Научное объяснение как проблема науки Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ч^Г НАШИ

* КОНСУЛЬТАЦИИ

В ПОМОЩЬ МОЛОДОМУ УЧЕНОМУ НАУЧНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ КАК ПРОБЛЕМА НАУКИ

ВАСИЛЬЧЕНКО В.П.,

профессор кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин БелЮИ МВД России , кадидат философских наук

"Достаточно, чтобы слова выражали смысл".

Конфуций

"Ни в чем не ошибаться — это свойство богов".

Демосфен

Водном из выпусков "Вестника Белгородского юридического института" в рубрике "В помощь молодому ученому" было подчеркнуто, что проблема обоснования научного знания перевела вопрос о его актуализации в проблему его открытия [1]. В свою очередь научное открытие знания и последующее его обоснование по необходимости потребовали осуществления логической процедуры объективного объяснения знания, что в конечном счете становилось основанием для его субъективного понимания.

Объяснение людьми какого-либо феномена, входящего в человеческое бытие, - как исторически, так и логически - всегда было исходной и важнейшей функцией всякого - научного и обыденного - человеческого познания. К примеру, античный человек, встречаясь с грозными силами природы, пытался объяснить их действия по аналогии с собственными действиями и поведением. Так, если море взволновалось, значит, рассердился бог морей Нептун, если разразилась гроза, - это проявил свой гнев главный бог Зевс и т. д. Именно таким образом стало формироваться представление о сути

всякого объяснения чего бы то ни было как сведения неизвестного к известному.

Однако такой вариант объяснения, как было понято позднее, базировался только на конкретных аналогиях, которые, как известно, принципиально не могли являться основаниями для установления логических связей между известным и неизвестным. Аналогия как таковая, как это следует из учения классической логики, в лучшем случае способна лишь навести на догадку о чем-либо и не более. Иными словами, любая аналогия по преимуществу инициирует собою скорее эвристическое мышление, чем мышление логическое. Отсюда развитие действительно научных, а не мифологических объяснений, как это часто бывает в обыденном сознании, никогда не происходило на подобных представлениях.

Взгляд на специфику научного объяснения, который в конечном счете определился в действительности самой науки, стал состоять в том, что объяснением стали называть дедуктивный вывод утверждений о факте, вытекающий из обобщений, законов и теорий при непременном учете тех начальных условий (называемых также граничными

условиями), которые имеют прямое отношение к характеристике данного факта. Отсюда под объяснением стало принято понимать подведение объясняющего высказывания о событии или явлении под некоторое общее утверждение: гипотезу, закон или теорию.

Действующим "проблемным полем" науки, в которой утвердилось такое понимание, стало "поле классического естествознания", когда через экспериментальное познание господствующее положение в науке получили принципы механического детерминизма, где не только механические движения и процессы, но и другие явления природы стали объясняться на основе каузальных, т.е. причинных законов. Впервые применил такой подход к объяснению феноменов науки Г. Галилей, где он опирался уже не на какие-то скрытые качества и загадочные силы, что было характерно именно для натурфилософских попыток объяснения явлений природы, а на реальные причины, которые можно было бы выявить на опыте. Именно так возникло у Галилея представление о силе тяжести как причине свободного падения тел. С этих позиций научное объяснение стало пониматься только как непременно причинное объяснение. Для такого объяснения следовало обязательно определить тот общий причинный закон, который устанавливает регулярную, необходимую связь между данной причиной и ее следствием.

Нетрудно видеть, что такой способ объяснения по своей логической природе был чистой дедукцией: частное выводилось из общего и тем оно и объяснялось. Вместе с тем в середине XIX в. Джон Стюарт Милль предпринял поисковую попытку связать причинные объяснения также с индуктивными методами исследования [2]. Однако объяснительные возможности последних оказались невысокими. Такое положение вещей вновь привело к необходимости развития объяснительных концепций за счет расширения и обобщения названной выше галилеевской причинной модели научного объяснения.

Надо отметить, что здесь наибольший вклад в разработку и пропаганду логической модели именно дедуктивного способа объяснения внес Карл Гемпель [3]. Под форму дедукции теперь уже стали подводиться не только причинные, но любые другие законы: функциональные, структурные, количественные, качественные, эмпирические, теоретические, частные и общие, а сама модель стала называться не просто дедуктивной, а

дедуктивно-номологической (от греч. nomos - закон).

