CC BY
49
НА ПЕРЕКРЕСТКЕ МНЕНИИ
j
Г. КОПЫЛОВ, кандидат физмат. наук, главный редактор
В 2004 году мы, ученики Георгия Петровича Щедровицкого, будем отмечать 50-летие формирования Московского логического (потом - методологического) кружка. В этом же году методологи отпразднуют 25 лет со времени проведения первой организаци-онно-деятельностной игры (ОДИ) под Екатеринбургом. Тогда же исполнится 14 лет с тех пор, как был задуман и сделан наш альманах «Кентавр» (первый номер вышел в самом начале 1990 г.).
Идею выпуска методологического и игротехнического издания предложил С.В. Попов, президент Межрегиональной Методологической Ассоциации (ММАСС). Первым главным редактором была С.Б. Поливанова. Ваш покорный слуга поначалу был «научным редактором», а по мере того, как редакция уменьшалась в своем составе, постепенно становился «главным и единственным». С 1994 года я делаю «Кентавр» в одиночку, чему очень способствуют современные компьютерные технологии. Периодичность невелика, 2-3 номера в год. Сейчас готовится к печати 31-й выпуск.
Наши авторы - последователи школы Г.П. Щедровицкого, принадлежащие уже по меньшей мере к пяти «интеллектуальным поколениям». Разнообразию их жизненных и исследовательских траекторий подчиняется широта тематики альманаха. У нас есть работы и по формам трансляции педагогического опыта, и по опыту большой серии игровых мероприятий с организаторами образования, педаго-
О методологии и об альманахе «Кентавр»
гами и детьми одной из областей. Пишут и о методологических предпосылках возникновения новых формаций мышления, и о перспективах консалтинговой деятельности в России на основе своего опыта работы с политическими структурами, и об опыте создания отделения Конфликтологии Петербургского университета, в основе которого лежит проект формирования конфликтологии как новой гуманитарной практики. Мы публикуем исследования по методологии науки и по методологии общественных изменений, по социальной инженерии.
Как отсюда видно, «Кентавр» - отнюдь не академическое издание. Мы выпускаем не журнал по методологии и игротехнике, а альманах для тех коллег, кто использует в своей работе (ака-
ЕНТАВР
демической, игровой, организационной, консультационной и пр.) средства и методы из богатого арсенала, наработанного в Московском методологическом кружке и в тех организациях и корпорациях, которые пришли ему «на смену» (ММАСС, Школа культурной политики, Независимый методологический университет и т.д.).
Разумеется, наш круг читателей значительно шире - сюда входят и люди, только прикоснувшиеся к методологической проблематике (например, в ходе ОДИ), и методологически-ориентированные профессионалы (проектировщики, преподаватели, юристы, полит-технологи)... Поэтому мы печатаем интервью с участниками кружка (пятидесятилетняя история ММК - богатейший материал!), переводы работ по методологии и культурологии(П. Фейерабенд, П. Коллингвуд и др.), по консультированию и Organization Development, рецензии и обзоры литературы, репортажи с конгрессов и чтений и подборки докладов, современные дискуссии, а также материалы из архивов ММК и Г.П. Щедровицкого с современными комментариями. Наше издание - для интеллектуалов-практиков.
За такой концепцией альманаха стоит вполне определенное представление о методологии и методологическом мышлении. До 1960-х гг. Г.П. Щедро-вицкий с коллегами ставил перед собой задачу построения «содержательно-генетической логики». Но затем она была переосмыслена: впервые зашла речь о формировании методологии как дисциплины, трактующей формы мышления и деятельности вообще. Тогда методология практически отождествлялась с системодеятельностным подходом: системный подход, деятельнос-тный подход и методологическое мышление были тремя источниками новых, практически ориентированных социальных наук.
Таким образом, новая форма мышления - методологическое мышление - замыкалась на определенные предметные или квазипредметные представления - деятельностные и системные.
Ничего необычного в этом нет - любая новая дисциплина одновременно формирует и свой метод, и свой предмет. Новые галилеевские науки согласованно ввели метод экспериментирования, работу с идеальными объектами и представление о законосообразной природе. Но дальнейшее развитие науки шло уже внутри этих рамок, они не проблематизировались, наука быстро превратилась в «ставшую» дисциплину.
Иначе получилось с методологией -на рубеже 1980-х годов деятельност-ные представления были проблемати-зированы и была введена схема мысле-деятельности. Одновременно - в связи с созданием ОД-игр, созданных для отработки новых систем соорганизации мышления и деятельности в ситуациях развития, - необычайно расширилась практика методологии. До этого она практиковалась только на методологических семинарах и на различных совещаниях, которые ГП и коллегам удавалось превращать в плацдармы междисциплинарных дискуссий.
Таким образом, если в период становления методология тематически ограничивалась «науками гуманитарного цикла» (семиотика, науковедение, педагогика, психология, эпистемология, теория систем, теория проектирования, культурология и т.д.), то в период ОДИ тематика расширилась за счет необходимости методологически оснащать управление, организацию науки, организацию образовательных систем и пр. В период же перестройки, когда ОДИ стали применяться для организации выборов, проведения общественных сессий, региональных экспертиз,
в поле зрения методологии с необходимостью попала вся проблематика общественных систем, экономика, политика, регионалистика, проектирование финансовых систем и т.д.
