CC BY
35
В статье рассматриваются различные аспекты методологии экономической науки и обсуждается необходимость выработки новых подходов в связи с мировым финансово-экономическим кризисом. Экскурс в историю науки об экономике позволил выявить признаки, причины и особенности кризисов экономической науки прошлого.
О кризисе экономической науки в стране и мире
В. И. КЛИСТОРИН,
доктор экономических наук, УРАН Институт экономики
и организации промышленного производства СО РАН, Новосибирск
E-mail: klistorin@ieie.nsc.ru
Всякий раз, когда для властей и общественности кризисное развитие экономики становится несомненным фактом, возникает очередная дискуссия о кризисе в экономической науке или даже шире - в социальных науках вообще. Нельзя сказать, что подобные разговоры не имеют никакого основания. Наука как система знаний представляет собой развивающийся комплекс идей и моделей и, как всякая динамическая система, неизбежно претерпевает изменения. Революции в науке описаны философами и специалистами по методологии науки, а также в той области, что получила название «Science studies». И революции немыслимы без кризисов.
Термин «кризис науки» не нов и не оригинален - во многих публикациях и дискуссиях использовался неоднократно. Но явление, за ним стоящее, исследовано недостаточно: слово «кризис» зачастую воспринимается в обыденном, то есть негативном смысле - как разрушение нормального развития процесса. Тогда как под кризисом следует понимать неотъемлемый этап перехода в качественно иное состояние. Новое же может родиться только из старого, и только тогда, когда это старое перестает нас удовлетворять. Если мы признаем
© ЭКО 2009 г.
неизбежность и даже необходимость кризисов в процессе «созидательного разрушения» и соглашаемся с тем, что им свойственно повторяться, тогда их следует изучать примерно так же, как экономисты изучают финансовые и экономические кризисы, а не довольствоваться приемами, подобными тем, какими обыватели описывают катастрофы.
Только сформулировав критерии, позволяющие диагностировать кризисы, выявив их причины и механизмы развития, мы поймем направления развития экономической науки, осознаем, на решении каких проблем следовало бы сконцентрировать усилия, а какие постепенно утрачивают смысл.
Наука как развивающаяся система: миссия, знания, институты
Наука представляет собой систему знаний, организаций и институтов. Здесь мы ограничимся только первым из перечисленных аспектов.
Цели экономической науки, на основании ее общественной функции, можно определить следующим образом: разработка понятийного аппарата и базовых моделей развития социально-экономических систем (формирование «научной» картины мира), создание основ для принятия решений (разработка прикладных моделей и систем принятия решений) и использование результатов научных исследований в качестве оружия идейной и политической борьбы. Глубокий и всесторонний обзор взглядов на эволюцию профессии экономиста с позиций функций экономической науки, специфики ее положения в обществе и формировании идеологии и политики представлен в статье А.У. Коутса «Экономист как профессия»1.
Будем рассуждать в предположении, что наука призвана обеспечить адекватное представление об окружающем нас мире - в противовес обывательским и религиозным представлениям. Адекватные знания нужны, как представляется, различным субъектам экономики для принятия решений, в особенности государственным структурам. Правда, остается открытым вопрос о причинах такой заинтересованности:
1 Панорама экономической мысли конца ХХ столетия / Под ред. Д. Гринуэя, М. Блини, И. Стюарта. СПб.: Экономическая школа, 2002. Т.1. - 668 с.
рекомендации необходимы для принятия решений или для их оправдания? Но в любом случае наука генерирует знания для последующего использования.
Экономическая наука зародилась как система практических рекомендаций, то есть как прикладная наука, и в значительной степени остается таковой сегодня. Более того, в определенном смысле эта наука стала более прикладной, чем когда бы то ни было в прошлом. Достаточно отметить, что великое множество профессиональных экономистов работают в частных и государственных компаниях, заняты на государственной и муниципальной службе, трудятся в различных «фабриках мысли» и очень часто мигрируют из академического сектора в другие структуры и обратно.
