CC BY
173
УДК 02
Л. В. Сокольская, 3. В. Руссак
О ПРИОБЩЕНИИ К ЛИТЕРАТУРЕ ДРЕВНЕРУССКИХ ЖЕНЩИН ЗНАТНОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ
Дана оценка социокультурного статуса грамотной и образованной женщины Древней Руси. С учетом реалий того времени, а также особенностей организации повседневной жизни древнерусских женщин проанализировано их отношение к чтению, круг женского чтения. Исследуется значение церкви и некоторых выдающихся знатных женщин в деле просвещения и образования.
Ключевые слова: древнерусские женщины, женская грамотность, образованность, круг женского чтения
The authors esteem the socio-cultural status of literate and educated woman of ancient Russia. They have analyzedfeminine attitude to reading, female reading interests, taking into consideration the realities of that epoch, and also the peculiarities of organization of routine life of ancient Russian women. They investigate value of the church and of some prominent noble women in enlightenment and education.
Keywords: ancient Russian women, female literacy, education, female reading interests
Исследователи истории русского читателя ведут ее отсчет от периода Древней Руси, когда с принятием христианства в XI в. завершилось формирование древнерусской народности - нового русского народа в пределах единого древнерусского государства -Руси, закономерно связывая это событие с другим -временем появления книги в России [20]. Обращение к вопросу чтения женщин этого времени тесно коррелирует с комплексом историко-культурных обстоятельств конкретной эпохи, прямо или косвенно влияющих на этот процесс [28].
Оценка социокультурного статуса женщины Древней Руси неоднозначна в работах исследователей. Безусловно признание в качестве базового посыла его развития принятие Русью христианства. Как отмечает С. Кайдаш, «за Христом пошли женщины, а образ Богородицы на многие века стал для стран христианской культуры воплощенным женским идеалом» [12, с. 184]. Тем не менее у специалистов разные точки зрения на вопрос отношения церкви этого времени к женщине как личности. По мнению одних, христианство открыло перед женщинами огромное поле общественной деятельности, благотворительности, вывело их из античных «гинекеев» - женской половины дома - в мир государственной заботы о благе граждан, города, государства [12, с. 194]. Н. Л. Пушкарева утверждает, с одной стороны, что новая вера позволила женщинам ощутить свою роль в становлении русской государственности, с другой стороны, церковная идеология в целом неодобрительно относилась к женской активности [18, с. 40, 68]. Как отмечал дореволюционный исследователь истории русской женщины
А. Шульгин, в ее картине была «чудовищная смесь» честности и безнравственности, сонной апатии и страстных порывов, семейных добродетелей рядом с отрицанием семьи, женской свободы и женского рабства [Цит. по: 2, с. 16].
Тем не менее в целом следует констатировать, что становление в XI в. Киевской Руси как могущественной державы, достижение высокого уровня
культуры, распространение грамотности повлекло существенные положительные изменения и в положении женщин: «принятие христианства способствовало [их] духовному развитию» [14, с. 116].
Неоднозначность трактовки социального статуса древнерусских женщин закономерно провоцирует расхождение взглядов специалистов на состояние интеллектуально-духовной сферы их жизни. Достаточно противоречивы у специалистов мнения относительно грамотности и образованности древнерусских женщин: они разбросаны от утверждения «были полностью неграмотны» до признания высокого уровня их грамотности [14, с. 119]. Впрочем, далеко не единодушны историки и в отношении оценки распространения в этот период истории русского государства грамотности вообще, несмотря на то что одному из ведущих исследователей культуры Древней Руси Б. А. Рыбакову принадлежит заключение «русская деревня долгое время оставалась неграмотной, но в городах грамотность была распространена широко» [21, с. 194]. Исследовательскую остроту этой проблеме придает тот факт, что, как отмечал еще в 1978 г. Б. В. Сапунов, «какого-либо общепринятого определения, кого считать грамотным на Руси XI - XIII вв., в литературе пока нет» [24, с. 196].
Е. Ф. Шмурло цитирует дореволюционного историка Е. Е. Голубинского, считавшего, что «просвещение русское в домонгольский период “состояло в одной грамотности или одном уменье читать”, в “самопросвещении посредством книг”, причем количество самопросветившихся было “сравнительно очень невелико”, а самый выбор книг ограничен, и что, вообще, русское просвещение находилось в ту пору “на самой последней степени невысоты, какая только возможна”» [33, с. 238]. При этом сам Е. Ф. Шмурло не столь категоричен: «И все же данную оценку домонгольского периода можно принять лишь с большой оговоркой. Великое дело, совершенное Владимиром Святым, - введение христианства - как-никак выделило из общей массы общества
22
известный культурный слой и позволило ему прикоснуться к тому просвещению... Слой этот был не только грамотный: читая, он думал над прочитанным; может быть, он не всегда толково разбирался в нем, во всяком случае он мыслил, ставил вопросы. Слой этот был очень, даже очень тонкий...» [33, с. 238-239].
