CC BY
76
6 Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся / послесл.
Р. Гергеля. - 2-е изд., испр. - СПб.: Алетейя, 2000. - 651 с.
7 Лесевицкий А. В. Психосоциологический дискурс Ф.М. Достоевского в повести «Записки из подполья». URL: http://www.fedordostoevsky.ru/research/creation/002
8 Бердяев Н. А. Русская идея. - СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2013. - 320 с.
9 Никольский С. А. Достоевский и явление «подпольного» человека //Вопросы философии. - 2011. - № 12. -
С. 77-87.
10 Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. URL:http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0060.shtml
11 Достоевский Ф. М. Идиот. URL: http://az.lib.ru/d/ dostoewskij_f_m/text_0070.shtml
12 Евлампиев И. И. Кириллов и Христос. Самоубийцы Достоевского и проблема бессмертия. URL: http:// anthropology.rchgi.spb.ru/dostoev/dostoevsk_i3.htm
13 Достоевский Ф. М. Бесы URL: http://az.lib.ru/d/ dostoewskij_f_m/text_0080.shtml
14 Гроссман Л. П.: Поэтика Достоевского. Стилистика Ставрогина. К изучению новой главы «Бесов». URL: http:// dostoevskiy.niv.ru/dostoevskiy/kritika/grossman-poetika-dostoevskogo/grossman-poetika-dostoevskogo-stilistika.htm
15 Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. URL: http:// az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0100.shtml
16 Бердяев Н.А. Ставрогин //Н.А. Бердяев. Смысл творчества: Опыт оправдания человека.- М.: ООО «Издательство АСТ» ; Харьков : Фолио, 2004. - С. 5-14.
УДК 34
Б.С. Шалютин
Курганский государственный университет
о характере связи правового государства с гражданским обществом
Аннотация. В статье рассматриваются институциональные характеристики, позволяющие квалифицировать общество как гражданское, создающее возможность правового характера государства.
Ключевые слова: право, правовое государство, гражданское общество, социальный институт, социальная власть, идеология.
B.S. Shalyutin Kurgan State University
ABOUT THE RELATIONS OF LEGAL STATES WITH CIVIL SOCIETY
Annotation. The article examines the institutional
features characterizing the civil society that make possible the jural state.
Keywords: law, jural state, civil society, social institution, social power, ideology.
О понятиях правового государства и гражданского общества
Вполне очевидно, что понимание правового государства производно по отношению к пониманию права. Соответственно, господствующий в России легизм, отождествляющий право и закон, должен бы определять правовое государство как соблюдающее собственное законодательство. Однако такого рода определения в современной теоретической литературе практически нет. Оно, правда, к сожалению, доминирует в головах малообразованного чиновничества всех уровней и воспроизводится в их многочисленных тиражируемых СМИ выступлениях, поэтому, скажем, в соответствующих учебных курсах для студентов оно должно упоминаться. Но после Нюрнбергского процесса понимание того, что само государство вместе с его законами может быть не просто антиправовым, но и преступным, стало практически всеобщим в юридически компетентном сообществе. Уместно напомнить, что даже обвинитель от СССР в Нюрнберге РА. Руденко вынужден был признать возможность того, что «самое государство» может оказаться «орудием...чудовищных преступлений»1. Разумеется, то обстоятельство, что теоретики легизма не отваживаются сформулировать единственное адекватное их правопониманию определение правового государства, дополнительно свидетельствует о слабости этого типа правопонимания, но не он здесь является основным предметом разговора.
Чаще всего правовое государство трактуют через отсылку к его практически эффективной нацеленности на соблюдение классической триады: жизнь, свобода, собственность. Подобные определения небесполезны в некоторых, преимущественно политических, контекстах, поскольку действительно более или менее верно очерчивают круг правовых или близких к ним государств. Однако теоретическая несостоятельность естественного права Нового времени, ставшая общим местом еще в XIX веке, распространяется и на такого рода определения, производные по отношению к юсна-турализму Гроция и Локка.
