CC BY
2Научная статья /Article УДК 82-311.6
https://doi.org/10.34130/2306-8450-2023-l-2-125
Образы воинов Пересвета и Осляби в памятниках куликовского цикла и русских исторических романах 2-й половины XX в.
Руслана Евгеньевна Тубылевнч
Сыктывкарский государственный университет имени Питирима Сорокина, Сыктывкар, Россия, tuby lev ich. ruslana. sempaiiSy andex. m ,https: //ore id ,org/0(K)9-0008-0984-3 5 7X
Аннотация. В статье на материале исторических романов С. П. Бородина, М.А.Рапова, М. Д. Каратеева и В.А.Лебедева исследуются вопросы творческой рецепции образов средневекового исторического повествования. Оно представлено памятниками Куликовского цикча («Задонщиной», летописными повестями о Куликовской битве, «Сказанием о Мамаевом побоище») и созданным с опорой на него «Сказанием о Мамаевом воинстве», рукописной переделке ЛТ'77 в. Образы воинов-схимников Пересвета и Осляби, основная часть информации о которых представлена в памятниках Куликовского цикла, позволяют проследить три «версии» проработки образов и развития сюжета, связанного с ними. Каждый отражает не только «квалификацию» автора, но и его главный замысел и эпоху, в которую был создан роман.
Ключевые слова: древнерусское историческое повествование, исторический роман, творческая рецепция, Пересеет и Ослябя
Для цитирования: Тубылевич Р. Е. Образы воинов Пересвета и Осляби в памятниках куликовского цикла и русских исторических романах 2-й половины XX в. // Вестник Сыктывкарского университета. Серия гуманитарных наук. 2023. № 1-2. С. 125141. https://doi.org/10.34130/2306-8450-2023-l-2-125
Images of the warriors Peresvet and Oslabya in the Kulikovski Cycle and Russian historical novels of the second part of XX century
Ruslana E. Tubylevich
Pitirim Sorokin Syktyvkar State University, Syktyvkar, Russia tuby lev ic h. ruslana. sempai@y andex. m, https ://orc id .org/0009-0008-0984-357X
Abstract. The article researches the problems of reception the images of the Medie\>al historical narrative on the material of Sergey Borodin's, Mikhail Karateev's, Mikhail Rapov s and Vastly Lebedev's historical novels. The Medieval historical narrative are the texts of Kulikovski Cycle («Zadonshchina», «The Legend of the Mamaev massacre» and «The chronicles of the Kulikovo field battle») and «The Legend of the Mamaev army» which was created in the Xl'lll century. The most part of information about Peresi>et and Oslyabya who were warriors and monks contain in the monuments of Kulikovski Cycle. The article aims to the investigation of three versions of the reception these images and the plot which is related with them. Every version demonstrates the author's mastery and the age.
Keywords: ancient Russian historical narrative, historical novel, reception, Peres\>et and Oslyabya
For citation: Tubylevich R. E. Images of the warriors Peresvet and Oslyabya in the Kulikovski cycle and Russian historical novels of the second part of XX century. Vestnik Syktyvkarskogo universiteta. Seriya gumanitarnykh nauk = Bulletin of Syktyvkar University. Humanities Series. 2023, 1-2: 125-141. (In Russ.) https://doi.org/10.34130/2306-8450-2023-l-2-125
Куликовская битва, произошедшая 8 сентября 1380 г. и завершившаяся победой русского войска над объединенными силами татаро-монголов, стала одним из значимых этапов во взаимоотношениях средневековой Руси и Золотой Орды, который способствовал освобождению Руси от татаро-монгольского ига.
Сведения об этом событии нашли краткое отражение в ряде зарубежных источников: хрониках Тевтонского ордена и Ганзейского союза, в которых сделано только краткое упоминание о битве; хрониках монаха-францисканца Детмара Любекского (доведена до 1400 г.), Иоганна Позильге (до 1419 г.) и немецкой хронике Альберта Кранца (XV в.), с более подробным описанием. В нем, в частности, упоминается о количестве воинов с обеих сторон и об ограблении возвращающегося с похода русского войска литовцами; название места битвы указано с ошибкой. Тем не менее, рассказа с развернутым сюжетом об этапах и героях битвы эти тексты не содержат [Амелькин, Селезнев, 2011, с. 60-63].
Основные источники о Куликовской битве - отечественные - представлены Куликовским циклом, в который входят Краткая и Пространная летописные повести, «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище». К нему примыкают «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского» и «Житие Сергия Радонежского». Перечисленные тексты различаются и по дате написания, и по жанру, и по деталям повествования о центральном событии. На примере памятников Куликовского цикла можно увидеть, как историческое событие от произведения к произведению обрастает новыми, легендарными подробностями. А. О. Амелькин и Ю. В. Селезнев связывают это с изменением отношения к битве и пониманием ее «особого значения» [Амелькин, Селезнев, 2011, с. 58].
Как отмечал А. Н. Робинсон, «ни одно из военных событий Древней Руси не получило такого широкого, полного и разностороннего освещения в древнерусской литературе, как Куликовская битва... <...>. Образы героев битвы восхищали средневековых читателей, они вызывали и вызывают живейший интерес вплоть до современности» [Робинсон, 1980, с. 10].
В биографии ряда участников Куликовской битвы это событие становится центральным, если не единственным, из известных фактов биографии. Это касается и героев нашей статьи - воинов-чернецов Александра Пересвета и Андрея Осляби. История о том, как, благословляя русское войско перед военным походом, игумен Свято-Троицкой Сергиевой лавры Сергий Радонежский отправил в войско московского князя двух иноков - Пересвета и Ослябю, так же, как и поединок Пересвета с монгольским темником Челубеем
(Темир-мурзой), вероятно, известны многим по школьной программе, художественной литературе и научным трудам, произведениям живописи и др. Источником этого сюжета выступает самый красочный и богатый на детали, но отнюдь не самый достоверный памятник Куликовского цикла - «Сказание о Мамаевом побоище» (далее - СМП), написанный, вероятно, не позже первой половины XVI в.1. т. е. больше чем через век после самой битвы.
Оба названных эпизода сюжета об участии в Куликовской битве Пересвета и Осляби последовательно развиты в четырех самых ранних редакциях СМП -Основной, Летописной, Киприановской и Распространенной.
