CC BY
44
давало возможность не цепляться каблуком за стремя при спешивании. Зимой для утепления вовнутрь надевали войлочные носки [7]. Производством кожаных изделий, непосредственно связанных с животноводством, как правило, занимались мужчины, в то время как на долю женщин приходилась работа по изготовлению и украшению одежды.
Итак, художественное производство калмыков имеет общее происхождение с другими монголоязычными народами, отвечая требованиям кочевого животноводства. Вместе с тем оно самобытно в силу уникальной исторической судьбы народа. Этническим своеобразием отмечены и традиции художественной обработки кожи.
ЛИТЕРАТУРА 1. Пальмов Н.Н. О калмыцких ремеслах // Калмыцкая степь. Ежемесячный общественно-полити-
ческий журнал. Орган Калмобкома ВКП(б), Облисполкома и Облпрофсовета. Астрахань, январь-март 1929. 136 с. С. 17.
2. Житецкий И.А. Астраханские калмыки. Наблюдения и заметки в 2-х очерках. Астрахань, 1892. 214 с.
3. Эрендженов К. Золотой родник: О калмыцком народном творчестве, ремеслах и быте. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1985. 125 с.
4. Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Ч. 1. Известия о калмыках. СПб.: Типография при Императорской Академии Наук, 1773. 657 с. С. 501.
5. Эрдниев У.Э. Калмыки. Историко-этнографиче-ские очерки. Элиста, Калмыцкий НИИЯЛИ, 1970. 312 с. С. 99-110.
6. Миллер А.А. Материалы по калмыцкой этнографии. Рукопись, зарисовки, фотографии (1906-1907). СР ГМЭ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 403. Л. 13.
7. Каталог костюмов астраханских калмыков. Одежда и ремесла астраханских калмыков. Астрахань, 1902. 47 с. С. 7-8.
30 июня 2008 г.
ББК Т3(2Р37)5
О НОВОМ ОПЫТЕ НАПИСАНИЯ РЕГИОНАЛЬНОЙ ИСТОРИИ (к выходу учебного пособия "Северный Кавказ в составе Российской империи" / Отв. ред. В.О. Бобровников, И. Л. Бабич. М.: Новое литературное обозрение, 2006. 460 с.)
С. Л. Дударев
Рассматриваемое учебное пособие написано коллективом авторов, среди которых ведущую роль играют два ответственных редактора. Оба они представляют "новую волну" в изучении истории северокавказского региона. Наиболее примечательна фигура В.О. Бобровникова. Это ученый, чьи работы базируются на целом ряде источников из центральных и местных архивов (в том числе сельских мечетных и частных рукописных архивов Дагестана). Важным достоинством специалиста является знание им аварского языка [1]. Следует отметить и то, что ответственные редакторы пособия - этнографы. Этот факт вновь указывает на то, что гражданская история региона уже перестала быть монополией одних "чистых" историков. Каковы же конкретные результаты деятельности этих коллег и их соавторов
Дударев Сергей Леонидович - доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой всеобщей истории Армавирского государственного педагогического университета, 352901, г. Армавир, ул. Р. Люксембург, 159.
по написанию, безусловно, необходимого для студенчества Северного Кавказа (и не только) пособия?
Прежде всего, обнадеживает заявление авторов не "преуменьшать значение советского источниковедения в регионе, следуя моде ругать все советское", ибо "в 50-80-е гг. (XX в. - С.Д.) сделано было действительно очень много позитивного" (с. 25). Внушает уважение констатация, что Российская империя, несмотря на свои недостатки, «отнюдь не была той "империей зла", какой она предстает в современных школьных учебниках соседей России» (с. 9). Исследователи неоднократно указывают на факты обращений отдельных мусульманских правителей и общин Северного Кавказа к России с просьбами о покровительстве в 1740-е гг. (с. 46). Они констатируют поэтапное присоединение отдельных территорий
Dudarev Sergey - doctor of history, professor, the head of the General History Department of the Armavir State Pedagogical University, 159 R. Luxemburg Street, Armavir, 352901.
Северного Кавказа к Российскому государству, в том числе, Ингушетии, Восточной Осетии, Большой Кабарды, Чечни и др. в 70-90-е гг. XVIII и в начале XIX в. (с. 47).