Альтернативой упомянутым, еще распространенным, но уже обреченным, типам правопонимания выступает своего рода процессуально-правовой (в смысле не материально-правовой) юснатурализм, в русле которого можно предложить определение права как «системы отношений, формирующейся в результате договоров свободных и равных субъектов (в том числе и договоров «по умолчанию») и предполагающую рациональный порядок разрешения конфликтов (реальных или предполагаемых нарушений договоров), базирующийся на полной и равной возможности сторон аргументировать свою позицию2». С этой точки зрения правовое государство следует определить как реализующее законодательство, построенное на основе общественного договора3.
Понятие гражданского общества, вынесенное, на-
1 Цит. по: Звягинцев А. Г. Нюрнбергский набат. Репортаж из прошлого, обращение к будущему. - М. : ОЛМА Медиа Групп. 2010. - С. 111..
2 Шалютин Б. С. К ВОПРОСУ ОБ ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПАХ ОТНОШЕНИЯ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА //Вестник КГУ. СЕРИЯ «ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ». - 2014. - № 3. - С. 50.
3 Там же. - С. 56
ряду с понятием правового государства, в заголовок этой статьи, обрело особую актуальность во второй половине ХХ века. Именно здесь наметился и акцент значения этого термина, который характерен для современных теоретических текстов.
Томас Гоббс, представивший в качестве альтернативы религиозной легитимации власти развернутую концепцию общественного договора, искал способ избавиться от войны всех против всех, когда каждый по отношению к другому выступает бандитом. В рамках его конструкции предполагалось, что индивиды передают свой силовой потенциал надындивидуальному субъекту - монополизирующему силу государству, призванному гарантировать договорные правила отношений между людьми. Гоббса еще не беспокоила осмысленная чуть позже Локком проблема того, что в этом случае само государство может стать универсальным и ничем не ограниченным бандитом. В качестве выхода Локк сформулировал принцип разделения властей, наиболее известный сегодня в предложенной Монтескье версии: законодательная, исполнительная и судебная ветви.
В силу комплекса причин, который здесь неуместно рассматривать1, классическое буржуазное государство отнюдь не было правовым. Становление последнего в западной цивилизации происходило постепенно, в основном, в течение XX века. Однако в том же веке, по преимуществу на обломках колониальной системы, сформировалось много обществ, подпавших под обозначение «страны», выступивших в системе международных отношений в качестве формально самостоятельных субъектов, которые использовали укоренившиеся в западной цивилизации периода Нового времени термины для обозначения своих внутренних социальных феноменов таким образом, что это напоминает ситуацию с телефоном старика Хоттабыча. Историк Дмитрий Фурман употребил для обозначения этого явления термин «имитационная демократия». «С моей точки зрения, это режимы, очень распространенные в современном мире, их просто уйма... Большая часть арабских режимов, кроме традиционалистских монархических, доживающих свой век, много африканских режимов, ряд режимов в Азии, некоторые режимы в Латинской Америке (в прошлом - очень много) принадлежат к типу имитационной демократии»2.3
Законодательное формулирование в такого рода странах принципа разделения властей очень быстро показывает свою несостоятельность. Исполнительная власть, располагающая несопоставимо бОльшим в сравнении с иными субъектами силовым, финансовым, идеологическим и информационным ресурсом, в кратчайший срок формирует законодательство под себя и подбирает обслуживающий ее судейский корпус. Законодательная и судебная власти, соответственно, оказываются фикциями, второстепенными придатками исполнительной.
Вообще говоря, если, как это обычно делается, трактовать законодательную и судебную власти, наряду с исполнительной, как ветви государства, то даже
1 См., например, мою работу: Шалютин Б. С. К ВОПРОСУ ОБ ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПАХ ОТНОШЕНИЯ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА //Вестник КГУ. СЕРИЯ «ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ». - 2014. - № 3. - С. 49-58.
2 Фурман Д. Проблема 2008: общее и особенное в процессах перехода постсоветских государств.URL: http : //www.polit. ru/article/2007/10/19/furman/
3 Ко второму кругу имитационных демократий Фурман от-
но сит боль шин ств о стран СНГ.
чисто логически должно быть понятно, что они не в состоянии каким-либо образом ограничивать государство, в том числе и в его силовом компоненте. Ограничитель государства, как и любой другой системы, не может находиться внутри системы, он должен быть внешним.
