CC BY
24
УДК 82-2
Romanova E.G., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Altai State University, (Barnaul, Russia), E-mail: [email protected]
THE IMAGE OF THE MAIN HEROINE IN THE STORY OF G. GREBENSHCHIKOV "LYUBAVA". The work presents an analysis of G. Grebenshchikov's insufficiently explored novel "Lubava", which refers to the period of the writer's early work. The analysis is concentrated, first of all, on the image of the main heroine, which is pronounced in the title. The plot of the story, based on Lubava's desire to realize her feminine principle, allows Grebenshchikov to reveal the complexity and variety of interaction between Russians and Altaians in the early 20th century. Natural images play an important role in the disclosure of the plot is. The combination of landscape and life description allows the author to show the way of the heroine's change, to reveal the history of her fall. The narrative represents, in addition, ethnographic interest, describing the way of life and the system of interaction between the Russian and indigenous Altai population.
Key words: Grebenshchikov, Altaic text, landscape, femininity, cultural interaction.
Е.Г. Романова, канд. филол. наук, доц. Алтайского государственного университета, г. Барнаул,
Е-mail: [email protected]
ОБРАЗ ГЛАВНОЙ ГЕРОИНИ В ПОВЕСТИ Г.Д. ГРЕБЕНЩИКОВА «ЛЮБАВА»
Статья посвящена анализу малоизученной повести Г.Д. Гребенщикова «Любава», которая относится к периоду раннего творчества писателя. Анализ сосредоточен, в первую очередь, на образе главной героини, имя которой вынесено в заглавие. В основе сюжета повести лежит стремление Любавы реализовать свое женское начало, что позволяет Г. Гребенщикову раскрыть сложность и многообразие взаимодействия русских и алтайцев в начале ХХ века. Важную роль в раскрытии сюжета играют природные образы. Сочетание пейзажного и бытописательного начал позволяют автору показать путь перерождения героини, раскрыть историю её падения. Повесть представляет, кроме того, этнографический интерес, описывая быт и систему взаимодействий русского и коренного, алтайского, населения.
Ключевые слова: Г. Гребенщиков, алтайский текст, пейзаж, женское начало, культурное взаимодействие.
Природа и история Алтая, быт и жизненный уклад его поселенцев - темы ранних произведений Георгия Гребенщикова. Повесть «Любава» (напечатана в 1916 в столичной «Летописи»), созданная в традициях бытописательства, представляет богатый этнографический материал, ведь автор, описывая образ главной героини, русской девушки Любавы, характеризует её в том числе через столкновение и взаимодействие с миром другого народа -алтайского (в тексте они называются, как тогда было принято, калмыками). За историей отношений главных героев текста стоит традиция взаимодействия этих двух этносов, специфику которой автор знал не понаслышке. Он сам - дитя двух народов, его предками со стороны отца были алтайцы, со стороны матери - казаки и крестьяне-староверы. Процесс взаимодействия и взаимовлияния культур - в центре внимания писателя, который, по словам исследователя А.П. Казаркина [1], в ряде текстов сосредоточен на крайне важном для Сибири вопросе аккультурации. Создавая образ главной героини, автор проявляет его через социальные межкультурные взаимодействия, с одной стороны, и взаимодействия с миром природы, с другой. Ведь пространство Алтая - одновременно окультуренное (но перед нами 2 системы культурных ценностей) и дикое, природное, поскольку здесь человек еще живет включенным в природные циклы и может ощущать себя частью целого. Анализ повести показывает, что Любава занимает маргинальную позицию и в культурном, и в природном пространствах. Надо сказать, что обращение к языку образов природы, к бытописательству, в целом характерно для новой сибирской литературы: «Преимущество пейзажно-быто-писательного начала над социально-бытовым как раз и отличает молодых писателей Сибири начала XX в.», - пишет в своей монографии, посвященной традициям пейзажного бытописания, Е.Н. Барабашова [2, с. 92].
