CC BY
361
2005
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 2, вып. 4
ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИОГРАФИИ
А.Ю. Дворниченко
О ПЕРИОДИЗАЦИИ И СОДЕРЖАНИИ КУРСА РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
A.J1. Шапиро - один из крупнейших знатоков русской историографии. Много лет он читал курс историографии на историческом факультете Ленинградского университета. Автор данных строк с удовольствием вспоминает этот курс лекций, который ему довелось прослушать в 70-е годы. Александр Львович не оставлял ни одного из студентов равнодушным к этой, казалось бы, суховатой отрасли исторического знания. Получалось так потому, что он вкладывал в лекции свой огромный интерес и любовь к историографии, давая возможность глубоко проникать в тайны исторического творчества, увлеченно следить за разворачивавшейся перед глазами эпопеей накопления исторического знания, движения науки к ее вершинам.
Теме «Шапиро - историограф» несомненно будут посвящены специальные исследования, но уже сейчас ясно, что изданная незадолго до смерти работа А.Л. Шапиро,1 являющаяся венцом его творчества в этой области, в одном ряду с известным произведением Н.Л. Рубинштейна2 и составляет, как принято говорить, золотой фонд нашей науки, 'служит неоценимой базой для преподавания историографии. Наша же задача - по мере сил развивать дальше исследования наших учителей.
Настоящая статья посвящена периодизации и отчасти содержанию отечественной историографии. Сразу надо оговорить, что речь идет как о самой науке «Русской историографии», так и об одноименном лекционном курсе, которые неразделимы. Эти проблемы волновали А.Л. Шапиро.3
P.A. Киреева совершенно справедливо пишет, что «одним из важнейших способов познания закономерностей развития истории исторической науки является ее периодизация».4 Она проанализировала взгляды дореволюционных русских историков на проблему периодизации историографии. По ее наблюдениям, «задача периодизации истории исторической науки как самостоятельная проблема медленно возникала в сознании историков... Строго говоря, проблему периодизации истории русской исторической науки отчетливо ставили перед собой лишь четыре историка: И.В. Лашнюков, В.О. Ключев-ский, П.Н. Милюков и A.C. Лаппо-Данилевский. Эти ученые по-разному искали и находили критерии для обоснования предлагаемой ими периодизации: переодизировали по крупнейшим событиям общеисторической жизни народа, отдельным столетиям, царствованиям, по сугубо историографическим признакам...»5.
© А.Ю. Дворниченко, 2005
В 20-е - начале 30-х годов прошлого века проблема периодизации русской историографии мало кого интересовала. Появившиеся в это время специальные труды историков-марксистов, посвященные критике дореволюционной историографии, не ставили и не формулировали задач изучения истории исторической науки как процесса ее разви-
Вернулся к этой проблематике и H.J1. Рубинштейн. Он выделил следующие периоды в развитии историографии: историческое знание феодальной России до конца XVII в.; русская историческая наука в XVIII в., превращение исторического знания в науку; период буржуазной исторической науки (XIX в.); русская историческая наука в период империализма.7
На протяжении 40-80-х годов XX столетия была выработана периодизация историографии, представление о которой могут дать учебники и программы по историографии для университетов. Так, один из наиболее доступных учебников и по сей день содержит следующие этапы периодизации:
- накопление исторических знаний, возникновение и развитие дворянской историографии (с древнейших времен до первой половины XVIII в.);
- развитие дворянской и зарождение буржуазной историографии, возникновение революционного понимания истории (вторая половина XVIII в.);
- упадок дворянской историографии и развитие буржуазной исторической науки, оформление революционно-демократического направления в русской историографии (первая половина XIX в.);
- историография в период утверждения капитализма, развитие революционной мысли, сближение буржуазной и дворянской историографии, начало марксистской исторической науки (вторая половина XIX в.);
- ленинский этап в марксистской исторической науке, кризис буржуазно-дворянской историографии в период империализма (конец XIX - начало XX в.).8
С некоторыми изменениями эта периодизация приводится и в других изданиях. Особо следует отметить деление всей дореволюционной историографии на «дворян-скую» и «буржуазную». Критерии оценки тех или иных историков, как «дворянских», так и «буржуазных», были весьма расплывчатыми. Не обходилось и без курьезов. Так, пытаясь обосновать мысль о том, что С.М. Соловьев, «отражая передовые идеи западноевропейской буржуазной науки, представлял в то же время передовую мысль растущей русской буржуазии», H.JI. Рубинштейн предлагал следующие аргументы. Он обращал внимание на то, что, характеризуя французского историка Буленвилье, Соловьев записал в своей тетради: «Это был дворянин (вроде нашего Карамзина), который отыскивал в истории документы о свободе дворянства против власти королевской и презирал народ».9 Н.Л. Рубинштейн считал эти слова историка доказательством «буржуазности» Соловьева!
