству Петра I, то систему управленія нашей церковью, дѣйствительно, нужно назвать цезарепапистической. Напр., присяга членамъ Духовной Коллегіи гласитъ: „исповѣдую съ клятвою крайняго Судію Духовныя сея Коллегіи бытп Самого Всероссійскаго Монарха, Государя нашего Всемилостивѣйшаго“. Правда, лучшіе представители нашей высшей іерархіи всегда стремились возвратить церковному управленію чистоту канонической соборности, и въ этомъ смыслѣ наша церковь свободна отъ обвиненія въ цезарепапизмѣ; но они не могли противопоставить стремленіямъ свѣтской власти силу равную, а власть эта весьма настойчиво и систематически стремилась усилить подчиненность церкви государству. Орудіемъ этого подчиненія явился оберъ-прокуроръ Синода, который первоначально, по инструкціи,, имѣлъ значеніе только наблюдателя, а потомъ сдѣлался полнымъ руководителемъ Синода. Подъ этимъ руководствомъ церковь превратилась въ одно изъ вѣдомствъ,—„вѣдомство православнаго исповѣданія“,— въ которомъ даже выборъ на высшія іерархическія степени принадлежитъ верховной власти, а Синоду—только представленіе кандидатовъ, да и дѣлается оно чрезъ оберъ-прокурора. Общее заключеніе разсматриваемой статьи то, что „въ созданной Петромъ I и доселѣ существующей системѣ русскаго церковнаго управленія намъ рѣшительно нечѣмъ дорожить; стремленія реформировать эту систему не надо страшиться, а надо его привѣтствовать, какъ попытку водворить, наконецъ, въ нашей церковной жизни господство той канонической соборности, которой мы лишены вотъ уже почти 200 лѣтъ“. Разумѣется, чтобы новая реформа привела церковное устройство дѣйствительно къ канонической нормѣ, для этого и самая разработка вопроса должна быть ведена при соблюденіи необходимыхъ условій канонической соборности.

Въ заключеніе нашего обзора отмѣтимъ еще статью проф. А. А. Дмитріевскаго „Пріѣздъ въ Астрахань восточныхъ патріарховъ Паисія александрійскаго и Макарія антіохійскаго

и связанное съ нимъ учрежденіе здѣсь митрополіи“ *). Это— рѣчь на торжественномъ актѣ въ Астраханской духовной семинаріи, произнесенная по случаю трехсотлѣтія Астраханской епархіи. О знаменитомъ путешествіи въ Россію восточныхъ патріарховъ) Паисія и Макарія здѣсь собраны весьма интересныя документальныя даннныя. Царь Алексѣй Михайловичъ въ намѣреніи склонить этихъ патріарховъ къ осужденію московскаго патріарха Никона сдѣлалъ все, чтобы торжественностью и пышностью встрѣчи восточныхъ гостей сдѣлать мягкими и уступчивыми. Достаточно сказать, что посланный сынъ боярскій встрѣтилъ патріарховъ, съ царскою казною на путевыя имъ издержки, еще въ Шемахѣ, а для охраны путешественниковъ ратные люди были высланы туда даже съ пушками. Посланный убѣждалъ патріарховъ, чтобы „они на государскуто милость были во всемъ надежны и шли къ великому государю безъ всякаго сумнительства“. Астраханскимъ воеводѣ князю Одоевскому и архіепископу Іосифу особою царскою грамотою было предписано оказать Паисію и Макарію „всечестное срѣтеніе и вселюбовное пріятіе“. Вслѣдствіе этого, когда патріархи прибыли въ устье Волги, архіепископъ съ духовными властями выѣзжалъ къ нимъ на встрѣчу на взморье, а потомъ въ городѣ встрѣча была съ крестнымъ ходомъ, при участіи архіепископа и воеводы. Это было 16 іюня 1666 года, а 7 іюля патріархи отбыли въ Москву по Волгѣ. Суда были приготовлены заранѣе, а сопровождать патріарховъ былъ назначенъ самъ астраханскій архіепископъ. Велика была свита патріарховъ, но и Іосифъ приготовился такъ, чтобы ему предъ ними „не зазорно было“. Когда изъ Симбирска путники перемѣнили способъ передвиженія на сухопутье, то потребовалось 400 подводъ. Патріархамъ устраивались народныя встрѣчи, а царь то и дѣло присылалъ имъ все новыя и новыя свои „милости“. Когда патріархи прибыли къ Москвѣ, то пышность сдѣланной здѣсь имъ встрѣчи ознаменовалась произнесеніемъ русскими іерархами рѣчей. 4-го ноября, чрезъ день по пріѣздѣ патріархи были приняты государемъ въ торжестванной ауден-ціи въ грановитой палатѣ. Въ благодарность патріархи исполнили желанія царя по осужденію Никона, а чтобы отблагодарить архіепископа Іосифа, возвели его въ санъ митропо-

‘) Труды Кіевской академіи, 1904, кн. 3.

