CC BY
303. Fаффорова Замира. Ташаккул ва инкишофи адабиёти форсизабони Кашмир дар аср^ои 16-17.- Хучанд, 2001. 574 с.
4. Куръони карим. Тарчумаи Абдулмудаммади Оятй Тедрон, 1996. - 600с.
5. Мирмудаммад Маъсум бини Хдсани Солед. Таърихи Шохшучой. (Садаи 11-уми дичрй) Мукаддима ва тасдед Саидмудаммад Юнуси Чдъфарй, чопи аввал, Дедлии нав- 2007. 200 с.
6. Фаридаддун Аттор. Девон.Ч,овидон-1359. 686с.
7. Шадриёри Накавй «Тарочуми осори сонскрит ба форсй». Нашрияи донишкадаи адабиёти Исфадон. 1348.
8. Чдлолиддин Мудаммади Балхй. Маснавии маънавй. Бар асоси матни Р. Николсон. Нашри замон. Тедрон-2001. 728с.
9. Шойгон Дориюш. Оини диаду ва ирфони исломй. Тарчумаи Чдмшеди Арчманд. Чопи 4. Тедрон- 1390.508с.
"ВЕЛИКАЯ ТАЙНА" ("ИСПАНИШАДЫ") ЯЗЫКА И СТИЛЯ
Эта статья знакомит нас с одним из известных произведений ведических литератур, (Упанишад), которого Мухаммад Дорошукух перевел на персидский язык и назвал «Великая тайна», которая состоит из пятидесяти упанишадах. Автор этой статьи пытается показать работу Дорошукуха в переводе и представляет этот источник, как самую древнюю книгу в культурной жизни субъекта, происхождение и определение культурного наследия земли Индии через исламскую культуру. В этой статье также показаны европейские ученые, которые переводят и распространяют «Великую тайну» на популярные лингвистические языки, и наглядно иллюстрируют увлекательные культурные концепции индоевропейских народов.
Ключевие слова: Дорошукух, "Великая тайна", упанишады, индийское мистики, ведическое литературы
"THE GREAT MYSTERY" ("UPANISHADS") LANGUAGE AND STYLE
The given article introduces the readers with one of Muhammad Doroshukuh's famous book "The Great Mystery" ("Upanishads") and is devoted to the ways of translation of this book. On the basis of his research the author stresses that this book is one of the ancient books, tries to define Doroshukuh's role in translation, interpretation and introduction of this ancient source, origin and ties of Indian cultural inheritance with Islamic cultural inheritance. There is also mentioned European scientists' work in translation and publication of this book into various world languages. These facts are proved with vivid examples of Indo-european joint culture connection.
Keywords: Doroshukuh, "The Great Mystery", "upanishads", Indian scientists, Vedo culture
Сведение об авторе:
Мирниёзов А.К. - старший преподаватель кафедры таджикского языка ИГПБП E-mail: anjuman-irfan@mail.ru тел. (+992) 92 8833211
About the autor:
Mirniyozov A.Q - senior lecturer in the Tajik language of the TSLBP E-mail: anjuman-irfan@mail.ru Phone: (+992) 928833211
ХАФИЗ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Курбонов С.Х.
Дангаринский государственный университет
Большинство русских читателей, впервые узнало имя Хафиза, или по-другому Хафиза из той нашей национальной энциклопедии, какой является собрание сочинений Пушкина. Дань своего восхищения воздал ему А. С. Пушкин в своём стихотворении «Не пленяйся бранной славой». По существу, и в более раннем стихотворении - «О дева роза» написанном в 1820 году и названном «подражание турецкой песне», в другом стихотворении Пушкина, написанном в 1829 году, которые называется «Из Хафиза»: Пушкин по - своему воспроизводит Хафиза. Верный своему принципу, изложенному в письме к П. Вяземскому в апрель 1825 г, где упоминается Хафиз, Пушкин не подражает рабски - "ребячески и уродливо" [1, с.17] Хафизу. «В упоении восточной роскоши» он сохраняет «свой вкус и взор»; но именно поэтому он так прочувственно передаёт характер и звучание своего прототипа, хотя и не соблюдает при этом свойственных стихам Хафиза формальных сторон, их рифм и размеров.
