CC BY
42
если кто не слыхал и не видал, то может человек сойти с ума, так что от пушечных выстрелов полу-вершковыи стекла лопались на боевых военных судах на воде. А что это бывает каждый раз при встречах и приездах царской фамилеи: великии тысячи милионов пудов одного пороху съжигают» [3,
с. 423].
«Книга» А.Ф. Бобрецова - документ, свидетельствующий об умении матроса-старообрядца адаптироваться к окружающей его во время службы никонианской среде. Ее нельзя рассматривать как обычный дневник частного человека: автор практически не приводит сведений о своей личной жизни, о свой службе и о жизни сослуживцев-матросов. По прочтении создается впечатление, что А. Бобрецов добровольно взял на себя обязанности своеобразного официального «историографа», который фиксирует в своем журнале информацию не о себе и своих приключениях, а только о морских путешествиях русской императорской фамилии. Исходя из содержания «Книги», непросто составить представление о политических или религиозных воззрениях автора. Не исключено, что А. Бобрецов, будучи человеком скрытным и осторожным, успешно создает впечатление о том, автор записок - искренний и убежденный монархист, идеальный подданный российского императора, который верой и правдой исполняет свой воинский долг. Насколько искренним был монархизм матроса Бобрецова - можно только догадываться: скорее всего, печорские старообрядцы вовсе не стремились на царскую службу (можно вспомнить записки С. А. Носова). Но если от службы уклониться не удавалось, они предпочитали не обострять отношений с властями и служили честно, ничем не выделяясь из окружающей их солдатской (матросской)
массы. В целом же для автора «Книги» характерна особая - «летописная», созерцательная, сориентированная на документ манера вести записи. Он всегда предстает только как наблюдатель, и никогда - как участник. Эти особенности стиля и позиции автора можно объяснить, по всей вероятности, строгим контролем офицеров за личными вещами (а тем более - за записями) матросов и умелой идеологической обработкой нижних чинов русского флота.
Литература
1. Дневник машиниста 2-й статьи крейсера «Варяг» Д.П. Александрова (1901 - 1905 гг.). - ЦКЬ: Шр://^ж^ portal-slovo.ru/history/35625.php7ELEMENT
2. Дневники императора Николая II / общ. ред. и пред. К.Ф. Шацилло, сост., коммент., примеч. В.П. Козлова, Т.Ф. Павлова, З.И. Перегудова. - М., 1991.
3. Мелихов, М.В. Книга для памяти записывания мор-скаго путишествия с 1893 года с 17 мая по 1899 год» мат-роса-старообрядца с Печоры А.Ф. Бобрецова / М.В. Мелихов // Уральский археографический альманах. 2005 год. -Екатеринбург, 2005. - С. 393 - 449.
4. Печорский старообрядческий писатель С.А. Носов. Видения, письма, записки / подгот. текста, вступ. ст. и примеч. М.В. Мелихова. - М., 2005. - С. 119 - 129.
5. Правительственный вестник. - 1899. - № 142, 146, 150, 152.
6. Рукопись находится в Усть-цилемском собрании (№ 186) Древлехранилища имени В.И. Малышева ИРЛИ РАН (Пушкинского Дома). См.: Древнерусские рукописи Пушкинского Дома: обзор фондов / сост. В.И. Малышев. -М.; Л., 1965. - С. 119. (Это небольшая тетрадь карманного формата в картонном переплете, текст написан скорописью чернильной ручкой и карандашом, одним почерком).
УДК 82.09
М.В. Мелихов
БЫЛИНА КАК СТРУКТУРНАЯ ОСНОВА ДЛЯ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ИСТОРИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ В ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XVIII В.
В статье на материале оригинальной переделки «Сказания о Мамаевом побоище» - «Сказания о Мамаеве воинстве» -анализируется своеобразие интерпретации исторических фактов в произведениях народной литературы XVIII вв.
Былина, переводные рыцарские романы, исторические песни, «Сказание о Мамаевом побоище», «Сказание о Мамаевом воинстве».
The author of the article analyses the originality of interpretation of historical events in the works of literature of the XVIII-th century based on the material of original remake of «The legend of Mamay slaughter» into «The legend of Mamay army».
Bylina, translated knight novels, historical songs, The Legend of Mamay slaughter, The Legend of Mamay army.
