CC BY
67
которой должно происходить постоянное самоообновле-ние, развитие личности. С этих позиций и следует рассматривать процесс формирования медиакультуры» [5, 30]. Данный подход опирается на понимание культуры как процесса саморазвития и самореализации человека. Однако сточки зрения культурологии данное определение, на наш взгляд, не является достаточно полным: во-первых, не совсем понятно, что включается автором в «культуру диалога», во-вторых, необходимо уточнить понятие «медиап-ространство», и, наконец, в-третьих, к материальной стороне культуры в первую очередь должно быть отнесено изготовление материальных объектов-для массовой коммуникации это записывающее, передающее и воспроизводящее оборудование, а также различные носители информации (а не «получение знаний», как предлагает Е.А. Бондаренко), а к духовной стороне-не только воспитание, но и система ценностей, транслируемая через средства массовой коммуникации, совпадающаю с общепринятой либо противостоящаю ей. Получение же знаний, т.е. медиаобразование, безусловно должно быть отнесено к медиакультуре, но лишь в той области, которая связана с приобретением навыков владения техникой и овладением элементами языка аудиовизуальных искусств.
Более развернутое (и более точное) определение медикультурыдаетН.Б. Кириллова: «Медиакультура-это совокупность информационно-коммуникативных средств, выработанных человеком в ходе культурно-исторического развития, способствующих формированию общественного сознания и социализации личности.
Все виды медиа (аудиальные, печатные, визуальные, аудиовизуальные) включают в себя культуру передачи информации и культуру ее восприятия; медиакультура может выступать и системой развития уровней личности, способной "читать", анализировать и оценивать медиа-текст, заниматься медиатворчеством, усваивать новые знания посредством медиа и т.д.» [6, 31]. Единственным недостатком данного определения является, на наш взгляд, то, что здесь не принимается в расчет техническая сторона момента, т.е. владение специальными устройствами для передачи информации и технологиями представления сообщений в них, что в условиях современной интернет-культуры как разновидности медиакультуры приобретает особое значение.
Однако, как и любое новое явление, феномен медиакультуры может быть рассмотрен с различных точек зрения. Опираясь на понимание культуры каквнебиологичес-кой деятельности, мы предлагаем следующее ее определение: «Медиакультура-деятельность человека в сфере средств массовой коммуникации, связанная с отбором, хранением, интерпретацией и передачей на расстояние информации с использованием различных технических средств и технологий и формированием собственного информационного пространства». Под формированием собственного информационного пространства (например, в социальных сетях) мы понимаем отбор из информационного потока тех сообщений, которые представляют интерес для данного пользователя Интернета, их сохранение, оценку и распространение среди группы «друзей», т.е. лиц, интересующихся точкой зрения на события именно данного пользователя. При этом значимым событием могут быть происшествия как мирового, так и личного (персонального) уровня, а их оценка может быть прямо противоположной «официальной точке зрения», контролируемой государственными СМИ. Данный подход к определению медиакультуры можно назвать праксиологическим.
Список литературы
1. Англо-русский словарь. - М., 1991.
2. Нечай О.Ф. Ракурсы: О телевизионной коммуникации и
эстетике. - М.: Искусство, 1990.
3. http://www.countries.rU/library/theory/definition.htm#m8
4. Бондаренко Е.А. Медиакультура (учебная программа) //
Экранная культура. Медиакультура. - М.: МИОО, 1995.
5. Бондаренко Е.А. Формирование медиакультуры учащихся //
Образовательные технологии XXI века: информационная культура и медиаобразование / Под ред. С.И.Гудили-ной, К.М.Тихомировой, Д.Т.Рудаковой. - М.: Изд-во Рос. академии образования, 2010.
6. Кириллова Н.Б. Медиакультура: от модерна к постмодерну.
- М.: Академический проект, 2005.
И.А. Пикапов
Курганский государственный университет УДК 343.261
О ТИПОЛОГИИ ДРЕВНЕГО УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА
Аннотация
В статье рассматриваются отдельные спорные моменты типологии древнего уголовного процесса.
Ключевые слова: тип, модель, форма, принцип, уголовный процесс.
I.A. Pickalov Kurgan State University
ABOUT THE TYPOLOGY OF ANCIENT CRIMINAL PROCESS
Annotation
This article discusses some controversial moments of the typology of ancient criminal process.
Keywords: type, model, form the principle, the criminal process.