Вот текст этих стихотворений Пушкина:
Не пленяйся бранной славой,
О красавец молодой,
Не бросайся в бой кровавый С Карабахскою толпой! [1, с.17].
Предоставим пушкинистам возможность решить задачу: что явилось источником знакомства Пушкина с творчеством Хафиза ; то ли русские переводы, появлявшиеся в журналах в начале XIX века (в частности, в течение 1825 -1827 г. г издавался ежемесячный журнал, посвящённый востоку и его литературе - «Азиатский вестник»), то ли какие - либо другие переводы. Нас привлекает, прежде всего, самобытность Пушкина в его перепевах Хафиза, сочетаемая с проникновенным воспроизведением интонаций самого Хафиза. О дева - роза, я в оковах; Но не стыжусь твоих оков; Так соловей в кустах лавровых, Пернатый царь лесных певцов, Без розы гордой и прекрасной В неволе сладостной живёт И нежно песни ей поёт Во мраке ночи сладострастной (1, с.18).
Здесь можно ощутить не обычное, традиционное, а именно хафизовское восприятие привычного, многократно повторяемого в восточной поэзии образа соловья и розы. Соловей рассвету горько говорил; «Я от страсти к рдяной розе как без крыл От её ланиты алой стынет кровь. Я израненный приют её открыл; Без уловок и без хитростей она, И на рабство ей я сердце подарил. На чужих не стану жаловаться я: Все печали лишь мой друг мне причинил» (1,19). А может быть, вернее - сопоставить с известной газелью Хафиза: Я вышел на заре, чтоб роз нарвать в саду, И трелей соловья услышал череду: Несчастный, как и я любовью к розе болен, И на лужайке он оплакивал беду. По той лужайке я прогуливался часто: На розу я смотрю, на соловья - и жду: С шипом она дружит, но также неразлучен С любовью соловей -всё в том же он бреду! (1,19).
Позднее появился в России другой авторитетный ценитель газелей Хафиза. Это был А. Фет. Он писал, что даже поверхностное знакомство с Хафизом служит подтверждением истины, что «дух человеческий давно уже достиг этой эфирной высоты, который мы удивляемся в поэтах».
А. Фет к переводу из Хафиза, почитанному ещё в детстве, где Хафиз сравнивает чёрный зрачок возлюбленной с жёстким негром, и пишет такую сноску: «Вот истинный скачок с 7 -го этажа, за то какая прелесть». (22,6)
Запомнились и дышащие, как всегда у Фета, восторгом колдовские строки, они были переведены чересчур свободно не с подлинника, а с немецкого перевода Даумера. Переводы последнего из Хафиза, по которым переводил уже Фет, были весьма посредственными и своевольными вариациями стихов Хафиза, а вовсе не переводом их. Как они хороши, как по-своему воспроизводят если не всю музыку Хафиза, то какие - то его упоительные звучания. В царство розы и вина приди, В эту рощу, в царство сна - приди... (22,6).
В предисловии к своим переводам «Из Хафиза» Фет даёт следующую оценку поэзии Хафиза: «Даже поверхностное знакомство с нашим поэтом служит отрадным подтверждением двух несомненных истин: во-первых, что дух человеческий давно уже достиг той эфирной высоты, которой мы удивляемся в поэтах и мыслителях нашего Запада; во-вторых, что цветы истинной поэзии неувядаемы, независимо от эпохи и почвы, их производившей. Напротив того: если они действительно
живые цветы, экзотическое их происхождение сообщает им особенную прелесть в глазах любителей» (1,20).
Невзирая на то, что Фет не имел возможности читать подлинного Хафиза и вопреки тому, что обычно он воспринимал его творчество словно сквозь призму своих консервативных эстетических взглядов, - ему удалось всё же иногда, своим поэтическим чутьём вникнуть в истинное содержание стихов Хафиза, догадаться о сути их. Очень искусно нарисован Фетом портрет Хафиза в его мнимом переводе - «Из Хафиза», а на самом деле в оригинальном стихотворении, написанном белым стихом: Мы, Шамсиддин с чадами своими, Мы, шейх Хафиз и все его монахи, -Особенный и странный мы народ. Удручены и вечных жалоб полны, Без устали ярмо своё влача, Роняя перлы из очей горячих, Мы веселы и ясны, как свеча. Подобно ей мы таем, исчезаем. (1,21).
