CC BY
23литературного процесса: тезисы докладов Международной научной конференции XV съезда англистов. Рязань, 2005. С. 144.
Gray, A. Poor Things/A. Gray. L.: Bloomsbury Publishing, 1992.
Gray, A. Lanark: A Life in Four Books/ A. Gray. L: Paladin Grafton Books, 1987.
Gray, A. The Fall of Kelvin Walker/ A. Gray. L.; NY., 1999.
Harvie, Ch. Scotland & Nationalism Scottish Society and Politics 1707 - 1994/ Ch. Harvie. L.; NY., 1994.
Kelman, J. How late it was, how late / J. Kelman. NY., L., 1994.
Kelman, J. The Busconductor Hines / J. Kelman. L., Melbourne: J.M. Dent & Sons Ltd,
1985.
Stevenson, R.L. A postmodern Scotland / R.L. Stevenson, (на англ. яз.) /Культура «Пост» как диалог культур и цивилизаций/ под. ред. М.К. Поповой и В. Стрюкова. Воронеж: Воронеж, гос. ун-т. 2004. С. 168 -186.
Watson, R. The Literature of Scotland/R. Watson. L., 1984. http://www.countries.ru/library/typology/gorculture.htm от 01.04.2008.
© Романова Т.Н., 2008
Т.Н. Романова
Образы шотландскости в современной англоязычной литературе
Актуальность вопроса о национальной идентичности шотландца, специфике содержания этого понятия и формах выражения его в литературе значительно возросла в первой трети XX в. в связи с деятельностью движения «Шотландское Возрождение» (Scottish Renaissance). Оно, в свою очередь, явилось следствием развития промышленности, перехода от аграрного образа жизни к индустриальному, массового переезда в большие города и отказа oi традиционного образа жизни под влиянием новых ценностей, сформированный новой в высокой степени англизированной шотландской городской культурой.
В концепт новых ценностей входят: образование и карьера в городе: покупка традиционного для Британии коттеджа, правильная речь в' английском языке, следование английской моде, приобщение к английском) стилю и уровню жизни. Однако интеграции шотландца в английскую культур! сопутствует и противоположный процесс национальной самоидентификаци" самоопределения и утверждения культурного суверенитета по отношению * представителям другой (английской) культуры.
Литературные формы выражения культурного конфликта и поиска
гаандской национальной идентичности находят выражение в
111 [ожественных образах на многих уровнях произведения: хУ"
и^ейно-тематический (конфликт культур (скрытое неравенство по национальному признаку при конституционно закрепленном равенстве аясданско-правового статуса) и национальная самоидентификация (поиск национального «я»));
конфликтный (конфликт (открытый) поколений - носителей традиционного шотландского образа жизни и про-английски ориентированной молодежи; (скрытый) внутренний дискомфорт британского шотландца в английской Британии);
♦> сюжетный (сюжет связан с переездом протагониста из сельской Шотландии в большой город (Лондон или Глазго) с целью социальной самореализации);
♦> образный (герои-архетипы: тиран и мракобес, религиозный фанатик отец; внешне покорная, но чрезвычайно сильная духом мать, склонный к бунтарству и постоянной рефлексии сын, в образе, характере и поступках которого сконцентрирована проблема поиска национальной идентичности);
❖ пространственно-временной (патриархальная Шотландия -индустриальная Англия или англизированное шотландское городское пространство);
❖ структурно-поэтологический (использование в англоязычном тексте вкраплений шотландского диалекта, характерных для сельской местности грамматических структур, стилизация речи героев под шотландское просторечие; наличие аллюзий-ссылок на шотландские исторические события и значимые явления национальной культуры).
Одним из наиболее показательных произведений в рамках вышеизложенной проблемы нам представляется роман классика современной шотландской прозы А. Грея (A. Gray, р. 1934) «Падение Келвина Уокера» (The Fall of Kelvin Walker, 1993).
В проблемно-тематическом отношении повествование Грея -современное прочтение и переосмысление традиционного для викторианской литературы романа воспитания. Среди характерных для национальной литературы приемов создания художественного образа прежде всего следует °тметить изображение раздвоенности сознания героя. В характере Келвина Двойничество реализуется в двух планах: карьерном и духовном.
Молодой человек из провинциального захолустья в поисках Материального благополучия и славы приезжает в Лондон. Содействие с°отечественника Йена Маккеллера обеспечивает Келвину молниеносный КаРьерный взлет: за четыре месяца он становится королем праим-таима,
влиятельной и культовой личностью в Лондоне. Однако все рушится при появлении в эфире с разоблачительной речью отца главного героя, и молодой человек возвращается в Шотландию, где становится пресвитерианским проповедником.
