CC BY
141
УДК 82.09
UDC 82.09
Л.А. ЛЫСЕНКО
аспирант, кафедра филологии и массовых коммуникаций, Нижневартовский государственный университет
E-mail: [email protected]
L.A. LYSENKO
Graduate student, Department of philology and mass communication, Nizhnevartovsk State University E-mail: [email protected]
ОБРАЗ ПРАВОСЛАВНОЙ РОССИИ В АВТОБИОГРАФИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ И.С. ШМЕЛЕВА «ЛЕТО ГОСПОДНЕ» И Б.К. ЗАЙЦЕВА «ПУТЕШЕСТВИЕ ГЛЕБА»
THE IMAGE OF THE RUSSIAN ORTHODOX IN THE AUTOBIOGRAPHICAL WORKS OF I.S.SHMELEV'S «SUMMER OF THE LORD» AND B.K. ZAITSEV'S « GLEBS JOURNEY»
В данной статье рассматриваются два автобиографических произведения авторов русского зарубежья И.Шмелева и Б.Зайцева, предпринимается попытка сравнения присутствующих в них признаков распространенности православия в России конца 19-начала 20 веков как основной веры русского народа. В произведении «Лето Господне» Россия представлена как глубоко православная страна, в «Путешествии Глеба» описан путь к вере.
Ключевые слова: православие, Шмелев, Зайцев, Лето Господне, Путешествие Глеба, вера, традиции, праздники.
This article discusses two autobiographical works of authors of the Russian diaspora B. Zaytsev and I. Shmelev, an attempt to present a comparison of Orthodoxy in their prevalence of signs in Russia in the late 19th and early 20th centuries, as the basic belief of the Russian people.In the works «Summer of the Lord» Russia is presented as a deeply Orthodox country, in «Glebes Journey» the path to faith is described.
Keywords: Orthodox, Shmelev, Zaitsev, Summer of the Lord, Glebes Travel, faith, traditions, holidays.
Среди писателей русского зарубежья ярко выделяется творчество двух авторов - Ивана Сергеевича Шмелева и Бориса Константиновича Зайцева. Оба автора написали свои самые крупные автобиографические произведения в эмиграции, а посвящены они любимой ими России, в которую при жизни им попасть не довелось. Не только направление творчества, но жизненный путь и судьбы Ивана Шмелева и Бориса Зайцева во многом схожи. И Шмелев и Зайцев признаны литературоведами православными писателями, несмотря на то, что их пути к вере были разными.
Шмелев родился и вырос в Москве в патриархальной православной семье, впитал дух православия с детства, чему и посвятил свое автобиографическое произведение «Лето Господне». И. Ильин(как видно из эпиграфа, это произведение посвящено известному философу и его супруге) отмечал, что это рассказ о том, как русский, христиански озаренный простец строил свои будни, покоряясь солнцу планетному и молитвенно осмысливая свою жизнь солнцем православия. Как год его жизни делался православным годом и в то же время трудовым хозяйственным годом, протекавшим перед лицом Божиим. Это рассказ о том, в каких, праздниками озаренных буднях русский народ прожил тысячу лет и построил свою Россию [1, с. 383].
Произведение состоит из трех частей: «Праздники»,
«Праздники-радости», «Скорби», а названия глав чаще являются названиями православных праздников, например «Пасха», «Рождество», «Крещенье», «Покров», «Вербное воскресенье», либо таинств («Соборование»), традиций («Говенье», «Крестный ход», «Благословение детей»), либо этапов человеческой жизни («Именины», «Кончина»). Особенно стоит выделить главу «Москва» - в ней отец главного героя Вани любуется Москвой: «Отец смотрит на Москву, долго-долго. И будто говорит сам с собой: - А там... Донской монастырь, розовый...А вон, Казанская башня.а то - Данилов. Симонов. Сухарева башня.» [5, с. 432]. В этом любовании Москвой и одновременно прощании с городом - ведь это были последние дни жизни отца - образ православной Москвы, которой дорожат, как оплотом православия, потому что живут в окружении монастырей, и сам город дышит в восприятии героев произведения красотой веры. Шмелев колоритно описывает, как зимой на Крещенье на Москве-реке лед колют, проруби сооружают, перед постом открывается великопостный рынок, а перед Пасхой - вся жизнь города подчинена приготовлению к великому празднику в домах, на рынке, торговых лавках.
