CC BY
11
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
Е.П. Аквилонов
О физико-телеологическом доказательстве бытия Божия:
речь, произнесенная на торжественном годичном акте С.-Петербургской Духовной Академии 21 февр.1901 года
Опубликовано:
Христианское чтение. 1901. N° 6. С. 809-843.
© Сканирование и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru). 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указаиием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
О физико - телеологическомъ доказательствѣ бытія Божія Л
§КОЛЬКО-БЫ ни говорили о безстрастіи и объективности всякой вообще и, въ частности, богословской науки, въ ней существуютъ, однако, такого рода положенія, которыя, * въ связи съ доказывающими ихъ аргументами, обращаются I не къ одному изслѣдующему разуму, но также и къ человѣческому сердцу. Разсматриваемыя съ этой стороны доказательства бытія Божія имѣютъ среди себя одно, занимающее исключительное положеніе. Не въ томъ состоитъ его особенность, что оно основывается на аналогіи, потому что и всѣ другія доказательства, въ концѣ концовъ, не обходятся бѳэъ нея; не въ томъ, что оно будто бы менѣе другихъ удовлетворяетъ закону достаточнаго основанія, ибо область вѣроисповѣдныхъ истинъ не отъ формальной логики полу-
') Составителю помогали нижеслѣдующіе авторы, трудами которыхъ онъ пользовался съ точностью отъ свободной и до буквальной передачи ихъ мыслей:
Ban г August, Dr. theol... Die Weltanschauung des Christentums. 2-te Aufl Blanbeuren. 1896.
Beck I о s. Dr. Encyklopädie der Theoretischen Philosophie. Sechste Auflage in vollständig neuer Bearbeitung von Dr. Carl В г а i g. Stuttgart. 1886.
Berry Sterling. Das Problem menschlichen Leidens im Lichte des Christentums. Aus dem Englischen von K. Krause. Heilbronn. 1896.
53
чаетъ право существованія; не въ тонъ, наконецъ, что оно по своей природѣ менѣе другихъ достовѣрно, какъ полагаютъ нѣкоторые, такъ—какъ для разумно мыслящаго духа нерѣдко вѣроятное представляется самымъ несомнѣннымъ. Особенность физико-телеологическаго доказательства состоитъ въ его необыкновенной чувствительности къ различнымъ состояніямъ человѣческой души. Житейскія радости и скорби, успѣхи и неудачи, здоровье и болѣзни, въ связи съ другими многоразличными обстоятельствами, крѣпко отпечатлѣваются на человѣческомъ самочувствіи. Въ самомъ дѣлѣ, кто не испытывалъ такъ непохожихъ одни на другія состояній, когда, во дни благополучія, намъ кажется, что и вокругъ насъ всѣ счастливы и довольны, когда весь міръ представляется намъ живымъ воплощеніемъ Божественной Премудрости и цѣлесообразности, и, наоборотъ, когда въ черные
Braig Carl, Dr. der Philosophie. Stadtpfarrer in Wildbad. Gottesbeweis oder Gottesbeweise? Würdigung neuer nnd neuester apologetischer Richtungen in Briefen an den hochw. Herrn Prof. Dr. Constantin Gutberiet in Pulda. Stuttgart. 1888.
Бугаевъ. Математика и научно-философское міросозерцаніе. Рѣчь, см. «Вопросы философіи и сспхологіи». М. 1898. Ноябрь—Декабрь.
Carriere Moriz. Die sittliche Weltordnung. Leipz. 1877.
Donier I. A. Dr. System der Christlichen Glaubenslehre. Zweite Aufl. Erster Bd. Berlin. 1886.
Drobisch Moritz Wilh. Grundlehren der Religionsphilosophie. Leipz. 1840.
Du Bois-Reymond Emil. Ueber die Grenzen des Naturerken-nens. Die sieben Welträthsel. Zwei Vorträge. Leipz. 1898.
Ebrard. Apologetik. Erst. Th. Gütersloh. 1874.
Fenelon. Oeuvres. Paris. M. DCCLVII. Tome Premier.
Prohschammer. Das Christenthum und die moderne Naturwissenschaft. Wien. 1868.
Gutberlet. 1) Der mechanische Monismus. Eine Kritik der modernen Weltanschauung. Paderborn. 1893.
— 2) Die Theodicee, Zweite Aufl. Münster. 1890.
Hackel Ernst. 1) Der Monismus als Band zwischen Religion und Wissenschaft. Neunte und zehnte Auflage. Bonn. 1900.
— 2) Die Welträthsel. Gemeinverständliche Studien über Monistische Philosophie. Fünfte unveränderte Auflage. Bonn. 1900. — 3) Natürliche Schöpfungs-Geschichte. 9-te umgearbeitete Aufl. I—II. Berl. 1898.
Hegel. Vorlesungen über die Philosophie der Religion. Zwiter Th. Berlin. 1840.
