CC BY
106
9. Там же. С. 277.
10. Ванслов В.В. Эстетика романтизма. М., 1966. С. 80.
11. Галич А И. Указ. соч. С. 292.
12. Там же. С. 261.
13. Федяев Д.М. Гносеология греха: отклонение от идеала // Бытие культуры: сакральное и светское. Екатеринбург, 1994. С. 84.
14. Галич А И. Указ.соч. С. 217.
15. Там же С.219.
16. Веневитинов Д.В. Полн. собр соч. М., Л , 1934 С. 304.
17. Одоевский В.Ф. Опыт теории изящных искусств // Русские эстетические трактаты. М.: Искусство, 1974. С. 160.
18. Одоевский В.Ф. Гномы XIX столетия // Там же. С. 173.
19.Гайм Р. Романтическая школа. М., 1891. С.352.
20. Одоевский В.Ф. Наука и искусство // Указ. соч. С. 185.
21. Одоевский В.Ф. Из записной книжки // Указ. соч. С. 178.
22. Бестужев A.A. О романе Н. Полевого "Клятва при гробе господнем" // Литера-турно-кригические работы декабристов. М., 1978. С. 98.
23 Там же. С 101.
24. Там же. С. 92.
25. Каменский З.А. Н.И. Надеждин. М„ 1984. С. 28.
26. Плеханов Г.В. Соч.: В 24 т. М.; Л., 1927. Т.23. С. 146.
27. Надеждин Н.М. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С. 181, 237, 127.
28. Там же. С. 240.
29. Там же. С. 235,238, 239.
30. Там же. С. 240, 237. 31 Там же. С 242
В .Я Аскарова
ФОРМИРОВАНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ЧИТАТЕЛЕ ДРЕВНЕЙ РУСИ XI - XV ВВ
Современный уровень книговедения требует исследования факторов, влияющих на регуляцию книжного дела. Одним из таких факторов является концепция читателя (термин "читатель" используется в обобщенном значении), то есть система взаимосвязанных представлений о его роли и месте в системе книжного дела, духовных потребностях, о приоритетности тех или иных читательских групп, необходимости общественного контроля за читательской деятельностью. Названные представления безусловно влияют на принятие решений о переводе, издании, адресации и распространении книжной продукции, они в значительной мере определяют стратегию книжного дела в целом и его институтов. В данной статье предпринимается попытка рассмотреть формирование самых начальных представлений о читателе Древней Руси.
Как мудро заметил Ю.М. Лотман, в результате различных социальных потрясений человечество не рождается каждый раз заново. Какие бы взрывы и потрясения ни происходили, общество не изменяется коренным образом, а каждое поколение сохраняет в себе что-то от предыдущего. Вместе с людьми в обществе продолжают бытовать сложившиеся представления, ценности, стереотипы поведения, они трансформируются, видоизменяются, уничтожаются и воскресают вновь, продолжая жить в веках1. Поэтому важно рассмотреть динамику концепции читателя в контексте социально-культурных изменений отечественной истории. Это позволит увидеть ее во взаимосвязи с конкретными историческими явлениями, выявить преемственность и прерывистость тех или иных представлений о читателе. Глубоко понять это явление можно в единстве вертикальных и горизонтальных связей: по ходу времени и в контексте исторической ситуации.
Разумеется, в средневековой Руси концепция читателя еще не сложилась, но существовали предпосылки ее формирования: представления о том, зачем, что и кому следует читать, от чтения каких книг нужно воздерживаться. Это проявилось в тематике и адресации переводной рукописной книги, попытках регламентации читательской деятельности посредством списков "истинных" и "ложных" книг, а в впоследствии - указами Стоглавого Собора и изъявлением монаршей воли.
Стиль эпохи Киевской Руси во многом определялся высокой семиотичностью, характерной для средневековой культуры, цельностью миросозерцания, подчинения индивида нормам христианской и групповой морали, вниманием к этическим ценностям. Событие огромного значения - принятие христианства резко изменило языческую Русь. Вера была принята из рук Византии, отсюда притекали также гражданские и нравственные понятия, законы, книги, иконопись и другие атрибуты духовной жизни. Пользуясь терминологией Ю.М. Лотмана, можно сказать, что постепенное развитие культуры Руси было прервано взрывом, направившим это развитие на путь принятия ценностей православной религии.