В отношении уголовного процесса можно отметить, что он возник и развивался, как и другие виды государственной деятельности, под воздействием множества факторов, складывавшихся на разных отрезках истории человечества. Спектр таких факторов весьма широк и разнообразен. Ими были и продолжают быть факторы экономические, политические, этнические, нравственные, культурные, природные, географические, мировоззренческие, в том числе философские и религиозные, и многие другие [1, 1].
Оценивая уровень соотношения тех либо иных институтов уголовного судопроизводства уровню развития общества на современном этапе, нельзя не обратить самое
пристальное внимание на исторический аспект их происхождения и становления. В первую очередь целью такого исследования является возможность правильной оценки существующего уголовно-процессуального порядка в его соотношении с существующим отношением государства к человеку как личности, уровню гарантированности его прав и свобод [2].
Из самого характера охраняемых уголовным правом отношений можно сделать вывод о том, что еще до возникновения системы уголовно-правовых запретов как таковой уже существовал процессуальный порядок рассмотрения подобного рода конфликтов. Своего рода обряд, т.к. первоначально рассмотрение конфликтов происходило от имени Бога, решение выносилось также от его имени. Необходимость разрешения такого рода конфликтов, соответственно, обусловливала и существование принудительных мер обеспечения возможности их рассмотрения и разрешения.
По мнению Ф. Энгельса, наиболее типичным примером возникновения государства являются Древние Афины [3, 123]. Уже в тот период (около V века до н.э.) различали две формы процесса. Разделение это ставилось в зависимость от того, задеты преступлением государственные интересы либо нет. Несмотря на то, что любое обвинение предъявлялось полноправным, совершеннолетним гражданином, если иск был по государственному делу, на него возлагалась особая ответственность в силу того, что он защищал публичные интересы. Дела частного обвинения возбуждались по письменному обращению обвинителя. Таким образом, в Древней Греции, несмотря на то, что обвинителем всегда выступало частное лицо, существовало различие между делами публичного и частного обвинения. Форма процесса зависела от тяжести совершенного преступления.
Кроме того, в Древней Греции существовало ускоренное производство по аресту преступника (апагога). Применялось такое производство по делам о наиболее тяжких преступлениях, таких как самовольное возвращение изгнанных по судебному решению убийц, дезертирство, религиозные преступления, плохое обращение с родителями и некоторых других. Учитывая повышенную опасность перечисленных деяний, а также и самих лиц, их совершивших, производство по делу всегда начиналось с личного задержания обвиняемого. Задержанные передавались элифам (должностным лицам, избираемым по жребию по одному от каждого племени, появились примерно в V веке до н.э.).Элифы выполняли полицейские функции и приводили в исполнение приговоры суда [4, 3]. Интересно, что уже в то время существовали зачатки чисто розыскного (инквизиционного) процесса и теории формальных доказательств. Например, в случае признания задержанным своей вины элифы имели право приговорить обвиняемого к смертной казни, если за совершение преступления в качестве наказания установлена только смертная казнь. Признания своей вины было вполне достаточно для принятия решения по делу, каких-либо иных доказательств виновности обвиняемого уже не требовалось.
Это была обычная форма процесса. Кроме обычных (ординарных) форм, существовали также формы чрезвычайные (экстраординарные). Например, производство по доносу о совершении преступлений против государственных интересов. Донос подавался в Совет 500 [5] или народное собрание [6]. Если донос признавался обоснованным, он безотлагательно передавался в суд, а в отношении обвиняемого выносилось постановление об аресте и взятии под стражу. Кроме того, ареопаг мог по собственной инициативе осуществлять в розыскном порядке уголовное преследование виновных лиц по таким категори-
ям дел. Причем такое преследование могло осуществляться даже в случае предшествующего оправдания лица по данному факту Советом 500 или народным собранием [4, 9]. Примерно в этот же период создается такой демократический орган, как суд присяжных, называемый галиэя. Состав галиэи пополнялся из числа всех полноправных граждан жеребьевкой. Она состояла из шести тысяч избранных по жребию присяжных судей. Судьи были разделены на десять палат (так называемых дикастериев) в среднем по пятьсот человек в каждой. Сто присяжных в каждом дикастерии считались запасными. Подкуп судей был практически невозможен из-за многочисленности присяжных заседателей. К тому же подсудимые обычно не знали, какому дикастерию будет поручено рассмотрение их дел [7,67-68].
