CC BY
48Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского
Серия «Философия. Культурология. Политология. Социология». Том 27 (66). 2014. № 1-2. С. 30-40.
УДК 167 +168.522
ОБ ОСОБЕННОСТЯХ НАУЧНОГО ОБЪЯСНЕНИЯ В ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ
Ратников В. С., Краснонос Н.А.
Описана классическая модель научного объяснения Поппера - Гемпеля -Оппенгейма. Проанализированы трудности экстраполяции этой модели на гуманитарное знание. Особое внимание уделено нарративности как одной из важнейших особенностей объяснения в гуманитарно-научном знании. Ключевые слова: гуманитарное знание, научное объяснение, ПГО-модель, закон, нарратив, научная рациональность.
1. В современной эпистемологии и философии науки проблематика гуманитарного знания (его специфики, взаимоотношения с естественнонаучным знанием и т.п.) по-прежнему весьма актуальна [См.: 1-5]. Конец XX - начало XXI в. принесли серьёзную переоценку возможностям человека активно преобразовывать как природу, так и общество. Обретая гуманитарное видение, наука всё чаще выходит за рамки вещно-технологического отношения человека к миру, вступая во взаимодействие с другими формами культуры и с достижениями философии. Обсуждается новое, расширенное понятие научной рациональности. Новое содержание приобретают критерии научности и методологические нормы науки.
В частности, на новом уровне остро встаёт проблема научности истории как одной из важнейших гуманитарных дисциплин, научности применяемых в ней методов и процедур [6; 7]. Актуализируются, например, такие вопросы, как: пользуется ли историк методами, вырабатываемыми философией науки (традиции которой во многом сложились в процессе осмысления естественнонаучного познания)? Существуют ли законы истории, подобные естественнонаучным? Что действительно даёт методологу рефлексия над историей? Какова специфика научного объяснения в истории в сравнении с естественнонаучным объяснением? И вообще, можно ли говорить (и если да, то как) о рациональности объяснительной процедуры в гуманитарно-научном знании и в гуманитаристике вообще?
Эта проблематика возвращает нас к исходным категориям философии науки, среди которых "объяснение" является одной из центральных.
Прежде, чем говорить об объяснении в гуманитаристике и о научном объяснении в гуманитарном знании, сделаем несколько замечаний о самом гуманитарном знании и его научности.
2. В современной эпистемологии и философии науки почти общепринято различение двух типов знания - естественнонаучного и гуманитарного, а также (если говорить шире), соответственно, различение двух парадигм описания и
освоения реальности - естественнонаучной парадигмы и гуманитарной. Впервые такое различение достаточно чётко провели неокантианцы - В. Дильтей, В. Виндельбанд, Г. Рикерт, - противопоставив наукам о природе науки о духе или о культуре. В современной западной литературе такое соотнесение (трактуемое нередко как противопоставление, и притом не только в философской среде) выражается в различении, соответственно, наук^шепсе и наук-Ьишашйе8.
Естественнонаучная парадигма - как соответствующее видение мира, его познание и освоение - предполагает (так сказать, "в первом приближении"):
1) рациональность (в том числе строгость и точность) объективно-истинного описания реальности;
2) эмпирическую проверяемость и подтверждаемость получаемого знания;
3) приоритет номологического описания посредством жёстко-детерминистских способов описания (в которых случайность рассматривается как недостаток знания, либо игнорируется вовсе).
Кроме этого, эта парадигма базируется:
а) на трёхчленной гносеологической модели (субъект - объект - средства познания) и идее репрезентации;
б) на механистическом (лапласовском) детерминизме;
в) на идеях линейности законов природы и безграничности их предсказательных возможностей.
Естественнонаучная парадигма сформировалась в эпоху становления и развития классической науки и доминировала в научной картине мира вплоть до первой половины ХХ века. Тем не менее, к этому времени в картине мира уже "работали" также и неклассические научные дисциплины, однако преобладание в ней естественнонаучной парадигмы описания и освоения реальности по-прежнему сохранялось во многих ситуациях.