В эпизоде благословения Дмитрия Донского и его войска Сергием Радонежским решение игумена Троице-Сергиева монастыря отпустить с князем двух чернецов вызвано личной просьбой самого Дмитрия: «Дай ми, отче, два въина от своего плъку — Пересвета Александра и брата его Андр%а Ослябю, тъ ты и самъ с нами пособьствуеши» [СМП.О , 1982. с 31] Выполняя просьбу князя. Сергий «И дасть имъ в тленных м-Ьсто оружие нетленное — кресть Христовъ нашытъ на скымах. и повелЪ им вместо в шоломовъ золоченых възлагати на себя» [СМП.О., 1982, с. 31]. В этом же «обмундировании» Александр Пересвет бьется в поединке с татарским воином, который ранее искал самого сильного противника в русском войске: «Уже бо близ себе сходящеся силныа плъкы, вы-Ъде злый печенЪгь из великого плъку татарьскаго, пред всЪми мужеством являася, подобенъ бо бысть древнему Голиаду: пяти саженъ высота его, а трех саженъ ширина его. Вид'Ьвъ же его Александръ Пересв^тъ, старецъ, иже &Ь в плъку Владимера Всеволодовича и. двигънувся ис плъку, и рече: «Сей человекъ ищеть подобна се&Ь, азъ хощу с нимъ вид'Ьтися!» БЪ же на главЪ его шелом архангельскаго образа, въоруженъ скимою повелением игумена Сергиа < > И ударишася крепко копии, едва м%сто не проломися под ними, и спадше оба с коней на землю и скончашеся» [СМП.О.. 1982, с. 43].
В Киприановской редакции приводится описание внешнего облика Пересвета, в котором подчеркнута его необыкновенная физическая сила и военные навыки: «Бе же сей Пересвет, еда в мире бе, славный богатырь бяше, велию силу и крепость имея, величеством же и широтою всех превзыде, и смыслен зело к воиньственому делу и наряду» [СМП К . 1982, с 64]
1 Вопрос датировки СМП и сегодня остается дискуссионным. Л. В. Соколова приводит следующий «разброс» датировок памятника: «...от конца XIV в. до 30-40-х гг. XVI в. И. Б. Греков датировал «Сказание» 90-ми гг. XIV в., Л. А. Дмитриев и согласившийся с ним Р. Г. Скрынников - первой третью XV в., М. А. Салмина в статье 1974 г. датировала «Сказание» периодом с 40-х гг. XV в. до конца XV в., Ю. К. Бегунов относил время создания «Сказания» на период между серединой и концом XV в., В. А. Кучкин в статье 1980 г. высказал мнение, что «Сказание» не могло быть написано ранее второй половины XV в. и датировал его 80-ми гг. XV в. А. Е. Петров датирует «Сказание» рубежом ХУ-Х\1 вв.» [Соколова, 2020, с. 644]. Сама Л. В. Соколова считает, что СМП было написано между 1445 и 1475 гг. [Там же, с. 676].
В некоторых более поздних реакциях (первой половины XVII в.) -Летописца князя И. Ф. Хворостинина и Синопсиса - возвратившись с похода, Дмитрий Донской посещает Троице-Сергиев монастырь и сообщает Сергию Радонежскому о судьбе посланных им воинов, особо выделяя Александра Пересвета, подвиг которого существенно помог русскому войску: «было бы многим христианом от того побежденнаго им татарина горькую пити чашу» [СМП.С., 1998, с. 336]. Редакция Летописца князя И. Ф. Хворостинина сообщает также об «отправке с поля битвы тел Пересвета и Осляби в Троицкий монастырь <...>. Там Пересвет и Ослябя были погребены "честно" 23 сентября...» (исследователь упоминает о том, что, согласно преданию, они похоронены в Симоновом монастыре) [Соколова, 2016, с. 81].
Такой целостный сюжет о Пересвете и Ослябе отсутствует в более ранних памятниках Куликовского цикла - «Задонщине» и Краткой и Пространной летописных повестях о Куликовской битве. В летописных повестях упоминается имя Александра Пересвета в списке погибших (без обозначения его статуса как монаха), в летописной повести в Софийской I летописи старшего извода есть уточнение о том, что он «бывъ преже бояринъ добрянскыи [брянский]» [Рассказ, 1998, с. 39]. Похожее уточнение есть и в Новгородской IV летописи. В «Задонщине» летописец создает небольшой эпизод, в котором действуют оба воина, но больше внимания уделяется опять же Александру, облаченному еще не в схиму, а в более привычный для воина доспех: «Пересвета чернеца, бряньского боярина, на суженое м'Ьсто привели. И рече Пересв'Ът чернец великому князю Дмитрею Ивановичи): «Лутчи бы нам потятым быть, нежели полоненым быти от поганых татаръ!» Тако бо Пересв'Ът поскакивает на своем борзом конЪ, а злаченым досп^хом посвечивает1» [Задонщина, 1982, с. 10-11]. Его статусы - мирской и духовный - также уже обозначены.
В «Задонщине» впервые появляется и Ослябя и с ним связан уже редкий (по мнению А. С. Демина2) для древнерусской литературы XIII-XVI вв. эпизод пророчества: «И молвяше Ослябя чернец своему брату Пересв'Ъту старцу: «Брате Пересвете, вижу на тс.тЬ твоем раны великия, уже, брате, л^тЬти главе твоей на траву ковыль, а чаду моему Иякову .тЬжати на зел^нЪ ковы.тЬ траве на по.тЬ Куликове на речьке Непрядве за в^ру крестьяньскую, и за землю за Рускую, и за обиду великого князя Дмитрея Ивановича"» [Задонщина, 1982, с. 11].
В этом эпизоде видится особенность средневекового мировоззрения, основанного на провиденциализме, т. е. изначальной предопределенности грядущих событий Божьей волей. Выбор «глашатая» этой воли неслучаен. Как
1 Периодическое упоминание сверкающих предметов вооружения, с одной стороны, встраивается в характерную для воинских повестей формулу блеска оружия (которая проявляется и в «Слове о полку Игореве»), а с другой - как отмечает А. С. Демин, отражает «хозяйственную настроенность» автора, которая проявляется в то числе и в акценте на «парадном снаряжении полков»[Демин, 2015, с. 229].
2 См. подробнее главу «Предсказания в древнерусской литературе Х1-ХУП в.» в монографии: [Демин, 2015, с. 103-127.].
пишет В. Д. Черный, «право предвидеть результат предстоящего давалось не каждому: чаще всего провидцами выступали люди, испытавшие в полной мере «тяготы добродетельной богоугодной жизни» [Черный, 2008, с. 83].
Мотивы поступков героев связаны с духовным и «материальным» запросами. Созданная под влиянием поэтического «Слова о полку Игореве», «Задонщина» во многом переняла от него «эпический» пафос. Это проявляется, в частности, в поведении героев, которое «получает ясно выраженный эпический характер. <...> Герои прежде всего заботятся о своей «славе» и «чести» [Робинсон, 1980, с. 19]. Это выражено и во фразе «И в то время стару надобно помолод'Ъти, а удалым людям плечь своих попытать» [Задонщина, 1982, с. 11]. Вместе с тем, «борьба идет теперь за веру христианскую и поэтому создается генеалогическая опора на авторитет древнего предка князей - крестителя Руси великого князя Киевского Владимира» [Робинсон, 1980, с. 20].