Рефлексия несостоятельности или, как минимум, недостаточности разделения государственной власти в качестве ограничителя потенциального превращения государства в универсального бандита привела к пониманию того, что таким ограничителем может выступать только внешнее по отношению к нему общество, которое организовано определенным, причем независимым от государства образом. В этом контексте гражданское общество может быть определено как общество, а) где базовым социальным субъектом выступает гражданин, то есть индивидуальный член данного общества; б) институциональная организация которого позволяет ему контролировать государственную власть и при необходимости в известной мере противостоять ей4.
О некоторых акцентах в понимании социальных институтов
Институты представляют собой устойчиво воспроизводящиеся системы взаимодействия социальных субъектов. В основе этого воспроизводства лежат нормы, то есть обобщенные образцы поведения, которые сохраняются, хотя сами субъекты со временем меняются на других. Соответственно, более глубоким будет определение социальных институтов как некоей совокупности системно организованных норм социального поведения. Впрочем, на исторически значимых отрезках сами нормы тоже изменяются. За нормами стоит нечто еще более глубокое - ценности. Конечно, нормы как более непосредственные адаптации исторически первичны. Они формируются в конкретных социальных обстоятельствах. Обстоятельства и, соответственно, нормы и их комплексы эволюционируют, однако сохраняется инвариант, который в ходе культурной рефлексии постепенно эксплицируется. Такие инварианты уже не имеют нормативной формы. Это и есть ценности. И хотя мир ценностей тоже эволюционирует, и их конкретно-исторический облик может достаточно существенно меняться, наиболее глубокие ценности, поскольку они уже сформировались, становятся вечными абсолютами. Нормы оказываются системой стандартов ориентирующегося на соответствующие ценности поведения в относительно устойчивой социальной среде. Таким образом, институты - это, прежде всего, в своем системообразующем ядре, ценности. Для науки - истина, для искусства - красота, для многих других институтов - некие сложные интегрированные ценностные комплексы.
Фундаментальные ценности - это то, ВО ИМЯ чего строится поведение людей, конструируется сама человеческая жизнь. Поэтому действительно сформировавшиеся институты являются очень сильными системами, способными не просто поддерживать себя, но и всерьез мобилизоваться в случае опасности.
Социальные институты очень существенно отличаются друг от друга. Социальными институтами являются, например, семья, частная собственность, церковь и т.д. В известной мере, и саму личность следует трактовать как социальный институт. В силу кардинальных различий своей природы институты находятся в существенно различных отношениях с государством. Какие-то из них на определенных этапах истории очень тесно
4 Шалютин Б. С. К ВОПРОСУ ОБ ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПАХ ОТНОШЕНИЯ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА //Вестник КГУ. СЕРИЯ «ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ ». - 2014. - № 3. - С. 58.
101
связаны с ним, другие практически всегда автономны, если имеют место нормальные, то есть не патологические, социальные обстоятельства.
Тема статьи ориентирует, прежде всего, на те социальные институты, которые непосредственно предполагают контроль за деятельностью государства. О них речь пойдет несколько позже. Сейчас же хочу отметить, что и другие институты должны быть затронуты при рассмотрении темы гражданского общества.
Само государство является социальным институтом. Государственная власть выступает в современных развитых обществах как ценность, причем довольно высокого ранга. Легитимность государства конституируется именно этим.
Вопреки распространенному мнению, не всякое государство легитимно. Государство представляет собой подсистему общества, осуществляющую общесоциальную власть за счет силового превосходства над всеми прочими социальными субъектами1. Уже в XIX, а особенно в XX, веке техническая возможность концентрации силы стала такой, при которой государство в состоянии достаточно продолжительное, измеряемое десятилетиями время властвовать без легитимности. Но поскольку «государственная машина» — всего лишь метафора, нелегитимная власть постепенно эррозиру-ет изнутри и болезненно обрушивается, например, с уходом диктатора. Устойчивое государство легитимно.
