CC BY
63
фразеологических единиц исходного языка, приводятся лишь дифференциальные и безэквивалентные семантические компоненты их переводных соответствий, для того чтобы сфокусировать внимание пользователей на национальной специфике семантики лексикона представителей двух культур. Несовпадающие и безэквивалентные семантические компоненты, выявленные в контрастивных парах, сформированных из единиц исходного и фонового языков, перечисляются после английского переводного соответствия в установленном ранее порядке - денотативные, коннотативные, функциональные семы: вдовица - widow межстилевое, современное, употребительное;
дражайшая половина - better half мужской или женский пол, современное, употребительное. Каждое их ряда векторных переводных соответствий исходного слова или словосочетания приводится отдельной строкой с набором национально-специфических сем, причем безэквивалентные для единицы исходного языка семы выделяются жирным шрифтом, а на отсутствие признака в структуре переводного соответствия указывает противопоставление в виде «сема - 0», а именно: завсегдатай - regular мужской или женский пол, разговорное;
barfly мужской или женский пол, посещает бары, проводит много времени в барах,
разговорное, американское;
habitue мужской или женский пол, посещает какое-либо место или мероприятие, официально-деловое;
attender мужской или женский пол, посещает встречи или занятия, постоянно;
patron мужской или женский пол, пользуется услугами одного и того же ресторана,
магазина, отеля, официально-деловое; цветной - non-white мужской или женский пол, неоценочное, неэмоциональное, разговорное, современное, политкорректное, тонально-нейтральное;
blackamoor обладает черным цветом кожи, разговорное, устаревшее;
coloured мужской или женский пол, обладает темным или черным цветом кожи, разговорное, тональнонедопустимое;
darkie мужской или женский пол, обладает темным или черным цветом кожи, разговорное, тонально-недопустимое; экскурсант - excursionist мужской или женский пол; day tripper мужской или женский пол, в однодневной экскурсии, британское;
hiker мужской или женский пол, в пешеходной экскурсии, в оздоровительных целях; в горах или сельской местности.
приемная мать - foster mother получает пособие на этих детей, усыновила или удочерила по закону;
adoptive mother официально-деловое.
Если единица исходного языка многозначна, то каждое её значение нумеруется, а в скобках дается его краткое описание, но не в форме полного толкования, а только в объеме, необходимом, чтобы носитель языка опознал значение, к примеру:
сват семема-1 (занимается сватовством) - matchmaker мужской / женский пол;
сват семема-2 (родственник) - father of the son-in-law отец мужа дочери;
father of the daughter-in-law отец жены сына; дитя семема-1 (ребенок) - babe поэтическое, британское, малоупотребительное;
kid неоценочное, неэмоциональное, разговорное; дитя семема-2 (о взрослом человеке) - babe британское; baby неодобрительное, пренебрежительное, американское;
дитя семема-3 (связан с определенной средой) = child. Безэквивалентные единицы лексики или примеры языковой лакунарности в контрастивных переводных дифференциальных словарях не представлены, однако не исключена возможность их размещения в подобных словарях отдельным списком.
Контрастивный переводной дифференциальный словарь будет полезен всем, кто изучает иностранные языки на начальном или среднем уровне, а также для преподавания русского и английского языков как иностранных, так как дает возможность наиболее наглядно представить национальноспецифические различия в семной структуре межъязыковых соответствий и учитывать их в межкультурной коммуникации.
Подводя итог вышеизложенному, отметим, что профессиональный подход к преодолению трудностей лингвистического характера немыслим без обращения к толковопереводным двуязычным словарям, разнообразные типы которых появляются в последнее время с регулярным постоянством. Поскольку в век информационных технологий масштабы и объем межкультурной, в том числе и переводческой деятельности, как никогда возрастают, то возникает потребность в наличии компетентного лексикографического источника, в котором в доступной и наглядной форме зафиксированы как универсальные сходства, так и национально-специфические особенности семантики лексико-фразеологических единиц двух языков, и к которым, на наш взгляд, относятся контрастивные словари нового типа.
Библиографический список
1. Маклакова, Е.А. Наименования лиц в русском и английском языках: монография. - Воронеж: изд. «Истоки», 2009.
2. Контрастивная лексикология и лексикография: монография / под ред. И. А. Стернина и Т. А. Чубур. - Воронеж, «Истоки», 2006.
3. Зленко, И.П. Контрастивная методика выявления национальной специфики семантики слова (на материале русского и французского языков): дис. ...канд. филол. наук. - Воронеж, 2004.
4. Поталуй, В. В. Семантика единиц лексико-фразеологического поля «Наименования руководителей» // Культура общения и ее формирование.
- Воронеж, 2004. - Вып. 13.