Повесть начинается фразой «Любава засиделась в девках...» [3, с. 268], которая задает направление сюжету - поиск мужчины, желание состояться в любви, реализовать свое женское начало. События - бегство с русской заимки, вживание в алтайский быт и псевдозамужество, бегство из аула, нечаянное убийство мужа и связь с писарем - все они выстроены вокруг этого главного чаяния. Однако главная героиня не только не получает того, что искала, но становится агрессором, «хищницей», мы видим окончательную деформацию женского начала, Любава не находит, а теряет. Сбегая в зимнюю ночь от родной семьи и опостылевшего быта, Любава действует спонтанно, необдуманно, эмоционально. Она знает, куда бежит, но не представляет себе, что её ждет впереди. В финале повести она вновь едет из русской деревни в аул (фактически опять бежит - от всеобщего осуждения), но уже твердо знает, что будет делать - действует холодно, расчётливо, составляет план: «Добьюсь же я того: оболваню, окрещу я этого Сапыргайку и повенчаюсь с ним» [3,
с. 305]. Здесь не идет речи о любви или хотя бы подобии семьи -Любава хочет сохранить и преумножить свое материальное благосостояние, закрепиться в позиции «властьимущей», обманув молодого наивного алтайца.
От начала к концу текста Гребенщиков показывает нарастание неженского в героине, которая так мечтает стать женщиной. И сначала эти мужские черты могут показаться даже привлекательными. Она не боится противоречить брату; патриарху семьи, чувствует в себе способность к активной деятельности: «ну, из-жаби меня, не родилась же я мужиком: не сидела бы тут , как медведиха в яме...»; смеет высказывать желания - «опостылело мне в девках жить <...> Уйду! За Тырлыканку, да уйду.» [3, с. 269] - то есть сама хочет решать свою судьбу, выбрать мужа. Но настойчивость, с какой автор на протяжении текста указывает нам на усиление мужского начала в героине, говорит о том, что её внутренняя дисгармония все больше выражается во внешних характеристиках. Она не ищет зашиты у алтайцев, но ищет власти, когда думает, что таким мужем, как Тырлыкан, можно будет легко управлять. В первой главке Любава, «по-мужицки» раскачиваясь на ногах, мчится на лыжах по зимнему лесу, а позже, в алтайском ауле, она берет власть и хозяйство в свои руки и даже по-мужски инициативно «пристает» к молодому Сапыргаю, который телесно явно привлекает её больше, чем старый муж. Собираясь в необдуманную поездку из аула, она «по-мужицки подпоясывается» [3, с. 295], то есть мужское проявляется уже и в элементах одежды. В финале повести, в последней главе, она сравнивается автором со звероловом и уверенно сидит в седле, «крепко зажав в руке плеть» [3, с. 303]. Последним важным штрихом в этой картине является её поведение в церкви, когда она, театрально наплакавшись о погибшем муже, «по-мужски» молится на иконы, что для Гребенщикова уже свидетельство её вырождения, которое мы ясно наблюдаем в финальной сцене: «В больших прищуренных глазах Любавы сверкало лезвие какой-то новой, ядовитой хищности, как жало на конце стрелы, пущенной самой судьбой» [3, с. 305]. Сбегая от девичьей доли и из русского мира, Любава так и не становится Женщиной в патриархальном смысле этого слова (основой семьи, создательницей дома, уюта, поддержкой для мужа и ласковой доброй матерью). Не становится она и частью алтайского мира. Для потери опостылевшего девичества она выбирает казалось бы самого неприятного персонажа. Фактически писарь необходим Любаве лишь функционально, телесно, он не воплощает собой Мужчину, с которым она хотела бы быть рядом, но является только его необходимым субститутом.
Событиями повести охвачены два природных сезона: зима и весна. Зимой героиня уходит из дома, примыкает к алтайцам, выходит замуж (формально). Весенняя семантика традиционно используется для актуализации чувственности, страстей, перерождения (приезд русских, измена мужу, выезд за пределы аула,
смерть Тырлынкана, первый физический контакт с мужчиной, возвращение в аул в другом статусе). Ключевые события повести происходят в апреле, на Пасху.
