CC BY
99
Язык художественной литературы
ОБРАЗ МУЗЫКИ В БЕЛОРУССКОЙ ПОЭЗИИ XVIII - XIX ВЕКОВ: ОСОБЕННОСТИ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОБЪЕКТИВАЦИИ
Е. В. Михайлова
Статья посвящена образу музыки в белорусской поэзии XVIII -XIX веков, который объективируется при помощи различных музыкальных лексических единиц, фонетических, выразительных и содержательных средств поэтического языка. Этот образ реализуется как в белорусской поэзии в целом, так и в индивидуально-авторских дискурсах. Он обладает универсальными характеристиками, а также уникальными чертами, присущими «возможному миру» каждого поэта.
Ключевые слова: образ музыки, концепт «музыка», музыкальные лексические единицы.
Белорусская поэзия XVIII - XIX веков имела богатые традиции описания музыки. Еще в произведениях XII - XVII веков встречаются упоминания вокального и инструментального исполнения: «О Баяне, часшау мiнулых // Салавейка! На струнах бы чулых // Ты апеу бы паход слауны гэны...» [1. С. 22] и др. («Слово о полку Игореве» [1. С. 22]), «Носят иереи киот в Божом храме, // Дают хвалу Богу в песне ту трубами» и др. (С. Полоцкий «Метры.» [1. С. 92]) и др. Лингвистическая объективация образа музыки, воплощающегося в соответствующем концепте, происходит в названиях следующих произведений: П. Багрим «Заиграй, заиграй, хлопче малый.» [1. С. 153], В. Сырокомля «Уже птицы поют всюду.» [1. С. 185], Ф. Богушевич «Моя дудка» [1. С. 197-198], «Песни» [1. С. 210-214], А. Гуринович «Что за звук да так громко раздался.» [1. С. 231-232] и др. В. Конон писал о связи белорусской поэзии и музыки: «Белорусская поэзия на этапах своего становления и классического завершения была творчеством песнярским, генетически запрограммированным отечественной песенной культурой и универсальными архетипами волшебного Музыканта в образе героя античной мифологии Орфея. От пластичности античной художественной культуры и изобразительного совершенства фольклора, наконец, от освоения опыта со-
53
Lingua mobilis №3 (22), 2010
седних литератур начиналась ее живописная метафоричность образов и мотивов» [3. С. 71]. Он излагает названия произведений белорусских писателей, содержащие музыкальные лексические единицы. Говоря об упомянутом стихотворении П. Багрима, исследователь отмечает следующие его характеристики: «Передача поэтическим словом типовых напевов скрипки, цимбал и дуды. И еще романтическая надежда на спасительную миссию музыки - чувствительной души художественного творчества» [3. С. 71]. Перечисляются следующие произведения и их собрания: поэмы В. Сырокомли «Лирник деревенский» (1854) и «Деревенский музыкант» (1854) (последняя посвящена знаменитому композитору С. Монюшко), поэтический сборник В. Дунина-Марцинкевича «Белорусский дударь» (1857), сборники поэзии Ф. Богушевича «Дудка белорусская» (1891) и «Смычок белорусский» (1894); в XX веке - сборники поэтических произведений Тетки (А. Пашкевич) «Скрипка белорусская» (1905), Я. Купалы «Жалейка» (1908) и «Гусляр» (1910), Я. Коласа «Песни жалобы» (1910) и его поэма «Симон-музыкант» (варианты 1918 и 1925 гг.), книга поэзии Т. Гартного «Песни труда и борьбы» (1922), сборник стихов К. Свояка (К. Стоповича) «Моя лира» (1924) и др. [3. С. 71-72]. Имеются слова из семантического поля ‘музыка’ и в названиях прозаических произведений, например, рассказа М. Богдановича «Музыкант» (1907).
