CC BY
8особенно на Балканах и, в частности, в Греции, где он после провозглашения независимости был принят в качестве официального законодательства. Получил он распространение и в Молдавии, благо греческий язык, на котором и составлена компиляция Арменопула, становился здесь чуть ли не официальным языком. Существовал и молдавский рукописный перевод Арменопула, но зато не было ни французского, ни русского. Поэтому еслп Пушкин переводил именно Арменопула, то только с того рукописного французского текста, который готовил для него Петр Манега (или какой-либо иной член комиссии), используя в качестве оригинала греческий текст. Перевод памятника на русский язык тоже отнюдь не был пустым занятием: в нем остро нуждались назначаемые в Бессарабию русские судьи, которые не могли руководствоваться молдавским или греческим текстом.
Трудно сказать, насколько продвинулся Пушкин в такого рода работе. Вполне можно себе представить, что она тяготила «юного певца Руслана и Людмилы» и что он при первой возможности постарался от нее отделаться. Тем не менее работа по переводу «Шестшшижия» па русский язык продолжалась, и еще при жизни поэта (в 1831 г.) первое русское издание памятника было напечатано в сенатской типографии. Кто автор перевода, неизвестно, но если им был Балш, как это предполагает (со ссылкой на Нейгебаура) проф. Кассо («Византийское право в Бессарабии», с. 39, прим. 6), то это опять каким-то образом кажется связанным с именем Пушкина, ибо, как известно, с семьей Балшев поэт был связан самыми тесными узами.6
И. II. Медведев
О ВОЗМОЖНЫХ ИСТОЧНИКАХ ЭПИГРАФА К «БАХЧИСАРАЙСКОМУ ФОНТАНУ»
Проблема источников эпиграфа к «Бахчисарайскому фонтану» при всей ее кажущейся простоте служила уже предметом долгой дискуссии, итоги которой подвел Н. В. Измайлов еще в 1975 г. Мы позволим себе целиком процитировать соответствующее место из его статьи «Мицкевич в стихах Пушкина»: «Как показали разыскания исследователя и переводчика Саадп, К. Чайкина (см.: Пушкин. Временник Пушкинской комиссии Академии наук СССР, т. 2, 1936, с. 468, в отчете С. М. Бопди о работе над IV томом академического издания сочинений Пушкина), изречение персидского поэта взято Пушкиным не из известнейшего сборника „Гюлистан", но из другого сочинения Саади — „Бустан", в Европе (а тем более в России) гораздо менее известного, вовсе не популярного и к 1820-м годам — ко времени создания „Бахчисарайского фонтана" — полностью не переведенного ни на один из европейских языков (если но
6 См. об этом, например: Двойченко-Маркова Е. М. Пушкин Ь Молдавии и Валахии. М., 1979, с. 51 след.
считать старинного немецкого перевода XVII века, приложенного к изда-Ktito ^Путешествия4' Олеария). Однако и это обстоятельство не доказывает г*убокого знакомства Пушкина с творчеством Саади: из сличения пушкинском редакции изречения с подлинным текстом и подстрочным переводом К. И. Чайкин вывел убедительное заключение, что посредствующим между ними звеном был французский перевод. Вопрос вполне разрешен Б. В. Томашевским в его монографии „Пушкин" (кн. 1, M.—JL, 1956, с. 505—507): исследователь указал на то, что посредствующим звеном явмлся „восточный роман" Т. Мура „Лалла-Рук", и не столько его английский подлинник, сколько французский перевод Амедея Пишо, где читаем: „Plusieurs ont vu, comme moi, cette fontaine, mais ils sont loin et leurs yeux sont fermés à jamais" (1820), т. е.: „Многие, как и я, видели этот источник; но опн далеко, и глаза их закрылись навсегда". Понимание Пушкиным слова „fontaine" (источник) как „фонтан" не вполне точно, но вызвано эстетико-стилистическими соображениями».1
Однако французский перевод поэмы Мура также имеет значительные расхождения с пушкинским текстом. Во-первых, Пушкин отбрасывает мотив «закрытых глаз», присутствующий также и в английском тексте поэмы, и у Саади — у последнего, правда, с несколько иным смыслом («ушли, как будто мигнули очами»).2 Во-вторых, «ils sont loin» значит в этом контексте не буквально «они далеко» и не «странствуют далече», но «они умерли». Впрочем, повод для употребленной Пушкиным глагольной формы «странствуют» дает стоящее здесь в английском тексте «they are gone», хотя и тут имеется в виду, конечно, смерть, а не реальное странствие. Наконец, с этим вторым расхождением связано третье, самое главное: ни в оригинале поэмы Мура, ни в переводе нет противопоставления иных — другие, чрезвычайно важного для Пушкина, повторенного им в отрывке «Все тихо — на Кавказ идет ночная мгла...» (III, 722), а позже в «Евгении Онегине».
