Начало этой строфы явно отозвалось позднее в последней строфе «Онегина» — т. е. в той же самой, где содержатся и строки из Саади;8 последняя же строка имеет немало общего с формулой Филимонова-Пушкина. Хотя там мы имеем дело с противительной конструкцией, а здесь —с условной, но у Гете также имеется двучленность формулы, а смысл аналогичен (те, кто еще жив, странствуют по свету).
Вопрос о том, читал ли Пушкин «Фауста» в подлиннике, остается, как известно, дискуссионным. Посвящение к «Фаусту» в России было хорошо известно в переводе Жуковского (посвящение к «Двенадцати спящим девам»), появившемся в 1817 г. В нем последняя строка третьей строфы изменена, двучленная формула перенесена в середину строфы и значительно распространена:
Прекрасный сон их жизни улетел.
Других умчал могущий Дух разлуки...
Таким образом, в интересующем нас отношении перевод Жуковского влиять на Пушкина не мог. Стихотворение же Филимонова было опубликовано раньше, и, следовательно, если перед нами не случайное совпадение, то Филимонов мог заимствовать эту формулу лишь из немецкого оригинала (другие переводы этого произведения неизвестны). В любом случае, как нам кажется, сопоставление с гетевским текстом увеличивает вероятность того, что формула пришла к Пушкину именно от Филимонова, так как маловероятно, чтобы два поэта независимо друг от друга совершенно одинаково переработали чужую формулу; тройное же совпадение допустить еще труднее. Впрочем, и это не является, конечно, окончательным аргументом в пользу нашей гипотезы.
Что же касается первых двух строк последней строфы «Онегина», то на них мог оказать влияние и перевод Жуковского.
Н. Н. Зубков
К ПОРТРЕТУ Н. Б. ГОЛИЦЫНА
«Как я завидую вашему прекрасному крымскому климату: письмо ваше разбудило во мне множество воспоминаний всякого рода. Там колыбель моего „Онегина": и вы, конечно, узнали некоторых лиц» (XVI, 184 —франц. ориг., 395 — перевод). Эти строки из письма Пушкина от 10 ноября 1836 г. обращены к Николаю Борисовичу Голицыну (1794— 1866), человеку необычной судьбы.
События 1812 г. привели семнадцатилетнего юношу в ряды действующей армии, сражавшейся с иноземными захватчиками. В составе Киевского драгунского полка Голицын участвовал в пятидесяти битвах, сра-
8 На это обстоятельство любезно обратил наше внимание А. А. Илюшин.
Портрет Н. Б. Голицына. Миниатюра неизвестного художника.
А. С. Пушкин. Портрет Д. В. Давыдова в Лицейской тетради.
ДАВЫДОБЪ.
Портрет Д. В. Давыдова. Гравюра А. Афанасьева (с оригинала В. Лангера).
жениях п схватках, и среди них были Бородино и взятие Парижа.1 Его ратные подвиги были удостоены орденов и шпаги с золоченым эфесом и надписью «За храбрость» (хранится в Государственном Эрмитаже). В 1821 г. он вышел в отставку с чином капитана. Во второй половине 1820-х гг. Голицын вновь состоял в армии при Отдельном Кавказском корпусе в чине подполковника2 и числился на военной службе до весны 1832 г.
Голицын был одним из образованнейших людей своего времени. В историю русской культуры он вошел как литератор и музыкальный деятель, пропагандист творчества Бетховена в России. Известна его переписка с композитором, посвятившим Голицыну увертюру «Освящение дома» (ор. 124) и три струнных квартета (Es-dur, op. 127, A-moll, op. 132 и B-dur, op. 134), так называемые «голицынские». Как виолончелист он достиг совершенства, и его игру высоко ценили М. И. Глинка и А. С. Даргомыжский.3
Давняя дружба связывала Голицына с Пушкиным. По словам H. Н. Голицына, его отец «сошелся с Пушкиным в начале его литературной славы, и отношения их поддерживались до самой смерти последнего». Голицын перевел па французский язык «Клеветникам России» (1836) и «Бахчисарайский фонтан» (1836), а также написал романс на слова Пушкина «В крови горит огонь желанья...» (1838).4
Портреты Голицына до последнего времени не были обнаружены. В 1824 г. на выставке в Академии художеств экспонировался его портрет кисти А. Г. Варнека. По словам В. И. Григоровича, «в портрете князя Н. Б. Голицына столько жизни, что кажется, он заговорить хочет».6 Где он сейчас, неизвестно. Два других портрета Голицына можно было видеть на юбилейной выставке Пушкина в Академии наук в 1899 г. К сожалению, они не были воспроизведены, а лишь упомянуты в альбоме, выпущенном в связи с этой выставкой.6
Недавно отыскались два портрета Голицына. Один из них воспроизведен в парижской монографии И. Маэма о Бетховене,7 другой воспроизводится впервые в настоящем издании (см. с. 112—ИЗ). На миниатюре, принадлежавшей потомкам Голицына, Николай Борисович
1 См.: Голицын Н. Б. Офицерские 8аписки или воспоминания о походах 1812, 1813 и 1814 годов. М., 1837.