Только намеченные в «Задонщине» образы получают дальнейшее развитие в СМП и включаются в два эпизода (благословение и поединок), читающиеся в большей части редакций СМП и, по мнению многих исследователей, являющиеся одними из самых недостоверных.
Подробно историография этого вопроса изложена в статье Л. В. Соколовой «Как складывалось литературное предание о благословении Сергием Радонежским Дмитрия Донского на Куликовскую битву». В качестве одного из источников эпизода с благословением автор указывает Пахомиевскую редакцию «Жития Сергия Радонежского» [Соколова, 2016, с. 75-76], в то время как эпизод поединка, вероятно, мог быть создан «по аналогии с библейским преданием о поединке Давида с Голиафом..., а также с учетом рассказов русских летописей о поединке юноши-кожемяки с печенегом в 992 г. и поединке Мстислава с Редедей в 1022г.» [Соколова, 2016, с. 82]. А.Е.Петров называет и другой возможный источник - сербская «Александрия», где есть похожий эпизод поединка Александра Македонского с индийским царем (раджой) Пором [Петров, 2005а, с. 57], но он более осмыслен, так как «замещает собой сражение» [Петров, 2005а, с. 58].
Н. В. Трофимова видит реализацию в этом эпизоде (по ее мнению, взятом летописцем из преданий) фольклорного мотива, который включает в себя несколько дополнительных мотивов: «поисков богатыря со стороны русских войск; необычной силы младшего в семье сына; хвастовства врага, которое оборачивается поражением...» [Трофимова, 2017, с. 41]. В связи с этим она говорит о необходимом присутствии «фольклорного» типа персонажа - «героя одного подвига» или его врага, внешний облик и действия которых могли быть гиперболизированы, что наблюдается, в частности, в Киприановской редакции СМП [Трофимова, 2017, с. 41].
Л. А. Дмитриев также отмечает увеличение числа «подробностей эпического характера» в разных редакциях СМП [Дмитриев, 1959, с. 445], что прежде всего заметно в эпизоде поединка Пересвета и Челубея, в портрете татарского воина. Если в его описании в одной из самых ранних — Основной редакции - его
физические параметры описаны конкретно (и очень преувеличенно) - «пяти сажен в высоту и трех сажен в ширину», то в некоторых списках XVII в. он и вовсе уподобляется былинному Идолищу [Дмитриев, 1959, с. 445].
Дальнейшая «фольклоризация» эпизода и образов поединщиков происходит в созданных с опорой на СМП: фольклорной «Сказке про Мамая Безбожного» и «Сказании о Мамаевом воинстве» (далее - СМВ) - «оригинальной письменной переделке», обнаруженной профессором СГУ им. Питирима Сорокина М.В.Мелиховым в рукописном сборнике конца XVIII в. в Гагаринском собрании НБ СГУ им. Питирима Сорокина [Мелихов, 2018, с. 207]. Опираясь на сходный эпизод в «Сказке...», автор СМВ создает следующий портрет противника русского «богатыря»: «Голова у него что пивной котел 40 ведер, промеж плечами у него косая сажень добраго мужа, а промеж глазами петь четвертей добраго мужа, а подобен тот татарин древленому Голияту» [Мелихов, 1989, с. 399].
Образы Пересвета и Осляби, при общем соблюдении «сюжетной канвы», связанной с ними, также решены оригинально [Мелихов, 2018, с. 231-232]. Эпизод, в котором Сергий Радонежский отправляет воинов с московским князем, включает в себя бытовой момент, совершенно необходимый и понятный для автора текста - выходца из народной среды. Пересвет и Ослябя чистят и подновляют оружие и доспехи для битвы: «И Сергий-игумен дал ему силы на помощь государю старцев Ослепя и Пересвета. Понесли шесты, и доспехи, и палицы железныя, и шеломы злаченыя, и сами оне почали ржавчину обдирать» [Мелихов, 1989, с. 396]. В контрасте с «оружием нетленным» в СМП и с «золоченым доспехом» Пересвета в «Задонщине» это оружие, которое приводится в порядок опытной рукой, диссонирует с иноческим положением героев. И этот диссонанс ярко выражен в горьком безадресном упреке, который придает эпизоду особую лиричность и жизненную «достоверность»: «Ах ты, железо, акаянное железо, не могли мы от тебя, железо, утти в темную келию и под черную схиму!» [Мелихов, 1989, с. 396]. Здесь впервые, в отличие от памятников Куликовского цикла, затронута тема добровольного «ухода от мира» в монастырь двух бывших бояр и воинов и того, что могло побудить их к этому: «не могли мы от тебя, железо, утти...» [Мелихов, 1989, с. 396]. Герои, как и Ослябя в «Задонщине», пророчествуют о своей грядущей неотвратимой гибели: «Бог нам судил головы положить промеж тихим Доном и рекою Несправицею на поле Куликове» [Мелихов, 1989, с. 396].
Эпизод поединка также имеет свои отличия. Во-первых, с татарским «Голиафом» биться идет не Пересвет, а Ослябя: «И тот старец Ослепя ис Сергиева монастыря дратца пояхал против татарина» [Мелихов, 1989, с. 400]. Во-вторых, как пишет М. В. Мелихов, эпизод поединка «соответствует "этикету" былин»: «последовательность этапов иная, но совпадают все компоненты единоборства: богатыри сражаются всеми видами холодного оружия - копьями, палицами, саблями (мечами), а когда это оружие ломается, сходятся врукопашную» [Мелихов, 2018, с. 213]. Меняется и истолкование исхода
поединка, в варианте СМП, по-видимому не удовлетворивший автора [Мелихов, 2018, с. 231-232].
Таким образом, условно мы можем выделить три «версии» развития образов воинов-чернецов Пересвета и Осляби. Первая, намеченная в «Задонщине», решена еще в духе эпической традиции «Слова о полку Игореве»: герои прежде всего воины, для которых битва - естественный способ показать свою удаль и воинскую сноровку, «заработать» себе честь и славу, послужить своему господину - великому князю. Вместе с тем, они и защитники христианской веры.
Духовный статус Пересвета и Осляби как «помощников» и «представителей» одного из главных защитников христианской веры - Сергия Радонежского - становится главнейшим во второй версии их образов, реализованной в СМП. Как пишет М. В. Мелихов, «они являются материальными «носителями» благословения одного из самых популярных и авторитетных духовных лиц средневековой Руси» [Мелихов, 2018, с. 231], а их нетленное оружие становится «своеобразным залогом покровительства высших сил и гарантией конечной победы в сражении» [Мелихов, 2018, с. 231].
