CC BY
76
С. П. Лебедев
О ГРАНИЦАХ ОПРАВДАННОГО ПРИМЕНЕНИЯ МЕТОДА КАЧЕСТВЕННО-КОЛИЧЕСТВЕННЫХ ИЗМЕНЕНИЙ
Одна из важнейших мировоззренческих задач познания состоит в обнаружении начал и причин возникновения вещей. Как правило, начала и причины мировоззренческого уровня в непосредственном опыте не даны, их необходимо искать, причем лишь отчасти практически, но в основном теоретически. Теоретический поиск не вполне похож на разыскание некоторой вещи среди других вещей нашего обычного опыта. Мыслитель не столько ищет, сколько создает по определенному алгоритму теоретический образ «изначальных вещей».
Построив представление о началах, исследователь оказывается перед необходимостью двигаться в обратном направлении — от начал к вещам. Он должен теперь установить единство, точнее, причинное единство, между началами и тем, что в состоянии обнаружить в опыте. Исследователю надлежит буквально вывести своеобразие свойств объектов опыта из тех или иных свойств начал и присущих им видов движения. Для придания теоретической конструкции наибольшей достоверности, ему нужно позаботиться о том, чтобы показать, как вот такое-то свойство начала производит вот такое-то свойство на поверхности явлений. Причем важно отметить, что достоверность его предположений будет выше, если ему удастся проследить непрерывность перехода причины в следствия, определенного свойства начала в определенное свойство опытного объекта х. Такое требование представляется вполне оправданным. В самом деле, мы только тогда имеем право говорить, что «нечто» есть причина «чего-то», когда мы в состоянии пронаблюдать непрерывность превращения (перехода, воздействия и т. п.) первого во второе. Если же нам не удается проследить непрерывность перехода причины в следствие, если между ними нет непрерывающейся связи или, иначе, если связь между ними в каком-то месте отсутствует, то мы не можем, сохраняя достоверность, утверждать, что «вот это» есть причина «вот того», как бы нам ни хотелось. Настаивание в такой ситуации на причинно-следственной связи возможно только в ущерб достоверности.
1 Стоит отметить, что речь идет не о непрерывности наблюдения за движущимся объектом, привычной для классической механики, а об общих началах отношений между причиной и следствием, о том, что между ними должно быть наблюдаемое мышлением принципиальное единство.
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2013. Том 14. Выпуск 2
225
Уже на самых ранних ступенях философского познания сложился удовлетворяющий потребностям чувственного мышления метод конструирования объектов опыта из неких начал. Речь идет о хорошо известном и до сих пор широко используемом методе качественно-количественных изменений 2. Его основу составляют качественные и количественные свойства вещей, данные познающему субъекту прежде всего в чувственном восприятии 3. Участие мышления в формировании метода состоит в усмотрении причинного единства между находимыми в опыте качественными характеристиками вещей и их количественными изменениями; это единство выражается категорией меры. Мера определяет границы, количественно выходя за которые качество перестает быть самим собой и делается другим. Общая схема действия метода выглядит так: некоторое качество, количественно меняясь, превращается в определенный момент в другое качество.
Как правило, метод качественно-количественных изменений имеет высокую степень надежности и эффективности. Он понятен, прост, хорошо согласуется с опытом, используется в философии и науке, применим во всех областях познания — в природе, в общественной жизни, в самом познании. И тем не менее иногда мысль сталкивается с такими задачами, решение которых с помощью данного метода не дает такой же уверенности, какая сопутствует ему в других случаях. Этих трудных задач, возможно, немного, но они все-таки есть. К их числу относится, например, предполагаемое возникновение живых организмов из неживой реальности, появление духовного из биологического. Та «часть» метода, которая обычно не вызывает и тени сомнения, в указанных случаях обнажает его внутреннюю проблему, порождает потребность в ее осмыслении и неудовлетворенность. Проблема обнаруживается в крайне важной части метода — в самом переходе от одного качества к другому, который происходит через скачок.
Скачок — это резкое возникновение одного качества из другого 4. Он предстает как граница, которая должна и отделять старое качество от нового, и объединять их. Для чувственного восприятия эта граница дана как различие качеств, как то место, в котором происходит их смена во времени одного другим. Мышление же стремится усмотреть за последовательностью качеств причинную связь между ними. Что происходит с причинной связью, когда одно качество, благодаря количественным изменениям, прекращает свое существование, а другое его получает?
К скачку относятся по-разному. Одни исследователи, ориентированные на чувственное восприятие, расценивают скачок крайне положительно, считая его един-
2 Его называют законом перехода количественных изменений в качественные, когда имеют в виду объективность его существования. В данной статье он анализируется с точки зрения намеренного применения его субъектом, поэтому рассматривается уже в качестве метода.
