CC BY
88
Образ Гете в творчестве Гюнтера Грасса
И. А. Бондарь
(Московский государственный университет печати им. И. Федорова )
В статье анализируется образ Гете в «Данцигской трилогии» и «Луковице памяти» Гюнтера Грасса. Обращается внимание на то, что отношение к веймарскому классику определяется художественным замыслом писателя.
Ключевые слова: гуманистические идеалы, моральный авторитет, идеалистическая система мышления, бюргерство, духовность, постмодернизм, тезаурус.
Сложность мировоззрения Иоганна Вольфганга Гете, его творческий вклад в мировую литературу, противоречивость в оценках его личности: от восторженных («нигде, кроме Гете, не были так представлены в новейшее время внутренняя уверенность, гармоническая законченность и чувство действительности по отношению к миру» [Р. Штайнер]) до скептических (Гете — «классик второго порядка... классик, живущий, в свою очередь, за счет других классиков, прототип духовного наследника» [Х. Ортега-и-Гассет]) — все это заставляло и заставляет современных писателей обращаться к наследию этого поэта, писателя и философа.
К «здоровому гению» Гете, например, обращается Т. Манн в эссе «Гете и Толстой» (1923), «Гете как представитель бюргерской эпохи» (1932) и ряде других статей; в романе «Лотта в Веймаре» (1939). В этих произведениях Гете выступает как олицетворение бюргерства, которое в понимании Т. Манна является классом, воплощающим мировую умеренность и критически отстаивающим идею гуманности, человечности, человека и его гармонического развития вне крайностей, т. е.
бюргерство для Т. Манна не только сословие, но и выработанная веками «форма духовности», основывающаяся на «золотой середине», не дающей увлечь ни вправо, ни влево.
В отличие от Т. Манна Г. Гессе, для которого как для человека и писателя Гете был и серьезной проблемой, и важным нравственным стимулом, отказывает бюргерству в подлинной духовности. В результате в романе «Степной волк» (1927) великий веймарец оказывается в оппозиции бюргерству, которое у Г. Гессе становится синонимом мещанского общества. В таком обществе идеи Гете и само его творчество перестают играть роль нравственного ориентира, а сам он в виде безобразного бюста в квартире профессора или сентиментально причесанный, как на гравюре Карла Бауера, становится частью интерьера в благопристойных обывательских домах.
К личности и творчеству Гете обращается и лауреат Нобелевской премии по литературе (1999) Г. Грасс в своей антифашистской «Данцигской трилогии», включающей романы «Жестяной барабан» (1959), «Собачьи годы» (1963) и повесть «Кошки-мышки» (1961). Основным связующими элементами этих трех
произведений являются место действия (Данциг), болезненная для немецкого общества тема национального прошлого (период существования Третьего рейха), мотивы (комплекс вины немецкого народа за преступления нацистского режима) и сквозные персонажи (Оскар Мацерат, Тулла Покрифке и т. д.).
В этой трилогии писатель пытается понять, как общество, воспитанное на идеалистической немецкой философии, на гуманистических традициях культуры прошлого, могло не только принять идеологию фашизма, но и использовать творчество Гете в своих идеологических целях.
Одну из причин этого Г. Грасс видит в отсутствии серьезного образования в среде немецкого бюргерства, которое подменяется претензиями на «образованность». На самом же деле у представителей мещанско-буржуаз-ной среды не была даже выработана привычка к серьезному чтению. О читательских предпочтениях данцигских обывателей в «Жестяном барабане» (1959) красноречиво свидетельствует библиотечка покойного Тео Шефлера, брата наставницы Оскара Мацерата, Гретхен Шефлер, состоявшая из келлеровского морского календаря, истории города Данцига, написанной специалистом по этнической истории немцев Эрихом Кейзером, и исторического романа популярного немецкого писателя Феликса Дана «Битва за Рим». Девушки же из мелкобуржуазной среды увлекались чтением в основном до замужества и читали для того, «чтобы, подпитавшись начитанным, придать браку с торговцем колониальными товарами и с пекарем больше широты, кругозора и блеска» (Грасс, 2002: 110). После замужества они и вовсе забывали о книгах. Не случайно в «Жестяном барабане» Гретхен Шефлер находит роман Гете «Избирательное сродство» в груде ненужного бездетной героине «детского барахла», где он соседствует с книгой, «рассуждавшей о приходе-расходе», и «богато иллюстрированным толстым томом «Распутин и женщины» (там же).
Возникает закономерный вопрос: почему Г. Грасс в библиотечку Гретхен Шефлер помещает именно «Избирательное сродство», а не какое-либо иное произведение Гете?
