CC BY
15
Проблемы лингвистической регионалистики
£ образ тоски в традиционной
народной культуре тамбовских крестьян *
© д. н. Лоскутова
в статье рассматривается образ тоски в традиционной культуре жителей тамбовской области, которая воспринимается как состояние, разрушающее физическую и эмоциональную сферу человека, онтологически принадлежащее инфернальному миру и вписанное в контекст представлений о болезни и смерти.
В современных исследованиях «тоска» рассматривается как одно из уникальных понятий, характеризующих «загадочную русскую душу» [Шмелев 2002: 359-362], см. также [Красавский 2009]. Стремление постичь, описать особенности национального миросозерцания средствами языка обусловило интерес к образу тоски как в элитарных формах культуры — прежде всего, в литературе, — так и в формах (жанрах) традиционных народной (крестьянской) культуры (См. обширную литературу по этому вопросу в работах А. Л. Топоркова [Топорков 2005: 154-155; Топорков 2012:296-298]).
Ограниченные рамками статьи, остановимся лишь на представлениях о тоске, характерных для традиционной народной культуры тамбовских крестьян. Следует отметить, что для полной реконструкции культурно-языкового образа тоски необходимо привлечение широкого культурологического контекста (разные фольклорные жанры, разделы и звенья традиционной духовной культуры), а также формирование инструментария исследования в виде раздела программы-вопросника.
В представлениях жителей области тоска предстает как сложная гамма тяжелых душевных переживаний и порождает в языке эмотивную и оценочную лексику, передающую глубину, интенсивность, чрезмерность угнетающего состояния: невыносимая
В основе работы лежат этнолингвистические материалы, собранные автором в ходе полевых экспедиций на территории Тамбовской области (2003-2010 гг.), а также данные Информационно-поисковой системы «Традиционная народная культура южнорусской диалектной зоны». Автор выражает благодарность авторскому коллективу ресурса за возможность использовать полевые материалы при написании статьи.
ключевые слова:
тоска, болезнь, смерть, традиционная народная (крестьянская) культура, тамбовские говоры.
лоскутова дина ииколаевиа
кандидат филологических наук, заведующий отделением тогАпоУ «многопрофильный колледж им. И. т. Карасева».
392523, российская федерация, г. тамбов, п. Строитель, центральный
микрорайон, 23.
E-mail: [email protected]
(Сосновский р-н, зап. 2003 г.); невозможная (Со-сновский р-н, зап. 2003 г.); несусветная (Бондар-ский р-н, зап. 2007); страшная (Никифорский р-н, зап. 2002); тосковать страшно (Староюрьевский р-н, зап. 2006); тосковать резко [СТГдимк, 2002, 82]; тосковать очень (Моршанский р-н, зап. 2007; Мичуринский, зап. 2004); тосковать сильно (Пичаевский р-н, зап., 2001); тосковать очень сильно (Моршанский р-н, зап. 1995); тосковать много [Махрачева, Ивановская, 2014: 39]: «...Но я только кому заговаривала [сибирку], одному только, вот только я зятю заговаривала сваму. У него оказался на руке вот тах-т тут вот. [На ладони?] Да, прям тут вот. Ой, как он тоску-ить, не знаеть, куды кидается, ой, тоска несусвет-ныя — куды, куды?» (Бондарский р-н, зап. 2007). Синонимичными перечисленным выше становятся и такие конструкции, которые имплицитно выражают это понятие и поэтому оказываются вовлечены в семантическое поле тоски: плакать невозможно (Пичаевский р-н, зап. 2004); кричать больно (в знач. «сильно») (Староюрьевский р-н, зап. 2006); кричать слишком (Знаменский р-н, зап. 2001): «А это вот девчонка, у ней мать лягла спать и утром не встала, умярла. И она так, как плакала об ней невозможно, вся и истосковалась. Пойдёть в избу — видить её, и с ней всё говорить, думаить, правда она. Отвязли к монашкам. Вот тосковать нельзя, не надо» (Пичаевский р-н, зап. 2004).
Следует заметить, что тоска, вызывающая столь сильный эмоциональный накал, в своем проявлении неизменно связана с признаком чрезмерности, отклонения от нормы: тоска посещает тех, кто чрезмерно горюет по умершим родственникам 1; чрезмерно тоскует в «бытовом» плане, например, задумывается об условиях жизни, имуществе: «Это тоска нападает, можно с сатаной познаться, ну, если думать об одном. У нас тады в Шмаровке, у нас через дом жил. На первый день Пасхи... Раз-делилися: всем братьям кирпичные дома досталися,
1 Народные суждения о тоске устойчиво присутствуют в разных жанрах (заговорах, лирических песнях и т. п.), но особенно ярко проявляются в быличках, где оказываются связанными с таким демонологическим персонажем, как огненный змей, который посещает людей, долго и безутешно тоскующих по умершим родственникам (то есть значительно дольше, чем это предписано и регламентировано традицией). Содержание поверий и быличек об огненном змее, зафиксированных на территории Тамбовской области, уже привлекали внимание исследователей (Подробнее см. [Махрачева 2012: 19-21; Махрачева, Ивановская, 2014: 38-41], которые отмечали хорошую сохранность и детальную проработанность сюжетных линий, поэтику образа.