Несколько сложнее дело обстоит с использованием научных результатов в идеологической и политической борьбе. История показывает, что результаты одной и той же теории применимы для оправдания диаметрально противоположных политик. Например, теория предельной полезности более 100 лет назад служила и для оправдания невмешательства в экономическую и социальную жизнь общества (ведь вмешательство искажает цены и приводит к отклонению от оптимального по Парето равновесного состояния), и для доказательства эффективности государственного участия, например, в фабианском социализме (действительно, если предельная полезность дополнительного дохода для богатых меньше, чем для бедных, то перераспределение средств как результат прогрессивного налогообложения и субсидий приведет к росту общественного благосостояния).
Еще более поразительно сходство рекомендаций, проистекающих из совершенно разных теорий. Так, государственные инвестиции в инфраструктуру (например, дорожное строительство) могут считаться полезными с точки зрения представителей классической и неоклассической школ (ведь они рассматривают дороги как общественное благо), социалистических теорий и исторической школы (поскольку приводят к росту производительных сил общества), кейнсианства (ибо такие меры укладываются в представления о стимулировании эффективного спроса) и, наконец, некоторых направлений либеральных
теорий (вследствие развития инфраструктуры рынки становятся более открытыми и усиливается конкуренция).
Теперь о природе экономического знания. Оно включает две основные ветви: экономическую теорию, позволяющую верифицировать и интерпретировать факты, и рассеянное экономическое знание, являющееся по сути полезным опытом, извлеченным экономическими субъектами из своей практической деятельности. Последнее - это обширный набор исторических фактов, обращение к которым позволяет более или менее безупречно сводить новые задачи к прецедентам.
Данная ветвь позволяет сформулировать, во-первых, аналогии для диагностики текущих проблем, а во-вторых, рекомендовать для их решения определенные действия, которые были успешны в прошлом, в других странах или регионах, других отраслях или на предприятиях и т.д. В экономических и политических дискуссиях зачастую профессиональные экономисты не выделяют аргументы, базирующиеся на теоретических моделях, и не обосновывают выводы ни сколько-нибудь системным обобщением исторических примеров и фактов, ни здравым смыслом.
Экономическая теория представляет комплекс моделей, позволяющих содержательно объяснять и интерпретировать факты, а полезный опыт говорит лишь об успешности тех или иных технологий в прошлом. Непреодолимой стены между двумя частями экономического знания в принципе нет и быть не может. Если мы сможем объяснить причины успеха в прошлом (построить логическую цепочку или представить некоторую модель процесса) - это уже теоретический результат. Если же наши теоретические размышления приведут нас к выработке рекомендаций, к которым прислушаются и будут следовать, то (в случае успеха!) такие действия, несомненно, добавят крупицу полезного опыта. Поскольку теоретическая модель всегда условна, а практика всегда конкретна, «получится» именно практический опыт, который, конечно, может подтвердить правоту теоретической модели, но будет восприниматься как «история успеха» и элемент практического опыта.
Всякий человек, в том числе и ученый-экономист, хотя бы изредка должен задаваться вопросами: что он делает, как он
это делает и как относиться к собственным результатам? Подобные вопросы полезны для выбора направлений дальнейшей работы, что необычайно важно вообще и для собственного удовлетворения в частности. Студенты (и не только они) иногда удивляются, узнав, что это ключевые вопросы методологии любой науки.
Кризисы и революции в экономической науке прошлого
Благодаря Т. Куну2, который ввел понятие «научных революций», и альтернативной теории «методологии научно-исследовательских программ» И. Лакатоса3, научный обиход обогатился пониманием неаддитивности развития научного знания. Другими словами, история науки переживала и периоды, когда результаты исследований в основном взаимно дополняли друг друга, и такие (хотя и не часто), когда «почти завершенное» здание науки внезапно обрушивается и на его месте выстраиваются совсем иные теоретические концепции. Это и есть революция в науке, означающая, помимо прочего, смену исследовательской программы. Но подобное революционное событие невозможно представить без предварительного кризисного этапа, когда сначала немногих, а потом и остальных ученых начинают угнетать и раздражать явные дефекты «магистрального» направления. «Признаками, свидетельствующими о необходимости появления новой парадигмы, служат наличие дискомфортности, некоторые теоретические "неловкости", неспособность без натяжек объяснить происходящие явления, втиснуть их в устоявшиеся схемы. Типичным становится уклон в сторону эмпиризма и прагматизма, отмахивание от "общих вопросов", объявление теории простой "болтовней"»4.