Происхождение этого противопоставления можно попытаться объяснить, если привлечь еще один текст. Речь идет о стихотворении В. С. Филимонова «К друзьям отдаленным». Оно было впервые опубликовано в «Вестнике Европы» в 1815 г., т. е. за два года до появления «Лалла-Рук». В нем есть следующие строки:
1 Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. JL, 1975, с. 161—162 (сноска 73).
2 См.: Р о з е н ф е л ь д А. 3. А. С. Пушкин в персидских переводах. — Вестник ЛГУ, 1949, № 6, с. 99. См. также: содержательную статью того же автора «Об одном крылатом выражении у А. С. Пушкина» (Народы Азии и Африки, 1976, N° 6, с. 145—150); Eugene Onegin. A Novel in Verse by Aleksandr Pushkin, Translated from the Russian, with a Commentary, by Vladimir Nabokov in four volumes, v. 3. New York, 1964, p. 245—250. H. M. Лобикова в своей книге «Пушкин и Восток. Очерки» (М., 1974, с. 37—38, 92) по-прежнему считает, что слова «иных уж нет, а те далече» взяты Пушкиным из поэмы Саади «Бустан», но ничего не говорит о его посредниках. См. также: Нольман М. О. Пушкин и Саади. — Русская литература, 1965, № 1, с. 132. Попутно отметим, что гипотеза М. О. Ноль-мана о том, что Пушкин самостоятельно переработал текст Саади, кажется нам малоубедительной — хотя бы потому, что не известны переводы, на которые Пушкин мог бы опираться.
Axl сердце, в сиротстве, нпгдо не веселилось!
Как все окрест меня переменилось! Рассеян круг родства, Подруга —в сокрушеньи, Друзей —иных уж нет, другие —в отдаленьи, В развалинах Москва!3 Стих «Друзей —иных уж нет, другие —в отдаленьи», как совершенно очевидно, полностью соответствует пушкинской формуле — как грамматически, так и по точному смыслу.
Трудно с уверенностью сказать, знал ли Пушкин это стихотворение. Первое упоминание о Филимонове в переписке Пушкина относится к 1825 г.,4 а знакомство (тогда мимолетное) — очевидно, к 1824 г.5 До того Пушкин и Филимонов вращались в кругах, практически не пересекавшихся, а в литературном мире Филимонов до «Дурацкого колпака» не был фигурой, обращавшей на себя внимание. Однако и знакомство Пушкина с его поэзией не исключено. «Вестник Европы» в 1815 г. несомненно входил в круг чтения Пушкина. Незадолго же до начала работы над «Бахчисарайским фонтаном», а именно в 1822 г., вышел сборник Филимонова «Проза и стихи». Он находился в библиотеке Пушкина,® однако неизвестно, когда он туда попал — сразу ли по выходе или позже, после знакомства Пушкина с Филимоновым. Во всяком случае тот факт, что сборник Филимонова во время работы над «Бахчисарайским фонтаном» был новинкой, заслуживает внимания.
Итак, гипотеза о стихотворении Филимонова как об одном из прямых источников пушкинского эпиграфа7 вряд ли может быть строго доказана, как и большинство, впрочем, гппотез подобного рода; однако она не может быть и опровергнута. Нам она представляется вероятной и удовлетворительно объясняющей расхождения между Пушкиным и Муром, о ко торых мы говорили выше.