Особый отпечаток на уголовный процесс Древней Греции накладывает наличие рабов, которых допрашивали только под пыткой [8]. Интересным является то, что при наличии противоречий между показаниями раба и показаниями свободного гражданина, правдивыми считались показания раба, т.к. их получение сопровождалось мучениями и истязаниями, а потому не могли быть ложью (здесь возникает основа того учения, которое через две тысячи лет сформировалось в формальную теорию доказательств).
Позднее, в период Древнего Рима (в так называемый царский период), мы видим постепенное развитие процессуального порядка, что, несомненно, связано с укреплением государственности, в том числе с развитием органов государственного принуждения, так называемых «силовых структур». В этот период развития римский уголовный процесс имел уже ярко выраженную систему стадий, включая в себя предварительное производство и окончательное производство в суде [9]. Задачами предварительного производства были следующие: организация сторон, собирание доказательств, формулировка обвинения. Окончательное производство происходило публично, устно, в форме состязания сторон перед судом, оценивающим представленные сторонами доказательства и выдвигаемые ими требования [10, 52].
Византия наследует римское право, созданное в античной Римской империи, как и многие стороны культуры античности. Благодаря писцам, трудившимся в византийских скрипториях, и юристам, составителям византийских законодательных сводов и компиляций, до нашего времени дошло большинство юридических источников Римской империи [11, 3].
Уже в этот период развития процессуального законодательства законодатель прилагает старания для обеспечения соблюдения процессуального порядка и формы. Например, в соответствии с существовавшим в Византии законодательством несоблюдение требований упомянутого процессуального порядка влекло за собой наложение штрафа на судью, а судебный исполнитель приговаривался к конфискации имущества и пятилетней ссылке [11, 183184].
В это время не только в Византии, но и в других странах преобладают обвинительные черты процесса. Например, в государстве франков (примерно VI век н.э.), судопроизводство остается преимущественно обвинительным (Салическая правда). Здесь суд не производил никаких принудительных действий по своей инициативе, что не исключало его активную деятельность при наличии ходатайства потерпевшей стороны. Все ведение дела было в руках потерпевшего - обвинителя. По общему правилу он должен был в строго определенной форме вызывать обвиняемого им человека в суд, причем на явку полагался установленный законом срок. В случае неявки вызов по-
вторялся второй и третий раз, и только при троекратной неявке могло последовать заочное рассмотрение и осуждение [12, 169-170]. Обратите внимание, что неявившего-ся не лишают превентивно свободы, не осуществляют розыск и задержание, а выносят заочный приговор. Преимущество обвинительных начал в процессе, активной роли потерпевшего в осуществлении правосудия, тем не менее, не исключало, как мы уже говорили, существования розыскных начал. Потерпевший самостоятельно приговор не исполняет, он не имеет такой правовой возможности, для этого существуют официальные органы, представители публичной власти. Однако даже с учетом имеющихся в этот период элементов розыскного процесса, безусловно, преобладали обвинительные черты судопроизводства. Возможно, в тот исторический момент не существовало настоятельной нужды в усиленном ограждении государственных интересов. Вследствие этого полицейский элемент из процесса исчезает, а суд осуществляет исключительно роль органа, разрешающего спор сторон о праве [13].
Вместе с тем, М.А. Чельцов-Бебутов обращает наше внимание на существование пыток в судебном производстве светских сеньоров, причем применялись они намного раньше, чем были узаконены [12, 199-200]. Замечание о пытке является достаточно примечательным в аспекте подтверждения условности имеющейся датировки существования того либо иного типа (модели) процесса. Попытки отграничения существования той либо иной модели уголовного процесса по конкретным временным отрезкам (эпохам) не могут никоим образом отразить действительное в то время состояние уголовного судопроизводства. Кроме М.А. Чельцова-Бебутова также и другие ученые-процессуалисты указывали на одновременное существование различных типов уголовного процесса в один и тот же временной период в одной и той же стране [14]. По нашему мнению, данное сосуществование является фактически проявлением одного процесса - смешанного.Объ-ясняя некоторое расхождение парадигмального понимания смешанного процесса с тем, что подразумеваем мы, необходимо сказать, что, говоря о смешанности процесса, мы имеем в виду не только розыскной порядок на досудебных стадиях и так называемый состязательный порядок на судебных стадиях уголовного судопроизводства, но и параллельное, одновременное существование различных порядков уголовного процесса в один временной период в одном государстве. В качестве примера можно привести существующие сегодня в России три порядка судебного производства:
1. Обычный (или общий) порядок производства по уголовному делу.