Примечательно, что авторы пособия указывают на то, что во второй половине XVIII в. на верность России присягнули многие чеченские общества и дагестанские владетели (с. 52). Хотя, не скроем, что при этом бросается в глаза полное отсутствие всякой связи этих фактов с концепцией "добровольного вхождения" Чечено-Ингушетии в состав России, действия которой и аналогичных ей, но фигурирующих в пособии республик анонимно, удостоилась определения "интеллектуальный прыжок" (с. 25). Сами же работы, в которых провозглашалась добровольность, как и их авторы, не позиционируются в пособии даже в качестве историографического примера.
Авторы верно указывают на то, что горцы Осетии и Чечни, перейдя под покровительство России, освободились от феодальных податей кабардинским князьям (с. 51). Они фактически подчеркивают объективную необходимость укрепления связей между центром и закавказскими владениями после Георгиевского трактата, в русле которой следует рассматривать строительство крепостей, дорог и т.д. (с. 51-52). Здесь же фигурируют и факты совместных антиосманских действий кабардинцев, осетин и российских войск во время русско-турецкой войны 1787-1791 гг., а также в более раннее время, которые в советской историографии именовалось русско-северокавказским "боевым содружеством" (с. 65). Справедливо именуются крайностями стремления некоторых исследователей свести отношения Северного Кавказа и России, особенно Чечни и России, на протяжении последнего четырехсотлетнего периода к постоянному военному противоборству (с. 113).
Мюридистское (шариатское) движение горцев сопоставляется авторами с Реформацией в Европе (с. 95). Правда, сама эта интересная мысль уже не нова, поэтому авторам пособия следовало бы сослаться на тех, кто высказал ее ранее. Примечательно, что авторы подчеркивают наличие на Северо-Восточном Кавказе двух групп мюридов - тарикатских и наибских (шариатских), что очень напоминает "религиозных" и "политических" гугенотов во Франции периода гражданских войн. Кстати, еще одной существенной параллелью
с Европой является та, что в ходе шариатского движения совершалась внутренняя исла-мизация горских северокавказских обществ, подобно внутренней христианизации, происходившей на средневековом Западе перед ее кульминационной точкой. Однако излишне увлекаться параллелями с Европой и, тем более, не стоит опираться на них как на некий показатель прогрессивного развития горских обществ первой половины - середины XIX в. Ведь победа мюридистско-шариатского движения привела бы не только к независимости горских обществ от России, но и к еще большему их отставанию от модернизационных процессов в мире*. Ибо, как блестяще подметил В.В. Де-гоев, «консолидирующим началом в имамате служила не "антиколониальная идеология", а деспотическая власть Шамиля и "крестовые походы" против нечестивых, обещавшие успокоение души в раю и безбедное существование на земле» [3, с. 100].
Авторы отмечают, что среди приверженцев суфизма существовала группировка шейха Махмуда Алмалинского, которая "резко выступала против профанации идей суфизма и использования их в корыстных целях" (с.100). Но одновременно авторам следовало бы указать и на то, что наряду с шариатским движением, внутри которого, как видим, не было тотального единомыслия, в Дагестане и Чечне существовало и антишариатское. Чеченцы, жители Чеберлоя, в 1843 г. заявили имаму Шамилю: "Приди и возьми от нас свой шариат. Мы его положили в кожаный мешочек и крепко зашнуровали". Это выступление, как и другие, было жестоко подавлено мюридами [4, с. 66-67]. При этом сам имам не брезговал лично уничтожать непокорных [3, с. 99].
Авторы верно указывают на то, что обстановка была неспокойной и в районах Центрального Предкавказья, покорившихся России и населенных ингушами и осетинами.
* Более 20-ти лет назад по этому поводу прозвучала весьма справедливая мысль: «То или иное социальное движение (например, движение горцев под руководством Шамиля), если рассматривать его как замкнутый самодовлеющий процесс, представляет собой определенный прогресс в рамках конкретного региона (завершение процесса феодализации горских обществ, рождение раннефеодальной государственности - имамата), но в рамках глобальной системы оказывается явлением, усиливающим в обществе замкнутость, осложняющим и задерживающим новый необходимый и неизбежный "формационный переход"» [2]
Здесь вспыхивали "стихийные крестьянские выступления", подавлявшиеся карательными экспедициями (сожжение Кобана в 1830 г.) (с. 125). Но упущена такая "мелочь", как то, что эти восставшие, наряду с другими горскими обществами, остались равнодушными к идеям мюридизма и антироссийским призывам сторонников газавата [5]. Сказанное выше еще раз напоминает о том, что "Кавказская война" была многомерным и разнородным явлением, недаром заслужившим у части специалистов по указанным выше и другим причинам определение "так называемая". В самом деле, ведь "целые слои и группы горского населения, в особенности связанного с феодальными династиями или с Россией, отказывали движению в поддержке, помогали царским войскам. В первой половине XIX в. на Северном Кавказе происходила своеобразная гражданская война" (Курсив мой. - С.Д) [6, с. 16].