В коллекции рукописных и старопечатных книг библиотеки Сыктывкарского университета находится рукописный сборник, в состав которого входил текст, представляющий собой оригинальную переработку «Сказания о Мамаевом побоище» (далее -СМП) [9, с. 389 - 403]. Заглавие его сохранилось не полностью; отчетливо читаются два последних слова: «...о Мамаеве воинстве», от первого остались
лишь две буквы - начальная «С» и конечная буква «е», возможно, «Сказание» - «Сказание о Мамаеве воинстве» (далее - СМВ). Над заглавием четко проставлена дата: «1785 года».
Автор СМВ до неузнаваемости изменил главную идею исходного произведения - СМП - идею избранности великого князя Дмитрия Ивановича и Божьей помощи Русскому государству именно за
добродетели великого князя. Несмотря на то, что СМВ содержит ряд общих для всех памятников Куликовского цикла моментов (тема - татарское нашествие; мотивировка нашествия (из-за грехов русских людей); набор действующих лиц, разделенных на два лагеря: это русские во главе с великим князем Дмитрием Ивановичем и татары во главе с ханом Мамаем. Совпадают имена героев - духовных лиц и воинов: «игумена Сергия», иноков Пересвета и Осляби (Ос-ляпи), великого князя Дмитрия Ивановича, Захарии Тютчева (в СМВ - Тютнева), Дмитрия Боброка (в СМВ - Дмитрий Бобрец), князя Владимира Андреевича, Михаила Бренка (в СМВ - Бренского, Брянского) и др.; изменено имя известного героя Куликовской битвы Тупика - в СМП он Василий Тупик, в СМВ - Михаил; говорится о двух сыновьях князя Ольгерда, как и в СМП, но не совпадают их имена -на самом деле они Андрей и Дмитрий, в СМВ -«Юрей да Александр». В самых общих чертах совпадает с произведениями Куликовского цикла и ряд эпизодов, хотя их сюжетное решение в сыктывкарском списке оригинально: это рассказ о благословении великого князя Дмитрия Ивановича Сергием Радонежским; сообщение о факте измены рязанского князя Олега и о желании Олега и великого литовского князя Ольгерда присоединиться к Мамаю; описание бегства татар с Куликова поля; сообщение о помощи русским свыше; рассказ о бегстве Мамая и его смерти в городе «Гафе» (Кафе); рассказ о возвращении русского войска.
Но в СМВ, в отличие от СМП, значительное количество эпизодов перестроено по канонам не древнерусской литературы, а фольклора, и прежде всего
- былин. Рассмотрим эти эпизоды. Былинного происхождения в СМВ формула, передающая состояние героя при получении известия о нашествии врага: от страха и отчаяния князь «терзает у себя черные кудри». Эта формула применяется автором СМВ как к Дмитрию Ивановичу, так и к Мамаю:
СМВ О женитьбе князя Владимира
[Дмитрий Иванович] «падает он на сырую землю, терзает у себя черные кудри» [с. 395]. [Узнавший о бегстве Захарии Тютчева] Мамай пал на сырую землю, терзает у себя черные кудри [9, с. 394] [Король Золотой Орды, дочь которого богатырь Дунай сватает за князя Владимира, от злости и негодования] «рвет на главе кудри черныя» [10, с. 57]
Из былин в СМВ пришла и еще одна формула: о «данях - выходах», с которыми приходит в орду посол Захария Тютчев.
СМВ «Василий Казимирович»
«Государь царь Мамай. Приими, государь, дани-выходы нашего великого Московского государства» [9, с. 393] ... похвастался отъ князя съездити Во ту землю во дальную, Ко царю Батуру ко Батве-сову Свезти ему дани выходы [4, с. 165 - 170]
Того же происхождения и формула СМВ, характеризующая боевой дух героя. Когда великий князь Дмитрий убедился, что русское войско побеждает татар, он «вшел во свое богатырское сердце» [9, с. 402]. В былине «О женитьбе князя Владимира» сходная формула использована при характеристике богатыря Дуная: «разгоралось сердце богатырское» Дуная, когда король Золотой Орды приказал его, свата князя Владимира, посадить «во погребы глубо-кия» [10, с. 57].