Видимо, любил Хафиза и другой русский лирик, более близкий нам по времени. Благодаря исследователям, стало известно, что Сергей Есенин, перед тем как писать стихи на «Персидские мотивы», прочёл в переводах академика Корша небольшую антологию персидской поэзии, в которой немало места уделено Хафизу. В одном из сравнительно поздних стихотворений Есенин о девушке говорится так: «Ходячая берёза». Не напоминает ли нам это выражение другое, часто встречающееся у Хафиза, сравнение возлюбленной с «движущимся кипарисом».
«Персидские мотивы» - цикл стихотворений, навеянных впечатлениями от поездки в Среднюю Азию и в Закавказье, а также строками поэтов Древнего Востока. По существу, это мотивы русско-персидские: в стихах воедино слилась «лирическое чувствование» русского художника и дух поэзии восточных классиков. Есенинский цикл - полная света и музыки поэма о счастье, обретённом в любви.
В стихах цикла «Персидские мотивы» с полной силой проявилась удивительная есенинская светопись. Цвета голубой, синий, золотой переливаются в «Персидских мотивах». Чёрный цвет встречается только дважды. И оба раза как эпитет к слову «чадра» - символу унижения человеческого достоинства, человеческой красоты. Краски светлых тонов словно отметают, отторгают чёрное чуждое радости бытия, живому чувству. Лунным светом Шираз осиянен, Кружит звёзд мотыльковый рой. Мне не нравится, что персияне, Держат женщин и дев под чадрой. Лунным светом Шираз осиянен (19,18).
Цветовой образ Персии создаётся богатством красок «свет вечерний шафранного края», «розы, как светильники, горят», «голубая да весёлая страна»... Как бы ни был красив Шираз, Он не лучше рязанских раздолий (19,19).
В «Персидских мотивах» показывают, как светла и чиста была песнь любви, которая рождалась в сердце поэта.
В России, как и в других западноевропейских странах, Хафиз стал известен в эпоху романтизма. Первый русский перевод газелей Хафиза был осуществлён не с оригинала, а с французского перевода. Мы имеем ввиду три газели, помещённые в книге известного французского ориенталиста А. Журдена «Персия» (1814год). Эта книга была переведена на русский язык и глава о Хафизе опубликована в журнале «Вестник Европы» (1815). Десять лет спустя Ю. Познанский поместил в «Московском телеграфе» (1826) ещё одну газель под названием «Ода Хафиза». По словам Т. Гольца это не перевод, а подражание, причём гораздо беднее по содержанию, чем оригинал.
В переводе Хафиз был представлен как певец любви. Через год появилось другое подражание этой же газели, выполненное поэтом - ориенталистом Д. П. Ознобишиным. В отличие от Познанского он более верен оригиналу.
В 20 - 30 - е годы XIX века русские поэты часто обращались к творчеству Хафиза. Так, переводчик персидско-таджикского поэта Н. Моисеев считал филологический перевод лучшим способом
воспроизведения стихотворных произведений. Таким методом он передал содержание двух газелей Хафиза, которые были опубликованы в «Казанском вестнике» (1829). Спустя год в этом же журнале вышли новые переводы Н.Моисеева из Хафиза. В «Тифлисских ведомостях»(1830), мы находим ещё одну газель Хафиза в русском переводе. Пл. Ст-ва. «Литературная газета» (1831), также внесла свой вклад в пропаганду Хафиза, поместив подражание Л. Якубовича «Жёны, робкие девицы». («Из Хафиза»).
Петров, долго находившийся в плену поэзии Хафиза и своё восхищение выразил так (в письме Белинскому); «... Они, т.е. газели имеют сходство с книгою «Песнь Песней». Саломона, выражение которой тоже всегда почти двусмысленны. Не знаешь, про что говорит поэт, про земную или небесную красоту» (2,10).