Заслуживает внимания и разностороннее освещение авторами причин махаджир-ства, притом, что основной его причиной все же позиционируется "насильственный сгон жителей Северо-Западного Кавказа и ряда районов Центрального Кавказа с насиженных мест" (с. 163-164). Необходимо поддержать заключение авторов о том, что не Северный Кавказ "содержал Россию, а империя содержала Северный Кавказ" после его включения в российскую государственную структуру (с. 248). Можно было бы указать и на некоторые другие важные выводы авторов пособия, которые можно считать вполне правомерными. Обратим внимание и на то, что авторы стремятся, как будто, уйти от явных симпатий и антипатий к тем или иным полярным точкам зрения, устраняясь от эмоций и драматизации, скажем, в описании итогов махаджирства.
Несмотря на ряд позитивных моментов (хотя и с известными оговорками), перечисленных выше, пособие оставляет крайне противоречивое и спорное впечатление, которое порой заслуживает того, чтобы считаться сомнительным.
Прежде всего, вызывает удивление тот факт, что в пособии рассматривается только имперский этап общения горцев Северного Кавказа и России. Предшествовшие этому этапу страницы истории опущены безо всяких комментариев и оснований. Лишь в редких, эпизодических случаях (с. 65, 327, 334) читатели пособия могут узнать о том, что
северокавказцы имели контакты с Московским государством в ХУ1-ХУ11 вв. Иногда такие сведения звучат в контексте истории казачества (с. 70, 71, 73). История же связей Руси и Северного Кавказа в Х-ХУ вв., как таковая, в книге отсутствует. Вот почему посылки авторов о том, что территория региона еще с древних времен имела связи и контакты с Восточной Европой, Поволжьем, Сибирью, население которых в большей или меньшей степени в течение тысячелетий участвовало в историко-культурных и этнополитических процессах на Северном Кавказе, выглядят неубедительными. Читатель в книге сталкивается с, мягко говоря, урезанной версией взаимоотношений Северного Кавказа с Россией.
На целом ряде страниц издания барабанной дробью звучит слово "завоевание" (в вариациях "русское завоевание", "русские завоеватели" - с. 54, 63, 67, 68, 123, 166, 323, 347 и др.). Параллельно с ним употребляется термин "покорение". Более нейтральный термин "присоединение" звучит в работе редко. Термины "завоевание" и "покорение", как ни досадно для авторов, идут в разрез с их же собственными утверждениями, приведенными выше и прямо указывающими на уже давно сделанный в советской историографии вывод о том, что этапу самодержавно-административного* подчинения региона предшествовал этап добровольного, по преимуществу, присоединения ряда народов Северного Кавказа к Российскому государству [7, с. 199, 205].
Из пособия читатель ничего не узнает и о взглядах на отношения России и Северного Кавказа С.Е. Десницкого и Павла I, проектов и методов освоения Кавказа, предложенных Н. Мордвиновым, А.С. Пушкиным, А.С. Грибоедовым.
Создается впечатление, что, несмотря на демонстративное стремление к объективности, основная задача авторов заключалась в том, чтобы показать "имперское нутро" России, ее захватническую, завоевательную динамику на Северном Кавказе.
В этом смысле показательно отношение авторов к проблеме "ориентализма". Сама эта проблема заслуживает, безусловно, внимательного и вдумчивого рассмотрения.
*Авторам больше нравится термин "колониального"; при всем их стремлении к объективности, им не удалось показать дискуссионность этого термина применительно к российской, в том числе северокавказской, действительности.
