CC BY
20УДК 008.2: 159.9.01 DOI 10.36945/2658-3852-2022-2-34-46
Е. Л. Яковлева
О НЕВОЗМОЖНОЙ ВОЗМОЖНОСТИ: ТОЧКИ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ С. П. ДЯГИЛЕВА И Э. УОРХОЛА КАК НЕСБЫВШАЯСЯ МЕЧТА УЗНАВАНИЯ СЕБЯ
Аннотация: Объектом статьи стала невозможная возможность в виде воображаемой встречи Сергея Павловича Дягилева и Энди Уорхола. Методами исследования избраны биографический, интеллектуальная игра воображения и метод аналогий. Они помогли совместить факты из биографий импресарио и художника, создав промежуточный воображаемый мир их возможной встречи. Среди черт, способных привлечь внимание мужчин друг к другу, отмечены одиночество, сексуальная ориентация, положение изгоя в обществе, привязанность к матери, страсть к пиар-акциям и практикам ничтожения. Встреча могла бы изменить оптику восприятия себя, гармонизовать их и способствовать сотрудничеству.
Ключевые слова: Сергей Павлович Дягилев, Энди Уорхол, невозможная возможность, одиночество, изгой, воображаемый мир, практики ничтожения.
Приобретение драматического и порою трагедийного опыта жизни при их рефлексивном осмыслении способствуют углублению знаний о Я. Данный процесс особенно актуален для творческой личности, передающей посредством искусства понимание бытия, истины, повседневного опыта, экзистенциалов судьбы с элементами автобиографичности. Более того, само искусство заставляет творца по-новому взглянуть на себя: в художественном тексте проступает авторское Я как тень, нередко ускользающая от осознания. Таким образом, как личное бытие и рефлексия над ним, так и созданное произведение искусства заставляют художника переходить от незнания к знанию в узнавании мира и себя, что постоянно расширяет его горизонт и стимулирует творчество. Процессу углубления знаний о себе способствует и Другой, близкий по духу и помогающий в минуты горечи/счастья, приобретения/утраты поддержать товарища.
Большинство творческих людей относится к числу личностей одиноких, мятущихся, неспокойных, ищущих идеал как гармоничное равновесие собственной метафизики. И не каждый творец достигает своей цели, несмотря на признание гениальности/таланта со стороны окружения/зрителей/публики. К числу
© Яковлева Е. Л., 2022.
подобных мастеров можно отнести импресарио Сергея Павловича Дягилева и художника поп-арта Энди Уорхола. Оба прожили довольно насыщенную публичную жизнь, одновременно оставаясь трагически одинокими, тревожными и даже не самодостаточными людьми. В их жизни каждому не хватало поддержки в виде Другого как второй половинки, благодаря которой мог осуществиться процесс узнавания себя, что привело бы к гармонизации натуры.
Осуществим раскрытие потенциала несостоявшейся встречи С. П. Дягилева и Э. Уорхола и идеи узнавания себя через их воображаемый диалог, обратившись к биографическому материалу. В статье предпринят совмещенный анализ биографий С. П. Дягилева и Э. Уорхола с применением концепции воображаемого, изложенной в эссе А. Мальро «Воображаемый музей» [Мальро, 2012]. Согласно французскому культурологу, все существующие произведения искусства вневременны, а значит взаимосвязаны и находятся в диалоге между собой, что становится истоком нового эстетического опыта их восприятия. Данное положение А. Мальро мы перенесли на биографии творческих личностей, сопоставив их и выявив единство с помощью интеллектуальной игры воображения. Игра воображения позволила создать модель воображаемой встречи С. П. Дягилева и Э. Уорхола, состоявшейся в сознании автора статьи. Осуществляя мысленное моделирование взаимодействия мужчин, мы руководствовались идеей А. Мальро о вневременности шедевров, перефразировав ее под наш концепт: выдающиеся творцы искусства оказываются увековеченными и оторванными от своего времени [Мальро, 2012, с. 66], что позволяет им встретиться друг с другом в воображаемом мире.
