CC BY
77
УДК 83.02
ОБРАЗЫ ЭМИГРАНТОВ В ПУТЕВЫХ ЗАМЕТКАХ «КРУГЛЫЕ СУТКИ НОН-СТОП» В. АКСЕНОВА
И.Л. Старцева
Данная статья посвящена рассмотрению образов эмигрантов в путевых заметках В. Аксенова. Автора интересуют вечные национальные черты русского человека, сохраненные им на протяжении столетий. В тексте анализируются и особенности русского языка первой волны эмиграции.
Ключевые слова: первая волна эмиграции, проза третьей волны эмиграции, образы русских эмигрантов, вечные типы, персонифицированный рассказчик.
Безусловно, В. Аксенова интересовала судьба русских людей, эмигрировавших в Америку. Каждый человек инстинктивно чувствует изменения в своей жизни, тем более такие тонко организованные личности как писатели. Положение В.Аксенова в Советском Союзе все более ухудшалось, и писателю поневоле приходилось задумываться об эмиграции. Оказавшись в Америке, автор путевых записок «Круглые сутки нон-стоп» пытался художественно осмыслить возможности адаптационной рефлексии русского человека в условиях чужой страны. Именно поэтому я-рассказчик начинает историю американской эмиграции с XVIII века , с русских пионеров Аляски, кроме того «на последней переписи населения более миллиона американцев записались русскими... это одна из самых больших этнических групп в США» (1,с.378). Рассказывая о «первой русской религиозной эмиграции», автор отмечает, что «старообрядцы, молокане, духоборы уезжали в Америку от преследований официального духовенства старой России» (1,с.378). Персонифицированный рассказчик замечает, что «некоторые общины духоборов уцелели до сих пор в законсервированной сохранности» (1,с.378). Причинами такого сохранения русских национальных черт в чужой стране автор считает следование традициям замкнутой жизни закрытой колонии, упорный труд как нравственный стержень и сохраненная архаичная русская речь: «.ходили русские литературные, а скорее, даже лубочные типы в косоворотках, подпоясанных кушаками, в поневах, длинные бороды, стрижки под горшок. Слышалась престраннейшая, архаичная, но отчетливо русская речь, даже без всяких английских примесей» (1,с.379). Прежде всего персонифицированного рассказчика интересует судьба русского языка в эмиграции, так как «очень трудно - сохранить язык в третьем, в четвертом поколении» (1,с.379). В тексте путевых заметок «Круглые сутки нон-стоп» выделяются несколько вариаций, происходящих с «великим и могучим». Первая - смешение «русско-английских экспрессий», приводящее почти к анекдотичному («смешному» в авторской оценке) звучанию («Мудрый «философ»: - Що ты имеешь в своей кантри? Я имею кару, севен чилдренят, вайф...» (1,с.379). Однако прежде всего я-рассказчика интересует сохраненная эмигрантами первой волны старая русская речь. «Старая русская эмиграция создала волшебный заповедник русского языка, бережно сохранила потомкам чудесную русскую речь», - отмечает В.Агеносов в книге «Литература русского зарубежья» (2, с.477). О людях, «которые свято берегут культурный русский язык и даже не особенно стремятся обучиться английскому», в первую очередь и повествует персонифицированный рассказчик (1,с.379).
Персонифицированный рассказчик особо выделяет тип русского эмигранта, совершенно не изменившегося в новом для него мире, они живут своими дореволюционными привычками, интересами, политическими воззрениями, даже их язык совсем не изменился. Данная группа эмигрантов прежде всего интересует я-рассказчика, именно из ее представителей и воссоздается художественный тип русского эмигранта первой волны. Для В.Аксенова это люди, которые, по распространенному среди эмиграции выражению, увезли Родину с собой, и теперь Америка - это для них Россия. Я-рассказчик с едва уловимым юмором повествует об их отношениях к другим: «Я встречал весьма гордых стариков, возможно, бывших кавалергардов, которые живут в Америке уже пятьдесят лет, но американцев, то есть местных жителей, с великолепным равнодушием называют «иностранцами»»: - Верочка, тот господин, что заходил к Марине в прошлый четверг. Он наш или иностранец?» (1,с.379). Проблема соотношения в Америке жителей метрополии и эмигрантов становится для персонифицированного рассказчика содержанием для анекдота. Он вспоминает статью с парадоксальным названием «Нью-Йорк - город иностранцев», опубликованную в журнале «В защиту мира», после чего приводит расхожий, ставший своего рода клише анекдот для туристов и эмигрантов: «Много слышал и разных анекдотов такого примерно рода: «Я ему по-английски: «Ай уонт ту, ай уонт ту, а он мне по-русски: «Чего тебе надо, товарищ?» (1,с.380). И в конце персонифицированный рассказчик сам становится «участником подобного анекдота»: «Стоит старик мороженщик: кепка, сизый нос, мохнатые уши
-Excuse me,sir. I am learning that and this.