Общественность и власти обычно разочаровываются в результатах науки в периоды экономических неурядиц. Но это не всегда означает, что проблемы у самой науки: реальная
2 Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1975. - 288 с.
3 Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М.: «Медиум», 1995.
4 Абалкин Л. Экономическая теория на пути к новой парадигме //Вопросы экономики. 1993. № 1. С. 4-14.
экономика, несомненно, является управляемой системой, и в сбоях в системе управления, негативных результатах государственной политики и отдельных решений виновата не она.
Применительно к экономической науке история дает нам несколько примеров революций и, соответственно, предшествовавших им кризисов. Первая революция, связанная с публикацией «Богатства народов» А. Смита, означала завершение кризиса меркантилизма.
Вспомним некоторые факты, плохо укладывавшиеся в меркантилистские представления. Как оказалось, золото не является универсальным богатством и даже не может быть его естественным измерителем. Великая Французская революция, с одной стороны, и несомненный прогресс в Англии, где государство, за исключением хлебных пошлин, практически не ограничивало свободу торговли, - с другой, показали, что государство не всесильно. Кроме того, богатство государства не может быть отделено от богатства подданных, во всяком случае, в долгосрочной перспективе. Тогда возникла идея о существовании естественных (объективных) законов, нарушение которых приводит к бедности и деградации общества, к разрушению государства.
Несомненным признаком «кризисности» в экономических воззрениях той поры стало осознание резкого отставания экономической мысли от достижений других наук - физики, медицины и даже географии. Ответом на кризис стала классическая политическая экономия.
Но в середине XIX в. наступил и ее закат. Классическая политическая экономия не смогла приемлемо объяснить неожиданную эффективность протекционизма в некоторых странах (например в Германии), продемонстрировала полную неспособность объяснить опережающий рост услуг в сравнении с ростом производства товаров и долгосрочные изменения в распределении национального дохода. Цены, против ожидания теоретиков, проявляли завидную гибкость и не хотели следовать издержкам. Логические противоречия в теории и невозможность использовать в исследованиях математические методы и статистику довершили картину кризиса.
Еще в первой половине XIX в. наблюдались многообещающие попытки преодолеть указанные обстоятельства (А. Кур-но, Г. Госсен, И. фон Тюнен). Но не только. Самый известный труд К. Маркса имеет подзаголовок «Критика политической экономии». Если первые из перечисленных авторов пытались объяснить факты путем выхода за пределы господствующей доктрины, то Маркс вернулся к истокам трудовой теории ценности Д. Рикардо и обогатил ее идеями исторической школы. Разрешение кризиса, так называемая маржиналистская революция, произошло лишь в конце XIX в. благодаря усилиям двух поколений исследователей (и завершилась в начале следующего века).
Но очень скоро (по историческим меркам) и эта теория столкнулась с кризисом. Логическая непротиворечивость и стремление работать исключительно с наблюдаемыми величинами не могли противостоять нарастающей лавине фактов, не укладывающихся в теоретические модели. Все ощутимее проявлялся феномен негибкости цен и номинальных заработных плат, что, конечно, объяснялось влиянием монополий. Но тогда это влияние надо было включать в базовую модель. Противоречие между рациональным поведением экономических субъектов и негативными последствиями для экономики в целом результатов их индивидуальных и коллективных действий оказалось необъяснимым. Факты, относящиеся к периоду первой мировой войны, и особенно начала 1930-х годов, требовали реабилитации государства как эффективного экономического субъекта.
Появление работ Дж. М. Кейнса и широкое распространение различных версий кейнсианства означало очередную революцию в экономической науке. Популярность «кейнси-анских» рецептов макроэкономического регулирования (до сих пор еще не изжитая как в среде политиков, так и широкой публики) обеспечила этому направлению экономической мысли ведущее положение на долгие годы. Немалую лепту внесли и система экономического образования, и «привыкание» к патернализму со стороны государства.