Гуманитарная парадигма предполагает (говоря также "в первом приближении"):
1) явный учёт "человеческого измерения" описываемой реальности, в том числе и её аксиологических аспектов (своеобразное единство описания и оценивания);
2) нестабильность онтологии;
3) неприятие технократического стиля мышления;
4) иную (в сравнении с традициями естественнонаучного познания) трактовку истины;
5) антиредукционизм и суверенность (как необходимость учёта специфики) гуманитарного знания;
6) историзм и конкретность описания реальности (индивидуации), а также его явную социокультурную детерминацию.
Эта парадигма включает в себя также рефлексии (метапознания) и осознание ограниченности классической концепции репрезентации. Её формирование (в сравнении с естественнонаучной парадигмой) однозначно представить гораздо сложнее. Значительную роль в её становлении сыграл прогресс самих гуманитарных наук, выдвижение их в относительно самостоятельную группу в общей дисциплинарной структуре науки.
Различая отмеченные две парадигмы и, соответственно, два типа знания, имеет смысл учитывать и то, что в естественнонаучном познании достаточно чётко можно
провести различение эмпирического и теоретического уровней, чего нельзя сделать в отношении гуманитарного познания, где приходится сталкиваться с различного рода неопределённостями, в том числе и в этом плане.
Наиболее отчётливо различие между естественнонаучной и гуманитарной познавательными парадигмами выражается в истолковании их подхода к основным функциям науки. Важнейшими из них, как известно, являются: а) эксплицитное, законосообразное (общезначимое) описание; б) объяснение; в) понимание и г) предсказание явлений.
В данной статье мы сосредоточим внимание на объяснительной функции гуманитарного знания.
В настоящее время ещё существует традиция рассматривать, например, исторические науки как изучающие исключительно индивидуальное и особенное: специфику определённой личности, определённого отдельного государства, отдельной эпохи в искусстве и т.п. Тогда как естественные науки, мол, обращены ко всеобщему: повсеместно действующим законам и повторяющимся явлениям. Соответственно, и методы, применяемые в этих областях, отличаются друг от друга: историк осмысливает, понимает, а естествоиспытатель объясняет; историк "вникает", т.е. "перемещает" себя внутрь человеческих взаимоотношений, "вживается" в них, тогда как естествоиспытатель объясняет, т.е. сводит явления к всеобщим законам. Такого или сходного мнения, как известно, придерживались такие немецкие философы и историки Х1Х века, к числу которых относятся И. Гердер, В. фон Гумбольдт, В. Дильтей, Л. фон Ранке, И. Дройзен, В. Виндельбанд. Заметим, что именно И. Дройзен ввёл в научный обиход методологическую дихотомию "объяснение / понимание" [8].
То, что в естественнонаучном познании господствует номологическое объяснение, а в гуманитарном - понимание, отражено, например, в позиции известного современного логика и философа Г. фон Вригта [9]. Используя существующие традиции в философии науки - аристотелевскую и галилеевскую, -он предложил первую связать с телеономией, а вторую с каузальностью. Причём, телеономия и телеономическое создаёт эффект понимания, каузальность и каузальное - эффект объяснения. Телеономическое связывается в основном с гуманитарными науками, а каузальное — с естественными. И в том, и в другом случае имеет место номос — закон, но номические (установленные законом) отношения проявляются по-разному. Каузальное объяснение обычно указывает на прошлое: "Это произошло, потому что (раньше) произошло то", — типическая языковая конструкция таких объяснений. Таким образом, в них предполагается номическая связь между причинным фактором и фактором-следствием. В простейшем случае — это отношение достаточной обусловленности.
Телеологические объяснения указывают на будущее: "Это случилось для того, чтобы произошло то". В отличие от каузального объяснения допущение номической связи включено в телеологическое объяснение более сложным образом, так сказать, косвенно. Например, утверждая, что "он бежит для того, чтобы успеть на поезд", я тем самым указываю, что этот человек считает при данных обстоятельствах необходимым и, может быть, достаточным бежать, если он хочет попасть на станцию до отхода поезда. Его убеждение может оказаться ошибочным.
Независимо от этого моё объяснение его действия может быть правильным [9, с.116-117].