Первая глава первой части - «Великий Пост», глава о покаянном настроении православной семьи. «Я просыпаюсь от резкого света в комнате: голый какой-
© Л.А. Лысенко © L.A. Lysenko
то свет, холодный, скучный. Да, сегодня Великий Пост. Розовые занавески с охотниками и утками уже сняли, и оттого так голо и скучно в комнате. Сегодня у нас Чистый Понедельник, и все у нас в доме чистят... И радостное что-то копошится в сердце: новое все теперь, другое. Теперь уж «душа начнется», - Горкин вчера рассказывал, - «душу готовить надо». Говеть, поститься, к Светлому Дню готовиться» [5, с. 283]. Дальше идет рассказ о Пасхе, Троице, Рождестве и других православных праздниках. И исчисление периодов времени также идет по православным праздникам: «...Рождество скоро...а там и мясоед.» [5, с. 296]. Жизнь семьи, окружения-как в бытовом, так и духовном проявлении-подчинена кругу православных праздников.
Главным героем автобиографической поэмы в прозе «Лето Господне» является маленький Ваня, в образе которого без труда угадывается сам автор Иван Шмелев. Рядом с ним отец - Сергей Иванович, русский купец, знающий торговое дело, при этом глубоко верующий, добрый, занимающийся благотворительностью, с уважением относящийся даже к простым мужикам. Произведение заканчивается его кончиной и похоронами. И хотя жизнь главного героя Вани еще будет долго продолжаться, влияние отца на сына оказалось решающим, как и наставника Горкина, который работал на его отца. Именно Горкин с любовью рассказывал ребенку о вере, постепенно приоткрывал свет православия, который Шмелев пронес через всю жизнь. Горкин рассказывал о православных праздниках не в отрыве от жизни русского народа, а наоборот, подчеркивая устоявшиеся традиции, как принято их отмечать, каким должен был быт, но главное - духовную суть праздников. Вот Горкин наставляет мальчика, например, рассказывая о рождественских традициях: «В Сочельник, под Рождество, - бывало, до звезды не ели. Кутью варили, из пшеницы, с медом; взвар - из чернослива, груши, шепталы... Ставили под образа, на сено. Почему?.. А будто - дар Христу. Ну., будто, Он на сене, в яслях» [5, с. 368]. А перед Троицей объяснял, почему не было принято работать в этот день, и в каждом мудром слове наставника столько глубины, что невольно проникаешься верой в каждое слово и будто слышишь спокойный ровный тон благоговейного повествования: «Завтра вся земля именинница. Потому - Господь ее посетит. У тебя Иван-Богослов ангел, а мой - Михаил-Архангел. У каждого свой. А земли-матушки сам Господь Бог, во Святой Троице... Троицын день. «Пойду, - скажет Господь, -погляжу во Святой Троице, навещу». Адам согрешил. Господь-то чего сказал? «Через тебя вся земля безвинная прокляна, вот ты чего исделал!» И пойдет. Завтра на коленках молиться будем, в землю, о грехах. Земля Ему всякие цветочки взростила, березки, травки всякие. Вот и понесем Ему, как Авраам-царь. И молиться будем: «пошли, Господи, лето благоприятное!» Хо-рошее, значит, лето пошли» [6, с. 351].
Интересным моментом, подчеркивающим объединяющую силу православия для Москвы конца 19 века, является описание Крестного хода в одноименной гла-
ве. Начинается она с описания подготовки конкретной семьи главной героя - маленького Вани: «Завтра у нас "Донская". Завтра Спас Нерукотворный пойдет из Кремля в Донской монастырь крестным великим ходом, а Пречистая выйдет Ему навстречу в святых воротах. И поклонятся Ей все Святые и Праздники, со всех хоругвей. У нас готовятся. Во дворе прибирают щепу и стружку, как бы пожара не случилось: сбежится народ смотреть, какой-нибудь озорник-курильщик ну-ка швырнет на стружку! а пожарным куда подъехать, народ-то всю улицу запрудит. Горкин велел поставить кадки с водой и швабры, - Бог милостив, а поберечься надо, всяко случается»[6, с. 208].
