CC BY
26
© 2003 г. Б.Г. Ашхотов
О НЕКОТОРЫХ ПРЕДПОСЫЛКАХ ФОРМИРОВАНИЯ МНОГОГОЛОСНОГО ФОЛЬКЛОРНОГО МЫШЛЕНИЯ АДЫГОВ
Одной из сложнейших проблем этномузыкознания Ш тысячелетия, требующей всестороннего и тщательного исследования, остается вопрос возникновения многоголосия устной традиции, очагов распространения разноголосого коллективного музицирования, по которому нередко сталкиваются противоречивые точки зрения. Автор трактата «История многоголосия» М. Шнайдер полагал, «что оно не является продуктом высокоразвитых культур. Напротив, Европа с большим трудом и очень медленно порождала свое многоголосие, в то время как первобытные народы уже владели совершенными его формами» [1]. В словах М. Шнайдера усматривается определенная точка зрения европоцентризма, ставшая общим местом, что, в частности, источником развитого многоголосия должна была бы быть именно высокоразвитая Европа. Но степень сложности народной художественной культуры не всегда взаимосвязана с уровнем экономического и, возможно, даже общественного развития. Истории известно немало убедительных примеров, когда у народов, находящихся на ранней ступени исторического становления, наблюдаются высокие образцы этнической культуры. В этом отношении более справедливы слова И. Жорда-ния, который не дает приоритета ни тем, ни другим. Он упоминает о многочисленных случаях «существования традиций вокального многоголосия у народов, находящихся как на высоких, так и на самых низких уровнях общественного развития (напр., у некоторых африканских и тихоокеанских племен), указывающих на то, что многоголосную традицию можно обнаружить в различных эпохах, независимо от их хронологической глубины» [2].
И. Земцовский, исследуя феномен музыкального диалога, утверждает, что это «явление по сути общечеловечески универсальное <...> связано с историческим становлением “человека разумного”» [3]. Данное высказывание крупнейшего ученого и большого знатока специфичности музыкального фольклора многих народов мира также носит обобщенный характер.
Определяя автохтонность форм народного многоголосия, необходимо отталкиваться от сформировавших его факторов. В первую очередь это - сферы жизнедеятельности народа, в основе которых лежат коллективные формы их организации. К примеру, отсутствие многоголосного пения в еврейском фольклоре М. Береговский связывает с тем, что он «не обладал функциями организации коллективного труда». Напротив, народно-песенные жанры всегда были связаны только со сферой внутреннего духовного мира человека, «общественной и культурной функцией которых было выражение чувств, переживаний и стремлений еврейского народа» [4].
Таким образом, «форма и принцип художественных явлений поразительно точно повторяют мир явлений общественных, как бы становясь их музыкаль-
ной моделью» [5]. Тут акцентируется внимание не на уровне общественного развития, а на форме существования социума. До сих пор существовало мнение, что кочевой или оседлый образ жизни народа непосредственно способствует формированию конкретного типа музыкального мышления - монодиче-ского или многоголосного. Но и это утверждение в последние десятилетия подвергается сомнению: «Есть земледельцы с монодийной культурой и кочевники с весьма развитым многоголосием» [6].
Специфика национальной речевой интонации и особенности фонетики языка в свою очередь также могут послужить основанием расщепления унисонного пения, что может санкционировать гетерофонию как одну из форм многоголосия.
Согласно выводам отдельных ученых фольклорное сознание европейской расы уже на ранней стадии ее формирования имела тенденцию к коллективным формам творчества, предполагающим различную степень расслоения песенной фактуры. Так, вслед за МШнайдером, В.Виорой и И.Жордания О.Спорихина утверждает, что «многоголосие можно считать не определенной стадией развития фольклорного музыкального мышления, а изначально самостоятельным явлением, присущим музыкальным традициям народов западного очага расо-образования» [7]. Думаем, что первичность содержания фольклорной практики большинства народов могла иметь различные типы и формы многоголосия.