Третья версия развития образов, реализованная в СМВ, становится более «живой» и «сочувственной». Богатырские черты, и ранее в некоторых редакциях СМП уже начавшие активно проступать в образе русского воина в эпизоде поединка с Челубеем, были усилены составителем СМВ, и даже сам эпизод боя, как отметили исследователи, решен с учетом «этикета» былин. Вместе с тем, одной «репликой» героев составитель намечает важный духовный вопрос о мотивах спасения от мира в монашеской келье, чем, возможно, невольно, освещает одну из граней в духовном мире персонажей, ранее не имевшую значения.
Эпизоды из «биографии» Пересвета и Осляби в версии СМП по-разному интерпретировались в научных работах XIX—XXI вв. А. В. Петров, характеризуя взгляды на различные вопросы, связанные с Куликовской битвой, бытовавшие с первых веков ее изучения, выделяет несколько версий основных событий битвы. Приверженцами первой, традиционной, версии «принимались эпизоды о благословении Сергия Радонежского, о сражении Пересвета с Челубеем» [Петров, 20056, с. 67]. Не могли отрицаться они и разделявшими «православно-патриотическую» версию. После 1980 г. историк пишет о развитии современного взгляда на Куликовскую битву, вызванного в том числе сомнениями в правильности интерпретации исторических источников. Однако, несмотря на наличие разных научных подходов, А. В. Петров вынужден констатировать: «Само событие в связи со своей значимостью, как правило, занимает четко отведенное ей место в историософской картине мира человека или группы, причем в системе аксиоматичных посылов» [Петров, 20056, с. 73].
Говоря об особенностях интерпретации эпизода благословения Сергием Радонежским русского войска, Л. В. Соколова в своей работе приводит выводы историка О. А. Плотниковой: «О. А. Плотникова в юбилейной статье 2014 г. резюмирует, что за десятилетия споров наука так и не пришла к однозначному выводу о «подлинности» или «мнимости» факта благословения. При этом
«легенда о благословении - независимо от степени историчности самого факта -стала естественной частью повествования об этой победе» [Соколова, 2016, с. 70].
В книге о военно-служивой знати (2015 г.) А. В. Кузьмин, опираясь на труды предшественников и собственные, сомнительными назвал такие сведения из памятников Куликовского цикла, как «богатырство» Пересвета (вероятно, воевода), монашеский сан Осляби и Пересвета на момент битвы, их служба духовному лицу [Кузьмин, 2015, с. 52-82]. Дискуссионным и на сегодня остается вопрос, связанный с именем Осляби. В научных трудах в разное время высказывалась точка зрения, согласно которой «Андрей - мирское, а Родион -монашеское имя» [Кузьмин, 2015, с. 56] (сам А. В. Кузьмин считает монашеским именем Осляби имя Андрей, а Родион - имя родственника с той же фамилией).
Таким образом, два ключевых эпизода версии биографии Пересвета и Осляби, выведенные в СМП и дополненные деталями из других памятников Куликовского цикла, в научной традиции и массовом сознании остаются обычными звеньями в повествовании о Куликовской битве и в начале XXI в.
Обратимся теперь к жанру исторического романа второй половины XX в., который мог выступать как художественная альтернатива учебнику истории. В этот период активно создавались исторические романы, посвященные эпохе правления Дмитрия Донского. В качестве материала исследования мы взяли романы С.П.Бородина «Дмитрий Донской» (1941), М. А. Рапова «Зори над Русью. Повесть лет, приведших Русь на Куликово поле» (1954-1958), М. Д. Каратеева «Богатыри проснулись» (1963) и В. А. Лебедева «Искупление» (1980). Являясь откликом на актуальные проблемы и на размышления самого автора об исторической эпохе и современных ему событиях, созданные с опорой на документы и труды историков, они предлагают самые разные варианты осмысления биографии Пересвета и Осляби. Сразу оговорим, что, безусловно, образы и сюжет, связанный с ними, подвергаются творческой переработке каждым автором и изначальная «версия» сюжета, воспринятая, например, из СМП, ни в одном романе в неизменном виде не встречается. Тем не менее попробуем выстроить «градацию» образов в зависимости от того, насколько сильно автор изменил «версию», представленную в памятниках Куликовского цикла. Все многообразие романов и авторских интерпретаций не позволяет рассмотреть каждый вариант, поэтому мы остановились на четырех романах и выделили три варианта развития образов. В большинстве рассмотренных нами романов образы Пересвета и Осляби остаются «на втором плане» и их «биография» за счет добавления вымышленных эпизодов почти не расширяется.
Самым близким к версии СМП по развитию эпизодов и их атмосфере становится вариант, реализованный в романе М. Д. Каратеева «Богатыри проснулись» из цикла «Русь и Орда» (1958-1967). Самостоятельно изучавший историю, М. Д. Каратеев в своем цикле романов стремился достичь преобладания истории и исторического документа над художественным вымыслом. Его бережное обращение с первоисточником ощущается и на уровне реализации образов Пересвета и Осляби. Эпизод благословения Сергием
Радонежским русского войска решен с сохранением роли обоих витязей как «материальных носителей» его благословения: «И еще прошу, отче Сергий, дай мне на поход кого-либо из братии твоей. В том будет великая помощь войску моему, ибо укрепится оно духом, видя с собою на ратном поле посланца и молитвенника твоего!» [Каратеев, 2011, с. 598-599]. Основная их роль -защитников веры - остается также актуальной: «благословлю их и мечом постоять за Христову веру» [Каратеев, 2011, с. 599], как и сама «гарантия» Сергием божественной помощи («Иди же, сыне, Бог приведет тебя к победе!..») [Там же]. В эпизоде подчеркивается и самостоятельность обоих витязей в выборе своего нового оружия - креста, а не меча.
Эпизод поединка Пересвета и Темир-бея содержит в себе несколько тенденций. Во-первых, автор постарался передать воспринятый из СМП взгляд на мир в духе провиденциализма. В поединке решают поучаствовать два персонажа - богатырь Григорий Капустин (тоже упомянутый в СМП) и Пересвет, между которыми приходится выбирать Дмитрию Донскому. Несмотря на преимущество Григория - он и моложе и «шире в плечах» -в поединок князь отправляет Пересвета, мотивируя это тем, что «инока Бог ведет, - не зря же благословил его в войско провидец Сергий...» [Каратеев, 2011, с. 622].
Во-вторых, Каратеев преобразует этот эпизод, вводя вымышленный диалог между Пересветом и его противником, в котором, по законам русских былин, иноземный враг хвалится своей силой и победой над русским богатырем раньше времени. Тем самым автор усиливает те тенденции, которые возникали в ряде поздних редакций СМП и текстов, созданных на его основе:
«- Ты зачэм, стары борода? - удивился Темир-бей, увидев его. - Я баатур на бытву звал, а поп мне нэ надо!
- Я с тобой буду биться, - сказал Пересвет.