Очевидно, что никаких разработанных ранее представлений, будь то дея-тельностные или мыследеятельност-ные, для обеспечения этой многообразной программы «хватить» не могло. Тем не менее нужные понятия той или иной степени проработанности (чаще, конечно, «иной», чем «той») строились; они были бесспорно методологическими - то есть позволяли анализировать основания и ограничения предметных представлений; а значит, явочным порядком - а потом и в рефлексии - произошло расслоение методологических предметов и методологического отношения (или ориентации, или мышления).
Это был важный тезис. Примерно в 1988 г. пришло понимание того, что не всякий, кто занимается теорией деятельности или деятельностной психологией, является методологом, осуществляющим методологическое мышление. Деятельностной психологией можно заниматься и внутри соответствующих предметных форм. Напротив, к методологии имеет смысл относить образцы методологического мышления, проявляющегося в совершенно «далеких» областях - в антикризисном консультировании, в организационном проектировании, в разработке региональных концепций развития и т.д.
Чем эти образцы характеризуются? Что задает методологическую ориентацию? На сегодня понимание этих вопросов примерно таково (одновременно - это сегодняшнее понимание того, что, собственно,сделала за 50 лет методология трудами Г.П. Щедровиц-кого и его коллег).
В первую очередь, это использование таких эпистемических единиц, как
схемы (размышления). В версии ММК они не имеют отношения к изображениям объектов (как это имеет место в формах предметного мышления) - это схемы той структуры, которую следует удерживать при мышлении данной «вещи», схемы необходимых различений и сопоставлений; за такими схемами «проглядывает» определенная категориальная схематизация. Именно благодаря схемам достигается распредмечивание и возможность анализа оснований предметов. Именно благодаря им появляется возможность работать в интердисциплинарных и межпредметных областях.
Методологические схемы организации мышления являются гетерогенными - они «соединяют» в себе вещи (организованности) из разных регионов с, вообще говоря, разными принципами упорядоченности (из разных миров): культуры и социума, природы и мышления и т.д. Благодаря этому появляется возможность мыслить (по-новому!) в условиях онтологической катастрофы и многомирового устройства ойкумены.
(Это, наверное, нужно пояснить. Имеется в виду следующее: научное мышление работает только внутри регулярных, онтологически-однородных структур - там, где сущности и знания выполняют свои функции; сущности определяют явления, а знания, раз полученные, не меняются и могут успешно регулировать деятельность. Но представим себе, что мы должны действовать в ситуации, когда для разных ее «элементов» онтологические базисы окажутся различными, когда они -из разных миров. Это может быть, например, мультикультурная ситуация или ситуация, когда вещи другого мира, например рынок или право, попадают в другой мир. Как при этом можно рационально действовать? Добавим, что в этой ситуации знания быстро уста-
ревают (поскольку рефлектируются ее участниками и становятся элементами игры), а сущности могут создаваться инженерно.
Для мышления в таких ситуациях и создаются методологические схемы -одноразовые образования, за счет организации стягивающие структуры мышления и действования: одновременно создаются и формы мышления, и объекты мыследействования.)
Схемы методологического мышления - организационные, а не познавательные. Это схемы того или иного действия в (интеллектуальной) ситуации: проектирования, организации социальной инновации, концептуирования. В частности, это связано с тем, что непосредственное познавательное отношение к авторефлексивным объектам (мышление, деятельность, разномасштабные гуманитарные объекты) невозможно. К ним имеет смысл выстраивать либо понимающее отношение (по этому пути идет герменевтика), либо «инженерное»: здесь представление строится путем нащупывания «твердых границ», «пределов сдвижек» при попытках эти сдвижки осуществить (в том числе и через ОД-игры). Именно этот путь реализуется в методологии.
Что все это значит для альманаха «Кентавр»? Поневоле приходишь к мысли о трудной жизни издания: работ по теоретико-академической составляющей методологии практически нет, а те коллеги, которые «на себе» реализуют схемы методологического размышления, занимаясь организацией, консультированием, политическим дизайном, почти не пишут. Редактора выручают интервью, которые он берет у коллег, нерегулярные их выступления на разного рода собраниях, собственная настырность. Пока, как мне кажется, удается пройти между Сциллой сугубой академичности и Харибдой полного отсутствия рефлексии у слишком
успешно действующих «практиков». Институциональная форма коммуникации, заданная «Кентавром», продолжает собирать камни после большого методологического и игротехническо-го взрыва 1998-90-х гг.
У коллег-философов наверняка волосы встали дыбом, когда они прочли про «категориальную схематизацию», «онтологическую работу», «распредмечивание». Это - стандартные термины системомыследеятельностной методологии, которая является скорее наукой и инженерией, чем философией, и которая, собственно, и возникла на практическом, конструктивном отношении к мышлению. Более подробно с изданиями и текстами данной школы можно ознакомиться на сайте www.circle.ru «Методология в России» (там же расположен и архив альманаха «Кентавр».