а ему дубовый достался. И задумался: жизнь у него плохая — "дубовый дом достался мне-то". Думал и думал. И на первый день Пасхи, батюшка тады прямо по приходу ходил, раньше. И вот сын заходя — и на баб, они уморились, ну и готовили, эт скольки служба ды легли отдохнуть. Он заходя: "Вы скорее к Извекам", — а у нас Извека была девка, это раньше фамилия, а потом Сажина — "к Извекам-то уж пошёл батюшка". Они вскочили, кто юбку надеваить, подтыкаить, кто не сымал — кто как. А он пошёл. И спешит, глянь, сказал — батюшка, повернулся и ушёл. Он в подгребках сидить на коленках, и вот такой верёвкай не завязал ничё, вот такой рукой держал. Он его толкнул, и он упал. Готов. Не завязывал, на коленках сидить. Там у них старно'вка была на погребе, раньше старновку готовили вязать там просу, там чё. Ну и... и он готов. Нельзя думать — черти дадуть» (Мордовский р-н, зап. Т. В. Махрачевой, 2002); чрезмерно привык работать: «...Знаишь, чаво, вот, наверно, привычка такая, как я в детстви повадилась работать, я щас без работи не могу. <...> Не могу я без дялов, я тада, я тада, прям со мной прям какая-т тоска. Тоска. [Что такое тоска?] У.... сердце болить — делать нада, вот я уйду делать, и вся тоска щас с мине слетить, и я прям довольныя» (Рассказовский р-н, зап. 2003).
Идею чрезмерности поддерживают глаголы со значением «испытывать тоску», образованные при помощи приставок на-, ис-, до, рас-, значения которых, как правило, указывает на предел действия или состояния, увеличение интенсивности, чрезмерность в проявлении действия, а также придает лексике экспрессивную оценку: натосковаться (Пичаевский р-н, зап. 2008); накричаться (Староюрьевский р-н, зап. 2006); истосковаться (Пичаевский р-н, зап. 2008); растосковаться (Знаменский р-н, 2005, Петровский р-н, 2002); дотосковаться (Рассказовский р-н, зап. 2003); доплакаться (Староюрьевский р-н., зап. 2006). Характерно, что в диалектных текстах глаголы, принадлежащие семантическому полю тоски, нередко повторяться несколько раз, что также может трактоваться как усиление действия: «... Двоюродной сястре моей муж умяр, эт прям точно, а пять человек детей осталось. Она кричала, и кричала, и кричала. Он к ней стал ходить. Ну, девка была одна посмыслёней, взрослая, стала замечать: они с ним гутарють, и ложаться спать» (Староюрьевский р-н., зап. Т. В. Махрачевой, 2006); « .Вот у нас одна женщина, у ней муж ушёл от неё, а у ней, сколько у ней, трое оставалось, и она об нём тосковала, очень об нём тосковала. И что, к ней стал летать змей... » (Кирсановский р-н, зап. Т. В. Махрачевой, 2001).
к .о
н
и О!
а
^
и со о иэ X га н
си
а
^
о а го
го а
и о
го а иэ о
го со о н
и о
оо
о
см
ю см
ил см
X ,о
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
Для тоски характерен признак пространствен-ности, местопребывания. В заговорной традиции русских тоска локализуется в теле имярека [Топорков 2005: 165]. Бытование в тамбовских говорах конструкций с предлогами в/на2, имеющими пространственное значение, репрезентирует идею вовлечения человека в «поле» тоски (предлог в), и одновременно тело человека становится тем местом, где тоска осуществляет свои разрушительные действия (предлог на): даться в тоску (Мордовский р-н, зап. 2002); тоска на (ком-то) (Соснов-ский р-н, зап. 2003; Мордовский р-н, зап. 2002): «Ну, человек, вот глаз [сглаз], человек начал, таска на нём, мучаится, ни йисть...» (Сосновский р-н, зап. Т. В. Махарчевой, 2003); «Эт другая, эт уже на табе тоска иль чёй-та, то тос... затосковала, чёй-то такое. А вот на табе тоска, и вот ты этую молитву прочитаишь, и всё. До трёх раз. <...>. А как? Да ты ж это, люди-ты, вот [неразборчиво. — Д.Л.], тоска на нём. Вот у нас одна девушка, вот нядавно по-хронили, сбросилась с третьего этажа, из спа'льня... » (Мордовский р-н, зап. Т. В. Махарчевой, 2002). Нам не удалось зафиксировать сведения, в которых бы содержалось прямое указание на локализацию тоски на теле человека, то есть в какой части тела или конкретном органе она может находиться, может ли она выступать «вместилищем» психологического состояния3, но есть значительное количество упоминаний, в которых тоска сближается респондентами с болезнью, о чем речь пойдет ниже.
2 Так, в архангельских говорах отмечается словосочетание с предлогом в, указывающего на понимание смерти как сосуда, вместилища [Коконов, 2010: 495].
3 Исключение составляют немногочисленные свидетельства о том, что тосковать может душа умершего Приведем один из фрагментов, подтверждающих наше утверждение, поскольку оно является нетипичным: [Правда ли, что до сорока дней лампадку не гасят?] Обязательно. Обязательно сорок дней лампадка горела. У меня муж-то в Тамбове погиб. Милиция его убила. Привезли его уже мёртвого. Он был буйный, как напьётся, матом... Горластый такой. Вот, наверно, пьяного-то его забрали, а он там орал, в милиции его убили. Ну а то как он из милиции попал в реанимацию? Если они его подобрали такого, может быть, там побит был, его бы сразу в больницу, а тут в милицию, а из милиции в реанимацию. И неделю целую лежал, под капельницей был. А привезли мёртвого. Хоронили, как жутко было... Одна осталась. А под девятый день сын приехал мой, читали девять дней, читали двадцать дней, и шесть недель читали, монашку мы приглашали. А под девятый день он приехал, привёз кой-какие продукты, вот сидим с ним, разговариваем. Он напротив меня, об окно как кто даст, прям ну резко, он выскочил — никого. Говорят, душа, его душа [А что же она, сердилась?] Ну, просто тоскуеть душа. Тосковала (Кирсановский р-н, зап. 2001, зап. Махрачевой Т. В.)
Нередко в устной народной традиции тоска предстает как тесное переплетение эмоциональной и физической сфер человека.