Дело в том, что в творческом наследии Гете этот роман, имеющий то же название, что и вышедшее в 1782 г. исследование шведского химика Торбера Бергмана, один из наиболее сложных для понимания. По словам самого писателя, в «Избирательное сродство» (1809) «вложено больше, чем можно уловить при первом чтении» (Эккерман, 1981: 283). В нем Гете предпринимает попытку рассмотреть человеческие отношения, в том числе проблему брака, проблему избирательности в любви и связанную с ней проблему отречения, проблему человеческого деяния в его отношении к миру, в контексте последних достижений естествознания, т. е. рассматривая жизнь как единый организм, как «конечный корректив человеческого поведения» (см.: Гетевские чтения, 1997).
В том, что Г. Грасс прячет «Избирательное сродство» в груду ненужных вещей Гретхен Шефлер, таится глубокий скрытый смысл. Нарочито неправильным прочтением названия книги — «что-то про «избирательное родство» — Г. Грасс дает понять, что Гретхен Шеф-лер, даже если она и читала когда-то этот роман, вряд ли была способна понять всю сложность его философской проблематики. Ее, как, впрочем, и мать Оскара Мацерата, с которой Гретхен Шефлер иногда беседовала о книгах, могла интересовать в ней только внешняя канва: любовь и измена, брак и развод и иные подобные вещи. Показанные в «Жестяном барабане» семейные отношения четы Мацератов являются своеобразной пародией на роман «Избирательное сродство», который, как полагал К. О. Конради, «есть не что иное, как поздние размышления на. тему — сомнительного союза втроем» (Конради, 1987: т. 1, 321). Именно в таком союзе живут мать Оскара Мацерата, его отец и дядя Ян Бронски. Днем дядя встречается с его матерью в дешевых меблированных комнатах, которые он специально снимает для встреч с нею, а вечером приходит к ним домой поиграть в карты. Правда, в отличие от героев Гете их не мучает «борьба между долгом и влечением»; для них это всего лишь обыденность. Поэтому-то Оскар Мацерат, утверждающий, что не уверен, кто его отец — то ли муж матери, то ли ее дво-
юродный брат, — так ироничен в оценке сложившейся ситуации.
Таким образом, у Г. Грасса в «Данцигской трилогии» тезаурус (т. е. такая организация информации у индивида, которая теснейшим образом связана с его местом в обществе и в ма-кро-, и в микросоциальном пространствах (Луков Вал., Луков Вл., 2006: 71) обывателя, сформированный бюргерской социокультурной средой, ориентирован на знания, которые существенны в аспекте умений разобраться в той жизненной среде, в которой он существует. Полнота информации в его тезаурусе означает лишь ту достаточность, которая определяется названной ориентационной задачей. Вся иная информация отходит на периферию. С учетом этого идеи и творчество Гете оказываются избыточными в сложившейся у обывателя картине мира. Более того, новое знание для интеллектуально неразвитой личности (обывателя) представляет опасность для целостности его тезауруса. Поэтому в буржуазномещанской среде, в которой обыватель знал о Гете понаслышке, и проистекающем отсюда шаблонном, стереотипном восприятии творчества писателя без проникновения в его суть Гете никак не мог стать моральным авторитетом для маленького человека, который по привычке преклонялся перед веймарским гением, хотя лично для него Гете ничего не значил. Его и других немецких классиков обыватели знали только потому, что в школе их учили, что они великие писатели. Для них они были не более чем знаковыми фигурами в немецкой истории, отсюда в сознании обывателя с необычайной легкостью ставился знак равенства между Фридрихом Шиллером, Гете и Герхартом Гауптманом, с одной стороны, и Хорстом Весселем и другими идеологами Третьего рейха — с другой. Потому-то в гротескном параде пугал, созданных в «Собачьем сердце» (1963) его героем Эдди Амзелем, великие немецкие писатели маршируют бок о бок с людьми в коричневых униформах.
Более того, Г. Грасс вообще сомневается, что на представителей плохо образованного мелкобуржуазного общества гуманистические идеалы прошлого могут оказывать существенное влияние, способствовать формиро-
ванию у них устойчивых морально-нравственных ориентиров. Отсутствие же последних не только делает естественным соположение прекрасного и безобразного («Избирательное сродство» Гете спокойно соседствует рядом с книгой «Распутин и женщины»), но и позволяет использовать эти две книги в качестве пособий для обучения грамоте Оскара Мацерата.
Г. Грасс в своей автобиографической книге «Луковица памяти» отмечает, что когда-то в юности он к иллюстрированному фолианту под названием «Распутин и женщины» для контраста добавил «Избирательное сродство» Гете. Впоследствии эти книги стали азбукой и первой хрестоматией для Оскара Ма-церата, героя романа «Жестяной барабан» (Грасс, 2002: 63), с помощью которых он, имеющий в наличном жизненном опыте зацепки, позволяющие трансформировать и приспособлять информацию к сложившейся у него картине мира (Луков Вал., Луков С., 2012: 14), «сам себя образовывал и приходил к собственным выводам» (Грасс, 2002: 354-355).