2. Производство по делам частного обвинения у мирового судьи.
3. Рассмотрение уголовного дела в особом порядке при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением.
Первый порядок можно отнести к обычному (ординарному) порядку уголовного производства по так называемому «классическому» континентальному типу, т.е. розыскной (следственный) на досудебных стадиях и состязательный на судебных стадиях судопроизводства. Второй порядок (экстраординарный) можно отнести к обвинительному типу процесса. Здесь мы учитываем отсутствие досудебных стадий процесса и зависимость производства по делу, его возбуждение и дальнейшую судьбу от воли потерпевшего. И, наконец, третий порядок процесса (также экстраординарный) можно отнести к чисто розыскному (следственному) типу процесса по наличию досудебных стадий, построенных по типу следственной
модели уголовного процесса и такого же следственного судебного порядка. При отнесении в данном случае судебных стадий к розыскному (следственному) порядку мы учитываем отсутствие при таком рассмотрении уголовного спора гласности, устности и непосредственности судебного разбирательства. Кроме того, значение признания вины самим обвиняемым (подсудимым), возведенное во главу угла доказывания, позволяет нам рассматривать его как проявление (в настоящее время) теории формальных доказательств, т.е. как «царицу доказательств». Тем более, что в данном случае требуется не признание вины, а согласие с предъявленным обвинением.
Говоря о древних славянах, А.Н. Попов отмечал: «До введения христианства, все племена Славянские, обитавшие в России, имеют родовое устройство, общее единство, к которому сходятся все бытовые отношения, есть понятие об единстве и нераздельности рода. Каждый род представляет отдельное целое; все отношения между членами рода принадлежат к внутреннему управлению и никакая другая власть не входит в это целое, заключенное само в себе» [15, 13-14]. Процветает кровная месть, фактически безнаказанно: «Если кто убьет другого, да умрет» [16, 34]. На широкое распространение кровной мести обращает внимание и Н.Г. Устрялов: «Дух раздора господствовал в частной жизни. Основанием ее было право личной родовой мести. "Кровь за кровь, смерть за смерть" гласил закон Русский. Родственники убитого или обиженного мстили не только виновному лицу, но и всему семейству его... Самое разительное доказательство, что это право господствовало на Руси, есть смерть Ярополка: Владимир считал кровь старшего брата необходимой для успокоения тени младшего и, без сомнения, с чистой совестью совершил братоубийство» [17, 52].
Примитивные народы уголовного права и уголовного суда в нашем смысле не знают: неразвившаяся и неокреп-нувшая государственная власть преследование преступлений еще не считает в числе своих задач. Деяния, возмущающие общее чувство всего народа, вызывают неорганизованную расправу, «самосуд» толпы над виновником («суд Линча»); деяния, направленные против тех или других отдельных лиц, вызывают месть самого потерпевшего или его близких. Государственная власть при этом ни во что не вмешивается. Расправа и месть при известных условиях (меньшей остроте раздражения) заменяются выкупом по соглашению между преступником с одной стороны и потерпевшим или его близкими с другой; такие соглашения носят название частных композиций. Обычай частной мести в высокой степени, конечно, способствует накоплению в обществе обостренных отношений: он сеет иногда долговременную, переходящую из поколения в поколение и охватывающую широкие круги лиц (семьи, роды) ссору и вражду между стороною обидчика и стороной потерпевшего. Происходящие отсюда внутренние смуты могут порою значительно ослаблять силу народа, столь необходимую в ту отдаленную и беспокойную эпоху, для защиты от внешних врагов. Это обстоятельство и заставляет затем крепнущую постепенно государственную власть взять на себя регламентацию уголовного суда и наказаний [18].
По мнению М.Б. Свердлова, «праславянское общество в канун распада единства языка и материальной культуры в V - VI вв., насколько можно судить по данным византийских авторов, лингвистическим и археологическим источникам, сравнительно-историческим материалам, находилось на высшей стадии развития родоплеменного строя - "военной демократии", синхростадиально совпадающей с уровнем общественного развития германцев I - III вв.» [19].
Когда земли восточных славян распались на городовые области, а в каждом городе у власти стали князья и вече, то князь и вече сделались источниками суда и расправы. С появлением князей суд делается даже более княжеским, чем вечевым...