Государство - достаточно целостная система, в функционировании которой интегрированы как институциональная, то есть ценностная, так и неинституциональная, то есть собственно силовая, составляющие. Следовательно, для того, чтобы государство могло контролироваться гражданским обществом, институты последнего должны быть сопоставимы по результативности социального действия с системой государства в целом, а не только с ее институциональной компонентой. Значит, государство, будучи ценностью, никоим образом не может в гражданском обществе принадлежать к числу ценностей ВЫСШИХ. Гражданское общество предполагает не только наличие, но и ограничение ценностного статуса государства. Если государство оказывается в ранге высших ценностей, оно становится тоталитарным.
Следует заметить здесь, что, за исключением некоторых фрагментов античности, с эпохи становления и вплоть до Нового времени легитимность государства обеспечивалась религиозной идеологией. С одной стороны, это могло придавать государству колоссальную мощь, с другой, ценность его была не первичной, а производной по отношению к Богу. И только секуляризация государственной власти сделала возможной ее самоценность, открыв тем самым и перспективу тоталитаризма, хотя вряд ли неизбежную для каждого общества, но, вероятно, неминуемую в общем ходе исторического процесса.
Дуальный, институционально-силовой, характер государства дает ему возможность атаковать другие институты. Эта возможность, как известно, отнюдь не абстрактна. В разных конкретно-исторических обстоятельствах она реализуется по-разному. Иногда государство посягает на самые глубокие социально-антропологические ценности. Один из наиболее ярких примеров - феномен Павлика Морозова (как идеологический факт, не затрагивая темы реальных событий в жизни конкрет-
1 Шалютин Б. С. Можно ли образумить отечественного левиафана? // Отечественные записки. - 2013. - №4(55). URL: http://www.strana-oz. ru/2013/4/m o ah n o -li- ob ra zumit- c te eh estve nn og o-le via fa na-102
ного ребенка). Если государство насаждает в качестве образца донос на отца, оно, во-первых, обречено само, однако, во-вторых, хуже то, что оно способно столь существенно повредить системообразующие основания самого общества, что для последнего возможна угроза гибели, исчезновения с исторической арены.
Заслуживает упоминания в рассматриваемом контексте и недавнее уничтожение Российской Академии наук. При ряде существенных недостатков эта организационная форма в целом все же работала на сохранение в стране самовоспроизводящейся и отчасти развивающейся системы научных исследований. Возникший на ее обломках формат несопоставимо хуже, что осознается абсолютным большинством академического сообщества. И нельзя сказать, что последнее, как в старом советском анекдоте, принесло веревки с собой. Но протест был недостаточно энергичным. Глубинная причина этого в том, что в силу ряда обстоятельств отечественное научное сообщество по большому счету никогда не было полноценным и, в частности, изначально хромало на гуманитарную ногу. Начав обретать адекватную структуру к рубежу Х1Х-ХХ веков, оно получило сильнейший удар с приходом советской власти, и хотя последняя отчасти вынуждена была сдать назад, организационно-институциональные возможности развития восстановились и даже в некоторых отношениях стали более благоприятными только для тех наук, которые были напрямую связаны с ростом военной мощи. В отличие от породившей науку в контексте общей борьбы за свободу мысли Западной Европы, российское дореволюционное, а еще гораздо более послереволюционное, государство попыталось использовать часть этого продукта развития европейской культуры в своих целях, так и не дав ему оформиться в самодостаточную систему. Многие «протестанты» против ликвидации РАН, включая крупнейших ученых, внесших огромный вклад в обороноспособность страны, апеллировали не к ценностям науки, а к ностальгическим воспоминаниям о великой военной державе. Однако не помогло: в одну реку нельзя войти дважды. Прочная укорененность науки возможна только в гражданском обществе, а не в огороженном загоне-заповеднике свободной в пределах установленной тематики мысли. В результате в истории отношений российского государства и науки в известной мере реализовалась формула «Я тебя породил, я тебя и убью».
Немаловажным фактором поражения науки (хочется надеяться, все же врЕменного) явилось отсутствие сколь-нибудь значимой поддержки ее со стороны других институтов. Гражданское общество предполагает не только существование отдельных сильных негосударственных институтов, но и их взаимоуважение. Вряд ли какой-либо один институт в состоянии эффективно отстаивать себя в противостоянии с государством.