Обратим внимание на два словосочетания, которыми мы оперируем в статье - невозможная возможность и узнавание себя. Неологизм невозможная возможность образован автором из блоковского словосочетания «невозможное возможно» (стихотворение 1908 г. А. Блока «Россия» («Опять, как в годы золотые...»)). Он указывает на метафизику отсутствия, характерную для постмодернистской мысли и связанную с пониманием бытия как нон-финальной процессуальности. Смысловая нагрузка неологизма задает множество (явных/неявных) возможностей, пребывающих в потенциальном состоянии и осуществимых не только при наличном бытии, но и воображаемом продолжении его процессуальности после финализации. Понятие «узнавание себя» обладает экзистенциально-психологическим модусом. Оно указывает на проблематизацию собственного бытия самим человеком, рефлексирующим над экзистенциальными ситуациями и находящимся в поиске себя и смыслов жизни. Самосознание помогает выявить индивидуальность, которая себя осуществляет (В. Франкл), проверяет (Ж.-П. Сартр) и узнает (М. Хайдеггер). В уникальности личного опыта происходит восстановление аутентичности, что при рефлексировании ведет к узнаванию себя. Оно выявляет ресурсы личности, способствует целенаправленным действиям и ярким переживаниям событий. Истоком теоретизаций феномена узнавания можно считать аристотелевскую
«Поэтику», в которой античный философ употребляет термин анагноризис [Аристотель, 2015]. Он указывает на понимание сути ситуации и смены течения жизни в результате утраты главным героем произведения в переломный момент иллюзий. В аристотелевской трактовке анагноризис, обладая экзистенциальным и философским измерением, олицетворяет переход к знанию от незнания, что позволяет перенести понятие из художественного творчества на бытие реального человека. Для последнего анагноризис как узнавание себя и прояснение смысла своей жизни играет роль экзистенциального откровения, помогая в жизненных проявлениях понять происходящее и свою роль в этом, а при возможности и прикоснуться к сокровенному. «Наличие cogito самому себе, своему сознанию, своей субъективности, соналичие другого и себя, интерсубъективность как интенциональный феномен эго» [Деррида, 2000, с. 55] конституируют смысл, оказывающийся (ситуативно) значимым для личности в ее узнавании себя.
Если принять в качестве исходного положения за истину существование невозможной возможности, создав пространство вневременности и совместив диахронию и синхронию, то встреча Сергея Павловича Дягилева и Энди Уорхола, приобретя черты вероятной реальности, могла иметь место в бытии, положив начало дружбе и сотрудничеству, благодаря которым каждый из мужчин углубил бы и расширил знания о себе. Безусловно, в реальности данной встречи никогда не было, и она была невозможна в силу рамок жизни импресарио и художника. Сергей Павлович Дягилев, родившийся в 1872 г., умер в 1929 г., когда Энди Уор-холу (1928-1987) был всего один год. Эти люди принадлежали разным поколениям, культурам, национальностям, эстетическим школам. Но допустимость их судьбоносного пересечения как невозможной возможности заставляет вспомнить слова П. Клее, произнесенные им в 1920-х гг. Швейцарский художник и теоретик искусства утверждал, что есть миры, «куда не каждому человеческому созданию дано заглянуть»: «Например, я имею в виду жизнь до рождения и после смерти, которая стремится о себе заявить, но крайне редко осознается. Этакий промежуточный мир. Я назову его сферой "между", поскольку чувствую его присутствие именно "между" теми мирами, которые доступны постижению с помощью наших органов чувств. А еще потому, что я могу постигать его внутренне и проектировать вовне посредством аналогий» [Бессонова, 2004]. Промежуточный мир А. Клее сходен с воображаемым миром А. Мальро.
Опираясь на биографии С. П. Дягилева [Брезгин, 2017; Лифарь, 1993], Э. Уорхола [Бокрис, 2019; Нюридсани, 2019; Лэнг, 2017], используя потенциал концепции воображаемого А. Мальро, метод интеллектуальной игры воображения и аналогий, помогающие совместить разные эпохи и биографические эпизоды, выявить единство и подобия, привлекая идеи психоаналитиков [Фрейд, 2021; Фромм, 2009], позволим создать промежуточный воображаемый мир и представить невозможную возможность. При подобном раскладе, если бы Сергей Павлович
Дягилев не умер и продолжил жизненный путь (или была допустима вневремен-ность, по А. Мальро, жизнь после смерти, по П. Клее), то он как импресарио мог бы в поездке со своими антрепризами в Америку (в начале 50-х гг. ХХ в.) познакомиться с начинающим художником Энди Уорхолом и открыть миру его творчество, сделав своим фаворитом.
Встает вопрос: что могло привлечь импресарио к личности художника? Какие черты делали их созвучными друг другу? Поиск ответа на вопросы приводит к нескольким значимым моментам, объединяющим две совершенно разные личности, которые никогда не пересекались друг с другом.