Но всему бывает конец. И в этом случае он был ускорен тем, что практически одновременно с публикацией «Общей
теории занятости, процента и денег» появилась обширная критическая литература. Критиков услышали только после того, как эмпирически были установлены факты неожиданной гибкости цен и феномен стагфляции. Когда перестала работать «кривая Филлипса»5, возросли сомнения в эффективности государственного регулирования экономики. Происходило осознание роли финансовых рынков для развития реального сектора и росли подозрения о наличии сложных связей между потреблением, сбережением и инвестициями. Сами сторонники кейсианской традиции все более отходили от «ортодоксальной» трактовки теоретической модели 1930-1950-х годов, постепенно усваивая идеи своих оппонентов.
В немалой степени разрушению основ кейнсианства способствовали новые представления о критериях истинности научного знания. Доминирующий позитивистский подход, предполагавший эмпирическую проверку не только результатов, но и исходных гипотез, не позволял принять кейнсиан-скую доктрину полностью. Расширялись исследования влияния институциональных факторов на макроэкономическую динамику, существенно менялся микроэкономический фундамент макроэкономических исследований. Произошли огромные перемены в инструментарии экономических исследований. После публикации в 1953 г. очерка М. Фридмана «Методология позитивной экономической науки» резко возрос интерес к методологии экономических исследований.
И что же?
В качестве выводов из вышеприведенного краткого обзора развития экономической науки в прошлом можно сформулировать признаки кризиса в данной области знания:
• появляются или выявляются факты, которые основное направление науки не может объяснить или объясняет неудовлетворительно. Примерами могут служить отставание в экономическом развитии стран, следовавших меркантилистским рецептам, или выявление феномена стагфляции;
5 Замечательно краткое и емкое изложение «судьбы» кривой Филлипса можно найти в статье Иена Стюарта //Панорама экономической мысли...
• снизился общественный интерес к личностям исследователей и результатам их деятельности вследствие сокращения спроса со стороны социальных групп и властей на результаты исследований при одновременном возрастании интереса к истории экономической мысли; учащаются попытки «вернуться к истокам экономической теории6, иногда «властителями дум» на время становятся демагоги и аферисты;
• эпигонство и измельчание результатов исследований: научная работа все в большей степени сводится к уточнению ранее полученных результатов, остро чувствуется дефицит новых прорывных идей;
• отрицание ценности и практической значимости результатов теоретических исследований вообще и обращение к прикладным и эмпирическим исследованиям как якобы позволяющим получить единственно значимые результаты. Формально противоположным, но фактически сходным явлением становится отработка все более изощренного инструментария исследований;
• усиление интереса к методологии науки и попытки переосмыслить не только исходные аксиомы научной теории, но также инструментарий и критерий истинности знания7.
Признаки кризиса, очевидно, не тождественны его причинам. Чтобы разобраться с этим вопросом, следует выявить как факторы, определяющие «инерционность» системы генерации идей и знаний, так и процессы, приводящие к «устареванию» знаний и представлений и, следовательно, к ошибочности прогнозов. По-видимому, причинами неудовлетворенности экономической теорией служат, прежде всего, изменения в самой экономике, то есть в соотношении сил экономических
6 Примерами возрождения интереса к «старым теориям» накануне кризиса экономической науки в 1960-1970 гг. могут служить публикации следующих работ: «Теории прибавочной стоимости» К. Маркса, изданные Лоуренсом и Уишартом в 1963 г., десятитомник «Труды и переписка» Д. Рикардо, изданные Сраффа и Доббом в 1951-1973 гг., «Собрание сочинений» Дж. С. Милля, изданное университетом Торонто в 1960-е годы, «Богатство народов» А. Смита, изданное университетом Глазго в 1976 г. и многие другие.
7 И. Стюарт в статье «Роль методолога» показывает, что периоды возрождения интереса предшествуют качественным изменениям в экономической науке в целом.
агентов, в институтах согласования интересов, структуре и организации предприятий и т.п. Важнейшими из них оказываются изменения сфер и инструментов регулирования -то есть роли и места государства в экономике.
Велика и роль смены ценностей, разделяемых индивидами, и, следовательно, их целей и поведения. Наш мир серьезно меняется - появляются новые связи и обстоятельства, которые плохо согласуются с текущими представлениями. (Стремительное развитие банковской системы привело к необходимости составлять ежедневные балансы, а появление хедж-фондов превратило ежедневный баланс в фикцию.)