Прежде всего, Оскар Мацерат понял, что обыватель, «пренебрегая Шиллером и иже с ним», интересуется не творчеством писателей прошлого, а подробностями их частной жизни; ему в одинаковой мере интересен и Распутин, «околдовывающий женщин», и Гете, позволявший «женщинам околдовывать себя». Герой романа «Жестяной барабан» осознает ущербность такого восприятия творчества Гете, поскольку, отбросив Шиллера, с которым Гете связывали дружеские отношения, общие устремления и схожие философские воззрения, который в своих письмах «Об эстетическом воспитании человечества» увидел в своем друге идеал художника, а в своей статье «О наивной и сентиментальной поэзии» описал сущность истинного искусства на примере поэзии Гете, нельзя понять в полной мере творчество классика немецкой литературы (Р. Штайнер).
В то же время Оскар Мацерат иронизирует над бесстрастной идеализацией Гете действительности, утверждавшего в «Учении о цвете», что «конечный результат беспрерывно совершенствующейся природы — прекрасный человек» (Конради, 1987: т. 2, 501); в «Фаусте» же
уверенного в неспособности сил тьмы закрыть от людей свет разума и связывающего будущее человечества с его созидательной деятельностью, со способностью творить, подобно силам природы. Вместо «прекрасного человека» природа породила Оскара Мацерата — разрушителя, глумящегося над общепринятыми принципами морали, «антиестество», «убогого недомерка», которого моралист Гете «пристукнул бы пусть и не «Фаустом», то уж, верно, каким-нибудь толстым томом своего «Учения о цвете» (Грасс, 2002: 111). В отличие от Гете герой Грасса Оскар Мацерат уверен, что мир представляет собой сцепление крайностей, чередующихся и замещающих друг друга; он видит принципиальную неразрешимость этой антиномии, понимая, что «каждому Распутину противостоит свой Гете, что Распутин приводит за собой Гете или Гете — Распутина, и не просто приводит, а, если понадобится, и творит, дабы потом подвергнуть его суду» (там же: 114).
В своем понимании действительности герой Г. Грасса исходит из закона корреляции противоположностей (Гете / Распутин), причем он уверен в невозможности окончательного разрешения этого противоречия и победы гармонии, поскольку мир устроен так, что в нем ничтожество неизбежно порождает величие, и наоборот, которые вновь и вновь взрывают гармонию. Таким образом, мир, в котором живет герой «Жестяного барабана» Г. Грасса, выстроен скорее по законам «трагической диалектики» немецкого философа Артура Либерта, нежели в соответствии с гетевской концепцией «гармонического развития».
Дезавуирует Оскар Мацерат и высказывание Гете о том, что «кто видит человеческую красоту, того не может коснуться ничто дурное: он чувствует себя в гармонии с самим собою и с миром». Причудливое смешение в мелкобуржуазной среде «мещанских вкусов и «Избирательного сродства», или, говоря другими словами, «Гете и Распутина в одном томе» опровергает это суждение немецкого просветителя о человеке. Именно поэтому Оскару Мацерату так легко удается из двух книг — «Распутин и женщины» и «Избирательное сродство» — составить одну, точно
отражающую психологию мелкобуржуазного общества, в представлении которого легко уживаются Оттилия, благопристойно вышагивающая под руку с Распутиным через средненемецкие парки, и Гете, мчащийся в санях по зимнему Петербургу с одной оргии на другую с неслыханно аристократичной Ольгой. Это общество не эволюционирует, но обладает несомненным даром, благодаря тому что в его мировоззрении «Распутина — не слишком, Гете — в меру», приспосабливаться к изменяющимся внешним условиям, забывать о своих прегрешениях, «провозглашая историей то, что вчера было для нас (немцев. — И. Б.) деянием либо злодеянием, кровавым и свежим» (Грасс, 2002: 501).
Таким образом, в «Данцигской трилогии» критике подвергается идеалистическая система мышления Гете. Г. Грасс выступает против нее, считая, что она порождает филистерство. Отсюда и обвинения Гете в неприятии других точек зрения (Оскар Мацерат «страшился ге-тевской нетерпимости»), самодовольстве («Гете, достававший из изысканного расшитого кошелька монетки, лицевая сторона которых неизбежно изображала его отченашев-ский профиль»; «его олимпийское спокойствие всегда вызывало у меня тягостное чувство») и лицемерии (Гете «увидел бы в тебе лишь антиестество, свое же естество — которым ты (Оскар Мацерат. — И. Б.) всегда восторгался, к которому всегда тянулся, даже если оно топорщилось самым неестественным образом, — свое естество он бы подкармливал переслащенными конфетками»).