Тоска как эмоциональный концепт вписывается в комплекс представлений о нарушениях психического состояния, нервных расстройствах, имеющих различные причины и представляющих опасность для здоровья человека. В говорах такие состояния передаются конструкциями болит нерв (Токаревский р-н, зап. 2005); болят нервы (Староюрьевский р-н, зап. 2006): «.я не могу вот проходить со щитовиткой. Если ключ те-кёть [вода], вы знаитя, эт какая болезня, я не могу даж, вот думаю, вот щас я уплыву куда — нерв болить... » (Петровский р-н, зап. 2007); нервы разойдутся (Петровский р-н, зап. 2007). На территории Тамбовской области бытует поверье, что жизненные переживания, сильное душевное волнение могут стать причиной заболеваний, например, рака: «Он вить и от огорчения, или, как сказать вот, какой-нибуть вот, можить, в сямье хто там как огорчаится и приклю... раскрываится эт рак-то» (Петровский р-н, зап. 2007 г.); «Но он, гварть, вот и от это, от убоя, от волнения — рак. Жизнь плохая у каво. Вот он тожа всё время у нас ходя...» (Петровский р-н, зап. 2007). Нервные расстройства лежат в основе детской бессонницы: «[Известна ли Вам причина крика?] Ну, ну я сама не знаю, ведь щас к врачам обращались, там найдуть такое-т у няво расстройство, такое-то, нервное, вот это. Ну тада этого нихто ничё не признавал, никуда не носили, можить яво возьмёть, можить, у няво действительно грыжка там болела, он там орал, весь выворачвлси, ну не перставал, плохо спал» (Сосновкий р-н, зап. 2003).
Дети в традиционной культуре подвержены воздействиям различного рода, в том числе, связанным с эмоциональной сферой. Так, испуг как сильное потрясение, по мнению жителей области, может вызвать у ребёнка серьёзные нарушения психики вплоть до слабоумия: «... Испуг — жили тут соседи, девочки было семь лет, семь лет девочки. Играится она у двора, гонють как... стадо коров. Корова идёть, и вот нада так быть, и вот как иё поднимить за я... за платьицу-ту, на рога кверху — и получился испуг. Испуг — и умом повернулась. И вот у ней осталси ум, она жила лет до трицать, жила она, ну совсем глупая. И вот у ней так и сохранились детские мысли: играть в куклы. А уже больших, уже большого ума у ниё не было, у ней вот парализован. И вот этот испуг, ага» (Знаменский р-н, зап. 2005). Не случайно тоска посещает и душу ребенка, оказывая на него особенно разрушительное воздействие: «... Вот она, значит, наговорила и, значит, школа тут была.
Идут в школу, и она передала. Взяла сестра, сестра, она и щас в Москве живёть, Анька. Вот, с ней тоска: "Удушуся!". Чёже, ей лет десять было, в школе, и тоска с ней: "Удушуся! Удушуся!"... » (Рассказовский р-н, зап. 2003); «А эта... правда: к детям приходят [огненный змей]. Это, вот,рассказывала мама. Умерла мать у них. Умерла мать, они остались. То ли трое их что ли, сироты остались. [...]. И вот они и, говорит, и даже видели, что как бы, вот, где-то в двенадцать часов и к ним как клубок какой-то, шар во двор — вжжх! Говорит, вот прям шар огненный как бы. И всё. Ну это соседи видели там, может, один раз, может, два раза. Стали подозревать: дети тают. Прям тают. Вот такия, прям, исхудалыи, всё. Они стали спрашивать: "Чё к вам эта...?" — "А к нам мама приходит. Она купает нас, она с нами всё делыит. Она вшей ищет". Раньше же вши были у всех. [...]. Это, это нечистая сила, это ни нисколько ни эта., а эта нечистая сила. Они потому что плачут всё время об ней, и они рады такия. А сами худают и худают.Говорят, в конечном счёте,разорвёт она, эта, нечистая сила... » (Мичуринский р-н, зап. Н. Г. Раковской, 2003).
В заговорах, зафиксированных на территории Тамбовской области, тоска стоит в одном ряду с деструктивными психологическими состояниями. Так, в беседе со знахаркой из Моршанского района нами были записаны два варианта заговора «от нервов», в которых наряду с тоской упоминаются испуг, переполох, бессонница. Все эти явления в одном из текстов именуются «нервные болезни»: «Ну, можть мне, мне, можть так дано: кому б я не заговарьвала — проходить. Зуб загварю — проходить. Вот, от нервов тожлячу, вот: "Утренняя заря-зарница, / Божия Мать Царица, / Как Господу помогала, / Вижу, (там, например, я на сибе), Наталья, / Я хочу [неразборчиво] / И Божью волю творить. / Я хожу и помогаю, / Прославляю Троерушную Божью Мать. / Неутолимая Божья Мать, / Удали все скорби, там, Натальи: / Испуг, перпалох, / Тоску, бессонницу, / [неразборчиво] / Тибе не болеть, / Голова и зубки, / Сохрани ясны очи, / Из груди [неразборчиво] сердце, / Из живота, из утробы, / Изо всех жилочек, / Изо всех [неразборчиво], / И иди туда, / Где солнце не светить..."»; «Утренния заря-зарница, / Божья Мать Царица, / Господу помогала, / Поможи Наталье. / Я хочу походить / И Божью волю творить. / Я хожу и помогаю, / [неразборчиво] Троерушницу. / Троерушница Божья Мать, / Неутолимая Божья Мать, / Удали все скорби-болезни / У рабе Божьей Натальи: / Тоску, бессонницу, / Загамо'нницу, / Все нервные болезни. / Голова и зубки, / Сохрани ясные очи. / Из груди [неразборчиво] сердца, / Из жи-
вота, из утробы, / Изо всех жилочек, / Изо всех суставчиков. / И вы птицей летите туда, / Где солнце не светить, / Луна не встаёть. / Там гулять [неразборчиво], / Но к рабе Наталье не вертай-тися. / Она замучилась... » (Моршанский р-н, зап. 2007, зап. Т. В. Махрачевой, Д. Н. Лоскутовой).