В белорусской поэзии обозначенного периода встречаются названия музыкальных инструментов и их частей: 1) звон («Тут прамудры Саламон // Зазвашу у райск звон» «Колядки», «Воскресение Христово» [1. С. 131] - здесь и далее: при отсутствии фамилии автора произведение является анонимным либо его авторство точно не установлено1) и др., 2) гуслг ([Давыд] «Прыударыу у ry^i так, // Што не уцерпелi шяк» «Колядки», «Воскресение Христово» [1. С. 132] и др.), 3) тимпаны, струны, арганы («Тут ударыл у тым-паны, // Ва усе струны i арганы, // Аж да алтаровых рог, // Што бы быу праслаулен Бог» «Колядки», «Воскресение Христово» [1. С. 132]) и др., 4) дуда, сапелка, скрыпкг («Дуда вярлюем тут равела, // Сапелка гусыняй шыпела, // Скрыпелi скрыпш, як кати...» «Энеида
1 Уточнение: впоследствии Г. Киселев доказал, что поэму «Энеида навыворот» написал В. Ровинский, а поэму «Тарас на Парнасе» - К. Вероницын (Янушкевiч Я. Твор, яю не павшен быу нарадзшца // Веранщын К. Тарас на Парнасе: паэ-мы, уклад. з тэкст. падрыхт. i камент. Юрыя Пацюпы, прадм. Язэпа Янушкевiча. Мшск: Маст. лгг., 2009. С. 5).
54
Язык художественной литературы
навыворот» [1. С. 138]) и др., 5) гармотк ([Амур] «То на гармошку зайграе...» «Тарас на Парнасе» [1. С. 144]), 6) жалейка («Амур яшчэ павесялеу - // 1граць пачау ён на жалейцы...» «Тарас на Парнасе» [1. С. 145]) и др., 7) цымбалы, бандуры («Улез - ажно 1граць пачынал^ // Музыканты цымбалы, бандуры пабралш «Театр» [1. С. 148) и др., 8) скрътю, труба, басэтля («Рэжуць жыдк у дзве скрыпш, трэщ на трубе равець, // А чацвёрты - на басэтл1 i тахту нагою б’ець.» Ф. Топчевский «Вечеринка» [1. С. 227] и др.) и др. Данные лексические единицы употребляются как в прямом, так и в переносном значении. В перечисленных примерах важную роль в создании образа музыки играют и средства звукописи.
Описывают поэты и музыкантов, а также людей, получающих такое наименование метафорически: 1) скрипач, трубачи, органист («Ой, прыляцеу сшпрок, скрыпачок не просты. //. // Толька два пугачы, слауныя трубачы, // I пан крук басюта, бацян варганiста» Д. Рудницкий «Птичий бал» [1. С. 118] - авторство устанавливается косвенным путем [1. С. 117]) и др., 2) дударь, певец («Прывучыла ж ты лоучага, ён жа i стралец. // I дудар быу некал^ i рускi пявец. // А стралец i дудар - // Не вялт гаспадар, // Будзеш без хлеба» Я. Борщевский «Девонька» [1. С. 151]) и др., 2) дудари (так В. Дунин-Марцинкевич называет людей творческих профессий: скрипача А. Концкого, поэта В. Сырокомлю, композитора С. Монюшко) («А ^b^rni тры дудары - так пяюць, iграюць, // Што ангелы надзiвiцца не у сiле здавол^» В. Дунин-Марцинкевич «Стих Наума Приговорки» [1. С. 176] и др.) и др.
Упоминаются и различные музыкальные жанры: 1) песни («Падтушы, пест заспявалк..» «Тарас на Парнасе» [1. С. 145] и др.) и др., 2) прыпеукг («Бах сп’яну пеу таи прыпеуш, // Што аж няможна гаварыць...» «Тарас на Парнасе» [1. С. 145]) и др.; далее - названия танцев: 1) «Мяцелща» («Узяушы хустачку, Венера // Пайшла “Мяцел^” скакаць» «Тарас на Парнасе» [1. С. 145]) и др., 2) «скакуха» («Калi зайграу дудар “скакуху”, // Нiяк Тарас наш не уцярпеу. » «Тарас на Парнасе» [1. С. 146]), 3) «Лявотха», «бычок», «казачок» («Ананя на скрыпцы ^аець // “Лявошху”, то “бычка”, // Гапон жару паддаваець: // “Зыграй, крычыць, “казачка”!» В. Дунин-Марцинкевич «Гапон» [1. С. 164] и др.), 4) мазурка («“Гэй, ирайце там мазурку!” - загад нейк панiч дау» Ф. Топчевский «Вечеринка» [1. С. 228] и др.), 5) кадрили («Як драбочак аддыхнул^ пайшлi кадрылi скакаць.» Ф. Топчевский «Вечеринка» [1. С. 228] и др.),
55
Lingua mobilis №3 (22), 2010
6) вальс ([патч] «Загамашу: “Пойдзем вальца!”» «Панское игрище» [1. С. 238]) и др.