лита. Астраханская каѳедра была сдѣлана митрополіей съ правомъ занимать третье мѣсто въ ряду другихъ русскихъ митрополій послѣ новгородской и казанской; Іосифу дано было право ношенія саккоса, который составлялъ богослужебную принадлежность только патріарха и давался тогда, какъ знакъ чести, лишь старѣйшимъ митрополитамъ, а также право совершать въ недѣлю ваій чинъ хожденія на осляти. Когда въ іюнѣ 1668 года Макарій уѣзжалъ изъ Москвы, то его провожали не только „со кресты“, не только Паисій и Іоасафъ II, новый патріархъ московскій, но и самъ царь, и не только „до судна„, но и на суднѣ „до нѣкотораго мѣста недалече“, и здѣсь „подчивалъ“ патріарха „романеею и медомъ“. Митрополитъ Іосифъ провожалъ Макарія до самой Астрахани, въ Астрахани новыя торжественныя встрѣчи и торжественные проводы, а изъ Москвы отъ патріарха Іоасафа Макаріемъ здѣсь были получены подарки. Но и по отъѣздѣ Макарія изъ Астрахани расплата съ нимъ еще не окончилась. Едва переступилъ Макарій границы Персіи, какъ отъ него въ Москвѣ получено было письмо съ жалобой, что полученное имъ въ русской столицѣ частію прожито, частію насильно отнято, что онъ теперь нищій, обреченный со своей свитой на голодъ, и что обязанность русскихъ архіереевъ— спасти его. „Аще писалъ Макарій,—сотворите тую доброту съ нами, всю жизнь мою есмь молитвенникъ вашъ, аще же не сотворите сіе со мною,—скорбенъ на васъ всю жизнь моюи. Потомъ было еще письмо въ томъ же родѣ, тѣ же жалобы...

С. Крестовъ. .

III.

Новыя книги.

Руководство къ изученію пророческихъ книгъ Ветхаго Завѣта. Составилъ преподаватель Полтавской духовной семинаріи Димитріанъ Нарциссовъ. Полтава, 1904.

Ближайшею цѣлью составленія и изданія авторомъ своего Руководства является желаніе „избавить ученика при приготовленіи урока отъ излишняго труда обращаться къ разнымъ пособіямъ“ (стр. III), какъ не удовлетворяющимъ указаніямъ семинарской программы. Программа требуетъ болѣе или менѣе подробнаго обзора содержанія каждой пророческой книги и обстоятельнаго объясненія выдающихся главъ. Между

тѣмъ одни изъ существующихъ пособій (Хераскова и Орды) ограничиваются изложеніемъ содержанія пророческихъ книгъ, но не обращаютъ вниманія на объясненіе текста, другія (Спасскаго и Соболева) предлагаютъ слишкомъ общій и краткій обзоръ содержанія и занимаются толкованіемъ наиболѣе важныхъ отдѣловъ книхчі, и, наконецъ, въ третьихъ (Ежова) „недостаетъ книгъ великихъ пр. Іереміи, Іезекіила и Даніила“ (стр. 1—11). Въ противоположность имъ новое Руководство соединяетъ обзоръ содержанія пророческихъ книгъ съ объясненіемъ отмѣченныхъ въ программѣ главъ и потому является какъ нельзя болѣе соотвѣтствующимъ ея требованіямъ и подходящимъ для пользованія, на чемъ и настаиваетъ авторъ.

И дѣйствительно, если судить только по внѣшности, то указанное заявленіе не подлежитъ никакому сомнѣнію. Но отъ внѣшняго соотвѣтствія Руководства программѣ и видимой пригодности довольно еще далеко до того, чтобы оно могло замѣнить собою всѣ другія пособія. Насколько неосуществимо такое желаніе, объ этомъ свидѣтельствуютъ предлагаемыя авторомъ толкованія. Они сводятся „къ объясненію непонятныхъ словъ и выраженій“ и къ истолкованіямъ библейско-богословскаго характера (стр. III). Но первыя, напоминающія объясненіе непонятныхъ славянскихъ выраженій въ нарочито для сего составленныхъ словарикахъ, ни въ какомъ случаѣ не составляютъ толкованія,—не ведутъ непремѣнно къ пониманію смысла извѣстнаго мѣста, тѣмъ болѣе мысли въ ея постепенномъ развитіи. Полная непригодность разсматриваемаго пріема для уясненія смысла пророческой рѣчи чувствуется у автора тѣмъ болѣе сильно, что онъ находитъ нужнымъ и возможнымъ оставлять безъ всякаго замѣчанія значительное количество стиховъ, какъ будто ихъ содержаніе или вполнѣ ясно, или же не имѣетъ никакого значенія въ общемъ ходѣ раскрытія предмета пророчества. Въ соединеніи съ данною особенностью разсматриваемый способъ объясненія примѣняется къ толкованію почти каждой главы, и потому рѣдко какая протолкована удовлетворительно во всѣхъ своихъ деталяхъ. Такъ, напр., экзегесисъ первой главы кн. пр. Исаіи сводится къ слѣдующему. „Ст. 3—не позна—не призналъ Господа своимъ повелителемъ, не разумѣша—не цѣнилъ Его милостей и благодѣяній. 4—отвратистеся вснять=повернулись спиною, а не лицомъ, стали неуважительно относиться. 5—что еще уязвляетесь= зачѣмъ навлекаете на себя еще большія бѣдствія? всякая, всякое=вся, все; ни.., ни=то.., то; нѣсть пластыря=нѣтъ во всемъ тѣлѣ здороваго мѣста, съ котораго возможно было бы начать печеніе. 7—8 оставится=въ рус. Библіи=осталась. 9—сѣмене = благочестивыхъ и праведныхъ людей. 12—яви-тися ми=къ храму іерусалимскому съ начатками плодовъ. 13—семідалъ = чистая пшеничная мука. 14—новомѣсячій= первый день каждаго мѣсяца былъ праздничнымъ; дне вели-