Во-первых, проблема одиночества. Сергей Павлович и Энди Уорхол были трагически одинокими личностями. Несмотря на то что они всегда находились в окружении огромного количества людей (Сергей Павлович - среди участников художественного объединения «Мир искусства» и театральной антрепризы «Русские сезоны», а Энди Уорхол - среди посетителей и богемы арт-студии «Фабрика»), тем не менее одиночество было их фирменным знаком и доминантой жизни. Они находились в поисках того единственного человека, способного демонстрировать им постоянную заботу и любовь, умеющего понять творческие порывы и экзистенциальные метания/страхи/надежды. Оба искали поддержки как в трудные, так и в счастливые моменты своей жизни. Но поиск такого друга ни у одного из них не увенчался успехом, сделав их мятущимися личностями, раздираемыми противоречиями и страданиями. Каждый из них постоянно «чувствовал, что его бросили, предали, что он никому не нужен» [Куттер]. Перечисленное доставляло дискомфорт и рождало внутреннюю напряженность. Так, происходивший из большой семьи Сергей Павлович «мечтал всю жизнь о семье и думал создать семью со своим единственным» [Лифарь, 1993, с. 38]. Он был однолюбом, но капризы судьбы заставляли его менять партнеров, потому что они «от него уходили, ему изменяли, причиняя страшную боль и раня его мечту об единственном» [Лифарь, 1993, с. 38]. Отчужденность и отсутствие эмоциональных связей с миром делали Энди Уорхола страдающим от своего одиночества и даже потерянности в бытии. Его одиночество было многолико. Это «одиночество отдельности, одиночество нежеланности, одиночество недопущения» [Лэнг, 2017, с. 69], что усиливало безысходность жизни и ее понимания. В итоге оба пытались подавить тоску собственного одиночества посредством искусства и коллекционирования, создавая иллюзию полноценной жизни, в том числе для себя. Коллекционирование сигнализирует «о симптоме психологической патологии, о дисфункции, связанной с постоянным ощущением пустоты и отсутствием внутреннего стержня в структуре личности» [Фромм, 2009, с. 285]. Сама покупка, символически олицетворяя заполнение внутренней пустоты, играла роль бегства от ситуации, желания отвлечься от нее и иллюзии власти (над произведениями искусства/вещами).
Ситуацию одиночества С. П. Дягилева и Э. Уорхола, во-вторых, усугублял следующий момент. Окружающая среда Сергея Павловича и Энди была гомосексуальной, что могло бы стать точкой их пересечения. Оба имели нетрадиционную сексуальную ориентацию. Пытаясь скрыть данный факт, они испытывали чувство вины и считали гомосексуализм патологией, ненормальностью или болезненной навязчивостью (З. Фрейд). Вся атмосфера вокруг Дягилева, в том числе закулисная, была неприкрыто гомосексуальной. На данный факт указывал внешний вид маэстро. Он был щеголем и красивым денди, который любил играть на публику. Неизменным его атрибутом был «в манжете рубашки шелковый надушенный платок», который в Европе считался опознавательным аксессуаром приверженцев однополой любви [Брезгин, 2017, с. 199]. По мнению исследователей, «Энди принадлежал преимущественно гомосексуальной чувственности» [Бокрис, 2019, с. 308]. Как известно, на уорхоловской «Фабрике» «гомосексуализм был нормальным явлением» [Нюридсани, 2019, с. 434]. Желание спрятать от людей свои наклонности, делало их осторожными и даже свидетельствовало об определенной закомплексованности. По словам А. Бенуа, «умение скрывать свои сердечные дела было доведено у Сережи до виртуозности» [Брезгин, 2017, с. 271]. Энди приложил все усилия, чтобы запутать окружающих в собственной сексуальной ориентации. Заметим, в личной жизни Сергей Павлович и Энди со своими партнерами периодически терпели фиаско, что доставляло им колоссальные страдания.
Рассуждая о гомосексуализме, обратимся к З. Фрейду, у которого находим одну из версий объяснения патологических сексуальных наклонностей личности. Согласно психоаналитику, инвертированные мужчины «проходят в детстве через фазу очень интенсивной фиксации на женщине (большей частью на матери), по преодолении которой они отождествляют себя с матерью и избирают себя самих в сексуальные объекты» [Фрейд, 2021, с. 16]. И здесь мы подходим к еще одной общей черте С. П. Дягилева и Э. Уорхола: в-третьих, оба мужчины в детстве были привязаны к мачехе/матери. На всю жизнь оба остались избалованными детьми, проявляя оптику детского мировидения. Характеризуя Сергея Павловича, Ж. Кокто сказал, это был «русский принц, которого жизнь устраивала, только если в ней происходили чудеса». Подобная характеристика подходит и к личности художника поп-арта. До конца дней у Энди сохранилось желание чуда. Об этом свидетельствует его любовь к слову чудо. Согласно воспоминаниям Ультра Вайолет, «этим словом Уорхол мог упиваться часами. Чудо - здесь, чудо - там. В некоторых есть чудо, в других - нет. Все это - просто чудо» [Нюридсани, 2019, с. 64].