Традиционное понимание термина "ориентализм" сводится к вольному или невольному искажению социальной действительности народов Востока и Кавказа представителями европейского мира, руководствующимися ошибочными стереотипами, основанными на слабом знании реалий мира Другого. Как блестяще показано в работах С.И. Лучицкой, такое искажение имело место еще во времена крестовых походов [8]. Оно имеет глубокие социокультурные и ментальные основания. Мы, разумеется, не придерживаемся отношения к народам Северного Кавказа, как к "диким", "хищным" и т.п., которое является действительным анахронизмом. Ни о чем подобном не идет речь и в работах М.М. Блиева и его сторонников [9]. Ни мы, ни наш учитель
B.Б. Виноградов, не принадлежим к тем авторам, которые полностью разделяют подходы видного осетинского, российского историка. Еще в 1983 г. В.Б. Виноградов (совместно с
C.Ц. Умаровым), отдав должное "зоркому и новаторскому" подходу М.М. Блиева, тем не менее, отмечал: "пагубные последствия политики и практики царизма на Кавказе не следует выводить в ранг второстепенных или ничтожных" [10]. И позднее В.Б. Виноградов отмечал, что М.М. Блиев «...еще раз показывает, что проблема вооруженной борьбы части северокавказцев с русскими правительственными и проправительственными силами может быть понята только с учетом всего комплекса питавших "кавказскую войну" условий и обстоятельств. Любая односторонность здесь недопустима» [11]. В свою очередь, в 1989 г. на знаменитой Махачкалинской конференции по проблемам народно-освободительного движения горцев Дагестана и Чечни мы заявили, что «сводить всю проблему движения горцев к "экспансионизму" несправедливо» [12]. Под этим заявлением мы готовы подписаться и сегодня. Но пытаться сильно преуменьшить "набеговый фактор", затерять его в массе материала, как делают авторы пособия, признавая при этом, как ни парадоксально, "ярко выраженный военный характер" горского общества времен "российского завоевания", невозможно. В.О. Бобровников, И.Л. Бабич и их коллеги, мимоходом говоря о набегах дагестанских союзов молодежи и сельских ополчений на Кахетию (с. 69), ничего не пишут о нападениях горцев на казачьи станицы и российские поселения. Впрочем, несмотря на стремление авторов к отрывочности и вы-
борочности в освещении горских набегов, и они вынуждены однажды сделать серьезное заявление о том, что "рабство и работорговля военнопленными" составляли "важный источник доходов в Закубанской Черкесии, в частности у убыхов, полностью покинувших Северный Кавказ после окончания войны" (с. 164)*. Выразительный контекст для такого вывода!
Очевидно, что ярлык "ориентализма" навешивается ныне прежде всего не тем, кто действительно видит в горцах "поголовных бандитов", а тем, кто последовательно видит отрицательные стороны исторической действительности горцев XVIII - середины XIX вв., в том числе, такие, как набеги, работорговля (или пленопродавство), кровная месть (а в будущем - политический и обычный бандитизм 1920-1940-х гг.), при вполне очевидном уважении к их истории и культуре в целом. Но авторы пособия, как видим, порой рискуют сами оказаться пленниками ложно понимаемого дискурса ориентализма. К тому же, им явно не удается загнать всю нынешнюю историко-политическую ситуацию в "прокрустово ложе" ориентализма. Реалии настоящие, а не надуманные, говорят сами за себя. "Кавказские горцы на пороге третье -го тысячелетия в большинстве своем давно уже не горцы, а далекие потомки людей, которые жили в горах" - утверждается в пособии (с. 321). Однако в Чечне к власти пришел именно горец Д. Дудаев, а "равнинник" Д. Завгаев, оказался свергнут. Более того, теоретик будущего устройства Чечни, бывший вице-премьер ичкерийского правительства Х-А. Нухаев наряду с утверждениями о существовании цивилизаций "Суши" и "Моря", разработал теорию "третьего центра" - цивилизации "Гор", как подлинного источника высшей духовности, традиции и власти. Трезвомыслящие специалисты воспринимают такие планы как лигитимацию особой формы "антисухопутного", а значит, антироссийского, традиционализма [14]. Небезынтересно и то, что видный отечественный этнограф С.А. Арутюнов, ясно понимающий дихотомию горного и равнинного, пропагандирует идею создания в южной, горной, части Чечни
* Важно и показательно то, что опытные, маститые ученые-историки старшего поколения вновь обращаются к положительному потенциалу концепции М.М. Блиева, которая ныне вошла в новейшие школьные учебники по истории России [13, с. 179-181].
отделенную от севера военным барьером (типа стен, отделяющих Израиль и палестинские территории?), выведенную из политического и правового поля РФ и управляющуюся по собственным законам, зону, но не имеющую, однако, независимого государственного статуса [15, с. 12-13]. Не давая политическую оценку этого поистине "удивительного" проекта, укажем на главное - это ли не признание того факта, что горцы отнюдь не утратили свою "особость" со всеми вытекающими отсюда последствиями?