Такое определение периодизации старались теоретически обосновать. Один из крупнейших специалистов в области историографии A.M. Сахаров отмечал: «Так как каждый крупный этап в развитии науки связан с развитием определенных классов общества, то названия характерных для этих этапов научных направлений обычно отражают их объективную классовую сущность: феодальная, дворянская, буржуазная и тому подобная историография. В истории науки направления далеко не всегда выступают в чистом виде, они имеют разные модификации. Поэтому исследователи прибегают к дополнительным, как бы отте-ночным определениям ("буржуазно-помещичья", "мелкобуржуазная" и тому подобная историография)».10
Своими истоками такого рода периодизация уходит в отечественную науку бурных 20-х годов и более раннюю большевистскую литературу и является следствием гиперклассового подхода к историографии. Мы здесь не будем рассматривать вопрос о том, можно ли в нашей истории выделять такие периоды, как «дворянский», «буржуазный» и т.д. Естественно, что многие русские историки - выходцы из разных страт: дворянства, духовенства и т.д., испытывали в этой связи те или иные симпатии и антипатии. Однако привязывать историографию к данным понятиям нельзя - это, выражаясь излюбленным языком той же советской историографии, вульгарно-социологический подход.
Неотъемлемой чертой такого подхода к периодизации была теория кризисов. Дворянская историография, по мысли советских исследователей, переживала период расцвета, а потом оказалась в тяжелейшем кризисе. То же произошло и с буржуазной историографией. В период «империализма» она переживала особый кризис. С 1917 г. начался новый период отечественной истории и соответственно историографии - советская, бескризисная историография.
К началу 90-х годов в советской исторической литературе возникли две группы историков и два основных подхода к кризису русской буржуазной науки. Одни историки связывали начало кризиса с годами первой российской революции, другие относили его начало к 90-м годам прошлого века. Предпринимались попытки выделять в этом кризисе три" или два периода,12 обосновать критерии данного кризиса- создавалось целое научное направление. К сожалению, отнести его можно только к псевдонаучным измышлениям, которые представляют интерес для освещения темы «феномен советской историографии».
Однако теперь и советскую историографию стараются подвести под теорию «кризисов». Так, по мысли Ю.А. Полякова, можно говорить о двух фазах кризиса - доперестроечного и перестроечного. Что касается первой фазы, то это был прежде всего методологический и морально-психологический кризис. В 1987-1990-е годы кризис принял другие формы и превратился в «специфический» кризис (суть которого в том, что старое разрушено, а новое не создано).13
Полагаем, что в первую очередь надо отказаться от такой теории, как теория «кризисов». В самом деле, на каком материале и когда «работала» такая теория? С объективной точки зрения ее нет. Современникам их эпоха всегда представляется эпохой «кризисов», что же касается потомков, то они, рассуждая о «кризисах», должны выработать критерии «прогресса» и соответственно критерии «кризиса», а тут - широкое поле для субъективных подходов. Так, в последние годы появился новый забавный взгляд на «критерии прогресса» в отечественной историографии: кто писал о феодализме в русской истории - тот прогрессивный, а тот, кто его отрицал - тот регрессивный.14
Еще хуже, видимо, обстоит дело непосредственно с критериями «кризиса». Последний можно заметить только в сравнении с чем-либо. А с чем? Сравнение с другими странами - некорректно, так как любая историография в основе своей национальна, а русская тем более. Сравнение же с предшествующим периодом, как уже отмечалось на уровне обыденного, да и не только обыденного сознания, приводит к выводу о «кризисе». Полагаем, что теорию «кризиса» надо заменить теорией своеобразия тех или иных периодов отечественной историографии. Иначе, как мы видели, кризисом можно объявить и весь период советской историографии, а тем более постсоветскую историографию.