Особенности приобщения к этим ценностям обстоятельно рассмотрел крупнейший специалист по древнерусской культуре Д.С. Лихачев: оно осуществлялось в ходе непосредственных контактов с духовенством Византии, Болгарии, Сербии и через книгуг Болгария, более близкая славянским странам, выполняла посредническую функцию между Русью и Византией, в то же время существовали прямые контакты между этими двумя странами. Византия, в свою очередь, была посредницей между Русью и западным миром2. Это посредничество осуществлялось, в частности, путем перевода, адапта-
ции и компилирования западных и визаншиских тестов, адресованных читателю средневековой Руси.
Книга в первые десятилетия ее бытования на Руси предназначалась, в основном, для распространения христианства. В сознании людей того времени христианство неразрывно связывалось с книгой, именно она несла свет божественного знания. Можно сказать, что книга в тот период в своей символической значимости использовалась наряду с крестом и иконой. На книжных миниатюрах, иконах, различных предметах религиозного культа Христос нередко изображался с крестом и книгой или свитком в руке, евангелисты - со свитками или в процессе создания текста. Для иконописи, стенописи, воспевающей безмерную мудрость божию, характерно изображение свитков, книг. Об использовании книги в качестве символа христианства свидетельствует фронтиспис "Изборника Святослава" 1073 года: на нем изображены отцы церкви, каждый из которых держит в руках крест или книгу3. Церкви украшались иконами и книгами, при пожарах они выносились в первую очередь. Особенно трепетным было отношение к Евангелию, оно включалось в богослужебный ритуал: книга постоянно лежала на престоле, при выносе из алтаря перед ней несли свечи, ей кадили, ее целовали. О культовом предназначении книги свидетельствовало и ее оформление: она представала в сиянии золота и самоцветов и воспринималась как величайшая духовная и материальная ценность. Поэтому при переписывании книг выполнялся ритуал омовения рук и читалась молитва, а чтение книги воспринималось как высокоторжественный акт, приобщающий человека к "божественному" знанию. Об этом свидетельствуют характеристики книги и чтения в Первоначальной летописи ("реки, напояющие вселенную", "почитание книжное", "украшение праведника" и т.д.), а также устойчивые литературные формулы в житийной литературе: "послушая божественных книг", "почитание божественных писаний", "учигися божественным книгам"4. Книги должны были подвигать на добрые дела, исполнять волю творца.
Таким образом, самое первое типическое представление о средневековом читателе Руси - это представление о человеке, приобщающемся к "высшему", божественному знанию, что отражала и тематика книг, хлынувших на Русь из соседних стран. Это была преимущественно богослужебная литература, без которой не могла осуществляться церковная жизнь: книги Ветхого и Нового Завета, Псалтырь, Евангелие, Минеи, Часословы, Триоди, патерики, прологи, палеи. Книги способствовали христианской образованности, формированию православного мировоззрения. Целям христианской образованности служили и четьи книги, которые были представлены в основном сборниками: "Изборник Святослава", "Златая цепь", "Пчела", "Измарагд" и др. Этот
вид издания был позаимствован у византийцев, но отбор произведений для компиляции часто определялся представлениями о внутренних потребностях общества, вкусах и запросах русского читателя. Он, с точки зрения переводчиков и составителей, нуждался в мудрых изречениях античных и византийских авторов, поучениях отцов церкви, минимуме исторических и естественнонаучных знаний5.
Характерной особенностью переводной, а впоследствии и оригинальной литературы Древней Руси, является ее религиозно-дидактический характер. Реализовывалась концепция российского читателя, которого надо поучать, воспитывать в нем настоящего христианина. Литература с явно выраженной дидактической направленностью получила название "учительной" или "церковно-учительной"6. В ее названиях часто фигурируют слова "поучение" и "слово". В.Н. Кали-новская на основе анализа текстов древнерусской литературы утверждает, что эти слова использовались как синонимы7.