Телеологические рассуждения всегда были связаны с признанием цели - "того, ради чего" (по определению Аристотеля). Следовательно, телеономность методологии гуманитарного знания имеет в виду цель и направленность репрезентативного процесса, его какую-то финальную конструкцию, а не просто факт регистрации происходящего.
Исходя из сказанного выше, даже если признать, что история не имеет цели, её репрезентация с намерением постижения ей как бы эту цель предписывает. Историки постоянно как бы пытаются ответить на вопрос "Для чего?" Поэтому можно сделать вывод, что методология гуманитарного познания человекомерна, она строится с расчётом включения в себя целей и смыслов человеческой деятельности. Человек, с его желаниями, стремлениями и "свободной волей", становится необходимым и направляющим компонентом методологии научного познания.
Всё это не отвергает, тем не менее, присутствия в гуманитаристике идеи рациональности, как и не отвергает соответствия гуманитарных наук требованиям (пусть и более либеральным, чем в естествознании) научной рациональности. А последняя в научном объяснении - один из важнейших его элементов.
3. Слово «объяснение» в повседневной жизни и в науке употребляется в различных смыслах. Говоря об объяснении как функции теории, прежде всего, имеют в виду включение объясняемого явления, события или ситуации (экспланандума) в структуру теории (называемую при анализе объяснительной процедуры экспланансом). Поскольку высказывания теории делятся на два больших класса - исходные и производные, то объяснение состоит во включении экспланандума в число производных высказываний теории. При этом экспланансом (т.е. тем, что объясняет) выступают непосредственно первичные высказывания теории или производные высказывания, уже выведенные из первичных.
Когда спрашивают "Что значит объяснить нечто?", чаще всего имеют в виду то, что объяснение позволяет понимать сущность какого-либо явления или события лучше, чем до объяснения; т.е. объяснение должно давать прирост понимания. Научное же объяснение какого-то явления означает (в отличие от ненаучного объяснения) интерпретацию данного явления в научном контексте; для такого объяснения привлекаются имеющиеся научные знания и допустимые в науке способы рассуждения. Выдвижение объяснений изучаемых явлений — одна из важнейших функций науки. В науке используются самые разнообразные способы объяснения. Детальный анализ различных видов научного объяснения можно найти, например, в солидной монографии Е.П. Никитина [10] (См. также [11, с.172-189]). В философии и методологии науки анализ объяснения проводился (в том числе и в упомянутой монографии Никитина) в основном на базе естественных наук. В этой же традиции сформировалась и модель научного объяснения (модель Поппера -Гемпеля - Оппенгейма, или короче - ПГО-модель), ставшая впоследствии почти канонической.
4. Историю этой модели, видимо, следует начинать со знаменитой работы К. Поппера "Логика научного исследования" (1935), где он анализирует объяснительную процедуру на простом примере объяснения обрыва нити под действием массивного тела [12, с.83-85]. Уже здесь он выделяет те элементы
объяснения (экспланандум, эксплананс, общий закон), которые затем станут основой ПГО-модели. По отношению к причинным объяснениям (которые Поппер считал наиболее распространёнными и важными в науке) он писал:: «Дать причинное объяснение некоторого события - значит дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько универсальных законов вместе с определёнными сингулярными высказываниями - начальными условиями» [12, с.83].
Также и у К. Гемпеля: как в естественных, так и в социальных науках используется схема объяснения через общий закон. Роль общих законов в науке он связывает именно с объяснением. В своей классической статье "Функция общих законов в истории" (1942) [13] он писал: «Основной функцией общих законов в естественных науках является связь событий в структуры, обычно называемые объяснением и предсказанием.» [14, с.17]. Уместно заметить, что, как указывают многие методологи, основная идея научного объяснения посредством общего закона встречается уже в работах Дж.Ст. Милля, А. Пуанкаре, П. Дюгема и др. [11, с.173].