В небольшой статье невозможно подробно коснуться всех затронутых авторами пособия проблем, в том числе, проблемы северокавказского фронтира. Она в целом требует к себе внимательного отношения. Проблема фронтира сложна и по-разному трактуется учеными. Похоже, что авторы пособия и сами не смогли выработать к ней четкого и определенного подхода. С одной стороны, авторы призывают к отказу от прямого проведения аналогий западных ученых между историей Северной Америки и России, от упрощенного толкования фронтира. Они придерживаются термина Баррета о том, что фронтир определяется как "пограничная, прирубежная зона, при оценке которой нужно учитывать шедшую сюда внутреннюю и внешнюю миграцию большого числа населения, оседание на новых местах, образование новых сообществ и отказ от старых" (с. 56). Они видят во фронтире область перекрещивающихся влияний, критикуя точку зрения Д.И. Олейникова, сводящего суть фронтира, по их словам, к непроходимой грани, разделявшей горское "варварство" и российскую "цивилизацию" (с. 58). С другой стороны, они не видят других определений фронтира, предложенных в отечественной историографии [16], что существенно обедняет их работу. Невнимание к разнообразной конъюнктуре терминологии фронтира приводит их и к терминам типа "османский фронтир", сопоставимость которого с известными историческими типами фронтиров, в том числе, ситуацией на Северном Кавказе, проблематична и спорна.
Более того, отсутствие у авторов четкого понимания термина "фронтир" приводит ученых к следующему выводу. Анализируя значение реформ 1860-1870-х гг. на Северном Кавказе, они пишут: "В том, что северокавказский фронтир избежал волнений на почве
реформ, решающую роль сыграло отсутствие в то время крупных городов, оппозиционной прессы и, главное, революционной городской интеллигенции" (с. 226). Оставляя сейчас в стороне то, что все эти перечисленные причины "спокойствия фронтира" появились в будущем именно благодаря тесной интеграции Северного Кавказа и остальной России, в том числе, распространения в регионе российского образования [17], зададимся вопросом: значит, Северный Кавказ после присоединения к Российской империи продолжал оставаться "фронтиром"? Но если это так, то возникают новые вопросы: до каких пор регион носил "фронтирные признаки"? Или же следует считать Северный Кавказ "вечным фронтиром", который при определенных обстоятельствах может и отпасть от нынешней Российской Федерации? Увы, такой "аморфный" подход к проблеме "фронтира" вольно или невольно готовит общественное мнение к далеко идущим политическим последствиям, которые воплощаются в наше время в так называемые "цветные" или "цветочные революции" [18]. Напомним, что в подготовке этих событий самую непосредственную роль сыграли организации (сеть гуманитарных фондов и НПО), родственные одной из тех, которые профинансировали издание рецензируемого учебного пособия (Фонд Сороса).
В итоге необходимо отметить следующее. Опыт Российской империи на Северном Кавказе был весьма сложен, противоречив и, разумеется, не может быть предметом только одной критики или же сплошных восхвалений. Но он показывает, как непросто и трудно выстраивалось то единство Северного Кавказа и России, которое является самым главным достижением всего предшествующего развития, и которое в настоящий момент находится под угрозой, нуждаясь в нашем всемерном сохранении. Изучая все изломы исторического развития, драмы и трагедии прошлого, необходимо постоянно видеть и углублять тот позитив, который позволил построить современное Российское государство и всемерно беречь его. Без учета этой задачи любые исторические построения или научно-методические экзерсисы ученых либо утрачивают свой смысл, либо приобретают негативный оттенок, работая против идеи целостности Северного Кавказа и России.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бобровников В.О. Мусульмане Северного Кавказа: обычай, право, насилие: Очерки по истории и этнографии права Нагорного Дагестана. М.: Вост. лит., 2002. 368 с.
2. Айларова С.А., Виноградов В.Б. Позднесредне-вековый хозяйственно-экономический комплекс у горцев Центрального Кавказа и его место в контексте русско-кавказских отношений докапиталистической эпохи (К постановке проблемы) // Археология и вопросы хозяйственно-экономической истории Северного Кавказа. Грозный, 1987. С. 133-134.
3. Дегоев В.В. Имам Шамиль: пророк, властитель, воин. М.: Русская панорама, 2001. 371 с.
4. Мухаммед Тахир. Три имама. Махачкала: Даг-учпедгиз, 1990. 100 с.