Суд становится доходной статьей князя, потому что за суд он получает особые взносы с ищущих суда и потому конечно, всячески старается это свое право суда сохранить только за собой и оградить его от всяких покушений со стороны вече. В XI, XII вв. мы читаем в летописях о суде как о явлении княжеского обихода [20, 4-5].
Не оспаривая описанный в общих чертах А.Н. Поповым процессуальный порядок разрешения споров, считаем возможным обратить внимание на необходимость наличия некоего силового аппарата для оказания давления на виновного в случае его отказа повиноваться. Как в настоящее время, так и в любое иное без наличия такой возможности судебное разбирательство теряет смысл, а сам суд - авторитет.
В период крещения на Русь проникает законодательство греческое, византийское. На стыке влияния русского обычая и византийского церковного права и возникает «Русская правда» [21, 17].
М.П. Клобуцкий считает (автор с ним полностью согласен): «Русская Правда, охраняя безопасность личную и ограждая целость собственности в гражданской жизни, содержит в себе более законы уголовные, нежели гражданские: ибо первоначальные и древнейшие законы почти всех народов, всегда с большей подробностью и заботливостью, отличают и разбирают предметы уголовного права. Это свойство прилично народу, так сказать, рождающемуся, или недавно еще вступившему на поприще гражданской жизни» [22, 108].
Н.Н. Розин объясняет редкие случаи вмешательства в дело преследования при отсутствии «истца» органов власти тем обстоятельством, что эти органы получали свою «продажу» и начинали дело «своего прибытка деля» [13]. Однако одними лишь меркантильными интересами вмешательство власти в процесс объяснить нельзя, здесь необходимо учитывать и защиту государственных интересов вообще (неделимость государства, охрану граждан и защиту их имущества и т.д.). В «Повести временных лет» [23, 248] мы видим пример существования экстраординарного порядка уголовного судопроизводства: «В год 6504 (996). Владимир же жил в страхе Божьем. И сильно умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: "Вот умножились разбойники; почему не казнишь их?". Он же ответил: "Боюсь греха". Они же сказали ему: "Ты поставлен Богом для наказания злым, а добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но расследовав". Владимир же отверг виры и начал казнить разбойников, и сказали епископы и старцы: "Войн много у нас; если бы была у нас вира [24], то пошла бы она на оружие и на коней". И сказал Владимир: "Пусть так". И жил Владимир по заветам отца и деда». Здесь мы видим, что тогда, когда разбои приобрели массовый характер, князь был вынужден отказаться от обычаев и перейти к чисто следственному (розыскному) порядку уголовного судопроизводства. Затем, когда принятые меры снизили уровень преступности (разбойники были пойманы и казнены), князь вернулся к обычному порядку уголовного процесса. Основной причиной перехода (пусть и временного) к розыскному порядку послужила, по нашему мнению, угроза со стороны разбойников благополучию всего княжества в целом, что заставило призвать на помощь публичность уголовного судопроизводства, отказавшись, пусть даже на время, от дис-позитивных начал. М.Б. Свердлов полагает, что уже в тот период в связи с повсеместным увеличением числа раз-
боев князем Владимиром проводилась судебная реформа в сторону усиления розыскных начал в процессе. Из-за необходимости борьбы с преступностью была осуществлена попытка создания некоего подобия следственно-розыскных органов, в полномочия коих входило право производства предварительного расследования [25, 78-79]. Существование розыскного порядка в древнерусском государстве подтверждается также содержанием договора Олега с греками 912 года, где, в частности, сказано: «О различных людях, ходящих в Греческую землю и остающихся в долгу. Если злодей не возвратится на Русь, то пусть жалуются русские греческому царству, и будет он схвачен и возвращен насильно на Русь. То же самое пусть сделают и русские грекам, если случится такое же» [26]. Данное свидетельство той эпохи прямо указывает на существование в законодательстве Древней Руси публичных начал. Вряд ли при отсутствии понимания такой необходимости и внутренней возможности осуществления такого же преследования в русском государстве можно было вносить такие пункты в международный договор. Учитывая правовые обычаи этой эпохи, можно сделать вывод о том, что уже в то время преследовать преступников не только самими обиженными (потерпевшими), но и, а это, пожалуй, самое главное, представителями княжеской власти - дело вполне заурядное, обыденное, само собой разумеющееся. В противном случае летописец не только бы переписал содержание договора, но и обратил на такие моменты особое внимание как на непривычные для русского человека, привнесенные извне и потому для нас необычные.