Kratz. Das Weltproblem und seine Lösung in der christlichen Weltanschauung. Karlsruhe und Leipzig. 1887.
дни своей жизни, измученные скорбями и болѣзнями, мы подчасъ такъ мрачно смотримъ на тотъ же самый міръ, что видимъ въ немъ сплошную дисгармонію, игру безумныхъ силъ и дикаго произвола, когда и небо представляется недостаточно высокимъ и солнце не вполнѣ чистымъ, когда мы готовы сказать вмѣстѣ съ Гамлетомъ: «расположеніе духа моего до того скверно, что вся прекрасно устроенная земля кажется мнѣ безплодной пустыней. Этотъ смѣло вознесшійся небосклонъ, этотъ воздухъ, эта, сверкающая золотымъ огнемъ, крыша,—все это представляется мнѣ какимъ-то сгустившимся, зловреднымъ туманомъ! Какое, напримѣръ, прекрасное созданье человѣкъ!.. И чтбже'РМнѣ онъ кажется только комкомъ грязи»... Не даромъ, въ особенно тяжелыхъ обстоятельствахъ жизни, иные слабодушные вмѣстѣ съ безумнымъ говорятъ: «нѣсть Богъ», нѣтъ Его Промысла, нѣтъ обязательныхъ нравственныхъ законовъ, нѣтъ цѣли жизни, не стоитъ и жить. Переживающій такое мучительное состояніе, естественно, уже по
Liebmann Otto. Zur Analysis der Wirklichkeit. Eine Erörterung der Grundprobleme der Philosophie. Dritte verbesserte und vermehrte Auflage. Strassburg. 1900.
Lipsius Richard. Glauben und Wissen. Ausgewählte Vorträge und Aufsätze. Berlin. 1897.
Навпль Эрн. Что такое философія? Пѳр. съ фраец. подъ ред. Проф. А. И. Введеаскаго. Москва. 1896.
Nicolas Auguste. L’art de croire ou preparation philosophique ä la foi chretienne. I—II. Paris. 1867.
Pfleiderer Otto. Religionsphilosophie auf geschichtlicher Grundlage. Berl. 1878.
Рождественскій H. П. Христіанская апологетика. СІ1Б. 1884. Romanes George John. Gedanken über Religion. Die religiöse Entwickelung eines Naturforschers vom Atheismus zum Christenthum. Autoris. Uebersetzung nach der 7 Aufl. d. engl. Orig. v. Dr. ph.il. E. Dennert. Göttingen. 1899.
Свѣтловъ И. Я. Сиящ. Проф. Опытъ апологетическаго изложенія православно-христ. вѣроученія. Кіевъ. 1896.
Schanz. Apologie des Christenthums. .Erst. Th. Fr. i. Br. 1895. Schell. Die göttliche Wahrheit des Christentums. In vier Büchern. Poderborn. 1895—1896.
Schoeler. 1) Kritik der wissenschaftlichen Erkenntnis. Eine vorurteilsfreie Weltanschauung. Leipz. 1898.
— 2) Probleme. Kritische Studien über den Monismus. Leipz. 1900. Schopenhauer Arthur. Die Welt als Wille und Vorstellung. I—II. Leipz. 1859.
Steude E. G. Die Monistische Weltanschauung. Gütersloh. 1398.
53*
связи душевныхъ силъ, стремится перевести языкъ своего чувства на яэыкъ мысли и личной субъективной настренности дать объективную опору. Къ несчастью, эту послѣднюю настойчиво предлагаютъ ему приверженцы современнаго механическаго монизма — мнимо-научнаго міровоззрѣнія, объявившаго, особенно въ послѣднее время, открытую и безпощадную войну христіанству съ его вѣро-и нравоученіемъ. Отличающійся поразительною смѣлостью сужденій и приговоровъ, неутомимый вождь современнаго монизма, іенскій профессоръ Эрнстъ Геккель, неудовлетворенный своимъ ученымъ званіемъ, началъ говорить голосомъ проповѣдника новой, монистической религіи, долженствующей занять міровое положеніе, подъ сѣнью которой современемъ укроются всѣ—съ его точки зрѣнія—здравомыслящіе люди. Это религія механической необходимости, возросшая на почвѣ мнимо — научныхъ изслѣдованій, приверженцы которой по-своему вѣруютъ даже и въ Тріединаго Бога. «Истинное, доброе и прекрасное», пишетъ Геккель, «суть три свѣтлыя Божества, предъ которыми мы благовѣйно преклоняемъ колѣна... Этому «тріединому Богу—идеалу», этой естественно-истинной Троицѣ монизма наступающій двадцатый вѣкъ будетъ созидать свои алтари». Даже поэзія зазвучала въ торжествующемъ тонѣ матеріалистическаго монизма.
«Природа говоритъ: пускай ты царь творенья, —
Кто далъ тебѣ, скажи, вѣнецъ твой золотой?
Ужель ты возмечталъ въ безумномъ ослѣпленьи,
Что я раба твоя, а ты властитель мой?