Подписаться на альманах «Кентавр» (периодичность - 2-3 выпуска в год) можно по адресу: [email protected]
М. Сапунов: Если судить о характере дискуссий в последних номерах журнала «Кентавр» со стороны, создается впечатление появления на его страницах онтологической ( «бытийствен-ной») темы - в контексте, скажем, «коммуникативно-понимательных» измерений деятельности. Не означает ли это отказ некоторых методологов от завещанного Г.Щедровицким антифилософского курса? С другой стороны, можно ли говорить о наличии в методологическом сообществе некоего «синдрома Вернадского », имея в виду специфическое отношение к наследию Г.П. и к истории ММК ?
Г. Копылов: Я не могу судить о ваших впечатлениях. Поэтому, не поняв, вынужден игнорировать вводную фразу. Отказываются ли современные ме-
тодологи от антиметафизического проекта? Есть ли в сообществе методологов проблема верности букве и духу методологии? Г.П.Щедровицкий, формируя методологию, пытался сделать почти невозможное: удержать эту создаваемую формацию мышления на грани постоянного становления и постоянной проблематизации. Если говорить простыми словами, то методология должна быть постоянно в поиске, как бы игнорируя все, что она нашла и избегая тем самым стандартного пути, по которому идет любая новая форма мысли. Ведь любая нормальная дисциплина, начавши с критики своих предшественников, пройдя краткий этап становления, когда собственно формируются новые схемы размышления, понятия и пр., далее начинает опираться на свой собственный фундамент: мышление заменяется знаниями, возникают ученики, школы и учебники, возникает онтологическая прикрепленность.
Г.П. Щедровицкий делал все, чтобы избежать этого. Это был уникальный опыт уникального человека. Московский методологический кружок пережил пять или шесть периодов, каждый из которых начинался с того, что объявлялось: то, что было сделано раньше, имеет лишь ограниченную значимость, новое понимание проблемы позволит продвинуться дальше. В рамках этого продвижения были заявлены и частично реализованы несколько программ исследования и конструирования мышления и систем деятельности, было разработано несколько подходов - и сменилось несколько поколений участников.
Дальше, на каждом таком переломе, у каждого участника семинара возникает дилемма: можно идти дальше вслед за лидером, отказавшись от вчерашних «достижений» и работать в рамках собственно методологии (рефлектировать и схематизировать схемы коллективного мышления и реализовывать их
в практиках нового типа). А можно начать работать в рамках построенного на предыдущем этапе методологического предмета: теории деятельности, семиотики, методологии педагогики, либо в рамках практик, выработанных на предыдущем этапе, либо, что чаще, переходя в теоретико-учебную сферу.
Поэтому среди методологов поко-ленческие вопросы стоят остро: методы, средства и представления, которые были ведущими на одном из предыдущих этапов развития методологии, бывают забыты более молодыми участниками. Не менее значимо расхождение между «практикующими методологами» - теми, кто пытается действовать в духе методологии, и теми, которые верны ее «букве» (тут как раз и проявляется метафизичность). При этом понятно, что и те, и другие принадлежат методологии и просто репрезентируют ее с разных сторон: методология -это целая сфера, в которой свое место находят и представители методологических предметов, и интеллектуалы-практики, и методологи в смысле Г.П. Щедровицкого. В журнале бывают больше представлены то одни, то другие, то третьи; никакой тенденции, как мне представляется, нет.
Но, независимо от этого разделения, все мы с ностальгией вспоминаем героический период методологии (у каждого он свой - когда методология развивалась в том числе и его усилиями). Уже высказываются соображения, что общая история и судьба - это все, что нас объединяет.
- О чем свидетельствует концептуальный раскол в современном методологическом движении, если описывать его в Ваших терминах «миров»? Геннадий Герценович, существует ли для Вас лично проблема выбора между конкурирующими версиями?
- Как ясно из предыдущего ответа, ситуацию в методологии нельзя описы-
вать как «концептуальный раскол». Она всегда была и есть в состоянии «внутреннего раскола». Если оставить в стороне это, то вопрос очень точный: разные версии методологии действительно стремятся оформиться в мир. Ведь вообще интеллектуальные усилия могут в принципе сохраниться в истории только двояко: либо в культуре как «наследие», либо в виде формирования мира - собственной самообоснованной практики (это удалось сделать, например, отцам церкви или основоположникам науки, а сейчас этим занимаются, например, психотерапевты). Интенция на практичность закрывает для методологии первый путь. Поэтому сейчас интенсивно идет опробование разных форм новой практики: создание стратегирующих структур внутри системы власти, тренинги как новая образовательная практика, организа-ционно-деятельностные игры (в разных вариантах) как инструменты развития систем разного масштаба и т.п. Одновременно решение этой проблемы позволило бы методологии социализироваться.
Для меня лично проблема выбора не стоит: как редактор я действую в одном направлении, как методолог - в другом, как специалист по методологии и истории науки - в третьем.