Адыги (самоназвание современных кабардинцев, адыгейцев и черкесов) относятся к одним «из самобытных и автохтонных этносов на Кавказе» [8]. Их непосредственная причастность к европеоидной (кавказской) расе вряд ли требует особого доказательства. Еще Гегель, рассулсшя о строении черепа как важном признаке принадлежности к той или иной расе, утвсрлсшл. что к кавказской расе в первую очередь относятся типы «итальянской, грузинской и черкесской физиономий» [9]. (Выделено мною. - Б.А.). К этому следует добавить, что в английском языке и по сей день слово кавказец (Caucasian) употребляется для раскрытия таких понятий, как «человек с Кавказа», «семья языков», «представитель в основном белой расы» (Выделено мною. - БА. ) [Ю]. В «Словаре трудностей английского языка» С. Гринбаума и Дж Уитката приводится небольшой, но весьма поучительный отрывок из творчества Ивлина Во, подтвсрлсш ю щи й устойчивость трактовки выражения Caucasian:
«- Я полагаю, что Бог был кавказец.
- Нет, почему ты так думаешь? Он был чистокровный англичанин.
- Да, но англичане - чистокровные кавказцы» [11]. (Перевод мой. - БА.)
Таким образом, адыги как представители белой (кавказской) расы в древнейшие времена своей истории могли сформировать народно-песенное творчество, характеризующееся закономерностями многоголосного мышления. И. Жордания, анализируя археологические находки (глиняные пластинки), относящиеся к древнейшей культуре шумеров и хурритов (Ш тыс. до н. э.), на основании изображенных на них звукорядов и сдвоенного духового музыкального
инструмента приходит к убовдению об изначальном многоголосном складе песенной культуры народов Передней Азии. С данным этапом мировой цивилизации хронологически совпадает майкопская культура, которая «формировалась и развивалась на местной основе, но значительную роль в этом сложном процессе сыграло также и влияние культур Передней Азии» [12, с. 48].
В V веке до н.э. на Кавказе (район Причерноморья) существовало крупное раннерабовладельческое государство синдов. По утверждению многих кавказоведов меотские племена, куда входили синды, зихи и керкеты, имеют самое прямое отношение «к адыго-кабардинскому этническому массиву, что согласуется и с археологическими памятниками, свидетельствующими о глубокой са-мобытн ости сложения и развития меотской культуры и ее связи с последующими культурами средневековых адыгов» [12, с. 7]. Относительная территориальная близость проживания народов Передней Азии с предками адыгов дает нам повод думать об их возможных контактах. Поэтому возможно предположить наличие сходных принципов развития фольклорного сознания, что подтверждается архаическим пластом песенной культуры, в которой уже на этапе синкретизма различных сторон жизнедеятельности людей в унисонную линию трудовых припевок или песен-заговоров различных болезней вплетаются элементы гетерофонии. Данный фактор уже свидетельствует о многоголосной природе народно-песенного мышления, являющегося устойчивым элементом генофонда адыгов.
Формирование многоголосной основы народно-песенной культуры имеет самое непосредственное отношение к традиционному быту адыгов, определявшему особые коллективные отношения людей. В те далекие времена в рамках патриархально-родового строя народ пришел к такой форме сообщества, как патронимия. М.О. Косвен впервые выделяет данную социальную форму, отмечая ее характерный ареал распространения - Кавказ, Северная Азия, территории, населенные южными и западными славянами [13].
Патронимия представляла родственную группу больших и малых семей, где господствовали общие законы и правила хозяйствования с едиными нормами социальных и общественных отношений. «Хозяйственное единство патронимии выражалось и в том, что члены ее оказывали друг другу помощь во время пахоты, сенокоса, уборки урожая, при сооружении дома и хозяйственных построек, при устройстве свадьбы, семейных обрядов, при похоронах» [14].