5. Зимина, Л.И. Национальная специфика фразеологической семантики (на материале немецкого и русского языков): дис. .канд. филол. наук .
- Воронеж, 2007.
Статья поступила в редакцию 12.07.10
УДК 82-1 (571.54)
А.Б. Матуева, асп. Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ, E-mail: arig83@mail.ru ОБРАЗ ГОРЫ В ПОЭЗИИ Д. УЛЗЫТУЕВА
Статья посвящена образу горы в бурятской поэзии, в творчестве известного поэта Д. Улзытуева.
Ключевые слова: мировая гора, эстетические принципы религиоведческих факторов, буддизм.
Образ горы в мифологических представлениях многих народов часто выступает как система пространственных и духовных координат, соединяющих небо и землю, верх и низ, все стороны света. В буддизме она еще и поэтика восхождения, связанная с преодолением и страданием.
В образной системе известного бурятского поэта Д. Улзытуева, типология мифопоэтической модели горы занимает особое место. «Мировая гора» соединяет Землю и Небо, достигая небесных сфер, в которых проживают божества - небожители, в ее нижней части находится подземный мир. Пронизывая по вертикали все мироздание, «Мировая гора» служит связующим звеном между всеми горизонтальными сферами, из которых основными считались три мира: 1) «верхний мир» (дээд замбуулин), или мир небесный (тэнгэр); 2) «мир земной» (газар дэлхийн), т.е. мир людей; 3) «нижний мир» (доод замбуулин), т.е. подземный мир» [1, с. 169]. Гора выступает своеобразной лестницей, по которой души восходят на небеса, но вместе с тем открывает путь не только вверх, но и вниз, ход в пещеру, под землю, для человека, не заслужившего этого восхождения.
Улзытуев следует представлениям древней мифологии о том, что образ пещеры создает двойственные ассоциации, с одной стороны - это лоно матери земли, а с другой - могила и смерть:
Гора,
Где погребен мой древний предок. [2, с. 188]
Гора связывает начало и конец человеческой жизни, ее верха и низа, небесное царство с подземным.
Опять же по мифологическим представлениям гора, устремленная в небеса, это дорога в небо. Именно на ее вершине человек имеет возможность свободно общаться с духами, потому что горы обладают «космогоническими, гармонизирующими и мироупорядочивающими функциями» [1, с. 169], в силу близости к богам. У Улзытуева эта неприступность, величественность - волнуют воображение поэта, вызывая желание сравнить их с этапами человеческой жизни, их достижениями:
Дни проходят друг за другом,
Словно горной цепи хреб. [3, с. 112].
Или:
И если годы - горы,
за спиною,
куда ни глянь - лежит высокогорье [2, с. 185]. Лирический герой осознает, что человеческая жизнь проходит как «горной цепи хребты» со своими взлетами и падениями, в ней сложно проложить не только дорогу, возможную только в горных вершинах. И, прокладывая свою тропу в жизни, свой путь к истине, человек приходит к пониманию главной мысли, что нужно идти вперед, проявляя при этом мудрость, настойчивость, мужество, несмотря на сложные жизненные преграды - по канонам буддизма человек должен пройти тяжелый путь страданий и только в конце он может обрести желаемый покой, к чему и приводит поэт своего лирического героя:
Жизнь моя бесконечна - иду Дальше, дальше!.. Светло на душе!.. [3, с. 112]. Вынесенный в конец стихотворения образ света «Светло на душе!», становится своеобразным итогом размышлений автора, символизирующим гармоничное состояние внутреннего мира человека при соблюдении определенных жизненных позиций, продиктованных осознанием своего предназначения в этом мире. Таким, в контексте буддийских воззрений, представляется Д. Улзытуеву смысл человеческой жизни, продиктованный ему образом и культом горы. Так, одна из четырех истин буддийского учения - идея страдания и спасения находит свое отражение в художественной структуре поэта в осознании им поэтики горы.
У Улзытуева довольно устойчивое восприятие гор: они «стражи тысячелетнего сна», убеленный сединой старец «Седой Саридак, отложив малахай, векам обнажил белоснежное темя», древняя старуха: «И вершина Хайранги / видна им оттуда едва, / словно древней старухи седой / голова», как ис-
точник спокойствия, благородства, вечности, устремленности к вершинам, всегда связанный со стремлением к цели, преодолению препятствий. И хотя горы возвышенны, но мыслятся они с человеком, представая как единое целое. И это возвышение, которое свойственно человеку и нужно Улзытуеву: Горы, легенды,
Дом -
Все на одной планете живем,
Все объединились во мне [3, с. 39].