каго праздниковъ, въ которые полага.тосъ священное собраніе народа къ храму... 23—не покоряются Господу и Его закону; общшщы татемъ — прикрываютъ воровъ, дѣля съ ними украденное. 25—разжегу въ чиетоту=отдѣлю праведныхъ отъ беззаконныхъ черезъ судъ... 31—стебель нзгребія— солома безъ колоса (стр. 87—8). Что же могутъ дать эти толкованія для пониманія мысли пророка о той черной неблагодарности евреевъ своему Богу, которая такъ неестественна, что не имѣетъ для себя аналогіи среди неразумныхъ животныхъ (ст. 3), и какъ таковая влечетъ за собою соотвѣтствующее наказаніе? Понятны ли и размѣры послѣдняго при полномъ почти замалчиваніи ст. 7 — 8, — глухой ссылкѣ для объясненія его на 2 Прл. 28, 5—8? Ясно ли далѣе, почему сразу послѣ этого пророкъ говоритъ о неугодности Богу исполняемаго его современниками обрядоваго закона (ст. 10)? откуда видно, что весь культъ превратился въ бездушный обрядъ? (разъясняющій это положеніе ст. 12 авторомъ опускается). Такіе же результаты даетъ объясненіе начальныхъ ст. II гл. и VI. Изъ первой объясняются такія выраженія, какъ „послѣдняя дни“, „гора“ и „орало“ (стр. 89 — 90), но основныя мысли пророчества: въ чемъ проявится возвышеніе царства Божія надъ враждебными ему царствами міра, и почему слѣдствіемъ принятія новаго закона явится уничтоженіе войны, остаются незатронутыми. По вопросу о второй указывается, что окаяниый=несчастный; умилихся= пораженъ, погибъ; отниметъ, очиститъ — будущее время вмѣсто прошедшаго; одебелѣ—огрубѣло, сдѣлалось невоспріимчивымъ (стр. 94), и ничего не говорится вч> разъясненіе того, какое значеніе и смыслъ имѣютч> въ призваніи Исаіи къ пророческому служенію сознаніе имъ своей грѣховности и слѣдующее затѣмъ очищеніе. Для пониманія 8 гл. предлагаются такія объясненія: „8—съ нами Богъ=Эмма-нуилъ. Ст. 11 вмѣсто не покаряются слѣдуетъ не покаряй-теся, людей сихъ=бунтовщиковъ. 14 въ пругяѣ=въ западнѣ, тискахъ; раздолій—пропасти. 15 приближатся=столпятся. 17 вмѣсто речетъ нужно реку“. Одновременно съ этимъ обходится полнымъ молчаніемъ дѣйствительно нуждающееся въ объясненіи выраженіе ст. 13 и 14: „Господа силъ, того освятите... и аще будоши уповая на него, будетъ тебѣ во освященіе“. Въ частности, съ замѣною выраженія „не покоряются“ словомъ „не покаряйтеся“ по прежнему остается не яснымъ смыслъ ст. 11: „крѣпкою рукою не покоряйтеся хожденію пути людій сихъ“. Въ результатѣ подобныхъ объясненій ‘) получается пониманіе смысла отдѣльныхъ выраженій, но не мысли. А это—знаніе простого начетчика.