В какой мере в этом «тонком слое» присутствовали женщины? На наш взгляд, поиск ответа находится в рамках проблемы, сформулированной ранее Б. В. Сапуновым: «...вопрос о качественном составе древнерусской книжности не мог пока иметь однозначного ответа. Однако это никоим образом не означает, что ставить его бесполезно. Если удастся найти правильный метод решения, то с какой-то допустимой на данном этапе точностью ответить на него все же можно» [24, с. 153].
Документальные свидетельства о женской грамотности встречаются в летописях начиная с XII - XIII вв. Ученые обращают внимание на то, что Русь следовала традиции женского образования в Византии, с которой она поддерживала тесные связи, что благотворно влияло на общий уровень культуры и распространение грамотности среди женщин княжеского дома [18, с. 68]. Дореволюционный специалист по истории женского образования в России в XI - XVIII вв. Е. Лихачева считает несомненным, «что обучение женщин, в какой бы то ни было форме, существовало на Руси с самого начала христианства, ибо, несмотря на отсутствие каких бы то ни было школ для женщин, у нас всегда, с незапамятных времен, были грамотные женщины, учившие и других» [16, с. 6]. Современный историк С. Н. Кай-даш полагает, что «грамотность женщин Древней Руси не была делом исключительным» [11, с. 12], а ведущий российский исследователь положения женщин Древней Руси Н. Л. Пушкарева утверждает, что «уровень их образования был достаточно высоким для Средневековья» [18].
При этом, однако, наблюдается некоторая неопределенность в выводах историка. Фактически
Н. Л. Пушкарева оперирует данными только относительно грамотности женщин из высокопоставленных семей, что ею также признается: «письменные памятники XII - XIV вв. свидетельствуют о росте уровня образованности женщин из знатных родов», «женщин привилегированного сословия на Руси отличало высокая для того времени степень культуры» [18, с. 68-69]. В этом же исследовании утверждается, что «не владевшие грамотой древнерусские женщины считали чтение занятием бесполезным и всячески противились обучению своих детей. Когда после принятия Русью христианства Владимир Святославович приказал “поимати” у “нарочитые чади”, т. е. у бояр детей, и отдать их на “ученье книжное”, то матери “плакахуся по них... акы по мертвеци”. Долгое время книги вызывали у древнерусских женщин суеверный страх» [18, с. 38]. Однако в целом автор делает
расширительное заключение «о высоком уровне образованности русских женщин, живших на Руси еще до нашествия монголо-татар» [18, с. 67], что и позволяет констатировать определенное расхождение между приведенными фактами и сделанными выводами.
Другие источники также разноречивы относительно данного вопроса. А. Г. Глухов утверждает идею широкого распространения грамотности среди женщин Древней Руси, их активное участие в развитии книжного дела и просвещения [6; 7]. Ссылаясь на берестяные грамоты, написанные женщинами или отправленные им, А. Г. Глухов делает заключение о грамотности древнерусских женщин разного материального достатка и социального положения [5]. Другие авторы также считают, что «грамотность была распространена в XII - XIII вв. и среди части женщин из торгово-ремесленных посадов», т. е. среди женщин разных сословий [2, с. 144].
У других историков позиция иная. В частности, В. В. Шалькевич, констатируя хорошее домашнее воспитание Евфросиньи Полоцкой, которое предусматривало и обучение грамоте, отмечает, что подобное «во времена киевской Руси среди женщин было необычайной редкостью» [32]. При этом он обращает внимание на то, что Е. Полоцкая была пострижена в монахини не по «мотивам религиозного фанатизма», а чтобы посвятить себя просветительской работе, отмечая, что «другого пути для этого, кроме монастыря, в то время, когда даже элементарная грамотность среди женщин считалась излишней, просто не существовало» [32, с. 5]. Достаточно осторожен в выводах о распространении грамотности среди древнерусских женщин и Б. В. Сапунов: «грамотными были... некоторые женщины, иногда даже простые горожанки» [24, с. 203].
Американский историк Б. Сантклифф, изучив историографию женской грамотности Древней Руси, выделил шесть типов ее материальных доказательств: берестяные грамоты, пряслица, деловые и административные документы, печати, библиотеки и надписи (граффити) [25, с. 46]. Их изучение позволило ему заключить: «...можно подтвердить существование
значительного уровня женского образования в Древней Руси до и после Крещения. Грамотность была, скорее всего, городским феноменом, развивавшимся в условиях, где было богатство, образование и, после 988 г., христианство. Женщины из состоятельных семей имели доступ к образованию, но это вовсе не значит, что они обязательно становились образованными. Пряслица и граффити свидетельствуют также о существовании грамотных женщин и в других слоях древнерусского общества» [25, с. 49].