- Со мной быться ты, поп?! Значыт, рускы баатур нэт? Ыли рускы баатур за поп прятался?
- Хлипок ты, татарин, с русскими багатырями биться. Сперва спробуй русского попа одолеть. Становись в поле!» !» [Каратеев, 2011, с. 622].
В-третьих, автор изменяет финал поединка Пересвета и Темир-бея, который, вероятно, не был бы понятен современному читателю, если бы остался в первоначальном варианте, делая победу русского воина более очевидной и еще раз подчеркивая то, что русское войско заручилось божественной поддержкой: «Оба витязя пали с коней на землю, - Темир-бей сразу, Пересвет минутою позже. Уже лежа на земле, он приподнялся на локте, осенил русское войско крестным знамением1 и испустил дух...» [Каратеев, 2011, с. 623].
1 Эпизод, в котором Пересвет перед смертью успевает перекрестить русское войско перед битвой, есть в СМП в Лицевом своде Ивана Грозного. Как пишет А. А. Амосов, поединок Пересвета и Челубея иллюстрирован в трех миниатюрах, одна из которых изображает, « призыв князя Дмитрия к войску «пити чаши» (вступить в сражение), Пересвет,
Судьба товарища Пересвета - Осляби - показана в русле гипотезы о том, что он, как и его собрат по оружию, погиб в Куликовской битве. Автор изображает его смерть в эпизоде сражения за княжеское знамя, в ходе которого и погиб Ослябя: «- Эвот тебе за брата Александра, поганый! - прохрипел он, опуская палицу на голову первого татарина. - Молись за меня, отче Сергий! -и размозжил голову второму. Но тут сабля третьего сразила его самого. Обливаясь кровью, он выронил палицу и грузно повалился на Бренка...» [Каратеев, 2011, с. 625].
Другой вариант развития образов Пересвета и Осляби представлен в романах С.П.Бородина «Дмитрий Донской» и М. А. Рапова «Зори над Русью...». С одной стороны, авторы очень точно следуют событийной канве первоисточника (Бородин был историком, Рапов тщательно изучал научные труды и исторические документы, работая над романом). С другой стороны, сохраняя патриотический пафос произведения, писатели не имели возможности ввести и провиденциальные мотивы первоисточника (романы создавались в СССР, в период, когда это не приветствовалось, а М. Д. Каратеев писал роман в эмиграции).
Вопрос о первом появлении Пересвета и Осляби каждый из писателей решает по-своему. Бородин опирается на гипотезу, согласно которой они примкнули к русскому войску уже в походе, когда привезли от Сергия грамоту-благословение и просфору: «Ослябя вручил грамоту от Сергия. Дмитрий быстро раскрутил ее. Еще не успев прочесть первых строк, увидел последние: "Чтобы шел еси, господине, на битву с нечестивыми...". Пересвет подал Дмитрию троицкую просфору, Дмитрий поцеловал засохший хлебец и положил его на столе под свечами.
- Отец Сергий благословляет нас идти! - сказал Дмитрий...» [Бородин, 1979, с. 337].
М. А. Рапов следует логике сюжета СМП: обоих воинов отправляет в войско Дмитрия Сергий Радонежский во время посещения князем Троице-Сергиевой лавры. Оба «богатыря» готовы отправиться в поход после принятия схимы, и это решение вызывает живую и непосредственную реакцию Дмитрия Донского -жалость и неприятие: «Схиму? — Дмитрий содрогнулся. — Нельзя так, отец Сергий, нельзя таких богатырей в гроб положить и отпеть, как покойников.
находящийся в нижней части листа, приподнимается на локте левой руки, а правая его рука с именословным сложением перстов производит благословляющий русское войско жест» [Амосов, 1979, с. 56]. Как предполагает исследователь, при создании этой миниатюры художник опирался не на текст (в котором нет этой подробности), а на этикетное представление, согласно которому «благословление героя, первым павшего в этой битве, героя, сражавшегося без брони, только лишь под защитой схимы («ангельского образа»), имеет особое значение и как бы символизирует будущую победу» [Там же]. Искренне благодарю канд. ист. наук Б. Н. Морозова, обратившего мое внимание на это исследование А. А. Амосова в связи с эпизодом благословления русского войска Пересветом.
Нельзя совсем отречь их от жизни, ведь не старцы они, не при смерти, им жить да жить...» [Рапов, 1978, с. 714].
Отчасти это даже напоминает народный взгляд на войну, который был выражен в том же эпизоде в СМВ. При этом необходимость участвовать в войне именно в схиме, а не доспехе, подчеркивается самим Сергием, но его посланники выступают не как «носители» его благословения, а скорее, как живой пример мужества и самоотверженности, что полностью соответствует патриотическому духу всего романа: «Нужен пример! Не только ты, господине, но и последний отрок в полках твоих знает: великой крови течь суждено, и нужно, чтоб сердца людские от ужаса не содрогнулись, чтоб каждый готов был принять в сердце удар железа ордынского» [Рапов, 1978, с. 714].
Эпизод с поединком Пересвета и татарского «богатыря» оба автора решают сходным образом (вероятно, роман С. Бородина был одним из художественных источников, с которым ознакомился М. Рапов). Оба передают этот эпизод достаточно сжато и немного «проясняют» исход поединка, в их версии показывающий несомненное превосходство русского воина. В романе Бородина, во-первых, делается акцент на обмундировании Пересвета, которое вместе с благословением Сергия становится его главным оружием: «Отец наш игумен Сергий благословил мя в сию битву нетленным оружием — крестом и схимой. Дозволь, господине, испытать ту силу над нехристем...» [Бородин, 1979, с. 349]. Во-вторых, подчеркиваются исполинские размеры противника, которого придется одолеть Пересвету: «Так велик был его рост, что, стоило ему вытянуть ноги, и конь мог проскочить между его ног. Стоило размахнуть ему руки, и левой рукой он коснулся бы русских щитов, а правой — татарских...» [Бородин, 1979, с. 349]. В-третьих, поверженный Челубей валится с коня, в то время как его противник и мертвый остается в седле: «Челубеев жеребец поскакал прочь, волоча застрявшего в стремени мертвого всадника. Пересвет удержался в седле. Его конь заржал, обернувшись к своим, и примчал всадника: обняв конскую шею, мертвый инок вернулся к своему полку...» [Бородин, 1979,, с. 350].
В романе М. А. Рапова этот эпизод представлен сжато. Пересвет произносит фразу из «Слова о полку Игореве», которая в видоизмененном виде вошла и в «Задонщину»: «Лучше потятым быть, чем полоненным быть....» [Рапов, 1978, 734]. Исход поединка напоминает его разрешение в романе Бородина, но превосходство русского воина выражено еще яснее: «Упав на шею коня, Пересвет мчался к русскому строю. Кровь из пробитой груди заливала белую гриву коня. В последний миг, когда иссякали силы, Пересвет поднял голову. В глазах мелькнули светлые доспехи, червленые щиты.