Объясненія непонятныхъ выраженій сопровождаются у автора толкованіями библейско-богословскаго характера, которыя то выдѣляются въ особую группу, то соединяются съ первыми. Но и они не отличаются такою обстоятельностью н несомнѣнностью, чтобы исключали. нужду въ другихъ пособіяхъ. Такъ, нанр., понимая выраженіе: „сыны родилъ“ (Ис. 1, 2) въ смыслѣ „Господь усыновилъ народъ еврейскій, вступивъ въ завѣтъ съ нимъ и сдѣлавъ его хранителемъ истинной вѣры“ (стр. 87), авторъ не хочетъ, очевидно, видѣть, что рожденіе не то же, что усыновленіе, и что Израиль называется „сыномъ первенцемъ“ еще ранѣе вступленія въ завѣтъ, назначенія быть хранителемъ вѣры (Исх. 4, 22). Очевидно, разсматриваемое выраженіе имѣетъ какой-то другой смыслъ, а какой, разъясняетъ исторія патріархальнаго періода, показывающая, что Господь, дѣйствительно, далъ бытіе (родилъ) народу еврейскому: безъ Его вмѣшательства послѣдній не существовалъ бы въ качествѣ отдѣльной націи. Довольно странно опредѣляется далѣе цѣль пророческаго служенія Исаіи (VI, 9—13): „проповѣдуя о событіяхъ изъ временъ мессіанскихъ, пророкъ, съ цѣлью нравственнаго исправленія народа, долженъ былъ возвѣщать, что онъ до того палъ въ религіозно-нравственномъ отношеніи, что не только рѣчи пророковъ (въ томъ числѣ и его собственныя) о Мессіи не уврачуютъ его, но даже онъ не вразумится дѣлами и ученіемъ Самого Мессіи, вслѣдствіе чего и лишится Его царства, будетъ отвергнутъ“ (стр. 95). Сообразно съ подобнымъ пониманіемъ дѣятельность Исаіи напоминаетъ дѣятельность носящаго воду рѣшетомъ: онъ знаетъ, что его рѣчи не уврачуютъ Израиля, и въ то же время проповѣдуетъ „съ цѣлью нравственнаго исправленія народа“. Съ другой стороны, положеніе о полной безрезультатности проповѣди пророка опровергается указаніемъ, что огрубѣніе народа будетъ временнымъ (ст. 11), десятая часть народа „обратится и будетъ во очищеніе“ (ст. 13). Еще большую ошибку представляетъ выясненіе смысла еврейскаго слова „алма“: „евр. алма значитъ женщина, вполнѣ развившаяся, способная рождать, но названіе алма прилагается и къ дѣвушкамъ“ (стр. 90). Въ противоположность автору, большинство экзегетовъ согласны съ тѣмъ, что „алма“ означаетъ исключительно дѣвушку непорочную, чистую, не познавшую мужа. Объ авторскомъ „но“, а равно „и“, указывающемъ на второстепенное, частное значеніе даннаго термина, не можетъ быть и рѣчи. Соединяется ли съ нимъ смыслъ: „женщина вполнѣ развившаяся, способная рождать“, пусть онъ судитъ но 8 ст. II гл. кн. Исходъ. Такимъ же точно характеромъ отличается объясненіе пророчества ѴШ, 6—9, XI, 1, XII, 2. По поводу перваго авторъ говоритъ: „угроза, изложенная пророкомъ въ 8, 6—9, исполнилась при Навуходоносорѣ, который разрушилъ царство іудейское и знатныхъ гражданъ отвелъ въ Вавилонъ“ (102).

Но если для него неясно выраженіе ст. 8 по русскому чтенію: „вода дойдетъ до шеи“, то во всякомъ случаѣ и славянскій текстъ ст. 7: „сего ради се возводитъ Господь на вы воду рѣки сильну и многу, царя ассирійскаго и слову его“, не оставляетъ никакого- сомнѣнія въ томъ, что угроза исполнилась не при Новуходоносорѣ, а во время нашествія царя ассирійскаго (Сеннахерима: вода дошла до шеи —былъ осажденъ Іерусалимъ, глава страны). „Подъ жезломъ, говоритъ авторъ въ объясненіе XI, 1: „изыдетъ жезлъ изъ корене Іессеева“, „разумѣется родъ Іессея“ (стр. 107). Но такъ какъ, по его же собственнымъ словамъ, подъ „коренѳмъ Іессея“ разумѣется незначительный домъ (родъ) Іессея, то все выраженіе получаетъ странный смыслъ: отъ рода (корня) Іессея произойдетъ родъ (жезлъ) Іессея. Наконецъ, смыслъ третьяго мѣста представляется въ слѣдующемъ видѣ. „Къ собранію войска должны быть приложены всѣ извѣстные въ древнее время способы: 1) выставленіе знамени на открытой и доступной взору каждаго горѣ, чтобы туда могли сходиться ратные люди; 2) изданіе словесныхъ повѳлѣній (вознесите гласъ), не опасаясь за успѣхъ предпріятія (не бойтеся); 3) маханіе руками" (стр. 112). Но какъ видно изъ контекста, нужды съ собраніи войскъ (персидскихъ и мидійскихъ) человѣческими средствами нѣтъ никакой. Они собраны самимъ Господомъ. „Онъ призвалъ сильныхъ своихъ для гнѣва Своего“ (ст. 3), и Самъ „обозрѣваетъ боевое войско“ (ст. 4). Одинаково неправильно передается и объясняется авторомъ пророчество Исаіи о филистимлянахъ (XIY, 28—32). „Филистимляне, замѣчаетъ онъ, не должны радоваться, что они при Ахазѣ отложились отъ Іудеи и овладѣли нѣкоторыми городами ѳя... Отъ сѣмени зміина изыдутъ исчадія аспидовъ (василискъ) и исчадія ихъ изыдутъ зміи парящій (драконъ) (ст. 29). Василискъ— Езекія, летучій драконъ—Сеннахиримъ“ (стр. 116). По указанію текста, причина радости филистимлянъ заключалась не въ отложеніи отъ Іудеи, а въ „сокрушеніи жезла, поражавшаго ихъ“ (ст. 28). Не даетъ онъ также права разумѣть подъ „василискомъ“ Езекію и подъ „летучимъ дракономъ“ Сенна-хирима: „зміи парящій“ (летучій драконъ)—порожденіе аспидовъ (василиска), т. е. это—цари не только одного народа, но даже, можетъ быть, и одной династіи, чего, конечно, нельзя сказать объ Езекіи и Сеннахиримѣ. Не подтверждается далѣе исторіей замѣчаніе автора, что пророчество о гибели Египта „произнесено Исаіей по поводу сношенія пословъ Езекіи съ Тиргакою съ цѣлью заключить съ нимъ союзъ противъ ассирійскаго царя Саргона“ (стр. 118). Насколько можно судить по ХѴШ гл. IY кн. Царствъ, Езекія отложился отъ царя ассирійскаго въ началѣ своего царствованія, въ одинъ изъ первыхъ четырехъ годовъ, а отложившись, естественно обратился за помощью къ Египту. Но его современникомъ за это время былъ не Саргонъ, а Салманассаръ. Нисколько не объясняетъ