- Методолог позиционирует себя в качестве инженера всяческих социокультурных систем, в частности образовательных. Удовлетворены ли Вы сложившимся взаимодействием с наличным образовательным сообществом
- управленцами, методистами, педагогами?
- Речь идет не о моем удовлетворении. Проблемы развития образования
- традиционное поле деятельности для методологов (начиная с «Педагогики и логики» Г.П. Щеровицкого с коллегами, набор которой был рассыпан в 1968 г.). Многие коллеги работают в облас-
ти образования: создают учебные заведения (высшие и средние) нового типа, консультируют, участвуют в реформе, курируют эксперименты в области школьного образования, создают абсолютно новые структуры корпоративного образования, возглавляют НИИ и министерские структуры. Стремиться к взаимодействию - на мой взгляд, не может быть стратегией: многие нововведения лучше осуществлять параллельно с существующей системой, не стремясь ее переделать. Основную проблему я вижу в самоопределении коллег, работающих в этой области: они зачастую не идентифицируют себя как методологи, не считают то, что они делают, проявлением методологического отношения, и оттого их работа становится «невидимой».
- Вслед за Фейерабендом Вы говорите о «мифе научной истины» ( «Кентавр» №19). Означает ли это, что Г.Г. Копылов отрицает проблему онтологического статуса конструируемых в деятельностном универсуме миров -миров науки, эзотерики, религии и т.д.?
- Проблема онтологического статуса, на мой взгляд, кардинальная, но она не теоретическая, а практическая. Она стоит примерно в таком виде: как достичь онтологического статуса? Как сделать нечто существующим - Бога или научные законы, право или магию, образованность, и так далее? Как создать, сформировать, вырастить такие общественно-исторические практики, где то, что Вы увидели существующим (увидели «сквозь магический кристалл», достигли умозрением, получили в виде благой вести, нафантазировали...), получило полноценное существование? А это значит - такое существование, чтобы (желательно) все живущие на Земле сейчас и все те, которые будут жить в будущем, жили, действовали и мыслили так, как если бы оно - то, что Вы увидели существующим, - на самом деле
было. А выяснять, что «на самом деле» существует, - действительно, задача и бессмысленная (реальность бесформенна), и бесполезная.
Научно-образовательные проекты: современный контекст
Вопреки сложившемуся за последние десять лет представлению, наука в России вполне востребована (разумеется, не на том уровне, который существовал в 1980-е гг.). Информация об этом довольно разрозненна, но по ряду аналитических текстов (см., напр., [1]) вырисовывается следующая картина: есть достаточно задач и даже проблем, которые требуют исследований и разработок, а главная проблема - это со-организация исполнителей. Ситуация - отнюдь не в отсутствии «талантов», «мозгов» (на уровне сегодняшнего спроса их вполне достаточно), а в несовременной организации самой науки (независимо от ведомственной принадлежности).
В то время как наука как целостный организм, связанный и с образованием, и с государственными программами развития, испытывает глобальный кризис, в то время как во всем мире идут активные поиски нового места этой сферы мышления и деятельности, в России отношение к науке (и, соответственно, к научно-техническому образованию) за последние десять лет не изменилось. По существу происходит восстановление сращенного с ВПК научно-инженерного организма, в последнее время этот процесс лишь получил новое звучное название: «Становление национальной инновационной системы» (НИС).
Мы полагаем, что, реанимируя традиционные формы организации, Россия тем самым упускает свой шанс по-
строить новый тип научно-инженерно-образовательной сферы, способной отвечать на вызовы времени и обеспечивать конкурентоспособность страны. В чем эти вызовы состоят и какие организационные задачи было бы актуально поставить перед организацией НИС?
1.
Ключевую роль для становления НИС в России имеют, с нашей точки зрения, следующие обстоятельства.
Прежде всего, современная ситуация с наукой в России не сводится к таким внешним характеристикам, как недостаточное финансирование, «утечка мозгов» или отсутствие притока кадров.
Дело значительно серьезнее: наука как составная часть новоевропейского мегапроекта ХУ11-ХУ111 вв. исчерпала свой ресурс. Трудности и проблемы с наукой носят не российский, а всемирный характер. Сегодня не наука является локомотивом общественного развития, а силу государств определяют отнюдь не «фундаментальные исследования».
Имеется в виду следующее. Наука в ее современном виде возникла в XVII веке в рамках проекта переорганизации всего массива человеческого знания и перестройки всех человеческих практик в соответствии с научными знаниями [2]. В ходе реализации этого проекта возникла особая связка собственно науки, инженерии и образования, которая сегодня и называется сферой науки.
Действительно, еще 50-100 лет эта связка (система) назад определяла уровень развития государств. Характерный пример - революция Мэйдзи в Японии в 1860-х годах. В конце 1850-х гг. США силой принудили японцев открыть свои порты. Начав анализировать эту ситуацию, японские реформаторы совершенно точно определили, в чем корень ус-
пехов США: в промышленности, в инженерии, в науке и в соответствующем образовании. И несмотря на то, что те картины мира и способы его постижения, которые предлагала европейская наука, японцам были глубоко чужды, они взялись за их изучение и за 40-50 лет сильно вырвались вперед, встав вровень с мировыми державами начала XX века.