В другом заговоре, который, по словам информанта, следует произносить при лечении любых болезней, тоска фигурирует вместе с существительным скорбь: «На мори-океяни святая вода Ульяна / Вымываить крутыя берега, / Бледные корни морские, / Жёлтые пески, / Чтоб у нашей, там у Марии, у Настасии / Не было скорби и тоски. / А я хожу, жажду, лячу. / Не я лячу, / А Пре-светлая Дева Мария. / Она ходить, помога-ить, / Нетленнымро'зом покрываить, / Святым духом» (Мордовский р-н, зап. 2005). В «молитве от тоски», принадлежащей городской культуре и испытавшей сильное влияние массовой литературы, используется традиционное для русского фольклора сочетание грусть-тоска, выступающее в паре с синонимом печаль: «Отче наш, войди, благослови, пойди перекрёстки из дверей в двери, из ворот в ворота, под ясное солнце, под всю Божью колесницу, прямо к синему морю пойду. Подойду поближе, поклонюсь пониже. Ты, сине море, в моём сердце камень, пенья, коренья, жёлтые пески, крутые берега. Смой с меня грусть-тоску, печаль, Матушка Пресвятая Богородица. Смой всю болезнь и помоги, Господи. Прими, Господи, молитву мою и благослови. Слава тебе, Господи. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь» (Рассказовский р-н, зап. 2003).
Состояние тоскующего человека граничит с безумием. Информанты, которым приходилось в силу разных обстоятельств испытывать подобные чувства или видеть людей, охваченных тоской, при описании такого состояния используют лексику, относящуюся к семантическому полю безумие: «Я тосковала-т об нём [о сыне], я думала, с ума сойду — тоска. Иной раз растоскуисся, даж ничё не мило, начнёть вот так вот тресть, нервы-т разойдутся. Пойдёшь на кладбище, не плошь, оттуда, то вытасквають, то уносють. Как подходишь, не плошь, подходить к могиле, то я падаю. Вот она тоска. А мине... я тоскую, жалко, такое дитя похронить» (Знаменский р-н, зап. 2005); «А тосковать нельзя, грех это большой. Вот ко мне повадился змей летать. А я ж не знала. Меня как застило. Застило — это я так радовалась, что ничего не соображала» [СТГдимк 2002: 230]; [Что значит «изъедала тоска»?] Ну ничё не хочется ни делать, тоскуишь, чёй-т тибе не хватаит, кудый-т ме-чисси, не знаишь, всё разрываится на тибе, всё эт вот, такая апатия, не хуже» (Знаменский р-н,
к .о
н
и О!
а
^
и со о иэ X га н
си
а
^
о а го
го
и о
го
иэ о
го со о н
и о
оо
о
см
ю см
ЦП
см
X ,о
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
зап. 2005); «.И это, тётя Шура прям придёт: "Ой, как же у тебя голова-то, Галя, соображает, всё, какой колхоз-то большой, как у тебя голова-то соображает!". Девочки, отсоображалась моя голова. Да, прямо стала вся заливается, как приступом. Я, когда вот так вот стою, стою, стою, держусь, немножко отойдёт. Не могла ни засмеяться, ни в туалет сходить, тоска со мной. Муж был у меня в армии, это ещё у меня один Олег был. Тоска со мной страшная. Вот иду, а по мне пот там течёт, холодный пот течёт. Приду в правление, крик со мной. Все говорят: 'Да ты чё, ты на себя дурку напустила?" Ругаются на меня все, да. Вот. И отсоображалась моя голова. Ничё не соображаю и всё» (Никифоровский р-н, зап. Т. В. Махарачевой, 2002).
В дореволюционном заговоре, датированном 1772 годом и поступившим в Шатскую канцелярию (Тамбовская губерния) «по донесению <...> князя Ивана Енгалычева, с представлением указа об отставке брата своего, прапорщика Григория, и богопротивных, писанных его рукою ересей и чародейств» [Опись. 1899: 160], поведение тоски как персонажа связано с беспорядочными метаниями и поведением безумного4: «На море, на океане стоит остров, и на остров стоит баня, в бане лежит доска, на доске лежит тоска, мечется тоска, бросается тоска из угла в угол, из переруба в переруб, из окна в окно, из огня в огонь, из пламя в пламя, с ножа на нож, из петли в петлю, кинься тоска к рабе Божией Авдотье Андреевне в ретиво сердце от раба Божьего Григория Васильевича. Святого Духа. Аминь» [Опись. 1899: 160].
Тоскующий человек способен совершать необдуманные поступки, его поведение становится нелогичным, странным для окружающих: «... Девочка, вот она кричала, и ня знають, чаво делать там: и рвёть и мечить, гварть, ни с кем, ничё не гварить. Прям бегала ко мне тута. И не знаить, куды деться, с ней тоска, прям тоска... » (Знаменский р-н, зап. 2005); «.а вот удушился — эт у нас эт женщина. Прям уехала, ушла в лясу, и повесилась, да. А хто яво знаить. На ниё была, вроде, загварила колдунья ей — и тоску. Она тосковала, тосковала — прям помирать и всё, и всё и больше и всё, не хочить она. Встала ночию, дожжик [неразборчиво. — Д.Л.] она всё сняла с сибе, был и крест, и крест сняла, положила на стол, всё, она одела сапоги резиновые и ушла, и ушла она и дошла суды, прям осиновая была дерева, и на осиновое дерево повисла... » (Уваровский р-н, зап. 2005). Являясь по своей сути деструктивной, тоска нередко детерминирует поведение людей,
4 О поведении тоски в русских рукописных заговорах см. подробнее [Топорков, 2005: 172-173].