Именно мачеха Елена Валерьяновна в жизни Сергея Павловича и мать Уор-хола Юлия/Джулия Завацкая, привив мальчикам любовь к искусству, оказали мощное влияние на их духовное (и, возможно, сексуальное) становление. Воспитывая пасынка, Елена Валерьяновна Дягилева сделала акцент на развитие исключительной силы воли. Она учила мальчика не произносить фразу «Я не могу»,
потому что, когда хотят - всегда могут. Вплоть до семнадцатилетнего возраста мачеха оказывала сильное влияние на становление личности Дягилева, прививая ему свой эстетический вкус.
Привязанность к матери и желание продления детства проявились в жизни и творчестве Энди. Переехав в Нью-Йорк и начав собственную деятельность, художник не смог расстаться с матерью и взял ее с собой: она прожила с Энди до 1971 г. Согласно искусствоведческой интерпретации, уорхоловская «банка супа -символ материнской утробы, выражающий... затаенное желание вернуться в эмбриональное состояние» [Я стану твоим зеркалом, 2016, с. 52]. Приведенная трактовка объясняет привязанность художника к матери. Осознание невозможности вернуться в эмбриональное состояние заставило Энди бессознательно создать замещение: он большую часть жизни прожил вместе с матерью, одновременно стесняясь ее и не отпуская от себя. Характеризуя собственные полотна с банками супа, Энди признавался, что они «содержат в себе образ истины и красоты» [Я стану твоим зеркалом, 2016, с. 75]. Слова художника явно указывают на то, что мать и ее кухонное пространство олицетворяли для него определенные Абсолюты, которыми он был очарован всю жизнь.
Если согласиться с приведенным положением З. Фрейда, то привязанность к мачехе/матери есть исток сексуального отклонения у Сергея Павловича и Энди. Став собственным сексуальным объектом и признав свою особенность, как Дягилев, так и Уорхол начали искать мужчин, похожих на самих себя и желающих «любить так, как любила его мать» [Фрейд, 2021, с. 16]. Сексуальным объектом в гомосексуальной связи становится объект, соединяющий «оба половых признака», являя «компромисс между душевным стремлением к мужчине и женщине при сохранении условия мужественности тела (гениталий)» [Фрейд, 2021, с. 16]. Инвертированный человек чувствителен к женским прелестям, но «переносит на мужские объекты вызванное женщинами возбуждение» [Фрейд, 2021, с. 17]. Беспокойное бегство от женщины приводит к навязчивому стремлению к мужчинам, что свидетельствует о сексуальной инверсии.
Подчеркнем, инверсия у С. П. Дягилева и Э. Уорхола была явлением не временным, а постоянным, сохраняясь до конца жизни. Каждый из творцов как «инвертированный мужчина не мог устоять перед очарованием, исходящим от мужских качеств тела и души» [Фрейд, 2021, с. 15]. Неслучайно в искусстве, создаваемом обоими, можно обнаружить элементы восхищения и любования красотой мужского тела. Сергей Павлович в балетных постановках, сделав ставку на героя, поручил мужчинам сольные партии. Энди Уорхол свою завороженность мужским телом запечатлел на полотнах, фотографиях и кинопленке.
В-четвертых, С. П. Дягилев и Э. Уорхол были изгоями, оторванными от своей социальной среды и корней. Сергей Павлович происходил из дворянской среды, но его родители в 1890 г. были разорены. Постепенно обосновавшись в Европе,
Дягилев так никогда и не смог попасть в постреволюционную Россию и увидеться с родственниками, что омрачало его существование, проявляясь в виде невидимой, но постоянной душевной боли. Энди Уорхол происходил из семьи русинских иммигрантов, что наложило отпечаток на всю его жизнь. Заложенные в детстве матерью традиции культуры русинов навсегда остались в памяти художника. Несмотря на жизнь в Америке, в его семье предпочитали говорить на русинском языке, представляющем собой смесь венгерского и украинского языков. В итоге всю жизнь у Энди были проблемы с речью, не мог говорить на чисто английском языке, коверкая его. Данный факт стал источником его стеснения и отчужденности при коммуникации с людьми.