Научно объяснить какое-либо явление означает подвести его под общий закон, частным случаем которого оно и является. Базой такого научного объяснения выступают либо законы конкретных научных областей (скажем, законы оптики), либо (что характерно, прежде всего, для социальных наук), - общие "законоподобные утверждения". Согласно К. Гемпелю, объяснение по своей логической структуре представляет собой рассуждение от общего к частному. Подобного рода умозаключение принято называть дедуктивным. Поэтому общая схема объяснения, предложенная К. Гемпелем и далее развитая П. Оппенгеймом, получила название дедуктивно-номологической.
Тем самым, в ПГО-модели логический акцент сделан на номологичность научного объяснения, на подведение заключения под общее утверждение. К. Гемпель считал эту схему достаточно общей, включающей в себя различные реально осуществляемые научные объяснения. Так, в социальных науках в большинстве случаев законоподобные утверждения используются неявно, в виде скрытых предпосылок, а дедуктивный вывод не разворачивается полностью, будучи лишь молчаливо предполагаемым. Эго маскирует роль законоподобных предложений в социальных науках. Однако, тем не менее, именно общие утверждения являются базой научного объяснения.
ПГО-модель казалась весьма естественной и по форме достаточно стройной. Тем не менее, её дальнейшее обсуждение породило множество дискуссий. Одним из недостатков этой модели состоял в зауженном взгляде на проблему научного объяснения в целом. Прежде всего, в социальных и гуманитарных науках номологическое объяснение (на базе общих законов типа естественнонаучных) всё же не играет ведущей роли, а является лишь одним из элементов целого спектра разнообразных приёмов и способов объяснения. Поэтому экстраполяция ПГО-модели на социально-гуманитарное знание столкнулась со значительными трудностями. Что же касается естественных наук, то и там, наряду с подведением под общий закон, нередко используются также и другие способы объяснения, например, посредством нарративов, метафор, аналогий.
Говоря о критике ПГО-модели, обратим внимание ещё на одно обстоятельство. Современная методология науки осознаёт ограниченность своих традиционных методов, претендовавших порою на универсальность. Так, гипотетико-дедуктивный метод уже давно подвергается критике на том основании, что в нем всё начинается с "готовых" гипотез, а фаза "заключения к наилучшему объяснению фактов" остаётся пропущенной. Эту пропущенную фазу называют абдукцией, что означает умозаключение от эмпирических фактов к объясняющей их гипотезе [15]. Такого рода умозаключения (их одним из первых анализировал известный американский логик и философ Ч. Пирс) широко используются в быту и на практике. Вообще, не замечая того, каждый человек при поиске объяснений может обращаться к абдукции. Например, врач по симптомам болезни ищет её причину; детектив по оставшимся следам преступления ищет преступника. Таким же образом и учёный, пытаясь отыскать наиболее удачное объяснение происходящему, пользуется методом абдукции. И хотя термин "абдукция" не имеет такой популярности и признания, как индукция и дедукция, его важность в объяснении, а также значимость отражаемой им процедуры в построении новой и эффективной методологической стратегии весьма существенна.
Отметим ещё некоторые моменты, свидетельствующие о том, насколько номологическая схема ПГО-модели упрощает действительный ход рассуждения, особенно в гуманитарной сфере. Нередко бывает непросто произвести подведение под общий закон: требуется построение целых вспомогательных теоретических конструкций промежуточного уровня, которые состыковываются с общими законами и конечным утверждением достаточно сложным образом. Существует и такая трудность, как многозначность объяснения: одно и то же явление может быть дедуцировано из совершенно разных общих положений. В этом случае, помимо чисто дедуктивного рассуждения от общего к частному, научное мышление должно производить оценку тех или иных объяснений, выбирая из логически равноценных всё же наиболее приемлемое на основе каких-то дополнительных критериев.
Таким образом, возникла необходимость расширить понятие объяснения. К. Гемпель и П. Оппенгейм расширили схему объяснения, признав, что рассуждение может идти не только по типу строго-дедуктивного вывода от общего к частному, но может использовать и рассуждения, приводящие лишь к вероятному заключению. Концепция научного объяснения была далее развита другим известным американскими логиком и философом Э. Нагелем в его книге "Структура науки" (1961) [16]. В частности, он подчёркивал, что, помимо указания на общий закон, существуют и другие модели и типы научного объяснения -вероятностного, функционального и др. [См. также: 10; 11, с.172-189]. Появились и другие подходы к проблеме научного объяснения, среди которых подход, основанный на понятии нарратива, является наиболее перспективным, особенно в гуманитаристике.
