CC BY
39
О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ ПОТАЕННОСТИ В СЛУЧАЕ С С.Н. СЕРГЕЕВЫМ-ЦЕНСКИМ
Л.Е. Хворова
Проблема так называемой потаенно-сти в настоящее время чрезвычайно востребована в литературоведческой науке. Она многопланова, разносторонне выражена. Один из важнейших аспектов - исключение какого-либо художественного явления из литературной жизни. В числе «потаенных» в данном случае оказываются те произведения или те фрагменты «биографического автора», которые не существуют открыто по причине тех или иных политических ситуаций, складывающихся на каком-либо этапе общественного развития. В этом смысле важнейшим критерием «познания» становится актуализация вышеназванного в рамках иной, отдаленной эпохи, их включение в иной, далекий от автора контекст, а также их осмысление в современную автору эпоху.
Проект, поддержанный грантом РГНФ № 08-04-70407 а/Ц, «Подготовка к изданию сборника архивных документов «Потаенный Сергеев-Ценский. Письма к различным адресатам 1910-1930 гг. и научный комментарий» нацелен на актуализацию творческих положений одного из интереснейших художников ХХ столетия -С.Н. Сергеева-Ценского, обогатившего национальную литературу яркими открытиями в области философии и поэтики словесного искусства. Он вместе со своими известными современникам - М. Горьким, И. Буниным, Л. Андреевым, М. Шолоховым, А. Платоновым, Е. Замятиным, А. Ремизовым и другими писателями стоял у истоков обновляющейся русской прозы, поставленной судьбой под тяжелый общественно-политический пресс истории.
Сергееву-Ценскому суждено было стать свидетелем величайших социальных преобразований. Он пережил три революции, две мировых и гражданскую войну. Разумеется, сложность, противоречивость, трагичность судьбы Отечества не могли не отразиться на мировоззрении и творчестве художника.
Сергеев-Ценский - писатель трагической судьбы. Долгие годы исключалась возможность составить четкое представление о творческих взглядах и общественно-политической позиции писателя послереволюционного времени. Одна из причин - чрезмерная политизация истории литературы и литературоведческой науки, а как результат - искажения критических оценок, неизбежные противоречия. Но, надо сказать, о Сергееве-Ценском и писали сравнительно немного: мало монографических литературно-критических исследований, не составлена полная и четкая библиография его произведений, не уточнены детали жизненного и творческого пути, не выверены художественные тексты. Трудность в изучении творчества писателя обусловлена тем обстоятельством, что
В статье идет речь о причинах потаенности в практике современного литературоведения и в случае с С.Н. Сергеевым-Ценским. Анализируется многоаспектность данной проблемы, проводятся случаи купирования авторского материала в рассказах 1920-х гг. Впервые публикуются письма С.Н. Сергеева-Ценского к редакторам журналов.
Ключевые слова: потаенность, традиция, цикл рассказов, современные проблемы литературоведения, литературная ситуация.
во время Великой Отечественной войны личный архив Ценского исчез из оккупированной немцами Алушты. По свидетельству работников Алуштинского мемориального Дома-музея С.Н. Сергеева-Ценского, следы архива могут быть обнаружены в Германии, Румынии или США. Не исключен вариант, что документы были просто ликвидированы или сгорели. В связи с этим большой научный интерес представляют сохранившиеся архивные материалы, новые для современного читателя, по понятным причинам не опубликованные ранее и только теперь частично открытые для изучения.
Трагична судьба писателя, к сожалению, и в наши дни, поскольку он попадает в разряд «немодных» авторов. Аргументы таковы: Сергеев-Ценский - «советский» классик, не эмигрант, его произведения «устарели», не вписываются в разряд «востребованных» в настоящее время литературных направлений - декаданса, модернизма и пр. Парадоксы судьбы Сергеева-Ценского заключаются в том, что во все времена его обвиняли в прямо противоположных и взаимоисключающих друг друга положениях: в дореволюционные времена - в принадлежности к декадансу, в послереволюционные десятилетия - в неумении перестроиться и стать «советским», в наше время - в закоренелой «советско-сти». Именно поэтому публикации писем писателя абсолютно необходимы для восстановления научной истины.