- Свои!
Мертвый богатырь упал на руки русских воинов...» [Рапов, 1978, 734].
О судьбе Осляби в романе Бородина отдельно не оговаривается, в то время как Рапов следует гипотезе, которую поддерживал и Каратеев: воин погиб в битве, защищая княжеский стяг.
Третья и самая расширенная версия развития характера персонажей представлена в романе В. А. Лебедева «Искупление» (1980). Созданный через 600 лет после Куликовской битвы, этот роман погружает читателя в прошлое для того, чтобы отыскать причины современных проблем. Как отмечает О. В. Богданова, «мотив духовной и национальной разрозненности русского народа», нашедший свое отражение в исторической прозе Лебедева, «нашел свое завершение в романе "Искупление"» [Богданова, 2005, с. 405]. Термин, вынесенный в заглавие, исследователь понимает в нескольких планах: «Искупление прочитывается в романе и как избавление от татаро-монгольского ига, и как искупление грехов «вероотступничества, братопредания, небрежения земли своей» [Богданова, 2005, с. 405]. Под влиянием этого лейтмотива развит и образ Пересвета, который становится одним из главных «искупителей» накопившихся грехов. Прежде всего его гнетут грехи его рода, о котором он говорит так: «Из роду Пересветов. Истаял наш род от набегов и ратного дела...» [Лебедев, 1991, с. 117]. Поэтому следовать примеру его предков и продолжать ратную службу Пересвет не может: «душа моя отныне не приемлет мирскую суету», «навидились крови очи мои», «я немощен духом» [Лебедев, 1991, с. 117]. Обитель Сергия Радонежского становится для него убежищем и надеждой на достижение определенной цели его поисков, избавлением от переживаний и сомнений. Князь Дмитрий, встретивший Пересвета в начале его поисков, про себя высказывает ту же мысль, которая была затронута еще в СМВ: «живут, устранясь от мира, а устранились ли?» [Лебедев, 1991, с. 117].
Сюжетная линия Пересвета в романе расширена за счет введения эпизодов его жизни в Чудовом монастыре. Они отражают и сомнения, и искушения, возникающие на пути инока. Не случайно его путь начинается с «безверия», как он сам говорит, и в дороге он присоединяется к Карпу - последователю стригольничества, который пытается обратить Пересвета в свою веру, и только вмешательство хозяина сторожки, где они остановились на ночь, и его совет идти в Чудову обитель направляет героя по пути веры. Особую роль в духовном воспитании героя играет Сергий Радонежский, чей образ и чью силу веры, а также рациональное понимание правильности избранного пути автор постарался воссоздать. Эпизод диспута Сергия с Евсеем, учеником Карпа, по вопросам веры, в котором Радонежский святитель легко одерживает верх, а после этого еще и объясняет кажущиеся Пересвету неразрешимыми противоречия о «беспросветной» греховности людей особенно важен для духовного самоопределения героя: «Помысли, сыне, наедине: чем живы мы ныне в розни княжеской? Не вера ли единит нас? Не она ли в час нужный подымет Русь, а час тот близится...» [Лебедев, 1991, с. 208-209].
Брат Пересвета по монашескому общежитию - Ослябя - так же, как и он, погружен в духовные поиски. Несмотря на то, что он уже является монахом обители, Сергий не неволит его и дает ему возможность найти лучшую долю для себя: «ушел из монастыря его духовный брат, Ослябя. Отпросился у игумена и ушел в полунощные страны. Наслушался прелестных речей от странников, что-
де есть земля, где не заходит летом солнце, и там - рай или та дорога и те врата, кои ведут в райскую землю...» [Лебедев, 1991, с. 200].
Несмотря на разные пути, которые привели их в Чудов монастырь, и Пересвет, и Ослябя в итоге оба становятся «живым благословением» Сергия Радонежского. В этом эпизоде В. Лебедев совместил и версию, известную по памятникам Куликовского цикла, и ту, что выдвигалась историками: оба схимника были «обещаны» Дмитрию в обители, но присоединились к его войску через три дня, после поста и молитв. Эпизод с поединком Пересвета и Темир-бея воссоздан автором с максимальным сходством с версией в СМП, даже исход поединка автор менять не стал:
«Они не сошлись, не встретились, не обменялись ни криком, ни ударами, они сшиблись и оба пали замертво. В глухом стуке был слышен слабый треск копий, мелькнувших на миг, как две изломанные молнии, да ржание коней, тоже павших и бившихся еще в судорогах.
- Сверху! Наш сверху!
- Мантией покрыл нечестивого!..» [Лебедев, 1991, с. 376-377].
Дальнейшая судьба Осляби автором не обозначена.
Таким образом, кратко рассмотрев образы Пересвета и Осляби в указанных исторических романах, мы пришли к следующим выводам. Во-первых, полного соответствия образов персонажей в указанных трех текстах - «Задонщине», СМП и СМВ, безусловно, нигде не возникает, прежде всего в связи с различием двух литературных систем, в которых эти версии образов создаются. Во-вторых, в процессе их создания авторы стараются учитывать и материал первоисточников, и современные им научные разработки, и художественные тексты своих предшественников. В-третьих, среди разнообразия трактовок этих образов в романах 2-ой половины XX в. мы выделили три ключевых подхода авторов к творческой переработке исторического материала. Первый вариант предполагает передачу не только содержания, но и самой атмосферы, созданной в тексте, его «духовного наполнения». Второй вариант характеризуется тем, что сведения из первоисточника воссоздаются в романе точно, но критически осмыслены автором. В обоих вариантах сохраняется относительно небольшая проработка сюжетной линии Пересвета и Осляби, уточняется исход поединка. Третий вариант отличается самой глубокой проработкой образа, сюжетная линия обоих персонажей, особенно инока Пересвета, существенно расширяется и впервые автором поднимается вопрос о том, что могло привести «потомственного воина» и бывшего воеводу в монастырь, а оттуда на Куликово поле.
Список сокращений
СМВ - «Сказание о Мамаевом воинстве»
СМП - «Сказание о Мамаевом побоище»
ТОДРЛ - Труды Отдела древнерусской литературы
Список источников
1. Амелькин, Селезнев, 2011 - Амелькин А. О., Селезнев Ю. В. Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков. М.: Квадрига, 2011. 3 84 с.
2. Амосов, 1979 - Амосов А. А. Сказание о Мамаевом побоище в Лицевом своде Ивана Грозного (Заметки к проблеме прочтения миниатюр Свода) // ТОДРЛ. Л.: Наука, 1979. Т. 34. С. 49-60.
3. Богданова, 2005 - Богданова О. В. Лебедев Василий Алексевич // Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги : биобиблиографический словарь : в 3 т. М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. С. 404-405.