3 Любое наше ощущение существует в непосредственном единстве качественных и количественных свойств до, вне и помимо всякой мысли. Это обстоятельство стоит особо подчеркнуть — качество и количество в первую очередь суть формы чувственного переживания, и только во вторую — категории мышления. Первоначально категорией качества выражались необходимые чувственно воспринимаемые свойства вещей, неотделимые от них без утраты ими бытия, а по мере развития мышления к ним стали добавляться системные, структурные свойства. Категория количества обозначает то в вещах, что может быть измерено — их экстенсивные и интенсивные характеристики.
4 Важно отметить, что резкость скачка состоит вовсе не в скорости перехода от одного качества к другому, а в том, что в следствии (в новом качестве) появляются свойства, отсутствующие в причине (в количественно меняющемся старом качестве).
ственным способом объяснения возникновения множества данных в опыте вещей из немногих (по виду) начал; они усматривают соответствие скачков чувственному опыту и убеждены в том, что сама природа именно так (скачкообразно, через перерыв непрерывности) и совершает свои изменения.
Напротив, исследователи, ориентированные на «потребности» мышления, видят в скачке не только достоинства, но и существенный недостаток, поскольку именно это место метода является трудным для теоретического осмысления предполагаемого причинного характера связи. В самом деле, для отвлеченного мышления, привыкшего к строгости и точности, «внутри» этой границы старое качество перестает быть, а новое качество возникает, прежде не быв. За этой границей старого уже нет, а перед ней нет еще пока нового. Между старым и новым качествами есть «территория», которая не занята ими обоими, которая представляет небытие каждого из них. Скачок обозначает то «место», в котором нельзя проследить непрерывность превращения свойств причины в свойства следствия. Между старым и новым качествами отсутствует непрерывная связь, хотя они и непосредственно «касаются» друг друга во времени и в пространстве; между ними нет именно непрерывного, на всех «ступенях» наблюдаемого перехода от предполагаемой причины к тому, что должно мыслиться возникающим из нее.
Что может означать отсутствие (ненаблюдаемость) непрерывающейся причинной связи между количественно меняющимся старым качеством и появившимся новым? Означает ли это, что связи просто нет? Совсем не обязательно, по крайней мере не во всех случаях. Ведь возможна такая ситуация, когда субъект не наблюдает непрерывной причинно-следственной связи, но верит, что она есть. Допустим, что она действительно есть (положим, она будет обнаружена позднее). В этом случае субъект, хотя и не знает, но по крайней мере догадывается о наличии такой связи и имеет правильное мнение. Однако бывает и так, что субъект убежден в существовании «скачкообразной» причинной связи, а она на самом деле отсутствует (допустим, это так же будет выяснено позже). Здесь субъект тоже имеет мнение, но неправильное, ложное. Оба субъекта, не располагая знанием и будучи не в состоянии проверить свои гипотезы, убеждены тем не менее в своей правоте. Как отличить ложное от правильного, если в действиях обоих присутствует что-то от угадывания? Наличие скачка маскирует субъективные ошибки, не позволяет субъекту отличить первый из описанных случаев от второго. Ведь не всегда же можно опытным путем проверить правильность или ложность сделанных с помощью данного метода заключений. И как быть? Для гносеолога, конечно, важно понять, имеются ли какие-нибудь критерии правильности и неправильности работы метода, содержащиеся в нем самом?
Весьма вероятно, в этой проблеме в состоянии помочь принятие в расчет того обстоятельства, что метод качественно-количественных изменений составлен, условно скажем, из двух «частей» — из чувственности и мышления. Может статься, что «перерыв непрерывности» имеет разное значение для познания в зависимости от того, для какой способности этот «перерыв» произошел. Усматриваются как минимум два вида ситуаций, в которых скачок проявляется по-разному и имеет разные последствия. К первому виду можно отнести такие, в которых скачок существует только для чувственного восприятия, но отсутствует для мышления. В этих случаях резкость перехода от качества к качеству на самом деле не столь уж принципиальна, она, скорее, лишь кажется таковой. Возьмем, к примеру, популярный случай с закипанием и замерзанием
воды. Для чувственного восприятия отличие жидкого ее состояния от газообразного или твердого представляется столь значительным, что эти три состояния одного и того же переживаются чувственностью как три разных объекта. Здесь и возникает предпосылка для «перерыва непрерывности» при переходе воды от одного агрегатного состояния к другому.