Недавно в исторической литературе была высказана другая точка зрения на периодизацию нашей историографии. А.Е. Шикло считает, что научное знание истории в России (с начала XVIII в. и до современности) прошло в своем развитии четыре этапа.
Первый этап - XVIII - первая четверть XIX в. Теоретико-методологическую сущность исторических воззрений этой эпохи определяла рационалистическая философия эпохи Просвещения, которая стала основой прагматической концепции истории России (В.Н. Татищев, М.М. Щербатов, Н.М. Карамзин).
Второй этап - примерно с 20-х до 90-х годов XIX в. В качестве основы исторических исследований утвердились идеи немецкой классической философии.
Третий период - с середины 90-х годов - первая четверть XX в. Этому этапу, по мысли А.Е. Шикло, присуще разнообразие теоретико-методологических подходов. Здесь и позитивизм (в который вливается новое содержание) и исторический материализм, различные направления субъективизма и т. д.
Четвертый этап начинается после Октябрьской революции. Историческая наука базируется на марксистской теории и методологии, создается новая концепция истории России (примерно этот период можно датировать началом 20-х годов).
С конца 80-х годов XX в. начинается новый этап в развитии отечественной историографии. Он оценивается либо как «кризисный», либо как «переходный», со всеми особенностями такового.15
Такую периодизацию русской историографии принять невозможно. Но и отрицать влияние западноевропейской философии на русскую историческую мысль тоже нельзя, как нельзя и подменять предмет историографии предметом другой науки - философии истории. Другими словами, в данном случае речь идет не о периодизации русской историографии, а о периодизации тех влияний, которые испытала русская историческая наука.
Полагаем, что при периодизации исторической науки следует исходить из развития самой исторической науки. Тогда в поле зрения оказываются школы и направления исторической науки, возникновение тех или иных идей. Необходимо также учитывать и развитие источниковедения, других вспомогательных исторических дисциплин, которые также отражают уровень исторических знаний.
Что касается периода до XVIII в., то его правомерно разбить по традиционным историческим периодам (хотя мы знаем, что периодизация самой русской истории далека от совершенства). Мы говорим «Древняя Русь», часто подразумевая период IX-XVII вв. Термин «средневековая Русь» вообще оказывается лишенным всякого смысла. Это объясняется европоцентризмом нашей исторической науки, попытками привязать отечественную историю к истории Западной Европы. Между тем такая периодизация «работает» только на материалах западноевропейской истории.10
Поэтому накопление исторических знаний, очевидно, следует рассматривать по следующим периодам: Историография Киевской Руси (1Х-ХП вв), Историография эпохи формирования и развития Российского централизованного государства (XIV-XVI), Русская историография в XVII в. Если речь идет о курсе лекций и об учебном пособии, то, рассматривая первый период, следует подробно остановиться на формировании самого исторического мышления, не боясь окунуться в древность, казалось бы, далекую от историографии. Это прекрасно сделал в своем учебном пособии А.Л. Шапиро. Нам представляется, что нужно несколько расширить раздел об историзме былин и познакомить читателей с той интересной дискуссией, которая прошла в 80-е годы в нашей историографии по инициативе И.Я. Фроянова и Ю.И. Юдина.17 Во вторую тему надо обязательно включить раздел об исторических знаниях населения восточнославянских земель, вошедших в состав Великого Княжества Литовского. Как известно, здесь сформировалась
своя достаточно богатая летописная традиция, оригинальная, но в то же время тесно связанная с общерусским летописным древом.18
В полной мере это относится и к XVII столетию. Надо включать в ткань изложения историографии так называемую полемическую литературу, возникшую на территории восточнославянских земель Речи Посполитой в начале XVII в. По своей направленности эта литература буквально пронизана историзмом, поскольку в стремлении доказать давнюю «свободность» восточнославянских земель авторы полемических сочинений постоянно обращались к истории.19Не случайно именно в этой среде появился и первый учебник по восточнославянской истории - Синопсис, который затем попал и в Великороссию.20 Историография XVIII в. выделяется в отдельный период. Это уже переход от накопления исторических знаний к научному освоению исторического материала. Выделение этого периода (сравнительно с предшествующим столетием) является достаточно спорным. М.Н. Тихомиров признавал уже XVII век «новым периодом в русской историографии, качественно отличным от более раннего времени».21 А.Л. Шапиро, сравнивая это столетие с предшествующим XVI в., считал, что в русской историографии XVII в. развивались некоторые гуманистические черты, однако начинать с него новый период в русской историографии оснований все же нет.22
Полагаем, что все-таки надо считать этот период отдельным, так как он отличается от предшествующего более научным подходом к истории. Так, если во второй половине XVII в. мы наблюдаем еще расцвет летописания, то в следующем столетии его роль в системе исторического знания становится более скромной, фактически ограничивается так называемыми городскими летописями.23 Можно также сослаться на периодизацию русской культуры (мы никогда не скажем «Русская культура IX-XVIII вв.»), а также периодизацию историографии науки.24
Но в то же время историческая ментальность довольно значительно отличается и от той, что мы видим в следующем столетии. Как говорил в своем докладе «Эволюция исторических взглядов Покровского» А.Л. Шапиро, «никто не вздумает сейчас спорить с Татищевым».25 При анализе историографии этого столетия вполне уместно применять давно практикуемый «личностный» метод, последовательно разбирая труды В.Н. Татищева, немецких историков в русской Академии наук и их полемику с М.В. Ломоносовым, А.Л. Шлецера, М.М. Щербатова и Н.И. Болтина.