В доме главного героя собирается много разного народу, который готовится к участию в Крестном ходе, в основном странники и простые люди: «.а "Донская" у нас великий праздник, со старины, к нам со всей Москвы съедутся, как уж заведено, - все и парадно надо. К вечеру все больше народу наползает, в мастерской будут ночевать. Кипит огромный самовар-котел, поит пришлых чайком Катерина Ивановна, которая лесом торговала, а прогоревши, - по милосердию, Богу предалась, для ни-щих....Сидят всякие старички, старушки в тальмах с висюльками, в парадных шалях, для праздника; вынули из сундуков, старинные» [6, с. 212]. Всех собравшихся приютили в доме ради праздника, обогрели, накормили по старинному православному обычаю - приютить путешествующих. К празднику дорожки, по которым пройдет Крестный ход, посыпали красным песком и травой «чтобы неслышно было, будто по воздуху понесут. У забора на Донскую улицу плотники помосты намостили - гостям смотреть»[6, с. 210], в каждом дворе навели полный порядок.Вот как о сути празднования рассказывал Горкин Ване: «.радость-то какая, косатик... встретятся у донских ворот, Пречистая со Спасителем! и все воспоют... и певчие чудовские, и монахи донские, и весь крестный ход - "Царю Небесный..." а потом -"Богородице Дево, радуйся..."!»[6, с. 208].
И вот сам Крестный ход в день празднования иконы Божией Матери «Донская» «Вот и "Донская" наступила. Небо - ни облачка. С раннего утра, чуть солнышко, я сижу на заборе и смотрю на Донскую улицу. Всегда она безлюдная, а нынче и не узнать: идет и идет народ, и светлые у всех лица, начисто вымыты, до блеска. Ковыляют старушки, вперевалочку, в плисовых салопах, в тальмах с висюльками из стекляруса, и шелковых белых шалях, будто на Троицу. Несут георгины, астроч-ки, спаржеву зеленцу, - положить под Пречистую, когда поползут под Ее икону в монастыре. С этими цветочками, я знаю, принесут они нужды свои и скорби, всякое горе, которое узнали в жизни, и все хорошее, что видали, - "всю свою душу открывают... кому ж и сказать-то им!" - рассказывал мне Горкин».[6, с. 215]. В этом рассказе Горкина суть веры православного народа, великое почитание святыни, умение просить помощи у святых, Богородицы, уповать на милость Бога.
Продолжается глава описанием Крестного хода: «Подвигается Крестный ход. Впереди - конные жан-
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - РИТЬОЬОИСЛЬ
дармы, едут по обе стороны, не пускают народ на мостовую.. .Теперь все видно, как начинается Крестный ход. Мальчик, в бело-глазетовом стихаре, чинно несет светильник, с крестиком, на высоком древке. Первые за ним хоругви - наши, казанские, только что в ход вступили. Сердце мое играет, я знаю их. Я вижу Горкина: зеленый кафтан на нем, в серебряной бахромке. Он стал еще меньше под хоругвей; идет-плетется, качается: трудно ему идти. Голова запрокинута, смотрит в небо, в золотую хоругвь, родную: Светлое Воскресение Христово. Вся она убрана цветами, нашими георгинами и астрами, а над золотым крестиком наверху играет, будто дымок зеленый, воздушная, веерная спаржа.. Слезы мне жгут глаза: радостно мне, что это наши, с нашего двора, служат святому делу, могут и жизнь свою положить, как извозчик Семен, который упал в Кремле за ночным Крестным ходом, - сердце оборвалось. Для Господа ничего не жалко. Что-то я постигаю в этот чудесный миг... - есть у людей такое... выше всего на свете... - Святое, Бог! - Иван-Воин... - шепчет мне Кланюшка, - с нашей Якиманки... трудится Артамон Иваныч, москательщик. Звонкают и цепляются хоругви: от Спаса в Наливках, от Марона-Чудотворца, от Григория Неокессарийского, Успения в Казачьей, Петра и Павла, Флора-Лавра, Иоакима и Анны... - все изукрашены цветами, подсолнухами, рябинкой. Все нас благословляют, плывут над нами» [6, с. 219].Продолжается описание продвижения Крестного хода - сотен представителей всех храмов Москвы, которые несут хоругви и иконы.Сам Крестный ход предстает в произведении как нечто живое, сплачивающее жителей Москвы, описание образа православной России, которая объединяется во имя праздника.
Подвести итог вышесказанному можно словами А.И. Смирновой, которая характеризует произведение и созданный в нем образ православного образа жизни русского народа:«В его(Шмелёва - Л.Л.) творчестве, пожалуй, впервые эпически, масштабно, глубоко, реалистически достоверно запечатлен православно-религиозный опыт народа, «изнутри» раскрыто его воцерковленное бытие. Собственно психология верования, трудный, порой исполненный драматизма путь человека к единению с Богом, мучительное состояние духовной брани, молитвенное служение Богу — все это отражено писателем с документальной точностью и психологической достоверностью. Подобного преднамеренно емкого и концентрированного воссоздания во-церковленной личности мы не найдем даже в русской классике XIX века, в том числе в произведениях самых последовательно православных художников слова — Достоевского и Лескова»[3, с. 71].