Поэты изображают процесс вокального исполнения: 1) пение разными певческими голосами («Саука з Яхiмам, сваiм братымам, // Скора прыспел^ зара [з] запелi. // Кастусь з Тарасам гудзелi басам, // Бутрымка з Кантам тшчаць дышкантам» «Колядки», «В Бэтлееме, убогом доме» [1. С. 127]) и др., 2) пение под музыкальный инструмент («“Ах! ух! давай жару, // Давай бол^ давай пару!” - // Крычыць Гапон дый гуляець, // Пад скрыпачку падпяваець» В. Дунин-Марцинкевич «Гапон» [1. С. 165]) и др., 3) пение голосами различной высоты, переданное описательно («А за ёю Халiмон // Гудзщь, як царкоуны звон...», «Перастау. Г апка спляснула // Дый то-ненька зацягнула...» В. Дунин-Марцинкевич «Гапон» [1. С. 167]), 4) пение различных песен («Што табе, дудар, прыспела // Смелы пест завадз^?» Ялег1 Пранцш Буль «К дударю Артему от наддвинского мужика» [1. С. 180], «Люблю цябе, плачу з табою // I песню слёзную пяю...» В. Савич-Заблоцкий «На родной земле» [1. С. 191] и др.) и др. В данных примерах реализации образа музыки способствуют средства звукописи, а также сравнение в первом отрывке из третьего раздела.
Глагол пець и его дериваты приобретают в поэзии указанного периода следующие семантические компоненты: 1) сему ‘передача информации’ («I я з братам нахшяю // Сву галаву i спяваю // Бабцы й дзеду з дружыною // Пры здароу i пакою // Усiм мнопя леты» И. Хрептович «Поздравление» [1. С. 124] - авторство устанавливается косвенным путем) и др., 2) сему ‘интеллектуальная деятельность’ («То запеу бы з вамi я, // Што нам Бог ласкавы!» Я. Чечот «К милым мужичкам» [1. С. 158]). Этот глагол употребляется с прямым дополнением: «Венера тут яму прысела // Хранцуз паненак як вучыу, // Пайшла, вясельную запела.» «Энеида навыворот» [1. С. 137] и др. Перечисленные примеры демонстрируют сложность семантической структуры рассматриваемого глагола.