В виде схемы дедуктивно-номологическое объяснение может быть представлено следующим образом:

Бо льшая посылка: общие законы.

Эксплананс*, <

1 Меньшая посылка: начальные условия.

Эксмананд)гм: Заключение: событие или явление как факт.

Здесь эксплананс объяснения (от лат. exlanans - объясняющий) есть множество начальных условий и общих законов или гипотез; экспланандум объяснения (от лат. ехрlаnandum - объясняемый) есть утверждение, которое предстоит объяснить. Экспланандум, или объясняемое явление, служит, таким образом, заключением дедуктивного вывода из посылок, т.е. из эксплананса.

К логическим условиям адекватности объяснения здесь относятся следующие:

• экспланандум должен быть логическим следствием эксплананса;

• эксплананс должен содержать общие законы, которые действительно необходимы для логического вывода экспланандума из эксплананса;

• эксплананс должен содержать эмпирическую информацию, чтобы из него можно было бы вывести экспланандум с эмпирическим содержанием.

Эмпирическим условием адекватности объяснения является требование истинности всех утверждений эксплананса [3, с. 92], что должно допускать их независимую проверку.

Если же подобные попытки опираются не на точный вывод объясняемых утверждений из надежно проверенных общих законов или гипотез, а на неясные аналогии, сравнения, предчувствия, которые невозможно проверить, то их нельзя расценивать иначе, как псевдообъяснения.

Заметим вместе с тем, что представленная таким образом стандартная дедуктивно-номологическая модель не может охватить всех способов объяснения, которые существуют в науке. В контексте сказанного многие представители общественных и гуманитарных наук, - в особенности историки и социологи, - весьма критически отзывались о возможностях применения дедуктивно-номологической модели объяснения в гуманитарном знании. Некоторые из них заявляли, что уникальные исторические события, неповторимые социальные процессы, конкретные действия людей в истории принципиально невозможно подвести под

общие законы. Так, например, канадский философ У. Дрей отметил, что применение законов в дедуктивно-номологической модели для объяснения поведения и действия людей в обществе навязывает здесь ненужный детерминизм. По его мнению, историки никогда не обращаются к законам и не знают, что представляет собой исторический закон [4]. Эту же позицию фактически разделил и К. Поппер [5].

Несомненно, что не всякий индивидуальный факт из жизни общества может быть подведен под закон, поскольку последний характеризует собой нечто общее, регулярное, повторяющееся. Тем не менее, скажем, в экономике, социологии, психологии, в правоведении и других общественных науках без законов обойтись нельзя. Конечно, - это надо признать, - социальные законы принципиально отличаются от законов природы тем, что они являются выражением результатов деятельности людей, в которой воплотились их цели, интересы и воля. Поэтому такой субъективный момент всегда должен учитываться исследователями области гуманитарного знания. Но именно вследствие сказанного и стали возникать альтернативные модели и методы объяснения.

Исторически здесь наиболее ярко проявили себя так называемые интенциональные (от лат. intention - стремление) и телеологические модели объяснения (от греч. telos - цель, logos - учение).

Так, в интенциональных моделях при объяснении исторических фактов во главу угла было положено установление стремлений, намерений или мотиваций действующих субъектов. Именно на этих основаниях интенциальные объяснения широко стали применяться в психологии, социологии, педагогике, правоведении и других социально-гуманитарных науках.

Телеологические же объяснения изначально представляли собой такой способ объяснения фактов, при котором основное внимание обращалось на цели, смысл и намерения деятельности людей. Однако после возникновения классического естествознания в XVII в., ставившего своей задачей прежде всего установление причин и общих законов явлений неживой природы, телеологические объяснения уступили место причинным объяснениям. Телеологические объяснения стали в лучшем случае рассматриваться только как вспомогательные и эвристические средства исследования.

Впрочем, реальные сложности в объясне-

нии тех феноменов, с которыми встретилась методология науки во второй половине XX века, оказались намного сложнее тех, которые в истории науки возникали на ее предыдущих этапах. Отсюда фактически пришлось реанимировать утративший было свои потенции телеологический способ объяснения фактов науки. Здесь снова был вызван к жизни лежащий в основе последнего так называемый практический силлогизм, который применялся еще Аристотелем. Выдающийся финский логик Г.Х. фон Вригт пришел к выводу, что именно практический силлогизм может и должен явиться той моделью объяснения, ниша для которого объективно не могла быть заполненной дедуктивно-номо-логическим подходом в методологии наук о человеке, и что может в конечном итоге стать подлинной альтернативой для модели объяснения через закон [6].