Фактически к такому же заключению пришла и
А. А. Медынцева, исследовав памятники эпиграфики X - первой половины XIII в.: «...грамота в основном была распространена среди горожанок... грамота была
23
привилегией и необходимостью в первую очередь для женщин княжеско-боярских кругов, затем уже духовного сословия, купечества и какой-то части ремесленников» [17, с. 68].
Между тем, грамотность древнерусских людей отнюдь не свидетельствовала об их начитанности, хотя в литературе есть примеры их отождествления: «Судя по высокому уровню грамотности на Руси (берестяные грамоты, граффити в церквах) “почитание книжное” благодаря усилиям духовенства было распространено не только среди людей церкви, но и в широких слоях горожан» [8, с. 665]. В то же время культуролог В. М. Живов пишет: «На Руси сложилась принципиально новая, нежели в Византии, система образования... образование носило исключительно катехический характер... Это отражалось и на составе книжности: подавляющая ее часть состоит из произведений духовной литературы... Образованность (что мы понимаем под нею применительно к Древней Руси) за пределы этого ограниченного корпуса не выходила, а элементарное образование сводилось лишь к овладению чтением, ориентированным на тот же корпус религиозных текстов. Чтение по складам и выучивание наизусть основных молитв и Псалтыри исчерпывали, видимо, содержание формального образования...» [9, с. 592-593].
Таким образом, грамотный древнерусский человек (обученный чтению и письму) фактически вполне обходился или минимальным количеством религиозных книг, или же вообще не обращался к ним. Следует при этом учесть и саму форму обучения грамотности на Руси: грамотный обучал неграмотного (процесс обучения происходил как бы по цепочке: друг друга «учаху грамоте» [13, с. 134]), что не предполагало использование книги в качестве даже обязательного средства обучения грамоте. В этой связи показателен пример, используемый Б. А. Рыбаковым: «...на одном пряслице [обнаруженном археологами] девушка, учившаяся грамоте, нацарапала русский алфавит, чтобы это “пособие” было всегда под рукой» [21, с. 194].
Какой предстает картина древнерусской читательницы в ситуации подобного видения распространения грамотности вообще и в женской среде в частности? В работах общего характера, посвященных древнерусскому читателю, женская аудитория не рассматривается, что является традиционным и для исследований других периодов [1, с. 27]. Тем не менее в сравнении с последующими историческими эпохами, следует констатировать наличие выраженного интереса к женщинам как читателям Древней Руси: в той или иной мере к ним обращались исследователи отечественной гражданской истории, историки-культурологи, историки книжного и библиотечного дела [10; 24; 4-7; 3; 22-24, 26; 27]. В совокупности эти работы создают убеждение, что все дошедшие до нас документы того времени, связан-
ные с чтением женщин, уже введены в научный оборот, а история русской читательницы Древней Руси воссоздана в отечественном читателеведении. Основной рефрен этих работ, и при этом публикаций
А. Г. Глухова, прежде всего состоит в признании высокой начитанности древнерусских женщин. В данном случае реализован необоснованный подход воспринимать грамотность женщин как своеобразный залог их читательской деятельности. Более того, грамотность и обращение к книге женщин Древней Руси подается как один из ведущих факторов высокой оценки их общественного положения в этот период.
Действительно, названные материалы дают представление о содержании чтения женщин этого времени (учительная, церковная литература, а у наиболее образованных женщин - философская, медицинская, поэзия), о значении книги и чтения для древнерусской женщины (использовалась как средство религиозного просвещения, самообразования, для исполнения хозяйственных и материнских обязанностей), о благотворительности в сфере создания и распространения книг (переписывали книги, создавали библиотеки), а также содержат отдельные женские читательские портреты.
Однако пристрастный анализ используемых специалистами фактов свидетельствует, что, как правило, речь идет не более чем о десяти вошедших в историю выдающихся женских личностях. Складывается убеждение, что относительно читательского поведения массы женщин этого времени научное представление столь же неопределенно, как и относительно их социального статуса в целом и грамотности в частности. Между тем, исходя из сделанных ранее заключений, велика доля вероятности того, что достаточно широкое распространение грамотности в их среде не означало автоматического приобщения к читателям книги (что вполне объясняет отмеченный
Н. Л. Пушкаревой суеверный страх древнерусских женщин перед книгами).