Былинного происхождения в СМВ и «портрет» татарского богатыря, вызывавшего на поединок русских воинов, и описание самого поединка русского инока Осляби с его противником - могучим татарином Огаряком. Во всех эпизодах можно проследить общую тенденцию: автор, взяв за основу один или несколько мотивов, ключевых образов, пересказывает их с сохранением главных деталей:
СМВ Былины
Голова у няго что пивной котел 40 ведер, промеж плечами у него косая сажень доб-раго мужа, а промеж глазами петь четвертей добраго мужа, а подобен тот татарин древ-леному Голияту [9, с. 399] Сказание о киевских богатырях [Идол Скоропhевич] Меж очима у него стрhла ладится, меж плечми у него болшая сажень, очи у него, какъ чаши, а голова у него, какъ пивной котел [13, с. 130] История о славном и о храбром богатыре Илье Муромце [Идолище] голова у нево с пив-нои котел, в плечах сажень, промеж бровми пять, промеж ушей калена стрела... [4, с. 117]
Описание поединка между Осляпей и «поганым Огаряком» также соответствует «этикету» былин. Этот поединок в СМВ - единственный. Последовательность этапов сражения иная, но совпадают все традиционные компоненты единоборства: богатыри сражаются всеми видами холодного оружия - копьями, палицами, саблями (мечами), а когда это оружие ломается, то сходятся врукопашную. Совпадений в этих описаниях достаточно много: изменена лишь последовательность использования видов оружия (в былине - вначале палицы, затем копья и в последнюю очередь сабли; в СМВ - сабли, копья, палицы). Завершаются оба эпизода описанием рукопашной схватки. Отметим, что совпадает и сравнение столкнувшихся богатырей со столкновением гор.
Былинного происхождения и формула, воссоздающая атмосферу кровавой битвы: конь богатыря, в соответствии с этой формулой, не может проехать по полю из-за огромного количества тел врагов, и богатырь ездит по полю боя на коне «по черев в крови». В СМВ она стала ключевой в рассказе о последнем этапе сражения. Именно в таком контексте эта формула неоднократно употреблялась в былинах и письменных переделках былин, известных по рукописям XVII в., а также в рыцарских романах. В СМВ данная формула (с незначительными расхождениями) употребляется четыре раза: дважды - в общих описаниях битвы и дважды - в рассказах о поездках
по полю боя великого князя. В былинах она встречается во множестве вариантов, тут практически всегда два главных героя: сам богатырь и его конь-помощник, который также сражается с врагами, топчет их копытами. «Уровень» пролитой во время ожесточенной битвы крови может быть разным: ее или «по колени», или «по черев» коню либо богатырю:
СМВ Былины, гистории
Оне, русские люди, с косами были, а вдвое того конми мнут, не могут рус-кие люди и кони в трупах тотарских проскакивать [9, с. 402]. И в то время русские люди побили собрание тотарское: сколко оне сами биют, а вдвое того конми мнут. И не могут русские кони проскакивать в трупу тотарскому [9, с. 402]. Езъдит князь Димитрий Иванович на коне по чреву в крове [9, с. 402]. Езъдит великий князь Димитрей Иванович на коне по колен в крове и говорит царю. [9, с. 402] «История о двух сильных богатырех - Илье Муромце и о Соловье разбойнике» [Илья] не столько . бьет, сколько ево доброй конь топчет [4, с. 88] «Г история о киевском богатыре Михаиле сыне Даниловиче двенатцати лет» И уже Михаило сын Данило-вичь уже по колени в крови бродит [4, с. 144]; [Илья Муромец] «не мог объехать трупу татар-скаго:. где привражие, тут по колени коню крови; а где при-брег, тут по чрево коню крови» [4, с. 145]. «Про Сухманьшу Замантье-ва» Навалил трупов — коню до стремени, горячей крови — до подчереза. // В трупах конь не может прорыскивать, // Горячей крови пропрыгивать [8, с. 154]. «Повесть о Бове Королевиче» (Бова Королевич) «не столько билъ, колько конемъ топтал»; «3 дни и 3 нощи в трупу человеческомъ, одва добрый конь скачетъ в крови по колкни» [11, с. 285 - 286]
В приведенных фрагментах можно отметить одну тенденцию: автор сознательно меняет и стиль, и образность сюжетной ситуации (в данном случае -батального плана), но не по книжному источнику, а с ориентацией на фольклор, используя или совсем разные (как при описании поединков богатырей), или близкие по смыслу и задачам образы и формулы.
Оригинально, с использованием фольклорного материала разработан в СМВ и еще один мотив: чудесное превращение Михаила Тупика в ворона - он оборотился «черным вороном», облетел татарское войско, чтобы определить количество вражеской силы. По-видимому, в данном случае имеет место заимствование из былин или каких-либо устных легенд, связанных с героями-оборотнями1 князем Романом или Волхом Всеславьевичем. Разнообразные
1 В «Указателе предметов», составленном В.Я. Проппом к собранию «Народных русских сказок» А.Н. Афанасьева, сведений о подобной функции ворона в сказках нет.
