CC BY
25
О «НОВОМ ВЗГЛЯДЕ» НА ИСТОРИЮ (В ПОРЯДКЕ ОБСУЖДЕНИЯ СТАТЬИ В.Н. САГАТОВСКОГО)
УДК 304.2
Для меня дискуссия - это не столько публичный спор, когда один пытается переубедить другого (а чаще кого-то третьего), сколько обсуждение какой-либо научной проблемы. Правда, еще ни одна дискуссия в социально-гуманитарных науках не приводила к появлению какой-то общепризнанной концепции, уже хотя бы потому, что авторами концепций становятся не «круглые столы», а конкретные люди, ученые, работающие либо в одиночку, либо командой со своим лидером. Однако научные дискуссии хороши уже тем, что они позволяют, как говорится, «на людей посмотреть и себя показать». Иначе говоря, позволяют каждому участнику дискуссии соотнести свою позицию с позицией других, интегрировать в свою концепцию идеи, высказанные в ходе дискуссии. Либо укрепиться в своем прежнем мнении, либо изменить его. Вот и обсуждение статьи В.Н. Сагатовского «Новый взгляд на историю (попытка обоснования)» - это хороший повод заново осмыслить тот широкий круг философских проблем, интересное и полезное решение которых было предложено автором [3].
О человеке в истории
Человек - это само движение от животного к Богу как идеалу, движение от сущего к должному. Но идеал должного -это вовсе не стремление стать идеалом. В стремлении стать Богом всегда есть опасность стать хуже животного. При этом человек все равно остается человеком, но плохим и опасным для другого человека и природы. Когда же человек становится просто животным, исчезает сама проблема. Как говорится, «нет человека - нет и проблемы». Тогда просто нечего и некому обсуждать.
Человек - это его история. Есть история совершённая и история рассказанная (написанная). Есть методология исторического познания, а есть философия истории. Эти четыре вещи неразрывно связаны между собой, но они разные. История совершённая - это жизнь человека и общества, в каждое мгновение уходящая в прошлое. Процесс ее познания и, соответственно,
А.С. ЧУПРОВ
исторические знания никогда не могут быть ни абсолютно полными, ни абсолютно объективными. Тут процесс важнее результата, а результат важнее конечной цели - истины. Временность представлений человека о своем историческом прошлом задается уже самим временным и временным характером нашего бытия. Земное бессмертие человека и человечества - не более чем иллюзия. История, в которой нет конца, не может быть историей. Ни совершённой, ни рассказанной.
Казуализм и телеологизм (не важно моно- или поли-) в исторической науке -это способы ее самоубийства. Философствующий историк - плохой историк. Он уже не историк, но еще и не философ. Ценность исторических документов и исследований состоит не в философских «рассуждизмах», а в памяти о прошлом. Гегель неслучайно выше всего ценил «историю первоначальную», т.е. рассказанную самими участниками и организаторами событий.
История рассказанная всегда предвзята и другой быть не может, потому что она не только память, но и способ самоопределения, самосохранения и самоутверждения человека, народа, власти, эпохи. Она неустранимо субъективна и политизирована. Н.Макиавелли, впервые исследовавшим историю не правителей и героев, а гражданского общества, ничего не оставалось делать, как исследовать политическую историю. Судьба, говорил Наполеон, -это политика. Содержание истории - это война, а время благополучия - это пустые страницы истории, в унисон Наполеону утверждал Гегель. Человек воюет не потому, что он хочет убивать или быть убитым, а потому, что хочет жить и притом здоровым, богатым, свободным и счастливым. И только стремление к красоте никогда не было причиной войн, поэтому войны во все времена, мягко говоря, приукрашивались. Самая страшная «военная тайна» - это неприличность войны.
О философском обосновании
принципов исторического познания
Историческое познание - это всегда толкование прошлого с позиций настояще-
го со всеми его предрассудками. Это всегда расшифровка, реконструкция, систематизация и интерпретация доступных исследователю источников: вещественных, устных и письменных свидетельств. Когда не хватает источников, историк полагается на принятую им философско-теоретическую схему, интуицию, воображение и здравый смысл. Это вовсе не означает, что история - сугубо эмпирическая наука и что в ней нет места теоретическому обобщению. Но оно не может и не должно выходить за рамки частного позитивистского обобщения. То, что выдается в качестве мировоззренческого вывода, - это на самом деле не всегда осознаваемая установка. «История учит только тому, что она ничему не учит». Этот афоризм справедлив лишь в отношении мировоззренческих выводов. Что же касается опыта конкретных ситуаций, то история не учит только тех, кто не хочет учиться.