также авторъ 17 ст. XIX: „и земля Іудейская будетъ ужасомъ для Египта; кто вспомнитъ о ней, будетъ въ страхѣ ради опредѣленія Господа Саваоѳа, которое Онъ положилъ о немъ“. „Несмотря на то, говоритъ онъ, что Египетъ не оказалъ помощи Езекіи, Сеннахиримъ потерпѣлъ пораженіе подъ стѣнами Іерусалима. Когда Асаргаддонъ побѣдитъ Тиргаку, то эту побѣду египтяне будутъ разсматривать, какъ наказаніе Іеговы (убоятся совѣта ради). Такъ, бѣдствія, которыя пошлетъ Господь на Египетъ, послужатъ къ прославленію Его имени среди египтянъ“ (стр. 119). Если трудно понять, какое отношеніе къ данному стиху имѣетъ замѣчаніе о пораженіи войскъ Сеннахирима, Тиргаки и о прославленіи имени Божія среди Египтянъ, то, съ другой стороны, легко видѣть, что предсказаніе о томъ ужасѣ, который чѣмъ-то вызоветъ въ Египтянахъ Іудея, оставлено безъ объясненія. Довольно странно по своей несообразности объясненіе 1-го ст. пророчества о пустынѣ жаждущей (гл. XXXV). Русское чтеніе, разсуждаетъ авторъ, „даетъ право подъ пустынею разумѣть не народъ только еврейскій, но всѣхъ вообще духовно-жажду-щихъ людей, будутъ ли то евреи или язычники. Такое пониманіе оправдывается общимъ голосомъ православной церкви, воспѣвающей: процвѣла есть пустыня, яко кринъ, Господи, языческая неплодящая церковь пришествіемъ Твоимъ. Подъ языческою церковью разумѣется новозавѣтная, названная такгь потому, что большинство ея членовъ—бывшіе язычники, а изъ евреевъ вступило въ нее меньшинство“ (стр. 133—4). „Языческая церковь“ это — „церковь новозавѣтная“. Прибавивъ еще эпитетъ „неплодящая“, получимъ: „новозавѣтная неплодящая церковь“,—церковь, незнающая добра и потому не приносящая плодовъ добродѣтели. Что-то невозможное по своей несообразности. Далѣе, „новозавѣтная нѳплодящая церковь процвѣла съ пришествіемъ Христа“, т. е. новозавѣтная церковь существовала и до Христа, только была неплодной! Очевидно, что подъ языческою церковью нельзя разумѣть церковь новозавѣтную. По общему пониманію, даннымъ именемъ называется міръ языческій, а сообразно съ этимъ приводимая авторомъ церковная пѣснь не можетъ служить подтвержденіемъ того положенія, что „подъ пустынею разумѣется не народъ только еврейскій, но всѣ духовно жаждущіе люди, будутъ ли то евреи или язычники“. Такою же точно странностью отличается объясненіе 6—8 ст. XL гл.: „спасеніе совершится послѣ того, какъ все человѣчество прейдетъ какъ сѣно, какъ цвѣтъ травы“ (стр. 138). Судя по предшествующимъ разсужденіямъ автора, подъ спасеніемъ разумѣется освобожденіе евреевъ изъ плѣна Вавилонскаго. Но неужели къ этому времени „все человѣчество“ прешло, какъ сѣно? Не меньшее недоумѣніе вызываетъ и объясненіе словъ 4 ст. XLII гл.: „во истину изнесетъ судъ“: „такая внимательность и снисходительность Мессіи будутъ тѣмъ болѣе поразитель-