Особенно интересным и перспективным для анализа остается период 1910-1934 гг. Его, как правило, исследовали либо весьма тенденциозно, поэтому поверхностно, либо вовсе обходили молчанием. Чаще рассматривалось самое раннее творчество или же 1934-50-е гг. (время создания больших романов, в том числе эпопеи «Севастопольская страда»). Отрезок длиною почти в 20 лет, когда художник находился в благоприятнейшем для расцвета писательского таланта - в возрасте от 40 до 60 лет, - не удостоился должного вни-
мания со стороны ученых. Причины - в основном, политического характера.
Произведения Ценского 1910-1934 гг. не только практически не исследованы, но и опубликованы с большими купюрами и под разными названиями либо неопубликованны вовсе. Поэтому в случае с Ценским важен именно текстологический аспект изучения.
Все вышеизложенное и обусловило актуальность настоящего исследовательского проекта.
Целью исследования стала подготовка к публикации сборника архивных материалов (писем) писателя, хранящихся в Российском государственном архиве литературы и искусства, распределение их по тематическим группам и в соответствии с этим рассмотрение широкого спектра вопросов творчества Сергеева-Ценского: анализ героя, традиций, поэтики его прозы.
В 1910-1934 гг. Сергеевым-Ценским было написано много: роман, повести, рассказы, драматические произведения, стихотворения. Сложность, многожанро-вость и многопроблемность произведений Ценского этих лет, а также строго определенные рамки проекта не позволили подготовить к публикации наследие писателя этих лет в полном объеме. На страницах проекта (в разделе научного комментария) - исследование представленных к публикации писем и произведений Сергеева-Ценского 1910 - первой половины 1930-х гг. Бесспорно, что их анализ дает достаточно полное представление об идейных и формальных исканиях, общественно-политической позиции и эстетических принципах писателя переломного периода в истории России.
В рамках научного обоснования представленных к публикации писем уточняются взгляды писателя на эпохальные исторические события в России, на литературный процесс 20-х гг.; определяются его творческие принципы, отношение к литературным обществам и группировкам; выносятся некоторые неизвестные подробности биографии Ценского; аргументировано корректируется версия о «десятилетнем молчании» Ценского-писателя; представляется всесторонний анализ истории создания и публикации произведений заявленного периода, идейной и философской основы, проблематики, особенностей поэтики полных, восстановленных авторских текстов повестей и рассказов Сер-геева-Ценского.
Повести Ценского первой половины 20-х гг., вошедшие в цикл под общим названием «Крымские рассказы», относятся к ряду произведений русской литературной классики (и рассматриваются в этом ряду), выразивших почти моментальную реакцию автора на богатую противоречиями эпоху. Сергеев-Цен-ский осмысливал послеоктябрьский период с позиций христианских ценностей начала ХХ в. Специфика художнической философии Ценского-писателя, которая была абсолютно оригинальной, непохожей ни на какую другую, - одна из ключевых проблем, решаемых в проекте.
Рассказы и повести Сергеева-Ценского послеоктябрьского периода на страницах критических работ
советской эпохи оценивались, как правило, весьма предвзято. Практически никто в те годы не рассматривал эти произведения в общем контексте творческого развития художника, никто подробно не говорил об их роли в процессе развития мироотношения Сергеева-Ценского.
На страницах проекта на основе анализа высказываний писателя предлагается новая, отличная от общепринятой, концепция развития творческого мироотношения Ценского.
Публикация писем, результаты исследования позволяют существенно откорректировать уже прочно сложившиеся, во многом неверные представления о творческих взглядах и общественно-политической позиции писателя, которые отнюдь не прямолинейны, а сложны и противоречивы, но одновременно достаточно цельны и выстраданы. Это позволяет в несколько ином, чем принято, ракурсе представить литературный процесс эпохи в целом.
К публикации представлены письма Сергеева-Цен-ского к А. Горнфельду, П. Зайцеву, В. Полонскому, А. Грину, К. Треневу, Н. Клестову (Ангарскому), Н. За-мошкину, И. Белоусову, А. Дерману.