Эпизоды из биографии, связанные с проблемой изгойства, позволяют заключить следующее. С. П. Дягилев и Э. Уорхол, не вписываясь в окружающие их социальные группы, испытывали (тщательно скрываемый) страх бытия-в-мире и бытия-с-другими, что доставляло им дискомфорт. Как известно, страх вторгается в присутствие личности в бытии, заставляя подчинятся своей силе, что делает человека растерянным и лишает защитных ресурсов. Под воздействием страха «рушится само здание разума, в миг немыслимого мужества рассеивается вся его величественность», приводя к смятению [Батай, 2019, с. 129]. Данное состояние, вызванное страхом и набрав свою мощную силу, периодически охватывало Сергея Павловича и Энди, делая беспомощными и даже повергая в панику, в результате чего они не знали, в каком направлении двигаться как в жизни, так и в искусстве. Необходимо обратить внимание и еще на одну деталь. У страха есть и позитивное начало. Он помогает понять подлинность существования и раскрыть возможности, позволяя индивиду повернуться к самому себе [Руткевич, 1985, с. 53-54]. В моменты смятения С. П. Дягилев и Э. Уорхол оставались наедине с собой, осуществляя процесс узнавания себя и мобилизуя собственные ресурсы для дальнейшего экзистенциального приключения жизни. Благодаря уединенности, вслед за оцепенением С. П. Дягилев и Э. Уорхол как деятельные натуры приходили в движение, находя новые идеи для творчества и отодвигая (на определенное время) свой страх бытия-в-мире и бытия-с-другими.
У страха есть и еще один позитивный момент для творческих личностей. Как заметил Э. Фромм, «страх обычно мобилизует. тенденцию к бегству», помогая человеку избавиться от него [Фромм, 2009, с. 270]. Особую роль в ситуации страха бытия-в-мире и бытия-с-другими играло умение переключаться на иное (в нашем контексте - на творчество и мир искусства), что было показателем бегства от ситуации. Оба деятеля искусства, в-пятых, жили в воображаемом мире, сбегая в него от проблем собственного бытия. Сергей Павлович Дягилев был идеалистом. Он мечтал преобразовать мир на основе законов красоты посредством синтеза искусств. Это была путеводная идея, вокруг которой выстраивалась жизнь импресарио. С детства Сергей Павлович интересовался искусством,
«жил в ином мире, более красивом, изящном и содержательном» [Брезгин, 2017, с. 70]. Он тренировал воображение в играх с братьями. Впоследствии, став импресарио, Сергей Павлович выступал в роли консолидирующей и вдохновляющей силы «Мира искусства» и «Русских сезонов», проявляя художественную прозорливость и перенося свои воображаемые миры в постановки. Довольно простым замечанием он мог пробудить воображение творца/артиста, инициируя создание шедевра и гениальную игру на сцене. Дягилев считал, что повсюду должны присутствовать творчество, гармония и красота. Только они способны перешагивать существующие границы в искусстве и раздвигать их, тем самым устанавливая новые рамки и тенденции. Воплощение идеального в искусстве умиротворяло импресарио.
С детства Энди научился спасаться от разного рода неприятных ситуаций побегами в мир своего воображения. Беспрерывное, практически маниакальное рисование помогало Уорхолу при любых обстоятельствах спрятаться от действительности и ее ситуативности. Придуманная жизнь, воплощенная в живописи, «придала ему внутреннюю сосредоточенность, сделавшую его увереннее и упорнее в том, что касается его искусства» [Бокрис, 2019, с. 48]. Уорхол иронично высказывался, в том числе о собственном воображаемом мире: «У каждого своя Америка, и вот уже у всех по кусочку этой воображаемой Америки, которая будто бы существует, но на самом деле нет» [Бокрис, 2019, с. 68]. Созданный воображаемый мир приносил королю поп-арта не только радость, но одновременно известность и финансовое благополучие, ненадолго гармонизируя мятущуюся натуру Энди.