Концепт «музыка» в белорусской поэзии XVIII - XIX веков связан с концептом «поэзия». Эта связь проявляется в том, что стихи поэты называют песнями, например: «З гэтага ты зразумей, Паэце, куды нашы пест // Мкнуцца i мэты якой хочуць яны дасягнуць» М. Корицкий «К одному поэту» [1. С. 126]. Музы дарят поэтам вдохновение, соединяя приятное с полезным, и тоже создают песни: «Так i для Музау няма пест без працы жывой. // Музы, спяваючы гожа,
56
Язык художественной литературы
з салодим карыснае лучаць...» М. Корицкий «К одному поэту» [1. С. 126]. Поэт А. Ельский пишет поэту В. Дунину-Марцинкевичу: «Бо твае песш глади i лоуи - // Яны гамоняць нам да галоуи // I сэрцу кажуць скакаць падчас...» А. Ельский «Винцуку Дунину-Марцинкевичу» [1. С. 192-193], поэт А. Гуринович - поэту Ф. Богушевичу: «Бяры, браце, дудку, наладзь i жалейку, // Няхай песнь смутная вдзе у калейку // I будзщь у сэрцах мысль аб лепшай дол!, // Якой мы не знал! дагэтуль школЬ> А. Гуринович «Спасибо тебе, брате, Бурачок Матею...» [1. С. 231]. В этих поэтических диалогах формируется музыкально-поэтический дискурс, и образ поэта приобретает характеристики музыканта. Я. Лучина в стихе «Погудка» также употребляет слово пест по отношению к стихам: «Чы забавы з гэтых песень хоць бы крышку будзе?.. // Няхай судзяць братн людз! дый на братшм судзе» [1. С. 219] и др. Он говорит о песнях украинской драматической труппы М. Старицкого, которая гастролировала в Минске в 1887 г. [1. С. 602]: «Усюды сустрэнуць з хлебам i соллю, // I з добрым словам, i са слязам! // Песню святую, тсану боллю.» Я. Лучина «Всей труппе благодетеля Старицкого белорусское слово» [1. С. 226] и др.
Рассказывая о музыке, белорусские поэты XVIII - XIX веков часто совместно описывают инструментальное и вокальное исполнение: [Кацярынка] «Пяець, пляшыць, падбiваець, // Усяк вокам за ёй брадзець, // Як ластачка, падплываець, // Ажны хочацца глядзець» (В. Дунин-Марцинкевич «Гапон» [1. С. 166]), «Тая бокам, тая скокам, // Дый так вазьмуць прыпяваць...» (В. Дунин-Марцинкевич «Гапон» [1. С. 166]), «Вот так пляшуць, прыпяваюць, // Хохат, лопат, крык i зык, // Аж пад строп пыл падмятаюць, // А як рэзау - рэжа смык!» (В. Дунин-Марцинкевич «Гапон» [1. С. 167]). Часто передается пение птиц: «Ужо птушп пяюць усюды, // Ужо кветп зацвш.» (В. Сырокомля «Уже птицы поют всюду.» [1. С. 185]) и др. Показано, что песня помогала человеку в труде: «Скора у поле з песняй звонкай // Артае пайдуць аращ // I пад песню жаваронка // Прааць стануць Божай Мацi, // Каб жытцо было буйное.» (А. Гуринович «Весна» [1. С. 234]).
В белорусской поэзии рассматриваемого периода немало ярких творческих личностей, каждая из которых внесла свой вклад в экспликацию образа музыки. Назовем некоторых их них.
Ф. Богушевич издал сборники поэтических произведений «Дудка белорусская» (1891) и «Смычок белорусский» (1894). Существовал
57
Lingua mobilis №3 (22), 2010
еще сборник «Скрипка белорусская», который не сохранился до наших дней [1. С. 196]. Концепт «музыка» реализован в этих сборниках в сильной позиции текста - в их названиях. Музыкальные инструменты представлены в них как средство, позволяющее человеку, который играет на них, рассказать всем о тяжелой жизни народа. Объективирован рассматриваемый концепт и в стихотворении «Моя дудка» [1. С. 197-198], в котором также имеются элементы музыкально-поэтического дискурса. Поэт пишет о том, что он сделает такой инструмент, игра которого будет слышна всем, и будет она исключительно эмоциональной: «Эх, скручу я дудку! // Такое зайграю, // Што уам будзе чутка // Ад краю да краю! // Ой! то будзе гранне, // Як на павгганне // I як на вяселле, // Нядоуга тыкеле: // Прэндка скончу пест... // Пои дудка трэсне, // Ц паглохнуць людзр // Ц высахнуць грудз^ // Сшы надарвуцца // На радаснай дудца, // I выцякуць слёзы // На сухiя лозы.» [1. С. 197]. Он призывает дудку играть так, чтобы музыка вызывала интенсивные пограничные чувства («смех сквозь