В истории русского перевода газелей Хафиза переводы А. Фета (1820 -1829) занимают особое место. Этот русский поэт, в творчестве которого преобладают темы природы и любви (излюбленные мотивы стихотворений Хафиза), перевёл 24 газели персидско-таджикского поэта с немецкого варианта Г.Ф. Даумера (Гамбург, 1856). Труд Фета («Русское слово»1860) получил большой резонанс среди читателей: о нём знали большие мастера русской литературы - Тургенев и Л.Н. Толстой. Последний высоко оценил мастерство переводчика и по его просьбе Фет высылает ему перевод трёх газелей.
Во второй половине XIX века количество переводов газелей Хафиза на русский язык увеличилось. В 1866 г. в Одессе вышла книга «Несколько стихотворений из Хафиза, Саади и др.» в переводе И. Ботьяново. По признанию самого переводчика, его переводы являются прозаическими. Если этот интерпретатор Хафиза занимался переводами его газелей в молодости, когда изучал восточные языки, то большой поклонник нашего поэта М. Прахов около десяти лет находился под обаянием его поэзии. Книга «Персидские песни, Мотивы Хафиза» (Москва 1874) является плодом его работы над переводами газелей Хафиза в 1868 -1874 гг. Есть в труде этого русского поэта стихи, напоминающие форму оригинала, но таких мало. Он мастер русской версификации Хафиза в переводе Пракова:
Она, Она!
Она идёт!
Как утро свет,
Тихо, ясна,
Как вешний свет,
Легка, нежна.(25,11).
Более тридцати лет ждал Хафиз своих новых интерпретаторов. Первыми (в начале XX в.) пришли специалисты, владеющие восточными языками. В 1916 г. в Москве вышла книга «Персидские лирики X - XV в.в.» под редакцией известного знатока персидско-таджикской литературы А. Крымского, где мы находим образцы из произведений Абулхайра Хуросони, Ибн Сино, Умара Хайяма, Хокони, Саади, Руми, Хафиза, Лутфуллоха Нишопури в переводах академика Ф.Е. Корша. В труде Корша сохранено единство формы и содержания - главный принцип художественного перевода. Верность форме и содержанию - оригинала главная черта новейших переводов стихов Хафиза на русский язык.
Почти одновременно переводами газелей Хафиза занимался Е. Дунаевский, его труд (около 50 газелей) под названием «Лирики» вышел в 1935 г. в издательстве «Академика» (Москва). Переводы Е. Дунаевского следует считать художественными, так как он смог передать на русский не только содержание, но и форму газелей Хафиза. Мы считаем переводы этого русского поэта одним из лучших вариантов стихов великого мастера газели на языке Пушкина.
В новое издание «Лирики» (Москва 1956) был включён и ряд переводов Е.Дунаевского и А.Фета. В эти годы переводами произведений классиков персидско-таджикской классической поэзии интенсивно и плодотворно занимался известный ориенталист М.М. Дьяконов.
В 1971 г. в журнале «Памир» (№2) вышли переводы двух газелей, выполненные М. Фофановой. Этой публикацией журнал отметил 650 - летие со дня рождения великого лирика всех времён.
Перевод Т. Плисецкого осуществлён с подстрочника востоковеда
Н. Кондыревой, которая написала так же предисловие к книге. Несколько газелей Н. Кондыревой выбрала из других изданий дивана Хафиза, принадлежащих иранским учёным филологам -литературоведам Яктои, Холкаи. Диван Хафиза содержит около 500 газелей, а на русский язык переведено около 200 газелей.
Переводить Хафиза очень трудно. Чтобы уловить его мысли, нужно читать его стихи в оригинале. К сожалению, многие переводчики, переводя Хафиза, исказили его мысли, до неузнаваемости изменены некоторые газели. Такая практика существует в переводах на западноевропейские языки (25,12).