Но ведь такого же рода вопрос стоит сейчас перед Россией! Следует проанализировать, в чем именно секрет успеха в развитии инновационной сферы в США и в Евросоюзе. Ниже мы дадим свой вариант ответа.
Первое бесспорное обстоятельство заключается в том, что наука - первая сфера человеческой деятельности, которая реализовала инженерное отношение к миру: в ее рамках стали создаваться технические конструкции, где наиболее полно проявлялись законы природы. В этом смысле она перевернула отношение между знанием и объектом.
Уже Кант осознал активный характер отношения новой, галилеевской и ньютоновской науки к миру: она его не познает, а строит: «Естествоиспытатели поняли, что разум видит только то, что сам создает по собственному плану». Наука создала особые методы сначала теоретического конструирования, а затем инженерной реализации своих законов. Это мысленное и реальное экспериментирование, конструирование идеальных объектов, использование математической операторики, формирование технических дисциплин, в задачу которых входит обеспечение чистоты реализации законов в инженерных конструкциях. Наука формирует свой собственный мир; если говорить резко, он не имеет отношения к «естественной объективности», а если более мягко, то использует последнюю как материал. В этом мире действует
эффект каждодневного подтверждения истинности научных онтологических конструкций - осуществляется своеобразная «реальная иллюзия»; человечество живет именно в этом мире - во «второй природе». Как раз в этом и состоит суть того изобретения, которое сделали Галилей и Гюйгенс и которое называется «современная наука»: они научились инженерно реали-зовывать идеальные конструкции [2, 3].
В последние десятилетия XX века этот ход был осознан, и такое инженерное отношение стало распространяться на все возможные сферы общественной жизни.
Оказалось, что проще и разумнее сформировать новый образ жизни с новым набором потребностей, чем исследовать существующие системы потребностей. Эффективнее создать сначала структуры потребления высокотехнологических и наукоемких новинок, а затем приступить к исследованиям и опытно-конструкторским разработкам, чем делать продукт, а потом с трудом внедрять его. Сегодня проблема - не произвести что бы то ни было; проблемы с производством сейчас нет. Главная сегодняшняя проблема - продать или сделать продукт потребляемым, востребованным, а для этого проще менять сами структуры потребления, то есть менять нечто в социуме, в культуре и в формах организации самих разработок и ОКР.
Таким образом, искусственное отношение ко всем структурам человеческой жизни стало преобладающим. И ведущим процессом современного общества становится социокультурная инженерия: сегодня выигрывают те общественные единицы (государства, корпорации, объединения и т.п.), которые быстрее и эффективнее осуществляют общественные изменения - социальные, культурные, институциональные, даже антропологические. Это не
значит, что научные исследования не нужны, но научно-технический прогресс с лежащими в его основании научными исследованиями теперь подчинен логике общественных изменений и не играет самостоятельную, а тем более ведущую роль. Он включен в контексты социального проектирования и управленческо-организационных про-цессов1.
Можно сделать вывод, что сегодня любая новая научная идея и соответствующее единичное «техническое» изобретение бессмысленны и нереали-зуемы без формирования «охватывающей» системы социокультурного и исторического обеспечения. (Кстати, верно и обратное: социальная инновация практически не имеет шансов реализоваться, не получив материальную опору в виде подключения к техническим инфраструктурам, а лучше - в виде материализованного и функционирующего устройства).
Становится безразлично, с чего начинается социотехническое нововведение - с технического изобретения или с нового «островка» социальных отношений: стратегия реализации является практически одинаковой. Научно-техническая политика и управление смыкаются с социокультурной политикой и управлением.
С этой точки зрения фундаментальных открытий уже сделано столько, что центрироваться на них становится бессмысленно. Даже самое малое
1 В качестве примера приведем широкое распространение в последнее время фильтров для воды. 15 лет назад их никто бы не стал ни покупать, ни производить. Но сочетание широкой озабоченности экологической проблематикой и проникновения западных стандартов качества жизни, в том числе и через рекламу, сделали эти устройства чрезвычайно востребованными. То же относится к программам развития современных платежных систем с использованием кредитных карточек, микрочипов, электронной подписи, сотовой связи и пр.
продвижение в фундаментальных, «чисто научных» областях приводит к необходимости разворачивать массированные прикладные исследования и НИОКР, а на их основе - еще более обширные социокультурные инновации. Запущен в действие своеобразный «социокультурный мультипликатор», умножитель [4].
Огромная доля социальных инноваций и социальных последствий в сегодняшних условиях просто не успевает реализоваться, сметаясь следующими волнами технических новинок или конкурирующими разработками, которые продвигаются более грамотно. В качестве примера можно привести слабую конкурентоспособность российских «высоких технологий». Здесь причиной является именно отсутствие «охватывающей» социокультурной оболочки (службы сервиса, PR, рекламы, «промоушена», системы ремонта, системы обучения и т.п.). А отсутствует эта система именно потому, что, как правило, в России считается, что научная разработка заканчивается изготовлением экспериментального образца, в лучшем случае - серийным производством, а не продажей и формированием спроса, которого до этого не существовало, и не формированием ветви образования, готовящего как производителей и разработчиков, так и продавцов и потребителей нового рода изделия.