В первой главке героиня, покидая окультуренной пространство заимки, убегает в темноту зимнего леса, озаренного светом полумесяца. Она не смотрит в небо, скрывается от этого полумесяца, чувствуя себя воровкой - «боялась смотреть в мертвое и молчаливое лицо полумесяца», но «быстрей погнался за Люба-вой месяц, как будто следопыт» [3, с. 270 - 271]. Месяц - высшая инстанция, с которой Любава не имеет связи, от которой скрывается. Впервые Любава решается посмотреть в небо только в финале повести, но фактически - смотрит и не видит. С самого начала, встраивая своих персонажей в природное пространство, автор очевидно показывает особое положение Любавы - она как бы вне природы, не чувствует и не видит ее.
В сцене побега появляется и верный спутник героини - собака Барбоска. По своей воле убежавший с заимки вслед за Лю-бавой, пес сопровождает её до самого конца, являясь её двойником, который фактически принимает на себя все удары судьбы - боль, голод, унижение. Он тоже чужой везде - его терзают, бью повсюду. Но и сама Любава почти равнодушна к единственному существу, которое связывает её с домом, с миром русских. Когда она приходит к алтайцам, разыгрывается типичная сцена: «Но собаки уже принялись терзать Барбоску, и Любава скользнула к юртам, оставив позади себя живой, отчаянно лаявший и визжавший клубок грызшихся собак...» [3, с. 274]. Лишь утолив свой голод («проголодалась как собака»), устроившись на новом месте, она интересуется судьбой Барбоски, но даже не выходит к израненному псу. Эта поразительная жестокость в отношении верной собаки подчеркивает её злобное равнодушие и к людям - начиная от членов её старой семьи, связи с которыми оказываются так слабы, и заканчивая членами новой алтайской семьи, принявшими её к себе.
Через образ героини и описание её коммуникации с алтайцами Гребенщиков описывает картину взаимодействия двух миров, сосуществующих на русском Алтае, описывает характер этого сосуществования [4]. Несомненно, в тексте нашли отражения преставления Г. Гребенщикова об алтайцах и русских жителях Алтая, обусловленные фактами биографии писателя: впечатления детства и юности, участие в этнографических экспедициях. Как пишет исследователь творчества писателя Т.Г. Черняева, «Г.Д. Гребенщиков <...> еще в детстве был приобщен к многокрасочной палитре быта различных этнических и социальных групп местного населения. Именно тогда зародился его интерес к особенностям материальной культуры, к обычаям и традициям разных народов. Впоследствии в своем творчестве Г.Д. Гребенщиков показал себя тонким знатоком культуры аборигенных народов, живших тогда на территории Алтайского горного округа: так, в повести «Ханство Батырбека» представлены история, верования, обычаи казахов, в повести «Любава» и в письмах Г.Н. Потанину отразилось знание алтайского народа» [5, с. 55]. Особенности быта, семиотика костюма и поведения, религиозно-мифологические мотивы и образы - все это составляет объект описания и одновременно средства создания художественного мира.
Повесть состоит из 12 глав, что является, несомненно, значимым числом. Первые две главки повести - экспозиционные, в них последовательно описаны два мира - русский и алтайский, дана завязка действия.
Воссоздавая быт русской заимки, Гребенщиков избегает обширных описаний - перед нами детали, штрихами намеченные ритуалы и традиции устоявшегося жизненного уклада: отношения между членами семьи, структура повседневной деятельности, иерархия. Портрет Любавы нарочито «русский», это хоть и «засидевшаяся в девках» 27-летняя белокурая красавица: «. Любава выпрямилась, с сердцем перекинула через плечо сползавшую на грудь тяжелую льняную косу и укоряюще поглядела на Федотовну огромными светло-синими глазами» [3, с. 269]. Но имя героини и этот хрестоматийный портрет, который дается в экспозиции повести, резко контрастирует с речевой характеристикой - Любава говорит грубо, резко, наиболее частотной характеристикой её речи является злоба, она говорит зло, злобно, со злостью. Уже в этом контрасте - указание на внутренний разлад, на дисгармонию. Так же, кстати, характеризуется и речь писаря, который говорит злорадно и «зло вышучивает». Мир заимки, где живут русские сибиряки, сохраняя традиции и ритуалы православной России, представляет собой замкнутое пространство, в котором Любава чувствует себя запертой. Покидая ночью
это пространство, Любава стремится в аул к алтайцам, поскольку знает, что богатый Тырлыкан не раз сватался к ней.