В-шестых, Сергей Павлович и Энди Уорхол любили различные пиар-акции, которые помогали самоутвердиться и получить поддержку извне, потому что «популярность для них равнозначна "самоисцелению", профилактике от депрессии» [Фромм, 2009, с. 278]. Импресарио организовывал их для продвижения на европейском и американском рынке антрепризы, ее спектаклей и фаворитов, а художник - для саморекламы и популяризации творчества. Более того, Энди начинал свою карьеру как художник по рекламе, знал все тонкости этого бизнеса. Само течение поп-арта, к которому принадлежал Уорхол, выстраивалось на пересечении творчества, рекламы, СМИ и желаний общества потребления. Поп-арт рекламировал непосредственную красоту в ее обыкновенности, тиражируя и убеждая потребителей приобщиться к ней. Энди Уорхол, связав искусство с рекламой и финансами, способствовал изменениям в сознании и образе жизни творца нового поколения. Начиная работать в рекламе, он научился рисовать всё (украшения, обувь, футляры, флаконы, ткани, открытки, конверты для пластинок и пр.), привнося в изображаемое очаровательные детали. С его легкой руки большие магазины получили статус музеев современности. Уорхол был одним из первых творцов, кто виртуозно приспосабливал окружающие предметы повседневного мира для создания произведений искусства, пускал созданное в тираж и извлекал пользу из средств массовой информации.
Думаем, данные тактики короля поп-арта привлекли бы внимание Дягилева, который с пользой мог использовать их для продвижения своих антреприз с целью не только рекламы (как самоутверждения и самоисцеления), но и привлечения инвесторов. Более того, уорхоловская идея поэтизации вещей повседневности могла стать источником для дягилевского воображения. Сергей Павлович, воодушевленный концепцией повседневного мира личности, мог инициировать сюжет балетной постановки и написания музыки к ней, привлекая в качестве художника декораций и костюмов Энди Уорхола.
В-седьмых, Дягилева и Уорхола объединяли практики ничтожения. Оба столкнулись в своем бытии с Ничто. Но у Уорхола Ничто обладает глубинным онтологическим (объективно-субъективным) уровнем, а у Дягилева оно проявляется в большей степени в субъективном, экзистенциальном и коммуникативном аспектах. В жизни Сергея Павловича практики ничтожения распространялись, в первую очередь, на самого себя. Так, ничтожение проявлялось в утаивании некоторых фактов жизни (даже от доверенных лиц и соратников). Сергей Павлович скрывал от всех проблемы своей семьи в России, смерть отца и мачехи, службу двух племянников в рядах белой армии и пр. Он уничтожил все письма и телеграммы от родных, причем задолго до своей смерти. Элемент ничтожения связан и с постоянным поиском талантов для своей антрепризы: нахождение новых имен способствовало прекращению сотрудничества с теми, кто не вписывался в театральные концепты Дягилева. Более того, импресарио запрещал фиксировать на кинопленку постановки антрепризы, тем самым они навсегда оказались исчезнувшими для мировой культуры.
Маленький Энди, заболев пляской святого Витта, оказался перед лицом бездны Ничто, что стало точкой распада его нормального бытийствования. Болезнь обнажила несовместимость с предыдущим образом жизни, став препятствием на пути социализации, породив внутренний конфликт и оставив неизгладимый след в памяти мальчика, что легло в основу алгоритмов его действий и творчества. Энди всегда был готов к стиранию себя, растворяясь в толпе или собеседнике. Он считал, что «его сознание напоминает магнитофон с единственной кнопкой "стереть"» [Андреева, 2019, с. 314]. Нередко на вопрос о выборе изображения, Уорхол отвечал: «Я хотел изобразить ничто. Искал что-нибудь, что воплощало бы собой ничто, вот и все» [Бокрис, 2019, с. 193]. Более того, Энди, оставшись на всю жизнь маменькиным сыночком, обожал чувство собственной безответственности, позволяющим ему возводить всё в Ничто: жизнь, цели, знания, идеи, успех, вещи, картины, секс. Ничто стало основной темой и образом его полотен.
Возможно, ничтожение сыграло роль механизма оборонительной агрессии, вмонтированной в мозг человека и призванной «охранять жизненно важные интересы от угрозы» [Фромм, 2009, с. 253]. Оборонительная агрессия появляется в ситуации страха за жизнь, здоровье, творческие новации и пр. Ее целью является
«сохранение своей системы координат, ценностной ориентации,. способности к действию,. осознанию себя как личности» [Фромм, 2009, с. 269]. Как мы считаем, ничтожение помогало мужчинам (с)охранять личные пространства, самоутверждаться, достигать поставленных целей, демонстрируя при этом экзистенциальный протест (в том числе против своего изгойства), жизненный натиск, способность преодолевать преграды, иронию, рождаемую в процессе узнавания себя.
Новационность и философичность идеи Ничто в работах Уорхола заставила бы Дягилева развить эту мысль и создать спектакли о Ничто, ничтойности и бренности жизни. Благодаря этому Ничто могло стать манифестацией не только уорхоловского Я и его творчества, но и новой эстетикой спектаклей Сергея Павловича. Последний смог бы гениально воплотить в своих постановках темы тленности жизни, упадка, катастроф и смерти.