Среди факторов «инерционности» в развитии знания важнейшая роль, по-видимому, принадлежит институциональным факторам, к которым относятся:
• организация экономических исследований, неизбежно порождающая научные школы и направления, формирование научного истеблишмента и определяющая правила научной экспертизы;
• профессионализация работы экономиста и формирование технологической рутины в научной деятельности и
• распространение экономических знаний, в том числе о «законах» развития экономики, «устойчивых» зависимостях между наблюдаемыми индикаторами и об используемых технологиях принятия решений субъектами, в том числе государством.
Возможность кризиса в науке: инерционность парадигмы и институтов
В современном мире наука (и экономическая не исключение) представляет собой особый вид профессиональной деятельности, и весьма обширное сообщество ее представителей работает по правилам. Эти правила неизбежно сводятся к некоторой стандартизации терминологии и методики исследования, форм представления результатов, научной критики и т.д. Центральным пунктом, обеспечивающим саму возможность работы научного сообщества как более или менее единого целого, является «парадигма». Термин введен в научный
лексикон американским философом Т. Куном для исследования проблем развития науки8.
Парадигма, по мнению Э. Брауна, определяется как совокупность теорий, для которых характерна некоторая общность установок, приверженность так называемым понятиям «жесткого ядра» (hard core) и скрытой установки (hidden agenda), которые принимаются неизменными в ходе дискуссий. В принципе, совсем не обязательно, чтобы жесткое ядро было сформулировано явно - достаточно, чтобы определенные (в случае экономической науки еще и идеологические) установки разделялись участниками дискуссии9.
Постулат о неизменности парадигмы в течение относительно продолжительного периода, необходимый для нормального развития науки, приводит к следующим последствиям:
• во-первых, появляется тенденция к саморазвитию: дальнейшие уточнения и отчасти повторение результатов других авторов приводят к тому, что направления исследований и эволюция теоретических представлений начинают жить собственной жизнью;
• во-вторых, появляется феномен самоограничения при выборе направлений,объектов, методологии исследования, проистекающий из того, что базовое образование и круг последующего научного общения приводят к консервации парадигмы.
По Т. Куну «нормальная наука, на развитие которой вынуждено тратить почти все свое время большинство ученых, основывается на допущении, что научное сообщество знает, каков окружающий нас мир. Многие успехи науки рождаются из стремления сообщества защитить это допущение, и если необходимо - то и весьма дорогой ценой. Нормальная наука,
8 Концепции Т. Куна и И. Лакатоса подверглись жесткой критике в рамках обсуждения продуктивности позитивизма и инструментализма в экономической науке [См.: Панорама экономической мысли конца ХХ столетия. С. 14], но их идеями и результатами продолжают пользоваться и в настоящее время.
9 О конкурирующих парадигмах современной экономической науки и методологических дискуссиях более подробно в последнем разделе книги: Клисторин В. И. Лекции по истории экономической мысли. Новосибирск: Издательский центр НГУ, 2005. - 140 с.
например, часто подавляет фундаментальные новшества, поскольку они неизменно разрушают ее основные установки»10.
Традиция в науке, заключающаяся в формировании «нормальной науки», - это и мощная созидательная сила, и тормоз на пути прогресса знаний. Созидательная - поскольку только таким образом можно организовать полноценную дискуссию, начиная с общего языка и кончая системой доказательств, то есть критериев истинности выводов. Т. Кун обращал внимание на опасности, связанные с самим фактом образования «нормальной науки».
В этом смысле экономической науке серьезно повезло -на протяжении всей ее истории не только не наблюдалось абсолютного доминирования одной парадигмы, но шла постоянная борьба между многими альтернативными экономическими теориями. Что случилось бы с мировой экономической наукой при монопольном положении одной парадигмы -наглядно показал отечественный пример периода непререкаемости марксистско-ленинской политической экономии: сохранение «нормальной науки» любой ценой привело к догматизму; догматизм же обусловил отрыв теории от практики и породил дурную бесконечность схоластических споров, особую породу ученых и оставил глубокие рубцы в общественном сознании. И хотя после отмены монополии одной теории на истинность прошло более 20 лет, в нашей стране большая часть проблем далека от решения.