Мышление же совсем иначе видит происходящие с водой метаморфозы. Оно не придает решающего значения качественным (лежащим на поверхности чувственного восприятия, на границе физического и психического) различиям упомянутых агрегатных состояний воды, не считает их самостоятельными. Напротив, для мышления в разных агрегатных состояниях воды качественно-количественным образом меняется нечто одно, скажем, некий один и тот же субстрат, имеющий единое для всех трех состояний свойство, положим, плотность. Следует подчеркнуть, что эти отличные друг от друга степени «сгущения и разрежения» одного и того же субстрата именно чувственностью воспринимаются как принципиально разные, но не мышлением. Последнее в них видит как раз одно и то же, не усматривая в различиях принципиального характера. Вероятно, этот смысл вкладывался древнегреческими натурфилософами в метод качественно количественных изменений. Их мысль искала чего-то одного, некоего одного тела, которое, меняясь количественно, казалось множеством отличающихся друг от друга качеств. Стоит подчеркнуть, что метод был вызван к жизни необходимостью показать, что качественные различия являются всего лишь мнением, они только кажутся, тогда как на самом деле есть лишь одно. Равным образом и качественные скачки считались всего лишь чем-то мнимым. Качественная дискретность — это то, что кажется и что существует только для чувственного восприятия, тогда как «по ту сторону» кажущегося мышление обнаруживает непрерывное одно, без скачков меняющее свои количественные состояния. На этом доступном мысли уровне нет разрыва между причиной и следствием: качественные характеристики трех агрегатных состояний воды выводятся из непрерывных количественных изменений одного и того же, например, молекулярного состава. Коротко говоря, перерывы непрерывности, инициированные, как в рассматриваемом случае, чувственным восприятием, не критичны для метода и вполне успешно преодолеваются мышлением. Поэтому в тех случаях, когда скачок имеет место только для чувственного восприятия, отсутствуя для мышления, метод вполне пригоден для успешного его использования.
Второй вид ситуаций включает в себя такие, когда «перерыв непрерывности» существует не для чувственного восприятия, а для мышления. В этих случаях совсем по-другому обстоит дело с эффективностью и достоверностью метода. Если скачок, переживаемый в чувственном восприятии, успешно преодолевается мышлением, то чем он может быть преодолен, когда перерыв возникает в самом мышлении и для мышления? Не следует забывать, что причинная связь, т. е. единство причины и следствия, вносится в опыт, или, иначе, усматривается в нем, усилиями именно мышления. Единство же обнаруживается тогда, когда и в причине, и в следствии мышление усматривает что-то одно. Одно и то же содержание должно, буквально, переходить из причины в следствие (поскольку причина производит его в следствии), а мышление должно «видеть» такой переход. Если же такого перехода нет, если нечто обнаруживается в следствии, а в причине его не найти, если в них нет единого для обоих, то на основании чего (кроме, конечно, произвольных допущений) можно заключать об их единстве? Перерыв непрерывности в отношениях причины и следствия, воз-
никший для мысли, не может быть преодолен ни ею, ни чувственным восприятием, а потому делает невозможным корректное заключение о причинно-следственных связях. Скачок, имеющий место для мышления, делает сомнительной работу метода и недостоверными, мнимыми — его результаты.
Для более точного понимания границ оправданного применения метода качественно-количественных изменений крайне важно выяснить, с какими причинами возникновения вещей ему наиболее «комфортно» работать. Как известно, со времен античной философии мышление использует для описания возникновения различных вещей четыре вида причин — материальную, движущую, формальную и целевую. Первые две в той или иной степени доступны для чувственного сознания, обладают качественными и количественными свойствами; две последние — умозрительны, чувственно не воспринимаемы.
Вещи различаются многим, в том числе и тем, какие начала необходимо использовать для адекватного описания их генезиса. Есть огромное количество вещей и их свойств, для понимания возникновения которых вполне достаточно использовать лишь две причины — материальную (положим, некие элементарные частицы) и движущую (какие-либо силы притяжения и отталкивания) 5. В таких вещах вся полнота их свойств сводится к качественным и количественным характеристикам. По отношению к ним наш метод будет в значительной мере уместным, успешным и точным. Но есть и другие, если можно так сказать, вещи — к примеру, живые существа. Конечно, в их составе есть тело, которое может быть сведено путем качественно-количественного анализа к неким материальным и движущим началам (т. е. к сравнительно простым химическим и физическим объектам). Но в этих же живых существах, в их же физических телах есть одновременно и то, что не построить с помощью только материальной и движущей причин, а именно: в них есть целесообразная организация этого тела, его целесообразное функционирование, целесообразно осуществляющаяся деятельность. Кроме того, возникновение и функционирование живого существа предполагает заранее данную программу, которая целесообразно управляет «поведением» материальных элементов тела. Эти свойства — целесообразность и запрограммированность — умозрительны, их уже не вывести из материальной и движущей причин; здесь, вообще-то, следовало бы допустить другие причины, из которых указанные свойства, действительно, могут быть выведены 6. И они тоже должны быть
5 Условно назовем такие вещи «простыми», поскольку весьма адекватное и достаточно полное теоретическое представление о них можно построить лишь из двух начал — материального и движущего. К их числу можно отнести, например, физические, химические объекты (тела, силы, частицы, кванты, поля, молекулы и т. п.), т. е., как правило, неживые чувственно воспринимаемые (большие и микроскопические).