Далее мы переходим к славному XIX столетию и, по нашему глубокому убеждению, в отдельный период надо выделить период 1800-1830-х годов. Этот период проходит под знаком Н.М. Карамзина, который «открыл русскую историю для русских, как Колумб открыл Америку». В стране возник огромный интерес к отечественной истории, что было связано с самой исторической ситуацией. Этим интересом к истории общество бросило своеобразный вызов пишущей братии и нашлось кому дать ответ на вызов.
Никто не остался равнодушным к творчеству Карамзина, его критиковали и «справа» и «слева», его защищали (также с различных позиций),26 но еще более важнр то, что в полемике с Карамзиным, спорах с ним, зачастую и «внутренних», в душевных муках стала рождаться новая историческая наука, представители которой также органично вписываются в данный период. Это «скептики» во главе с М.Т. Каченовским, H.A. Полевым (с его «Историей русского народа»), Г. Эверс (с его родовой теорией). Характерно, что все эти историки родились еще в предшествующем столетии, но в их трудах уже были ростки тех проблем, которые будут волновать последующих исследователей.
Следующий этап развития русской историографии, а следовательно, и соответствующего курса можно датировать 40-50-ми годами XIX - началом 20-х годов XX в. Постараемся обосновать выделение такого периода русской историографии.
Дело в том, что в 40-50-е годы зарождаются те направления в исторической науке, которые потом будут развиваться в течение всего этого периода. Формируется и определенный круг проблем, которые будут занимать историков. Именно в 40-е годы в русской историографии формируется государственная школа.27 Она будет господствовать вплоть до конца данного периода. При этом, на наш взгляд, надо говорить о государственной школе в широком смысле этого слова и о ней же в узком смысле (К.Д. Кавелин, Б.Н. Чи-черов, в значительной степени С.М. Соловьев). Такие ученые, как В.И. Сергеевич, A.B. Градовский, В.О. Ключевский, П.Н. Милюков и другие, вносили новые черты в «государственную» концепцию русской истории. Так, считается, что концепция В.О. Ключевского «есть в принципе развитие концепции государственной школы с тем существенным дополнением, что она включает элементы анализа экономического быта и стремится по возможности дополнить правовое объяснение социологическим».28
Огромное значение государственной школы состоит в том, что она показала выдающееся значение государства в нашей истории, выявила сложное и многогранное влияние географического фактора, роль колонизации в истории России. В этом вопросе к государственникам во многом были близки представители официального направления, которое также формировалось в 40-50-е годы в трудах выдающихся историков М.П. Погодина, Н.Г. Устрялова и др. Здесь следует отметить, что политические взгляды историков (известно, что многие представители государственной школы были «либералами», а сторонники теории официальной народности - монархистами), так же как и их историософские увлечения, не должны занимать умы исследователей, поскольку речь идет именно об их вкладе в историческую науку.