Системный подход - не более чем средство (одно из средств) исторического (и не только) познания, которое использует познающий субъект, надеющийся «схватить» бытие во всей его полноте. Гносеологический принцип полноты бытия, действительно, дополняет «недостаточный» системный подход. Однако он ничего не говорит о том, какие свойства и функции, элементы и связи, части и компоненты следует рассматривать в качестве необходимых и достаточных. Не говорит он и того, сколько их надо обозначить (два, три, четыре или десять), чтобы «схватить» бытие в его целостности. Могут быть самые разные варианты. У Маркса это концепция общественно-экономической формации с ее базисом и надстройкой. У Вебера и Тойнби - «общественно-религиозной формации», или цивилизации. У Парсон-са - четыре функции (воспроизводства, адаптации, интеграции и целедостижения) и соответствующие им сферы жизнедеятельности общества (социальная, экономическая, политическая и культурная). У Сагатовского - «естественно-историческая формация» трех сфер-компонентов (природного, социального и психологического). Наверное, можно говорить и об «общественно-политической формации». Каждый из названных вариантов имеет право на существование. Все они, так или иначе, решают проблему осмысления бытия в его полноте и целостности. Все они обладают вполне определенным эвристическим и праксиологическим потенциалом. Но, к сожалению их авторов, не бесконечным.
Что касается марксизма, то проблема не в том, что в концепции общественно-экономической формации допущено сме-
шение двух категориальных рядов. Бытие и сознание, с одной стороны; сфер и институтов общественной жизни, - с другой. Скорее, это мы понимали ее примитивно. Поэтому дискуссии советских лет о том, какие институты надо отнести к базисным, а какие - к надстроечным, не могли быть плодотворными. На неверно поставленный вопрос не мог быть дан верный ответ. Помню, как тридцать лет назад я любил задавать на семинарах по истмату вопрос студентам сельскохозяйственного института: «Где вы сейчас находитесь - в сфере базиса или надстройки?». Почти все студенты отвечали, что, пока мы учимся, - в сфере надстройки, потому что еще не производим материальные блага, а вот после института, когда начнем работать в колхозах и совхозах, будем в сфере базиса. А я думал, что вы находитесь в аудитории, шутил я, и затем спрашивал: а разве вы, будучи студентами, не являетесь субъектами экономических отношений, а что потом вы вдруг «выпадете» из отношений политических и юридических? В ответ все дружно смеялись над собственной, ну, не глупостью конечно, а скажем так, над собственным непониманием того, что такое базис и что такое надстройка.
Проблема марксизма не в том, что в нем нет человека, культуры и науки. Всё это, на мой взгляд, есть и даже представлено гораздо полнее и ярче, чем в иных антропологических и экзистенциалистских концепциях. На мой взгляд, сила и одновременно слабость марксизма в том, что в нем как-то незаметно исчезло бытие вообще. Лишь в качестве священного места осталось «общественное бытие», противопоставленное «общественному сознанию», которое, например, марксист А.Зиновьев считает химерой, признавая только индивидуальное сознание. Но почему исчезло бытие? А потому что в марксизме не оказалось места небытию. Конечно, это же мистика, клерикализм, поповщина, чертовщина! Но если нет небытия, то нет и свободы. Если нет свободы - нет и творчества. Если нет небытия - нет и бытия. По крайней мере, «определенного бытия», поскольку небытие есть обязательное условие качественной определенности всякой вещи. В марксизме есть только материя, которую, действительно, корректно соотносить и противопоставлять сознанию, тогда как бытие можно соотносить и противопоставлять только небытию.
С моей точки зрения, полнота бытия человека и общества исчерпывается тем, что древние называли четырьмя стихиями: огонь, вода, земля и воздух. Здесь огонь символизирует разум (логос) и свет, вода -
жизнь, земля - материю и тьму, а воздух -смерть. Сегодня многие естествоиспытатели разделяют точку зрения, согласно которой мир - это единство материи, энергии, информации и некоего вселенского смысла. По этой же схеме скроена концепция общества как единства четырех компонентов: люди, вещи, отношения, идеи. Наверное, можно поискать некий «пятый элемент», но им, скорее всего, окажется целостность социального бытия в его единстве с небытием, т.е. история как движение из небытия (через бытие) к небытию.