Осуществлено внимательное прочтение и «расшифровка» ряда неясных, плохо читаемых слов, словосочетаний, предложений, выражений, авторских устойчивых оборотов, которые имели место в связи с обветшалостью бумаги, а также «пульсацией» личного психологического состояния Ценского, вызванного целым рядом чрезвычайных обстоятельств - революциями, гражданской войной, голодом, преследованиями со стороны властей, непониманием его позиции редакторами, издателями и цензорами, предательством со стороны других писателей. В соответствии с тематической подборкой писем для публикации был разработан подробный научный комментарий, который представляет собой необходимую составляющую, без которой данные письма не могут быть понятны как специалистам, так и широкому кругу читателей. Осуществлена попытка начала решения проблемы потаенности, которая в случае с Сергеевым-Ценским имеет актуальнейшее значение для адекватного прочтения его творчества. Восстановлен личностный и литературный имидж писателя. Концепция «советского классика» полностью разрушена, в связи с чем через аналитические комментарии сформулирована позиция Сергеева-Ценского как «внутреннего эмигранта», никогда не шедшего на поводу у правящей власти (это стало причиной либо полной не-прочитанности, либо абсолютно неадекватной прочитан-ности его произведений), антикоммуниста, писавшего и после кровавых революционных событий произведения, сходные с позициями И. Шмелева, В. Вересаева, А. Ахматовой. Восстановлены авторские названия произведений, искаженные советской цензурой, в том числе и тех, которые никогда не были опубликованы либо публиковались частично в местных изданиях. Поскольку сохранившиеся письма писателя - единственный на сегодняшний день и поэтому уникальный источник получения правдивой информации о нем (его
немногочисленные биографы либо многое замалчивали, либо намеренно искажали целый ряд фактов в угоду советской идеологии), им придавалось первостепенное исследовательское значение. Развернутый научный комментарий состоит из целого ряда разделов: об изучении творчества писателя в дореволюционные и советские времена; о причинах зарождения потаенности в случае с Ценским; о его оригинальном отношении к Первой мировой войне и революциям; о «достоевском» генезисе восприятия идеи революции; о выживании в послереволюционном быту; о никогда неизданных «крымских рассказах»; об истории создания и борьбы за публикации; о проблематике, структуре и смысле допускаемых купюр; об оригинальной технике письма; о причинах обращения писателя к большой форме; о поэтической оригинальности эпопеи «Преображение России» в его творчестве. Тематическое распределение актуальных научных аспектов позволило обнаружить некоторые важные биографические подробности, связанные с предполагаемыми выездами за границу, проанализированы причины неотъезда писателя за рубеж, недоброжелательного отношения к тем или иным писателям, мелких конфликтов, имеющих место в отношениях с теми, кто считался «приятелями».
Такой принцип подачи материала был выбран не случайно. В одном из писем к А. Горнфельду обнаружены уникальные материалы, связанные с взглядами Серге-ева-Ценского на литературный процесс 1910-1930 гг., на художественное творчество в целом, на творчество ряда авторов как современников, так и классиков, на проблему, связанную с так называемой массовой литературой и «массовым», неэлитным прочтением классического наследия. Кроме того, он писал следующее: «Всякому известно, конечно, что т. наз-го искусства для искусства в природе не существует. Всякий беллетрист представляет сумму 3-х слагаемых: мироощущения, философию творчества и технику творчества». Такой подход к самому себе Сергеева-Ценского и стал поводом к распределению научного материала по соответствующим группам.
Большое место в проекте уделено так называемой теории прозы (М.М. Бахтин) Сергеева-Ценского. Хотя сам он постоянно настаивал на своей «чисто художнической» позиции, в его творческой лаборатории отчетливо просматриваются конкретные закономерности, которые можно обозначить тем же бахтинским термином «полифонизм». В комментариях осуществляется попытка продолжения размышлений Бахтина в случае с Сергеевым-Ценским и делается ряд выводов культурно-аксиологического характера. Целесообразность такого подхода обосновывается на базе писем к П.Н Зайцеву, где он доказывает необходимость публикации его повести из цикла «Крымские рассказы» под названием «Смерть ребенка» (опубликована с купюрами в советские времена под другим названием - «В грозу») без купюр. На страницах писем есть и другие намеки на необходимость изучения его творчества в рамках отличного от «маркистского» метода.
В письмах к редакторам журналов в 1920-е гг.