5. Дударев С.Л. О причинах оппозиции части горцев имамату Шамиля // Чечено-Ингушетия в составе России в конце XVIII - середине XIX вв.: Тез докл. Грозный: ЧИ НИИИЯЛ, 1989. С. 24-26.
6. Ахмадов Я.З., Мужухоев М.Б. Объединительные тенденции в освободительных движениях народов Северного Кавказа (XVШ-XIX вв.). // Народно -освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в 20-50-х годах XIX в.: Тез. докл. и сообщ. Всесоюз. науч. конф., Махачкала, 20-22 июня 1989 г. Махачкала, 1989. 194 с.
7. См., напр.: Великая Н.Н. Какой империей была Россия? // Проблемы всеобщей истории. Вып. 10. Армавир: Армавирский госпединститут, 2005. 231 с.
8. Лучицкая С.И. Образ Другого: мусульмане в хрониках крестовых походов. СПб.: Алетейя, 2001. 398 с.; Она же. Христианско-мусульманская полемика по поводу изображений в эпоху крестовых походов // Одиссей. Человек в истории. Феодализм под судом историков / Гл. ред. А.Я. Гуревич; Ин-т всеобщ. истории. М.: Наука, 2006. 493 с. С. 319-350.
9. Блиев М.М. Россия и горцы Большого Кавказа. На пути к цивилизации. М.: Мысль, 2004. 877 с.; Дударев С.Я. Б.В. Виноградов и Судьба концепции добровольного вхождения Чечено-Ингушетии в состав России (рассуждения ученика и современника) // Вопросы южнороссийской истории. Вып. 13. М.-Армавир, 2007. 163 с. С. 32-41; Российскость в истории Северного Кавказа. Армавир, 2002. 96 с.
10. Виноградов В.Б., Умаров С.Ц. Вместе - к великой цели. Грозный: ЧИ НИИИЯЛ, 1983. 78 с.
11. Виноградов В.Б. Россия и Северный Кавказ (Обзор литературы за 1976-1985 годы: итоги и перспективы изучения) // История СССР. 1987. № 3. С. 96.
12. Дударев С.Л. К оценке состояния социально-экономических отношений и политической структуры горского общества в свете исследований истоков Кавказской войны (по литературе 1980-х годов) // Народно-освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в 20-50-х годах XIX в.: Тез. докл. и сообщ. Всесоюз. науч. конф., Махачкала, 20-22 июня 1989 г. Махачкала, С. 142.
13. См.: Буганов В.И., Зырянов П.Н., Сахаров А.Н. История России. Конец XVII-XIX век: Учеб. для 10-го класса общеобразовательных учреждений. М.: Просвещение, 2006. 336 с.
14. Кузнецов А.Г., Сидоренко С.Я. Мифы этнорелигиозного традиционализма на Северном Кавказе в контексте геополитических реалий // Политическая мифология и историческая наука на Северном Кавказе: Южнороссийское обозрение. 2004. № 24. С. 75-76.
15. Арутюнов С.А. "Закрытое общество" - альтернатива мегаполисному потребительству? // Адат. Кавказский культурный круг: традиции и современность: Сб. стат. / Ред. и сост. В.А. Дмитриев. М.-Тбилиси: МНИИК, 2003. 254 с.
16. См., напр.: Резун Д.Я. Фронтир в истории Сибири и Северной Америки // Преподавание истории в школе. 2003. № 9. С. 10; Он же. О некоторых моментах осмысления истории фронтира в Сибири и Северной Америке XVII-XVIII вв. // Американские исследования в Сибири. Вып. 5: Мат-лы Всерос. науч. конф. "Американский и сибирский фронтир", 6-8 февраля 2001 г. Томск: Изд-во Томского университета, 2001. С. 137; Агеев А. Д. Сибирь и американский Запад: движение фронтиров. М.: Аспект-Пресс, 2005. С. 8-28.
17. См., напр.: Адухов М.Д. Становление и развитие светского образования в Дагестане (вторая половина XIX-XX вв.): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Ставрополь, 2004. С. 31-38; Ткаченко Д.С. Национальное образование в Российской империи XIX - начала XX вв. (на материалах СевероКавказского региона): Автореф. дис. . д-ра ист. наук. Ставрополь, 2006. С. 33-43.
18. Добаев И.П., Дугин А.Г. Роль и место "цветных революций" в геополитических трансформациях в Каспийско-Черноморском регионе // Евразийский проект: кавказский вектор / Южнороссийское обозрение. 2005. № 30. С. 66-91.
20 сентября 2008 г.