Разговор о пушкинской концепции осмысления и восприятия персидско-таджикской литературы, об отношениях к этим традициям М.Ю. Лермонтова, В.А. Жуковского, Д. Ознобишина (Делибюрадера), О. Сенковского, В. Белинского, а в последующем Н.Г. Чернышевского и Н. Добролюбова, будет односторонним, если не будет втянут в этот круг исследований вклад декабристов А.А. Бестужева -Марлинского, В.К. Кюхельбекера, П.А. Вяземского, В. Дельвига, Н. Рылеева в развитие этого процесса. Каждый из них, в особенности, названные в списке два первых писателя, заслуживают самостоятельного исследования в аспекте их отношений к персидско-таджикской литературе, более того - к синтезу западно-русско-восточного романтизма. Изучение своеобразия восприятия персидско-таджикской литературы декабристским писателем, поэтом, переводчиком, критиком и теоретиком русского романтизма Александром Александровичем Бестужевым - Марлинским (1797 -1837) в эпоху, когда русская литература оказалась в эпицентре своеобразного путешествия персидско-таджикской литературы через Запад в Россию, когда русская литература общественность глубоко и с достоинством восприняла выдающиеся достижения «чужого» художественно - эстетического менталитета, образного мышления, мироощущения представляет большой историко-литературный и теоретический интерес. Вопросы освоения, осмысления и творческой переработки в России «восточного» материала, их двусторонняя связь давно привлекает внимание учёных. Определённый опыт в исследовании проблем таджикско-русских литературных связей накоплен и таджикским литературоведением. Известны отдельные монографии, сборники статей таджикских учёных, в которых освящены некоторые теоретические и исторические аспекты проблемы. Остаётся, почти незамеченным специалистами такой аспект проблемы, как восприятия и осмысление персидско-таджикской литературы в декабристской среде, декабристам - писателям, критикам и теоретикам романтизма и переводчиком образцов творчества Хафиза, исследователем Фирдоуси и Саади, А.А. Бестужевым - Марлинским. Специальных исследований о нём, ни малых и ни монографических, в которых бы обобщался, своеобразный опыт этого многогранного дарования пока нет.
И 2 аспекта творчества А.А. Бестужева - Марлинского представляют интерес:
а) выявление своеобразия отношения А.А. Бестужева - Марлинского к персидско-таджикской классике в лице Фирдавси, Саади, Хафиза;
б) проведение ретроспективного анализа переводов А. Бестужевым, Хафиза через «Диван» Гёте и непосредственно с персидского оригинала;
Рассматривая вопрос о взаимодействии романтических традиций Запада и Востока на многочисленных примерах, связанных с природой, обычаями, религией разных народов Востока, например, Индии, Японии, Египта, юга России или Кавказа и Турции, отражённых в литературе и фольклоре.А.А.Бестужев-Марлинский продемонстрировал глубокие знания их обычаев и обрядов, тонкое знание их литературы и фольклора.
Особое место в этом ряду анализов в рецензии на роман Н. Полевого «Клятва при гробе господнем» отведено размышлениям о персидской литературе. По мнению А.А. Бестужева - Марлинского своеобразна и индивидуальна литература Персии, так как иная у неё история, иной климат, иные бытовые условия, при которых она создаётся.
В персидской литературе декабрист А.А. Бестужев - Марлинский высоко оценивает «Шахнаме», где Фирдоуси передал потомкам в разных цветах и историю Персии, и были, и мифы о героях и царях, соединив воедино правду с фантазией. «Между тем, как поэтическая религия ислама, подобно лаве, растекается по Востоку и зажигает его, сладкозвучный Фирдоуси плавит в радугу предания Персии и связывает его истину с вымыслами» (15,141).
Как гвардейскому офицеру, светскому А.А. Бестужеву - Марлинскому импонирует эпикурейства Хафиза: как человек, познавший и блеск побед, и тяжесть поражений - он принял и объёмные высказывания Саади, но пальму первенства отдал Фирдоуси, и даже сравнил его с Державиным. «Мил гуляка Хафиз, трогателен мудрец Саади, но Фирдоуси - о, это водопад Державина!» (15,141) -думается, звучит как апофеоз любви к персидскому Востоку, к его изящной поэзии.
В данный момент необходимо сказать о том, что для многих романтиков Восток как комплекс философских, нравственных, художественных воззрений не просто был идеалом искусства, образец, которому нужно следовать. Это - имеется ввиду восточное искусство - своего рода «прародина» европейского романтизма, художественная система, определившая особенности, как содействия, так и формы романтической поэзии. «Пусть сокровищницы Востока станут столь же доступны, как
античность!» - пишет Шлегель в «Разговоре о поэзии» - «На Востоке мы найдём всё самое возвышенное в романтическом смысле!» (15,142).
Вопрос отношения России к Востоку упирается в специфическом, географическом её положении -между Западом и Востоком, это отложило некоторый отпечаток и в литературном движении.