4. Бородин, 1979 - Бородин С. П. Дмитрий Донской. Роман. М.: Воениздат, 1979. 376 с.
5. Демин, 2015 -Демин А. С. Древнерусская литература как литература. О манерах повествования и изображения. М.: Языки славянской культуры, 2015. 488 с.
6. Дмитриев, 1959 -Дмитриев Л. А. К литературной истории «Сказания о Мамаевом побоище» // Повести о Куликовской битве. М.: Изд-во АН СССР, 1959. С. 406-448.
7. Задонщина, 1982 - Задонщина / Подгот. Л. А. Дмитриев // Сказания и повести о Куликовской битве / отв. ред. Д. С. Лихачев. Л.: Наука, 1982. С.7-13.
8. Каратеев, 2011 - Каратеев М. Д. Богатыри проснулись // Каратеев М. Д. Русь и Орда : историческая эпопея. М.: ACT; Астрель, 2011. С.552- 695.
9. Кузьмин, 2015 - Кузьмин А. В. На пути в Москву : очерки генеалогии военно-служивой знати Северо-Восточной Руси в XIII - середине XV в. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2015. Т. II. 453 с.
10. Лебедев, 1991 - Лебедев В. А. Искупление. Исторический роман. Л.: Советский писатель, 1991. 400 с.
11. Мелихов, 1989 - Мелихов М. В. Сказание о Мамаевом воинстве // ТО ДРЛ. Л.: Наука, 1989. Т. 42. С. 398-403.
12. Мелихов, 2018 - Мелихов М. В. «Мечом и глаголом» : героическая традиция в русской литературе XII-XVTI вв. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2018. 320 с.
13. Петров, 2005а - Петров А. Е. «Александрия сербская» и «Сказание о Мамаевом побоище» // Древняя Русь : Вопросы медиевистики. 2005. № 2 (20). С. 54-64.
14. Петров, 20056 - Петров А. Е. Мамаево побоище. Гордость и предубеждения исторической памяти // Родина. 2005. № 9. С. 67-73.
15 .Рапов, 1978 - Рапов М. А. Зори над Русью. Повесть лет, приведших Русь на Куликово поле. Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1978. 758 с.
16. Рассказ, 1998 - Рассказ о Куликовской битве в Софийской I летописи старшего извода // Памятники Куликовского цикла / гл. ред. Б. А. Рыбаков. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 1998. С. 30-41.
17. Робинсон, 1980 - Робинсон А. Н. Эволюция героических образов в Повести о Куликовской битве // Куликовская битва в литературе и искусстве. М.: Наука, 1980. С. 10-38.
18. СМП.К, 1982 - Сказание о Мамаевом побоище. Киприановская редакция / Подгот. О. П. Лихачева // Сказания и повести о Куликовской битве / отв. ред. Д. С. Лихачев. Л.: Наука, 1982. С. 49-72.
19. СМП.О., 1982 - Сказание о Мамаевом побоище. Основная редакция / Подгот.
B. П. Бударагин и JI. А. Дмитриев // Сказания и повести о Куликовской битве / отв. ред. Д. С. Лихачев. Л.: Наука, 1982. С. 25-48.
20. СМП.С., 1998 - Сказание о Мамаевом побоище в реакции Синопсиса // Памятники Куликовского цикла / гл. ред. Б.А.Рыбаков. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 1998. С. 316-337.
21. Соколова, 2020 - Соколова Л. В. К Вопросу о датировке и авторстве «Сказания о Мамаевом побоище» // ТОДРЛ / отв. ред. Н. В. Понырко. СПб.: Наука,2020. Т. 67.
C.643-682.
22. Соколова, 2016 - Соколова Л. В. Как складывалось литературное предание о благословении Сергием Радонежским Дмитрия Донского на Куликовскую битву // IX Чтения по истории и культуре Древней и Новой России: матер, науч. конф. (Ярославль, 25-27 сентября 2014 г.). Ярославль: Канцлер, 2016. С. 62-89.
23. Трофимова, 2017 - Трофимова Н. В. Фольклорные образы и мотивы в древнерусском воинском повествовании // Литература Древней Руси и Нового времени. М.: МПГУ, 2017. С. 38-47.
24. Черный, 2008 - Черный В. Д. Куликовская битва. Запечатленная память. М.: Университетская книга, 2008. 336 с.
References
1. Amelkin, Seleznev, 2011 - Amelkin A. O., Seleznev Yu. V. Kulikovskaya bit\>a v svideteJ'stvah sovremennikov i pamyati potomkov (The Kulikovo Battle in the testimonies of contemporaries and the memory of descendants]. Moscow: Quadriga, 2011. 384 p. (In Russ.)
2. Amosov, ¡979 - Amosov A. A. The Legend of the Mamaev massacre in the Illustrated Chronicle of Ivan the Terrible (short commentaries to problem of interpretation of the miniatures of the Chronickle ). TODRL. L.: Nauka, 1979. Vol. 34, pp. 49-60. (In Russ.)
3. Bogdanova, 2005 - Bogdanova О. V. Lebedev Vasily Alekseevich Russkaya literatura HH veka. Prozaiki, poety, dramaturgi: eiobibliograficheskij slovar': v 3 t [Russian literature of the twentieth century. Prose writers, poets, playwrights : Biobibliographic dictionary ; in 3 volumes]. Moscow: OLMA-PRESS Invest, 2005. Pp. 404-405. (In Russ.)
4. Borodin, 1979 - Borodin S. P. Dmitri] Donskoj . roman [Dmitry Donskoy : novel]. Moscow: Voenizdat, 1979. 376 p. (In Russ.)
5. Demin, 2015 - Demin A. S. Drevnerusskaya literatura kak literatura. O manerah povestvovaniya i izobrazheniya [Ancient Russian literature as literature. About the manners of narration and image]. Moscow; Languages of Slavic culture. 2015. 488 p. (In Russ.)
6. Dmitriev, 1959 -Dmitriev L. A. To the literary history "Tales of the Mamaev massacre". Povesti o Ku/ikovskoj bitve [Stories about the Battle of Kulikovo]. Moscow: Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1959. Pp. 406-448. (In Russ.)
7. Zadonshchina, 1982 - Zadonshchina / prepared by L. A. Dmitriev. Skazaniya i povesti o Kulikovskoj bitve / otv. red. D. S. Lihache\> [Tales and stories about the Battle of Kulikovo / ed. D. S. Likhachev], L : Nauka, 1982. Pp. 7-13. (InRuss.)
8. Karateev, 2011 - Karateev M. D. The Heroes woke up. Karateev M. D. Rus' i Orda . istoricheskaya epopeya [Rus and the Horde: a historical epic]. Moscow: AST; Astrel, 2011. Pp. 552- 695. (In Russ.)