Образ Гете, присутствующий в «Данцинг-ской трилогии» Г. Грасса, во многом обусловлен идейным замыслом писателя, ставившего своей целью показать во всей неприглядности бюргерскую среду, ставшую питательной почвой для нацисткой идеологии. Поэтому личность Гете оценивается в ней с позиции человека, для которого «прошлое, иными словами, надежное, внезапно стало проблематичным, обернулось бездонной пропастью» (Х. Ортега-и-Гассет).
Однако отношение Г. Грасса к Гете гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Если в «Данцигской трилогии» взгля-
ды немецкого классика и его авторитет в современном Г. Грассу обществе подвергаются сатирическому осмеянию, то в «Луковице памяти» (2006), в целом не отказываясь от принятой им однажды позиции «низвержения кумиров», Г. Грасс относится к нему и его творчеству скорее с юмором. Так, рассказывая о муках первой любви, немецкий писатель может найти «слова, пригодные разве что для пылких, сумбурных речей, вошедших со времен гетевского «Вертера» в обиход любовной переписки и постельного шепота» (Грасс, 2008: 78-79). Получив после ранения командировочное предписание в город-госпиталь Ма-риенбад, Г. Грасс посмеивается над последней любовью старого Гете, который «влюбившись здесь в юную девицу и получив отказ, утешился написанием «Мариенбадских элегий» (Грасс, 2008: 201). Вспоминает он и дюссельдорфский театр, где, купив «дешевые места», можно было посмотреть драму «Торквато Тассо», в которой мечтатель-поэт, предпринявший попытку противопоставить себя законам окружающего его общества, терпит сокрушительное поражение.
В заключение отметим, что образ Гете в творчестве Г. Грасса во многом разрабатывается с позиций постмодернизма, одной из характерных особенностей которого является переосмысление устоявшихся канонов и догматов с помощью иронии и сатиры. Г. Грасс выступает в своих произведениях собственно не против творческого наследия Гете, а против его «излишней монументальности» (Х. Ортега-и-Гассет), против выхолащивания его идей и творчества, когда последние в сознании обывателя становятся «календарными истинами» (Грасс, 2002: 477).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Гетевские чтения (1997) / под ред. С. В. Тура-ева. М. : Наука.
Грасс, Г. (2002) Жестяной барабан. М. : Терра-Книжный клуб.
Грасс, Г. (2008) Луковица памяти. М. : Иностранка.
Конради, К. О. (1987) Гете: жизнь и творчество : в 2 т. М. : Радуга.
Луков, Вал. А., Луков, Вл. А. (2006) Гуманитарное знание: тезаурусный подход // Вестник Международной академии наук (Русская секция). №1. С. 69-74.
Луков, Вал. А., Луков, С. В. (2012) Принцип те-заурусного расширения индивидуального меж-культурного пространства // Тезаурусный анализ мировой культуры : сб. научных трудов / под общ. ред. Вл. А. Лукова. М. : Изд-во Моск. гума-нит. ун-та. Вып. 23. С. 10-21.
Эккерман, И. П. (1981) Разговоры с Гете. М. : Худож. лит-ра.
Дата поступления; 17.07.2013 г.
The Image of Goethe in Gunter Grass' Works I. A. Bondar (The Moscow State University of Printing Arts)
The image ofGoethe in «The Danzig Trilogy» and in the book entitled «Peeling the Onion»by Gttnter Grass is analyzed in this article. A special attention is paid to the fact that Grass’ attitude to the Weimar classical author is determined by the artistic conception of the writer.
Keywords: humanistic ideals, moral authority, idealistic system of thinking, the burghers, spirituality, postmodernism, thesaurus.
BIBLIOGRAPHY (TRANSLITERATION)
Getevskie chteniia (1997) / pod red. S. V. Turae-va. M. : Nauka.
Grass, G. (2002) Zhestianoi baraban. M. : Terra-Knizhnyi klub.
Grass, G. (2008) Lukovitsa pamiati. M. : Inostranka.
Konradi, K. O. (1987) Gete: zhizn’ i tvorchestvo : v 2 t. M. : Raduga.
Lukov, Val. A., Lukov, Vl. A. (2006) Gumanitarnoe znanie: tezaurusnyi podkhod // Vestnik Mezhdunarodnoi akademii nauk (Russkaia sektsiia). № 1. S. 69-74.
Lukov, Val. A., Lukov, S. V. (2012) Printsip teza-urusnogo rasshireniia individual’nogo mezhkul’-turnogo prostranstva // Tezaurusnyi analiz mirovoi kul’tury : sb. nauchnykh trudov / pod obshch. red. Vl. A. Lukova. M. : Izd-vo Mosk. gumanit. un-ta. Vyp. 23. S. 10-21.
Ekkerman, I. P. (1981) Razgovory s Gete. M. : Khudozh. lit-ra.