В связи с этим позволим себе небольшое отступление от А.А.Бестужева-Марлинского и обратимся к наследию другого декабриста, располагающего собственной точкой зрения к проблеме взаимоотношения Востока и Запада. Речь идёт о В. Кюхельбекере: «При основательнейших наших познаниях и большем, нежели теперь трудолюбии наших писателей, Россия по самому своему географическому положению могли бы присвоить себе все сокровища ему Европы и Азии. Фирдауси, Хафиз, Саади, Джами ждут русских читателей» (15,258).
И завершая мысль о классиках персидской литературы, необходимо констатировать знание и внимательное прочтение и усвоения тем, образцов, содержание и форм А.А. Бестужевым - Марлинским произведений Хафиза, Саади, Фирдоуси как через европейскую литературу, а также на русской и позже на языке оригинала.
«Сочинения и переводы, издаваемые Российской академией наук», в которой довольно частыми были включения таджикской поэзии, выходили с перерывами с 1805 по 1823 году в Санкт - Петербурге. Несомненно, читал их и А.А. Бестужев - Марлинский.
В повести «Фрегат «Надежда»» (1833) герой вспоминает при виде мрамора: «И потом, где те, которые любовались им так подавно?» «Одних уже нет, другие странствуют далече! - с вздохом думал Правин» (А.А. Бестужев-Марлинский. Сочинения в 2-х томах, М. Художественная литература - 1981, т.2, 231). Хотелось бы напомнить, что строка Саади из «Бустон» - а стала эпиграфом к «Бахчисарайскому фонтану», и звучат вновь в «Евгении Онегине».
Считав необходимым дать оригинал из Саади:
На мулки подшоро дар чашми хубруён
Вацвест, эй бародар, на зу^ди порсоро,
Эй кош, барфитоди бурцаъ зи руи Лажи,
То муддаи намонди Мацнуни мубталоро (20,253).
Непосредственное знакомство декабриста с персидско-таджикской поэзией связано с Дербенским периодом ссылки. Именно в Дербенте он с увлечением изучал восточную поэзию и предпринял попытку изучения его образцов, подражания ей.
Об этом свидетельствует хранящаяся в собрании рукописей Государственной публичной библиотеке М.Е. Салтыкова - Щедрина в Петербурге тетрадь изречений, разных выписок и заметок, принадлежащих и А.А. Бестужеву-Марлинскому. Там в частности, есть такая выписка, которая согласно отметке в скобке принадлежит Саади: «Когда бы даже сидел в самой отдалённой глуши долины ангела смерти, но если товарищ твой - любовь, пустыня покажется тебе раем и бедственное состояние -блаженством» (15,577).
Пришло время разговору об его фразе из письма к братьям и А.А. Бестужева - Марлинского «добраться до Хафиза».
Первоначально скажем несколько слов о том, как появились в его мастерской переводы из Хафиза с пометками: «С персидского», «Зюлейка», «Из Хафиза», «Из Гёте (с персидского) ». Жаль, что опубликованные переводы с персидского, кроме «Из Хафиза», он не увидел. Они полностью вышли в свет в 1838 году, когда и А.А. Бестужева - Марлинского уже не было в живых.
Нет необходимости в этом контексте возвращаться к значению «Западно-восточного дивана» Гёте, который вызвал, несомненно, большой интерес в середине 20-х годов Х1Х века в России на фоне увлечения русских переводчиков романтической ориентальной литературой. Но весьма кстати будет напомнить хотя бы о том, что критик и теоретик романтизма и А.А. Бестужев - Марлинский был одним из тех поэтов, который в духе эпохи перевёл ряд стихотворений «Западно-восточного дивана» Гёте на русский язык.
По прочтению всех 12 книг «Западно-восточного дивана » Гёте создаётся впечатление, что весь диван немецкого поэта от корки до корки, как говорится, соткан либо из ответов Хафизу, либо составлены как комментарии к произведениям восточного поэта, а может быть они, и есть вольный перевод произведений великого персидско-таджикского мастера газели. Нет в гётевском Диване цикла (разве что исключением могут быть «Тафкир - наме», «Тимур - наме», «Зулейка -наме», «Мачаль -наме», «Парси -наме»), где просто нет конкретного упоминания имени Хафиза), в котором каким - то образом, но обязательно в различных не присутствовал бы Хафиз. Следует дополнить вышеприведённую информацию тем, что, переводя Гёте («Зулейку», «Из Хафиза», «С персидского», «Из Гёте с персидского») А.А. Бестужев - Марлинский, конечно же, не мог не знать всё содержание «Дивана.», и место Хафиза в нём, святое место Хафиза в сердце Гёте.