5. Как известно, при анализе гуманитарного знания важное место отводится понятию текста и текстуальным объектам. В этом плане использование понятия нарратива оказывается вполне естественным. Под нарративом обычно подразумевают некоторое повествование, вербальное изложение (в отличие от представления) какого-либо события. Многие рассматривают нарратив как способ бытия повествовательного (или, по Р.Барту, - "сообщающего") текста.
Нарратив представляет собой универсальную характеристику культуры в том смысле, что, не существует, по-видимому, ни одной культуры, в которой отсутствовали бы нарративы. Культуры аккумулируют и транслируют собственные опыт и системы смыслов посредством нарративов, запечатленных в мифах, легендах и сказках, в эпосе, драмах и трагедиях, в историях, рассказах и шутках, в анекдотах, романах и коммерческой рекламе и т.д. Способность быть носителем культуры неотделима от знания смыслов ключевых для данной культуры повествований.
В последней трети ХХ века, в продолжение "лингвистического поворота" в философии, к нарративу было привлечено повышенное внимание. Сформировалась даже особая область знаний - нарратология как своеобразная "теория повествования" [17]. Сложившаяся на Западе в русле структурализма и постструктурализма, нарратология стремилась «...к открытию общих структур всевозможных "нарративов", т.е. повествовательных произведений любого жанра и любой функциональности» [17, с.9].
Один из факторов, стимулировавших рост интереса к исследованию нарративов в 80-е годы ХХ века, - это осознание того, что «повествовательная форма - и устная, и написанная - составляет фундаментальную психологическую, лингвистическую культурологическую и философскую основу наших попыток прийти к соглашению с природой и условиями существования» [18, с.30]. Некоторые авторы, вслед за постмодернизмом, стали даже утверждать, что гуманитарное знание есть лишь собрание нарративов, повествований на заданную тему. Так, имея в виду нетрадиционную философскую рефлексию о языке в контексте нарратива-повествования, Ф. Анкерсмит (один из крупнейщих современных исследователей этой темы) писал: «Философия языка XX столетия была философией высказывания или суждения независимо от того, интересуемся ли мы употреблением языка в повседневной жизни или в науке. Иначе говоря, она никогда не обращалась к проблемам текста или повествования, к тому, как они соотносятся с миром и каким критериям должны отвечать, чтобы быть истинными сообщениями о том, о чем они сообщают» [3, с.7-8].
Атрибутивными характеристиками нарратива обычно называют, во-первых, действующие лица и, во-вторых, - развивающийся во времени сюжет. Вообще говоря, этим условиям отвечают многие виды дискурсов: басни, мифы, сказки, фольклорные истории, объявления, эволюционные объяснения и т.д., которые выражаются в форме диалогов и монологов, литературных и обыденных историй, устных и письменных текстов. Сюда могут входить правдивые и вымышленные истории, некоторые исторические, правовые, религиозные, философские, научные тексты. В обобщенном смысле «нарратив - это имя некоторого ансамбля лингвистических и психологических структур, передаваемых культурно-исторически, ограниченных уровнем мастерства каждого индивида..» [18, с.30].
Важной характеристикой нарратива является также его самодостаточность, самоценность. Как отмечает Р. Барт, нарратив как повествование разворачивается «ради самого рассказа, а не ради прямого воздействия на действительность, то есть, в конечном счёте, вне какой-либо функции, кроме символической деятельности как таковой» [Цит. по: 19, с.491]. Классической сферой возникновения и функционирования нарратива выступает история как теоретическая дисциплина.
Концепции (и теории), служащие экспланансом в естественнонаучном объяснении, являются, как уже здесь отмечалось, дедуктивными системами. Тем не менее, многие философы и методологи науки отмечают, что в реальной практике мы довольно редко можем встретить теории, содержание которых является целиком дедуктивным. Часто в составе научной теории в той или иной мере присутствуют как дедуктивные, так и недедуктивные фрагменты. Например, медико-биологические, экономические, психологические концепции часто включают как дедуктивные конструкции, так и разного рода эмпирические обобщения и нарративные сюжеты.