Совсем иначе образ православной России предстает перед нами в автобиографической тетралогии Бориса Зайцева «Путешествие Глеба». Произведение является автобиографическим, написано, как и «Лето Господне» Шмелева, в эмиграции, вот только путь главного героя Глеба в нем описан с раннего детства до взрослых лет.
Характеризуя произведение, авторы учебника по литературе русского зарубежья под редакцией Л.П.
Кременцова отмечают, что «сам Зайцев признавал автобиографический характер произведения, поскольку в нем представлена «история одной жизни». Не случаен и выбор имени героя, связанного через коннотацию имен «Борис» и «Глеб» с именем автора. Название произведения символично, оно обозначает не только конкретный путь, проходимый героем, но и духовное путешествие к самому себе, к вечным ценностям. Зайцев определил жанр произведения как роман-хронику-поэму: ««Путешествие Глеба» обращено к давнему времени России, о нем повествуется как об истории, с желанием, что можно, удержать, зарисовать, ничего не пропуская из того, что было мило сердцу» [4, с. 111].
Автобиографическая тетралогия состоит из частей «Заря», «Тишина», «Юность», «Древо жизни». В них - жизнь и судьба российской семьи и главного героя Глеба, детство которого прошло не в православной семье, а в семье инженера, просвещенной по тем временам семье, в которой считали веру уделом людей простых.«В устовском доме кое-где висели образа, но случайные, без любви заведенные, без любви к ним и относились: ни отец, ни мать, «люди шестидесятых годов», верующими не были. Мать, к ужасу родных, некогда ходила в Петербурге на курсы, слушала физиологию у Сеченова и носила модный тогда гарибальдийский берет. Базаровское было ей не чуждо. А отец, смеясь, рассказывал, как в Горном институте профессор богословия опровергал Дарвина. Священники в доме бывали, на Пасху и Рождество - получали, что надо, «вкушали», придерживая рукава рясы, и отправлялись восвояси» [2, с. 37]. Именно так о семье главного героя Глеба, а значит и о своей семье, рассказывает Зайцев с первых страниц произведения. Однако уже здесь видим, что, несмотря на «просвещенность», православные праздники в семье отмечали и исполняли связанные с ними традиции. К примеру, в части «Заря» мы встречаем описание празднования Рождества в семье: «Так или иначе относились бы родители Глеба к Рождеству, в русской деревне, да и во всей жизни тогдашней прочно сложился рождественский обиход. Дав-ным-давно вся уж Россия с океанами лесов своих, полей, степей Младенца при-няла...»[2, с. 55]. Дальше автор описывает, как простые деревенские жители ходили в Церковь на Рождество, как выглядел священник, вызывавший у Глеба детский страх: «Глеб боялся священников, и из самых дальних дней бытия у него сохранился как бы ужас перед несгибающейся золотой ризой, кропилом, огромными поповскими сапогами. Именно край ризы, из-под которой видны сапоги на слона, это была первая его встреча с Церковью»[6, с. 56]. В это Рождество священник также по давно заведенному обычаю пришел в дом:«Он, разумеется, знал, что «господа» равнодушны к религии, но о чем говорить? На первый день полагается молебен в барском доме, будет чего и вкусить, будет и злато». После молебна, повествует автор, «отец первым подходил ко кресту, потом мать, дети. Глеб прикладывался бесчувственно. Главная его забота была - не сделать бы чего неловкого, не вызвать бы неудовольствия старика в
ризе и странной лиловой шапке. А отец Рождество даже любил. Приятным небольшим тенором с утра распевал: «Рождество Твое, Христе Боже на - наш, возсия мирови свет разума!» [2, с. 57]. Итак, Зайцев отмечает, что веками существовавшая рождественская традиция все же была не чужда и в доме «просвещенных» людей того времени. Есть еще один момент, на котором писатель заостряет внимание, - это поведение в праздник простого деревенского народа, в котором мы не находим идиллической картинки шмелевского лета Господня, наоборот, без прикрас описаны и гадания, и разгул: «И по всему селу другие мужики так же мучительно и сладострастно закидывали головы и крякали, глотая водку в честь родившегося Младенца. Начинались Святки, девки на засидках пели песни, лили воск в воду и пробовали его на тени. Окликали имя суженого при звездах на улице. Некоторые невестились.. Мир темен, слаб. Мы нуждаемся в милости и прощении. Напившись по случаю Рождества, апостоловидный Семиошка из незлобного мудреца обращался в зверя (мог, например, схватить нож и в ярости мчаться с ним за горничной девушкой). Его укрощал отец, запирая в чулан. В «патенте» за сивухой граждане села Устов пропивали кто что мог, нализывались и дрались тоже по мере сил. Несколько фонарей под глазами, несколько окровавленных носов. Праздник возбуждал. Били жен. . И не только в Устах, но и по всей России было так. Радость и грубость, поэзия и свинство»[2, с. 57]. Таким предстает перед читателями Рождество, которое с детства запомнил Глеб. Тем не менее, это тоже образ православной России.