Частицу тайнъ моихъ тебѣ постичь дала я,
И ты возмнилъ, пигмей, что всю меня позналъ?
Что дерзко заглянулъ въ мое святыхъ святая И свой тамъ начерталъ законъ и идеалъ?
Strauss David Fr. Der alte und neue Glaube. Fünfte Aufl. Bonn. 1873.
Strümpell Ludwig. Gedanken über Religion und religiöse Probleme. Eine Darstellung und Erweiterung Herbart’scher Aussprüche. Leipz. 1888.
Trendelenburg Adolf. Logische Untersuchungen. I—II. Leipz. 1862.
Wilhelmi. Th. Carlyle und Fr. Nietzsche. Wie sie Gott suchten und was für einen Gott sie fanden. 2. durchgesehene Aufl, Göttingen 1900.
Повѣрь, мнѣ дѣла нѣтъ ни до твоихъ стремленій,
Ни до твоихъ надеждъ. Я знаю лишь числа Безжалостный Законъ. Ни мукъ, ни наслажденій,
Ни блага, ни добра нѣтъ для меня, ни зла...
Живи-жъ, какъ все живетъ! Минутною волною Плесни—и пропади въ пучинахъ вѣковыхъ,
И не дерзай вставать на буйный споръ со мною, Предвѣчной матерью всѣхъ мертвыхъ и живыхъ»!
Желавшій найти объективно-научную основу своимъ мрачнымъ чувствамъ, повидимому, нашелъ ее въ цитированныхъ словахъ монистической философіи, приводящей къ самому отчаянному пессимизму, основывающемуся, въ свою очередь, на считаемыхъ за научно-объективныя данныхъ механическаго монизма. Какъ же выйти изъ этого заколдованнаго круга? Неужели жизнерадостное ученіе о конечныхъ причинахъ есть плодъ одного религіозно-настроеннаго воображенія? Неужели телеологическое міросозерцаніе должно во имя нелицепріятной науки уступить свое мѣсто механическо-монистийескому? Должны ли мы отречься отъ основаннаго на первомъ физикотелеологическаго доказательства бытія Божія и, вообще, забыть о Богѣ, или же отъ лица безпристрастной науки сказать монизму, что онъ лжетъ, что повсюду въ мірѣ разлита цѣлесообразность, и что отъ нея мы въ правѣ заключать къ бытію благого Творца и Промыслителя?
I.
Обратимся къ изложенію доказательства. По всеобщему признанію, оно есть самое древнее изъ всѣхъ доказательствъ, отличается общедоступностью и взываетъ къ непосредственному чувству человѣка, почему и встрѣчается въ зачаточномъ видѣ у библейскихъ писателей и въ сравнительно распространенномъ—въ твореніяхъ святыхъ отцовъ и христіанскихъ апологетовъ. Замѣчательное явленіе! Время, съ теченіемъ котораго такъ совершенствуется человѣческое знаніе, почти не задѣло разсматриваемаго доказательства, можетъ быть, потому, что оно, разъ вылившееся изъ человѣческаго сердца, по существу дѣла не требуетъ для себя какихъ-либо новыхъ формъ, ибо нелукавнующій голосъ совѣсти есть голосъ вѣчности. Вотъ почему формулировка физико-телеологическаго доказательства у одного изъ древнѣйшихъ защитниковъ христіанства пригодна и для настоящаго времени. «Имѣя лицо,
обращенное впередъ, и взоръ, устремленный на небо», читаемъ въ «Октавіѣ* Минуція Феликса, «и, будучи одарены способностью говорить и умомъ, — мы не должны, не можемъ не знать небесной красоты, такъ поражающей наши глаза и всѣ чувства. Искать на землѣ того, чтб должно находить на высотѣ небесной, это самое оскорбительное святотатство... Въ самомъ дѣлѣ, если только поднимешь взоры на небо и разсмотришь то, что подъ нимъ и на немъ, то можетъ ли быть что-нибудь яснѣе и достовѣрнѣе той истины, что есть нѣкоторое Существо превосходнѣйшаго разума, Которое проникаетъ, движетъ, сохраняетъ и направляетъ всю природу. Посмотри на самое небо. Какъ широко раскинулось оно! Какое быстрое движеніе совершается тамъ! Посмотри на него ночью, когда оно испещрено звѣздами, или днемъ, когда оно сіяетъ яркими лучами солнца, и ты узнаешь, въ какомъ удивительномъ, божественномъ равновѣсіи держитъ его Верховный Управитель! Обрати вниманіе на то, какъ отъ движенія солнца происходитъ годъ, и какъ луна, то прибывая, то убывая, измѣряетъ мѣсяцы. А какая предусмотрительность видна въ томъ, что даны намъ весна и осень съ своей средней температурой, чтобы зима не томила насъ только своимъ холодомъ, и лѣто не палило своимъ жаромъ. Обрати свое вниманіе на море, — оно ограничивается закономъ берега. Посмотри, какъ всѣ растенія получаютъ жизнь изъ внутренности земли. Что сказать о разнообразіи защиты животныхъ другъ противъ друга? Одни изъ нихъ вооружены рогами, другія снабжены острыми зубами, третьи защищены копытами, четвертыя имѣютъ острое жало; одни укрываются скоростью бѣга, другія—быстротою полета. Особенно же въ красотѣ нашего образа открывается, что Богъ есть художникъ: прямое положеніе, взоръ, устремленный кверху, глаза, помѣщенные высоко, какъ бы на сторожевой башнѣ, и всѣ прочія чувства, расположенныя, какъ бы въ укрѣпленіи. Вообще должно сказать, что въ человѣческомъ составѣ нѣтъ ни одного члена, который не удовлетворялъ бы какой-либо нуждѣ и не служилъ бы къ украшенію... Когда ты при входѣ въ какой-нибудь домъ видишь повсюду вкусъ, порядокъ, красоту, то, конечно, подумаешь, что имъ управляетъ хозяинъ, и что онъ гораздо превосходнѣе, чѣмъ всѣ эти блага. Подумай же, что и въ домѣ этого міра, когда смотришь на небо и на землю, и находить въ нихъ промышленіе, поря-
докъ и законъ, —есть Господь и Отецъ всего, Который прекраснѣе самыхъ звѣздъ и частей всего міра».