2 См.: Список генералам, штаб и обер-офицерам всей Российской армии. СПб., 1829, с. 50.
3 См.: Алексеев М. П. Русские встречи и связи Бетховена.— В кн.: Русская книга о Бетховене. М., 1927, с. 92—110; Гинзбург JI. Николай Борисович Голицын. — В кн.: Гинзбург JI. Исследования, статьи, очерки. М., 1971, с. 43—93.
4 См.: Винокур Н. Г., Каган Р. А. Пушкин в музыке. Справочник. М., 1974, с. 27.
5 Григорович В. И. О выставке произведений в Императорской Академии художеств. — Журнал изящных искусств, 1825, № 1, с. 68 (первая пагинация).
6 Альбом пушкинской выставки в Императорской Академии наук в С.-Петербурге. М., 1899, № 432, 433.
7 M a h a i m Ivan. Beethoven. Naissance et Renaissance des Derniers Quatuors. Paris, 1964.
Я Временник 11Э
Lib.pusnkinskijdom.ru
<A
изображен в мундире с эполетами старшего офицера в годы его службы на Кавказе. Ни имя художника, ни местонахождение оригинала миниатюры не известны. Портрет воспроизводится по старинной фотографии, хранящейся в фондах Государственного Эрмитажа (фототека, принадлежавшая вел. кн. Николаю Михайловичу).
Л. А. Черейский
К ИСТОРИИ ОДНОГО АВТОРСКОГО ПРИМЕЧАНИЯ К «ЕВГЕНИЮ ОНЕГИНУ»
В авторских примечаниях к «Евгению Онегину» есть следующая запись: «Сравнение, заимствованное у К**, столь известного игривостию изображения. К... рассказывал, что будучи однажды послан курьером от князя Потемкина к императрице, он ехал так скоро, что шпага его, высунувшись концом из тележки, стучала по верстам, как по частоколу» (VI, 195). Примечание это, данное под номером 43, вызвано следующим местом из строфы XXXV главы седьмой «Евгения Онегина»:
Автомедоны наши бойки, Неутомимы наши тройки, И версты, теша праздный взор, В глазах мелькают как забор.
(VI, 154)
Кто же тот загадочный, в прошлом «столь известный игривостию изображения» К**, который мог быть послан курьером от Потемкина к Екатерине II и рассказ которого об этом мог быть записан Пушкиным? Еще в 1923 г. Б. Л. Модзалевский выдвинул предположение, что под К** подразумевался князь Д. Е. Цицианов (1747—1835), популярный в свое время рассказчик и острослов («К**» расшифровывалось как «князь»). Предположение было высказано вскользь в комментариях к пушкинскому «Дневнику».1 В сводном указателе к большому академическому собранию сочинений инициал К** в «Евгении Онегине» раскрыт как «Цицианов, кн. Д. Е. (?)» («Справочный том», 445). Мы попытаемся, исходя из установленных к настоящему времени фактов, аргументировать эту давнюю гипотезу.
В примечании сведения о выведенном в нем рассказчике ограничиваются тем, что он отличался «игривостию изображения» и был в свое время курьером между Екатериной II и Потемкиным. Из этого мы и будем исходить.
Современниками засвидетельствовано, что «игривость изображения» — одно из определяющих качеств Д. Е. Цицианова как рассказчика. Так, П. А. Вяземский вспоминал о цициановской «поэзии рассказов»,2 Пушкин
1 Дневник. Пушкина. 1833—1835/ Под ред. и с объяснительными примечаниями Б. Л. Модзалевского. М.; Л., 1923, с. 101.
2 См.: Вяземский П. А. Полн. собр. соч. СПб., 1883, т. 8, с. 388.