Произведения церковно-учительной литературы разъясняли "како жить христианину", они снисходительно адресовывались "крещеным, но непросвещенным". Сочинения отцов церкви, светских лиц учили познавать себя, отвечать за свои поступки, стремиться к правде, добру, молитве, быть снисходительным к другим, беречь дружбу. Такие произведения не могли существовать без отрицания нажитого языческого наследия - отсюда обличение пороков и недостатков паствы. Порицались языческие кумиры и культы, новообращенные христиане предостерегались от пиров и игрищ, пьянства, лени, злословия, обжорства и иных пороков. Выдающимся человеком считался тот, кто полнее других воплощал христианские добродетели. Причем объектом воспитательного воздействия воспринимался в основном мужчина, который, в свою очередь, должен был воспитывать жену и детей. Книг, адресованных детям, не было: детство не рассматривалось как особое состояние и до второй половины XV века ребенок не учитывался как самостоятельный адресат книги.
В период второй волны южнославянского влияния (XIV-XV вв.) Болгария и Сербия в большей степени определяют круг чтения российского читателя, чем Византия. Южнославянские переделки известных западных произведений (о походах Александра Македонского, подвигах богатыря Дигениса) носят более христианизированный характер, их герои более аскетичны.
Изложенное позволяет увидеть, что трансляция культуры, которую осуществляли в основном Византия и Болгария, приобщала читателя Древней Руси не только к христианским, но и общечеловеческим ценностям8. Кому же адресовалась эта трансляция? Ю.М. Лотман в работе "Проблема византийского влияния на русскую культуру в типоло-
гическом освещении" убедительно показал, что диалог культур возможен только в том случае, если принимающая сторона занимает позицию "начинающих" и приступает к активному освоению культуры передающего (транслирующего) центра9. Это был порыв к ценностям другого мира, стремление проникнуть в качественно иное пространство, что возможно только в том случае, если принимающая сторона обладает семиосферой, обусловливающей условия проявления транслируемой культуры. Поскольку Русь активно принимала византийскую культуру, она обладала соответствующей семиосферой.
Введение христианства выделило из общей массы тонкий культурный слой, прикоснувшийся к просвещению, доходившему из Болгарии и Византии. Автор догматического (то есть основанного на твердо установленных фактах) курса российской истории Е.Ф. Шмур-ло утверждает, что в домонгольский период "слой этот был очень, очень даже тонкий, напоминая собой глазурь, наведенную на глиняную посуду..."'0. Этот тонкий слой состоял в основном из духовенства, князей и дружинников. Их книжная традиция резко контрастировала с устной, фольклорной традицией "простецов", "1с1ю1ае"1 .
Среди духовенства выделялись своей образованностью митрополиты Илларион и Климент Смолятич, основатель Киево-Печерско-го монастыря Феодосий Печерский, монахи Нестор и Сильвестр (составители "Повести временных лет"), Даниил Паломник. Среди князей людьми высокой книжности были Ярослав Мудрый, его сыновья Всеволод и Святослав, Ярослав Осмомысл, Роман Ростиславович, Владимир Мономах, Константин Всеволодович. Безусловно примыкает к этому списку и безвестный автор "Слова о полку Игореве".
Эти люди стояли у истоков русской книжности: они способствовали трансляции книжной культуры и во многом определяли регуляцию читательской деятельности путем селекции книжного потока. Основываясь на своих представлениях о том какая книга нужна читателю средневековой Руси, они определяли, какие книги надлежит привезти из Византии и Болгарии, какие из них нужно перевести, переписать и распределить по монастырям и церквям. При отборе литературы ориентировались преимущественно на классиков греческой церковной литературы IV-VI вв., т.к. современная византийская литература, с их точки зрения, читателю Руси была недоступна. Трансплантация (термин Д.С. Лихачева) византийской и болгарской культур осуществлялась творчески. Русские книжники в основном сами отбирали литературный материал, компилировали сборники, т.е. как бы редактировали культуру соседних, более развитых стран с поправкой на духовные запросы российских читателей12. Обосновавшиеся в Константинополе и на Афоне русские колонии также занимались спи-
сываем, переводами книг, сличением русских богослужебных текстов с греческими и т.д.