Но сегодня никакое научное или инженерное достижение не говорит само за себя. Надо научиться говорить за него, доказывать его безусловную необходимость, его надо презентовать и защищать.
Пример в сторону. Вспомним ситуацию на Зимних олимпийских играх2002 г. Россия оказались страдательной стороной потому, что руководители делегации полагали, что достаточно хорошо «пробежать», не учитывая того обстоятель-
ства, что сфера спорта давно уже включена в медиасферу, в сферу бизнеса на экспертизах, в формирующуюся сферу права. Наша схема, по которой мы рассматривали спорт и спортивную подготовку, оказалась более слабой, чем у околоспортивных кругов США, и потому они Россию постоянно побеждали: не на беговой дорожке - так при экспертизе, не при судействе - так при подаче апелляций или в суде.
Этот пример показывает, что побеждает в сегодняшнем мире тот, кто сформирует более мощные схемы сооргани-зации различных сфер деятельности [5]. И, возвращаясь к теме: условие достижения конкурентоспособности российской научной сферы - формирование как можно более эффективных схем использования или задействования науки и инженерии для целей обеспечения социокультурных изменений.
То, что было названо «социокультурным мультипликатором», то есть включение науки и инженерии в процесс социокультурного программирования, сегодня еще ждет своего разворачивания (и в мире, и особенно в России), и именно это направление представляет собой огромное и перспективное поле деятельности для организаторов науки.
2.
Второй очень серьезный аспект ситуации заключается в том, что исчерпан ресурс и тех форм организации НИР-НИОКР, в рамках которых развивался научный потенциал страны в последние пятьдесят лет, а именно -«Больших Программ»: атомной, ракетно-космической, авиационной, радиоэлектронной.
Опять обратимся к истории. Мы можем выделить в организации научно-инженерной сферы как минимум три этапа. Первый - «классическая наука» XVIII-XIX вв.: есть «чистая наука», она получает результаты, которые посту-
пают в некую «копилку». Прикладные или технические науки черпают идеи из этого резервуара, а свои наработки также складывают в эту «копилку». Оттуда черпают идеи инженеры, создающие новые изделия. Общей управляющей надстройки нет.
(Обратим внимание, что только при такой схеме организации имеет смысл разделение науки на фундаментальную и прикладную. Мы же до сих пор им пользуемся.)
Но уже с 1930-х гг. вырабатываются совершенно иные организационные формы включения естественнонаучных знаний в современные практики -«Большие программы» (авиационная, атомная, кибернетическая, ракетная). Логике этих программ подчинено развертывание всей сферы НИОКР, вопросы природе задаются согласно заказам технологов и организаторов программного движения (в СССР -Курчатов, Королев...). При этом управление всей этой сферой происходит по технократической логике, логике конечного обеспечения производства -со стороны государства, поскольку это очень крупномасштабные программы.
Сегодня реализуется третья форма организации, которую мы уже начали обсуждать в предыдущем пункте: мас-совизация инженерного отношения, перенос его уже на социокультурные структуры. Появляется еще одна управляющая надстройка над сферой НИОКР - сфера социальной инженерии, социальных технологий. Но эта сфера имеет множественное существование, поскольку проекты общественного развития сейчас множественны. Научные исследования существуют в рамках общественно-инженерных проектов: новые экономико-хозяйственные и финансовые схемы, формирующиеся общественные структуры, стили и образы жизни, требуют - в том числе, но не в первую очередь! - технических разра-
боток, а они уже формируют заказ на техническое и на «чистое» знание. Но оно уже не «чисто чистое» - оно делается по заказу, и именно способностью получать такие заказные знания, разрабатывать «фундаментальные основания социальных технологий» и определяется теперь научный потенциал исследовательской школы или страны.
Итак, сегодня государство (и не только в России) снимает с себя функции определения стратегических приоритетов развития и мобилизации ресурсов на прорывных направлениях. Всеобъемлющий государственный заказ сегодня невозможен. Государство либо передает эти функции мощным единичным надгосударственным бизнес-корпорациям (характерный пример - корпорация Microsoft), либо создает условия для «распределенного развития» - равномерного фронтального движения по многим направлениям, поддерживая необходимую инфраструктуру (о чем будет сказано далее).
Более-менее масштабные проекты в ближайшем будущем будут иметь лишь локальное значение и исходить скорее от крупного бизнеса, регионов или муниципальных образований, чем от государства.
Характер их также изменился: монопредметные задачи сменяются комплексными, причем требуется комплексиро-вание усилий социальных и традиционных (технических) инженеров (разных специальностей). Технологии такой со-организации очень сложны, однако в этой области Россия занимает ведущие позиции в мире и обладает 20-летним опытом успешной работы про формированию комплексных программ, организации экспертиз и соорганизации разнопозиционных коллективов [6,7].