(в частности, в письме к Н. Клестову (Ангарскому) Сер-геев-Ценский подчеркивает принцип подачи художественного материала как «сказовый». В связи с этим в научных комментариях рассматривается функционирование сказовых элементов в его восстановленных произведениях и высказываются соображения о причинах использования данного принципа письма именно в послереволюционные годы. В данном аспекте рассматриваются неизвестные в бескупюрном варианте повести цикла «Крымские рассказы». В разделе изучаются также другие особенности «техники письма» Ценского - введение «мистических» и ретро-персонажей, эксплуатирование категории памяти, расширение функции пейзажа, пристальное внимание к категории цвета, разработка темы преображения человека и России в целом, интенсивный поиск «героя» эпохи и воспроизведение на его месте «антигероя», «уход» от взглядов с позиции одного класса (на чем настаивал, в частности, В. Полонский).
В научных комментариях большое внимание уделено письму В. Полонскому от 1 марта 1926 г., поскольку оно имеет весьма солидный содержательный пласт. Позиция Сергеева-Ценского вырисовывается четко, ясно и абсолютно бескомпромиссно.
В связи с тем, что писем Сергеева-Ценского оказалось много, от услуг некоторых архивов пришлось временно отказаться в связи с материальным и объемным ограничением данного проекта. Данное обстоятельство в то же время обосновало необходимость продолжения аналогичных исследований по проблемам потаенности в будущем.
Письмо В. Полонскому, редактору журнала «Новый мир», от 1 марта 1926 г. представляется в какой-то степени «программным», поэтому считаем необходимым привести его в целостном варианте:
Крым, Алушта 1 марта 1926
Многоуважаемый Вячеслав Павлович!
Получил Ваше письмо, я думал ответить на него тогда, когда увижу 2-ю книгу «Н.(ового) М.(ира)» с урезанной «Жестокостью», но книги этой что-то нет, да, кажется, по поводу купюр, Вами сделанных, никто не помешает мне написать и после.
Когда я читал Ваше письмо, мне показалось, что наши роли странным образом перепутались, что я -автор не «Жестокости», а критической статьи под заглавием на Ваше произведение, заглавие которого -«Октябрьская революция».
Я - беспартийный, и всегда был беспартийным и беспартийным останусь. Никто, конечно, не требует от меня партийности, и было бы странно, если бы требовали этого не только от меня, человека уже сложившегося, но и от всякого вообще художника слова. Солнце беспартийно, а художник - только дитя солнца, и на земле он не хозяин, а гость. В такой-то год, в такой-то месяц и день я появился на свет, я - будущий художник, в такой-то год, месяц и день уйду из жизни я - худож-
ник. Нужны ли кому-нибудь мои произведения или нет, каким это образом может занимать меня, художника? Разве я принес с собою на землю рецепт человеческого счастья? Я вижу, как солнце ласкает и море, и берега, и человеческие лица на палубе парохода, - я радуюсь и пишу «Улыбки»; я вижу, как «по земле тьма стелется, как дым» - мне больно, и я пишу «Жестокость полей», как раньше когда-то - в 8-м году - «Печаль полей». Под моим заглавием «Жестокость» был подзаголовок «эпизод борьбы за советскую власть». Эпизод, - один из миллиона эпизодов всяких оттенков. Даже и у меня-то «Жестокость» - только этюд, как и все «Крымские рассказы» - к последним частям романа «Преображение». Этюдов этих у меня наберется листов 60. Если удастся напечатать их все, они составят сами по себе несколько книг. Действующих лиц в них и всяких положений очень много. Рассказов этих, если бы Вы захотели их печатать в «Новом мире», хватило бы для каждой книжки журнала года на два. 2-я часть «Преображения», кажется, будет напечатана в больших отрывках в «Красной Нови» в этом году.