ными, что ученіе Его будетъ истиннымъ (во истину взнесетъ судъ), слѣдовательно въ силу истинности его Онъ могъ бы требовать отъ людей обязательнаго усвоенія его“ (стр. 142). Но развѣ снисходительное отношеніе Спасителя къ слабостямъ человѣка было потворствомъ этимъ послѣднимъ и доходило до отрицанія обязательности для людей возвѣщаемаго Имъ ученія? Съ другой стороны, выраженіе „во истину“ ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть относимо къ слову „судъ“. Разъ подъ послѣднимъ разумѣется возвѣщаемый Мессіею „религіозный законъ“ (стр. 142), то истинность его предполагается сама собою, опредѣлять его эпитетомъ „истинный“ совершенно излишне. Слово „во истину“ относится къ глаголу „изнесегъ“, въ зависимости отъ чего все выраженіе получаетъ тотъ смыслъ, что снисходительное отношеніе Мессіи къ людямъ, Его милосердіе не будетъ мѣшать выполненію возложеннаго на Него дѣла, Онъ выполнитъ его такъ, какъ слѣдуетъ. Неправильно понята далѣе основная мысль 1—3 ст. 49 гл.: „обращеніе Раба Іеговы къ язычникамъ въ качествѣ проповѣдника, избраннаго Богомъ еще отъ чрева матери, для прославленія Его“ (стр. 151). Такъ какъ, по словамъ самого автора, въ ст. 4 говорится о безуспѣшности дѣятельности Мессіи среди Израиля (ibid), то изъ приведеннаго объясненія слѣдуетъ,' что съ проповѣдью къ язычникамъ Рабъ Іеговы обратился ранѣе, чѣмъ къ евреямъ. Съ другой стороны, рѣчь о дѣятельности Мессіи въ мірѣ языческомъ идетъ ниже,—послѣ указанія на отверженіе Его Израилемъ, и потому при авторскомъ пониманіи въ пророчествѣ получается повтореніе. Не можетъ быть допущено и объясненіе 4 ст. 54 гл.: „такъ какъ церковь Христова имѣетъ образоваться изъ іудеевъ и язычниковъ, то по отношенію къ первымъ подъ срамотою юности можно разумѣть рабское состояніе евреевъ въ Египтѣ, а безславіе вдовства началось съ плѣна вавилонскаго“ (стр. 164). По указанію пророчества церковь Христова образуется изъ чадъ какой-то „жены неплодной“, которой противополагается „жена, имѣющая мужа“ (ст. 1). И если подъ послѣднею разумѣется народъ еврейскій, союзъ съ нимъ Бога представляется подъ образомъ союза мужа съ женою, то подъ первою—исключительно міръ языческій въ періодъ до пришествія Мессіи. О вступленіи въ церковь Христову іудеевъ въ данномъ пророчествѣ нѣтъ и рѣчи. Болѣе чѣмъ странно также заявленіе, что періодъ вдовства начался для евреевъ съ плѣна вавилонскаго. Это время не было еще для Израиля періодомъ вдовства: завѣтъ съ нимъ Бога не былъ нарушенъ, о чемъ свидѣтельствуетъ дѣятельность пророковъ Іезекіиля и Даніила и послѣплѣнныхъ Аггея, Захаріи и Малахіи. Не подтверждается содержаніемъ пророчества и объясненіе 7—8 ст.: „хотя Сіонъ временно и униженъ, но потомъ милость Господня во вѣки не отнимется отъ него“ (стр. 165). Рѣчь у пророка не о

Сіонѣ—евреяхъ, а о той же женѣ „неплодной“, т. ѳ. язычникахъ: ей, на время оставленной, обѣщается вѣчная милость.

Подобными же промахами отличается объясненіе и другихъ пророческихъ книгъ. Такъ, напр., относительно 15 ст. II гл. кн. пр. Іереміи авторъ говоритъ: „разумѣется разрушеніе Самаріи въ 6 г. д. Іосіи“ (стр. 221). Самарія пала въ 6 г. царствованія Езекіи. Для объясненія 16 ст. той же главы высказывается предположеніе, что пророкъ, можетъ быть, имѣетъ въ виду и бѣгство въ Мемфисъ и Тафну іудеевъ по убіеніи Годоліи (4 Цр. 25, 22—6; Іерем. 44, 1), гдѣ они не избѣжали мщенія халдеевъ“ (ibid.), т. е. для освѣщенія событій изъ исторіи десятиколѣннаго царства приводятся и указываются факты изъ исторіи двухколѣннаго іудейскаго. Не совсѣмъ правильно истолкована 17 ст. 9 гл. По словамъ автора, онъ говоритъ о несомнѣнности наказанія: „женщины должны учиться оплакиванію“ (стр. 223), но въ дѣйствительности о размѣрахъ бѣдствія. Оно будетъ такъ велико, что для оплакиванія его надо нанять плакальщицъ, и каждая женщина должна научить плачу своихъ дочерей. Правильность подобнаго пониманія подтверждается ст. 21, прямо указывающимъ, что убита будетъ такая масса лицъ, что не найдется людей для погребенія умершихъ. Односторонне понятъ 3 ст. 20. „Пасхоръ, говоритъ авторъ, значитъ „миръ вокругъ“; ему пророкъ перемѣняетъ имя на Магоръ-Мисса-вивъ—„переселенца отвсюду“ или „ужасъ вокругъ“ въ знакъ переселенія іудеевъ въ рабство и того ужаса, который распространятъ халдеи по Іудеѣ“ (стр. 227). Какъ видно изъ разсматриваемаго ст. новое имя указываетъ не на ужасъ вообще, а на то чувство страха, которое будетъ испытывать самъ Пасхоръ. Его источникъ—смерть близкихъ Пасхору лицъ, являющаяся предзнаменованіемъ его собственной гибели. Совершенно недопустимо далѣе объясненіе 1—2 ст. 1 гл. кн. пр. Іезекіиля: „ст. 1 и 2 указываютъ двѣ даты для опредѣленія времени видѣнія: 30-й годъ и 5-й плѣненія царя Іехо-ніи; видѣніе было въ 595 г. Этотъ годъ былъ 30 годомъ со времени воцаренія Набополассара, основавшаго самостоятельную вавилонскую монархію; дѣйствительно, 595 г. до Р. Хр. есть тридцатый годъ эры Набополассара, воцарившагося въ 626 г.“ (стр. 267—8). Но 5-й годъ плѣненія Іехоніи не можетъ быть 595 г. до Р. Хр. Какъ видно изъ словъ самого автора (стр. 303), Навуходоносоръ воцарился въ 604 г. И такъ какъ годъ его воцаренія совпадаетъ съ 4 г. царствованія Іоакима Іудейскаго, то смерть послѣдняго, процарствовавшаго 11 лѣтъ, падаетъ на 597 г. Въ этомъ году воцарился Іехонія и послѣ трехмѣсячнаго правленія былъ отведенъ въ плѣнъ. Пятый годъ плѣненія будетъ соотвѣтствовать 592 г. Отъ 626 года до 592 протекаетъ не 30, а 34 года. Тотъ же самый выводъ подтверждается и другимъ исчисленіемъ. Набополассаръ царствовалъ 21 годъ; сынъ и преемникъ его Навуходоносоръ