Русскому поэту - романисту приходили на помощь так же значительность слов Гёте, его весомость, которые придавали особую силу даже отдельному словосочетанию, отдельному бейту или строфе. Воссоздавая Хафиза, создавая ему свои подражания, Гёте не мог не придерживаться этого своеобразия
восточного гения слова, ибо, как писал об этом И.С. Брагинский, именно «эти особенности и были отличительными чертами Хафизовского стиха в гётевском восприятии». Это и придавало газелям «обаятельную туманность и переливчатость, окружало их дымкой загадочности и усиливало их притягательность» (13, 575).
Именно в век Хафиза в поэзии преобладающими мотивами стали пафос намёка, игра иносказаниями и аллегориями, двусмысленность полутонов и светотеней. А.А. Бестужев - Марлинский был полон желания, переводя Гёте, воссоздать именно этот дух Хафиза: Прильнув к твоим рубиновым устам, Не ведаю ни срока, ни завета. Тоска любви - единственная мета, Лобзания - целительный бальзам (13, 323). Без Гётевских строк невозможно вести речь: Lafs deinen sufsen Rubinenmund Zudringlichkeilen nicht verfiuchen, Was hat liebesschmerz andern Grud Als seine Heilung zu suchens (27,115).
Доцент Сайфуллоев Х. Г. (ДГПУ им К. Джураева) любезно оказал помощь и осуществил подстрочный перевод:
Махшой лабони ширини лаълосоятро, Барои нафрини дароварданхо, Дарди шик, чи дорад сабабе Гайри чустан ба худ дармонхо? Или в «Западно - восточно диване»Гёте: Bist du von deiner Geliebten getrennt Wie Orient vom Occident, Das Herz durch alle Wiste rehht, Es diebt sich u beralle selbst das Geleit, Fir liebende ist Baddadnicht weit
Перевод из А.А. Бестужева - Марлинского (из Гёте) под названием
«С персидского»:
Будь, любезная, далеко,
Так как запад от востока:
Но любви чего нельзя ?
Степь и море ей стезя,
Сердце всюду страж и плата,
К милой шаг и - до Багдада (13,523).
Таджикский эквивалент в исполнении Сайфуллоева Х.Г. звучит таким образом:
Аз маъшуки худ гашти чудо,
Ба сони Шарку Гарб,
Дил дар биёбон дорад шитоб,
Хама чо худо ёри туст,
Дур нест Богдод барои дуст.
Тоже мы видим и в 2 других переводах из «Дивана» Гёте А.А. Бестужева - Марлинского. Можно предположить, что к бестужевскому циклу переводов из «Западно-восточного дивана» Гётте примыкают ещё два стихотворения: «Юность (подражание Гёте)» и «Магнит (Из Гёте)».
А.А. Бестужев - Марлинский справился с переводом из Гёте восточных стихов ещё и потому, что он непосредственно общался с носителями Хафизовских традиций, знал эту литературу не понаслышке, а благодаря языку оригинала. Близкий к кавказским писателям, например, к М.Ф. Ахундову, А.С. Грибоедову, А.А. Бестужев - Марлинский переводил и прямо с персидского языка - эти слова, которые произносили в отношении А.А. Бестужева - Марлинского многие учёные.
Стихотворения А.А.Бестужева-Марлинского полны романтических образов, метафор, аллегорий, сравнений, заимствованных или творчески освоенных из восточной поэзии. В заключении размышлений и суждений о А.А. Бестужеве -Марлинском как о переводчике и в том числе о его вкладе в воссоздание персидско -таджикской литературы через немецкие переложения и непосредственно с языка оригинала, т.е. с персидского, считаем необходимым сказать буквально два слова о принципах, которых придерживался декабрист как критик этого вида художественного творчества.