В заключение отметим следующие моменты. Сергея Павловича Дягилева и Энди Уорхола можно охарактеризовать как личностей, близких по духу. Им свойственны одиночество, привязанность к мачехе/матери, нетрадиционная сексуальная ориентация, изгойство, жизнь в воображаемом мире, тяга к пиар-акциям и практикам ничтожения. В своих экзистенциальных поисках Абсолюта как основания быть (А. Мальро) обоим в жизни не хватало диалога с Другим для узнавания себя. Каждый из них нуждался во встрече с человеком, близким по духу для преодоления собственной проблематичности. Интуитивно оба пользовались психологическими инструментами снятия экзистенциального напряжения, прибегая к бегству от реальности в воображаемый мир, пиар акциям как утверждению себя в социальном, практикам ничтожения, играющим роль защиты и обере-гания личного пространства. Но импресарио и художнику не хватало реального диалога с понимающим собеседником для проговаривания жизненных проблем, творческих целей, возникающих сомнений/обид/страхов, переполняющих их эмоций и чувств.
Воображаемая встреча С. П. Дягилева и Э. Уорхола как невозможная возможность могла стать позитивным и даже поворотным событием, послужив озарению мужчин в узнавании себя, пониманию своей уникальности в экзистенциальном приключении жизни, пересмотру отношения к экзистенциалам/ситуациям и внедрению судьбоносных мотивов в творчество. Обе творческие личности приобрели бы необычайно плодотворный опыт общения и сотрудничества, способствующий раскрытию утаиваемого, проговариванию страхов и их воплощению в искусстве. Узнавание себя сыграло бы роль метафизической истины, что привело бы С. П. Дягилева и Энди Уорхола к внутреннему спокойствию, гармонизации души и уверенному бытийствованию. При возможности подобной (невозможной) встречи каждый из них достиг бы экзистенциального равновесия, уменьшив силу давления разнородных страхов, тревожностей и оборонительной агрессии, создав комфортные пространства собственного существования для обретения счастья. Но подобная
невозможная возможность как промежуточный воображаемый мир стала сюрреальной фантазией автора представленного текста, написанного в духе научной футурологии на основе концепции воображаемого А. Мальро.
Библиография
Андреева, Е. Все и Ничто: Символические фигуры в искусстве второй половины ХХ века. - Санкт-Петербург: Изд-во Ивана Лимбаха, 2019. - 584 с.
Аристотель. Поэтика. Риторика. - Москва: Азбука, 2015. - 320 с.
Батай, Ж. Человек перед страхом смерти и пустоты // Ж. Делюмо, Ж. Ба-тай. Пустота страха. - Москва: Алгоритм, 2019. - С. 126-167.
Бессонова, М. Избранные труды. - Москва: BALTRUS, 2004. - 335 с. - [Электронный ресурс]. - Режим доступа: https://iknigi.net/avtor-marina-bessono-va/52946-izbrannye-trudy-sbornik-marina-bessonova/read/page-13.html (дата обращения: 12.04.2022).
Брезгин, О. Сергей Дягилев. - Москва: Молодая гвардия, 2017. - 640 с.
Бокрис, В. Уорхол. - Москва: РИПОЛ классик, Пальмира, 2019. - 647 с.
Деррида, Ж. Письмо и различие. - Санкт-Петербург: Академический проект, 2000. - 495 с.
Куттер, П. Любовь, ненависть, зависть, ревность. Психоанализ страстей. -[Электронный ресурс]. - Режим доступа: https://www.psychol-ok.ru/lib/kut-ter_p/lnzr/lnzr_08.html (дата обращения: 21.05. 2022).
Лифарь, С. Дягилев. - Санкт-Петербург: Композитор, 1993. - 352 с.
Лэнг, О. Одинокий город. Упражнения в искусстве одиночества. - Москва: Ad Marginem, 2017. - 352 с.
Мальро, А. Голоса безмолвия. - Санкт-Петербург: Наука, 2012. - 871 с.
Нюридсани, М. Уорхол. - Москва: Этерна, 2019. - 664 с.
Руткевич, A. От Фрейда к Хайдеггеру: Критический очерк экзистенциального психоанализа. - Москва: Политиздат, 1985. - 175 с.
Фрейд, З. Очерки по психологии сексуальности. - Москва: Эксмо, 2021. -
352 с.