Семья, на ценность которой может, как в примере с Павликом Морозовым, посягать государство, синтезирует в себе социальное начало с еще более глубоким антропологическим слоем, роднящим человека с миром всех существ, способных к переживанию и сопереживанию. Человек принадлежит этому миру, и эта принадлежность есть его сущностная характеристика. Атака на семью есть выражение тяжелейшей патологии государства. Семейный и государственный миры, если так можно выразиться, относительно параллельны. Что касается института науки, то с определенного периода истории связь здесь является более тесной. Так, развитое естествознание невозможно без мощного государственного финансирования, а социальная наука
обязана критически анализировать деятельность государства. Но ни семья, ни наука не относятся к числу тех институтов, которые наиболее непосредственно отвечают за обуздание возможных устремлений государства к подавлению гражданского общества.
О государственных угрозах обществу и противостоянии им
Государство - не первая форма социальной власти. Оно занимает свое определенное место в общей эволюции социально-властных отношений.
Власть, как известно, есть подчинение воли одних субъектов воле других. Единственно допустимая сообразная природе человека форма власти - власть субъектов над собой. Под это понимание подпадает правовая власть, то есть власть, предполагающая организацию общества путем общественного договора, в рамках которого субъекты сами устанавливают для себя правила, которым обязаны подчиняться, и механизмы, гарантирующие такое подчинение.
По-видимому, исторически первая форма неправовой социальной власти базировалась на манипулировании информацией. Во всяком случае, в существующих сегодня сложных акефальных обществах, например, у некоторых аборигенов Австралии, мы видим классовое деление, где высшие классы обладают властными привилегиями за счет монополизации социально значимой информации и дезинформирования остальных.
Первые кефализированные, то есть имеющие институциональный центр власти, общества - вождества, где подчинение базируется на идеологии, а именно, на представлении о сверхъестественной природе вождя. Идеология - исторически второй способ социального подчинения чужой воли. Отмечу, что идеологическая власть не сводится к манипулированию информацией, поскольку включает в себя неэлиминируемую ценностно-эмоциональную составляющую. Так, религиозная идеология вовсе не сводится к когнитивному представлению о существовании, например, единого бога, но и предполагает его трактовку как аксиологического абсолюта, свет которого может падать на вождя или иного правителя.
Возникновение централизованной власти влечет в рамках вождеств появление ряда социальных практик (прежде всего - частичная трансформация горизонтального межгруппового символического дарообмена в систему редистрибуции), результатом которых становится возникновение и значительное развитие имущественного расслоения с концентрацией материальных ценностей в руках вождя и его близких: социальная власть начинает конвертироваться в богатство. Возникает основа для трансформации символического замиряющего обмена между вождествами к обмену экономическому. Вследствие развития последнего отношения собственности, которые ранее носили межсоциальный характер, интериоризуются: внутри отдельных обществ появляются обособленные собственники. Эволюция отношений собственности приводит к накоплению богатства у одних субъектов - уже не обязательно публично властных - и накоплению долгов и нищеты у других. Богатство становится третьим механизмом подчинения чужой воли, ибо нищий должник может обеспечить свое выживание, лишь исполняя волю богатого контрагента.
Эволюция межвождеских отношений порождает институт дружины как приоритетно вооруженной, свободной от забот о повседневном жизнеобеспечении, ориентированной на внешнюю войну части общества. Затем дружина обретает также внутреннюю репрессив-
ную функцию, превращаясь таким образом в институт внутреннего силового принуждения, то есть в государ-ство1. Вооруженная сила становится четвертым механизмом социального властвования.
Более поздние системы властвования не отбрасывают прежние, а вполне по-гегелевски включают их в себя в снятом виде. Государства для подчинения людей используют и манипулирование информацией, и идеологию, и богатство, и вооруженную силу, концентрируя и интегрируя все эти механизмы в себе.
Начиная с эпохи Нового времени на основе ранее сформировавшихся предпосылок характер государственности отчасти постепенно, отчасти скачкообразно, но очень существенно меняется. К концу XX века во все более широком числе стран формируется правовое государство, которое коррелирует с гражданским обществом. Однако государство имманентно содержит тенденцию внеправового подчинения иных субъектов. Недопущение этого предполагает наличие в структуре общества необходимых механизмов противодействия.