сюжеты с превращениями главных героев в птиц и животных часто встречаются и в сказках.
Изменено и оружие поединщиков: в Основной редакции СМП акцент поставлен на том, что оно «нетленное» - «крестъ Христовъ нашытъ на скымах» Пересвета и Осляби [9, с. 31]. В СМВ оружие вполне реальное: на Пересвете и Ослябе полный комплект доспехов былинных героев, они «понесли шесты и доспехи, и палицы железныя, и шеломы злаченыя, и сами оне почали ржавчину обдирать» [9, с. 396]. Возможно, что «злаченые шеломы» Пересвета и Осляби - обычная былинная реминисценция. Но можно предположить, что в основе СМВ лежит какой-то другой, не известный в настоящее время список СМП, более близкий к «Задонщине», в которой Пе-ресвет «.чернец, брянский боярин. поскакивает на своем борзом конЬ.злаченым доспЬхом посвЬчи-вает» [9, с. 10 - 11] - или что в СМВ использовано устное предание об этих героях.
Более всего оригинальность СМВ проявляется в сценах, не имеющих аналогов в произведениях Куликовского цикла и создающих вместо традиционного для этих двух произведений образа Дмитрия Ивановича - идеального воина-князя, вдохновителя Куликовской битвы - образ слабого, малодушного человека, потерявшего голову от страха за собственную жизнь. Это свидетельствует, по-видимому, не столько об изменившемся в демократической среде отношении к ставшему уже легендарным материалу, сколько о попытке перестроить сюжет СМП и образы его главных героев - Дмитрия Донского, Захарии Тютчева, Василия Тупика, Сергия Радонежского и других в соответствии с народными представлениями. Очевидно, что в данном случае в СМВ выражено отношение народа к важнейшим событиям русской истории, и оно было сформировано в соответствии с былинами, являвшимися единственным доступным для народа источником «исторической» информации и потому воспринимавшимися как точные свидетельства о героическом прошлом России [1, с. 71 -72].
«Высокая» героическая сущность образа Дмитрия Донского, созданного в СМП в соответствии с этикетом воинского повествования, концентрировала внимание читателя на его личности в ущерб рассказу и о самой Куликовской битве, и о других героях произведения и, самое главное, расходилась с опирающимися на былины народными представлениями о неблаговидном поведении князя накануне и во время вражеского нашествия. Возможно, что именно этой причиной и объясняется включение в СМВ явно вымышленного материала, который должен был скомпрометировать великого князя и доказать, что победа одержана не Дмитрием Ивановичем, человеком робким и малодушным, а его соратниками - отважным послом Захарией Тютчевым, мудрым чудотворцем Сергием, скромными и могучими иноками -богатырями Пересветом и Ослябей, воином-оборотнем Михаилом Тупиком и др.
Обратимся к тексту СМВ. Сразу после получения от Захарии Тютчева известия о готовящемся нашествии Мамая Дмитрий Иванович, который, по мнению
автора, был наделен богатырской силой, но воинским духом слаб, вместо того, чтобы по совету Захарии набирать войско для отражения врага, малодушно намеревается без сопротивления сдать Московское государство и бежать. Приказав строить струги, он идет «за советом» к своей матери, «великой старице» (в СМВ - безымянной), в Чудов монастырь1.
Мать Дмитрия Ивановича - героиня явно вымышленная. Известно, что на самом деле мать великого князя - великая княгиня Александра (в иночестве Мария) - умерла в 1365 г. [12, с. 4]. Но мать героя была необходимым персонажем в сагах, русских былинах и исторических песнях и часто обладала предвидением будущего. Можно предположить, что образ «вещей» матери героя был введен в СМВ по аналогии или с былинами, или с историческими песнями. За советом к матерям обращались перед принятием важного решения (например, перед дальней поездкой) Василий Буслаев [5, с. 101] и Добрыня Никитич [6, с. 6]. Матери предсказывают смерть своих сыновей в песнях о Борисе и Глебе [3, с. 626 -628], о М.В. Скопине-Шуйском [7, с. 51] и т.п.
Наличие в СМВ большого количества ситуативных формул, оформленных с помощью одних и тех же лексических средств, - явное свидетельство связи поэтики этого текста с традиционными приемами былин, сказок и воинских повестей.