6 В развитии индивидуального организма целесообразность обнаруживает себя не как только пассивное свойство, которое при однократном его появлении еще можно было бы представить в качестве всего лишь следствия случайного стечения обстоятельств; напротив, целесообразность в живом существе суть то, к достижению чего с необходимостью направлено самосозидающее усилие отдельно взятого организма. Целесообразность (и ее начала — формальная и целевая причины) не свойство, а мощная причина, подчиняющая себе все, что происходит в организме. Без нее и ее начал не было бы и самого организма, поэтому для адекватного описания биологического объекта они должны быть показаны именно как созидающие причины, а не как бессильные следствия. В области физических вещей присутствие целевой причины не только не обязательно, но в большинстве случаев крайне нежелательно, чтобы мышление сохраняло адекватность своему объекту. Однако на уровне биологических объектов ситуация иная: чтобы мышление адекватно описывало указанные объекты, целевая и формальная причины не могут не использоваться.
умозрительными 7. Вопрос в том, готов ли исследователь идеологически, гносео-методо-логически и теоретически допустить такие причины и работать с ними?
Несколько веков формировалось научное мышление, имея дело с неживыми объектами. Со времен Галилея оно вело борьбу с аристотелевскими умозрительными причинами (в частности с целевой). Рассмотрение вещей под углом зрения материальной и движущей причин стало важнейшей особенностью научного стандарта мышления. Наконец случилось! научное мышление перевело свой взгляд с неживых объектов на живые. Стандарты научного типа мышления требуют, чтобы живые существа изучались научно, т. е. с применением понятийного и методологического аппаратов, которые сложились в работе с неживыми объектами. Поэтому-то и пытается научное мышление выводить все особенности живых существ только из начал неживых объектов 8. Тут и возникает скачок: умозрительные свойства (целесообразность и запрограммированность) живых существ появляются «резко, неожиданно», поскольку они не содержатся в материальной и движущей причинах (их не ждут из данных причин), и вывести первые из последних, не разрушая мышления, невозможно, хотя очень хочется. Едва ли генезис живых существ мог происходить на самом деле так скачкообразно, как это представляется научно ориентированному сознанию. Скорее всего, скачок имеет место лишь в мышлении теоретика, «стесненного» двумя обстоятельствами. Первое из них — это опыт, в котором есть живые существа с их специфическими (умозрительными) свойствами. Второе — теория, предлагающая представления о началах и причинах, достаточных для описания неживых объектов, но слишком бедных содержанием, чтобы из них можно было бы в строгом смысле слова вывести специфические свойства живых существ. Подчеркнем, дело здесь не в природе, а в определенных теоретических установках, ресурса которых недостаточно для того, чтобы объяснить живое, одушевленное, духовное.
Получается, таким образом, что метод качественно-количественных изменений вполне оправдан, точен и наиболее эффективен при работе с неживыми объектами, вся полнота свойств которых сводится к качественным и количественным характеристикам. Однако данный метод оказывается менее приспособленным для исчерпывающего описания генезиса объектов, в сущность которых входит умозрительный элемент 9. Между тем
7 Пусть живые существа будут условно названы «сложными» объектами. Их сложность обусловлена тем, что они уже не «монолитны», состоят не только из чувственно воспринимаемого, но имеют в своем составе еще и умозрительный причинно действующий элемент. Для построения их полного и непротиворечивого теоретического образа уже недостаточно использования лишь двух доступных чувственному восприятию начал (материального и движущего), но требуется применение также и двух умозрительных начал (формального и целевого). Иначе говоря, живое существо для своего адекватного теоретического отображения «требует» использования всех четырех причин. Именно в этом смысле оно сложнее неживого естественного объекта.
8 Из начал как неживых, так и живых объектов, т. е. из начал, не содержащих в себе ничего специфически живого.