«Официальное направление» в русской историографии продолжало существовать вплоть до конца данного периода, дав замечательные образцы исторических трудов, например Д.И. Иловайского, С.С. Татищева и т.д. С другой стороны, официальное направление приближалось к тому направлению отечественной историографии, основание которому было заложено в 40-50-е годы славянофилами. Они обратили внимание на то, что осталось вне поля зрения государственников, - русскую общину, земские традиции, формы самоуправления у русского народа. Славянофильские концепции в историософском плане были оформлены в трудах П.В. и И.В. Киреевских, К.С. и И.С. Аксаковых, Ю.Ф. Самарина, А. С Хомякова. Большинство славянофилов не были историками-профессио-налами, но их творчество было буквально пронизано историей. Впрочем, среди славянофилов были и замечательные историки-профессионалы, такие, как И.Д. Беляев и А.Н. Попов.
Именно в то время зарождается и революционно-демократическое направление, представленное трудами А.И. Герцена, В.Г. Белинского, Н.Г. Чернышевского и др. А.П. Щапов, близкий к революционно-демократическому направлению, в своих трудах разработал земско-областническую теорию, что сближало его со славянофильскими воззрениями.
Созвучно с последними и творчество Н.И. Костомарова, в котором сильно зазвучали этнографические мотивы. Дело славянофилов было продолжено в трудах историков, близких к народническому направлению в общественной мысли и политической борьбе. Эти исследователи (П.А. Соколовский, А.Я. Ефименко и др.) уже более конкретно представляли себе общину, вели споры об эволюции общинных форм в России. В более
«крупном» плане они искали особые пути развития России, специфические свойства и институты ее социально-экономического строя: «В этом отношении народники оказывались прямыми последователями славянофилов, хотя и не обязательно разделяли их мистическую веру в особые свойства и историческое предназначение русского народа».29
История России во многом стала питательной средой для творчества поздних народников, одним из наиболее ярких представителей которых был Н.К. Михайловский. На базе теоретических построений славянофилов сформулировали свои взгляды Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев и др.
Идеи позднего народничества получили дальнейшее развитие и практическое применение в деятельности народников третьего поколения - социалистов-революционеров, а также народных социалистов (В.А. Мякотин). Зарождавшаяся марксистская историография также во многом опиралась на уже существовавшие традиции революционной исторической мысли.
Итак, важно отметить формирование того круга идей, исторических мыслей и наблюдений, накопление которых идет в течение всего выделенного периода. Это такие проблемы, как народ и власть в истории России, государство и община, централизация и самоуправление на местах, феодализм или отсутствие оного в русской истории. При этом не менее важно, что понимание значимости этих проблем было столь четким, что они явно перерастали границы школ и направлений. Так, представители «историко-юриди-ческой школы» М.Ф. Владимирский-Буданов и В.И. Сергеевич немало страниц посвятили земским традициям, общине, самоуправлению. Представители этого же направления в конце изучаемого периода предприняли попытки синтеза накопленного материала. Н.П. Павлов-Сильванский сбосновал свою периодизацию отечественной истории, которая не могла уже не учитывать того, что сделали славянофильское и другие направления в русской историографии. По его мнению, целый период русской истории был общинным (до XII в. включительно), затем наступил период господства феодализма (ХШ-ХУ1 вв.) и только за ним установилось господство государства. Эти попытки синтеза свидетельствовали отнюдь не о кризисе, а о наивысшем развитии историографии в конце XIX -начале XX столетия.
К началу XX в. в крупнейших университетах страны сформировались целые школы и направления по изучению тех или иных периодов отечественной истории, тех или иных регионов России. Были созданы фундаментальные труды и учебные курсы, которые и по сей день сохраняют свое научное значение.
Приведенные соображения касательно периодизации историографии могут быть дополнены наблюдениями за развитием источниковедения. При этом можно предположить, что развитие источниковедения несколько опережает процесс развития историографии. Тот период, о котором только что шла речь, был подготовлен развитием источниковедения в первые 30 лет XIX столетия. В России собирание и издание исторических источников особенно оживилось после Отечественной войны 1812 г.30 Большую роль сыграл «кружок» под руководством Н.Н. Румянцева. С 1834 г. Издание исторических документов было сосредоточено в Археологической комиссии. Велика роль в развитии источниковедения П.М. Строева, К.Ф. Калайдовича и др. В общем, развитие источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин подготовило начало нового периода в историографии. В течение же этого периода историография и вспомогательные исторические дисциплины продолжали развиваться по восходящей линии, достигнув своего апогея в начале XX в. Это наглядно видно на примере развития летописания. Если Шле-цер только заложил основы науки о летописях, то в трудах М.П. Погодина и К.Н. Бесту-
жева-Рюмина она поднялась уже на новый уровень, а затем достигла своей высшей точки в трудах A.A. Шахматова.