В наши дни у адыгов сохранилась традиция в самых различных ситуациях в коллективной форме помогать родственнику, соседу, односельчанину. Эго в народе получило и собственное терминологическое обозначение в соответствии с содержанием выполняемой работы: Унэщ1ыхьэху - взаимопомощь в связи с постройкой дома, Губгъэщ1ыхьэху - с работой в поле и т.д. Во всех этих словах корень щ1ыхьэху и обозначает суть коллективного действия людей. По мнению Тлехаса, «коллективная форма работы, возникшая в далеком прошлом как не-
пременное условие существования определенной общественно-хозяйственной группы людей - рода, общины - становится обычаем взаимопомощи» [15].
Содержание данного обряда могло возникнуть в рамках патронимии. Такое мероприятие в целом ставило задачу в живой форме передавать молодому поколению веками накопленный трудовой опыт. Практически же его назначение заключалось в том, чтобы сообща вовремя убрать урожай, быстро построить дом для молодой семьи и др. Автор сам непосредственно в детском возрасте участвовал в Кэрбьшщ1ыхьэху (работа по изготовлению кирпича-сырца (самана) для постройки дома) и помнит радость и удовольствие от посещения подобных мероприятий, несмотря на тяжелый характер труда. Теперь становится понятным, почему с таким предвкушением ожидался этот обряд взаимопомощи. Коллективные работа и трапеза, совместные шутливо-игровые формы общения, исполнение песен и в целом атмосфера своеобразного синкретизма различных действий, царившая там, очень привлекали.
Таким образом, патронимия как древнейшая форма тесного сообщества людей диктует коллективный характер всей жизнедеятельности адыгов. В рамках совместных полевых работ по обработке земли, уборке урожая, очистки початков кукурузы и в других ситуациях постепенно сформировалась потребность в коллективном самоощущении и как своеобразный реликт генетическая память сохраняет это состояние психики до сих пор. Исходя из этого, можно говорить и о закономерности формирования коллективности мышления, в том числе и народно-песенного.
И. Жордания указывает на пять известных науке возможных причин формирования многоголосия - географическую, гендерную, религиозную, социально-экономическую и языковую [6]. Из них по отношению к адыгской на-родно-песенной культуре исключается религиозная и гендерная. Несмотря на известные факты влияния христианства в быту, сохранившиеся отдельные жанровые ассоциации (рождественские песни «Хъуромэ») и некоторые персонажи в фольклоре (например, Илья-пророк, Святой Георгий), адыги не восприняли формы христианских ритуальных песнопений, которые могли бы стать основой многоголосия.
Учитывая тенденцию исключительно мужского исполнительства на всем фольклорном пространстве Кавказа, говорить о гендерном факте возникновения многоголосия (И. Жордания здесь имеет в виду коллективные формы приготовления пиши женщинами) также не приходится.
Безусловно, для адыгов горный ландшафт является составной частью их мировосприятия и миросозерцания, хотя данный этнос проживает с давних времен на равнинных участках и в предгорьях Кавказа. Поэтому географический фактор нельзя исключать из возможных причин, способствовавших формированию многоголосия. Решающими же условиями возникновения коллективного фольклорного сознания адыгского народа, видимо, стали социально-экономические, которые, как было аргументировано выше, определялись со-
вместным характером жизнедеятельности социума. Столь же доминирующее значение имеют и языковые причины, о чем более подробно будет сказано ниже.
Итак, адыгский музыкальный фольклор, безусловно, относящийся к многоголосным народно-песенным культурам, имеет две основные формы исполнения песен. Первая - сольная, которая типична в отдельных жанрах (песни лечения оспы, ран и травм; аробные; толчения зерна и очистки проса; припевки пасечника и чесальщиц шерсти; мельничные и кузнечные песни; колыбельные и песни укачивания одряхлевших стариков; игровые, побуждающие детей ходить), преимущественно имеющих индивидуальную форму бытования, и составляют основу женского фольклорного репертуара.
Вторая форма народно-песенного исполнительства имеет сольногрупповую манеру, раскрывающую закономерности многоголосного мышления адыгов в большинстве жанров традиционного фольклорного наследия. В первую очередь к ним относится древнейший пласт мифологических величальных песен, обращенных к божествам-покровителям лесов, охоты, воды, молнии; жанры календарного земледельческого цикла (святочные песни, песни вызывания довдя. песни косарей, песни прополки и очистки початков кукурузы и др.). Содержание и формы функционирования перечисленных жанров предполагает коллективный характер со-творчества [3].