3.
Третья важнейшая характеристика ситуации заключается в том, что и скла-
дывавшаяся за последний век система научно-технического образования не отвечает реалиям современности. Основанная на передаче готовых научных знаний, она оторвана от переднего края интеллектуальных достижений -обеспечения социокультурных изменений. Она обучает рассматривать мир как готовую структуру, а не как арену и материал для преобразований. Такая система образования только случайно может породить людей, способных решать те значительно более сложные задачи, которые ставит перед людьми высококонкурентный и быстропреоб-разуемый мир.
Переориентация (высшего) образования с производства ученых на выращивание деятелей по «промыс-ливанию» и реализации общественных инноваций (в рамках которых могут осуществляться и научные разработки) - задача, требующая решения «уже вчера».
При этом чрезвычайно важным моментом является то, что сегодня сфера образования является не единственным и даже не главным каналом социализации людей. Масс-медиа и сам предметный мир (среда) выполняют эту функцию гораздо эффективнее. Сознание и способности человека (ребенка) формируются в первую очередь по стандартам и нормам, заданным социальным окружением, а не сферой образования, как это было всего полвека назад. Тогда общество должно было иметь дело с людьми, сформировавшими сознание и мышление профессионально-предметного типа; по этим же нормам строились новые институты и организации в процессе общественной эволюции. Сегодня же система образования должна приспосабливать себя к людям, изначально обладающим сознанием другого типа -непредметным, клипово-мозаичным, не приспособленным к действованию в регулярных структурах - скорее способ-
ным строить одноразовые, локальные организационные контуры.
Неизвестно, способны ли они вообще учиться в том смысле, как это было полвека назад, особенно учитывая и такой фактор, как нарушенную структуру социальных авторитетов. Неизвестно даже, надо ли пытаться вводить таких молодых людей в структуры традиционно организованного регулярного «знаниевого» обучения -возможно, более эффективными будут попытки перестройки самой системы образования на основе нового социального опыта.
4.
Итак, научно-образовательно-инновационная сфера нуждается в серьезной структурной перестройке. Изменяются субъекты действия этой сферы, формы ее организации, назначение, место в обществе. Но главное заключается в коренной смене приоритетов. Важнейшим становится не развитие фундаментальных исследований и даже не технических приложений новых открытий, а разработки по выявлению условий эффективного осуществления социокультурных изменений и проектированию организационных и образовательных структур, способных развернуть максимально полный спектр общественных последствий изобретений и открытий. Говоря кратко, открытий в избытке - остро не хватает реализационных структур, которые превращали бы их в инновации и делали общественно востребованными. (Точно так же и со стороны государства, крупных корпораций или муниципалий остро не хватает программ-замыслов социокультурной направленности, в рамках которых могут разворачиваться научные исследования, разработки и образовательные программы).
5.
В связи с отмеченными характеристиками ситуации назовем те приоритеты, которые, по нашему мнению, должны приниматься для развития научной сферы в сегодняшней России.
Во-первых, в первоочередном наращивании нуждается такая новая область деятельности, как социально-инженерные и управленчески-организационные работы и разработки. Сейчас формируется профессия научных менеджеров - это шаг в нужном направлении, но недостаточный.
В рамках этих работ и разработок смогут формироваться заказы на научно-исследовательские работы любой «глубины фундаментальности». Научные исследования должны программироваться не «от потенциала» (большей частью сегодня, увы, мнимого - заказчики уже сталкиваются с трудностями в поисках коллективов-исполнителей), а «от социального проекта». Субъектами такого программирования должны стать и крупные корпорации, и государство, и города.
Надо осознать, что в современном мире конкурентоспособной является уже не наукоемкая, а «организационно-управленчески-емкая» продукция, то есть те продукты, те вещи или эффекты, которые невозможно получить, не владея определенными схемами организации и управления.
В качестве примера здесь можно проанализировать деятельность чрезвычайно успешного проекта корпорации Microsoft. Тут действуют по крайней мере четыре элемента организационного ноу-хау:
■ ориентация на разработку не просто программного изделия, а платформы или стандарта;
■ использование открытой архитектуры, дающей возможность менять hard, не меняя soft;
■ использование в каждой из по-
следующих версий «хакерских находок» - то есть, по сути, корпорация смогла заставить работать на себя миллионы любителей по всему миру;
■ и, наконец, формирование мощнейшей идеологии информационного общества, которая задает структуру спроса.
С этой точки зрения, если приоритет сейчас действительно лежит в области поиска новых форм сооргани-зации исследований, инженерных разработок, образования и социального программирования, то в финансировании и развитии нуждаются в первую очередь именно образцы таких оргформ или эксперименты в этой области.