слезы»): «Ну, дык грай жа, дудка, // Каб аж была чутка, // Каб аж вушы драла; // Каб ты так ^ала, // Каб зямля скакала! // Зайграй так вясёла, // Каб усе у кола, // Узяушыся у бои, // Ды пайшлi у скош, // Як вiхор у полю - // Аж выючы з болю, // Каб аж рагаталр // А усё скакали.. » [1. С. 197]. Но дудка не хочет так играть, и поэт решает создать другой музыкальный инструмент - жалейку, игра которой будет иметь магическую силу: «Енчыш безумолку! // Не, не будзе толку! // Юну ж дудку тую, // А зраблю другую, // Цяпер зра-блю дудку // Ад жалю, ад смутку. // Г а! Зраблю ж другую, // Жалейку смутную, - // Ды каб так заграла, // Каб зямля стагнала, // От каб як заграла: // Каб слязьмi прабрала, // Каб аж было жудка, // От то мая дудка!..» [1. С. 197]. Поэт хочет, чтобы инструмент плакал над народной долей и играл слезным тоном: «Штодзень i штоночы // Плач, як мае вочы, // Над народу доляй, // I плач штораз болей. // Плач так даастатка, // Г алаа, як матка, // Хаваючы дзещ, // Дзень, друп i трэщ // 1грай слёзным тонам // Над народу сконам!» [1. С. 198]. Играть поэт не будет только тогда, когда жизнь изменится: «Юнь наукола вокам, // Дык крывавым сокам - // Не слязой - заплачыш, // Як усё абачыш. // Як крьт не стане, // Тагды кончу гранне! » [1. С. 198]. Очень интересен цикл стихов Ф. Богушевича «Песни», в котором рассказывается о различных сторонах народной жизни, например, о том, как простому человеку избавиться от горя (песня «Горе» [1. С. 210-211]). Его лирический герой мог бы весело петь, если бы не
58
Язык художественной литературы
было горя: «Каб мне голас добры мець, // Каб мне гора куды дзець, // Каб жа гора Бог не дау, - // Я б вясёла заспявау: // Ой, гора ж маё!» [1. С. 210], однако освободиться от горя ему не удается.
Я. Лучина писал свои произведения «.. .на трех языках - белорусском, польском и русском. В его творчестве взаимодействовали демократические традиции трех литератур. Но ведущая роль в этом взаимодействии принадлежала поэзии признанного песняра белорусского края Владислава Сырокомли...» [4. С. 17-18]. Он продолжает традиции В. Сырокомли и в стихотворении «Всей труппе благодетеля Старицкого белорусское слово» высказывает свое положительное отношение к возможности исполнять национальные песни: «Дзякую Вам, бращш, сястрыцы родныя! // За вашы хвацюя песш народныя...» [1. С. 226], «Спявайце ж, Братцы, смела i звонка: // Не зпне песня i Украша!» [1. С. 226].
А. Гуринович, создававший свои произведения на белорусском, русском и польском языках, в поэзии «.был последователем Ф. Богушевича.» [5. С. 235]. Он благодарит своего предшественника за то, что он разбудил надежду на лучшую жизнь народа, за слова родного языка и т.д.: «Дзякуй табе, браце, Бурачок Мацею, // За тое, што у сэрцы з6удз!у ты надзею, // Што мiж братоу нашых знаходзяц-ца людзi // З кахаючым сэрцам i баляшчай грудзяй. // Дзякуй табе, браце, i за тыя словы, // Што успомнш звук! нашай роднай мовы.» (Матей Бурачок - псевдоним Ф. Богушевича) («Спасибо тебе, брате, Бурачок Матею.» [1. С. 231]).
И. Боровская указывает: «Язык и музыка используют звуки. Соответственно поэт и композитор по-своему чувствуют звукопись и интонацию, которые являются мелодикой, “музыкой” фразы» [2. С. 16]. В проанализированных произведениях для создания образной системы употреблены не только фонетические компоненты. Образ музыки в белорусской поэзии XVIII - XIX веков объективируется при помощи: различных музыкальных лексических единиц (названий музыкальных инструментов, музыкальных жанров и др.), выразительных и содержательных средств поэтического языка; в ряде случаев формируется музыкально-поэтический дискурс. Этот образ реализуется как в белорусской поэзии в целом, так и в индивидуально-авторских дискурсах. Он обладает универсальными характеристиками (соотношение концептов «музыка» и «поэзия», связь музыки с выражением эмоций и чувств), а также уникальными чертами, присущими «возможному миру» каждого поэта.