Продолжая эту попытку периодизации отечественной историографии, мы вступаем в область достаточно сложную, так называемый советский и постсоветский период. В это время было принято придерживаться следующей периодизации: от победы Октября до середины 30-х годов (историография в годы борьбы за построение социалистического общества в СССР); середина 30-х - середина (или конец) 50-х годов (историография в годы упрочения и развития социалистического общества); 60-70-е годы (историография в условиях развитого социализма).31 В основу периодизации историографии фактически были положены этапы развития советского общества, что придает ей ярко выраженный политизированный характер.
Полагаем, что в отдельный период необходимо выделить 20-е годы - своеобразный период развития историографии. С одной стороны, все это время существовали прежние школы и направления отечественной исторической науки. С другой стороны, шел процесс ее целенаправленного уничтожения.32
Завершающим моментом разгрома «буржуазной» науки стало «дело Платонова», о результатах следствия по которому было публично объявлено 2 февраля 1931 г.33 Особый колорит этому периоду придает М.Н. Покровский. Огромный интерес представляет сама проблема оценки Покровского в историографии. В дореволюционный период его работы оценивались как негативно, так и позитивно. В 30-е годы с помощью двух известных сборников концепция Покровского подверглась полному разгрому. Затем, уже после наступления хрущевской оттепели, началась постепенная реабилитация Покровского. В 1966 г. были изданы «Избранные произведения» Покровского; в 1970 г. - книга О.Д. Соколова, отражающая отношение к историку в 60-70-е годы. В этой книге Соколов, с одной стороны, «реабилитировал» историка, напоминая о его заслугах перед советской исторической наукой, с другой - критиковал его «ошибки» с позиций господствовавших в то время в науке схем.34
Полемика вокруг Покровского возобновилась уже в период «перестройки». В 1988 г. была опубликована статья, а затем и книга A.A. Чернобаева. Он полагает, что и сегодня в советской историографии как бы сосуществуют два направления в оценке роли Покровского в развитии исторической науки. Определяющим является признание его как крупного историка-марксиста, одного из организаторов исторической науки в СССР. Но, судя по всему, есть и другое направление, представители которого обвиняют Покровского в схематизме, голом социологизме и т. д.35
Оценивая заслуги Покровского в области организации советской исторической науки, Чернобаев отмечает, что «сегодня мы легко заметим в ней немало серьезных недостатков. Подобный их анализ содержится в монографии О.Д. Соколова».36 Другими словами, Чернобаев в области научной критики Покровского солидаризируется с Соколовым. Между тем сама эта критика на сегодняшний день устарела и выглядит наивной. Научное наследие Покровского должно быть изучено не с позиций нашей науки 60-70-х годов, а с нынешних.
Стремясь подвести определенный итог спорам об «историке с пикой» Н.В. Илле-рицкая задается вопросом, были ли в 30-е годы у критиков Покровского действительно научные причины, и приходит к выводу, что «никаких научных причин заниматься критикой у Покровского в конце 30-х годов не было, ибо уже к середине 30-х годов советская историческая наука при активном участии того же Покровского была накрепко вбита в Прокрустово ложе марксизма-ленинизма».37
По мысли Н.В. Иллерицкой, причины фактического уничтожения исторического наследия Покровского лежали в политической сфере: «Квазимарксистские исторические построения Покровского перестали отвечать политическим и идеологическим требованиям времени».38
Заметим, что если не видеть у советской исторической науки никакого лица, то можно не заметить и научных предпосылок разгрома «школы Покровского». В действительности они были. Дело в том, что ко времени разгрома Покровского была сформирована та идейно-теоретическая, философская основа, которую мы называем «марксизм-ленинизм». Она будет «подпирать» собой развитие всех гуманитарных наук. Но это не значит, что советская историческая наука, по нашему глубокому убеждению, имевшая свое лицо, не решала своих специфических задач. Опираясь на новую основу («марксистско-ленинскую»), надо было создать новую концепцию отечественной истории. Это было удобнее всего сделать, критикуя своих предшественников. «Буржуазная» наука к тому времени уже была разгромлена - очередь была за Покровским.