Фромм, Э. Анатомия человеческой деструктивности. - Москва: АСТ, 2009. -
635 с.
«Я стану твоим зеркалом»: Избранные интервью Энди Уорхола (1962-1987) / сост. Кеннет Голдсмит. - Москва: Ад Маргинем Пресс, 2016. - 431 с.
Сведения об авторе
Яковлева Елена Людвиговна, доцент, доктор философских наук, кандидат культурологии, профессор, заведующая кафедрой философии и социально-политических дисциплин Казанского инновационного университета им. В. Г. Тимирясова.
E-mail: [email protected]
E. L. Iakovleva
ABOUT AN IMPOSSIBLE POSSIBILITY: THE INTERSECTION POINTS OF S. P. DIAGHILEV AND E. WARHOL AS AN UNFULFILLED DREAM OF RECOGNIZING ONESELF
Abstract: The object of the article is an impossible possibility in the form of an imaginary meeting between Sergei Pavlovich Diaghilev and Andy Warhol. The methods of research are biographical, intellectual game of imagination and the method of analogies. They helped to combine facts from the biographies of the impresario and the artist, creating an intermediate imaginary world of their possible meeting. Among the traits that can attract the attention of men to each other, loneliness, sexual orientation, the position of an outcast in society, attachment to the mother, passion for PR campaigns and practices of insignificance are noted. The meeting could change the optics of self-perception, harmonize them and promote cooperation.
Key words: Sergey Pavlovich Diaghilev, Andy Warhol, impossible possibility, loneliness, outcast, imaginary world, practices of nothingness.
Referens
Andreeva, E. Vse i Nichto: Simvolicheskie figury v iskusstve vtoroj poloviny HKH veka. - Sankt-Peterburg: Izd-vo Ivana Limbaha, 2019. - 584 s.
Aristotel'. Poetika. Ritorika. - Moskva: Azbuka, 2015. - 320 s.
Bataj, ZH. CHelovek pered strahom smerti i pustoty // ZH. Delyumo, ZH. Bataj. Pustota straha. - Moskva: Algoritm, 2019. - S. 126-167.
Bessonova, M. Izbrannye trudy. - Moskva: BALTRUS, 2004. - 335 s. - [Elek-tronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: https://iknigi.net/avtor-marina-bessonova/52946-izbrannye-trudy-sbornik-marina-bessonova/read/page-13.html (data obrashcheniya: 12.04.2022).
Brezgin, O. Sergej Dyagilev. - Moskva: Molodaya gvardiya, 2017. - 640 s.
Bokris, V. Uorhol. - Moskva: RIPOL klassik, Pal'mira, 2019. - 647 s.
Derrida, ZH. Pis'mo i razlichie. - Sankt-Peterburg: Akademicheskij proekt, 2000. - 495 s.
Kutter, P. Lyubov', nenavist', zavist', revnost'. Psihoanaliz strastej. - [Elektron-nyj resurs]. - Rezhim dostupa: https://www.psychol-ok.ru/lib/kutter_p/lnzr/ lnzr_08.html (data obrashcheniya: 21.05. 2022).
Lifar', S. Dyagilev. - Sankt-Peterburg: Kompozitor, 1993. - 352 s.
Leng, O. Odinokij gorod. Uprazhneniya v iskusstve odinochestva. - Moskva: Ad Marginem, 2017. - 352 s.
Malro, A. Golosa bezmolviya. - Sankt-Peterburg: Nauka, 2012. - 871 s. Nyuridsani, M. Uorhol. - Moskva: Eterna, 2019. - 664 s. Rutkevich, A. Ot Frejda k Hajdeggeru: Kriticheskij ocherk ekzistencial'nogo psihoanaliza. - Moskva: Politizdat, 1985. - 175 s.
Frejd, Z. Ocherki po psihologii seksual'nosti. - Moskva: Eksmo, 2021. - 352 s. Fromm, E. Anatomiya chelovecheskoj destruktivnosti. - Moskva: AST, 2009. -
635 s.
«YA stanu tvoim zerkalom»: Izbrannye interv'yu Endi Uorhola (1962-1987) / sost. Kennet Goldsmit. - Moskva: Ad Marginem Press, 2016. - 431 s.
About the author
Iakovleva Elena Ludvigovna, Associate Professor, Doctor of Philosophy Sciences, Candidate of Culturology, Professor, Head of the Department of Philosophy and Socio-Political Disciplines of Kazan Innovative University named after V. G. Timi-ryasov (Kazan, Russia).
E-mail: [email protected]