Соответственно этому бытие каждого человека - это 1) индивидуальное бытие (тело); 2) бытие в природе, в том числе измененной человеком; 3) бытие для другого (отношения) и, наконец, 4) бытие в себе, т.е. внутренний мир человека, который часто называют субъективной реальностью. Последнее, конечно, не только психика, которая относится к бытию тела. Внутренний мир человека во многом антипод его психике, которая базируется на животных инстинктах самосохранения и продолжения рода, а также бессознательных влечениях. Внутренний мир человека - это смысло- и ценностно-образующая деятельность. Она развертывается в кантовских априорных формах «чистого разума», в формах феноменологической интенциональности и интерсубъективности и в формах религиозности, которая вырастает из присущего человеку вертикального трансцендирова-ния (К.Войтыла). Очевидно, сердцевиной духовно-субъективного бытия человека является так называемый «жизненный мир» (М.Мерло-Понти), или мир повседневности (А.Щюц, Т.Лукман). Вместе с тем здесь лежат те векторы субъективно-духовного бытия человека, которые рассматриваются как основополагающие в различных этических концепциях сущности человека, например В.С. Соловьева. Я имею в виду его учение о человеке как абсолютной форме добра, которое обеспечивается совестью человека как единством стыда, жалости и благоговения.
Об историческом процессе
и его субъектах
Раздел статьи В.Н. Сагатовского, посвященный этому сюжету, представляется мне наиболее продуктивным с точки зрения методологии исторического познания. Необходимость, или «детерминистский коридор»; вероятность и появление «точки полибифуркации»; свобода как созидание нового и «творение из ничего» - таков, по мнению автора, категориальный механизм реализации направленности развития
общества. Историку совсем необязательно и даже нежелательно употреблять в своих сочинениях эту терминологию, но анализировать конкретные исторические события с этих точек зрения, думаю, было бы очень полезно.
На мой взгляд, продуктивной для исторической науки является также идея В.Н. Сагатовского о триедином субъекте истории: генераторы идей, организаторы и реализаторы. Я бы только дополнил это «трио» еще одним субъектом - потребителями, которые зачастую выступают заказчиками и провокаторами для генераторов идей. Именно они - в начале и в конце всех преобразований. Заказчиков мы обнаружим во всяком значительном событии истории. Например ни для кого не секрет, что деятельность диссидентов и правозащитников в СССР (той же Е.Боннэр, жены А.Сахарова) провоцировалась и поддерживалась Западом. Разумеется, небескорыстно. Как у Маяковского, «если звезды зажигаются, значит это кому-нибудь нужно».
Фактически о субъектах исторического процесса В.Н. Сагатовский говорит и в связи с типологией носителей разных типов мировоззрения по аксиологическому критерию. Автор выделяет три типа: 1) созидателей, ориентирующихся на поступок; 2) деструктов, ориентирующихся на преступление и 3) конформистов, ориентирующихся на мимесис (живи, «как принято» и «не хуже других»). Я бы выделил еще тип добровольных аутсайдеров, которые ориентированы на сохранение своей идентичности в условиях, несовместимых с их системой ценностей. При всей своей условности эта типология позволяет дать диффенцированную характеристику состояния общества в каждый данный момент. Так сказать, поставить диагноз.
О мировоззренческом идеале
и прогрессе человечества
В свое время О.Конт выделил три ступени, три типа мировоззрения, три стадии в истории человечества: религиозную, метафизическую и позитивную (сциентистскую в сущности). Ценность метафизической, или философской, стадии он видел только в том, что она разрушила религиозную картину мира, ничего не создав взамен. Но, как известно, закончил Конт неудавшимися попытками создать новую общечеловеческую религию. Нечто похожее я увидел в последней части статьи В.Н. Сагатовского, хотя может быть я увидел то, что хотел увидеть. Автор дает емкую характеристику нескольким типам мировоззрения. Одного религиозного и трех
светских: либерального, тоталитарного и коммунистического. Наверное, можно было бы выделить еще патриархально-традиционный тип мировоззрения, который я бы назвал прообразом того типа мировоззрения, который В.Н. Сагатовский обозначает как ноосферный. Однако концепция ноосферного мировоззрения представляется мне не то чтобы утопичной, но излишне абстрактной, как, впрочем, и всякий ученый проект идеального будущего. Наверняка этот тип мировоззрения, если ему суждено сложиться, получит какое-то иное название. Какое именно, сегодня сказать невозможно. Как говорится, «жизнь подскажет». Утопия ли это? «Донкихотство» философа постиндустриальной эпохи, как выразился С.В. Борисов [1]? Нет конечно. К сожалению, это суровая необходимость. Нет, это не аналог «принуждения к миру» (А.В. Павлов) [2]. Появление нового мировоззренческого идеала будет таким же естественным и необходимым событием, как утоление голода и жажды.