Развитие и укрепление княжеской власти приводит к тому, что традиционная система судопроизводства, в которой княжеское правосудие первоначально не играло ведущей роли, начинает заметно трансформироваться. Судебная власть князя, постепенно обособляясь и приобретая особую юрисдикцию, занимает центральное место среди существующих судебных учреждений [27, 22].
Отмечая преобладание диспозитивных начал в существовавшей на тот период модели уголовного судопроизводства, Н.Н. Розин писал: «Наш ранний процесс был всецело проникнут состязательным началом. Стороны - "суперники", опиравшиеся на помощь "мира", "околицы", -были инициаторами и двигателями дела, они собирали доказательства, и самый процесс, "пря", "тяжа" - велся с соблюдением известного процессуального ритуала, "слово противу слова". Редкие случаи вмешательства в дело преследования, при отсутствии "истца", органов власти вызывались лишь тем обстоятельством, что эти органы получали свою "продажу" и начинали дело "своего прибытка деля"» [13]. Следует обратить внимание на тот факт, что Н.Н. Розин указывая на вторичность розыскных начал и главную их цель - извлечение выгоды, тем не менее, признает само их существование. В этих обстоятельствах побудительные причины осуществления розыска для нас являются вторичными, не имеющими значения. Основной вывод - совместное существование розыскных и обвинительных начал в уголовном судопроизводстве.
В.К. Случевский отмечал: «Следственный тип уголовного процесса по времени возникновения установился не сразу. Зачатки его находим мы в каноническом праве, а применение в церковных судах, через которые он перешел затем в суды светские. Церковь заинтересована была в преследовании и пресечении деяний греховных. Решительный же шаг к освобождению церковных судов от обвинительных форм процесса сделан был при папе Иннокентии III. Через постановления Латеранского собора 1215 г. установилась при нем окончательно форма возбуждения преследований ех оШсю самими судами, по ука-
заниям народной молвы — форма, носившая название inquisitio, откуда и самое название процесса инквизиционного или следственного... Вначале церковь преследовала преступления в форме этого процесса единственно в случаях совершения их служителями ее, так как, естественно, не могла допустить, чтобы лицо духовного ведомства подлежало каре только в случаях жалобы потерпевшего. Но затем юрисдикция церковных судов стала распространяться и на лиц светского звания, в случае совершения ими преступлений, в преследовании которых церковь признавала себя особенно заинтересованной (таковы: отступление от веры, кровосмешение, кощунство и др.). При производстве дел об этих преступлениях, следственные формы процесса находили свое применение, а достигнутые при этом результаты привели, с течением времени, и светское законодательство к заключению, что только в этой форме процесса публичные интересы правосудия могут быть в надлежащей мере охранены» [28, 43-44].
Учитывая все сказанное выше, можно предположить, что в период своего возникновения какого-либо определенного характера процессуальный порядок не имел. Порядок рассмотрения дел, связанных с так называемыми «уголовными преступлениями», строился в соответствии с их тяжестью, распространенностью преступлений такого рода в той либо иной местности, а также наличием аппарата публичной власти и отношением к правам человека. Можно отметить, что зачастую своеобразную роль в этом играли и отношения собственности, степень ее признания и законодательной охраны.
Список литературы и примечание
1. Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный
процесс западных государств. Изд. 2-е, доп. и испр. -Издательство «Зерцало-М», 2002. - 528 с.
2. Пикалов И.А. Становление института мер процессуально-
го принуждения в уголовном судопроизводстве России (исторический аспект). - М.: Юрлитинформ, 2010. - 168 с.
3. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности
и государства. Предисловие к первому изданию 1884 г., Госполитиздат, 1951. - 639 с.
4. История суда и уголовного процесса (альбом наглядных
пособий) - М.: Юридическое издательство НКЮ СССР, 1938. - 156 с.
5. Его члены избирались по жребию народным собранием. К
избранию допускались граждане не моложе 30 лет. Совет являлся высшим, постоянно действующим правительственным учреждением. Совет действовал как муниципалитет по управлению всеми службами Афин. Он предварительно рассматривал вопросы, которые решало народное собрание, а также следил за точным исполнением принятых собранием законов, при желании он в любой момент мог сдержать радикальные намерения народного собрания. См.: Виноградов П.Г. История правоведения. Курс для историков и юристов. -М., 1908.