29

воцарился въ 4 г. Іоакима; слѣдовательно до смерти Іоакима и воцаренія Іехоніи протекло по эрѣ Набополассара 28— 29 лѣтъ; прибавляя къ нимъ о лѣтъ плѣненія, получаемъ 33 или 34 года. Нельзя согласиться и съ объясненіемъ 3 ст.

11 гл., указывающаго, что Іезекіиль посылается къ „дому израилеву, огорчевающему Господа“. „Евреи, замѣчаетъ авторъ, называются огорчевающими, потому что въ то время продолжали нечествовать, несмотря на три бывшія уже переселенія ихъ въ плѣнъ“ (стр. 271). Какъ видно изъ приведенныхъ словъ, подъ евреями, среди которыхъ приходилось жить и дѣйствовать пророку, разумѣются іудеи,- -члены двухколѣннаго царства. Между тѣмъ не далѣе какъ на 264 стр. самъ автора, утверждаетъ, что Іезекіиль „проповѣдывалъ мятежному дому Израилеву, т. е. переселенцамъ царства израильскаго, за 130 лѣтъ отведеннымъ сюда по разрушеніи

10-колѣннаго царства“.

Число свойственныхъ руководству недостатковъ увеличивается, наконецъ, существованіемъ толкованій, ничего въ сущности не выясняющихъ и требующихъ даже поясненія, и, во-вторыхъ, объясненій, ничѣмъ не подтверждаемыхъ. Примѣромъ первыхъ могутъ служить слѣдующія. Въ 11 —

12 ст. (XI гл. Исаіи) о призваніи евреевъ; въ 14—о призваніи язычниковъ; въ 15—16 чудесахъ, которыя Господь совершитъ при этомъ призваніи для облегченія доступа въ Свое царство: опустошитъ море Египетское, какъ было во время путешествія евреевъ изъ Египта въ землю обѣтованную“ (стр. 108—9). „Прельстятъ—своими совѣтами, предсказаніями введутъ въ заблужденіе“ (14 ст. 19 гл. Исаіи. Стр. 118. Какими же совѣтами и въ какое заблужденіе?). „Утѣшитеся малодушніи умомъ (Ис. 35, 4)=имѣтощіѳ въ душевномъ настроеніи раздвоеніе, колебаніе, когда человѣкъ убѣжденъ въ истинѣ чего либо, но не имѣетъ силы воли слѣдовать убѣжденію вслѣдствіе препятствій совнѣ“ (стр. 134. Чѣмъ вызывается колебаніе у лицъ, къ, которымъ обращено пророчество, что такое для нихъ „препятствіе совнѣ“, въ чемъ источникъ утѣшенія?). „Страны мадіамская и гедарская лежали на восточномъ берегу Эйанитскаго залива; Сава—область Счастливой Аравіи. Кидаране и навеоѳцы—пастушескія племена, происшедшія отъ Измаила“ (Ис. 60, 6—7. Стр. 169. Почему у пророка упоминается о стеченіи въ Іерусалимъ именно этихъ племенъ?). „Вмѣсто солнца и луны Самъ Богъ будетъ вѣчнымъ свѣтомъ“ (Ис. 60, 19. Стр. 170. Что же эго значитъ?). „Каждый будетъ достигать полноты своихъ лѣтъ; тамъ не будетъ различія между младенцемъ и старцемъ: 100-лѣтній будетъ юношею, а беззаконникъ, прожившій хотя и 100 лѣтъ, будетъ проклятъ (65, 20 Ис. Стр. 178. Простое повтореніе словъ пророка). „Народъ приносилъ, можетъ быть, жертвы для осуществленія своихъ лукавыхъ намѣреній, и такимъ образомъ въ храмѣ творилъ мерзкое, противное Богу

(Іѳр. П, 15. Стр. 224. Какія же это намѣренія?). Примѣромъ толкованій второго рода являются, между прочимъ, такія: „ярелъ = тяжелый гнетъ власти, рабства духовнаго, грѣха (Ис. IX, 4. Стр. 104. Откуда видно, что рѣчь о духовномъ рабствѣ?) „Сынъ и дадеся намъ = Сынъ Божій отданъ въ жертву для насъ (Ис. XI. 6. Стр. 104). „Знаменіе—креста“ (Ис. XI, 12. Стр. 109). „Въ ст. 22 (60 гл. Исаіи) подъ малымъ разумѣются апостолы Христовы, а подъ малѣйшимъ ап. Павелъ, обращавшіе къ Богу тысячами людей и цѣлыми народами“ (стр. 170. Гдѣ же основанія для этого въ самомъ пророчествѣ?)... „Ст. 10 (61 гл. Ис.): о поставленіи въ перво-священническое достоинство: одежда веселія или правды соотвѣтствуетъ длинной первосвященнической одеждѣ-меилъ; вѣнецъ, соотвѣтственно этому, первосвященническій (стр. 172. Тожество „одежды веселія“ съ мейломъ не доказано; а о вѣнцѣ текстъ прямо говоритъ, что это вѣнецъ жениха). „Пшеница и вино—тѣло и кровь Христовы, отъ которыхъ пріобщаются лишь принадлежащіе къ церкви“ (Ис. 62, 8. Стр. 173). „Духъ—третье Лицо Св. Троицы, что видно изъ дальнѣйшихъ словъ: я с.тышалъ Говорящаго мнѣ“ (Іез. II, 2. Стр. 271. Тожество духа съ Говорящимъ не доказано; кромѣ того, говорящимъ является Іегова).