Аргументацией данного заключения выступает и понимание предназначения книги в Древней Руси и, соответственно, того, каким воспринимался ее читатель. Как писал В. О. Ключевский, «в Древней Руси читали много, но немногое и немногие. Этим чтением со строго ограниченным содержанием и направлением вырабатывались мастера-начетчики, которые знали свою литературу, свое божественное писание (курсив - В. К), как они ее называли, не хуже, чем отче наш (курсив - В. К) или святцы» [16, с. 30]. В. П. Даркевич эту ситуацию описывает такими словами: «В обыденном сознании книжное “писание” приобрело почти сакральное значение, а чтение приближалось к исполнению обряда, что позволяет понять, почему главные книголюбцы и книгочеи этого времени - монахи» [8, с. 666].
В. Я. Аскаровой вслед за другими специалистами еще раз подтверждено: «самое первое типическое
24
представление о читателе средневековой Руси - это представление о человеке, приобщающемся к “высшему” божественному знанию». И далее, соответственно, названы социальные категории, для которых предназначалась книга: представители княжеского сословия и духовенство. При этом представляется важным акцент в отношении адресата церковноучительной литературы: «Объектом воспитательного воздействия считался в основном мужчина, который должен был в свою очередь воспитывать жену и детей» [3, с. 67-68].
Осмысление описанной ситуации дает ответ на вопрос, почему при выраженной эмоциональной склонности к христианской жизни, владении грамотностью для большинства женщин обращение к духовному чтению не стало потребностью: форма верования того времени не требовала знаний от большинства христиан, была ограничена лишь знанием минимума божественных текстов. В определенной мере даже церковь поддерживала духовное невежество женщин: по мнению Е. Н. Щепкиной, их территориальное отторжение в храмах «имело худшие последствия -женщины редко посещали церковные службы... Стоглав жалуется на нескладное “бормотанье” под просфорами непосвященных женщин, невежественных, путающих молитвы за здравие и упокой» [34, с. 31].
Следовательно, с учетом всех названных реалий, а также особенностей организации повседневной жизни женщин Древней Руси потенциально мы не можем рассчитывать на значительное количество читающих среди них. Фактически возможно перечесть их всех, ставших нам известными в этом качестве: Анна Ярославна, Евпраския-Зоя - внучка Владимира Мономаха, Феодулия - жена князя смоленского Романа Ростиславовича, Ефросинья Суздальская, Ефросинья Полоцкая, Анна Всеволодовна - дочь князя Всеволода III, Верхуслава (Анастасия).
Представляется, что утверждение А. Г. Глухова: «Среди людей, “насытившихся, по словам митрополита Илариона, сладостью книжной”, было в Древней Руси немало и женщин» - не имеет серьезных оснований [5, с. 54]. Более того, это подтверждает и сам автор: «Правда, сведений о них дошло до нас крайне мало, они отрывочны, порой излишне лаконичны, а рукописей, которые принадлежали им, за редким исключением, почти не сохранилось» [Там же]. Достаточно осторожно о возможных читательницах Древней Руси из великокняжеских семей говорит и Б. В. Сапунов, называя конкретно только пять имен таких женщин [24, с. 145].
Факты А. Г. Глухова в пользу своего заключения не представляются убедительными. Так, ссылку на былину «Василий Игнатьевич и Батыга», в зачине которой рисуется такая картина: «А по той стене по городовыи / Ходит девица душа красная / А на руках носит книгу Леванидову...», вряд ли следует рассмат-
ривать как типичную (что следует из контекста работы), а именно как исключительную, что подтверждается словами из этой же былины относительно ее восприятия «турами и турятами»: «увидели диво-
дивное». Помимо этого, с учетом непреходящей трудовой занятости древнерусских женщин вряд ли для большинства из них были возможны прогулки по «городской стене», тем более - с книгой в руках, чрезвычайно дорогой в то время вещью. Безусловно, только представительницам высших сословий было доступно такое времяпровождение.
С учетом всех названных аргументов логично утверждать, что только женщины из древнерусских княжеских семей, да и то далеко не все, могли позволить себе действительно быть читателями книг. Для некоторых из них знание духовной (и не только) литературы выступало необходимой формой образования и уже тогда имело социализирующее значение. Для высокородных княжон это был прежде всего способ подготовки к достойному исполнению будущего государственного предназначения в качестве жен великих князей, королей, императоров. В этом статусе многие русские княжны прославились своими знаниями. Так, внучка Владимира Мономаха Ев-праксия, попавшая в императорскую семью в Византию, прослыла образованнейшей женщиной.
Еще более ярким примером из подобных является Анна, дочь Ярослава Мудрого. В истории русской письменности Анна Ярославна занимает своеобразное и почетное место: ее подпись на официальном документе 1063 года есть первая по времени запись (из дошедших до нас), написанная русской рукою русскими (славянскими) буквами [33, с. 417]. Анна Ярославна, королева Франции, исполнявшая свои высокие обязанности с «замечательным умом», была единственным грамотным человеком при французском дворе и могла подписывать хартии и дипломы, в то время как ее царственный супруг ставил вместо подписи крестики.