В социально-гуманитарных науках, несмотря на трудности разделения теоретического и эмпирического уровней познания, всё же можно выделить концепции (теории) и нарративные системы (которые имеют описательный характер. Задачей теорий является обработка и рациональное упорядочение эмпирического материала (например, в так называемые "теоретические системы среднего уровня" в социологии). Нарративные системы строятся на повествовательных образцах, и в рамках нарративной истории смысл события трактуется не как определяемый "онтологией" исторического процесса, а как возникающий в контексте рассказа о событии и имманентно связанный с интерпретацией. Такая позиция по отношению к истории становится, по-видимому, ещё более естественной, если, например, истолковывать эту позицию в духе постмодернистского тезиса, что мир есть текст.
Преобладание нарративов и текстуальных объектов в гуманитарном знании многие связывают со спецификой последнего в сравнении с естественнонаучным знанием. К специфике гуманитарно-научного знания в сравнении с гуманитаристикой причисляют его рациональность. Тем не менее, современный уровень исследований нарратива свидетельствует о том, что противопоставлять нарративность знания и его рациональность по меньшей мере некорректно [1, с.53-88; 3].
Одним из аспектов рациональности нарратива является его системный характер. Повествование в нарративе упорядочено, так обеспечивается его целостность. Во многом именно системные представления обусловливают "понимающую" способность нарратива, способствуя, в частности, убедительности нарративного объяснения в гуманитарно-научном знании.
Говоря о рациональности нарратива и её большей либеральности в сравнении с традиционной (классической) естественнонаучной рациональностью, уместно соотнести нарратив, репрезентацию и истину. Хотя эта тема достаточно обширна и не входит непосредственно в предмет настоящей статьи, отметим всё же, что отношение между репрезентацией и тем, что она репрезентирует, отличается от отношения между истинным высказыванием и тем, относительно чего оно является истинным. Всё «так и не так» в зависимости от ситуации и контекста, а также от того, как мы трактуем репрезентацию. К тому же в репрезентации есть некая неопределённость, которая может и не иметь своего аналога в случае истинного высказывания [3, с.10]. В некотором плане это напоминает контекстуалистскую трактовку истины.
6. Сопоставляя две познавательные парадигмы и два типа знания (естественнонаучное и гуманитарное), сравним теперь объяснительные процедуры в этих сферах.
Ранее уже говорилось о трудностях экстраполяции ПГО-модели на гуманитарное знание. Хотя эта модель (сводящая объяснение к логическому выводу экспланандума из эксплананса) и позволила решить ряд методологических проблем (например, выявить структуру объяснения и его специфику, разработать критерии правильности объяснительной стратегии), односторонность и "узость" ПГО-модели всё же обнаружились довольно быстро. Поэтому научное объяснение позднее стали рассматривать уже не как самодостаточное, а как включённое в более широкий социокультурный контекст. В частности, существенно расширились представления о структуре объяснительной процедуры, особенно в связи с успехами гуманитарных наук, и прежде всего литературоведения. Кроме традиционных эксплананса и экспланандума, в объяснительных процедурах стали различать: контекст и подтекст объяснения, идеалы и нормы объяснительной процедуры, исходные условия объяснения, смысловой каркас, предпонимание, понимание и другие концепты [1, с.78-88; 20].
В процессе критики ПГО-модели пришлось пересмотреть и традиционное понимание научной рациональности. Здесь важную роль сыграли новые представления о нарративе. Складывались также и нетрадиционные представления о критериях и идеалах научной рациональности, содержащейся в новом опыте, воплощающемся в деятельности, речи и в установлениях культуры.