провоцируя их на самоубийство: «...Вот один
ма'лай, на нём тоска была невыносимая. Он хотел с собой чё-нибуть сделать... » (Сосновский р-н, зап. 2003); «не взял молоко [ребенок. — Д.Л.], сдайвала я яво, сдайвала из, из груди. Он не брал, он поперхалси. А коровью он пил — враз засвёл у няво рот, рото'чек засвёл. И не брал, и не брал, и не брал. И он помир. И какая ж, девочки, я была глупая, как я радваласи <...>. С кладбищи бегла, рада, щё он помир-та. <...>.Я очень тосковала, тосковала очинь, тоско... хотела помереть, просила: "ГосподиГ <...>. Тада чаво, платьи были шёлковыи в часте'. Все свои платья отдала, тольк щё бминя Господь взял, чтоб я умярла» (Моршанский р-н, зап. 2007).
В нарративах, повествующих о душевной боли, подавленности как причине самоубийства, тоска нередко обнаруживает черты инфернального, поскольку добровольный уход из жизни в народной культуре оценивается с точки зрения «своей»-«не своей», «хорошей»-«плохой» смерти и считается тяжким грехом [Толстая 2012: 58-71]. Примечательно, что в контексте народных суждений о тоске, как правило, упоминается о том, что тоскующие люди выбирают определенный способ ухода из жизни через повешение и тем самым обрекают себя на вечные муки в соответствии не только с канонами народной, но и православной традиции: «Да, это в тоску кто дастся, душатся. У нас недавно задушился. Вот вы шли — там дом каменный. Ещё не начали ломать. Пришёл утром, и глядь, к нам Танька приходить, говорить: "Вот подите, поглядите — там Бык висить!" Его дразнили Бык. [А отчего он? — Д.Л.]. Он трактор какой-то разбил, где курятник у нас, и судили его. Он испугался и повесился» (Мордовский р-н, зап. Т. В. Махарчевой, 2002); «она дала деньги Николаю, восемьсот. Он купил себе домик. <...>. А он на няё стал, иё: "Зачем ты яму отдала деньги?". Восемьсот, тада ж были деньги большие. Она, вроде, с тоски в церкви удушилась» (Моршанский р-н, зап. 2007).
О тяжком грехе этого акта красноречиво свидетельствует лексика, в которой проявляется истинный «исполнитель» действия или заинтересованный в нем — нечистая сила: сатана дух дунул, черти в петлю занесли (Бондарский р-н, зап. 1994), черти взяли (Бондарский р-н, зап. 1995), чартям отдають (Бондарский р-н, зап. 2006); на повесившихся черти накидывают веревку; в аду на них черти будут возить воду [Махрачева 2012: 19].
Потусторонняя сущность тоски оказывается тесно связана с конкретными демонологическими существами: с огненным змеем, чертями, и домовым, который, находясь в конфликтных отношени-
ях с жителями дома, выбирает тоску как способ навредить им: «Умер человек в семье, родственники по нему тосковали, да и начали все болеть. Это домовой их мучил. Так им насоветовали взять в церкви ладан, повесить на крестики, над голова, под притолку. Легчило им или нет — не знаю, но видно ле'гчило, потому что так делали» (Бон-дарский р-н, зап. Т. В. Махрачевой, 1995); «Домовые выгоняли хозяев из дома, нагоняли тоску» (Бондарский р-н, зап. Т. В. Махрачевой, 1995). Тоска, как и демонологические существа, способна мерещиться, видется — вержиться — человеку, толкая его на необдуманные поступки, мысли о самоубийстве: «Иногда тоска ве'ржится, то есть вроде как спишь, но не спишь. Вот и мне так было. Привержилось мне, что умерли двое: мальчишка и сестра вместе. Меня тоска взяла и втя'мелось, ну, засело мне, значит — удушиться. Я всё приготовила, дверь закрыла и в петлю полезла. И только говорю: "Господи, прости меня". И все двери растворились, и я вздрогнула, испугалася и проснулася. Вот как. А вообще по самоубийцам и читать грех. Но щас их хоронят на кладбище, а раньше и на кладбище не хоронили... » (Бондарский р-н, зап. Т. В. Махрачевой, 1994).
Восприятие тоски посредством сферы физической боли человека обнаруживает сходство с народными представлениями о болезни. Прежде всего о тоске тамбовские крестьяне вспоминают, когда описывают различные способы магического вредоносного воздействия5. Тоска является одним из основных симптоматических проявлений порчи или сглаза, и по интенсивности, разрушительности такого душевного состояния оценивают степень сложности и излечимости болезни: « ... Она с чужими мужиками-т гулялась, а жёны-т серчали, она имела лю... друзей-т. Они иё сделали [в значении 'нанести вред магическим действием'], они ей принясли, чёй-т подкинули. Она подняла, не знаю, там чё, какую-т вещу и зачала <...>, тосковать, тосковать. Ходить, тоскуить, она год по три-полтора мучилась. Ездила лячилась, и езди-
5 Тоска имеет и рациональные причины — сложности взаимоотношений в семье, совершенные когда-то проступки, осознание последствий принятых решений, горе: «Здоровая, здоровая была, болела у ней сильно голова, она поехала лечится, ей... положить в больницу не положили. Приписали ей бром, лякарстео. А бром надо: чтоб мух пролетел — покой был. А у ней муж был с характером человек: муха не пролятить, када пьяный напьётся. И с ней плохо, и она стала тосковать, тосковать, [.] сама сибеубивать: "Я, — мол, в Совете много денег, порвала документы, мине в тюрьму пасадють". Ну, пришлось мне в больницу иё... » (Бондарский р-н, зап. 2008).