Начитанность была, видимо, престижным фактом для женщин и других высокородных групп, что учитывалось тогдашними книжниками. Дьякон Григорий, переписавший Остромирово евангелие (XI в.), в предисловии пишет, что преподносит его не только новгородскому посаднику Остромиру, но и его «подружиям», «подружиям чад» (невесткам) [30, с. 81]. Помимо этого, социализирующее значение грамотности и приобщенности к книге для многих княжеских дочерей состояло и в том, что они рассматривались условием их будущих материнских возможностей по обучению грамоте детей, которое в древнерусской семье традиционно осуществлялось матерью [19]. И хотя, как нами отмечалось ранее, процесс обучения грамоте напрямую не был связан с использованием книги, нельзя не согласиться, что в этот период, как и в последующие, «уровень культу-
25
ры в обществе во многом определялся уровнем культуры женщин-матерей и воспитательниц» [11, с. 12].
В результате следует констатировать, что относительно древнерусских женщин предпочтительнее говорить не столько о собственно их читательской деятельности, сколько о формах связи с книгой или, как ставит вопрос Н. Л. Пушкарева, «о приобщении к литературе женщин знатного происхождения на Руси» [18, с. 28]. Таковыми, на наш взгляд, являются следующие моменты:
1. Участие в создании и распространении древнерусской книги в качестве их переписчиков. Известно, что отдельные княжны, боярыни, монахини переписывали книги [18, с. 69; 34, с. 32-33]. Так, исследователями зарегистрировано, что Евфросинья Полоцкая «поселилась в подвале Полоцкого собора; там подвизалась и переписывала священные книги для приходов», «начат книги писати своими руками», она же прославилась мастерством каллиграфического искусства [34, с. 33; 18, с. 28]. До наших дней сохранились 12-месячный Пролог для домашнего чтения и Кормчая, переписанный самим князем Владимиром Васильевичем Волынским и его женой Ольгой Романовной в XIII в. В 1238 г., после разгрома Батыем Владимира, центр русского летописания переместился в Ростов под непосредственное наблюдение Марии Михайловны, дочери черниговского князя Михаила Всеволодовича.
Если учесть то обстоятельство, что «в Древней Руси переписка книг никогда не была простым копированием. Каждый из переписчиков по своему усмотрению вносил изменения в текст, по своему вкусу делал выборки, составлял сборники...», что «дает право считать переписчиков книг XII - XIII вв. “книжными людьми”» [24, с. 151], то вполне резонно говорить об определенной степени женского авторства в создании древнерусской книги.
Однако, безусловно, не следует преувеличивать роль женщин-переписчиц. По заключению М. И. Слу-ховского, «в книжном деле переписчицы являлись редчайшим исключением. Можно предполагать наличие их в женских монастырях», «но, повторяю, в миру такие факты единичны» [26, с. 15, 135].
2. Личное создание новых произведений. Несмотря на утверждения некоторых исследователей, что создание оригинальных рукописных произведений, как написание собственного медицинского трактата или «поучения» своим детям, - случаи для женщин Древней Руси исключительные [4, с. 35], подобные примеры отмечены исследователями. Наиболее известна в качестве создателя книг княжна Евфроси-нья Полоцкая: «была умна книжному писанию» и сама писала книги, составляла летопись, писала стихи [24, с. 130; 6, с. 67]. Кроме переписывания книг, Ев-фросинья Полоцкая занималась переводом религиозно-философской и нравственной литературы на сла-
вянский язык [18, с. 90]. Жена Всеволода Большое Гнездо Мария написала для своих детей материнское поучение, которое очень ценили современники и включили его в летопись, где отмечается, что автор проникала в глубину содержания читаемых ею книг: «...слышаще словеса книжнаа, на сердце си полага-ше... » [Там же, с. 39]. Известна литературная деятельность княгини Анны Ярославны: ею были написаны медицинский трактат и «Поучения» своим детям. Принимала участие в летописании Мария - дочь черниговского князя Михаила Всеволодовича: «Летописание Марии», проникнутое идеей патриотизма, отличается эмоционально-нравственной окраской; при ее участии было написано «Житие Михаила Черниговского» [4, с. 35].
Следует отметить, что «литературное авторство» древнерусских женщин нельзя ограничить только созданием летописей, житий и поучений: Е. Н. Щепкина обосновано обращает внимание на то, что «светлые стороны чутких, проницательных женщин и чистых вещих дев с их уменьем говорить с природой и влиять на психику людей отразились во множестве женских славянских песен - так называемой женской лирике, в сказаньях нашего средневековья и в житиях святых» [34, с. 21].