6. Высший орган власти в Афинах. См.: Виноградов П.Г.
История правоведения. Курс для историков и юристов. -М., 1908.
7. Всемирная история: В 24 т. - Т.4: Эллинистический период.
- Минск: Литература, 1998. - 629 с.
8. Валлон А. История рабства в античном мире. - Смоленск:
Русич, 2005. - 640 с.
9. Памятники римского права: Законы 12 таблиц. Институции
Гэя. Дигесты Юстиниана. - М.: Зерцало, 1997. - 608 с.
10. Волколуп О.В. Система уголовного судопроизводства и
проблемы ее совершенствования. - СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2003. - 254 с.
11. Липшиц Е.Э. Право и суд в Византии в вв. - Л., 1976.
- 211 с.
12. Чельцов-Бебутов М.А. Курс советского уголовно-процес-
суального права. Очерки по истории суда и уголовного
процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. - М, 1957. - 846 с.
13. Розин Н.Н. Уголовное судопроизводство. - Пг, 1916.
14. Барая. Судебные доказательства по Русской Правде //
Вестник права. - 1906. - № 1.
15. Эверс Др. Пр. Руссов введ. РейцИстор. Законод. Введ. Карамз.
1. гл. 2. Нестор. Лавр. 5. 67. 12. Цит. по: Попов А.Н. Русская правда в отношении к уголовному праву. - М.: Унив. тип., 1841. - С. 13-14.
16. Договор Олега с Греками. Цит. по: Попов А.Н.. Русская
правда в отношении к уголовному праву. - М.: Унив. тип., 1841. - 316 с.
17. Устрялов Н.Г. Русская история. - СПб.: Тип. АпполонаФ-
ридрихсона, 1855. - 265 с.
18. Покровский И.А. Частная защита общественных интере-
сов в Древнем Риме: Сборник в честь М. Ф. Владимирско-го-Буданова. - Киев, 1904.
19. Свердлов М.Б. Общественный строй славян в VI - начале
VII века// Советское славяноведение. - 1977. - № 3.
20. Картины по Русской истории изданные под общей
редакцией и с объяснительным текстом С.А. Князькова. № 5. И.Я. Билибин. Суд во времена Русской Правды. - М.: Издание Гросман и Кнебель. 1909. - 459 с.
21. Попов А.Н. Русская Правда в отношении к уголовному
праву. - М.: Унив. тип., 1841. - 370 с.
22. Клобуцкий М.П. Исследование главных положений основ-
ных законов Российской империи в историческом их развитии: Рассуждение, напис. исправляющим должность адъюнкта по Юрид. фак. Михаилом Клобуцким на степ.магистра юр. наук. - Харьков: В Унив. тип., 1839. -174 с.
23. Эверс И.Ф.Г. Древнейшее русское право в историческом
его раскрытии / Пер. с нем. и авт. предисл. Иван Платонов. - СПб.: Тип. Штаба Отд. корп. вн. стражи, 1835. - 498 с.
24. Н.И. Ланге свидетельствует, что «продажа, вира, поток
и разграбление, - эти единственные наказания за преступления по Русской Правде, - представлялись еще надолго в умах народы и самих судей идеалом правосудия» //Ланге Н.И. Древние русские смесные или вобчие суды. - М.: Тип. А.И. Мамонтова и К°, 1882. -317 с.
25. Свердлов М.Б. От Закона Русского к Русской Правде. - М.:
Юрид. лит., 1988. - 136 с.
26. Повесть временных лет / Подготовка текста, перевод,
статьи и комментарии Д.С. Лихачева; Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. - Изд. 2-е, испр. и доп. - СПб.: Наука, 2007. - 670 с.
27. Амплеева Т.Ю. История уголовного судопроизводства
России (XI-XIX вв.): Автореф. дис.... д-ра юр. наук. - М., 2009. - 52 с.
28. Случевский В.К. Учебник русского уголовного процесса.
Введение. Часть 1: Судоустройство / Под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. - М.: Зерцало, 2008. - 400 с.
М.Ю.Прокопьева
Курганский государственный универитет УДК 141.5
ИСТОРИЧЕСКИЕ И МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ РУССКОГО СОЦИОКУЛЬТУРНОГО ФЕНОМЕНА БЕСОВЩИНЫ
Аннотация
В статье рассматриваются предпосылки и генезис возникновения феномена бесовщины. Выделяются специфические черты, присущие менталитету русского народа, причины появления русской интеллигенции и ее радикально настроенной части, дается типология сущностных свойств революционной интеллигенции.
