CC BY
21ПУТИ И ПРИНЦИПЫ ОПИСАНИЯ НЕВЫРАЗИМОГО В СУФИЙСКОМ
ПОЭТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ
Суфиев Ш. З.
В статье подвергается анализу суфийский поэтический язык. В силу того, что нормативный язык неспособен описать суфийский опыт, суфийские поэты разработали свой собственный метод описания мистического опыта. Слова в суфийском тексте обозначают совсем не то, что представляется читателю на первый взгляд. Они являются всего лишь метафорой, переносящей значение с настоящего объекта на его подобие. Но и это подобие не отражает в полной мере происходящего. А абсолютно точное описание сути явлений и вещей, относящихся к области чувств, практически невозможно. Поэтому суфийские поэты придавали обычным словам новые значения, которые обозначали как «суфийская поэтическая терминология».
Ключевые слова: суфийский поэтический язык, невыразимость, суфийский опыт, поэтический текст, стихи, метафора.
THE WAYS AND PRINCIPALS OF THE DESCRIPTION OF INEXPRESSIBL IN A SUFI
POETIC TEXTS
Sufiev Sh. Z.
The article is dedicated to the analyze of a Sufi poetic language. Due to the fact that the normative language is unable to describe the mystical experience sufi poets developed their own method of describing their inner experience. Words in the text refer to the Sufi is not something that seems to the reader at first glance. They are merely a metaphor, the transfer value of the object to his likeness. But this similarity does not fully reflect what is happening. A completely accurate description of the essence of things and things related to the realm of the senses, is almost impossible. Therefore Sufi poets gave the usual words of the new values.
Key words: sufi poetic language, ineffability, sufi experience, poetic text, verse, metaphor.
Сведения об авторе: Суфиев Шодимахмад Зикриёевич - кандидат филологических наук, заведующий отделом Индии, Пакистана и Бангладеш Института языка, литературы, востоковедения и письменного наследия Академии наук Республики Таджикистан, тел.: (+992 37) 227 73 90, e-mail: sufizadeh@gmail.com
Information about author: Sufiev Shodimahmad Zikriyoevich, Ph.D. in Philology, Head of Department of India, Pakistan and Bangladesh of the Institute of Language, Literature, Oriental Studies and Written Heritage of the Academy of Sciences of the Republic of Tajikistan, tel.: (+992 37) 227 73 90, e-mail: sufizadeh@gmail.com
ПУШКИН И ХАФИЗ
Холов Холмахмад Раджабович
Российско-Таджикский (Славянский) университет
Вопрос об отношении Александра Сергеевича Пушкина к «величайшему лирику времен и народов» (определение Гёте) Хафизу Ширази, как неотъемлемая часть большой проблемы «Пушкин и таджикско-персидская литература», рассмотрен в общих чертах в трудах многих русских ориенталистов и таджикских литературоведов. Можно назвать десятки исследований Д.И.Белкина, И.С.Брагинского, М.Лобиковой, М.Л.Нольмана, А.З.Розенфельд, Л.Тартаковской, Ш.Хусейн-заде, Х.Шодикулова и др., где проблемы творческого освоения А.С.Пушкиным темы Востока и преломления традиций таджикско-персидской поэзии в его творчестве рассмотрены с различных позиций и в общих чертах. Однако нет отдельных монографических исследований о таких аспектах этой поистине многогранной проблемы, как «А.С.Пушкин и Фирдоуси», «А.С.Пушкин и Саади», «А.С.Пушкин и Коран» и т.д. Не составляет исключения и тема «Пушкин и Хафиз», далеко не должным образом изученная и исследованная до настоящего времени. Ретроспективно она затронута и грудах Д.И.Белкина «Пушкинские строки о Персии»» (1979-1991), Х.Шодикулова «Кохи ёдгор»(1974) и «Пушкин как вершина Памира» (1999), Б.Ходжибасвой и М.Мирзоюнус «А.С.Пушкин и Восток» (1999), разделы «Где Хафиза и Саади знакомы имена...» и «Наш юный Саади...», «Не пленяйся бранной
313
славой...»), преследовавших общие задачи пушкиноведения и пушкиноориентальной проблематики. Однако эти работы не дают и не призваны дать желаемый ответ на поставленный нами здесь вопрос.