9 Сделанное утверждение нуждается в уточнении. Конечно, метод качественно-количественных изменений может применяться и для исследования живых существ и их деятельности, но только в той «части» их, в какой они телесны и обладают качественными и количественными свойствами. Живое существо тем не менее не только тело, оно по существу содержит в себе умозрительный элемент, который неизбежно ускользает от нашего метода. Тот, кто пользуется этим методом при изучении живого существа и его деятельности, должен понимать, что имеет дело как минимум лишь с «половиной» последнего, с его внешней стороной, с физико-химическим составом, неминуемо упуская нечто существенное. Метод качественно-количественных изменений, будучи применяемым к живым существам, утрачивает присущие ему точность и достоверность, которые
мышление, считающее метод качественно-количественных изменений универсальным по сфере применения, не намерено ограничиваться только областью «простых» объектов. Напротив, оно очень надеется на то, что успешность работы метода в одной сфере («простых объектов») является гарантией успешности его применения во всех сферах (содержащих также и «сложные объекты»), наивно полагая, что простое есть ключ к пониманию сложного, а не наоборот. Скачок в такой ситуации неизбежен и он рвет причинноследственную связь. Как должен (или может) действовать исследователь, совершающий такой скачок? Опыт показывает, что вариантов «гносеологического поведения» немного.
Во-первых, субъект может банально не усмотреть скачка второго вида (для мысли). Это присуще наивному сознанию, не видящему ничего, кроме чувственно воспринимаемого. Такой субъект вынужденно имеет дело с однородной (чувственно воспринимаемой) реальностью, и если ему встречаются скачки, то лишь в сфере чувственно воспринимаемого, но они не критичны для метода 10.
Во-вторых, есть исследователи, которые всецело доверяют только чувственно воспринимаемому, но в то же время наблюдают и умозрительное с его специфическими свойствами. Они усматривают также и скачок, разрывающий непрерывность причинно-следственных связей. Эта гносеологическая позиция (усматривать и чувственно воспринимаемое, и умозрительное, но предпочтение отдавать первому) является отправной для двух типов исследовательского «поведения». Один из них состоит в том, что теоретик признает свою неспособность теоретическими средствами, имеющимися в его распоряжении, преодолеть разрыв в причинно-следственных связях. Очевидно, что такая позиция порождает разочарование и неудовлетворенность, которые свидетельствуют как минимум об ограниченных возможностях применяемого метода. Зато она по крайней мере честна.
Другой путь (им идут те субъекты, которые стремятся решить не только исследовательские, но и идеологические задачи) состоит в том, чтобы завуалировать пагубные последствия скачка. Одним их таких способов является объединение чувственно воспринимаемого и умозрительного с помощью понятия функции, некоего суррогата причинной связи: функция не выявляет причинной связи, но намекает на нее, предлагает поверить, что такая связь есть. Функция в этом случае — своего рода несамостоятельное, естественное, неотъемлемое свойство некоего чувственно воспринимаемого объекта 11. Предполагается, что это свойство с неизбежностью
он демонстрирует в работе с неживыми объектами; этот метод делается крайне приблизительным, причем не в количественном, а в принципиальном смысле, не будучи в состоянии, хотя бы как-нибудь, зафиксировать присутствие и работу умозрительных начал живого. Используя только метод качественно-количественных изменений для объяснения возникновения живого, нужно знать, что строишь существенно искаженный образ, далекий от того, что находишь в опыте.
10 Так мыслили древнегреческие «старшие физики». Они не усматривали, например, особенных свойств мышления, души, поэтому не отличали их от тела. Для них вся реальность была чувственно воспринимаемой.
11 Так, многим древнегреческим физикам казалось, что, например, мышление и жизнь, естестственным образом присущи, положим, огню, воде, воздуху как неотделимые от них свойства. Быть живым, мыслящим означало для натурфилософов быть теплым, влажным и т. п. Им представлялось также, что рассуждения о количественно меняющейся теплоте, влажности являются одновременно рассуждениями о мышлении, его глубине, ясности и прочих свойствах. Современный физически ориентированный мыслитель не столь наивен, чтобы верить, будто теплота либо влага могут быть мышлением, жизнью или их непосредственными причинами! Он верит в более серьезные положения, в то, например, что жизнь и мышление являются естественными свойствами не таких тел, как вода или огонь, а других, более сложных тел!