Приоритетность культивирования указанных народно-песенных жанров в многовековой фольклорной практике, их особая значимость в жизнедеятельности народа способствовали формированию коллективного фольклорного сознания, где акцентируется принцип диалогичности с многофункциональным распределением роли солиста и хорового сопровождения. Начиная с эпического жанра (нартские пшинатли), а впоследствии в свадебном обряде и на более поздних этапах развития народно-песенной культуры адыгов доминирующей художественной нормой становится именно сольно-групповая форма самовыражения.
Одним из решающих факторов формирования именно такого многоголосного мышления следует считать особенности морфологии, синтаксиса и фонетических признаков адыгского языка. Е.В. Гиппиус, отмечая общие закономерности фольклорного процесса народов западной и центральной областей Северного Кавказа и абхазцев, справедливо отмечает, что «черты общности <...>, попадая на национально-самобытную почву каждого народа, развивались на ней в неповторимо своеобразных национальных очертаниях. Соком, которым их питала эта почва, был национальный язык, определяющий <...> своеобразие <...> через национальную интонацию речи <...> и национальный языковой ритм» [16]. В частности, акустические свойства адыгского языка как своеобычный «митермузыкальный хронотоп» [3] легли в основу национального мелоса, сформировав диалогичную структуру соотношения двух пластов многоголосия
- декламационной линии солиста и хорового сопровождения, преимуществен-
но построенного на ассонансах из гласных звуков и имеющего тенденцию гибкой мелодической активизации. Разновидности многоголосной фактуры могут быть связаны с социально-бытовой направленностью содержания каждой песни, со стадиально-хронологическим аспектом возникновения жанров, с наличием или отсутствием фактора инструментального со про вожде н ия.
Литература
1. Цит. по: Вингольц И. «История многоголосия» Мариуса Шнайдера - полувековой путь//Вопросы народного многоголосия. Боржоми, 1986. С. 13.
2. Жордания И. Грузинское традиционное многоголосие в международном контексте многоголосных культур (к проблеме генезиса многоголосия). Тбилиси, 1989. С. 75.
3. Земцовский И. Проблема музыкальной диалогики: антифон и диафония // Вопросы народного многоголосия... С. 11.
4. Береговский М. Музыкальные выразительные средства еврейской народной песни //Искусство устной традиции. Историческая морфология. СПб., 2002. С. 195.
5. Кондратьева С. О развитии средств музыкальности в фольклоре // Фольклор: Поэтическая система. М., 1977. С. 165.
6. Жордания И. Эшомузыкология: Междисплинарные перспективы // Искусство устной традиции. Историческая морфология. СПб., 2002.
7. Cnopwama О. Этнический подход к изучению фольклорного многоголосия. На-родно-певческая культура: регионально-певческие традиции, проблемы изучения, пути развития. Тамбов, 2002. С. 61.
8. Кумахов М. Адыгская письменность: проблемы унификации алфавитных и орфографических систем // Горизонт. Лит. альманах. Нальчик; Амман; Стамбул, 2001.
9. Гггель Г.В. Ф. Политические произведения, М., 1978.
10. Long/nans. English rarousse. Paris, 1968.
11. ГринбаумС., УиткойДж. Словарь трудностей английского языка. М., 1990.
12. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1988.
13. См.: КосвенМ. Семейная община и патронимия. М, 1963.
14. МеретуковМ. Из общественного быта адыгов (XVIII - первая половина XIX в.) // Культура и бьп адыгов (Этнографические исследования). Вып. Vni. Майкоп, 1991. С. 109.
15. Тлехас Б. Традиция взаимопомощи «Ш1ыхьаф» в сопионормативной культуре адыгов //Там же.
16. Осетинские народные песни, собранные Б.А. Галаевым / Под. ред. и с предисл. Е.В. Гиппиуса. М., 1964.
Северо-Кавказский государственный институт искусств, г. Нальчик
18 июня 2003 г.