Ключевые слова: бесовщина, интеллигенция, менталитет, нигилизм, радикализм, фанатизм.
M.Y. Prokopyeva Kurgan State University
HISTORICAL AND METAPHYSICAL BACKGROUND OF RUSSIAN SOCIO-CULTURAL PHENOMENON OF DEVILRY
Annotation
The article deals with background and genesis of devilry phenomenon. The author highlights specific features of Russian people mentality, causes of Russian radical intellectuals, provides a typology of essential properties of revolutionary intellectuals.
Key words: devilry, intellectuals, mentality, nihilism, radicalism and fanaticism.
XIX в. стал веком поисков путей разрешения противоречий представителей двух молодых поколений, одно из которых требовало ликвидации крепостничества, перехода к конституционному строю, гражданских прав и свобод в духе идеологии либерализма, а другое стремилось путем террористических актов и подготовки революции разрушить социально-политический строй и построить общество социальной справедливости, без эксплуатации и угнетения народа. Тем самым Россия находилась на перекрестке борьбы двух идеологий - либерально-реформистской и революционной, двух социальных сил,
двух стратегий развития России, что явилось благодатной почвой для возникновения такого социокультурного феномена, как бесовщина.
Анализируя исторические тенденции развития России и рассуждая о специфике русской ментальности (мы употребляем понятия «менталитет» и «ментальность» как тождественные, обозначающие склад ума, мировосприятие, мышление, психологию, «способ мыслить, оценивать действительность, принимать решение» [1, 312] как отдельного человека, так и групп, общностей людей), П.Я. Чаадаев заключил, что «...это все еще хаотическое брожение предметов нравственного мира, подобное тем переворотам в истории земли, которые предшествовали образованию нашей планеты в ее теперешнем виде» [2, 20]. Он увидел основу российской жизни в отсутствии гарантий для свободы личности, в подавлении человека и в результате - постоянную готовность русских людей к бунту, который перерастает во всеобщий разброд, хаос, не знающий ни границ, ни форм, ни норм. Но Чаадаев не ищет оправданий для социального и культурного отставания России, а они необходимы. К их числу можно отнести следующие. Одно их них - военно-политическое. Каждое из столетий России на ее тысячелетнем пути имело свою особую драматургию, обусловленную завоевательными войнами и вражескими нашествиями и связанными с ними смутами и восстаниями.
Второе - природно-географическое. Российская территория имела огромные географические масштабы в сочетании с низкой плотностью населения, следствием чего являлось отсутствие интенсивных социальных связей. Огромные просторы требовали от государства централизации, а от народа - напряжения всех физических и психических сил, чтобы защитить свою страну и прокормить себя. Говоря о географии русской души, Н. Бердяев писал: «Огромность русских пространств не способствовала выработке в русском человеке самодисциплины и самодеятельности, - он расплывался в пространствах, и это было не внешней, а внутренней судьбой русского народа» [3, 64]. Другим географическим фактором являлся резко континентальный климат большей части территории страны, с чем был связан неустойчивый характер сельскохозяйственного производства и необходимость государственной и общинной гарантий для выживания в суровых климатических условиях. Оба эти фактора формировали такие антиномии русской души, как безграничность, широта души и леность, пассивность, экстремизм, максимализм.
Третье оправдание связано с расколом культур (дворянской и крестьянской) сословий, политических элит и интеллигенции, что не способствовало выстраиванию единой стратегии развития России. Г.П. Федотов, анализируя самобытный путь России, делает вывод: «Петру удалось на века расколоть Россию: на два общества, два народа, переставших понимать друг друга. Разверзлась пропасть между дворянством (сначала одним дворянством) и народом (всеми остальными классами общества) - та пропасть, которую пытается завалить своими трупами интеллигенция XIX в. »[4, 419]. Интеллигенция выбирает объектом своей борьбы самодержавие и монархический строй, следствием чего основным методом воздействия становятся индивидуальный террор (народовольцы) и революционное насилие (большевики).
Четвертое оправдание связано с русским православием. Идея служения и особенность русского православия, усматривающего подлинную жизнь в подвиге, трансформировались в мессианское самомнение о богоизбранности русского народа и России. Пятое оправдание касается психологии русского народа, которую Ф.М. Достоевс-