Во второй главе мы погружаемся в мир алтайского аула, знакомимся с Тырлыканом и Сапыргаем - старым и молодым представителями алтайского этноса. Эта глава раскрывает перед нами не только мир Тырлыкана, но и механику отношений русских и алтайцев. Между народами сложилась особая система культурных взаимодействий. Каждый живет на своей территории, конфликты возникают, только когда русские выступают в качестве представителей власти. Русские, которые ощущают себя доминирующей нацией, с удовольствием берут подарки у богатого Тырлыкана, ведут с ним торговые дела, однако идея брачного союза между алтайцем и русской вызывает смех у отца Любавы, расценивается как фантастическая. И, как мы видим, ни к чему хорошему такой союз действительно не приводит. Если первые три жены Тырлыкана - алтайки - умирают, не принеся потомства, то русская молодая жена сведет в могилу его самого. Алтайцы изображаются Гребенщиковым с большим сочувствием, хотя и реалистично, без идеализации. Важен тот факт, что старому Тырлыкану Гребенщиков дает «говорящее» в автобиографическом плане имя. По свидетельству С.С. Царегородцевой, его «мать была казачкой, а дед по отцу - сыном хана-кочевника не то Тарухана, не то Тарлыкана» [6, с. 4].
Именно глазами алтайцев мы видим красоту Алтая. Фиксируя новый период действия - весну (начало апреля), автор переносит фокус описания с Любавы на молодого и до сих пор безмолвного Сапыргая. Благодаря этому мы видим мир иначе -глазами включенного в природу, способного видеть высокую красоту гор алтайца. Это контрастирует со взглядом Любавы, для которой этого мира как будто и не существует, она погружена в быт и пространство власти. Сапыргай видит и чувствует пробуждение природы, слышит страстный говор тетеревов, стремится подняться повыше в горы - подальше от аула, который сверху кажется «серым, спутанным узлом», и поближе к миру духом и божеств: «Там ближе к солнцу, оттуда дальше видны синие курящиеся горы, там можно громче и свободней петь» [3, с. 283]. Но и с вершины он слышит голос «Чужой», который нарушает гармонию природы. В повести не раз подчеркивается звонкий голос Любавы, но он звенит от агрессии, напряжения, злобы. Любава равнодушна к красоте, она боится смотреть в небо, а когда и поднимает голову, то ничего не видит. Для неё небо и небесное, божественное - закрыты. Однако многие другие персонажи повести - как русские, так и алтайцы - чувствуют и ощущают присутствие божественного вокруг, ориентируются на это присутствие.
К языку образов природы Гребенщиков обращается и в кульминационной главке повести, когда Любава покидает аул. В самой напряженной сцене изображена экстремальная переправа через бурлящую реку, в которой погибает муж героини. Здесь впервые мы видим природу глазами героини: «Сырые, большие горы, кой-где подернутые свежей зеленью, и зыбкая, бурливая река внизу, и темный лес в оврагах по ту сторону реки, и даже светлое и голубое небо с ярким красным солнцем посредине показались ей постылыми... Будто это они во всем виноваты, будто они загородили ей пути-дороги из этих тесных, сумрачных ущелий и не пускают, не дают ей воли пожить, как хочется» [3, с. 296]. Эта природа как будто враждебна - сырая, темная, угрожающая, «постылая». Несомненно, внешняя картина - это выражение внутреннего состояния героини.