По этой простой причине мы решили затронуть его в надежде на большое исследование в перспективе. Как покажут наши наброски, тема достойна отдельного, как говорится, монографического разговора. Как верно пишут, заключая раздел своей монографии о стихотворении А.С.Пушкина «Из Гафиза» Б.Ходжибаева и М.Мирзоюнус, « в этих небольших стихотворениях (в числе которых и «Из Гафиза» - Х.Х.) ярко и образно раскрываются великие гуманистические идеи Пушкина, оплодотворявшие все его лучшие произведения» [3, 130].
Однако прежде, чем приступить к конкретному анализу отношения А.С.Пушкина к Хафизу, считаем необходимым прояснить некоторые детали пушкинской любви к Востоку в целом и истоки, которые привели русского гения к творческому восприятию Фирдоуси, Саади, Хафиза и других классиков таджикско-персидской литературы. Во-первых, следует сказать, что особое отражение проблемы нашла в переписке А.С.Пушкина с друзьями, в которой наиболее зримо выражены детали обращения А.С.Пушкина к Востоку, к таджикско-персидской классике в частности. Друзей, с которыми А.С.Пушкин делился своими впечатлениями о Востоке, было немало. Но, среди них особым уважением пользовался поэт и декабрист П.А.Вяземский.
В одном из писем П.А.Вяземскому (конец марта - начало апреля 1825 г.) из Михайловского в Москву Пушкин сообщает, в частности, о том, что переписывает ему «Онегина», и о том, что он влюблён в своего друга (т.е. Вяземского), «как кюхельбекерский Державин в Суворова». В письме этом говорится о Давыдове, который в своей записке сестре Пушкина Ольге «критиковал в «Бахчисарайском фонтане» Заремины очи». «Я бы с ним согласился, если б дело шло не о Востоке, - говорится А.С.Пушкиным в письме. - Слог восточный был для меня образцом, сколько возможно нам, благоразумным холодным европейцам» [2, X, 270]. Далее он пишет:
«... знаешь, почему не люблю я Мура - потому что он чересчур уж восточен. Он подражает ребячески и уродливо - ребячеству и уродливости Саади, Гафта и Магомета. Европеец и в упоении восточной роскоши должен сохранить вкус и взор европейца. Вот почему Байрон так прелестен в «Гяуре», в «Абидосской невесте» [2, X, 270].
Как нам известно, 1824-1825 годы, особенно период пребывания в Михайловском, являются самыми знаменательными годами обращения Пушкина к персидскому Востоку, к корифеям этой литературы. Например, «Подражания Корану», «Фонтану Бахчисарайского дворца», «О дева, роза...», «Ода Саади», «Из Гафиза» написаны в эти годы. Этот период известен в науке как годы перехода Пушкина от романтизма к реализму, это период, когда он полностью находился под властью Востока.
Вот что писал по лому поводу С.Бонди в статье «Поэмы Пушкина» - в послесловии ко II тому А.С.Пушкина. «С 1820 г. Пушкин включается в этот ряд (речь идёт о литературе Запада -Х.Х.), где действовали в те годы: Гёте в Германии, Байрон и Шелли в Англии, Шатобриан и Бенджамен Констап во Франции, каждый по-своему решая в своем творчестве важнейшие вопросы современности», создавая одну за другой свои романтические поэмы, серьёзные и глубокие по содержанию, современные по проблематике и высоко поэтические по форме. Пушкин ярко выражал свои симпатии Востоку. С этими поэмами («Кавказский пленник», «Братья-разбойники», «Бахчисарайский фонтан») в русскую литературу входило новое направление - передовой революционный романтизм, поэтическое выражение чувств и взглядов самого передового общественного слоя революционно настроенной дворянской молодёжи, наиболее активной частью которой были декабристы. Резкое недовольство всем окружающим, всем общественным укладом, при котором жизнь представляется тюрьмой, а человек - узником; пламенное стремление к свободе; свобода как предмет почти религиозного культа. Вспомним строки из «Кавказского пленника»: «Свобода! Он одной тебя ещё искал в пустынном мире», - пишет по этому поводу С.Бонди [1, II, 483].
В эпоху декабризма романтизм Востока стал выразителем настроения российского общества, молодежи, декабристов, а Пушкин создателем нового направления в литературе, название которому - реализм, сделавшийся позже ведущим направлением русской литературы.