Гдѣ свѣтъ тамъ и тѣни. Такъ и древнѣйшее доказательство бытія Божія проводитъ свою многовѣковую жизнь подъ неослабными ударами разносторонней критики. Еще древнеэллинскій филосовъ Демокритъ ссылкою на «случай» оспаривалъ доказательность нашего аргумента. Что же касается позднѣйшихъ мыслителей, то нѣкоторые изъ нихъ въ отрицаніи цѣли міровой жизни дошли до послѣдней крайности, рѣшительнымъ выразителемъ которой служитъ недавно скончавшійся Нитцше, дерзко и злобно высмѣявшій всѣ, даже самые возвышенные, идеалы и стремленія человѣчества, и называющій христіанство «сплошнымъ проклятіемъ, великою сокровеннѣйшею испорченностью, страшнымъ инстинктомъ мщенія, вѣчно-безсмертнымъ пятномъ человѣчества». Генеалогія безумнаго философа восходитъ далеко. Чтобы не теряться въ очень давно прошедшемъ, начнемъ съ Бекона. Онъ удалилъ изъ разсмотрѣнія природы понятіе цѣли, хотя и не осудилъ послѣднюю окончательно. Causarum finalium inquisitio, по его словамъ, sterilis est et tanquam virgo Deo consecrata nihil parit. Такъ какъ, въ качествѣ всеобщаго, цѣль дѣлаетъ лѣнивымъ испытующій разумъ при нахожденіи дѣйствующей причины, то она изъ области физики должна быть перенесена въ метафизику. Силу міра Бэконъ видѣлъ въ дѣйствующей причинѣ. Съ ея помощью онъ твердо надѣялся на расширеніе господства человѣка надъ природою. Наука безъ открывающаго эксперимента сама по себѣ не имѣла для него никакого значенія. Какъ предпріимчивый англичанинъ, плодовитость принципа онъ оцѣниваетъ исключительно съ точки зрѣнія практической пользы. Вольтеръ въ насмѣшку надъ телеологіей выводитъ на сцену осла и заставляетъ его славословить Бога за то, что Онъ повелѣлъ землѣ произрастить для него репейникъ и течь водѣ;—что для него сотворенъ міръ, что человѣкъ—его слуга, поставленный затѣмъ, чтобы ухаживать за нимъ, имѣть попеченіе о немъ, подковывать и чистить его и строить для него хлѣвъ...