Открытое пространство весенней пробуждающейся природы возбуждают в героине страсть, дикую стихийность, которые она не в силах обуздать. Подавляемое чувственное начало вырывается наружу, толкает Любаву на самоубийственный поступок - поединок со стихией, в котором она может погибнуть, но который должен в случае победы доказать ей, что она еще «не перестарок» (то есть подтвердить статус молодой женщины), и, кроме того, эта переправа становится полем боя двух соперников за тело Любавы - писаря и старого мужа. Сцена преодоления бурлящей реки несомненно несет в себе мощный эротический подтекст, что подчеркивается на уровне лексических и образных средств, использованных автором. Впервые Любава смеется, её глаза лукаво блестят, она бросает вызов мужчинам и тот, кто сможет этот вызов подхватить, тот и станет её избранником. По сути, символический контакт между ней и писарем происходит во время переправы, а то, что случается позже, на физическом уровне, уже лишь бледная копия.
Переправа, в которой «обе лошади, настигая одна другую, зафыркали и, все глубже и глубже погружались в ледяную воду, плавно закачались на волнах» [3, с. 297], заканчивается эмоци-
ональной разрядкой Любавы - впервые она громко хохочет, чувствует новую энергию - энергию действия и жизни. Отсюда её нежелание покидать реку, она стоит по колено в ледяной воде, но хочет продлить это новое ощущение. Река, несомненно, символизирует чувственное начало, стихию страсти, разрушительной страсти, которую так давно носит в себе Любава. Вполне ожидаемо, что старый Тырлыкан не может преодолеть водное препятствие, он гибнет в бурлящей реке. Но с самого начала Любава и не верит в его возможность обуздать её чувственность, она предостерегающе кричит ему, пытаясь остановить.
В сцене переправы Любава впервые погружается в стихию природы, впервые как будто чувствует себя её частью, приоткрывает в себе естественное и свободное, но и разрушительное. Последующая сцена непосредственной потери девичества уже возвращает её к прежнему образу - она охвачена злобой, виной, агрессией, в том числе и по отношению к победившему писарю. Как будто обретя искомое (став наконец женщиной), она выходит к голодному Барбоске и впервые смотрит на небо - но как важны характеристики этого её враждебного взгляда. Для нее ничего не изменилось, он осталась слепой и глухой по отношению к высокому, божественному, которое представлено природой. Для иллюстрации этого автор использует прием контраста и сначала дает нам поэтическое, образное описание алтайской ночи: «Звездная ночь висела над горами. Как бы приблизившись вплотную к пасеке, горы глухо шумели, разговаривая с ветром на вершинах и с весенними потоками в ущельях» [3, с. 302]. Это вполне традиционные образы олицетворенной природы. Но Любава не видит этой великой картины и не слышит высокого разговора, жизнь природы ей не доступна даже теперь: «Без дум и желаний враждебно оглянулась Любава вокруг на высокие темные стены гор, кинула короткий взгляд на небо, усеянное непонятными блестками света <...> ничего не поняв и не услышав.» [3, с. 302].
Финал повести - разрыв социальных связей с русским миром, всеобщее осуждение, агрессивные планы в отноше-
Библиографический список
нии алтайцев, перерождение в хищницу, окончательное выпадение из системы общепринятой этики. Характерно, что общественное осуждение настигает Любаву не тогда, когда она самостоятельно выбирает себе мужа из чужих - наоборот, русский священник идет ей навстречу, венчая их, но когда она становится причиной смерти законного супруга, встает на путь преступления. Этот взгляд, который разоблачает Любаву, исходит сначала от представителя церкви: «Долго и испытующе глядел священник на Любаву и на писаря... Подозрение батюшки передалось трапезнику, а от трапезника в тот же вечер разлилось по селу, как будто в вечернем звоне колоколов он разослал его во все четыре стороны... <...> Все от неё отшатнулись, всем стала она чужая, басурманка незнакомая, разбойница. Почуяла это Любава, огрызаться стала, пробовала плакать и божиться, но худые вести всё росли и ширились и делали Любаву одинокой и беспомощной» [3, с. 304].