Разумеется, в регуляции читательской деятельности принимало участие и византийское духовенство. Сохранилось немало свидетельств о передаче книг из константинопольских монастырей в монастыри Древней Руси. "Книжные люди" - сербы, болгары, греки переселялись в Киев, Новгород, Москву и другие города, чтобы продолжать подвижнический труд во имя христианского просвещения. Разумеется, в основе этой деятельности лежали определенные представления о том, какие книги и зачем нужны древнерусскому читателю.
Важно отметить, что эти иностранные влияния были действенны именно потому, что они отвечали потребностям страны, ищущей опоры в христианских и общечеловеческих ценностях. Д.С. Лихачев показывает объективную обусловленность процесса распространения книжной культуры: "Создание той или иной рукописи, переделки, свода исторических сочинений может быть вызвано случайными причинами: переездом того или иного лица, частными потребностями монастыря, индивидуальными склонностями заказчика и писца, но в явлениях массового характера, повторяющихся, связанных друг с другом, всегда сказываются общие потребности, потребности общества, а не отдельных лиц, потребности закона, а не благодати; потребности необходимости, а не свободы"13.
Поскольку книжное дело в исследуемый период было сосредоточено в основном в монастырях, церквях и княжеских дворах, именно здесь создавались и селекционировались тексты, определялась их адресация. И приоритетными группами читателей того времени были духовенство (преимущественно монашество) и владетельные князья. Именно им в первую очередь адресовалась рукописная книга. Рассмотрим особенности читательской деятельности этих групп более подробно.
Владетельные князья высоко ценили образованность, самые просвещенные из них владели несколькими иностранными языками, заказывали книги из-за границы. Книга в этой среде рассматривалась как знак приобщенности к высшему знанию. Характерно, что на одной из миниатюр "Изборника Святослава" 1073 года изображена семья князя, где глава семьи и один из сыновей держат в руках книгу14. Некоторые князья сами выступали в роли заказчиков, при княжеских дворах трудились писатели и переписчики, создававшие или воспроизводившие произведения, нужные конкретному человеку или вызванные потребностями жизни определенных княжеств. Можно сказать, что в этой среде появились читатели, способные сами формировать свои интересы. Более того, наиболее образованные представители княжеского сословия брали на себя функции института книжного
дела. Так, например, Ярослав Мудрый выписывал книги из-за границы, организовывал труд переписчиков, делал заказы и т.д. Он же основал и первую библиотеку на Руси - библиотеку Софийского Собора.
Князья были тесно связны с духовенством, епископы часто были советниками князей, их духовными наставниками. Исследователь древнерусской литературы А.И. Пономарев писал о Феодосии Печерском: "Он часто поучал от святых книг князей, бояр и народ... и за это пользовался от всех величайшею любовью и почетом"15.
В то же время владетельные князья, бояре помогали церквям и монастырям стать истинными центрами книжного дела и просвещения-они "вкладывали" в них книги, организовывали их переписку, что способствовало книгообмену между монастырями, церквями и княжескими дворами. Широко известна деятельность Владимира Великого и Ярослава Мудрого по открытию школ при религиозных центрах.
Носителями древнерусской книжной традиции были и женщины из княжеских семей: Анна Ярославовна, Ефросинья Полоцкая, Ев-праксия Мстиславовна и др. В домонгольский период княгинь, как и княжичей с самого раннего возраста обучали грамоте, математике, астрономии, философии, "врачебной хитрости", риторике, иностранным языкам. В круг женского чтения также входила учительная, церковная литература, но наиболее образованные женщины читали труды философов, поэтов, медиков и сами занимались просветительской деятельностью16.
Приоритетность духовенства как читателей проявлялась, прежде всего, в том, что именно при монастырях создавались библиотеки. Монастыри принимали уставы, которые требовали интенсивного чтения. Одним из наиболее жестких был Студийский устав, который одной из важнейших задач иноков "поставлял религиозное самообразование и взаимное обучение и уже этим требованием обязывал чле-
1 7
нов братства учительству" . В Киево-Печерском, Зарубинском, Бори-со-Глебском монастырях "книжное научение" вменялось в обязанность монахам, а чтение было одним из аскетических, затворнических подвигов. Монахам предлагалось проводить время в молитве, чтении, пении псалмов и в труде. О Феолосии Печерском в документах тех лет говорилось, что он учил монахов книжному почитанию, о Кирилле Туровском - что он "прилежал к учению божественных книг", о епископе Климентии Смолятиче - "книжник и философ, каких еще не бывало в русской земле".