ла куды-та далёко в горад. Ей сказали, что сделано тибе по смерть. Да. "Тибе, гварть, по смерти, тибе не выльчуть. Выльчить я могу тибе, то я тибе выльчу, то сама я помру", — да, да, — "но я не могу, не могу те поме... эт выльчить. Да, обязательно тибе помирать, и всё."» (Уваровский р-н, зап. Т. В. Махрачевой, 2004); «... А есть, от таких вон бяруть, ну энти ж колдуны бяруть, всё с могилки, бяруть какую-нить с мёртвого, с му-щины иль с женщины, пясочик бяруть да в кармани яво носють с собой. [Зачем?] Да камуй-нибуть сунуть, тебе хоть такой-т сунуть, вот, вот опять они чёй-нить, эти колдуны-то. [Что в этом случае произойдёт с человеком?] Да вот чаво-нить ты тада будишь, чаво-нть, тоску какую-нить нагонють — и будишь тосковать» (Бондарский р-н, зап. Д. Н. Лоскутовой, Н. Г. Раковской, 2008); «[Что Вы ощущали, когда вас сглазили?] Я сама даж не поняла, эт уж мне мама сказала, моя ро'дныя. То всяда ходила к ним я, а это три дня не ходила. Я даж в постели ляжала. Вот, всю ломаить, тимпиратура, тоскливо, вот. Я к ней пришла, она гварить: "Чтой-т ты, мол'. "Я болела, вот так и так со мной". Она гварить: "Эт тибе хтой-т слопал с глазу". <...> [Сглаз — это болезнь?] Болезнь, болеишь, с глаз болею, я рассказ-вала, три дня болела, ляжала. Вот, ломаить всю, тянить, тоскливо, вот» (Рассказовский р-н, зап. 2003); «[Что такое сглаз?] Ну, человек, вот глаз, человек начал, таска на нём, мучаится, ни йисть <...>, и вот этумувають» (Сосновский р-н, зап. Т. В. Махрачевой, 2003); «Сглаз — это болезнь, когда человек начинает тосковать, чахнуть» (Бондарский р-н, зап. Т. В. Махрачевой, 1995). В связи с этим сглаз характеризуется информантами как тоскливая болезнь (Рассказовский р-н, зап. 2003).
Тоска упоминается и в симптоматическом ряду такого заболевания, как сибирка, что вполне закономерно, так как данное заболевание в народном понимании является не только смертельным, но и мыслится принадлежностью потустороннего мира (подробнее о сибирке в тамбовских говорах [Лоскутова 2010: 176]): «Вот такой, вроди чи... чиряй, гварть, не чиряй, и с тобой тоска делаится и жар. Значить, эт чаво жа, вот, примерно, вот у мине на руке, тах-т вот. Вот ле-чуть, заговарьвають сибирку, заговарьвають. Вы-лечвають, а так иё не выльчишь. Иё не вылячишь ничаво, иё только что заговарьвають эту сибирку, у ви... не надо её, про неё говорить!» (Бондарский р-н, зап. 2007); «Сибирка — эт вот прям, знаешь, вот такой-т, как табе ба указать, кружочек вот такой-то вот сделается, такой-то вот такой красенький, красенький, как ниточка вот, какой
к .о
н
и О!
а
^
и со о иэ X га н
си
а
^
о а го
го а
и о
го а иэ о
го со о н
и о
оо
о
см
ю см
ил см
X ,о
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
красенькию, а тут делается ещё синенькия. А в самой сярёдочке крохенькие, крохенькие жёлтенькие, как вон пшёнычка маленькия, тут сидить. Вот это самыя сибирка называется. От ней тоска. Не знаешь, куды деться, тоскуешь. Страх, не знаешь, как деться, куды деться» (Бондарский р-н, зап. 2007).
К этой группе поверий тяготеют представления о сущности любовной тоски, насылаемой на человека магическими средствами: «...Вот один малай, на нём тоска была невыносимая. Он хотел с собой чё-нибуть сделать. <...>. Ну и это, пришёл, закричал: "Тёть Зин, я погибаю. Я к отцу иду", — а у няво отец удушилси, — "Во, я к отцу иду". Ну и чаво жа: "Давай, попробай". <...>.
[Что было с этим молодым
человеком
?] Ня
знаю,
но он гварить, вроди он с невестой ходил, с девкой, и чёй-т такое получилось у них, и он гварить: "Она, наверно, надо мной чё сделала!"» (Сосновский р-н, зап. 2003).
С болезнью тоску объединяет не только этиология и симптоматика. Тоска, как и болезнь в говорах, — это некий персонифицированный образ, действия которого оказывают разрушающее воздействие на человека в его телесном и душевном единстве. Эта идея передается главным образом глагольной лексикой, при этом «поведение» тоски и болезни по отношению к человеку репрезентировано единым лексическим пластом (о болезни см. [Лоскутова 2010]): тоска, так же как и болезнь, берет (Моршанский р-н, 1995; Пичаевский р-н, 1995), нападает (Знаменский р-н, зап. 2001; Петровский р-н, зап. 2007), заедает (Знаменский р-н, зап. 2001) / съедает (Знаменский р-н, зап. 2001), налетает (Бондарский р-н, зап. 2007), мучает (Староюрьевский р-н, зап. 2006): «... Тоска, крик и тоска, кричу и тоскую. Думаю, ну я вить уж привыкла жить-то, а к дочери-т я пришла, я как вроде сделалсь как непристалая, как непристала'я. Как вроде зятя я как боюся, видишь как? Ну вот, уж я вот тоскую и всё, и мине тянить суда. Ну что жа, мне б надо всё б вспомнить, вить от чаво я ушла-та, у мине энто всё забывается, а вот жаль мне йих обоих и всё. <...>. Можть, я гварю, поэтому и тосковала-та, тоска на мине налятаить и крик, вить у мине внук жаних, а мне стыдно» (Бондарский р-н, зап. 2007); «Не спала ноча, вовси я не спала ни в какуя, да. Вот ходила, ходила, ходила, тоска мине брала, вот мне пришлось к няму поехать, видишь. Ну, приехала, он на мине посмотрел, гварть: "Ну, вот женщина мучаится, она не спить". Он всё знал» (Моршанский р-н, зап. 2007).