9. Kuzmin, 2015 - Kuzmin A.V. Na puti v Moskvu : ocherki genealogii voenno-sluzhivoj znati Severo-Vostochnoj Rusi v XIII - seredine XV v. [On the way to Moscow: essays on the genealogy of the military-serving nobility of Northeastern Russia in the XIII - mid XV century], Moscow: Handwritten monuments of Ancient Russia, 2015. Vol. II. 453 p. (In Russ.)
10. Lebedev, 1991 - Lebedev V. A. Iskuplenie. Istoricheskij roman [Redemption. Historical novel], L.: Soviet Writer, 1991. 400 p. (InRuss.)
11 .Melikhov, 1989 - Melikhov M. V. The Legend of the Mamaev army. TODRL. L.: Nauka, 1989. Vol. 42, pp. 398-403. (InRuss.)
12. Melikhov, 2018 - Melikhov M. V. «Mechom i glagolom» : geroicheskaya tradiciya v russkoj literature XII XI 'II w. ["By the Sword and the Verb" : the Heroic tradition in Russian Literature of the XII-XVII centuries]. Moscow; St. Petersburg: Center for Humanitarian Initiatives, 2018. 320 p. (In Russ.)
13. Petrov, 2005a - Petrov A. E. "Alexandria of Serbia" and "The Legend of the Mamaev massacre". Drevnyaya Rus' : Voprosy medievistiki [Ancient Rus : Questions of Medieval Studies], 2005. No 2 (20), pp. 54-64. (InRuss.)
14. Petrov, 2005b - Petrov A. E. Mamaevo massacre. Pride and prejudice of historical memory. Rodina [Homeland]. 2005. No 9, pp. 67-73. (InRuss.)
15. Rapov, 1978 - Rapov M. A. Zori nadRus'yu. Povest' let, privedshih Rus' na Kulikovo pole [Dawns over Russia. The story of the years that brought Russia to the Kulikovo field]. Yaroslavl: Verkhne-Volzhsky Book Publishing House, 1978. 758 p. (In Russ.)
16. Narration, 1998 - The story of the Kulikovo Battle in the Sofia I Chronicle of the elder izvoda. Pamyatniki Kulikovskogo cikla / gl. red. B. A. Rybakov [Monuments of the Kulikovo cycle / ch. ed. B. A. Rybakov]. St. Petersburg: Russian-Baltic Information Center BLITZ, 1998. Pp. 30-41. (In Russ.)
17. Robinson, 1980 - Robinson A. N. The evolution of heroic images in the Story of the Battle of Kulikovo. Kulikovskaya bitva v literature i iskusstve [Kulikovskaya Battle in literature and art], Moscow: Nauka, 1980. Pp. 10-38. (In Russ.)
18. SMP.K., 1982 - The legend of the Mamayev massacre. Kyprianovskaya edition / Prepared by O. P. Likhacheva. Skazaniya i povesti o Kulikovskoj bitve /otv. red. D. S. Lihachev [Tales and stories about the Battle of Kulikovo / ed. D. S. Likhachev]. L.: Nauka, 1982. Pp. 49-72. (In Russ.)
19. SMP.O., 1982 - The legend of the Mamayev massacre. Main edition / Prepared by V.P. Budaragin and L.A. Dmitriev. Skazaniya i povesti o Kulikovskoj bite / otv. red. D. S. Lihachev [Tales and stories about the Battle of Kulikovo / ed. by D. S. Likhachev]. L.: Nauka, 1982. Pp. 25-48. (In Russ.)
20. SMP.S., 1998 - The Legend of the Mamaev massacre in the reaction of the Synopsis. Pamyatniki Kulikovskogo cikla / gl. red. B. A. Rybakov [Monuments of the Kulikovo cycle / ched. B. A. Rybakov]. St. Petersburg: Russian-Baltic Information Center BLITZ, 1998. Pp. 316-337. (In Russ.)
21. Sokolova, 2020 - Sokolova L. V. On the question of dating and authorship of the "Tales of the Mamaev Massacre". TODRL / ed. by N. V. Ponyrko. St. Petersburg: Nauka, 2020. Vol. 67, pp. 643-682. (In Russ.)
22. Sokolova, 2016 - Sokolova L. V. How the literary legend about the blessing of Dmitry Donskoy by Sergius of Radonezh on the Kulikovo battle was formed. IX Chteniya po istorii i kul'ture Drevnej i Novoj Rossii : mater, nauch. konf. (Yaroslavl', 25-27 sentyabrya 2014 g.)
[IX Readings on the history' and culture of Ancient and New Russia : mater, scientific, conf. (Yaroslavl, September 25-27, 2014)]. Yaroslavl: Chancellor. 2016. Pp. 62-89. (In Russ.)
23. Trofimova. 2017 - Trofimova N. V. Folklore images and motifs in the Old Russian military narrative. Literatura Drexmej Rust i Novogo vremeni [Literature of Ancient Russia and Modern times]. Moscow: MPSU, 2017. Pp. 38-47. (In Russ.)
24. Cherny, 2008 - Cherny V. D. Kulikovskaya bitva. Zapechatlennaya pamyat' [Kulikovskaya battle. Imprinted memory]. Moscow: University Book, 2008. 336 p. (In Russ.)
Информация об авторе /Information about the author Тубылевнч Руслана Евгеньевна Ruslana E. Tubylevich
младший научный сотрудник, Научно-исследовательская лаборатория «Филологические исследования духовной культуры Севера», Сыктывкарский государственный университет имени Питирима Сорокина
Junior Researcher. Research Laboratory "Philological studies of the spiritual culture of the North", Pitirim Sorokin Syktyvkar State University
167001, Россия, Сыктывкар, Октябрьский пр., 55
55, Oktyabrsky Prosp., Syktyvkar, 167000, Russia
Статья поступила в редакцию / The article was submitted 05,05.2023
Одобрена после рецензирования / Approved after reviewing 10.05.2023
Принята к публикации / Accepted for publication 15,05.2023
Научная статья /Article УДК 82.1
https://doi.org/10.34130/2306-8450-2023-l-2-141
Человек на войне. Леонид Андреев о книге И. Шмелева «Суровые дни» и картине К. Петрова-Водкина «На линии огня»
Лидия Ивановна Шишкина
Северо-западный институт управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, Санкт-Петербург, Россия lidiashislikinafâînia il. ru
Аннотация. В данной статье на материале двух небольших рецензий Леонида Андреева в газете «Русская воля» автор ставит вопросы об андреевской трактовке феномена Первой мировой войны и об изображении е литературе и изобразительном искусстве «коллективного героя» - народа как двигателя исторических событий.
Ключевые слова: Л. Андреев, II. Шмелев, К. Петрое-Водкин, публицистика, газета «Русская воля», Первая мировая война, коллективный герой