Что же касается того, был ли литературный источник у этой строки Филимонова и если был, то какой, то на этот вопрос ответить затруднительно. Стоит, однако, обратить внимание на третью строфу посвящения к «Фаусту» Гете:
Sie hören nicht die folgenden Gesänge, Die Seelen, denen ich die ersten sang; Zerstoben ist das freundliche Gedränge; Verklungen, ach! der erste Widerklang. Mein Lied ertönt der unbekannten Menge, Ihr Beifall selbst macht meinem Herzen bang, Und was sich sonst an meinem Lied erfreuet, Wenn es noch lebt, irrt in der Welt zerstreuet.
3 Вестник Европы, 1815, № 18, с. 89. См.: Eugene Onegin... Translated. .with a Commentary, by Vladimir Nabokov, p. 245.
4 См.: Черейский JI. А. Пушкин и его окружение. Л., 1975, с. 443. 6 См.: Кокорева Л. А. О жизни и творчестве В. С. Филимонова.—
Уч. зап. МОПИ им. Н. К. Крупской, М., 1958, т. 56, вып. 4, с. 53.
6 См.: Литературное наследство. М., 1934, т. 16—18, с. 1009.
7 Разумеется, мы нисколько не отрицаем, что «Лалла-Рук» также была источником этого эпиграфа; по крайней мере, первая его половина является вполне точным переводом из нее; оттуда же пришло имя Саади.
Начало этой строфы явно отозвалось позднее в последней строфе «Онегина» — т. е. в той же самой, где содержатся и строки из Саади;8 последняя же строка имеет немало общего с формулой Филимонова-Пушкина. Хотя там мы имеем дело с противительной конструкцией, а здесь —с условной, но у Гете также имеется двучленность формулы, а смысл аналогичен (те, кто еще жив, странствуют по свету).
Вопрос о том, читал ли Пушкин «Фауста» в подлиннике, остается, как известно, дискуссионным. Посвящение к «Фаусту» в России было хорошо известно в переводе Жуковского (посвящение к «Двенадцати спящим девам»), появившемся в 1817 г. В нем последняя строка третьей строфы изменена, двучленная формула перенесена в середину строфы и значительно распространена:
Прекрасный сон их жизни улетел.
Других умчал могущий Дух разлуки...
Таким образом, в интересующем нас отношении перевод Жуковского влиять на Пушкина не мог. Стихотворение же Филимонова было опубликовано раньше, и, следовательно, если перед нами не случайное совпадение, то Филимонов мог заимствовать эту формулу лишь из немецкого оригинала (другие переводы этого произведения неизвестны). В любом случае, как нам кажется, сопоставление с гетевским текстом увеличивает вероятность того, что формула пришла к Пушкину именно от Филимонова, так как маловероятно, чтобы два поэта независимо друг от друга совершенно одинаково переработали чужую формулу; тройное же совпадение допустить еще труднее. Впрочем, и это не является, конечно, окончательным аргументом в пользу нашей гипотезы.
Что же касается первых двух строк последней строфы «Онегина», то на них мог оказать влияние и перевод Жуковского.
Н. Н. Зубков
К ПОРТРЕТУ Н. Б. ГОЛИЦЫНА
«Как я завидую вашему прекрасному крымскому климату: письмо ваше разбудило во мне множество воспоминаний всякого рода. Там колыбель моего „Онегина": и вы, конечно, узнали некоторых лиц» (XVI, 184 —франц. ориг., 395 — перевод). Эти строки из письма Пушкина от 10 ноября 1836 г. обращены к Николаю Борисовичу Голицыну (1794— 1866), человеку необычной судьбы.
События 1812 г. привели семнадцатилетнего юношу в ряды действующей армии, сражавшейся с иноземными захватчиками. В составе Киевского драгунского полка Голицын участвовал в пятидесяти битвах, сра-
8 На это обстоятельство любезно обратил наше внимание А. А. Илюшин.