В каком-то смысле тоска, как и болезнь, лишает трудоспособности: «...Ягварь: "Чем ты-то боле-
ешь?". Она говорить: "Я, знаишь, чаво, вот напада-ить на миня какая-т тоска, какая-т, вот не хочу я иной раз работать". А Зинка сидить, говорить: "Эт у тибе спорину' отняли". Вот. Эт есть такие люди, занимаются, такие... » (Петровский р-н, зап. 2007). У тоскующего человека пропадает желание работать, действовать, он не знает, чем занять себя, куда приложить свои силы. Этот аспект образа тоски передается устойчивым сочетанием не находить места (Знаменский р-н, зап. 2001), которое употребляется информантами для описания состояния подавленности.
Как отмечает А. Л. Топорков, реконструировавший образ тоски по данным русской рукописной традиции, это состояние в заговорах часто сравнивается со смертью [Топорков, 2005: 171]. Постижение тоски как болезни, а также инфернальная сущность тоски, ее связь с потусторонним миром, самоубийством коррелируют с восприятием смерти и поверьями о ней, что дополняет рассматриваемый образ как явления, враждебного и опасного для человека. Тоска, как болезнь [Лоскутова 2010: 84-85] и смерть [Толстая 2008: 442], [Вендина 2006: 42], [Махрачева 1997: 15] способна приводить тело человека в горизонтальное положение: «Я тосковала: я не ела, не пила, лежала замертво. Проснусь, гляну и ляжу: ни йисть не хочу, не варить не хочу, не делать не хочу — ничаво не хочу делать. И вот год прошло, я как-то... мне... всё, я потеряла трудоспособность, как я стала' вялая. Унёс он у мине здоровья, а, можить, и годы унясли...» (Бондарский р-н, 2007, зап. Д. Н. Лоскутовой, Н. Г. Раковской). Интересно отметить, что в нарративах о тоске часто встречается упоминание о нежелании тоскующего человека есть или пить, спать, то есть осуществлять действия, необходимые для поддержания жизненных сил: « .Вот эт тоска, и она съядаить человека. Он ни пить, ни йисть, ни спать, ни день, ни ночь. Чёй-т, да, места не находит, не знает, куда сибе деть» (Знаменский р-н, зап. Т. В. Махрачевой, 2001).
Таким образом, тоска воспринимается жителями области как состояние, разрушающее физическую и эмоциональную сферу человека, онтологически принадлежащее инфернальному миру и вписанное в контекст представлений о болезни и смерти. Тоска во всех ее проявлениях, как магическом, так и повседневном, бытовом, оценивается отрицательно и характеризуется признаками чрезмерности и пространственности. Вероятно, народная аксиология расценивает состояние тоскующего человека как отступление от нормы, что и порождает в говорах области и фольклоре столь детализированный образ этого явления.
ЛИТЕРАТУРА
REFERENCES
Вендина Т. И. Категории Бытия-Небытия в языке русской традиционной культуры // Лексический атлас русских народных говоров 2006: мат-лы и исследования / отв. ред. А. С. Герд. СПб.: Наука; ИЛИ РАН, 2006. С. 35-58.
Коконова А. Б. Народные представления о смерти (на материале архангельских говоров) // Русский язык: исторические судьбы и современность: мат-лы IV Междунар. конгресса исследователей русского языка. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2010. С. 495-496.
Красавский Н. А. Концепт «тоска» в русской линвокуль-туре / / Вестник Волгоградского государственного педагогического ун-та. Сер. Языкознание. 2009. № 7 (41). С. 20-23.
Лоскутова Д. Н. Лексика народной медицины в говорах Тамбовской области: дис. ... канд. филол. наук. Тамбов, 2010. 338 с.
Махрачева Т. В. Лексика и структура погребально-поминального обрядового текста в говорах Тамбовской области: автореф. дис. канд. филол. наук. Тамбов, 1997. 25 с.
Махрачева Т. В., Ивановская А. С. Народная демонология на территории Тамбовской области // Филологическая регионалистика. 2014. № 2 (12). С. 38-41.
Махрачева Т. В. Народные представления об огненном змее в Тамбовской области // Живая старина. № 1(73). 2012. С. 19-21.
Опись делам, отобранным для хранения в историческом архиве членом комиссии П. И. Пискаревым // Извъстия Тамбовской ученой архивной комиссии. Вып. XLIII. Тамбов: Типография Губернского Правления, 1899. С. 160.
Словарь тамбовских говоров (духовная и материальная культура) / Пискунова С. В., Махрачева Т. В., Губарева В. В. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2002. 281 с.
Толстая С. М. Пространство слова. Лексическая семантика в общеславянской перспективе. М.: Индрик, 2008. 538 с.
Толстая С.М. Смерть // Славянские древности: этнолингвистический словарь: в 5 т. / под общ. ред. Н. И. Толстого. Т. 5. М.: Междунар. отношения, 2012. С. 58-71.
Топорков А.Л. Заговоры в русской рукописной традиции XV-XIX вв.: История, символика, поэтика. М.: Ин-дрик, 2005. 480 с.
Топорков А.Л. Тоска // Славянские древности: этнолингвистический словарь в 5 т. / под общ. ред. Н. И. Толстого. Т. 5. М.: Междунар. отношения, 2012. С. 296-298.
Шмелев А. Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культуры, 2002. 496 с.
Vendina T. I. Kategorii Bytiya-Nebytiya v yazyke russkoj tradicionnoj kul'tury. Leksicheskij atlas russkih narodnyh govorov 2006: mat-ly i issledovaniya / otv. red. A. S. Gerd. SPb., Nauka; ILI RAN, 2006, pp. 35-58. (In Russian).
Kokonova A. B. Narodnye predstavleniya o smerti (na ma-teriale arhangel'skih govorov). Russkijyazyk: istoricheskie sud'by i sovremennost': mat-ly IV Mezhdunar. kongressa issledovatelej russkogo yazyka. M., Izd-vo Mosk. un-ta, 2010, pp. 495-496. (In Russian).