3. Использование книги в качестве средства личного образования. Воссозданные исследователями читательские портреты древнерусских женщин действительно впечатляют. Так, о Ефросинье Суздальской в ее житии современник писал, что «она познала все книги Вергилийскы и Витийски, сведуща была в книгах Аскелоповых и Галеновых. Аристотелевых и Омировых, и Платоновых» [18, с. 40]. О Евфросинье Полоцкой остались сведения: «Жадно впитывая в себя книжный разум... она познала все книги» [4, с. 35]. Некоторые из высокородных женщин этого времени знали не только родной язык, но и греческий, а также другие языки, обладали сведениями из разных наук.
Характеризуя круг женского чтения древнерусских женщин, Н. Л. Пушкарева пишет, что в него входила в основном церковно-учительная литература с краткими житиями святых, с поучениями, «широкое хождение получили и Апокрифические сборники. “Книги отреченные читывала еси?” - интересовались у женщин их “отцы духовные”, назначая при этом соответствующую епитимью» [18, с. 289-290]. Так, чтение Евфросиньи Полоцкой составляли «Библия и различные сборники... Это были также различные “патерики” и сочинения самих отцов и учителей церкви» [6]. По заключению исследователей, она, «кроме богослужебной и другой религиозной литературы, могла читать популярные сборники афоризмов, знакомившие с античной литературой» [29, с. 74].
Показательно, что уже в это время даже в чтении религиозной литературы можно обнаружить
26
некий «женский фактор», связанный с повседневными женским обязанностями: так, женщины обращались к «требам» - описаниям священнодействий и молитв на случай рождения ребенка, бракосочетания, болезней и т. п. Внучка Владимира Мономаха Добродея-Евпраксия, увлекавшаяся медициной, читала Травники, собирала рецепты. Известно, что среди женщин «популярны были “Пчела” - сборник афоризмов, выбранных из Священного писания, патриотическая литература с системой поучений, касающихся внутрисемейных отношений» [18, с. 6].
4. Наличие собственных библиотек, приобретение книг в личное пользование. Как утверждал М. И. Слуховский, в отношении периода Древней Руси «нет сведений о библиотеках, принадлежавших женщинам, хотя бы из той же княжеской среды» [26, с. 45]. Однако исследования последних лет содержат подобные примеры. По предположению Н. Л. Пушка-ревой, дочь Ярослава Мудрого Анна Ярославна, став супругой короля Франции Генриха I, привезла во Францию свою библиотеку [18, с. 68]. В. Шалькевич пишет о Евфросиньи Полоцкой как владелице богатой личной коллекции: «Используя близкое родство полоцкого княжеского дома с домом Византийского императора, юная просветительница из книг, получаемых из Константинополя, сформировала богатую личную коллекцию, которая легла в основу уникальной библиотеки при полоцком Софийском соборе, которая стала настоящим духовным сокровищем восточнославянских земель» [32, с. 288]. Возможность иметь отдельные книги была у большого числа женщин: известно, например, что жена одного новгородского аристократа сделала заказ писцам на списывание книг для церкви Иоанна Предтечи на Опоках; М. И. Слуховский называет случай заказа «Хроники» Тверским великим князем Михаилом и его матерью Оксеньей, обращая внимание на то, что в выполненной книжной миниатюре была создана «редкостная композиция: заказчики стоят по сторонам самого Христа, восседающего на троне» [26, с. 54]. В истории рукописной книги широко известен случай заказа некой Марины на переписывание «Жития Евфросиньи Полоцкой» и Псалтыря. За последним в литературе утвердилось название «Псалтырь княгини Марины» по выходной записи, составленной от имени писца Захарии: «...повеле собе боголюбивая княгины Марина списати книгы сия Псалтырю с поканьны и с молитвами...» [30, с. 170].
Особо следует отметить женскую линию в династических браках как канале культурных, книжных в частности, связей. Как пишет Б. В. Сапунов, часто в этих случаях «одна из сторон (обычно женская) приезжала на Русь, привозя с собой свиту, привычки и нравы своей страны», акцентируя внимание на вхождение в состав приданого западных церковных книг [24, с. 184]. Наиболее известный из подоб-
ных пример относится к жене Изяслава Ярославича: польская княжна Гертруда, известная в истории книжности как обладательница знаменитой Трирской псалтыри, привезла с собой небольшую библиотеку западноевропейских книг [6]. Следует отметить, что впоследствии эта библиотека передавалась по женской линии рода.