В первой же главе мы видим описание православного таинства Венчания, причем с соблюдением всех традиций, и даже неверующая мать Глеба, вспоминая о своей собственной свадьбе, обращается именно к Богу, желая новобрачным счастья: «В руке у нее была серебряная сахарница, с выгравированными цифрами: 1872-1882, в память десятилетия их венчания с отцом. - Дай Бог, - сказала она. И поставила сахарницу на бу-фет»[2, с.62].
Тот факт, что православие у русского народа, независимо от просвещенности, просто в крови, указывают и другие факты. Так, в различных ситуациях родители Глеба и другие герои произведения употребляют православную лексику; например, собираясь в путь, говорят «Ну, с Богом», или отец, напутствуя сына, говорит: «Ну, учись, Бог с тобой. А на Петров день поедем уток стрелять.»[2, с.98].Здесь можем отметить, что и времяисчисление жизни семьи также идет в соответствии с кругом православных праздников: «Перед Пасхою мать подала прошение об увольнении его из гимназии: «по болезни»»[2, с. 176].
Также в тетралогии особо следует отметить описание пейзажей, так как герои произведения много путешествуют, в основном по центральной части России. Так, отправляясь на каникулы из Калуги, Глеб наблюдает с парохода: «И когда «Владимир» после медленных маневров у пристани, криков, гудков, наконец залопотал колесами, тронулся, Глеб с чувством уверенного в
себе взрослого путешественника смотрел, как уходила Калуга в садах, белея церквами, с домиками по взгорью, над которыми возносился Собор - он над всем господ-ствовал»[2, с. 157].
Таких описаний, когда в городах, в том числе и в Москве, на самых видных местах располагается именно церковь, в произведении очень много. Жизнь русского народа была немыслима без храмов. В этом смысле значимо описание улицы, где Глебу предстояло жить: «- Вот она эта самая и есть Жировка. Улица довольно просторная и чистая. В начале ее церковь».[2, с.162].
В православной России и обучение было наполнено духом православия. Так,например, чтобы поступить в гимназию, Глебу пришлось сдавать экзамен по «Закону Божьему», который он изучал и в гимназии, а позднее и в реальном училище. И обучение было освещено молитвой: «В гимнастическом зале все Училище на молитве - с этого начинается день. «Царю Небесный, Утешителю, Душе Истины, Иже везде сый и вся испол-няяй.» Отпели, разошлись по классам и спустились вниз в рисовальный».[2, с.211].
Именно в училище для Глеба состоялась встреча, во многом повлиявшая на его мировоззрение. «О том, как ему жить самому, чем заниматься, думал он и раньше. Теперь входил в возраст, когда начинает волновать и другое, обширнейшее: что такое человек, для чего живет, что за гробом, есть ли бессмертие. Редко ли, часто ли возвращался он к этому, но вопрос в нем сидел - то заглушаясь, то обостряясь. Ответить на него он не мог.» [2, с.223]. Юношеские размышления о жизни привели его к более близкому общению с отцом Парфением, священником, преподававшим Закон Божий. «Глебу о. Парфений нравился. Отношения у них были хорошие, но напряженные. Может быть, они друг другу были нужны, друг друга беспокоили. Глеб находился в том настроении ранней юности, когда все хочется самолично пересмотреть, удостовериться, потрогать руками. Если же не выходит, долой. Истина должна быть моей, или никакой. И так как представить себе до конца бесконечность, смерть, «инобытие» невозможно, Глеб склонен был, вопреки о. Парфению с его коричневою рясой, все это отрицать. Его и тянуло, и мучило, и отталкивало. Говорить открыто с о. Парфением было нельзя, - о. Парфений начальство, а религия обязательна, как математика, русский язык. Явно не соглашаться с о. Парфением насчет бессмертия или ада так же бессмысленно, как с Александром Григорьичем касательно площади круга. О. Парфений занимал и тревожил Глеба. В нем чувствовал он сильного защитника того, в чем сам сомневался или склонен был отрицать. Тревожил и Глеб о. Парфения - тем, что именно в нем, лучшем ученике класса, ощущал он скрываемое противодействие. С другими было попроще, но и безнадежней. Выучил урок и ответил. Велят пойти в церковь - сходит. Глеб же что-то переживал, а направлено у него это в сторо-ну»[2, с. 224]. Это были первые попытки поиска смысла жизни, который Глеб обретет значительно позже. Тем не менее, именно этот человек, которому Глеб по-
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - PHILOLOGICAL SCIENCES
стоянно противоречил в разговорах вне стен училища, сыграл особую роль в формировании его отношения к вере, прежде всего потому, что заставлял задумываться, рассуждать и искать. И это еще одно подтверждение того, что Россия была православной страной, где оставаться равнодушным к вере было почти невозможно. Показательным в этом плане является образ матери, которая будучи «просвещенным» и далеким от веры человеком, все же в конце жизни устремилась к Богу: перед смертью попросила пригласить священника, исповедалась и причастилась.