59
Lingua mobilis №3 (22), 2010
Список литературы
1. Анталопя беларускай паэзп. У 3 т. Мшск : Маст. лгт., 1993. Т.
1. / Рэдкал.: Р. Барадулiн i iнш.; Уклад. А. Мальдзiс i iнш.; Рэд. i аутар прадм. Н. Гiлевiч. - 622 с.
2. Бароуская, I. Максiм Багдановiч i станауленне беларускай прафесiйнай песнi // Максiм Багдановiч i яго эпоха: матэрыялы Мiжнар. навук.-практ. канф., Мiнск, 27 лютап. 2007 г. / Лiт. музей М. Багдановiча; рэдкал.: М.В. Трус [i iнш.], уклад. I.B. Мышкавец. Мiнск: Р1ВШ, 2009. С. 13-17.
3. Конан, У. Музыка i жыватс у паэзii Максiма Багдановiча // Максiм Багдановiч i яго эпоха: матэрыялы Мiжнар. навук.-практ. канф., Мшск, 27 лiстап. 2007 г. / Лы. музей М. Багдановiча; рэдкал.: М.В. Трус [i шш.], уклад. I.B. Мышкавец. Мiнск : Р1ВШ, 2009. С. 71-79.
4. Мархель, У Пюалася у добрай веры... // Лучына Я. Творы: Вершы, нарысы, пераклады, лiсты; Уклад., прадм. i камент. У. Мархеля. Мiнск : Маст. лгт., 2001. С. 5-22.
5. Семашкевiч, РМ. Гурыновiч Адам Гшяры Калiкставiч // Энцыклапедыя лiтаратуры i мастацтва Беларусi: У 5-i т. Т. 2. Габой - Карщна / Рэдкал.: 1.П. Шамяшн (гал.рэд.) i iнш. Мiнск : Беларус. Сав. Энцыклапедыя, 1985. С. 235-236.
List of literature
1. Antalogiya belaruskay paezii. U 3 t. Minsk : Mast. lit., 1993. T.
1. / Redkal.: R. Baradulin i insh.; Uklad. A. Mal'dzis i insh.; Red. i aytar pradm. N. Gilevich. - 622 s.
2. Baroyskaya, I. Maksim Bagdanovich i stanaylenne belaruskay prafesiynay pesni // Maksim Bagdanovich i yago epoha: ma-teryyaly Mizhnar. navuk.-prakt. kanf., Minsk, 27 listap. 2007 g. / Lit. muzey M. Bagdanovicha; redkal.: M.V. Trus [i insh.], uklad. I.V Myshkavets. Minsk: RIVSh, 2009. S. 13-17.
3. Konan, U. Muzyka i zhyvapis u paezii Maksima Bagdanovicha // Maksim Bagdanovich i yago epo-ha: materyyaly Mizhnar. navuk.-prakt. kanf., Minsk, 27 listap. 2007 g. / Lit. muzey M. Bagdanovicha; redkal.: M.V. Trus [i insh.], uklad. I.V Myshkavets. Minsk : RIVSh, 2009. S. 71-79.
4. Marhel', U. Pisalasya у dobray very. // Luchyna Ya. Tvory: Vershy, narysy, peraklady, listy; Uklad., pradm. i kament. U. Mar-helya. Minsk : Mast. lit., 2001. S. 5-22.
5. Semashkevich, R.M. Gurynovich Adam Gilyary Kalikstavich // Ent-syklapedyya litaratury i mastatstva Belarusi: U 5-i t. T. 2. Gaboy -Kartsina / Redkal.: I.P. Shamyakin (gal.red.) i insh. Minsk : Belarus. Sav. Entsyklapedyya, 1985. S. 235-236.
60