Вернёмся, однако, к поэме «Бахчисарайский фонтан» и стихотворению «Из Хафиза» о которых, главным образом, наш разговор в этой статье. Над «Бахчисарайским фонтаном» Пушкин работал в 1821,1822, 1823 годах, а отдельным изданием поэма вышла в 1824 году.
Поэму эту отличает от того, что было написано до неё многое. «Поэма более всею приближается к канону романтической поэмы отрывочностью формы, иногда намеренной несвязанностью хода рассказа, некоторой нарочитой наивностью содержания (например,
судьба Заремы и Марии), лиризмом, приливающим всю поэму, и особенной музыкальностью стиха. В этом отношении «Бахчисарайский фонтан» представляет собой удивительное явление: музыкальный подбор звуков, мелодическое течение речи, необыкновенная гармония в развёртывании, чередовании поэтических образов и картин - выделяют эту поэму среди всех поэм Пушкина», - констатирует тот же С.Бонди [1, II, 504].
В письме П.Вяземскому от 14 октября 1823 г. Пушкин писал: «Бахчисарайский фонтан», между нами, дрянь, но эпиграф его прелесть. Следует напомнить, что «Бахчисарайский фонтан» в рукописи был назван Харемом, меланхолический эпиграф которой, конечно, лучше всей поэмы соблазнял меня», имея в виду свою статью под названием «Опровержения на критику» [2, У1, 343].
В этой записи, не опубликованной при жизни поэта, речь опять идет об этой поэме как о слабой вещи. «Бахчисарайский фонтан» слабее «Пленника»,- писал он, - я увлекся тогда чтением Байрона, от которого с ума сходил. Сцена Заремы с Марией имеет драматическое достоинство. Его, кажется, не критиковали» [2, У1, 343-344].
А теперь обратимся к одному стихотворению 1829 года, которое играет цементирующую роль в трактовке мотивов и причин, которые привели Пушкина к Востоку и восточной поэзии, в данном случае, к Хафизу. Сначала приведём само стихотворение, которое называется «Из Хафиза» с подзаголовком «Лагерь при Евфрате»:
Не пленяйся бранной славой, О, красавец молодой!
Не бросайся в бой кровавый
С карабахскою толпой!
Знаю, смерть тебя не встретит:
Азраиль среди мечей
Красоту твою заметит -
И пощада будет ей!
Но боюсь: среди сражений
Ты утратишь навсегда
Скромность робкую движений,
Прелесть неги и стыда!
Для интереса приведём и его перевод на таджикский язык, который выполнен Лоиком под названием «Илхом аз хофиз» (букв. «Вдохновение или подражание Хафизу»): Мачу номи баланд аз корзорон, Ту эй зебочавони бегашу дог! Маран дар чанги хуирези ба майдон Катори размхохони Каробог Агар чи марг рах надорад ба суяш, Хам Азроил ба касди ту наёрад, Чу андар чанг бинад хусни руяш, Зи бахри куштанаш озор дорад. Вале тарсам, ки байни корзораш Равад барбод хусни бемисолат -Хама шарму хаёву нозу чавлон, Сафои пайка ри чун навнихоласт. (2, 145 )
Необходимо отметить, что у Хафиза такого стихотворения не обнаружено, однако, как видно из текста и перевода Лоика, оно написано полностью в духе Хафиза. Так в чём же суть? Вернёмся в этой связи несколько назад, к Саади, а потом уже обратно к Хафизу.
Вопрос о начале знакомства Пушкина с произведениями Саади неоднократно рассматривался в советском литературоведении. Но вместе с тем, пока не установлено, когда впервые прочитал Пушкин стихи и притчи персидского лирика Саади, которые печатались в столичных журналах ещё в ХУШ в., т.е. задолго до прочтения русским поэтом «Лалу-Рух» Томаса Мура в переводе на французский язык. О Саади восторженно писал А.Н.Радищев, а кумир молодого Пушкина Вольтер в повести «Задиг - Судьба», как известно, вывел себя под именем персидского стихотворца Саади?!
Как известно, образы розы и соловья неотъемлемые атрибуты средневековой персидской поэзии, а их присутствие в поэзии Пушкина не было в начале 20-х годов случайностью. Они встречаются и в ранних его стихах, но в окружении русской, а не восточной природы. Соловей для юного Пушкина был «любовник рощиц и лугов» (4, 65).