Здесь в большей посылке практического силлогизма формулируются цели действия человека, а в меньшей - средства ее достижения. В заключении же утверждается, что только при действии в соответствии с указанными посылками, т.е. при правильном учете целей и средств ее достижения, можно надеяться на успех самого действия. И хотя практический силлогизм в отличие от категорического силлогизма не является логически доказательным рассуждением, все же он служит важным средством для анализа объяснения именно в социально-гуманитарных науках.

Близкими к телеологическим объяснениям, поскольку они отвечают не на вопросы: "Как? и Почему?", а только на вопрос "Для чего?", являются так называемые функциональные объяснения.

Такие объяснения применяются тогда, когда приходится выяснять роль и функцию какого-либо элемента или подсистемы элементов в самой целостной системе, например, конкретного органа в живом организме или какого-либо института или учреждения в системе общественного устройства государства. В биологии функциональные объяснения особенно широко стали применяться после создания Ч. Дарвином эволюционной теории, где было установлено, что целесообразные изменения в структурах и функциях живых систем можно рационально объяснить адаптацией, или приспособлением, организма к изменяющимся условиям внешней среды. С возникновением же общей теории систем и синергетики стало возможным использовать понятия цели, функции, це-

ленаправленного развития и многое другое для функционального объяснения сложных самоорганизующихся систем, к которым в первую очередь следует отнести социальные и гуманитарные системы. В социологии, экономике и в правоведении именно такие объяснения пытаются применить сторонники так называемой концепции институционализма для выяснения роли и функций различных институтов в развитии общества.

В настоящее время особое внимание в гуманитаристике уделяется нормативному подходу к объяснениям, где делаются попытки выявить значение и роль именно норм для объяснения специфики поведения людей в обществе. Поскольку человек является не только сознательным и рационально действующим, но еще и нравственным существом, постольку в нормативных моделях стремятся объяснить и такую важную сторону его деятельности, которая связана с нормами поведения и правилами действия в обществе.

Нормативная модель объяснения, несомненно, является альтернативной к пока еще доминирующей в методологии науки дедуктивно-номологической модели потому, что опирается именно на установленные в обществе правила и нормы, которые принципиально отличаются от законов, имеющих регулярный и устойчивый характер. Именно только при нарушении норм и правил поведения человека на его действия накладываются определенные правовые санкции со стороны государства, где менее серьезные нарушения, совершенные человеком, подлежат осуждению лишь со стороны общественного мнения.

Таким образом, во всех альтернативных моделях объяснения главное внимание обращается прежде всего на специфические особенности сознательной и целенаправленной деятельности человека, которая выражается в постановке целей, выяснении его функций и роли в обществе, анализе норм и правил поведения.

В этой связи важнейшим принципиальных результатом всех этих исследований является осознание глубокой связи между объективным объяснением и субъективным пониманием. "Телеологическому объяснению, - пишет по этому поводу Вригт, - обычно предшествует интенциональное понимание некоторого образца поведения"[6].

В основе такого понимания лежит вера во всеобщие законы человеческой природы, которые, с этих позиций, являются весьма

широко распространенными в социальных и гуманитарных науках. Многие выдающиеся мыслители полагали в этой связи, что именно эти законы и могут быть использованы для объяснения конкретных законов жизни общества. С помощью таких законов каузального характера многие гуманитарии многократно в дальнейшем пытались объяснять собственно исторические факты.

Безусловно, по своей формально-логической структуре исторические объяснения в принципе не отличаются от объяснения явлений природы. Однако в содержательном плане они имеют ряд отличительных особенностей, которые связаны прежде всего с характером исторической информации, содержащейся в экспланансе, т.е. в посылках объяснения. Речь здесь идет о той части посылок, которые служат именно для логического вывода заключений и называются общими законами или универсальными гипотезами.