Таким образом, сравнивая образ православной России в произведениях Ивана Шмелева «Лето Господне» и Бориса Зайцева «Путешествие Глеба», можно отметить, что в первом каждая строчка дышит православием, описан быт православной семьи, а через нее жизнь и быт всей верующей России. Во втором
произведении образ православной России можно воссоздать по крупицам: это описание церковных таинств, описание пейзажей с обязательным описанием церквей, использование религиозной лексики в быту героев, размышления главного героя Глеба о вере и Боге, описание традиций православных праздников. Но учитывая, что оба автора стали глубоко православными верующими, в произведениях воссозданы два образа православной России, оба из которых ведут к познанию Бога и обретению веры. Если Ивану Шмелеву все, заложенное в детстве, помогло сохранить веру и пронести ее через всю жизнь, то Борису Зайцеву пришлось совершить длительное жизненное «путешествие», по аналогии с названием тетралогии, чтобы стать православным человеком и пребывать им до конца жизни. Оба автора пришли к одному миропониманию, только разными путями.
Библиографический список
1. ДунаевМ.М. Творчество И.С. Шмелева (1873-1950) // Православие и русская литература. Ч.5. М., 2003. 614 с.
2. ЗайцевБ.К. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4. Путешествие Глеба: Автобиографическая тетралогия. М.: Русская кни- га,1999. 624 с.
3. Литература русского зарубежья («первая волна» эмиграции: 1920—1940 годы): Учебное пособие: В 2 ч. Ч. 1. А.И. Смирнова, А.В. Млечко, В.В. Компанеец и др.; Под общ. ред. д-ра филол. наук, проф. А.И. Смирновой. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2003. 244 с.
4. Русская литература XX века: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений: В 2 т. Т.1: 1920-1930-е годы. Л.П. Кременцов, Л.Ф.Алексеева, Т.М. Колядич и другие. Под ред. Л.П. Кременцова. М.: Издательский центр «Академия», 2003. 496 с.
5. Шмелев И.С. Избранное. М.: Правда, 1989. 688 с.
6. Шмелев И.С. Лето Господне Светлый берег, Москва, 2009. 512 с.
References
1. DunayevM.M. I.S. Shmelev's Creativity (1873-1950) // Orthodoxy and Russian literature. Part 5. M., 2003. 614 P.
2. ZaytsevB.K. Collected Works: 5 volumes. Volume 4. Gleb's Travel: autobiographical tetralogy. M .: Russian book 1999. 624 p.
3. Russian foreign literature ("first wave" of emigration: 1920-1940 years): Textbook:. At 2 vol., Vol. 1. A.I. Smirnova, A.V. Mlechko,
V.V. Kompaneets. Under ed. Dr. Philology, prof. A.I. Smirnova. Volgograd: Publishing House of Volgograd, 2003. 244 p.
4. Russian literature ofXX century: Manual for students ofhigher educational institutions: In 2 vol. Vol. 1: 1920-1930. L.P. Krementsov, L.F.Alekseeva, T.M. Kolyadich. Under ed. L.P. Krementsov. M.: Publishing Center "Academy", 2003. 496 p.
5. Shmelev I.S. Selected. M .: Pravda, 1989. 688 p.
6. Shmelev I.S. Summer of the Lord Light shore. Moscow, 2009. 512 p.