Я целиком и полностью разделяю тревогу автора за будущее человечества, а точнее, будущее наших детей, внуков и правнуков (дальше заглядывать не берусь). Однако полагаю, что спасение человеческого рода будет результатом не столько деятельности консорции (группы единомышленников, несущих в жизнь новые идеи и ценности), сколько действия инстинкта самосохранения, если у нас он окончательно не атрофируется под гнетом некрофилии новостного телевидения. Это, разумеется, не означает, что я предлагаю сидеть сложа руки и ждать, когда сработает механизм самосохранения. Как говорится, «дорогу осилит идущий». Конечно «народ безмолвствует». Но до поры до времени. В этом смысле именно он, народ, «творец истории».
Относительно прогрессивной направленности исторического процесса к «ноос-ферному» состоянию человечества замечу следующее. Прогресс, в моем понимании, это развертывание потенциала той или иной системы, в том числе социальной, и усложнение ее связей. Регресс, напротив, -упрощение, примитивизация системы, подавление либо нецелесообразная растрата
ее потенциала, необратимое разрушение и саморазрушение ее структуры. Нравственный критерий прогресса, безусловно, важен, но с точки зрения исторической науки малопродуктивен. Боюсь, что в практике исторических исследований он выльется либо в набор картинок на тему «О времена! О нравы!», либо в призывы кота Леопольда: «Ребята, давайте жить дружно!». Гораздо важнее изучение позитивного, созидательного опыта человечества, на что совершенно справедливо указывает автор, хотя такая установка очень легко может обернуться тем, что называют «лакировкой действительности» и «замалчиванием недостатков». Однако не будем забывать, что история человечества - это история сменяющих друг друга мифов. Миф создается не страхом перед истиной, а желанием жить по-человечески. В этом отношении очень показательна недавняя полемика по поводу роли Сталина в Великой Отечественной войне в телешоу «Поединок». Одна сторона доказывала, что Сталин - герой, хотя и не без греха. Другая сторона доказывала, что народ победил в войне вопреки Сталину, и призывала к пусть горькой, но полной правде о войне. Большинство телезрителей с десятикратным перевесом проголосовали за первую точку зрения. Конечно, можно опуститься до того, чтобы рассказывать и показывать (например в кинофильмах в стиле Н.Михалкова), как у героя, бросившегося на амбразуру, в момент смертельного ранения расслабляется кишечник. Вот только будет ли это правдой? Как тут не вспомнить А.С. Пушкина: «Тьмы низких истин мне дороже // Нас возвышающий обман».
И последнее. Может быть, моя позиция покажется политическим конформизмом, непритязательностью и просто враждебной истине и подлинно научным знаниям об истории. Но я намеренно сформулировал ее столь категорично, чтобы подчеркнуть необходимость света и добра в том информационном мире «чернухи и порнухи», в котором мы сейчас живем. Критиковать легко. Трудно предложить и сделать что-то конструктивное. Именно в позитивном решении проблем философии истории я вижу главное достоинство работы В.Н. Са-гатовского.
1. Борисов, С.В. «Донкихоты» постиндустриальной эры: о философии истории и об ответственности философа в современном мире [Текст] / С.В. Борисов // Социум и власть. - 2011. - № 2.
2. Павлов, А.В. История как всплеск. К публикации статьи В.Н. Сагатовского [Текст] / А.В. Павлов // Социум и власть. - 2011. - № 2.
3. Сагатовский, В.Н. Новый взгляд на историю (попытка обоснования) [Текст] / В.Н. Сагатовский // Социум и власть. - 2010. - № 3, 4; 2011. - № 1.