Нарратив как сложная смыслообразующая форма, которая выражается в объединении описаний положения дел, содержащихся в отдельных предложениях, выдвигается в особый тип дискурса. Он привлекает всё большее внимание социологов, социальных психологов и философов. Так, известный когнитивный психолог Д. Брунер в работе "Реальные сознания, возможные миры" (1986) ввёл различение логико-научной, или парадигматической, и нарративной рациональности [21]. Термин "парадигматический" относится к такому типу дискурса, который служит для того, чтобы продемонстрировать или доказать то или иное утверждение, связывая его с другими на основе формальной логики. Термин "нарративный" используется для обозначения такого типа дискурса и рассуждения, которое строится на основе значения целого, построенного как объединение его частей (возможно, противоречивое объединение, по принципу дополнительности). Такой тип дискурса несводим и к коммуникативному дискурсу, который, как правило, линеен, в то время как в нарративной схеме организации информации событие понимается, когда объясняются его роль и значение в связи с некоторыми целью, проектом или целым человеческой жизни. Объяснение событий в нарративном дискурсе ведётся в некотором смысле ретроспективно: посредством прояснения их значения, вытекающего из последовавших за ними других событий и результатов действия. Нарратив позволяет распознавать осмысленность индивидуального опыта и индивидуальных переживаний посредством указания на то, как они функционируют в качестве частей целого. Его специфическим предметом является сфера человеческих дел и воздействующих на людей событий. Всё это отличает нарративный дискурс как от парадигматического (подводящего
события под универсальный закон), так и от собственно коммуникативного (сориентированного на норму коммуникации).
Рассматривая объяснение в гуманитарно-научном знании, некоторые авторы вводят в контекст объяснительной процедуры её необходимым элементом субъект объяснения. В этом плане, например, А.И. Афанасьев достаточно убедительно показано, что в гуманитарном знании нарративная направленность объяснения задаётся субъектом объяснения как неотъемлемым компонентом объяснительной процедуры, аккумулирующим практически все каналы вхождения личностных, социальных, ментальных, лингвистических, культурных факторов в объяснительную процедуру [1, с.78-88].
На важность учёта субъекта при анализе исторического объяснения указывал ещё В.Дильтей. Как отмечает Л.А. Микешина, для Дильтея «живое единство личности, внешний мир, индивиды вне нас, их жизнь во времени, их взаимодействие» - всё это, как и познание исторических взаимосвязей, может быть объяснено из целого человеческой природы и на основе жизни и жизнеосуществления [22, с.11]. Логическая очевидность, последовательность умозаключений для него вторичны в сравнении с первичной целостностью жизненных отношений, в которых создается мир, доступный познанию.
Подводя итог, отметим, что одной из важнейших особенностей научного объяснения в гуманитарном знании является нарративный характер объяснения. Несомненно, гуманитарно-научное знание характерно спецификой объяснения и особенностями рациональности, отчасти связанными с её либерализацией и общезначимостью норм. Однако наличие рациональности в нарративе (и потому -убедительности нарративного объяснения в гуманитаристике) является, на наш взгляд, ещё одним аргументом в пользу более умеренной позиции о соотношении естественнонаучного и гуманитарно-научного знания. Заметим попутно, что в методологии науки рациональности нарратива далеко не всегда уделялось должное внимание.
Список литературы
1. Афанасьев А.И. Гуманитарное знание и гуманитарные науки / А.И. Афанасьев. - Одесса : Бахва, 2013. - 288 с.
2. Петрушенко В.Л. Гумаштарне тзнання: сучасний статус та парадигмальш змщення / В.Л. Петрушенко // Науковий вюник Чершвецького ушверсигету: Збiрник наук. праць. - Чершвц i: Чершвецький нац. ун-т, 2013. - Вип. 663-664: Фшософш. - С. 3-9.
3. Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков / Ф. Анкерсмит ; [пер. О. Гавришнной, А. Олейникова]. — М. : Идея-Пресс, 2003. — 360 с.
4. Эпштейн М.Н. Знак пробела. О будущем гуманитарных наук / М.Н. Эпштейн. - М. : Новое лит. обозрение, 2004. - 864 с.
5. Фулер С. Кому нужны гуманитарные науки? [Электронный ресурс] / С. Фулер // Режим доступа : http://www.project-syndicate.org/commentary/fuller6/Russian
6. Савельева И.М. Знание о прошлом: теория и история. В 2 т. / И.М. Савельева, А.В. Полетаев — СПб. : Наука, 2003. — Т. 1. : Конструирование прошлого - 632 с.