Такого слияния с окружающим миром: с горами, древними легендами о них, родным домом достаточно поэту для осознания и самого себя. Главной особенностью в поэтическом мире Улзытуева, по мнению Т. Очировой, становится -«слитность с природой. Какого бы стихотворения мы не касались, мотив слияния с природой, абсолютное в ней растворение, звучание в унисон с нею - так или иначе это присутствует и даже становится основой образного видения мира» [4, с. 148].
Как известно, образ горы выполняет в мифологическом сознании роль посредника между противоположными началами мироздания - Небом и Землей, миром духов и миром людей, жизнью и смертью и т.д. Гора гармонизирует эти оппозиции, осуществляя взаимодействие человека с внешними, неземными силами. Улзытуев, используя ирреальный способ воспроизведения действительности: «и признался себе, / что это игра ума» [2, с. 164] позволяет лирическому герою, оставить свое бренное тело «не на земном пупе, а на груди холма, который носит имя - Эльбэр», только восходя, приближаясь к богам, человек может, сливаясь с миром природы, стать частью космоса, которому станут доступны законы гармонии: «и тогда/ я услышал дыханье земли, подслушал шорох травы». Лирический герой, выражая мысль автора, осознает, что наедине с природой, вдали от сует жизни, которые нарушают естественное состояние духа, человек, может стать частью окружающего его мира, активно действующей, сохраняющей красоту, гармонию красок, звуков, которая на равных общается с цветами, муравьями, ручьями. При таком согласии внешнего и внутреннего мира он не должен ощущать себя одиноким, никому не нужным, всеми позабытым: «Какое кощунство
- мысли мои / о том, что я одинок!» [2, с. 164].
В стихотворении «Саяны», посвященному бурятскому исследователю-литературоведу Г.О. Туденову, образ горы становится одной из деталей окружающей действительности -лирический герой - житель степи, восхищается горными вершинами: «закружилась моя голова, как увидел я горные цепи»
- но долгие прогулки по горам утомляют его, и он с радостью вспоминает веселые огни большого города. Однако, красота природного горного пейзажа завораживает лирического героя. Использованные автором яркие образы зеленой реки, желтого озера, алого камня, черного цветка оживляют окружающий пейзаж, являясь при этом показателем эмоций, охватывающим лирического героя «на вершине, где тучи столпились»:
Я купался в зеленой реке,
Пил из желтого озера воду,
Алый камень нашел на песке,
Видел черный цветок в непогоду [2, с. 197].
Употребляя в этом стихотворении цветопись, автор желает определить этапы пути человека в этом мире: зеленый цвет реки живой, яркий, становится символом самой жизни, протекающей бурно и стремительно, как горная река, сменяющий его желтый с одной стороны - олицетворение божественного, «особое место занимает желтый цвет в палитре красок буддизма, что проявляется в первую очередь в названии религии - желтая вера, в одеяниях лам - желтая одежда с красной накидкой орхимжо» [5, с. 90], также вода из желтого озера напоминает священную воду, целебный источник, принимая который, человек исцеляется духовно и физически. С другой, зеленому цвету, как символу жизни, неиссякаемой энергии противопоставлен желтый, связанный со старостью, но как знак определенной зрелости, мудрости, приобретение жизненного опыта который лирический герой приобретает в течение своей жизни. В данном же контексте представляется и
«алый камень». В последней строфе, «черный цветок в непогоду» связан с утратой и страданиями, выпавшими на его долю, автор опирается на традиционную трактовку черного как цвета скорби, причем не существующий в природе черный цветок, скорее, засохший и почерневший от времени цветок, продолжает идею страдания, свойственную поэтике горы у Улзытуева. Но «все менялось: земля под ногой, небо над головой изменялось». Много воды утекло с того момента, когда лирический герой был в горах в последний раз, «но с тех пор в моем сердце навеки / запах розы в альпийских лугах, / и обвалы, и светлые реки» [2, с. 198]. И если ему не удастся вернуться к Саянам, «попрощаться с нетающим снегом» он попытается найти тысячу способов, чтобы вновь оказаться в тех местах. Автором также используется принцип ирреальности, при котором лирический герой снова может оказаться на горных хребтах, на их скалистых тропах: «И в охотника я превращусь / И, в свое превращенье поверя...» [2, с. 198]: желание оказаться на вершине гор скорее обусловлено желанием степного человека почувствовать высоту, которое дает ощущение полета и особой свободы, а самое главное - возможность восхищения от восхождения.
Именно в горах лирический герой встречает свою любовь: «В юности на горе Алхане / встретились мы с тобой» [2, с. 120], не желая вмешиваться в этот момент зарождения прекрасного, любви обыденными пейзажами, автор переносит главных героев в «облачную высокогорную страну, / белую и
Библиографический список
голубую», где их чувство могут наблюдать лишь облака да птицы. Мотив встречи влюбленных на горной вершине находим и в стихотворении «Ожидание»: «Летней ночью много лет назад / на высоком горном перевале / мы с тобой друг друга повстречали» - лирический герой уверен, что любовь, возникшая на такой высоте, не останется без благословления богов.