Во-вторых, в организации собственно исследовательской сферы должна сменить свою функцию такая основная единица организации, как научно-исследовательский институт. НИИ должны превратиться из структур, работающих по тематическим планам, в единицы инфраструктурной организации научных исследований (по такому пути уже идут некоторые институты, например ОИЯИ в г. Дубна). Основной их функцией должно стать предоставление научного оборудования, помещений, экспериментальных мастерских (а также, что очень важно, команд менеджеров, популяризаторов, организаторов, патентоведов) творческим коллективам, работающим в рамках заказов, отраслевых и корпоративных грантов и т.п. Таким образом, структура взаимодействия государства и корпораций вырисовывается примерно следующей: государство поддерживает научную и научно-образовательную инфраструктуру (например, в университетах), а конкретные программы комплексных исследований ведутся на средства бизнеса. В этих же рамках происходит и подготовка новых сотрудников для этих программ - см. след. пункт.
В-третьих, в рамках образования для (всей) научной сферы следует сделать шаг, аналогичный тому, что был сделан в ранних 50-х гг. при образовании МФТИ, - соединить серьезность и глубину начального университетского курса с работой в творческих коллективах на старших курсах. С учетом того, что «Большие Программы» исчерпали себя (впрочем, МФТИ сейчас чрезвычайно успешно поставляет кадры для корпорации Microsoft), и того, что центр тяжести общественных сдвижек перемещается в социально-культурную сферу, следует начать создание гуманитарного, или, точнее, социально-инженерного физтеха: естественно-математическое (и управленчески-организационное, но не экономическое!) образование в первые три-четыре года с завершением обучения на старших курсах в проектах и программах корпораций, муниципальных образований, регионов, в рамках военных госзаказов и тому подобных
- то есть тех образований, которые становятся субъектами социокультурного программирования. Это ни в коей мере не будет «разбазариванием» потенциала страны: задачи, стоящие при организации новых сфер бизнеса, в том числе и «высокотехнологичного»,
- например, лизинга, страхования, организации вексельных зачетных схем или платежных систем, организации современных НИОКР в рамках корпораций, при становлении новых сфер права, - не менее, а скорее более сложны, чем собственно исследовательские задачи.
При этом следует обратить особое внимание на создание команд из специалистов различного профиля - организаторов, научных менеджеров, инженеров-организаторов новых производств, финансовых и маркетинговых аналитиков, специалистов по PR, патентоведов и т.д. Подобная система
решит и проблему резерва новых кадров для корпораций, и проблему кадров для новых приоритетных разработок в сфере науки.
Самое же перспективное направление для организационного преобразования сферы образования, по нашему мнению, лежит в области использования игровых и имитационно-игровых технологий [7-9]. С помощью этих же технологий может эффективно осуществляться командообразование и освоение названных выше «профессий» или «дел».
Литература
1. Наука, бизнес, власть 2002/ Труды все-
российской конференции. Москва, июнь 2002 г. - М., 2002.
2. Копылов Г.Г. Трансформация схем по-
знания в ходе формирования новых наук (1620-1750)// Кентавр.- 2002.-№ 28.
3. Копылов Г.Г. Хроника загубленного мира
// Кентавр.- 1997.- № 17.- www.circle.ru/ kentavr/TEXTS/017KOP.ZIP.
4. Копылов Г.Г. Гуманитарные технологии
и НТР // Этюды по социальной инженерии: от утопии к организации.- М., 2002.
5. Попов С.В. Методология организации общественных изменений //Кентавр.-2001.-№ 26. - www.circle.ru/kentavr/ TEXTS/026PPV.ZIP.
6. Щедровицкий Г.П. Организационно-деятельностная игра как новая форма организации коллективной мысле-деятельности // Методы исследования, диагностики и развития международных трудовых коллективов.-М., 1983. - www.circle.ru/archive/ Zip/83C.ZIP
7. Попов С.В. Организационно-деятельно-
стные игры: мышление в «зоне риска»// Кентавр.- 1994.- № 3.- www.circle.ru/ kentavr/TEXTS/012PPV.ZIP.
8. Попов С.В. «...Мы формируем «человека
организационного», способного нести на себе схемы...»//Кентавр.- 2001. - №27. -www.circle.ru/ kentavr/TEXTS/ 027PPV.ZIP.
9. Попов С.В. Современное образование и
Интернет//Кентавр.- 2001.-№25.-www.circle.ru/ kentavr/TEXTS/ 025PPV.ZIP.
Г. ИГНАПЕВА, доцент Нижегородский институт развития образования
Деятельностное содержание образования: современная дискуссия
Многие идеи и разработки, представленные в статье, являются результатом научно-исследовательской деятельности кафедрыi педагогики НИРО и находятся в стадии апробации совместно с учителями-практиками и педагогическими коллективами школ. Речь пойдет о построении деятельностного содержания образования в системе повышения квалификации педагога.
«Содержание» (обучения, знания, образования) до сих пор практически не используется для обозначения действия и трактуется не более чем как «учебный материал» или «наполнение» (чего-то или чем-то), что в сочетании с прилагательным «деятельно-
стный» является либо наукообразной бессмыслицей, либо заменителем совсем другого термина - «содержание деятельности» или «содержание учебного процесса». Чтобы избежать этой подмены, необходимо пояснить, какой особый смысл для нас заключен в со-