Властвованию на основе манипулирования информацией противостоит развитая негосударственная информационная инфраструктура. На современном этапе это, прежде всего, значительная сеть автономных негосударственных СМИ, представляющая собой специализированный институт, и свободная среда - интернет, не контролируемая государством иначе, чем посредством правовых законов. Однако к этому дело не сводится. Так, чрезвычайно важным является обеспечение достаточно высокого уровня интеллектуального развития, позволяющего адекватно анализировать имеющуюся информацию и принимать соответствующие решения. Последняя задача решается посредством высокого уровня и качества образования, особенно в социальной сфере. Общество социально малообразованных и не способных к самостоятельному мышлению людей не может стать гражданским. Снижение уровня и качества образования отдаляет от гражданского общества и, соответственно, правового государства.
Вообще говоря, наиболее существенным здесь является ценностное отношение к информации как таковой, а также к субъектам, активно действующим в информационном пространстве, производящим и несущим различную, в том числе истинную или ложную, информацию. Здесь есть, по сути дела, всего две ключевых позиции. Во-первых, недопустимость каких-либо ограничений доступа к информации, за исключением жестко оговоренных на законодательном уровне случаев, сопряженных с реальной угрозой общественной безопасности или тайной личной жизни. Во-вторых, неприемлемость публичной лжи2. Последнее выражается, например, в общем фактически сложившемся правиле ухода в отставку уличенного во лжи чиновника, чего бы эта ложь ни касалась, искажения результатов выборов или представления чужого диссертационного текста за свой.
Идеологическому властвованию противостоит свобода социального существования всех идеологий, за исключением призывающих к насилию. Идеология представляет собой целостную ценностно-когнитивную систему детерминации социального поведения. Идеологический плюрализм не обеспечивается за счет
1 Шалютин Б. С. Тезисы о происхождении, сущности и усмирении Левиафана // Вестник Курганского государственного университета: СЕРИЯ «ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ». - 2012. -№ 4. - С. 102.
2 Вопрос допустимости лжи на уровне частных отношений пр е дставляет о со бую те му и з д е сь н е о бсужд ается.
некоей единой специализированной институционали-зации. В традиционных обществах идеология функционирует по преимуществу в рамках религиозного (религиозно-мифологического) сознания. С преодолением традиционализма идеологические конструкции или их элементы вырабатываются внутри различных институтов: политических партий (реальных, то есть инициативно создаваемых гражданами, а не имитационных, организуемых самой государственной властью под тем же названием структур), социальной науки, образования, СМИ, искусства, религиозных объединений и т.д. Такого рода диверсифицированная институционализа-ция идеологического многообразия, которая в разных обществах может иметь существенно разные формы, предполагает также вполне определенное ценностное основание, достаточно удачно выраженное в приписываемой Вольтеру формуле: «Я не одобряю того, что вы говорите, но я ценой собственной жизни буду защищать ваше право говорить это». Смысл ее в осознании идеологического многообразия в качестве ценности.
Следует заметить, что сказанное не означает недопустимости акцентирования, в том числе со стороны государства, некоторых идеологических моментов. Например, гуманистические ценности, в том числе в их социально-идеологической проекции, могут и должны сознательно культивироваться в системе воспитания современного нормального общества. Однако это не идеология, а нечто инвариантное многим - хотя и далеко не всем - идеологическим системам.