5. Организация женского образования. Показательно, что передовые по образованности древнерусские женщины стимулировали общий процесс женского образования как собственным примером, так и конкретной деятельностью. Внучка Ярослава Мудрого Анна (Янка), унаследовав от деда просветительский характер деятельности, основала при Киевском Андреевском монастыре первую школу для девочек, положив этим начало женскому образованию на Руси. В. Н. Татищев писал, что здесь «младых девиц» обучали «писанию, також ремеслам, пению, швению и иным полезным знаниям» [31, с. 95]. Евфросинья Полоцкая, организовав женский монастырь, там же открыла небольшую школу для «младых девиц», где обучала грамоте и своих сестер Городиславу и Зве-ниславу, а также «сделала обучение грамоте одною из главных обязанностей инокинь. Грамоте обучали не только монахинь, но и всех желающих женщин мирянок» [4; 18, с. 291]. В целом историк считает, что подобная женская деятельность «не была в то время явлением уникальным. В ХП - ХШ веках нередко возникали монастырские школы, основателями которых были женщины княжеского сословия или имевшие духовный сан (игуменьи)» [18, с. 28].
6. Создание монастырских библиотек. Известно, что часть переписанных Евфросиньей Полоцкой книг легла в основу монастырских библиотек Полоцкого княжества, более того, исследователь склонен признавать ее первой женщиной-библиотекарем [29]. Можно полагать, что женщины имели прямое отношение как создатели и пользователи библиотек всех известных тринадцати женских домонгольских монастырей [34, с. 33-34]. Следует отметить и такой факт, как участие женщин вместе с другими членами семьи в качестве заказчиков на переписывание книг для церквей [30, с. 156].
7. Использование книги в материнском чтении. По заключению специалистов, в период Древней Руси произошел значительный прогресс в осмыслении родительских обязанностей, при этом в народном сознании акцентировалась особая значимость женщины-матери [8, с. 650]. Материнство и воспитание детей играли одну из ведущих ролей в частной жизни женщины этого времени, ими фактически «ограничивалась возможная самореализация для подавляющего большинства женщин» [19, с. 329]. В результате - стремление грамотных матерей воздействовать на детей в направлении «присадить грамоте учиться», учить их «книгам и всякой премудро-
27
сти», о чем имеются свидетельства в былинах и летописях [6]. Например, обучила сына «святым книгам» княгиня Оксенья, мать Тверского великого князя Михаила Ярославовича [26, с. 54].
Таким образом, реконструкция картины взаимоотношений древнерусской женщины с книгой
возможна только с учетом того, как соответствовал этому процессу их исторический образ жизни женщин, под которым понимается система возможно -стей в образовании, повседневная потребность в информации в целях духовного развития, организации быта и исполнении материнских обязанностей.
1. Андрианова-Перетц, В. П. К вопросу о круге чтения древнерусского писателя I В. П. Андрианова-Перетц II Исследования по истории русской литературы XI - XVII вв. - Л., 1974. - С. 3-29. - (Тр. отд. древнерус. лит.; т. 28).
2. Антология педагогической мысли Древней Руси и Русского государства XIV - XVII вв. - М., 1985. - 342 с.
3. Аскарова, В. Я. Динамика концепции российского читателя (Конец X - начало XXI веков) I В. Я. Аскарова; С.-Петерб. гос. ун-т культуры и искусств. - СПб., 2003. - 426 с.
4. Глухов, А. Г. «Неувядающий цвет райского сада»: Ефросиния Полоцкая I А. Г. Глухов II Библиография. - 1995. - № 4. -
С. 34-39.
5. Глухов, А. Г. Женщины - любительницы чтения в Древней Руси I A. Г. Глухов II Кн. дело. - 1995. - № 2. - С. 54-60.
6. Глухов, А. Г. История книжности Древней Руси: «До излиха вкусившие мудрость...» I А. Г. Глухов II Библиотека. -1993. - № 4. - С. 64-68.
7. Глухов, А. Г. Они познали все книги: женщины средневековой Руси - любители чтения I А. Г. Глухов II Библ. газ. -2002. - № 3. - С. 9.
8. Даркевич, В. П. «Градские люди» Древней Руси: XI - XIII вв. I В. П. Даркевич II Из истории русской культуры. Т. 1. (Древняя Русь). - М, 2000. - С. 640-690.
9. Живов, В. М. Особенности рецепции византийской культуры в Древней Руси I В. М. Живов II Из истории русской культуры. Т. 1. (Древняя Русь). - М., 2000. - С. 12-410.
10. Забелин, И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях I И. Е. Забелин. - Новосибирск: Наука, Сибир. отд., 1992. - 246 с.
11. Кайдаш, С. Н. Сила слабых. Женщины в истории России (XI - XIX вв.) I С. Н. Кайдаш. - М.: Совет. Россия, 1989. -288 с.