Теперь многие отечественные экономисты так же искренне верят в абсолютную завершенность и непогрешимость «догматов» различных вариантов неоклассики или институциональных представлений, как раньше - в непогрешимость истинно верного учения. Бывшие марксисты легко превратились в институционалистов вследствие идейной близости теорий, сходству исследовательской программы и нечеткости используемых понятий.
Особенность экономической науки на протяжении всей ее истории заключается именно в отсутствии единства теории: разными исследователями использовались конкурирующие и часто взаимоисключающие теоретические модели, базирующиеся на
10 Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1975. - 288 с.
ОБСУЖДАЕМ ПРОБЛЕМУ
2 ЭКО №9, 2009
принципиально несовместимых исходных предпосылках. В качестве более или менее современного примера сошлемся на приведенные выше исходные предпосылки (жесткого ядра) двух ведущих направлений современной экономической мысли неоклассики и кейнсианской традиции.
Есть ли кризис в экономической науке? Кое-что о нынешней ситуации
Летом 2009 г. исполняется два года, как ряд крупнейших международных банков объявил о невозможности оценить свои активы ввиду исчезновения рынка. Самый крупный финансовый кризис последних лет, превратившийся через год в экономический кризис, оказался неожиданностью для большинства ведущих исследовательских коллективов. Достаточно сказать, что о кризисе нет ни слова в прошлогоднем коммюнике G8. Еще более явно на кризисное состояние нашего восприятия действительности указывают, например, такие факты, как сравнение текущего кризиса с Великой депрессией или рассуждения о будущем мировом порядке, закате доллара или превращении Китая в мировой центр экономической жизни. В очередной раз воскресли теории заговоров11. Спекуляции на подобные темы дискредитируют саму роль науки.
Возможно, мы действительно имеем дело с кризисом в экономической науке. К тому же подводят и чтение комментариев к текущему кризису в научной печати и публицистике (авторы словно сговорились не использовать свои теоретические построения), и постоянные пересмотры собственных прогнозов уважаемыми организациями, специалистами и политиками. Если положительный ответ на вопрос, есть ли кризисы в мировой науке, носит характер гипотезы, то применительно к отечественной науке это - почти доказанное утверждение12.
11 Теории заговоров, в частности, устойчивы еще и потому, что экономика всегда имеет дело с объективными последствиями субъективно принимаемых решений.
12 Справедливости ради следует отметить, что ряд экономистов представляли результаты прогнозов, предусматривающих мировой кризис, наступление отечественного кризиса обсуждалось в докладах Института экономики переходного периода. Кроме того, из-за специализации в экономической науке, большинство экономистов не обязано заниматься подобными проблемами.
Превращение науки, в том числе и экономической, из призвания в службу наиболее наглядно именно в отечественной науке. Рутинная и регламентированная деятельность вместо творческого отношения к работе в любой сфере деятельности приводит к замедлению, а потом и приостановке роста производительности труда, к постепенному накоплению «неликвидной продукции». Эта «общемировая» тенденция в отечественной науке приобрела угрожающие масштабы: хотя многие авторы и осознают кризисную ситуацию в российской экономической науке, но готовы только к тому, чтобы представить этот кризис как проявление глобального, подобно тому, как политики охотно говорят о российском финансовом и экономическом кризисе как об инфекции с мировых рынков.
Серьезные исследования и обзоры свидетельствуют о необычайно быстром прогрессе в экономической науке и плодотворной работе профессиональных экономистов. К такому выводу приводят аргументы в статье Оливера Блан-шара13, или весьма информативной лекции Сергея Гуриева14, где идет речь о нерешенных проблемах и о возможности дальнейшего продвижения в рамках общепринятой парадигмы. Несмотря на критический настрой многих видных экономистов, их полемический задор и вызывающую уважение самокритику, общее состояние экономической науки, по-видимому, вполне удовлетворительно, что во многом объясняется постоянной конкуренцией научных школ и направлений, отсутствием полного доминирования «main stream» любого сорта на всем протяжении истории экономической науки. В результате экономисты научились интегрировать идеи альтернативных теорий в собственные модели, а значит, получать более качественные результаты.