То же можно сказать о патриотизме. Конечно, патриотизм - даже в самом широком смысле слова, как приверженность любого рода устойчивой надсе-мейной общности (то есть обществу), от племени до страны - отнюдь не является культурной универсалией. Массовое представление о социальности природы человека в смысле его обязательной в норме принадлежности некоторому обществу ошибочно. Социальная антропология показала, что в ряде современных культурных систем вообще нет обществ. Природа человека не предопределяет ни объединение людей в общества, ни иные форматы их сосуществования. Однако сегодня подавляющее большинство живущих на Земле людей организовано в общества. Объединение в общества обусловлено большей эффективностью в конкуренции за ресурсы, и именно потому, что оно природой не предопределено, обеспечивается культурными механизмами, важнейшим из которых как раз и является идеологический конструкт патриотизма. Для развитых современных культур наиболее актуален страновый тип патриотизма, формирование которого соотносится с Новым временем. Однако он сочетаем с широким спектром выделяемых по разным основаниям идеологических систем: от революционизма до консерватизма, от либерализма до этнического национализма. Относительно «чистый» патриотизм был характерен для досоциальных человеческих общностей, выделявших себя в качестве людей, а всех прочих трактовавших как нелюдей. Здесь по отношению к выходящим за границы круга «наших» не работали ни лежащие в основе морали механизмы сопереживания, ни лежащие в основе права представления о справедливости и возможности договора, ни какие-либо иные социальные регуляторы. «Наши» всегда правы, остальные - всегда враги. Реликты такого рода архаики, ориентированные на превращение патриотизма из инварианта различных идеологий в исчерпывающую идеологическую систему, не столь уж редки, и именно к ним относятся довольно многочисленные «антипатриотические» высказывания
крупных мыслителей, сходные со следующей цитатой из Льва Толстого: «Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых - отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Так он и проповедуется везде, где проповедуется патриотизм»1. Разумеется, гражданское общество несочетаемо с патриотизмом такого рода, однако предполагаемый им идеологический плюрализм вполне допускает наличие поддерживаемых обществом и государством идеологических конструктов, способных выступать инвариантами различных идеологических систем.
Мощным механизмом властного подчинения общества, населения государству выступает концентрация в руках последнего своего рода контрольного пакета материальных ценностей (властвование на основе богатства). Большинство из тех, чьи источники существования находятся в руках государства, будет обычно строить свое социальное поведение не по своей, а по государственной воле. Это касается как тех, кого принято называть бюджетниками, так и квазипредпринимателей, «осваивающих» бюджеты всех уровней, а также их наемных работников. Без мощного и доминирующего в системе социального жизнеобеспечения аксиологи-чески несомненного института частной собственности, работающего на автономного от государства потребителя, о гражданском обществе речи идти не может В то же время этот институт является необходимым, но недостаточным для гражданского общества механизмом в системе социального движения материальных благ. Ему должны сопутствовать общий достаточно высокий уровень производства и такая система распределения, которая обеспечивает социально приемлемый уровень жизни для всех лиц, ведущих социально нормальный образ жизни. В противном случае возникает уния между частными собственниками и государством, когда последнее превращается в орудие подавления неимущих в интересах капиталистов, что и было характерно для классических и во многом адекватно описанных Марксом буржуазных обществ.
Думается, что серьезную возможную угрозу гражданскому обществу и правовому государству представляет также обусловленный современным уровнем оружия слишком значительный силовой разрыв между государством и невооруженным населением. Именно он наиболее непосредственно делает возможной нелегитимную государственную власть, способную безнаказанно творить беспредел по отношению к населению, к людям. Здесь ценностной защитой призвано выступать, прежде всего, восприятие ЛЮБОГО насилия в качестве зла. Да, в некоторых обстоятельствах неприменение насилия рождает бОльшее зло. Именно и только это -ситуация меньшего зла - может служить основанием силового принуждения, но под строжайшим общественным контролем, ибо вынужденность зла вовсе не делает его добром. Насилие со стороны государства может применяться только там, где оно НЕСОМНЕННО НЕ МОЖЕТ НЕ ПРИМЕНЯТЬСЯ. Всякий выход за эти пределы должен означать неотвратимую юридическую и политическую ответственность. В этом контексте заслуживают также внимания и самого серьезного обсуждения дискуссии о праве ношения гражданами огнестрельного оружия.
1 Толстой Л. Христианство и патриотизм. URL: http: // www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Article/Tolst_HrPatr.php
Универсальная ценность, которая сама, как я уже отметил выше, отчасти может рассматриваться как социальный институт, вне которой никакие, в том числе названные выше, институты гражданского общества невозможны, - это сама человеческая личность. Абсолютный характер признания системообразующими социальными субъектами ее права на жизнь, свободу мысли и действия (за исключением насилия, подстрекательств к нему или подчинения воли иных субъектов) - наиболее глубокая институциональная предпосылка общества, которое может устойчиво носить гражданский характер и обеспечивать правовой характер государства.