На культурный конфликт в романе накладывается семейный конфликт «отцов и детей»: именно желание доказать отцу, сельскому священнику, свою правоту и отстоять собственные убеждения (точнее, замешанные на философии Ницше иллюзии) толкают Келвина к покорению чужого английского мира. При этом существенно подкорректированный публичный образ отца-тирана и мракобеса служит молодому человеку средством для достижения своей цели и является частью его имиджа «талантливого самородка из провинции».
Финал романа - возвращение героя на родину, к национальным корням, языку и семейным ценностям - вопреки традиции национального романа 30-х гг. XX в. является псевдо-счастливым, т.к. «шотландское счастье» Келвина не знаменует итог его национальной самоидентификации, а является «неутешительным призом» за капитуляцию и побег из английского мира.
Роман Грея можно рассматривать и как пародию на бытующий в сознании некоторых соотечественников писателя взгляд о заведомо неравных возможностях в Британии для выходца из шотландской провинции. Ирония автора очевидна с первых страниц романа: герой стремится занять лидирующую позицию в правительстве, не имея ни специального образования, ни практических навыков, весь его жизненный багаж - брошенная в пятнадцать лет средняя школа и пять лет продажи консервированных овощей за прилавком деревенского магазина. Закономерность краха планов Келвина очевидна: претендующая на всеобщее внимание посредственность, чей жизненный путь выстроен на лжи и череде предательств, потерпит неудачу независимо от национальной принадлежности.
Ирония автора обусловлена также его собственным настороженным отношением к национальному вопросу и путях реализации национальной идентичности в литературе.
В постмодернистских текстах других произведений Грея также наблюдается игровое переосмысление существующей более четырех столетий проблемы конфликта шотландской и английской культур. Для прозы Грея характерны сатирическо-пародийные черты и литературные реминисценции, фантастика и гротескные преувеличения, в отдельных случаях дорастающие до художественного метода, ремифологизация (демифологизация) и травестирование существующих идейно-тематических и повествовательно-художественных традиций национального романа. Подтверждением к этому служит иносказательный характер двух рассказов из сборника «Из историй одного мира» (Unlikely Stories, Mostly, 1983): «Раздвоение Йэна Найкола» и «Кривошип, который совершил революцию»).
«Раздвоение Йэна Найкола» - остроумное изложение истории человека, в один прекрасный день получившего двойника. «Озадаченные эксперты фиксировали стадии процесса и обсуждали причину случившегося. Специалист
Германии предположил, что таким образом жизнь освобождается от
"3 вратностей размножения половым путем. Психиатр выдал заключение о ^аличии особой формы шизофрении (Грей, вероятно, намекает на так Н ,ывасмь[й «каледонский антисизигий»), психоаналитик заявил, что имеет 0еСТО обычный синдром близнецов, а запоздалое разделение вызвано жестоким дугриутробным соперничеством братьев. Когда деление завершилось, то на кровати осталось два тощих Йэна Найкола» [Грей 2003: 21].
Так Грей, с одной стороны, показывает стремление науки отмахнуться от непонятного жизненного факта, закамуфлировав непонятное явление под стандартный для той или иной области медицины диагноз. С другой стороны, время написания истории совпадает с бумом вокруг явления клонирования, и, прежде всего, дебатов, связанных с возможными последствиями при созданиеи
генетических близнецов.
Грей вновь прибегает к приему сатирического снижения: вместо абстрактных рассуждений о нравственной стороне подобных экспериментов писатель обращается к грубой бытовой действительности, «...но едва оба мужчины окрепли достаточно, чтобы самостоятельно передвигаться, каждый заявил о своем праве на свидетельство о рождении, профсоюзный билет, одежду, жену и льготы социального страхования. Дело дошло до драки на больничном дворе» [Грей 2003: 21]. В остроумной форме Грей выразил собственное отношение к проблеме клонирования, точнее, бытовой ее стороне. Для этого рассказа также характерно «вписывание» в фантастическую ситуацию реалистических деталей: Йен клепальщик по профессии, проблема клонов разрешается в суде, а у клонов на затылке появляется проплешина.
Впрочем, мотив раздвоения героя носит и аллегорический характер -скромный «маленький человек» - шотландец превращается в юридически подкованного горожанина, готового во имя благ цивилизации пройти через бюрократическую машину судопроизводства.