7. Анкерсмит Ф. История и тропология: взлет и падение метафоры./ Ф. Анкерсмит ; [пер. с англ.] - М. : Прогресс-Традиция, 2003. - 496 с.
8. Дройзен И.Г. Историка / И. Дройзен ; [пер. с нем.] - СПб. : Владимир Даль, 2004.- 584 с.
9. фон Вригт Г. Логико-философские исследования. Избранные труды / Г.фон Вригт ; [пер. с англ.] - М. : Прогресс, 1986. - 600 с.
10. Никитин Е.П. Объяснение - функция науки / Е.П. Никитин - М. : Наука, 1970 - 280 с.
11. Никифоров А.Л. Философия науки: История и теория / А.Л. Никифоров. - М. : Идея-Пресс, 2006. - 264 с.
12. Поппер К. Логика научного исследования / К. Поппер // Логика и рост научного знания : избр. работы ; [пер. с англ.] - М. : Прогресс, 1983. - С. 33 - 235.
13. Hempel C. The Function of General Laws in History // Journal of Philosophy. - 1942. - Vol.39. -P.35-43.
14. Гемпель К. Функция общих законов в истории / К. Гемпель // Логика объяснения ; [пер. О.А. Назарова]. - М. : Дом интеллект. книги, РФО, 1998. - С. 16-31.
15. Рузавин Г.И. Роль и место абдукции в научном исследовании / Г.И. Рузавин // Вопросы философии. - 1998. - № 1. - С. 50-58.
16. Nagel E. The Structure of Science / E. Nagel. - N.Y. 1961. - 618 p.
17. Шмид В. Нарратология / В. Шмид. - М. : Языки славянской культуры, 2003. - 312 с.
18. Брокмейер Й. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы / Й. Брокмейер, Р. Харре // Вопросы философии. - 2000. - № 3. - С.29-42.
19. Можейко М.А. Нарратив / М.А. Можейко // Всемирная энциклопедия: Философия ХХ век. - М. - Минск : АСТ, 2002. - C. 491-492.
20. Афанасьев О.1. Проблема розумшня в структурi наукового пояснення / О.1. Афанасьев // Фшософська думка. - 1986. - № 1.- С. 39-47.
21. Bruner J. Actual Minds, Possible Worlds / J. Bruner. — Cambridge, Mass. : Harvard Univ. Press, 1986. - 210 p.
22. Микешина Л.А. Эмпирический субъект и категория жизни / Л.А. Микешина // Эпистемология и философия науки. - 2009. - № 1. - C. 5-15.
Ратнжов В.С., Краснонос Н.А. Про особливост наукового пояснення в гумаштарному знанш
// Вчеш записки Тавршського нацюнального ушверситету iм. В. I. Вернадського. Серш: Фiлософiя. Культуролопя. Полггологш. Соцюлогш. - 2014. - Т. 27 (66). - № 1-2. - С. 30-40. Описана класична модель наукового пояснення Поппера - Гемпеля - Оппенгейма. Проанатзовано труднощi екстраполяци ще! моделi на гуманггарне знання. Особливу увагу придшено нарративном! як одте! з найважливших особливостей пояснення у гуманггарно-науковому знанш. Ключовi слова: гуманггарне знання, наукове пояснення, ПГО-модель, закон, нарратив, наукова рацюнальшсть.
Ratnikov V.S., Krasnonos N.A. On peculiarities of scientific explanation in the humanities //
Scientific Notes of Taurida National V.I. Vernadsky University. Series: Philosophy. Culturology. Political sciences. Sociology. - 2014. - Vol. 27 (66). - № 1-2. - P. 30-40.
The classical model of scientific explanation Popper - Hempel - Oppenheim is described. The difficulties of extrapolation of this model to the humanities are analyzed. Particular attention is paid to the narrative as one of the most important features of scientific explanation in the humanitarian knowledge. Keywords: humanities, scientific explanation, PHO-model, law, narrative, scientific rationality.