УДК 02.31.21
Н.Г. Юровских
Курганский государственный университет
понимание как универсальный идеал научного мышления
Аннотация. Идеалы и нормы научного мышления меняются вслед за изменением содержания научного познания. В данной статье рассматривается становление естественнонаучного и гуманитарного идеалов научного мышления. В современной науке происходит трансформация исследуемой реальности, что влечет за собой необходимость нового ценностного измерения. Понимание, трактуемое В. Дильтеем, исключительно как метод наук о духе, в современных условиях может быть распространено на естественнонаучное знание. Ввиду увеличивающегося числа трансдисциплинарных исследований, можно говорить о становлении единой системы научного познания.
Ключевые слова: идеалы и нормы научного познания, науки о природе и науки о духе, постнекласси-ческая наука, понимание.
N.G. Yurovskikh Kurgan State University
UNDERSTANDING AS A UNIVERSAL IDEAL OF SCIENTIFIC THINKING
Annotation. The Ideals and norms of scientific thinking change according to the changing of scientific knowledge content. The author of the article studies the formation of natural-science and humanitarian ideals of scientific thinking. In modern science there is a transformation of the studied reality, which entails the need for a new value measure. Moreover V. Diltey treats understanding as a method of spirit sciences, fut in modern terms it may
be extended to scientific knowledge. the author makes a conclusion that because of the increasing number of transdisciplinary studies it is possible to speak about formation of a unified system of scientific knowledge.
Keywords: ideals and norms of scientific knowledge, nature sciences and spirit sciences, postnonclassical science, understanding.
Введение
В современной философии науки все чаще обсуждаются проблемы смены идеалов научного мировоззрения, сближения естественных и гуманитарных культур. Как видится, эти тенденции еще полностью не осмыслены теоретическим знанием. Сформулированное в свое время В. Дильтеем противопоставление наук о природе наукам о духе прочно утвердилось и до сих пор присутствует (как минимум) в сознании современного студенчества. Однако в науке сегодняшнего дня можно увидеть несколько линий взаимодействия указанных двух культур. Одна из значительных, на наш взгляд, та, что утверждает понимание в качестве универсального идеала познания как в естественной, так и в гуманитарной сферах. Попытаемся это обосновать, кратко взглянув на историю науки, трансформацию современного образца научного познания и особенностей процесса понимания.
Основу классического идеала научного мышления составляла математика, восходящая еще к Пифагору. Первой формой данного идеала являлась геометрия Евклида. Она на многие века вперед определила стиль строго математического мышления. В этом образце допускаются только логические аргументы, эмпирические соображения принципиально игнорируются. В XVII веке Р. Декарт попытался превратить математический идеал в универсальный идеал научного познания, сформулировав известный тезис: «Моя физика - это геометрия». Однако реализовать намеченное не удалось вследствие уникальной особенности математической науки и ее объектов.
Так или иначе, в Новое время И. Ньютоном был осуществлен переход к физическому идеалу научного мышления. И вновь на несколько столетий вперед утвердилась новая модель научного познания, которая трактовала все объекты науки и их взаимодействия с механистических позиций. В связи с господством механики Г.Л.Ф. Гельмгольц (хотя уже и в XIX веке) предполагал, что вскоре все естественные феномены, включая биологические, получат свое механическое объяснение. Развитие науки XIX-XX веков показало несостоятельность этой идеи. Параллельно с механикой в структуре, хотя бы только физической науки, формируются электродинамика, квантовая механика, теория относительности и т.д. Однако не будем углубляться в эту узкую область.
Примечательным событием в науке XIX столетия является становление гуманитарного идеала как чего-то самостоятельного и качественно отличного от физического и математического идеалов. Безусловно, главная заслуга здесь принадлежит В. Дильтею. Обосновывая принципиальную альтернативность естественнонаучного и гуманитарного знания, Дильтей противопоставляет объяснение пониманию. Вот, что он пишет: «Мы определяем наше отношение к жизни - как к собственной, так и к чужой - через понимание. И это отношение осуществляется в собственных категориях, которые чужды познанию природы как таковому» [1, 137]. И еще: «... реальные категории в науках о духе во всех случаях совершенно иные, чем в естественных науках» [Там же].