Далее, «снижение» образа Дмитрия Ивановича в СМВ производится не только с помощью изображения его трусости, но и фактическим исключением из числа действующих лиц при описании сражения, в котором он до самого последнего этапа не принимает никакого действенного участия. Напомним, что для русского воинского повествования участие в сражении главного героя произведения - князя - было этикетным, описанию его вплоть до конца XV в. придавалось большое значение. Кроме того, во всех редакциях СМП именно князь сражается с врагом в первых рядах русского войска (правда, переодевшись в одежду своего дружинника Михаила Бренка). Если в скандинавских сагах самому предводителю войска биться в сражении было не обязательно, и отказ от поединка не воспринимался как нарушение княжеской чести, то в средневековой беллетристике герой не мог отказаться от поединка. СМВ и СМП -произведения промежуточного характера, в которых соединены элементы и исторического, и беллетристического повествования.
Анализ художественных особенностей СМВ подводит нас к выводу о том, что оно является вполне оригинальным произведением, возникшим на скрещении двух традиций: литературной, идущей от распространенной редакции СМП, и фольклорной. Особого внимания заслуживает тот факт, что почти весь художественный материал СМВ вполне самостояте-
1 Московский Чудов монастырь неоднократно упоминается и в повестях «смутного времени» в связи с именем Григория Отрепьева, который именно в этом монастыре начал называть себя царевичем Дмитрием (см. [15]). В Чудовом монастыре постригается и Савва Грудцын - герой повести, также рассказывающей о событиях начала XVII в. (см. [14]).
лен. Отличительной особенностью СМВ является множественность его источников и соединение отдельных книжных мотивов, встречающихся в разных памятниках Куликовского цикла, с фольклорными -песенными и былинными, а также с мотивами, восходящими к устным преданиям или письменным произведениям (связанным не только с событиями XV - XVII вв., но и, по всей вероятности, с событиями более древними, с переосмысленными элементами обрядовой народной магии). Очевидно, что это произведение характеризуется совершенно иным, чем в текстах Куликовского цикла или в фольклоре, отношением к художественному материалу. Автор менее зависим от нормативной поэтики фольклора и древнерусской литературы, чем его предшественники и даже современники, смело вводит в свое произведение вымысел, организуя в единый сюжет весьма разнородный материал. Сложность выявления и изучения источников каждого из сюжетных мотивов в том, что автор по-своему их интерпретирует. Кроме того, он, в отличие от своих предшественников, больше внимания уделяет образам главных героев и робко пытается «переделать» их так, чтобы они не были копиями героев древнерусских воинских повестей или былин.
СМВ - произведение, в котором нашли отражение представления демократического, массового читателя о выдающихся событиях и героях отечественной истории. Очевидно, что сведения, предоставляемые произведениями официальной книжности (в данном случае - СМП), не соответствовали народным взглядам на ход исторического процесса и поэтому переделывались (скорее всего, жителями посада). Факт появления СМВ свидетельствует о том, что минимум сведений по истории России был доступен достаточно широкому кругу читателей, что эти читатели могли иметь и собственное мнение как о качестве современных им и древних исторических сочинений, так и о точности отражения в них исторической реальности. В том случае, если мнение читателя не совпадало с концепцией исходного произведения, он мог «переписать» заново сюжет даже классического произведения, каким на протяжении многих столетий считалось СМП.
Литература
1. Астахова, А.М. Былины и их пересказы в рукописях и изданиях XVII - XVIII вв. / А.М. Астахова, В.В. Митрофанова. - М.; Л., 1960.
2. Афанасьев, А.Н. Народные русские сказки: в 3 т. / А.Н. Афанасьев. - М., 1985. - Т. 3. - С. 529 - 530.
3. Борис и Глеб (№ 140; 141,142) // Безсонов П.А. Калики перехожие: Сборник стихов и исследование П. Безсо-нова. - М., 1861.
4. Былины в записях и пересказах XVII - XVIII вв. -М.; Л., 1960. - № 17.
5. Василий Буслаев в Иерусалим ездил (№ 21) // Новгородские былины. - М., 1978. - С. 101.
6. Добрыня и змей // Добрыня Никитич и Алеша Попович. - М., 1974.
7. Исторические песни XVII в. / отв. ред. Б.Н. Путилов. - М.; Л., 1966.
8. Малышев В.И. Повесть о Сухане / В.И. Малышев. -М.; Л., 1956.
9. Мелихов М.В. «Сказание о Мамаеве воинстве» / М.В. Мелихов // ТОДРЛ. - М.; Л., 1989. - Т. 42. - С. 389 -403.
10. О женитьбе князя Владимира // Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. - М., 1977. - С. 57.