появляется, как только появляется «именно такой-то», «так-то вот организованный» чувственно воспринимаемый объект. Как правило, никто толком не знает, как чувственно воспринимаемый объект (например, мозг или группа нейронов) может произвести умозрительную функцию (допустим, мышление, субъективное переживание), в лучшем случае между ними усматривается связь. Но субъект, который чувственно воспринимаемую реальность считает подлинной и самостоятельной, истолковывает такую связь в качестве верного и очевиднейшего доказательства того, что именно чувственно воспринимаемое является причиной, а умозрительное — всего лишь следствием 12. Субъекта совершенно не смущает, что он ничего внятного не может сказать о том, как качество и количество могут произвести бес-качественное и, если угодно, «бесколичественное». Если кто-то укажет ему на данное обстоятельство, он, разведя руками, заявит: «Согласен, трудность имеет место, но если дело обстоит не так, то как же тогда?» Попробуйте намекнуть на оправданность предположения, что у умозрительных свойств логично допустить умозрительные же причины, и он разочарованно отмахнется, упрекнув вас в утрате научного характера таких намеков, в мифологизации и т. п. «грехах». Присвоив умозрительному статус функции, исследователь будто бы избавляет себя от необходимости говорить о том, как умозрительное может быть произведено некоей чувственно воспринимаемой вещью. Ему кажется, что теперь, когда умозрительное определено как функция «именно такого-то» чувственно воспринимаемого объекта, гораздо важнее понять, как возникает сам этот объект. Субъект как будто бы совершает перевод изложения проблемы с одного языка (в котором умозрительное фактически присутствует со своими специфическими свойствами и является крайне неудобным) на другой язык (в котором умозрительного уже нет, оно не создает сложностей, а вместо него имеют место «понятные» и привычные чувственно воспринимаемые объекты). Причем перевод с неудобного языка на язык удобный совершается как бы невзначай, потихоньку, незаметно для себя и для других. Назначив «определенное» чувственно воспринимаемое ответственным за определенное же умозрительное, субъект приобретает уверенность, что, рассуждая об одном (чувственно воспринимаемом), он этим самым одновременно рассуждает и о другом (умозрительном) 13. Умозрительное непосредственно не участвует в рассуждении, оно как бы выносится за скобки, точнее сказать (если уж до конца проводить аналогию с математическим действием) — оно помещается в область, расположенную за знаком «равно», в область результатов. Результат известен, он уже существует и обнаруживается в опыте, его не надо искать и реально производить. Искать нужно его причины и способ его возможного появления, причем, делать это надлежит не практически, а лишь теоретически: умозрительное не обязательно реально создавать, используя предполагаемые причины, субъекту достаточно произвести лишь рассуждения о причинах появления умозрительного. Это существенно облегчает дело для любого теоретизирования, в том числе и для не доброкачественного, лишь кажущегося правдоподобным, поскольку в огромном количестве случаев невозможно проверить правильность
12 Носителям чувственного сознания и в голову не может прийти предположение о том, что, вдруг, дело обстоит прямо противоположным образом: умозрительное суть причина, а чувственно воспринимаемое — следствие.
13 Так, древний физик полагал, что рассуждая о влаге или теплоте и их количественных изменениях (вибрациях), он рассуждает о мышлении и жизни.
гипотезы (например, при реконструкции исторических событий или скачков в эволюционном процессе).
Другой способ замаскировать отсутствие причинно-следственного единства осуществляется с помощью «корректировки» терминологии и обозначаемого ею содержания. Отчего возникает скачок? От того, что в следствиях (например в живой природе) обнаруживается то, что отсутствует в причинах (положим, в неживом слое реальности). Что сделать, чтобы не нужно было «прыгать», а можно было хотя бы «перешагнуть» этот разрыв? Следует «подровнять» причину и следствие так, чтобы то, что является специфическим свойством живого, найти также и в неживом; и, наоборот, присущее неживому отыскать в живом. Если это удастся, то различие между причиной и следствием (неживым и живым) перестанет казаться принципиальным (т. е. связанным с началами) и обретет лишь количественный смысл. Разумеется, такое «выравнивание» создает иллюзию, будто метод качественно-количественных изменений универсален и может применяться при описании процессов возникновения любых феноменов, в том числе и живых организмов. Особенно популярен такой подход в синергетике 14. К примеру, берется понятие порядка в самом общем виде (настолько общем, что не выходит за границы качественно-количественных характеристик и может моделироваться с помощью только материальной и движущей причин). Естественно, там, где есть единство многого, присутствует также и порядок. Он, следовательно, имеет место и в неживых объектах, и в живых существах. Затем понятие порядка конкретизируется подразделением его на более сложный и менее сложный (т. е. сводится к количественному аспекту). Проблема возникновения живого из неживого принимает вид возникновения более сложного порядка из менее сложного. Стратегическая задача синергетики состоит в том, чтобы показать возможность и обычность возникновения сложного из простого, при этом, разумеется, не делается различия между скачком для чувственного восприятия и для мышления. Берется, далее, понятие случайности, которая не исключает возможность возникновения чего угодно из чего угодно 15. Это понятие оправдывает появление порядка любой сложности из порядка меньшей сложности.