Krasavskij N. A. Koncept «toska» v russkoj linvokul'ture. Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo pedagogiches-kogo un-ta. Ser. Yazykoznanie, 2009, № 7 (41), pp. 20-23. (In Russian).
Loskutova D. N. Leksika narodnoj mediciny v govorah Tambovskoj oblasti: dis. ... kand. filol. nauk. Tambov, 2010, 338 p. (In Russian).
Mahracheva T. V. Leksika i struktura pogrebal'no-pomi-nal'nogo obryadovogo teksta v govorah Tambovskoj oblasti: avtoref. dis. kand. filol. nauk. Tambov, 1997, 25 p. (In Russian).
Mahracheva T. V., Ivanovskaya A. S. Narodnaya demono-logiya na territorii Tambovskoj oblasti. Filologicheskaya regionalistika, 2014, № 2 (12), pp. 38-41. (In Russian).
Mahracheva T. V. Narodnye predstavleniya ob ognennom zmee v Tambovskoj oblasti. Zhivaya starina, № 1(73), 2012, pp. 19-21. (In Russian).
Opis' delam, otobrannym dlya hraneniya v istoricheskom arhive chlenom komissii P. I. Piskarevym. Izvestiya Tambovskoj uchenoj arhivnoj komissii. Vyp. XLIII. Tambov, Tipografiya Gubernskogo Pravleniya, 1899, 160 p. (In Russian).
Slovar' tambovskih govorov (duhovnaya i material'naya kul'tura). Piskunova S. V., Mahracheva T. V., Guba-reva V. V. Tambov, Izd-vo TGU im. G. R. Derzhavina, 2002, 281 p. (In Russian).
Tolstaya S. M. Prostranstvo slova. Leksicheskaya semantika v obshcheslavyanskoj perspektive. M., Indrik, 2008, 538 p. (In Russian).
Tolstaya S. M. Smert'. Slavyanskie drevnosti: etnolingvisti-cheskij slovar': v 5 t. Pod obshch. red. N. I. Tolstogo. Vol. 5. M., Mezhdunar. otnosheniya, 2012, p. 58-71. (In Russian).
Toporkov A. L. Zagovory v russkoj rukopisnoj tradicii XV-XIX vv.: Istoriya, simvolika, poetika. M., Indrik, 2005, 480 p. (In Russian).
Toporkov A. L. Toska. Slavyanskie drevnosti: etnolingvisti-cheskij slovar': v 5 t. Pod obshch. red. N. I. Tolstogo. Vol. 5. M., Mezhdunar. otnosheniya, 2012, pp. 296-298. (In Russian).
Shmelev A. D. Russkij yazyk i vneyazykovaya dejstvitel'nost'. M., Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2002, 496 p. (In Russian).
к
-D I—
<v a
CO
о иэ X га
I—
ai
a
^
ta о a го
ta
го а
о
го а иэ о
го со о
I—
о
ТОГАПОУ «Многопрофильный колледж им. И. Т. Карасева».
Поступила в редакцию 11.03.2018 г.
Received 11.03.2018.
UDC 811.161.1 THE IDEA oF THE oF YEARNING TRADITioNAL FoLK cuLTuRE
of the peasants of tambov
СЗО
LD CM
un
ГМ
D. N. Loskutova
Yearning appears as a complex range of heavy emotional experiences and generates in the language of emotional and evaluative vocabulary, transmitting depth, intensity, excessive oppressive state. Yearning, causing a strong emotional intensity, in its manifestation is associated with signs of excessiveness, deviation from the norm, spatiality and is estimated negatively both in everyday and in magical manifestation; it appears as a close intertwining of the emotional and physical spheres of a person, fits into a complex of ideas about mental disorders, nervous disorders 8 with different causes and representing a danger to human health. In the conspiracies recorded
in the territory of the Tambov region, anguish is on a par with destructive psychological states. The state of a yearning person borders on insanity. When describing the state of a yearning person, vocabulary related to the semantic field insanity is used in Tambov dialects. A yearning person commits rash acts, his behavior seems strange to others. Yearning appears to belong to the infernal. Yearning appears to belong to the infernal. The perception of anguish through the realm of physical pain reveals similarities with popular beliefs about the disease: the result of a magical harmful effect; one of the main symptomatic manifestations of damage or the evil eye, and according to the intensity and destructiveness of such a state of mind, assess the degree of complexity and curability of the disease. It is mentioned in a number of symptomatic diseases such as anthrax. Yearning, like a disease in dialects, is a kind of personified image, whose actions have a destructive effect on a person, destroying his physical and mental unity. "Behavior" of yearning and disease in relation to a person is represented by a single lexical layer. The comprehension of yearning as a disease, as well as the infernal essence of yearning, its connection with the other world, suicide correlate with the perception of death and beliefs about it.
2 KEY WORD S: yearning, disease, death, traditional folk (peasant) culture, Tambov dialects. is
ro ■ LOSKUTOVA DINA N.
о Candidate of Philological Sciences, Head of Department Tambov Regional State Autonomous Pro-
l- fessional Educational Institution "Multidisciplinary College named after I. T. Karasev".
a 23 Tsentralnyi mikrorayon, Stroitel, Tambov region, Russian Federation, 392523.
к
го ^
<v
l- Для цитирования: Лоскутова Д. Н. Образ тоски в традиционной народной культуре тамбовских крестьян //
^ Филологическая регионалистика. Тамбов, 2018. Т. 10. № 1-2(25-26). С. 32-40.
For citation: Loskutova D. N. Obraz toski v tradicionnoj narodnoj kul'ture tambovskih krest'yan [The idea
of the of yearning traditional folk culture of the peasants of Tambov]. Philological Regional Science, 2018, vol. 10, no. 1-2 (25-26), pp. 32-40. (In Russian).
X ,o
E-mail: [email protected]