Спиноза хочетъ всякую цѣль обратить въ отобразъ человѣческаго представленія. Ut jam ostendam, говоритъ онъ въ своей «Этикѣ», naturam finem nullum sibi praefixum habere, et omnes causas finales nihil nisi humana esse figmenta, non opus est multis. По Канту рефлектирующая сила сужденія
разсматриваетъ эмпирическіе законы въ такомъ единствѣ, какъ будто разумъ, хотя бы и не нашъ, далъ намъ ихъ въ помощь познавательной способности, съ цѣлью сдѣлать возможною систему опыта по особымъ естественнымъ законамъ. Цѣль въ природѣ является, такимъ образомъ, заимствованною отъ насъ же самихъ; она есть только аналогія, или руководящая нить, способствующая расширенію естествознанія. А такъ какъ мы не можемъ видѣть а priori возможность такой причинности природы по цѣлямъ, то и въ послѣдней мы не можемъ наблюдать предумышленныхъ цѣлей. Слѣдовательно, цѣлесообразность природы есть только субъективный принципъ разума, направляющій способность нашего сужденія, а не конститутивно чтб-либо опредѣляющій въ отношеніи къ природѣ объектовъ. Отдавая физико-телеологическому доводу преимущество предъ космологическимъ за то, что первый принимаетъ за исходную точку нѣкоторое «возвышенное созерцаніе природы», Кантъ признаетъ за нимъ болѣе эстетическое и религіозное, нежели научное значеніе; но возвышеніе сердца еще не есть убѣжденіе разсудка. Въ самомъ благопріятномъ случаѣ физико-телеологическій аргументъ доказываетъ только бытіе мірообразователя, а никакъ не Творца міра. Его Богъ есть только дающій форму, а пе творящій принципъ. Заключеніе отъ порядка природы къ единству и разумости ея Виновника основывается на сходствѣ или аналогіи между произведеніями людей и природы. Заключеніе же посредствомъ аналогіи въ самомъ благопріятномъ случаѣ приводитъ только къ вѣроятности, а не къ достовѣрности, и физико-телеологическій доводъ, построяя заключеніе отъ случайнаго бытія къ необходимому, является не инымъ чѣмъ, какъ только космологическимъ доказательствомъ, несостоятельнымъ, по мнѣнію Канта, и въ этомъ отношеніи раздѣляющимъ несчастную участь соединеннаго съ космологическимъ онтологическаго аргумента. Въ научномъ отношеніи физикотелеологическое доказательство, такимъ образомъ, слабѣе и несостоятельнѣе всѣхъ другихъ доказательствъ, потому что раздѣляетъ всѣ ошибки космологической и онтологической аргументаціи, и, сверхъ того, имѣетъ еще и свои собственные недостатки.
Въ послѣднее время непримиримыми противниками телеологическаго міровоззрѣнія—и основаннаго на немъ доказательства бытія Божія—являются послѣдователи вышеупомя-
нутаго механическаго монизма, во главѣ съ іенскимъ проф. Геккелемъ. Въ своей «Общей морфологіи» онъ считаетъ естественную цѣль непримиримой съ причинной необходимостью и потому бросаетъ ее за бортъ. По словамъ его же, вышедшаго два года тому назадъ девятымъ изданіемъ, сочиненія: «Natürliche Schöpfungsgeschichte», «такъ называемый Личный Богъ есть только разукрашенный человѣческими атрибутами организмъ», а въ другомъ сочиненіи: «Der Monismus», тотъ же авторъ считаегь творческимъ началомъ «подвижный эѳиръ». Не вызванный творческимъ словомъ къ бытію, міръ не имѣетъ надъ собою никакого Промыслителя, ибо, гдѣ рѣшающее значеніе приписывается борьбѣ за существованіе, тамъ не можетъ быть и рѣчи о конечныхъ цѣляхъ, и на мѣсто телеологическаго водворяется механическое міросозерцаніе, неизбѣжно разрѣшающееся въ пессимизмъ. Гдѣ же выходъ изъ этой, по выраженію НІопенгауера, «волшебной залы», вошедшій въ которую слышитъ только одни печальные звуки тоски, міровой скорби и отчаянія?
Разберемъ возраженія противниковъ, начиная по порядку съ Бекона. Прежде всего, онъ несправедливо утверждаетъ, что принятіе цѣли не рождаетъ никакого знанія. Такъ, напр., когда талантливый врачъ своимъ искусствомъ устраняетъ давящее на какой-либо органъ препятствіе и возвращаетъ ему свободу, для которой онъ рожденъ, или, когда осмотрительный воспитатель развиваетъ въ гармоническомъ между собою единствѣ способности своихъ питомцевъ, то, какъ первый, такъ и второй достигаютъ упомянутыхъ успѣховъ только благодаря познанной цѣли, и эта послѣдняя производитъ здѣсь не меньше, нежели физическая причина въ опытѣ. Впрочемъ, самъ же Беконъ признается, что, отзываясь не съ должнымъ уваженіемъ о конечныхъ причинахъ, онъ не утверждаетъ того, «будто конечныя причины не имѣютъ никакой реальности и не заслуживаютъ изслѣдованія... Конечныя причины, если только онѣ точно опредѣлены, не могутъ препятствовать изученію физическихъ причинъ. Эти два вида причинъ вполнѣ совмѣстимы другъ съ другомъ».—Кромѣ того, практически нецѣлесообразное нельзя отождествлять съ нецѣлесообразнымъ вообще. Когда мы говоримъ о цѣлесообразности въ природѣ, то подразумѣваемъ не однѣ только практическія цѣли для жизни индивидуумовъ, но, прежде всего,—цѣлесообразную систему цѣлой природы. Не слѣдуетъ забывать, что природа—это не