-This way,guy.Where are you from? You have such a heavy accent.
-From Russia.
-Я тоже русский. Новороссийск знаешь? Черное море? (1,с.381)
Созданная я-повествователем анекдотичная атмосфера корреспондирует с юмористической оценкой представителей первой эмиграции как «мастодонтов» (1,с.381). Персонифицированный рассказчик художественно фиксирует «чудесный русский язык этих людей, в котором «разумеется, нет многих слов» 1,с.379). «Они не знают, например, слово «холодильник» (ведь не было же холодильников в России до 1914 года!) и называют свои американские фриджи словом «ледник». Бензоколонку они называют «газолинкой», а вертолет все-таки обыкновенным американским словом «геликоптер» (1,с.380). Ведущий повествование от первого лица рассказчик сравнивает современную русскую речь (новояз) со старым русским языком и находит особую привлекательность в первой. Язык одновременно превращается в своего рода разграничительную черту, разделяющую русских эмигрантов первой волны от советских («Иногда я ловил себя на том, что говорю с этими людьми с некоторым затруднением, Там, в атмосфере тепличного, искусственно сохраняемого языка, я понял, что наша современная пулеметная речь с проглатыванием отдельных слов, с неизбежными жаргонизмами очень трудна для нетренированного уха. Говоря, например, о каком-нибудь чудаке, я готовлю уже какую-нибудь фразу, что-нибудь вроде:
-Его считают, знаете ли, малым с левой резьбой, дескать, не из тех, что соображают насчет картошки дров
пожарить...
Вовремя спохватываюсь, понимая, что речь моя будет темна для собеседников, перестраиваюсь:
-Говорят, что он чудак, что он, дескать, не от мира сего...
Предвижу вашу улыбку, читатель: второе лучше. Конечно, лучше, и чище, и благороднее, но только немного жалко дикую эту метафоричность, живущую в резьбе, в картошке, в дровишках.» (1,с.380).
Вторая черта, характеризующая «мастодонтов» первой волной эмиграции, - неизменность их политических взглядов («Приходилось мне, например, разговаривать с настоящими монархистами, для которых даже «октябристы» - злостные революционеры, мерзавцы, заговорщики, не говоря уж о «конституционалистах-демократах».
-Октябрьская революция была уже потом. Главное преступление - февраль! Подлец Родзянко захотел стать президентом и погубил государя.
Я написал: приходилось разговаривать, но это ошибка. Разговора с этими мастодонтами не получается, они монологисты. Покачиваясь в своих креслах и глядя на порхающих в ветвях ботл - браш - три голубых калифорнийских сорок, они говорят об империи, о святом принципе помазанности и слышать в ответ ничего не хотят, ни возражений, ни подтверждений - у них своя жизнь» (1,с.381)).
Я-рассказчик, безусловно, отражает интерес автора именно к первому поколению русской эмиграции в Америке. Для В. Аксенова - это последние живые свидетели имперской России, сохранившие более чем через полвека свои привычки, взгляды в неизменности, живущие своей прежней дореволюционной жизнью. Писателю прежде всего интересен сам тип «человека-мастодонта», неизменного, не испытавшего на себе воздействия ни времени, ни чужой страны. Ряд произведений В. Аксенова, написанных до 1976 года (и прежде всего роман «Ожог»), отразил не только идеалистические взгляды писателя на отношения с первой волной эмиграции. Прозаик до середины 70-х годов ощущал своеобразную преемственность с послереволюционной эмиграцией, воспринимая политические и эстетические связи первой и третьей волны. Однако общение с «мастодонтами» во время поездки 1975 года в Америку, описанное в путевых заметках «Круглые сутки нон-стоп», и отразили изменение взглядов писателя на отношение представителей первой и третьей волны эмиграции.