Как это понимать? А понимать нужно очень просто. Это означает, что интерес Александра Сергеевича Пушкина к великому реалисту Средневековья, мастеру газелей Саади из
Шираза и «величайшему лирику всех времен и народов» Хафизу из того же Шираза и той же эпохи Ренессанса в таджикско-персидской литературе приходится на более ранний период его жизни. Этот вопрос рассмотрен в науке, особенно в русской и западной ориенталистике, кажется, по всем деталям, и я где-то солидарен с таким мнением - по «косточкам». То утихая, то возгораясь сильнее, пламя научного внимания к этому аспекту пушкинского наследия вот уже 190 лет держит в напряжении литературоведение и лингвистику, историографию и даже политологию. История знакомства Пушкина с Саади и Хафизом, пути и формы, через которые мудрецы и сладкоголосые соловьи Востока пришли в мир поэзии Запада, характер и специфика, своеобразие восприятия и творческого освоения опыта, ставших для него кумирами классиков таджикско-персидской литературы, посаженные на русской почве Пушкиным восточные деревья и плоды, полученные им путем скрещивания семян романтических и реалистических традиций культур двух континентов, стали объектом изучения и анализа в сотнях статей и десятках монографических исследований. Примечательно и то, что в каждом из них есть что-то новое, только обнаруженное в архивах, новый подход к решению уже неоднократно рассмотренного вопроса. Однако при всем при этом ставить точку над «1» в этих «разбирательствах», особенно теми, кто является носителем и продолжателем традиций Саади, Хафиза, Фирдоуси, к которым Пушкин питал глубочайшее уважение, означает, что история литературных контактов русского и таджикского народов будет страдать ограниченностью охвата всего фактологического материала, односторонним толкованием результатов, которых достигли в данном случае Пушкин, а потом и вся русская литература второй половины XIX и XX вв. Сюда же относится таджикская литература прошлого столетия, достигшая интересных результатов в плане восприятия собственных традиций через Пушкина и его «восточное» наследие. Есть и другие вопросы, которые ждут своего о решения. До сих пор «не установлено, например, когда впервые прочитал Пушкин стихи и притчи персидского лирика» (Д.Белкин), на каком языке и в чьём переводе или переработке попала ему и руки назидательная проза из «Гулистана». Наука все ещё не определила причины и мотивы, почему Пушкин то восторгался, а то просто плохо относился к Саади и к Хафизу, обнаруживая в их творчестве не один лишь сильные стороны. Мы ещё ничего не сказали о путях, формах и специфике «возвращения» восточного материала, когда-то проникшего на Запад через страны и континенты, через столетия в свои родные края. До конца неясен и вопрос о том, «присутствует» ли непосредственно или есть только лишь ощущение духа таджикского по па в стихотворении Пушкина «Из Хафиза» (по Пушкину «Из Гафиза»)? И ещё. Судя по второму названию, которое Пушкин приводит в скобках, стихотворение «Из Гафиза» написано в «Лагере при Евфрате», т.е. в период пребывания Пушкина в Крыму. Означает ли но, что Пушкин имя Хафиза впервые услышал здесь или представление о Хафизе пополнилось в Крыму новыми данными, приведшими к созданию такого маленького шедевра?
Не собираюсь ста пить точку над «1» и я, да и долго ещё не будет поставлена она по простой причине: ещё не все архивные материалы обнародованы, ещё предстоит путём сопоставления и сравнительного анализа выявить своеобразие пушкинского обращения и восприятия им этих лириков. Предстоит разобраться в вопросах эволюционного пути возвращения Саади и Хафиза «домой», трудностях перевода на таджикский язык того, что первоначально было создано на этом языке. Работа в данном направлении в таджикском литературоведении ведётся, но все ещё впереди. Я скажу лишь несколько слов о своем восприятии проблемы.
Словом, Саади и Хафиза, как и других классиков таджикско-персидской литературы и арабского Востока, Пушкин знал с юношеских лет. К периоду учёбы в Царскосельском лицее «юный русский Саади», как о нем отзывались в лицее, успел прочесть всю свою домашнюю библиотеку, которая содержала немало книг восточных авторов в переводах на французский, английский и немецкий языки. К 20-м годам, особенно в 1823-1825 годах, в период нахождения в Михайловском, обращение к персидскому Востоку, к корифеям этой литературы стало неотъемлемой частью его творчества. «Подражания Корану», «Бахчисарайский фонтан», «Фонтану Бахчисарайского дворца», «О дева-роза», «Соловей и роза», «Ода Саади», чуть позже - «Из Гафиза» написаны в этот период. Хочу напомнить, что период этот определён пушкиноведами как время и годы перехода Пушкина от романтизма к реализму, период, когда он полностью находился под властью Востока и восточной поэзии.