В литературе высказано немало противоречивых суждений об уровне грамотности духовенства в целом18. Историограф П Н Милюков утверждал, что греческий устав для монахов был неудобоноси-
мым ярмом. "На усердное занятие книгами братия смотрела косо, книжная хитрость могла привести к духовной гордости"19
Еще противоречивее высказывания о грамотности белого духовенства. Б.В Сапунов утверждает, что оно поголовно было грамотным20, а П.Н Милюков, - что оно было сплошь неграмотным. В доказательство последнего историограф приводит слова новгородского архиепископа Геннадия (XV в.): "Приведут ко мне мужика (ставиться в попы или диаконы), я велю ему Апостол дать читать, а он и ступить не умеет; велю Псалтырь дать - и по тому еле бредет... Я велю хоть ектениям его научить, а он и к слову не может пристать: ты говоришь ему одно, а он - совсем другое. Велишь начинать с азбуки, а он, на учившись немного, просится прочь, не хочет учиться"21 Однако бесспорно то, что грамотность духовенства нарастала: об этом свидетельствует, прежде всего, рост числа монастырских библиотек, увеличение количества монашествующих писцов, усиление роли настоятелей монастырей как заказчиков книг22.
Духовенство учило мирян в основном христианству и грамоте. Эта работа проводилась в условия двоеверия. A.M. Панченко отмечает, что в целом Русь отнеслась к принятию христианства "с большим спокойствием, частью равнодушно, поскольку этот акт не затронул большинства"23.
Известно, что в языческой Руси подавляющая масса населения была неграмотной. Такой она оставалась и в первые века после принятия христианства; об этом писали выдающиеся отечественные историографы П.Н. Милюков, С.М. Соловьев, Е.Ф. Шмурло. В народной культуре доминировали тексты произносимые, а не читаемые. Однако в литературе представлена и другая точка зрения. Б.А. Рыбаков, Б.В. Сапунов, JI.H. Пушкарев и др. утверждают, что Древняя Русь была более грамотной страной, чем принято считать24. В доказательство приводятся возвышенные слова о книге и чтении в "Повести временных лет", обнаружение берестяных грамот в Новгороде, пометы и владельческие записи на книгах, документы эпиграфики (граффити, надписи на предметах быта и др.). Но первоначальная летопись писалась одним из образованнейших людей того времени, к тому же под сильным греческим влиянием, с использованием византийских и скандинавских источников. Археологические находки в Новгороде, Киеве, Москве свидетельствуют, прежде всего, об уровне грамотности в этих городах, которые наиболее активно воспринимали западную культуру и транслировали ее на периферию.
О своем отношении к книге, чтению, грамоте лучше всего говорит сам народ. В наиболее древних пословицах, представленных в сборниках П.К. Симони и А.И. Богданова, высказывания о книге и
чтении единичны: "Книги читать - зла не плутать", "Азбука в шесть денег, а Псалтырь - по рублю", "Такие тетради долго писати", "Худа та тетрать, в которой слов не знать". В сборнике А.И. Богданова эмоционально выразительна только одна: "Сладки книги, да не имемся, а горько вино - да не лишимся". Пословицы, связанные с грамотой, отражают трудности овладения ею "Аз, буки, веди страшит, что медведи", "Наука - мука", "Пойти в науку - терпеть и муку"25.
Разумеется, все это замедляло процесс распространения книги и чтения, формировало народное представление о читателе как о человеке, приобщавшемуся к малодоступному и малопонятному для большинства населения Руси знанию.