14 Синергетика ищет общие закономерности возникновения сложных систем с новыми свойствами, поэтому ее не интересует специфика указанных систем. От специфического она отвлекается, а общее удерживает. Формальные и целевые начала являются специфическими, например, для живых систем, но отсутствуют в неживых естественных. Материальные же и движущие причины общи для живых существ и неживых объектов. Вот на них-то синергетика и концентрирует свое внимание, а от формальных и целевых она отвлекается. Но формальная и целевая причины не исчезают совсем из синергетики: открыто, прилюдно и торжественно изгоняя их в дверь (демонстративно отказываясь), она украдкой, воровато возвращает их через окно — через терминологию.
15 С использованием скачка тесно связана апелляция к случайности. Стоит отметить, что понятие случайности — это тоже инструмент, который не везде уместно использовать и не во всех смыслах. Его применение вполне приемлемо, когда речь идет, например, о внешнем взаимодействии, если можно так сказать, «одноначальных» объектов, т. е. таких, которые «построены» из одних и тех же начал (положим, из материального и движущего). Вследствие взаимодействия таких вещей появляются новые свойства, которые «одноначальны» с произведшими их. Случайность также вполне уместна для описания статистического «поведения» большого числа «одноначальных» объектов, как это имеет место в квантовой механике. Использовать же понятие случайности для того, чтобы из одних начал получить свойства, адекватно описываемые только другими началами, значит, прибегать к его помощи для решения не онтологических, а собственных, исключительно гносеологических, проблем. Неспособность избранного исследователем понятийного аппарата
При этом совершенно не учитывается, что различие сложности порядков может быть не только количественным (состоящим в бо льшем или ме ньшем количестве физических, химических и им подобных, т. е. «одноначальных», элементов), но принципиальным («разноначальным»), что один порядок (каким бы сложным он ни был в качественно-количественном плане) свободен от целесообразности своего «устройства», а другой целесообразен. В пренебрежении к целесообразности и к причинам, могущим ее произвести, состоит смысл и едва ли не основное направление усилий синергетики. Вера в возможность возникновения живого из неживого подкрепляется примерами из области неживых объектов, что, как представляется, не очень-то правильно, ибо приемлемое для «одноначальных» объектов механически переносится на объекты «разноначальные». Г. Хакен для этой цели апеллирует к примеру с лазером и нагреваемой жидкостью. В последнем случае речь идет о том, что при нагревании жидкости, помещенной в емкость формы параллелепипеда, теплые и охлажденные ее слои, взаимодействуя по законам физики, совместно движутся, образуя некие ячеистые структуры, отдаленно напоминающие пчелиные соты 16. По форме этих сот, тесня друг друга, перемещаются в емкости нагретые и уже остывшие слои жидкости. Количественное изменение температурного фактора ведет к изменению уровня сложности порядка молекул в жидкости. Переход от порядка не нагретой жидкости к порядку нагреваемой выглядит для чувственности резким скачком (холодная жидкость не имеет ячеистой структуры, а нагретая ее приобретает). При этом важно отметить, что в данном случае (как и во многих других) скачок существует только для чувственного восприятия, но не для мышления. Последнее, напротив, легко, без каких-либо скачков и без перерывов в причинно-следственных связях, строит картину перехода от одного порядка к другому 17. Увы, примеры такого рода укрепляют сторонников
приемлемо для мысли объяснить генезис упомянутых свойств выдается за проявление случайности в самом объекте, что, конечно, достойно сожаления.
Стоит сказать, что сознание, уповающее на скачок, благосклонно относится к неопределенности любого рода, а не только к случайности. Часто для этого используется понятие системы и ее способность приобретать системные свойства, которых не было в составляющих ее элементах по отдельности. Удобство этого понятия состоит в том, что отпадает надобность усматривать причину системного свойства в одном конкретном элементе, но можно говорить обо всех сразу элементах, одновременно влияющих друг на друга. Удобство возрастает, если элементов неисчислимо много и проследить роль каждого из них в одновременном взаимодействии друг с другом и с системой не представляется возможным. Каждый из них чуть-чуть «виновен» в появлении искомого свойства, но никто конкретно и по преимуществу (все участники события указывают друг на друга, и невозможно установить подлинного его виновника). Впрочем, если системное свойство и свойства элементов «одноначальны», то предположение о возникновении первого из вторых, даже при отсутствии полной ясности, сохраняет статус правильного мнения. Если же системное свойство и свойства элементов «разноначальные», то предположение о возникновении первого из взаимодействия последних такой статус утрачивает. В этом случае дело, скорее всего, в том, что исследователь просто не «видит» тех элементов системы (например умозрительных), которые действительно виновны в появлении системного свойства, и не проводит различия между «перерывом непрерывности» для чувственности и для мышления.