«Чужой басурманкой» она стала для русских сибиряков не тогда, когда ушла к алтайцам, а когда преступила этический закон. Теперь её алтайское имя звучит одинаково и по-алтайски, и по-русски - Чужая. Алтайцы и русские живут по разным законам, но результатом сосуществования этих двух народов становится сложная система взаимоприятия, есть общие законы, которые предполагают соответствие общим этическим нормам, среди которых - уважение чужого дома, традиций, брачных обязательств. И русский (сибирский), и алтайский миры - это миры, построенные на взаимодействии мужского и женского, где за каждым началом закреплены свои функции и обязательства. Любава, отказывается от женского в пользу властного, преступает неписаные законы бытия и быта. Героиня, чье имя должно символизировать любовь, оказывается неспособной к любви. Неспособна она и к взаимодействию с природной сферой, к связи с духовным миром. Окончательно искажая свое женское начало, становясь на путь зла и насилия, она оказывается чужой везде - и у русских, и у алтайцев.
1. Казаркин А.П. Гэоргий Гоебенщиков и областничество. Вестник ТГУ. 2004; Вып. 282.
2. Барбашова Е.Н. Традиции пейзажного бытописания и стиль рассказы начала ХХ века (Г.Д. Гребенщиков, А.Е. Новоселов, С.И. Исаков). Красноярск, 2015.
3. Гребенщиков Г.Д. Собрание сочинений в 6 томах. Барнаул, 2013; Том 2.
4. Романова Е.Г. Любава без любви: русский и алтайский миры в повести Г. Гребенщикова. Алтайский текст в русской культуре. Барнаул, 2017, Вып. 7.
5. Царегородцева С.С. Гоани судьбы и творчества Г.Д. Гоебенщикова. Усть-Каменогорск, 2004.
6. Черняева Т.Г. Г.Д. Гребенщиков - этнограф. Материалы IV научно-практической конференции «Этнография Алтая и сопредельных территорий». Барнаул, 2001.
References
1. Kazarkin A.P. Georgij Grebenschikov i oblastnichestvo. Vestnik TGU. 2004; Vyp. 282.
2. Barbashova E.N. Tradicii pejzazhnogo bytopisaniya i stil' rasskazy nachala HH veka (G.D. Grebenschikov, A.E. Novoselov, S.I. Isakov). Krasnoyarsk, 2015.
3. Grebenschikov G.D. Sobranie sochinenij v 6 tomah. Barnaul, 2013; Tom 2.
4. Romanova E.G. Lyubava bez lyubvi: russkij i altajskij miry v povesti G. Grebenschikova. Altajskij tekst v russkoj kul'ture. Barnaul, 2017, Vyp. 7.
5. Caregorodceva S.S. Grani sud'by i tvorchestva G.D. Grebenschikova. Ust'-Kamenogorsk, 2004.
6. Chernyaeva T.G. G.D. Grebenschikov - 'etnograf. Materialy IV nauchno-prakticheskoj konferencii «'Etnografiya Altaya i sopredel'nyh territorij». Barnaul, 2001.
Статья поступила в редакцию 18.10.17
УДК 821.161.1
Rybina M.S., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Bashkir State Pedagogical University (Ufa, Russia),
E-mail: [email protected]
LITERARY AND AUTOBIOGRAPHY IN THE "LENINGRAD NOTEBOOK" BY R. NAZIROV. The paper presents a study of the key properties of the poetics of the diary text of Romain Nazirov (1934-2004), a well-known Russian literary critic, folklorist and cul-turologist. It continues the work on Nazirov's archive begun by his students. The recent full publication of the part of Nazirov's diary ("Leningrad Notebook", 1952) raised the question of the correlation between the actual contents of this text and aesthetic life-creating position of the author. The conclusion is that a number of cultural and literary traditions have a strong influence on the description of the real life circumstances of the author in the Leningrad Notebook: the "myth of the good tsar and boyar sedition", the plot of the "career novel", the classic conflict of the individual "sense" and the supra-personal "duty" of historical necessity. The article is written as part of the project of "The Russian Foundation for Humanitarian Research" № 16-14-02008.
Key words: diary, literary and biographical context, Nazirov's archive.
М.С. Рыбина, канд. филол. наук, доц., доц. Башкирского государственного педагогического университета, г. Уфа,
E-mail: [email protected]