Однако представители духовенства хорошо понимали уникальную роль книги в формировании народного мировоззрения. В соответствии со своими представлениями о социально полезном или вредном чтении духовенство, начиная с XI века предпринимало попытки регламентировать читательскую деятельность, направить ее в нужное для православия русло. В Древней Руси использовались преимущественно завезенные из Византии и Болгарии списки "истинных" и "ложных" книг26. Одним из первых списков был приложен к "Изборнику Святослава" 1073 года (приписывается константинопольскому патриарху Исидору). Позже они появились в "Тактиконе" Никона Черногорца, сборниках "Измарагд", "Палея толковая" и др. К "истинным" книгам относились в основном канонические тексты священного писания, к "ложным" - сомнительные книги апокрифического легендарного характера, искажающие Священное Писание. Причем если сначала церковь относилась к апокрифам снисходительно. Так как они отражали представление о читателе, жаждущем облегченного, занимательного чтения, то впоследствии заняла более жесткую позицию, требуя приобщения только к "правильным" текстам. Позже к перечню "отреченных", ложных книг добавились книги гадательные, врачевательные, книги о волховании и суевериях, а также некоторые произведения естественнонаучного характера. Их не подобало "чести и внимати". Поскольку в списках содержались указания на правила Лаодийского, Хал-кидонского, Лудиского, Клаудийского соборов, описание "лжавных" и "картановых" книгах, сделанных в Болгарии, можно сказать, что поведение читателей Древней Руси регламентировалось в основном извне.
В середине XV века после известных событий в Византии в России начинается эмансипация от этого государства. Такое отношение к культурным донорам - не уникальный случай в мировой истории. Ю.М Лотман обратил внимание на то, что "диалог культур сопровождается нарастанием неприязни принимающего к тому, кто над ним доминирует, и острой борьбой за духовную независимость"27. В
этот период Россия старается отмежеваться от греков, переживает отвращение к иностранцам - "иноверцам", "басурманам", нарастает неприязнь к "латинству".
В этот период укрепились монастыри как книжные центры: Троице-Сергиев, Кирилло-Белозерский и Соловецкие монастыри. Русское духовенство стремилось само установить контроль над чтением духовенства и мирян: русскими митрополитами Киприаном и Зосимой были составлены списки "истинных" и ложных книг, игуме-
ло
ны усилили контроль за отбором книг в монастырские библиотеки .
Таким образом, в Х1-ХУ вв. в Древней Руси осуществлялась трансплантация византийской и южнославянской культур со свойственными им религиозными и общечеловеческими ценностями, нормами морали, уровнем знаний и т.д. Иностранные влияния "редактировались" потребностями русского государства. В этих условиях реа-лизовывалась концепция читателя, нуждающегося в христианском просвещении. Причем книга и чтение использовались не для развития индивидуальности, а для формирования типических черт в соответствии с нормами христианской морали и нормами групп, к которым принадлежал человек. Читатель не рассматривался как развивающаяся личность, он воспринимался как статичная фигура без пола, возраста и личностных пристрастий. Отклонения от канона пресекались. В соответствии с религиозной идеологией читателям предписывалось читать "правильные" канонические тексты и не читать "ложные" книги, искажающие суть христианского вероучения. Массовый российский читатель этого периода воспринимался в основном как объект поучений и наставлений; книги для просвещения адресовались преимущественно наиболее образованным представителям господствующего класса и духовенства. Идея развлекательного, занимательного чтения была выражена робко и в некоторых своих проявлениях (апокрифы) встречала противодействие церкви.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М.: Гнозис, 1992. 272 с.
2. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы Х-ХУН вв. Поэтика древнерусской литературы // Избранные работы: В 3 т. М.; Л.: Худож. лит., 1987. Т.Ч. 654 с.
3. Древнерусское искусство. Рукописная книга. Сб. третий. М.: Наука, 1983. 400 с Попова О.С. Русская книжная миниатюра 1Х-ХУ вв. // Древнерусское искусство. Рукописная книга. С. 9-74.; Подобедова О.И. Еще один аспект изучения миниатюр Изборника Святослава. Там же. С. 75-90.
4. Творогов О.В. Задачи изучения литературных формул древней Руси // Лихачев Д.С. Актуальные задачи изучения русской литературы Х1-ХУИ вв. М.; Л.: Наука. С. 29-35.
5. Лихачев Д.С. Книжные центры Древней Руси. СПб.: Наука, 1991. 365 е.; Пономарев А.И. Памятники древнерусской литературы. Вып. 3. СПб.: Издатель, 1897.330 с.