Вы говорите: «Или рукой Ценского иногда водит поручик Бабаев?» - «Поручика Бабаева» я написал лет двадцать тому назад и вывел в нем только поручика Бабаева. Бабаев такой же объект моего творчества, как пристав Дерябин, полковник Алпатов (в «Медвежонке»), Антон Антонович из («Движений») и масса других. Я же сам так же похож на Бабаева, как на беременную Анну из «Печали полей». Если я мог говорить от лица охох-лаченного поляка (в «Движениях»), или от лица Вареньки в «Недрах», или от лица пристава в «Дерябине» или от лица горного инженера в «Наклонной Елене», то почему мне нельзя было говорить от лица поручика Бабаева? Это - обыкновенный протеизм художника, заставивший одного известного критика написать в «Русском слове» некогда: «Трудно даже и представить, чтобы Ценский сам никогда не был полудевочкой-полудевушкой Варенькой из своих «Недр»... Нет, я Варенькой никогда не был, и Бабаев моей рукой не водил. «Помещиком», разоренным революцией, я тоже никогда не был. И если я, вследствие невозможности печатать написанное, и терпел нужду, то революции я все-таки могу быть только благодарен. Роман «Преображение» я начал писать и печатать в конце 13-го - в начале 14-го г. - и вдруг - война - чем не Преображение? И за ней революция русская. Преображение из преображений!.. Это ничего не значит, что за последние десять лет я не высовывал носа из Алушты. Зачем идти Магомету к горе, когда гора сама все время шла к Магомету! Я и в Алуште видел множество деятелей всех цветов.
Вам кажется, что у меня мрачный взгляд на жизнь. Откуда это? Мне никогда не бывает ни скучно, ни тоскливо. А революции я еще к тому же очень благодарен и за то, что она сняла с меня тяжесть былой известности. Какой это гнусный груз! Совершенно не понимаю, как выносят его политические деятели, актеры и люди других выставочных профессий. Карточка моя последняя, - Вы говорите? - Я не снимался уже лет семнадцать. Статью обо мне? Благодарю за внимание, но какая для
меня выгода. Если меня будет знать современный читатель, который меня теперь совершенно не знает? Не знает, - ив высшей степени чудесно, - ни малейшего для меня беспокойства. Важно было для меня за годы революции не только свой «скудельный состав», но еще и критерий событий чисто художнический. И это - в полном одиночестве. Это было не так легко - смею Вас уверить. Нельзя было даже на час допустить себя преобразиться, наблюдая преображение, ибо преобразиться самому значило потерять себя, как художника. До получения первого аванса из «Нового мира» т. е. до января этого года я ходил в лохмотьях, писал на оборотной стороне обоев, две трети дня тратил на физический труд, которым жил. Но писать об этом совершенно не стоит, конечно, разве только затем, чтобы Вы не считали меня каким-то «помещиком».
Но вот пришла, наконец, февральская книжка «Нового мира», и я прочел 1-ю половину «Жестокости». Прежде всего мне бросились в глаза очень грубые опечатки, искажающие смысл .
На стр.
2) не «вот-от», а «во - от» (В ряз. (анской) губ.(ернии) нет таже «от», а есть «то».
4) не «куар», а «куа» (по латински «что?»)
5) не «Да вси», а «Даси?», т.е. «дать?»
4б и 4в не «Фуил», а «Фиул» и немало других.
За эти опечатки мне очень неловко и перед рязан-цами, и перед украинцами, и перед латышами.
Затем, я заметил, выброшена целая страница сравнения революции с вакхическим танцем и прочим. Мне кажется и теперь, что «политического» в этой странице ничего не было: просто - размах и темп революции. Вам показалось, может быть, что это я говорил «от себя», а не от своих героев, а мне думалось совсем обратное. «От себя» в строгом смысле этого слова я, кажется, еще нигде и ничего не говорил в своих произведениях. Добросовестно припоминаю и ничего не могу припомнить. Если где и «выражаюсь», то я просто хочу ввести читателя в философию того или иного героя, а не в свою собственную. Сумма этих частных «философий» может дать только понятие о том, какие персонажи бывают интересны мне для моей живописи, в каких положениях рельефно освещаются эти персонажи, и тому подобное.
Так, например, не примите за нечто мистическое тот рассказ, который я Вам послал: - «Не имеющий лика». «Не имеющий лика» или «Невидимый», даже немножко и не смерть, а переход из одного состояния в другое, в котором, правда, есть элемент безмолвия и холода, но страшного, по существу ничего нет. Сообразно с этим рисуются картины совершенно спокойными штрихами, как нечто происходящее в природе на большом отдалении. Нецензурного же в этом рассказе совершенно ничего нет.
А «Таинство брака»? Подошел отрывок этот «Красной Ниве» или нет?
Вы пишете, что можно было бы подать кое-что из моих прежних писаний. Это было бы очень для меня существенно, и если бы Вы могли мне в этом помочь, я был бы Вам очень благодарен.