12. Кайдаш, С. Н. «О женской культуре» I С. Н. Кайдаш II Феминизм: Восток. Запад. Россия. - М., 1993. - С. 189-203.
13. Киселева, М. С. Учение книжное: текст и контекст древнерусской книжности I М. С. Киселева. - М.: Индрик, 2000. - 256 с.
14. Киселева, Т. Г. Женский образ в социокультурной рефлексии: моногр. I Т. Г. Киселева. - М.: МГУКИ, 2002. - 231 с.
15. Ключевский, В. О. Воспоминание о Н. И. Новикове и его времени II Сочинения. В 9 т. Т. IX. Материалы разных лет I
В. О. Ключевский; под. ред. В. Л. Янина; послесл. и коммент. Р. А. Киреевой. - М.: Мысль, 1990. - 525 с.
16. Лихачева, Е. Материалы для истории женского образования в России (1786-1796): в 3 т. Т. 1 IЕ. Лихачева. - СПб., 1890. - 184 с.
17. Медынцева, А. А. Грамотность в Древней Руси: по памятникам эпиграфики X - первой половины XIII века I А. А. Медынцева; РАН. - М.: Наука, 2000. - 291 с: ил.
18. Пушкарева, Н. Л. Женщины Древней Руси I Н. Л. Пушкарева. - М.: Мысль, 1989. - 286 с.
19. Пушкарева, Н. Л. Мать и материнство на Руси (XI - XVII вв.) I Н. Л. Пушкарева II Человек в кругу семьи: очерки по истории частной жизни в Европе до начала Нового времени. - М., 1996. - С. 323-341.
20. Розов, Н. Н. Читатели русской книги первых веков ее существования и их изучение I Н. Н. Розов II История русского читателя: вып. I. I ЛГИК - Л., 1973. - С. 20-36.
21. Рыбаков, Б. А. Киевская Русь и русские княжества ХП - ХШ вв. I Б. А. Рыбаков II История государства российского:
хрестоматия: X - XIV вв. - М., 1996. - С. 193-199.
22. Сапунов, Б. В. Из истории русского читателя периода феодализма I Б. В. Сапунов II История русского читателя I ЛГИК им. Н. К. Крупской. - Л., 1982. - С. 22-30.
23. Сапунов, Б. В. Книга и читатель на Руси в XVI веке I Б. В. Сапунов II Книга: исслед. и материалы. - Сб. 46. - М., 1983. - С. 60-80.
24. Сапунов, Б. В. Книга в России в XI - XIII вв. I Б. В. Сапунов; под. ред. С. П. Луппова; АН СССР; БАН. - Л.: Наука, 1978. - 230 с.
25. Сатклифф, Б. Женская грамотность в Древней Руси: гипотезы и факты I Б. Сатклифф II Древняя Русь: вопросы медиевистики. - 2006. - № 4 (26). - С. 42-49.
26. Слуховский, М. И. Библиотечное дело в России до XVIII века I М. И. Слуховский. - М.: Книга, 1968. - 253 с.
27. Слуховский, М. И. Русская библиотека XVI - XVII веков I М. И. Слуховский. - М.: Книга, 1973. - 252 с.
28. Сокольская, Л. В. Российские читательницы в прошлом и настоящем. Зачем и как изучать? I Л. В. Сокольская II Вестн. Челяб. гос. акад. культуры и искусств. - 2010. - № 1 (21). - С. 17-26.
29. Спиридонова, М. Судьба Евфросинии Полоцкой I М. Спиридонова II Б-ка. - 2002. - № 10. - С. 71-75.
28
30. Столярова, Л. В. Древнерусские надписи XI - XIV веков на пергаментных кодексах / Л. В. Столярова; РАН; Ин-т рос. истории. - М.: Наука, 1998. - 414 с.
31. Татищев, В. Н. История российская в семи томах. Т. 2. / В. Н. Татищев. - М.; Л., 1963. - 371 с.
32. Шалькевич, В. В. Евфросинья Полоцкая / В. В. Шалькевич // Женщины-легенды / сост., науч. ред, авт. предисл.
В. А. Феодосик. - Минск: Белорусь, 1993. - С. 283-301.
33. Шмурло, Е. Ф. Курс русской истории. Возникновение и образование Русского государства (862-1462) / Е. Ф. Шмурло. -СПб.: Алетейя, 1998. - 541. - (Б-ка русской педагогики).
34. Щепкина, Е. Н. Из истории женской личности в России / Е. Н. Щепкина; сост. и общ. ред. В. Успенская. - Тверь: Феминист-Пресс, 2005. - 320 с. - (Феминистская коллекция).
Сдано 28.12.2012
29