Это важно подчеркнуть, потому что именно романтизм Востока стал выразителем настроения российского общества, в особенности молодёжи и тех же декабристов.
Именно Пушкин и именно в эти годы он «создаёт новое направление в литературе -реализм, сделавшийся позже (с 40-х гг.) ведущим направлением русской литературы.
В этом ряду романтических творений особенно большое место занимает поэма «Бахчисарайский фонтан» с эпиграфом из Саади. Она была неоднозначно воспринята и критикой, и современниками, неоднозначно относился к ней и сам Пушкин.
Но в интересующем нас аспекте поэма эта была шагом вперед не только у Пушкина и в русской поэзии первой четверти XIX в., но и в истории западно-восточного литературного синтеза. В этой связи вспомним вновь П.Вяземского, в письме к которому А.С.Пушкин выражает несогласие Давыдову: «Говорят, Давыдов критиковал в «Бахчисарайском фонтане» Заремины очи. Я бы с ним согласился, если б дело шло не о Востоке. Слог восточный был для меня образцом, сколько возможно нам, благоразумным, холодным европейцам» [3, 6]. «Ода Саади», «Бахчисарайский фонтан» и «Из Гафиза», несомненно, выдающиеся явления русской поэзии. В переводе они стали новым явлением таджикской литературы, но перед тем как стать им, они были сначала явлением таджикско-персидской, а затем западноевропейской литературы и культуры.
Такова диалектика развития общечеловеческой цивилизации, таково взаимоотношение гениальных художников слова разных народов и разных эпох.
Литература:
1. Бонди С. Поэмы Пушкина // Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10-ти томах, т.2. - М.:
Художественная литература, 1974.
2. А.С.Пушкин. Стихотворения. Шеърхо. ДДХ, Худжанд.:2008.
3. Пушкин А.С. Письмо П.А.Вяземс кому // Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10-ти
томах, т.10. - М.: Художественная литература, 1974.
4. Ходжибаева Б. А., Мирзоюнус М. Пушкин и Восток. -Худжанд, 1999.
ПУШКИН И ХАФИЗ Холов Х. Р.
В статье на основе творчества А.С.Пушкина рассматривается его отношение к Хафизу и то влияние, которое на него оказало творчество этого классика персидско-таджикской поэзии.
Ключевые слова: Пушкин, Хафиз, газель, восприятие, влияние.
PUSHKIN AND HAFIZ Kholov Kh. R.
The attitude of A.S. Pushkin to Hafiz on the basis of his creation, and the impact of the creation of this classic of Persian and Tajik poetry to Pushkin are reviewed in this article as well.
Key words: Pushkin, Hafiz, poetry, perception Influence
Сведения об авторе: Холов Холмахмад Раджабович - кандидат филологических наук, доцент кафедры таджикского языка Российско-Таджикского (Славянского) университета, тел.: (+992) 907 72 39 01
Information about the author: Kholov Kholmahmad Rajabovich, - Ph.D. in Philology, associate professor, Chair of Tajik Language, Russian-Tajik (Slavonic) University, tel.: (+992) 918 611915
ОСВЕЩЕНИЕ СОСТОЯНИЯ МОРАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО КЛИМАТА В СЕМЬЯХ ТРУДОВЫХ МИГРАНТОВ В ЖЕНСКИХ ЖУРНАЛАХ ТАДЖИКИСТАНА
Низамова С.А.
Таджикский государственный институт искусств им. М. Турсун-заде
За последнее десятилетие многочисленные проблемы, связанные с процессом трудовой миграции за рубежом, приобретают все более важное значение в экономической и политической жизни современного Таджикистана. По разным данным, в настоящее время в трудовой миграции находятся около одного миллиона жителей нашей страны. Среди них преобладает особенно молодежь в возрасте от 18 до 30 лет, но значительное число мигрантов это те, которые однажды уже создав семью, практически сразу отправлялись в поисках заработка за рубеж. Отсюда и возникает острая проблема сохранения этих семей, их