13 Бланшар О. Что мы знаем о макроэкономике, чего не знали Фишер и Виксель? (http://new.hse.ru/sites/infospace/podrazd/facul/facul_econ/ kma/DocLib3/Materials/Ustuigova/article.doc).
14 Гуриев С. Как изменит кризис мировую экономику и экономическую науку (http://www.polit.ru/lectures/2009/05/21/econom.html).
ОБСУЖДАЕМ ПРОБЛЕМУ 35
2*
О соотношении теоретических и эмпирических исследований в истории экономической науки
Мы отмечали, что начиналась экономическая наука как некое обобщение эмпирических фактов, их интерпретации и осмысления позитивного опыта. На этом основании строились логические модели, позволявшие делать выводы и вырабатывать рекомендации путем логических построений. Но наука построена таким образом, что результаты логических построений (то есть применения некоторых моделей) нуждаются в доказательстве. Поэтому в экономической науке постоянно развивалась система верификации моделей и результатов. Ярким примером является критика классической политической экономии представителями исторической школы, исторической школы - К. Марксом, неоклассиков - институ-ционалистами, кейнсианцев - монетаристами и т.д.
Сначала верификация сводилась к выявлению логических противоречий в модели и построению контрпримеров. Потом к этим критериям добавились экономность - минимизация количества исходных гипотез, и проверка на массовой статистике. В качестве критериев истинности теории использовались также строгость (в математическом смысле) изложения теоретической концепции и выводов и прогностические возможности модели.
Все критерии отнюдь не бесспорны. Так, строго говоря, история предоставляет нам факты, которые имеют сложную структуру и не сводятся в общем случае к экономическим явлениям. Построение экономико-математических моделей было огромным прогрессом, но привело к превращению части экономических исследований в разновидность математики и даже получило название «модельного безумия». Сейчас чтение большого количества научных статей позволяет вполне серьезно говорить о возникновении феномена «эконометрического безумия». Два года назад Я. И. Кузьминов с гордостью писал о том, что благодаря использованию эконометрических методов экономика превращается в точную науку - мы делаем свои утверждения на основании строго проверенных фактов и можем оценить точность наших утверждений.
Следует обратить внимание на ряд обстоятельств, несколько смазывающих общую благостную картину. Прежде всего, имеющаяся статистика отражает наше прошлое представление об экономической действительности и, в силу инерционности методологии, не дает информации по тем показателям, оценить влияние которых нам интересно. В этом случае многие исследователи прибегают к использованию других показателей, якобы тесно связанных с необходимыми, но не всегда корректно проводят оценку тесноты связи. Не меньшие проблемы вызывает искусственное конструирование индикаторов на основе ряда данных из публикуемой статистики. Еще одним источником ошибок может стать использование экспертных оценок, хотя бы в качестве весов.
Наконец, пионеры использования эконометрических методов прекрасно разбирались в методологии статистических наблюдений и глубоко понимали суть тех процессов, которые частично отражали используемые индикаторы. Новые поколения исследователей часто недостаточно хорошо знакомы с этими подробностями организации статистики, что не может не отражаться на качестве исследований и получаемых результатов. Часто можно слышать в качестве ответа на вопрос слова «но другой статистики нет», что также, с моей точки зрения, не очень хорошо характеризует исследователя.
В академической науке сейчас налицо определенная растерянность по поводу того, что ортодоксальные рыночные концепции начинают давать сбои. Тысячи академических ученых по всему миру публикуют тысячи исследований каждый год, и только некоторые из них предупреждали о взрывном потенциале глобальных финансовых рынков. Резко высказался по этому поводу Ричард Дал: «Несмотря на значительные академические ресурсы, потраченные на исследования по финансовым рынкам, общее понимание того, как они себя ведут, еще недалеко ушло от времени 1929-1933 гг. или даже 1720 г.»15.
Ответом на крупные кризисы в экономике становятся изменения в целях, инструментах и масштабах государственного воздействия на экономические процессы. Что невозможно
15 Book review by Richard Herring // Journal of Finance. 1993. September. Pp. 1553-1556.
без перемен в организационной структуре, распределении функций и информационном обеспечении принятия решений. Что касается экономической науки, то ответом на кризис обычно являются критическое рассмотрение ранее используемых моделей, критериев истинности применяемых теорий, изменения в понятийном аппарате и формулировка новых требований к эмпирическим данным.