6. Адрианова-Перетц В.П К вопросу об изображении внутреннего человека в русской литературе XI-XIV вв. // Вопросы изучения русской литературы XI-XX вв. ТОДРЛ. М.; J1., 1958. С. 15-24; Адрианова-Перетц В.П. Человек в учительной литературе древней Руси // История жанров в русской литературе X-XVII вв. ТОДРЛ. Л.: Наука. Т. XXVII. С. 3-68; Дмитриева Р.П. Четьи сборники XV в. как жанр // Там же. 1972. С. 150-180.
7. Калиновская В.Н. К изучению древнейших русских поучений и слов против пьянства // Древнерусская литература. Источниковедение. Сб. науч. тр. Л.: Наука, 1984. С. 55-63.
8. Лихачев Д.С. Указ. соч.
9. Лотман Ю.М. Проблема византийского влияния на русскую культуру в типологическом освещении // Лотман Ю.М. Избранные труды. Таллинн: Александра, 1992. Т. 1.С 121-128.
10. Шмурло Е.Ф. Курс русской истории. СПб.: Алетейя, 1998. 541 с.
11. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. 350 с.
12. Лихачев Д.С. Книжные центры Древней Руси. СПб.: Наука, 1991. 365 с.
13. Лихачев Д.С. Там же. С. 42.
14. Костюхина Л.М., Шульгина Э.В. Изборник 1073 г. Палеографический анализ и реконструкция рукописи // Древнерусское искусство. Рукописная книга. М., 1983. Сб. 3. С. 90-100; Подобедова О.И. Еще один аспект изучения миниатюр Изборника Святослава. Там же. С. 5-90.
15. Пономарев А.И. Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Вып. 1.СП6., 1897. С. 31.
16. Глухов А.Г. Женщины - любительницы чтения в Древней Руси // Книжное дело. 1995. № 2. С. 54-60; Пушкарева Л.Н. Женщины Древней Руси. М.: Мысль, 1989.285 с.
17. Пономарев А.И. Указ. соч. С. 28.
18. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. М.: Прогресс-культура, 1994. Т.2. С. 21.
19. Милюков П.Н. Указ. соч.; Сапунов Б.В. Книга в России в X-XII1 вв. М.: Наука, 1978. 234 е.; Соловьев С.М. Взгляд на историю установления государственного порядка в России до Петра Великого // Чтения и рассказы по истории России. М.: Правда, 1989. С. 159-203.
20. Сапунов Б.В. Из истории русского читателя периода феодализма Ч История русского читателя. Сб. науч. тр. ЛГИК. Л., 1982. Т. 70. С. 22-30; Сапунов Б.В. Книга в России в X-XIII вв. М.: Наука, 1978. 234 с.
21. Милюков П.Н. Указ. соч. С. 26.
22. Розов H.H. Книги Древней Руси. М.: Книга, 1997. 166 с.
23. Гумилев Л.Н., Панченко A.M. Чтобы свеча не погасла. Л.: Сов. писатель, 1990. 124 с.
24. Рыбаков Б.А. Из истории Древней Руси. М.: МГУ, 1984. 240 е.; Пушкарев Л.Н. Духовный мир русского крестьянина. М.: Наука, 1994. 192 е.; Сапунов Б.В. Указ. соч.
25. Пословицы, поговорки, загадки в рукописных сборниках XVIII-XX вв. М.; Л., 1961. С. 65-118.
26. Кобяк П.А. Индексы отреченных и запрещенных книг в русской письменности // Древнерусская литература. Источниковедение. Л.: Наука, 1984. С. 45-54; Яци-мирский А.И. Библиографический обзор апокрифов в южнославянской и русской письменности. Петроград, 1921. 273 с.
27. Лотман Ю.М. Проблема византийского влияния на русскую культуру в типологическом освещении // Лотман Ю.М. Избранные труды. Таллинн: Александра, 1992. Т. 1. С. 121-128.
28. Кобяк H.A. Указ. соч.; Яцимирский А.И. Указ. соч.; Дмитриева Р.П. Указ. соч ; Розов H.H. Указ. соч.