Разрушив наследие Покровского, историки создали новую историческую науку, в рамках которой мы продолжаем жить и в настоящее время. Это было, с одной стороны, положительное явление, так как зашедшая в тупик «покровщина» была тормозом развитию исторической науки. С другой стороны, разгром Покровского был одновременно и ударом по дореволюционной исторической науке. Дело в том, что творчество Покровского - подчас причудливая амальгама идей, имевших хождение в русской историографии XIX - начала XX в. Даже пресловутая теория «торгового капитала» - результат воздействия популярной в те годы переоценки роли торгового капитала.39 Творчество М.Н. Покровского компилятивно, однако эта компиляция не была механической. На ней лежит печать яркой творческой личности историка, многие его наблюдения точны и тонки. Тем интереснее было его громить.
Итак, на протяжении 30-х годов начинает формироваться новая советская историческая наука, и следующий период развития отечественной историографии можно определить примерно с начала 30-х годов до второй половины 80-х годов XX столетия. Это -период формирования своего рода феномена отечественной историографии, который определяется ныне «как особый научно-политический феномен, гармонично вписанный в систему тоталитарного государства и приспособленный к обслуживанию его идейно-политических потребностей».40
Такое определение феномена советской исторической науки можно было бы принять, если бы не чрезмерная его политизированность, которая позволила забыть о собственно научной стороне дела. Советская историография внесла много нового в изучение отечественной истории, это действительно новый этап развития русской науки. Однако подобного рода утверждение не дает основания, например, для сентенций: «Благодаря трудам таких историков, как Б.Д. Греков, М.Н. Тихомиров, Л.В. Черепнин в советской исторической науке действительно была создана неведомая дореволюционной историографии марксистская по характеру картина древнейшей и средневековой истории России».41
Дело в том, что, отрекаясь от своих предшественников, советские историки в новых условиях и на новом уровне часто воспроизводили взгляды дореволюционных историков. Советская историография с научной точки зрения - явление своеобразное, сочетавшее в себе достижения науки нового столетия с завуалированным повторением дореволюционных концепций, полет научной мысли с надоевшими схоластическими догмами.
Однако с другим выводом новейшего издания, посвященного советской историографии, мы хотим согласиться. Речь идет о выделении периодов в рамках только что названного большого периода, вернее, об их не выделении. На самом деле, нет никаких оснований для выделения XX съезда КПСС и его особого влияния на историческую науку, поскольку идеологические догмы остались без изменения.42 Мало изменились и методы давления на инакомыслящих. Власть в науке была сосредоточена в руках близкой к партократии группы академиков, которые довольно эффективно воздействовали на выбивавшихся из общего строя. Примеров можно было бы привести много, но для нас наиболее ярким является научная судьба И.Я. Фроянова и так называемого нового направления.43
Примерно с середины 80-х годов начинается новый этап развития исторической науки, который, как уже было сказано, часто видится современникам как кризис. В этом периоде уже пытаются выделять более короткие этапы: например, 1985-1987 гг.; 1987-1993 гг.; 1993 г. - до наших дней.45 Такого рода периодизация представляется надуманной. Ясно одно, что на основе советской (именно на основе, а не на обломках) формируется новая историография. Как советская историография была сотнями зримых и незримых нитей связана с предшествующей исторической наукой, так и постсоветская историография вырастает из предшествующей. Она является более раскованной и менее политически и социально ангажированной, более смелой. Впрочем, анализ этой историографии -дело будущего.
На основе закономерности развития самой исторической науки мы попытались представить следующую периодизацию отечественной историографии: историография Киевской Руси; историография времени становления централизованного государства (Х1У-ХУ1 вв.); историография XVII в.; историография первой трети XIX в.; историография 40-50-х годов XIX в. - начала 20-х годов XX в.; историография 20 - первой половины 30-х годов, историография 30-80-х годов.
1 Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г. М.; СПб., 1993.
2 Рубинштейн H.J1. Русская историография. М., 1941.
3 Шапиро А.Л., Приймак Н.И. О курсе лекций по историографии дооктябрьского периода // Изучение и преподавание историографии в высшей школе. Петрозаводск, 1985. С. 153—158.
4 Жиреева P.A. Изучение отечественной историографии в дореволюционной России с середины XIX в. до 1917 г. М., 1983. С. 98.
5 Там же. С. 129.
6 Сахаров A.M. Некоторые вопросы методологии историографических исследований // Вопросы методологии и истории исторической науки. М., 1977. С. 11.