Результатом преодоления кризиса обычно становится формирование новой теории как синтеза ранее выдвигавшихся альтернативных теорий и/или обогащение экономической теории новыми гипотезами, которые формулируются исходя из результатов других наук. Примерами синтеза теорий как механизма разрешения кризисов в экономической науке можно считать, например, марксизм, интегрировавший классическую теорию ценности в рикардианской интерпретации, достижения исторической школы и идеи социалистов. Другим примером может служить кейнсианство, соединившее маржи-нализм с теорией ожиданий и представлениями о коллективных институтах. По сути, монетаризм объединяет ортодоксальную неоклассику с количественной теорией денег и теорией ожиданий, а новая классика дополняет неоклассику гипотезой рациональных ожиданий. Можно утверждать, что практически все последние разработки представляют собой попытки включения в общую модель различных гипотез, разработанных в рамках институционального направления. Вместе с тем остаются экономисты, сопротивляющиеся историцизму, позитивизму и методологическому плюрализму в духе Мизеса16.
Роль инструментария и работы с данными в развитии кризисныгх явлений экономической науки
Развитие экономической науки было бы невозможно без разработки соответствующего инструментария, хотя инструментализм в экономической науке породил собственные проблемы. Крайняя позиция состоит в утверждениях, вроде «мы
16 Мизес Л. Фон. Теория и история. Интерпретация социально-экономической эволюции. Челябинск: Социум, 2007. - 374 с.
не знаем, почему это работает, но это работает» или «модельные расчеты подтверждают нашу правоту». К. Поппер доказывал, что существует четкая грань между теориями и правилами вычисления, и последние сами по себе не позволяют нам отделить истину от лжи17. О'Брайен же заметил: «Если мы полагаем, что нам все равно, являются ли цены на фондовом рынке результатом решений людей или зеленых человечков с Марса, то мы ошибаемся». В истории других наук достаточно примеров, что увлечение изощренными методами само по себе не дает новых знаний. Это, собственно, и является оправданием существования теории, которая, разумеется, должна проверяться. Согласно К. Попперу:
• теория никогда не может быть доказана, но ее всегда можно опровергнуть;
• наши научные знания всегда условны и никогда не могут быть абсолютны;
• проверка гипотезы с целью ее опровержения - единственно верный путь, по которому идет наука.
Критерии истинности теории в истории экономической науки претерпели значительную эволюцию. Таковыми на различных этапах ее развития были:
• хорошее объяснение фактов и логическая непротиворечивость;
• экономность и исключение двусмысленности в терминологии, обоснованность исходных предпосылок вне самой науки;
• проверка исходных предпосылок, базовых гипотез и конечных результатов на массовых данных;
• прогностические способности модели;
• воспроизводимость результатов.
При этом в экономической науке правит так называемый тезис Дюгейма-Куайна (при прочих равных условиях), что существенно усложняет эмпирическую проверку теории и снижает ее прогностические возможности.
В экономической науке и, особенно среди практиков и лиц, принимающих решения, широко распространено заблуждение,
17 Поппер К. Р. Открытое общество и его враги. М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992. - 448 с.
что при наличии достаточного количества данных разрешима любая задача, причем решение единственно. Доверие к результатам эмпирических исследований может рассматриваться как своего рода идеология и результат глубокого недоверия к теории. Но и эмпирические исследования могут приводить (и приводили в прошлом) к неправильным выводам. Причины видятся в следующем:
• некачественная работа с данными (использование имеющихся данных вместо необходимых, нерепрезентативная выборка, неправильная интерпретация результатов);
• единственный источник данных;
• информация, став достоянием общественности, меняет саму экономическую систему.
Но, поскольку экономические теории строятся на эмпирическом опыте и требуют эмпирического подтверждения в виде верификации, спецификации и фальсификации, то перечисленные выше угрозы относятся и к экономической теории.
В заключение отметим, что по аналогии с экономикой и финансами кризисы науки могут быть большими и малыми. Первые приведут к качественным изменениям системы, в то время как вторые - лишь к временным сбоям системы. Представляется, что пока нет оснований говорить о большом кризисе экономической науки.