практически только полезное хозяйство, но и художественное произведеніе. При разсматриваніи художественныхъ произведеній человѣческаго искусства, напр., архитектуры, замѣчая, что нѣкоторые орнаменты въ ней не служатъ для практическихъ цѣлей, кто сталъ бы выводить ложное заключеніе, что они нецѣлесообразны? Причисливъ—и, какъ видимъ, несправедливо—ученіе о цѣли къ idola tribus, Беконъ проглядѣлъ два очень важныхъ обстоятельства: первое, что причина вовсе не исключаетъ цѣли, а, наоборотъ, предполагаетъ ее, и, второе, по которому въ извѣстныхъ случаяхъ цѣль заправляетъ посредствующими причинами. Для доказательства перваго положенія употребимъ слѣдующій примѣръ—въ разсужденіи дѣйствующей причины: треніемъ янтаря производится электричество. Производящая причина, треніе, предшествуетъ по времени, а произведенное дѣйствіе, электричество, затѣмъ присоединяется къ нему. Процессъ является, правда, continuum, но ясно выступаетъ различіе, если смотрѣть не только на конечные пункты причины, являющіеся уже началомъ дѣйствія, но имѣть въ виду цѣлое прохожденіе причины. Сравнимъ съ этимъ основнымъ отношеніемъ дѣйствіе цѣли. Для этого мы превращаемъ тотъ же самый примѣръ въ сужденіе цѣли, когда говоримъ: мы производимъ треніе янтаря съ цѣлью добыть электричество. Здѣсь произведенное дѣйствіе служитъ цѣлью, и эта цѣль въ тоже время опять является причиною. Послѣдующее дѣлается предшествующимъ; пока еще не осуществившееся будущее управляетъ настоящимъ. Отношеніе дѣйствующей причины совершенно превращается, исчезаетъ порядокъ времени, являющійся въ причинности, какъ нѣчто устойчивое, и конецъ становится началомъ. Или другой примѣръ: человѣкъ бросается въ воду и спасаетъ утопленника. Что онъ бросается въ воду, это объясняется только намѣреніемъ, т. е., возникнувшею въ немъ цѣлевою мыслью—спасти утопленника. Правда, это дѣйствіе также имѣетъ свою причину, или, вѣрнѣе, имѣло свои причины и, прежде всего, такія, которыя дѣлали его возможнымъ: вода, ноги, сила, и затѣмъ такую, которая дала возможность дѣйствительно наступить дѣйствію, и эта-то послѣдняя была не чѣмъ инымъ, какъ находившеюся въ человѣкѣ цѣлевою мыслью: спасти утопленника. Это намѣреніе въ немъ, т. ѳ., мысль, заключающая цѣль, точнѣе: воля —осуществить задуманную цѣль было prius, прыганье въ воду—средство—poste-
rins, между тѣмъ какъ во внѣшнемъ течѳвіи событій—прыганье въ воду, причина, была prius, а спасеніе утопленника, дѣйствіе, posterius. Различіе въ построеніи означенныхъ мыслей очевидно: по отношенію къ причинѣ я спрашиваю: что было прежде, откуда могло бы произойти это? Въ разсужденіи же цѣли вопросъ задается иначе: что должно бытъ, чтобы случилось это? Оба пониманія взаимно не противорѣчагь и не исключаютъ одно другое; напротивъ, они взаимно дополняютъ другъ друга. Мы разумѣемъ связь двухъ названныхъ явленій, а, слѣдовательно, и послѣднія правильно только тогда, когда разсматриваемъ ихъ въ двухъ направленіяхъ: не только назадъ (причинность), но и впередъ (цѣлесообразность).—Воз-мемъ еще примѣръ—охотника, застрѣлившаго звѣря. Ужели кто-либо скажетъ охотнику: «ты, дѣйствительно, застрѣлилъ звѣря, но ты не имѣлъ цѣли стрѣлять въ него, а только порохъ по извѣстнымъ химическимъ формуламъ обратился въ газообразное состояніе; вслѣдствіе расширенія газы заняли несоразмѣрно большое мѣсто, почему и выбросили' зарядъ изъ ствола; этотъ зарядъ, подъ вліяніемъ одновременно дѣйствующей силы тяжести, затѣмъ полетѣлъ далѣе въ направленіи параболической дуги, пока не попалъ въ звѣря, и тотъ не палъ. Такъ произошло все это, подъ вліяніемъ естественныхъ силъ, дѣйствующихъ по извѣстнымъ законамъ; но цѣли—застрѣлить звѣря я не видѣлъ, слѣдовательно, ея не было и въ самомъ дѣлѣ». Думается, что охотникъ счелъ бы такого совопросника за умалишеннаго.