Многих шотландских героев Грея отличает стремление опередить время и принести пользу обществу. Примером могут послужить образы непризнанного гения хирургии Бакстера и его пациентки-воспитанницы, тоже ставшей впоследствии доктором, Беллы-Виктории из романа «Бедные-несчастные»(Роог Things, 1985). Устремления героев проанализированных выше произведений также связаны с общественным признанием (карьера Келвина Уолкера, первый удачный эксперимент по клонированию человека, проведенный в Шотландии). Причина чаще всего вымышленных сенсационных достижений героев художественного мира Грея кроется в особенностях национального самосознания шотландца.
Для иллюстрации последнего утверждения обратимся к типологии форм культурной идентификации народов наций, разработанной американским Социологом Г. Абрамсоном. Согласно этой классификации шотландский ^еНталитет относится к «традиционалистскому типу», характерной чертой Toporo является «компенсация творческим началом маргинальное™ и
неустойчивости своего общественного положения» [Гуревич 1996: 233] Шотландцы силой исторических обстоятельств стали представителям^ культурного меньшинства, не отказавшись полностью от собственно^ культуры, но не сумели полностью адаптироваться в условиях новой (английской). Эта двойственность положения чужестранцев в собственной стране побуждает прежде всего творческую интеллигенцию к действиям, ц очень часто представители культурного меньшинства становятся инициаторам^ различных нововведений. Именно об этом в весьма ироничной манере написан рассказ «Кривошип, который совершил революцию».
В рассказе, с одной стороны, автор повествует о шотландских научны* достижениях сомнительного свойства, о которых так часто говорят как о национальном достоянии. В действительности они того не только не стоят, но и являются предметом насмешки над теми политическими силами, что громко кричат о самобытности шотландцев и необходимости выхода страны из состава Соединенного Королевства. Кроме того, здесь явно прослеживается преемственность с творчеством Свифта в плане изображения бесполезных обществу ученых и их непригодных изобретений.
Герой рассказа, Вейг Мак-Менами, родился в 1907 году в Кессноке, промышленном районе Глазго, при этом повествование ведется так, словно это летопись шотландской истории, а ее фигурант и впрямь сыграл заметную роль в истории индустриальной революции. Его биографией интересовался известный немецкий историк. Этот молодой человек, живший «у бабушки на диете из утиных яиц и на доходы от старушкиного вязания» [Грей 2003: 55], прославился тем, что в тринадцать лет усовершенствовал бабушкиных уток при помощи коленчатого вала, в результате чего животные, конечно, погибли, но тем не менее (автор прибегает к гиперболе и поистине диккенсовской иронией восхищается «достижениями» Вейга) «утиная лодка Мак-Менами сравнима с вертолетом Леонардо да Винчи, сконструированным за четыреста лет раньше двигателя, который смог заставить его летать» [Грей 2003: 59], «Пройдет сто лет, прежде чем «Шарлотта Дандис», первый в мире колесной пароход пролязгает от Боулинга по каналам между реками Клайд и Форд, и еше пятьдесят лет, прежде чем первый бронированный военный корабль, приводимый в движение винтом, даст свой первый залп в американской гражданской войне. За два года воображение скромного деревенского паренька преодолело расстояние, на освоение которого в следующем веке лучшим инженерным умам понадобилось два поколения» [Грей 2003: 58].
Композиция рассказа строится по принципу антиградации и эффект3 обманутого ожидания. Казалось бы, теперь мальчика ожидают блестящи' открытия. Однако он тратит свои силы на то, чтобы усовершенствовать производительность труда бабушки. Так он изобрел знаменитый колснвз-1 Вейга, ставший частью ножной вязальной машины. Весь юмор ситуацй" заключается в том, что сильный и здоровый молодой человек, вместо тог" чтобы заняться соответствующим делом, эксплуатировал бабушку, и Грей 1 псевдонаучной обстоятельностью объясняет читателю ход мысли Вейга.
1У(еТИл> что мускульная энергия, которую она прилагала к спицам, была не 1\ъШе той, что требовалась для раскачивания кресла. У бабушки, таким "йоазом, было два источника энергии, один выше талии, а второй ниже, деньги 0 приносил только первый источник» [Грей 2003: 59]. Кстати сказать, ,абушкины конкуренты-вязальщики также являются сильными и „скулистыми мужчинами, так отчего бы им не попробовать себя в более *срЬезном и достойном для мужчины занятии?