Причина указанныхъ, а равно и другихъ недостатковъ заключается, по нашему мнѣнію, въ томъ, что авторъ не использовалъ, какъ слѣдуетъ, русской экзегетической литературы о пророческихъ книгахъ. Такъ, нанр., знакомство съ изслѣдованіемъ г. Бродовича: „Кн. пр. Осіи. Введеніе и экзе-гесисъ“—не позволило бы ему объяснять терминъ „жена блу-женія“ въ смыслѣ „жена язычница“, отожествлять „дѣтей блуда“ съ родившимися впослѣдствіи у пророка дѣтьми (стр. 65--6), усвоять имени „Гомень, дочь Дивлаима“ символическое значеніе (стр. 62) и понимать всю третью главу въ томъ смыслѣ, что „Господь, подобно мужу, любитъ народъ израильскій и вѣренъ ему, хотя послѣдній, подобно женѣ, измѣнилъ Ему. Любовь и вѣрность Божія побуждаетъ Его предать народч, въ рабство, чтобы тамъ онлз очистился и снова обратился къ Богу“ (стр. 64). То же самое изслѣдованіе помогло бы автору представить въ истинномъ свѣтѣ особенности религіознаго состоянія десятиколѣннаго царства въ періодъ служенія Осіи. Въ трудѣ проф. Юнгерова: „Книга пр. Амоса", онъ нашелъ бы достаточно матеріала для выясненія смысла пророчествъ Амоса о десятиколѣнномч. царствѣ (лишеніе народа будущности политической и теократической) и въ частности пророчества о скиніи Давидовой падшей. Прекраснымъ пособіемъ для объясненія мессіанскихъ мѣстъ кн. Исаіи могло бы служить сочиненіе г. Григорьева: „Пророчества Исаіи о Мессіи“. По вопросу объ особенностяхъ пророчествъ Іереміи, а равно и смыслѣ его рѣчей о пастыряхъ авторъ могъ бы справиться въ издаваемыхъ г. Троиц-

29*

кимъ академическихъ лекціяхъ еп. Михаила подъ заглавіемъ: „Библейская Наука. Книга Седьмая“. Восьмой выпускъ того же труда далъ бы ему возможность представить въ истинномъ свѣтѣ смыслъ 4—32 гл. кн. пр. Іезекіиля, а объясненіе первой главы онъ нашелъ бы у г. Рождественскаго въ его „Видѣніе пр. Іезекіиля на берегахъ рѣки Ховара“. Въ частности, если бы авторъ заглянулъ въ комментарій Кейля, то не ограничился бы толкованіемъ 43 гл. Іезекіиля въ одномъ мессіанскомъ смыслѣ. Наконецъ, богатый матеріалъ для освѣщенія кн. пр. Даніила онъ могъ бы найти въ изслѣдованіи г. Песоцкаго: „Св. пр. Даніилъ, его время, жизнь и дѣятельность", и статьѣ проф. Юнгерова; „Внѣбиблейскія свидѣтельства о событіяхъ, описываемыхъ въ книгѣ пр. Даніила“. Прав. Собесѣдникъ. 1888. т. 1. *)

А. Петровскій.

\

*) Представленное въ Учебный Комитетъ еще въ рукописи, сочиненіе г. Нарциссова, какъ значится на обложкѣ печатнаго экземпляра, одобрено къ употребленію въ духовныхъ семинаріяхъ въ качествѣ учебнаго пособія (при изученіи пророческихъ книгъ) и такимъ образомъ уже получило общую авторитетную оцѣнку. Настоящая рецензія касается преимущественно подробностей и печатается съ единственною цѣлью помочь имѣющимъ пользоваться сочиненіемъ избѣжать повторенія тѣхъ или другихъ его ошибокъ и недосмотровъ и въ надеждѣ, что авторъ впослѣдствіи (при второмъ изданіи)вообще приметъ во вниманіе данныя указанія рецензента.

Ре д.

Печатать позволяется. С.-Петербургъ, 1 сентября 1904 года.

Э.-орд. профессоръ С.-Петербургской духовной академіи Петръ Смирновъ.

Типографія М. Мегкушева. Спб., Невскій пр., Л» 8.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ

Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.

Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»

Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.

На сайте академии

www.spbda.ru

> события в жизни академии

> сведения о структуре и подразделениях академии

> информация об учебном процессе и научной работе

> библиотека электронных книг для свободной загрузки