Въ доказательство второго положенія — о направленіи, даваемомъ цѣлью дѣйствующей причинѣ—обратимъ вниманіе на устремляющійся вдаль глазъ. Здѣсь предъ нами идеальное движеніе, между тѣмъ какъ согбеніе и распростертіе тѣлесныхъ членовъ, хожденіе и хватаніе, дѣйствительно, измѣряетъ пространство и потому можетъ быть названо реальнымъ движеніемъ. Зрѣніе направляетъ органы движенія, а эти производятъ послѣднее. Идеальное движеніе здѣсь беретъ перевѣсъ надъ реальнымъ, дающее направленіе надъ производящимъ его. Одно движеніе воспринимается другимъ, и здѣсь, какъ бы совнѣ, въ самой схемѣ движенія, обнаруживается господство цѣли надъ дѣйствующею причиною. Точно такъ же въ художественномъ творчествѣ, напримѣръ, при написаніи Мадонны, не кисть и рука господствовали надъ вдохновеніемъ Рафаеля, а та и другая были послушвыми исполнителями вдохновенія великаго живописца.
Спиноза принесъ цѣль въ жертву математикѣ. Но жизнь не есть геометрическая плоскость, необходимо происходящая отъ движенія линіи, какъ игъ дѣйствующей причины. Названный философъ постоянно прибѣгаетъ къ математическимъ примѣрамъ. Нигдѣ не видитъ онъ, поэтому, живой природы, которая для внимательнаго наблюдателя въ каждомъ своемъ образованіи представляетъ факты поразительной цѣлесообразности. Явленіе тогда еще только зарождавшейся химіи остались для него чуждыми. Изслѣдованій въ области органическихъ существъ мы у него совершенно не находимъ. Спиноза все погружаетъ въ возвышенное созерцаніе всемогущей субстанціи, и такъ какъ ему не достаетъ, именно, цѣли, то для него совершенно исчезаетъ и достоинство отдѣльныхъ жизней, кружащихся, точно пыль, надъ субстанціей, чтобы опять съ роковою необходимостью опуститься въ эту просторную могилу. Но самъ-то Спиноза, шлифовавшій стекла по оптическому закону зрѣнія, могъ ли понять строеніе глаза безъ цѣли, наприм., безъ цѣлесообразной чечевицы, по отношенію къ которой оптическое стекло является только несовершеннымъ подражаніемъ? Конечная причина есть человѣческое изобрѣтеніе въ столь малой степени, что самое изобрѣтеніе часто, какъ и въ настоящемъ случаѣ, слѣдуетъ только за цѣлью природы. И, дѣйствительно, ахроматическія стекла изобрѣтены по примѣру ахроматической комбинаціи въ человѣческомъ глазѣ.
Своимъ разсужденіемъ о происхожденіи цѣлевого представленія изъ необходимости дѣйствующей причины Спиноза опять обнаруживаетъ только поразительную односторонность своей философской системы, потому—что, при болѣе глубокомъ проникновеніи въ предметъ, онъ замѣтилъ бы цѣль позади стремленія. Въ самомъ дѣлѣ, стремленіе не есть ли чаяніе недостигнутой цѣли? Такъ, во мракѣ материнской утробы пріуготовляется глазъ, чтобы послѣ рожденія открыться свѣту. Глазъ образуется въ сокровенной мастерской природы и, однакоже, соотвѣтствуетъ свѣту, рождающемуся въ безконечномъ отъ него отдаленіи. Сівѣтъ не произвелъ глаза,—а, все-таки, къ нему стремится дремлющая сила свѣтового нерва. Спокойно располагаются тамъ, въ мірѣ, разстоянія, какъ геометрическія величины, ничего не измѣняя въ глазѣ; но зрѣніе идетъ къ нимъ на встрѣчу или устремляется вслѣдъ за ними. По закону дѣйствующей причины или свѣтъ долженъ былъ бы одолѣть и оформить матерію, или матерія—сдѣлаться по-
велительницею свѣта. И, однако, на дѣлѣ не произошло ни того, ни другого. Ни одинъ свѣтовой лучъ не проникаетъ въ сокровенную утробу матери, въ которой образуется глазъ; свѣтъ не служитъ ни возбуждающей причиной, ни устроителемъ органа; тѣмъ еще менѣе сама по себѣ косная матерія могла бы высмотрѣть свѣтъ, а, между тѣмъ, свѣтъ и глазъ существуютъ другъ для друга, и въ дивномъ строеніи глаза находится обнаруженное сознаніе свѣта. Движущая причина съ своей необходимой формой поднялась здѣсь на высшую ступень служенія. Цѣль управляетъ цѣлымъ, и посредствомъ цѣли глазъ, подлинно, становится свѣтильникомъ тѣла.