11. Повесть о Бове Королевиче / Подгот. текста и ком-мент. А.М. Панченко // ПЛДР. - М., 1988. - Кн. 1. - С. 285 - 286.
12. Полное собрание русских летописей. - М., 1965. -Т. 11.
13. Сказание о киевских богатырях // ПЛДР. - М., 1988. - Кн. 1. - С. 130.
14. Скрипиль, М.О. Повесть о Савве Грудцыне / М.О. Скрипиль // ТОДРЛ. - М.; Л., 1947. - Т. 5. - С. 262 - 306.
15. Скрынников, Р.Г. Социальная борьба в Русском государстве в начале XVII в. / Р.Г. Скрынников. - Л., 1985.
16. Смерть Василия Буслаева (№ 20) // Новгородские былины. - М., 1978. - С. 99.
17. ЦКЬ: http://odrl.pushkinskijdom.ru.
УДК 81
ЕА. Овчинникова
СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС ЛИЧНОСТИ В ИСПАНСКОЙ ПРОСТРАНСТВЕННОЙ ОППОЗИЦИИ «ВЕРХ - НИЗ»
В статье рассматриваются способы вербализации социального пространства в испанской лингвокультуре. Анализируются глаголы с семантикой движения вдоль вертикальной оси, при помощи которых может быть выражена ориентация объекта в социальном пространстве. На конкретных примерах показано отражение оппозиции «верх - низ» в испанской картине мира, лежащей в основе аксиологических оценок «хорошо - плохо», «много - мало» и проецирующейся на концептуальную сферу социальных отношений.
Социальное пространство, языковая картина мира, ценности, глаголы движения, вертикальная ось, ориентация объекта.
The article considers the ways of verbalization of social space in Spanish Linguistic Culture. Verbs with semantics of motion are analyzed along the vertical axis; the orientation of the object in the social space can be expressed with the help of these verbs. The reflection of the opposition "up - down" in Spanish picture of the world underlying the axiological assessments "good - bad," "a lot -a little" and projecting the conceptual sphere of social relations, is shown on the concrete examples.
Social space, linguistic picture of the world, values, verbs of motion, the vertical axis, the orientation of the object.
Категориям «пространство» и «время» принадлежит исключительная роль в процессе познания и отображения окружающего мира языковыми средствами. Такие свойства пространства, как: многомерность, его всеобъемлющий характер, исключительная роль в человеческой жизни, деятельности и познании - отражаются в естественном языке, который объективирует пространственные представления специфическими способами и средствами.
Ощущение пространства может считаться одним из основных инстинктов человека, и о его «базисной природе» говорят Лакофф и Джонсон в своем знаменитом исследовании метафор [3, с. 387 - 415]. Принципы восприятия мира непосредственно влияют на строение языковых систем. Как показывают многочисленные исследования, пространственные представления отражаются на всех уровнях языка, во всех классах языковых явлений. В пространственной картине мира соединяются различные типы пространств: абсолютное и относительное, физическое и умозрительное, реальное и концептуальное и т. д. (Е.С. Кубрякова, И.М. Кобозева, Е.В. Рахилина, Е.С. Яковлева, P. Carbonero Cano, C. Fillmore, J.L. Cifuentes Honrubia, L. Talmy, R.Taylor, R. Jackendoff, S. Gutierrez Ordonez, J. Langac^^.
Задача воссоздания и всеобъемлющего описания картины мира требует исследовать все категории
языковых средств, прямо или косвенно участвующих в номинации пространства и пространственных отношений. Категоризация и концептуализация пространственных и непространственных сведений в испанской лингвокультуре основаны на членении пространства на внутреннее и внешнее, на свое и чужое. Вертикаль лежит в основе концептосферы испанского языка, и важнейшие параметры языковой картины мира проявляются в культурно специфическом восприятии и отражении окружающей действительности. При этом оппозиция «верх - низ», находящая широкое отражение в испанской картине мира, лежит в основе аксиологических оценок «хорошо
- плохо», «много - мало» и нередко проецируется на концептуальную сферу социальных отношений.
Положение человека в социальном пространстве (которое представляет собой форму существования социального бытия и отношений, складывающихся в деятельности [5, с. 156]) характеризуется, в первую очередь, глаголами движения, и значительная роль в объективации пространства в испанской лингвокуль-туре принадлежит глаголам, обозначающим движение вдоль вертикальной оси. Им принадлежит ведущая роль в характеристике социального статуса личности, в описании его как пространственного фрагмента языковой картины мира и социального пространства как концепта.