Гемпель в этой связи показывает, что общие законы имеют аналогичные функции как в естественных науках, так и в истории [7]. Вместе с тем в подавляющем большинстве случаев в исторические объяснения так и не удается включить предполагаемые исследователем общие закономерности. И на это есть свои основания:

Во-первых, общие исторические законы представляют собой лишь гипотезы общего характера, которые подтверждены только определенными эмпирическими фактами. В этом смысле они формально не отличаются от законов естествознания, которые отображают законы природы. Однако поскольку социальные и исторические законы имеют более сложный и противоречивый характер, то степень их подтверждения на основе свободно взятого набора фактов значительно ниже, а область применения гораздо уже, чем это имеет место в естественных науках.

Во-вторых, для исторического объяснения нередко используются и другие общие законы, - экономики, социологии, психологии, биологии, права и даже физики и химии, - когда приходится, например, устанавливать подлинность исторических документов и предметов, имеющих вещественную природу.

В-третьих, нередко в качестве посылок исторических объяснений используются обобщения и статистическая информация, заключения которых, хотя и могут оказаться достаточно вероятными, но требуют даль-

нейшего анализа, чтобы стать достоверными объяснениями.

В-четвертых, иногда в философии истории говорят об объяснении с помощью понятий. Но понятия могут быть определены либо правильно, либо неправильно, и только суждения могут выступать либо как истинные, либо как ложные, т.е. либо адекватные, либо неадекватные действительности.

В-пятых, очень часто философы и историки предпочитают говорить об интерпретации и понимании событий и процессов прошлого, но не об их объяснении, а это не одно и то же. Отсюда многие историки в своих объяснениях событий прошлого фактически избегают ссылок на общие законы.

По мнению К. Поппера, для объяснения исторического события историки по большей части пытаются использовать лишь метод реконструкции ситуации, которая объективно привела именно к этому событию [8]. Такой способ исторического объяснения Поппер называет методом ситуационной логики, где допускается объективная проверка данной исторической ситуации, вследствие чего можно в принципе проверить, действительно ли эта ситуация была такой, какой она представлена в данном описании. Если же при этом будут найдены противоречащие данному описанию исторические свидетельства, тогда представленная реконструкция уже будет опровергнута.

Таким образом, в естествознании объяснение отдельного явления сводится к подведению его под определенный закон потому, что такой закон отображает некоторое общее свойство или отношение, присущее каждому отдельному явлению из соответствующего класса явлений.

Совсем иначе подходит к своей науке историк. Когда он изучает, например, Великую французскую революцию, то интересуется больше и прежде всего именно тем, чем она отличается от других происходивших в истории революций. Аналогично этому, анализируя, скажем, события Первой мировой войны, историк будет интересоваться теми конкретными особенностями, которые выделяют ее среди других войн. Отсюда предпосылками исторического исследования, как заявляют некоторые историки, является не подведение конкретного события прошлого под общий закон, а, напротив, более полное и конкретное изучение его деталей.

Таково соотношение способов объяснения в естествознании и обществознании. Однако в любом случае научное объяснение требует учета объективных закономерностей осознаваемого бытия, ибо без обращения к общим законам, гипотезам и понятиям немыслимы не только никакое научное объяснение, но и попросту никакая коммуникация между людьми, поскольку всякое слово, выражающее понятие, уже содержит обобщение.

Литература

1. См.: Васильченко, В.П. К вопросу о научном открытии и научном обосновании в научном поиске [Текст] / В.П. Васильченко // Вестник Белгородского юридического института МВД России. - № 1. - 2006. - С. 126.

2. См.: Милль, Д.С. Система логики [Текст] / Д.С. Милль. - Кн. III. Гл. 12.1. - М., 1999.

3. См.: Гемпель, К.Г. Логика объяснения [Текст] / К.Г. Гемпель. - М., 1998.

4. См.: Dray W. Laws and Explanation in History, 1957.

5. См.: Поппер, К. Открытое общество и его враги [Текст] / К. Поппер. - Т. 2. - М., 1992. С. 305.

6. См.: Вригт фон Г.Х. Логико-философские исследования [Текст] / Г.Х. фон Вригт. - М., 1986. С. 64.

7. См.: Hempel. The Function of General Law in History // Theories of History. - New York, 1959. P. 348-349.

8. См.: Поппер, К. Историческое объяснение [Текст] / К. Поппер. Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. - М., 2000. С. 331.