От типа вечного, неизменного, эмигранта-«мастодонта» я-рассказчик переходит к их внукам, характеризуя отношения поколений: «Их внуки, конечно, уже больше американцы, чем русские, и родной язык у них английский, а русский - лишь второй родной. Они типичные американские либералы, интеллектуалы, а иные даже и радикалы, даже и марксисты в основном, разумеется, маркузианского типа. Дедов своих они просто совсем уже не слушают, и только улыбаются в ответ на их речи» (1,с. 381).
Однако все-таки для персонифицированного я-рассказчика мир эмигрантов первой волны и их детей и внуков идилличен, уникален, неповторим и возникает чувство несколько сентиментального любования («Вообразите себе ливинг-рум, гостиную в одном таком доме. На кожаных подушках и на полу сидят молодые русские американцы и с жаром говорят о проблемах своей страны: о расовых отношениях, об охране среды обитания, об очередном кризисе в кино, об инфляции, о женском освобождении, о наркотиках, о тоталитаризме.проблем для интересного разговора вполне хватает. Тихо поет из разных углов через стереофонику покойная Билли Холидей. Потрескивает камин. Возле камина в креслах дедушка с бабушкой монологизируют на тему о приоритете монархической власти и России. Не правда ли, мило?» (1,с.381-382)).
Судьбе других эмигрантов автор посвящает лишь несколько предложений. Более подробно он останавливается на истории жизни «солидного дядьки, владельца прачечной», который «в Калифорнии хлебнул всякого» (5,с.382). Однако этот человек интересует писателя прежде всего парадоксальным выбором местожительства: «.судьба швыряла его после войны из Германии в Италию, из Италии в Абиссинию, оттуда в Кейптаун, потом в Уругвай, и везде он мечтает о Сан-Франциско. А почему именно о Сан-Франциско? А потому что «сан»; думал, что «санитарный»; что-то похожее на санчасть, а в санчасти завсегда и тепло, и сытно, это уж как положено». Этот тип эмигранта не представляет загадки и для автора, и персонифицированного рассказчика: описанного персонажа определяет одна идея - найти место на земном шаре, где «не дует» (1,с.382).
Завершая свое небольшое поэтическое отступление о судьбах русских эмигрантов автор подводит итог о роли русской этнической группы в жизни США: «.русская этническая группа в США - это большой отряд талантливых людей, вносящих весомый вклад в экономику и культуру страны. Статистика говорит, что у американских русских один из самых высоких уровней образования, чрезвычайно высокий процент ученых и творческих людей. Мало среди русских бизнесменов и финансистов, но это, на мой взгляд, не такая уж большая беда» (1,с.382).
Необходимо отметить, что я-рассказчик, описывая эмигрантов, именует их «соотечественниками», опуская слово «бывшие». Он отмечает, что этническая группа русских американцев выражает «искренний интерес к своей исторической родине, гордость нашими успехами и настоящее, идущее от сердца внимание к проблемам нашей общественной жизни, культуры, науки, спорта»(1,с.383).
Подводя итоги описанию русских эмигрантов я-рассказчиком, сближающегося по мировоззрению с автором, отметим, что в тексте прежде всего художественно воссоздается тип «вечного», «неизменного» русского, сохранившегося полностью таким, каким он был в дореволюционной России.
This article is devoted to consideration of images of emigrants in traveling notes of V. Aksenov. The author is interested in the eternal national lines of the Russian person kept by it throughout centuries. In the text also features of Russian of the first wave of emigration are analyzed. Key words: the first wave of emigration, prose of the third wave of emigration, images of the Russian emigrants, eternal types, the personified story-teller.
Список литературы
1.Аксенов В.П. Гибель Помпеи. М.: Изографус, Эксмо, 2003
2.Агеносов В. Литература русского зарубежья. М., 1998
Об авторе
Старцева И.Л. - кандидат педагогических наук, доцент Брянского государственного университета имени академика И. Г. Петровского