Поэзия Фирдоуси, Саади, Хафиза и других восточных поэтов оказалась созвучной идейно -художественному содержанию творчества романтиков, главным образом А.А. Бестужева -Марлинского. Не удивительна отсюда любовь автора многочисленных восточных повестей, в том числе
«Мулла - Нур» и «Аммалат - бека», к этим традициям, его стремления продемонстрировать подлинное мастерство в переводе газелей Хафиза с двух языков, географически и художественно находящихся на разных полюсах:
А) из «Дивана...» Гёте с немецкого
Б) из восточных источников и антологией - с персидского.
Надо сказать, что он в своей критике художественного перевода придерживался принципа переложения по смыслу. Он считал, что поскольку каждый язык имеет своё значение, переводчик в своей работе должен идти по пути поиска адекватного языку оригинала выражений и оборотов речи. Этого принципа придерживался А.А. Бестужев - Марлинский, осуществляя переводы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Брагинский И. С. Пятьдесят газелей. - Сталинабад, 1949.
2. Брагинский И. С. Западно-Восточный синтез в диване Гёте и классической поэзии на фарси. - М., 1963.
3. Брагинский И. С. Персидская литература. - М., 1963.
4. Брагинский И. С. 12 - миниатюр. - М., 1966.
5. Брагинский И. С. Западно-Восточный литературный синтез и творчества С. Айни. - Душанбе, 1986.
6. Ватват Рашиди ад - Дин. Саади волшебства в тонкостях поэзии. - М., 1985.
7. Вахид Табрези. Джам-и- мухтасар. Трактат о поэтике. - М., 1959.
8. Ворожейкина З. Н. Исфаханская школа поэтов и литературная жизнь Ирана в предмонгольской время XII - XIII в. - М., 1984.
9. Гёте И. В. Избранные произведения. / Под редакцией Н. Вельмонта - М., 1950.
10. Гёте И. В. Из моей жизни. Поэзия и правда. / Под редакции Н. Вельманта. - М., 1969.
11. Гёте. И. В. Собрание сочинение. / Под редакцией А. А. Аникст и Н. Вельмонта. - М., 1980.
12. Гёте И. В. О любви. / Под редакцией Е. Лебедова. - М., 1980.
13. Гёте. И. В. Западно-Восточный диван. - М., 1988.
14. Гёте, Хофиз ва мехр. Тахияи Каххори Расулиён. - Душанбе, Адабиёт ва Санъат №3, 2006 (на таджикском языке).
15. Декабристы. Эстетика и критика. - М., 1991
16. Жермунский В. М. Гёте в русской литературе. - Ленинград. 1937.
ХАФИЗ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
В статье исследует влияние персидско-таджикской литературы на русскую литературу и культуру.
Особенно исследованиям наследия поэтов Хафиза Шерози и Омара Хайяма до сих пор занимаются русские поэты и литераторы. Автор изучает в статье влияние Хафиза в творчестве основоположника русской классической литературы А.С.Пушкина, А.А.Фета и других также освещает перевод наследия великого поэта в тридцатые годы XIX-века Н. Моисеевым, А.А.Фетом, Е. Дунаевским, А.А.Бесимужевым Н. Марлинским и другими. Это свидетельствует об актуальности данной проблемы и является одним из изучаемых тем в современной русской литературе.
HAFIZ IN RUSSIAN LITERATURE
In the article the effect of Persian- Tajik literature to Russian literature and culture is investigated. Russian poets and men of letters are still working on the research of legacy of poets HafisSherosy and Omar Khayam.
In the article the author studies the effect of Hafis in the work of the founder of classical Russian Literature A.S.Pushkin, A.A. Fet and the others, illuminates the translation of legacy of a great poet in 30th years of XlXh century by N. Moiseev, A.A.Fet, E,Dunaevsky, A.A. Besimijev, N.Morlinsky and others as well. This witnesses about actuality ofgiven problems and it is one of the study themesin modern Russian Literature.
Сведения об авторе:
Курбонов С.Х Ассистент кафедры русского языка и литературы Дангаринского государственного университета, тел.: (+992) 918258079
About author:
Kurbonov Sirodzhiddin Hayriddinovich - Assent pulpits of the Russian language and literature Dangara state university, tel.: (+992) 918258079