Изобретение Вейга принесло свои «плоды» - восемьсот семьдесят шапок шарфов, проданные бабушкой по демпинговым ценам, породили зависть в конкурентах и дом Мак-Менами сожгли со всем оборудованием. К счастью, нашелся покровитель сэр Гектор Коутс, мэр г. Пейзли, основавший вязальную фабрику, и принявший на работу изобретателя и его бабушку. Весь остаток жизни Вейг - «гениальный изобретатель» - провел «раскачиваясь на конце балки, напротив женщины, воспитавшей и вдохновившей его» [Грей 2003: 61], и умер в возрасте тридцати лет, упав с качелей (они приводили в движение вязальную машину). Бабушка пережила его на двадцать два года. Тем не менее повествователь убежден, что именно Вейг был тем кривошипом, «который сделал возможной индустриальную революцию» [Там же].
Грей иронично намекает, что в погоне за национальным суверенитетом достижения отдельной страны или ее представителей иногда могут стать сильно преувеличены. Идейный смысл рассказа сводится к призыву к адекватной оценке собственного вклада в мировую культуру и экономику и трезвому взгляду на потенциальную возможность существования Шотландии как отдельной государственной единицы и связанные с этим политические и экономические последствия.
Таким образом, в современной шотландской прозе наблюдается тенденция вытеснения конфликта культур из сферы социальной в сферу сознания посредством создания игровой модели этого конфликта в художественном мире литературного произведения.
Приобщение как массового читателя, так и представителей интеллектуальной элиты к сопереживанию художественному образу (идеальной модели национальной культуры) внутри игрового поля романа, с одной стороны, отвечает шотландской потребности самоидентификации и препятствует возникновению социальной напряженности в обществе на почве национализма, с другой.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Гре, А. По большей части невероятные истории / А. Грей. СПб., 2003. Гуревич, ПС. Культурология / П.С. Гуревич. М., 1996.
Попова, М. К. Национальная идентичность и ее отражение в художественном 311ании / М.К. Попова. Воронеж: Воронеж, гос. ун-т., 2004.
Gray, A. The Fall ofKelvin Walker/A. Gray. L.; NY., 1999.
Harvie, Ch. Scotland & Nationalism Scottish Society and Politics 1707 - 1994/ Ch. Harvie. L.; NY., 1994.
Stevenson, R.L. A postmodern Scotland / R.L. Stevenson, (на англ. яз.) /Культура «Пост» как диалог культур и цивилизаций/ под. ред. МК. Поповой и В. Стрюкова. Воронеж: Воронеж, гос. ун-т. 2004. С.168 -186.
Watson, R. The Literature of Scotland / R. Watson. L., 1984.
©Т.Н. Романова, 2008
ЕА. Шаравьев
Основания герменевтической гносеологии
Рассмотренные нами ранее герменевтика вопрошания [Шаравьев 2007: 72-83] и герменевтика отвечания [Шаравьев 2008] являются двумя неразрывно связанными аспектами единого процесса познания, полагаемого как процесс диалогический, предполагающий активное взаимодействие на уровне понимания и его субъекта, и объекта. Разделение данных аспектов носит методологический характер, делая возможным определение многообразия тех черт и свойств, что присущи единому процессу познания. Вопрос о том, что «первично» - вопрошание или отвечание - довольно парадоксален, если учесть, что вопрошание уже предполагает некий смысловой горизонт, в рамках которого осуществляется понимание вопроса и отвечание на него, который, в свою очередь, формируется в итоге отвечания. Решение данной проблемы достигается двумя путями: во-первых, отправной точкой исследования является человек, способный понимать и познавать, т.е. наличие противоречивого соотношения вопрошание - отвечание полагается данным («принимается на веру») без уточнения его происхождения. Такое аксиоматическое утверждение довольно формально, но далеко не безосновательно, поскольку сам факт постановки вопроса о «первичности» одного из аспектов познания указывает на наличие метамышления, пытающегося осмыслить процессы познания, смысловой горизонт которого (его ключевыми, образующими точками в данном примере будут обладающие категориальной значимостью понятия «первопричина», «вопрошание», «отвечание») был также сформирован в процессе вопрошания и отвечания. «Формальность» данной причины фактического отказа от вопроса о первопричине заключается в выборе рациональности, основанной на доказательстве утверждаемого; разумеется, противоположный выбор также возможен, но он необходимо влечет за собой отказ от диалога, понимаемого как взаимодействие Я - Другой, что ведет < подавлению одной из сущностных характеристик человека.
Во-вторых, понятие «первопричины» неприменимо к познаний процессов самого познания как таковых, вне их становления и развития, так К®*