16 См.: Хакен Г. Тайны природы. Синергетика: учение о взаимодействии.—М.; Ижевск, 2003.— С. 48.
17 В данном примере с жидкостью прежние свойства (неподвижное расположение молекул рядом друг с другом) и новые (движение молекул по кругу) «одноначальны», принципиально не отличаются друг от друга, легко объяснимы с помощью одних и тех же физических законов.
синергетики в вере, что подобным же образом и из неживого может появиться живое, хотя в последнем случае ситуация принципиально иная.
Обращает на себя внимание и терминология, избираемая синергетикой. Можно предположить, что она тоже направлена (сознательно или неосознанно) на то, чтобы завуалировать принципиальное различие между неживыми вещами и живыми существами. Чисто физические (иногда банально механические) явления синергетик обозначет терминами биологического содержания. Так, вполне физические процессы, протекающие и полностью понятные в рамках физических закономерностей (например, вышеупомянутое образование ячеистых структур), полностью объяснимые с помощью двух начал — материального и движущего — эти чисто физические процессы синергетик обозначает термином «самоорганизация» 18. Напрасно его не смущает, что циркуляция жидкости в некоторой емкости не создает организма, не производит органов для целесообразного взаимодействия в интересах целого, не создает того, что можно было бы назвать самостью. Здесь нет даже намека на то «само», которое организует себя в организм (что еще понимать под самоорганизацией, как не деятельность, направленную на создание организма в природе, или организации в обществе). Организация предполагает управление и его центр, а также цель, ради которой организация или орган создаются. Синергетик неправомерно отождествляет упорядочивание, являющееся обычным и обязательным для неживой реальности, и самоорганизацию, которая имеет место в живой природе. Как будто любое упорядочивание — это уже и самоорганизация. Отношение между волнами в лазере при формировании луча он рассматривает сквозь дарвиновское учение о борьбе за существование 19. Между ячейками движущейся жидкости, с его точки зрения, имеет место конкурентная борьба 20, как будто каждая из ячеек как-то заинтересована в победе, имеет своей целью собственное выживание. В движущейся жидкости появляется «организатор», который «управляет» 21, при этом жидкость «выбирает» 22 один из множества возможных вариантов движения. Термины такого рода (откровенные био- и даже антропосоциоморфные), применяемые для описания бездушных и неразумных объектов, встречаются в сочинениях, посвященных проблемам синергетики, значительно чаще, чем это могло бы произойти случайно. Биологизация физических явлений — это фундаментальная установка синергетики, изначально сориентированной на то, чтобы закамуфлировать разницу между живым и неживым и упразднить скачок (вероятно, это происходит даже неосознанно; камуфлирование выглядит как решение проблемы).
К сожалению, формат статьи не позволяет детально рассмотреть все способы, какими сознание пытается сделать незаметной брешь в причинно-следственных связях, возникающую при использовании метода качественно-количественных изменений. Впрочем, это и не было главной задачей статьи. Ее цель состояла в определении условий и границ оправданного применения метода. Анализ показал, что основной проблемой данного метода является скачок, в определенных случаях разрушающий причинно-следственное единство. Он оказывается совершенно безвредным, если про-
18 См.: Там же, с. 51.
19 См.: Там же, с. 72.
20 См.: Там же, с. 56.
21 См.: Там же, с. 58-59.
22 См.: Там же, с. 52-53, 55.
исходит только для чувственного восприятия и отсутствует для мышления. Однако он существенно снижает эффективность и достоверность метода, если имеет место именно для мышления. Выяснилось, далее, что эффективность и достоверность метода высоки, когда с его помощью моделируется генезис таких вещей, адекватный теоретический образ которых может быть построен посредством всего лишь двух начал — материального и движущего, а вся полнота их свойств сводима к качественно-количественным характеристикам. Напротив, эффективность и достоверность метода падают, когда он применяется для описания генезиса вещей, которые имеют в своем составе умозрительные свойства (например целесообразность), а адекватный теоретический образ которых строится при использовании наряду с вышеуказанными, также формальной и целевой причин.
ЛИТЕРАТУРА
1. Хакен Г. Тайны природы. Синергетика: учение о взаимодействии.— М.; Ижевск, 2003.