7 Рубинштейн H.J1. Русская историография.
8 Историография истории СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции / Под ред. В.Е. Иллерицкого и И.А. Кудрявцева. М., 1971.
9 Рубинштейн И.Л. Русская историография. С. 317.
10 Сахаров A.M. Историография истории СССР. Досоветский период. М., 1978. С. 16.
11 Слонимский А.Г. Кризисные явления или кризис буржуазной исторической науки: критерии для определения // Вопросы методологии истории, историографии и источниковедения. Томск, 1984. С. 162.
12 Рамазанов С.П. Кризис русской буржуазной исторической науки: сущность и периодизация // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск, 1990. Вып. 19. С. 166.
13 Поляков Ю.А. Историческая наука в переходный период // Осмысление истории / Под ред. акад. Г.Н. Севостьянова. М., 1996. С. 7, 13.
14 Свердлов М.Б. 1) Критерии прогресса в изучении общественного строя Древней Руси // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования. 1985 год. М., 1986; 2) Общественный строй Древней Руси в русской исторической науке XVI11-XX вв. СПб., 1996.
15 Шикло А.Е. К вопросу о периодизации российской исторической науки // Историческое познание: традиции и новации. Тезисы Международной теоретической конференции. Ижевск, 1993. Ч. 1. С. 164-166.
16 Илюшечкин В. П. Соеловно-классовое общество в истории Китая (опыт систем но-структурного анализа). М, 1986. С. 40.
17 Фроянов И. Я., Юдин Ю. И. Былинная история. СПб., 1997.
18 Улащик Н. Н. Введение в изучение белорусско-литовского летописания. М., 1985.
19 О полемической литературе см.: Пашуто В. Т., Флоря Б.Н., Хорошкевич A.JJ. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982. С. 196-206.
20 Чистякова Е.В., Богданов А.П. «Да будет потомкам явлено...» Очерки о русских историках второй половины XVII века и их трудах. М., 1988. С. 50-59.
21 Очерки истории исторической науки в СССР / Отв. ред. М. Н. Тихомиров. М., 1955. Т. 1. С. 89-90.
22 Шапиро А.Л. Русская историография... С. 141.
28 Солодкин Я. История позднего русского летописания. М., 1997. С. 155, 161-162.
24 Старостин Б.А. Становление историографии науки (от возникновения до XVIII в.). М., 1990. С. 5-9.
25 ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 19. Д. 364. Протоколы заседаний ученого совета исторического факультета 1962 г. Л. 106.
26 Козлов В Н. «История государства Российского» Н. М. Карамзина в оценках современников. М., 1989.
27 Цамутали А.Н. Борьба течений в русской историографии во второй половине XIX века. Л., 1977. С.
15.
28 Медушевский А.Н. История русской социологии. М., 1993. С. 181.
29 Там же. С. 97.
30 Данилевский H.H., Кабанов В.В., Медушевская О.М., Румянцев М.Ф. Источниковедение. М., 1998. С. 39.
31 Сахаров A.M. Историография истории СССР. Методические указания. М., 1978; Историография истории СССР. Эпоха социализма / Под ред. акад. И.И. Минца. М., 1982.
32 Подробнее см.: Кривошеее Ю.В., Дворниченко А.Ю. Изгнание науки: российская историография в 20 - начале 30-х годов XX века // Отечественная история. 1994. № 3. С. 143-158.
33 Брачев B.C. «Дело» академика С.Ф. Платонова // Отечественная история. 1993. № 1. С. 125.
34 Соколов ОД. М.Н. Покровский и советская историческая наука. М., 1970.
35 Чернобаев A.A. «Профессор с пикой» или три жизни историка М.Н. Покровского. М., 1992
36 Там же. С. 146 и сл.
37 Илперицкая Н.В. Становление совертской историографической традиции: наука, не обретшая лица // Советская историография. М., 1996. С. 168
38 Там же.
39 Соколов О.Д. М.Н. Покровский...
40 Афанасьев Ю.Н. Феномен советской историографии // Советская истоиография... С. 37
41 Иплерщкая Н.В. Становление советской историографической традиции... С. 175
42 Там же. С. 182
43 Поляков Ю.А. Историческая наука в переходный период // Осмысление истории. М., 1996. С. 6-17.
Статья поступила в редакцию 27 октября 2005 г.