Жду Вашего отзыва о «Не имеющем лика», и только положительный (хоть на З с двумя минусами). Отзыв подвинет меня на присыл «Орла и решки» и еще одного рассказа из той же серии.
Почему «Новый Мир» не присылает оттисков? Очень неудобно (для всякого автора) иметь свою вещь только в одном экземпляре. Пожалуйста, введите это старое, правда, но очень необходимое правило.
Всего Вам доброго!
Желаю счастья.
Загляните, если будете в Крыму.
_Ваш С. Сергеев-Ценский
P.S. Пропущенную в конце первой главы страницу мне жаль, как музыкальную концовку. Это был разрешающий аккорд, и без него теперь глава кажется недо-игранной. И хоть бы отдаленно понимал я, что в ней нашлось нецензурного!.. Это была музыкально необхо-
димая страница... Ведь пропущено и еще что-то насчет «партии, сказавшей то же самое и почти теми же самыми словами: «Все к чертовой матери!» Однако я не скажу Вам, что это - необходимо было нужно напечатать: музыкальное (как и живописное) значение этой фразы совершенно ничтожно, и пропуск ее в общей мелодии не заметен.
Большая просьба, чтобы хоть во второй половине «Жестокости» не было опечаток, искажающих и правду художническую, и ритм речи.
Жду появления в печати 2-й части «Преображения», которая пойдет в «Красной Нови». Жду присыла денег [РГАЛИ].
Литература
РГАЛИ. Ф. 1328. Оп.1. Ед. хр. 313.
АМУРСКИЙ САША ЧЁРНЫЙ (О ФЁДОРЕ ИВАНОВИЧЕ ЧУДАКОВЕ)
В предреволюционное десятилетие самым ярким, самым талантливым художником слова Приамурья был Фёдор Иванович Чудаков - сатирик, поэт, сотрудник ряда благовещенских газет и журналов, печатавшийся под псевдонимами Гусляр, Амурец, Босяк, Язва, Кузьма Резниченко, Гражданин Уклейкин и др. Его острые стихотворные фельетоны, в том числе на темы местной жизни, пользовались огромным успехом у читателей, но при этом часто вызывали недовольство властей. Чудаков многократно подвергался цензурному давлению, судебным преследованиям, арестам. Известность его в то время выходила за пределы Приамурья и распространялась на обширный сибирско-дальневос-точный регион. Автор вышедшего в 1916 г. в Иркутске «Словаря сибирских писателей, поэтов и ученых» М.Е. Стож писал: «Язва псевдоним - талантливый поэт-фельетонист дальневосточных газет, прекрасно владеет стихом, остроумен. Дарование его широко выбивается из рамок газетного фельетона» [Стож 1916: 40]. Спустя несколько лет, уже после трагической смерти Ф. Чудакова, высокую оценку его творчеству дал сибирский критик М. Басов [Басов 1922: 158-161]. Чудаков назван был им «несомненно крупным поэтом», в стихах которого можно найти «ценные отзвуки целой эпохи и жизни Приамурья».
Однако в настоящее время имя Фёдора Чудакова незаслуженно забыто, упоминаний о нем нет ни в одном современном сибирском или дальневосточном справочнике; произведения в течение почти столетия не пере-издавались[1]. Иначе говоря, современные читатели
А.В. Урманов
Статья посвящена Ф.И. Чудакову (1887-1918) - самому талантливому писателю Приамурья предреволюционного десятилетия, личность и творчество которого почти на столетие оказались незаслуженно забытыми. В статье воссоздаются малоизвестные страницы его трагической судьбы, причины и обстоятельства самоубийства. В центре внимания находятся недавние сенсационные находки автора материала - две считавшиеся утраченными книги Чудакова, изданные в 1909 г. в Благовещенске: лирический сборник «Пережитое» (под псевдонимом «Босяк») и сборник стихотворных фельетонов «Шпильки» (под псевдонимом «Язва»).
Ключевые слова: литература Приамурья, Фёдор Чудаков, сатира, стихотворный фельетон.
практически лишены возможности познакомиться с творчеством одного из немногих подлинных мастеров художественного слова Приамурья начала XX в. Возможно, по этой причине литературная жизнь Благовещенска данного периода даже искушенным людям кажется иногда пустынной и малоинтересной, а произведения типа низкопробного бульварного романа «Амурские волки» (1912), в создании которого активное