В архаических представлениях бурят его легендах, преданиях, родословных гора по своему устройству имеет общность с человеком: гора может думать, размышлять, следить за происходящим во всей Вселенной, в стихотворении «Поэт» лирический герой по аналогии одушевляет, отождествляет себя всего лишь с холмиком в степи: «Я - холмик в степи» -его размышления о человеческой жизни, тем более предназначении поэта в этой жизни, наталкивают на мысль, что каждый день, каждый час, каждый миг должен быть наполнен смыслом, действиями, служением и благодарностью за каждый прожитый день: «я каждое новое утро / встречаю цветами» - жизнь коротка и быстротечна и если время проходит мимо него, то «наступит пора моего увяданья / и дети к подножью / забудут прийти».
Итак, эстетика гор в поэзии Улзытуева связана, прежде всего, с пантеистическими, религиозными воззрениями автора, близких ему на генетическом уровне и определяют этническую особенность его национально-художественного мышления.
1. Ринчино, Л.Л. Архаические истоки культа священных гор у монгольских народов // VI Международный конгресс монголоведов. - М., 1992.
2. Улзытуев, Д. А. Ая Ганга: Стихотворения. - Улан-Удэ, 1961.
3. Улзытуев, Д. А. Напев: Стихотворения. - М., 1983.
4. Очирова, Т.Н. Мгновенное и вечное. Литература и современность. - Улан-Удэ, 1978.
5. Бабуева, В.Д. Мир традиций бурят. - Улан-Удэ: Изд-во «Улзы», 2001.
Статья поступила в редакцию 10.06.10
УДК 78
Т.Ю. Серикова, асп. СФУ, г. Красноярск, E-mail: serikova_72@mail.ru ИСТОРИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ПОНЯТИЯ «ОБРАЗ» В ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ
В работе рассмотрены пути формирования понятия «образ» от античности до наших дней. Выведены дефиниции современного прочтения понятий «визуальный образ» и «художественный образ». Результаты данного исследования могут быть использованы при анализе произведений современного изобразительного искусства, где наряду с традиционными для данного вида деятельности художественными образами, используются образы визуальные.
Ключевые слова: философские системы, психология, визуальный образ, художественный образ, знак, смысловая коммуникация,
вымысел, допущение, восприятие, воображение, современное
Представление человека об окружающем его мире с древнейших времён и по сей день основывается на образах. Образное мышление является фундаментом художественной деятельности в любую эпоху. Человек, созданный по образу и подобию Божию, наделен способностью творить, создавать образы. Понятие образ используется в психологии и философии. Внутри большого понятия существуют две его части: художественный и визуальный образы. В искусствознании наиболее востребована одна из составляющих этого большого понятия - образ художественный. Другая часть, образ визуальный, применяется в области дизайна и пиар-технологий. В современном искусстве художники при создании своих произведений применяют наряду с художественными также визуальные образы. Стремление проследить пути зарождения и развития понятия «образ» продиктовано потребностью уточнения современной трактовки термина при анализе произведений искусства. Также требуется четкое разграничение понятий «визуальный образ» и «художественный образ».
Среди множества наук об образе особое место принадлежит философии, где на протяжении всей истории складывалась, уточнялась и изменялась концепция понятия «образ». Философия трактует образ как нечто, сопричастное способу существования человека. Образ связан с освоением реально-
искусство, архетип.
сти и возникает на границе субъективистского (психического) и объективистского (трансцендентного).
История образа в западной философии начинается с Платона. По Платону, образы — внешние производные материального мира, который сам является отпечатком идеального мира. Образы — это копии копий, не первичные принципы. Иную теорию образа создает Аристотель, перемещая центр рассуждения из области метафизики в область психологии. Общей чертой Платона и Аристотеля является их отношение к образам как ко вторичному отражению какого-то более «сущностного» источника, находящегося вне человеческого существа. Создание образа — это процесс имитации, а не творения [1, с. 8].
Взгляд на образы как на проявление воспроизводящей деятельности сохранялся практически не изменяясь, проходя через философские системы неоплатоников Порфирия, Про-кла, Плотина и через средневековую онтотеологию. Иудео-христианская, и греческая традиции считали создание образов воспроизводящей активностью, отражением «истинного» источника смысла, находящегося за пределами человеческого мира. Образы рассматривались как психический покров, используемый для прикрытия разума, чтобы сделать его более доступным большинству [1, с. 34].