— Если міръ есть огромная машина, управляемая безсознательною силою, то становится совершенно непостижимымъ и противо-рѣчущимъ механическому жизнепониманію Спинозы происхожденіе въ человѣкѣ понятія цѣли. Представляющій собою одно и, притомъ, самое малое изъ безчисленныхъ колесъ въ міровомъ механизмѣ, человѣкъ, естественно, долженъ былъ бы смотрѣть на себя, какъ только на составную часть этого механизма, слѣпо повинующуюся дѣйствію какого-либо рычага, причемъ не могло бы быть никакой рѣчи о цѣли жизни и дѣятельности. Если же наше сознаніе неотразимо свидѣтельствуетъ о противномъ, если опытомъ подтверждается голосъ этого сознанія, то остается одно изъ двухъ; или не вѣрить своему собственному сознанію, или усумниться въ справедливости разсматриваемаго философскаго положенія. Рѣшаясь на второй исходъ, мы остановимся на такъ часто употребляемомъ сравненіи міра съ машиною, чтобы воспользоваться упомянутымъ примѣромъ въ апологетическихъ интересахъ, тѣмъ болѣе что самъ Геккель въ своей «Естественной исторіи творенія» приводитъ механизмъ локомотива, въ движеніи котораго дикарь видитъ проявленіе всемогущаго духа, въ доказательство необходимости смотрѣть на все съ механической точки зрѣнія. Но ужели дикарь, скажемъ словами достопочтеннаго М. Каррьера, только несправедливъ? Въ самомъ дѣлѣ, не присутствуетъ ли какой-либо духъ, несомнѣнно возвышенный духъ, въ локомотивѣ; это духъ Архимеда, Уатта и Стефенсона и многихъ другихъ механиковъ? И перестаетъ ли этотъ духъ, эта устрояющая машину мысль, существовать въ томъ случаѣ, если мы разложимъ ее на винты, рычаги и колеса и узнаемъ, какъ она посредствомъ ихъ дѣйствуетъ? Справедливо замѣчаетъ Гартманъ противъ Геккеля, что при-
мѣръ доказываетъ совершенно иное. Онъ свидѣтельствуетъ, что только то заслуживаетъ названіе механизма, чему телеологія присуща въ такомъ же смыслѣ, какъ локомотиву, въ которомъ дикарь видитъ доказательство бытія высочайшаго разума, и поразительная цѣлесообразность котораго ничуть не уменьшается отъ подробнаго изученія механизма. Такъ и мы въ поразительно великомъ механизмѣ природы не можемъ не удивляться обнаруженію разума, безконечно превосходящаго нашъ разумъ. Идея цѣли предполагаетъ механизмъ, какъ средство. Вивты и рычаги, огонь и вода сами собою не сдѣлали машину; но также и одинъ умъ не соорудилъ ее безъ нихъ. Такимъ образомъ, взятый изъ области механики примѣръ свидѣтельствуетъ въ пользу столь ненавистной мовистамъ телеологіи: причинность и телеологія находятся во взаимномъ согласіи и относятся одна къ другой такъ, какъ, по Либману, послѣдовательно прочитанная рѣчь относится къ той же самой рѣчи, буквы которой поставлены только въ обратномъ порядкѣ. Изъ этого примѣра не трудно понять, почему телеологія есть своего рода ііотероѵ гротгроѵ, ибо каждый изъ насъ постоянно совершаетъ это послѣднее, — беретъ руками, ходитъ ногами, потому что онъ имѣетъ цѣль или намѣреніе что-либо взять или пойти куда-нибудь, между тѣмъ какъ физіологъ тѣже самыя дѣйствія объясняетъ причиннымъ механизмомъ, химизмомъ, нервами, мускулами и другими дѣйствующими причинами.
Считая пространство и время формами человѣческихъ . воззрѣній, категоріи—основными понятіями человѣческаго разума, выражаемое въ сужденіи единство предметовъ плодомъ единства человѣческаго самосознанія, идею Бога — регуляти-вомъ или, по характерному сравненію Тренделенбурга, «жаломъ» человѣческаго познанія, чтобы оно гонялось за такимъ призрачнымъ образомъ, который все болѣе и болѣе уходитъ вдаль, Кантъ вынужденъ былъ и идею цѣли низвести на уровень субъективнаго представленія. Такъ странствуетъ познающій человѣкъ, хотя и< отрѣзанный со всѣхъ сторонъ отъ предметовъ, зато въ закономѣрномъ согласіи съ самимъ собою. Но слѣдуетъ ли удовлетворяться такими часами, которые, при вѣрности хода, согласны только съ самими собою, безотносительно къ солнцу, этимъ великимъ часамъ вселенной? Будь цѣль, подобно времени и пространству, только апріорною формою нашего воззрѣнія, — мы всегда усматривали бы
ее въ явленіяхъ тамъ, гдѣ видимъ и причину ихъ. А, между тѣмъ, далеко не всѣ причинныя отношенія слѣдствія допускаютъ прилагать къ дѣйствію значеніе цѣли. Въ самомъ дѣлѣ, увѣчье ноги есть ли цѣль паденія, боль въ суставахъ составляетъ ли цѣль простуды, испареніе и замерзаніе жидкостей служитъ ли цѣлью уменьшенія или увеличенія теплоты? Разрушеніе есть ли цѣль столкновенія поѣздовъ? Увяданіе растительности есть ли цѣль засухи, или отпаденіе цвѣтовъ—цѣль мороза. Факты рѣшительно противятся признанію цѣли дѣломъ человѣческаго произвола. Далѣе, совершенно несправедливо думать, будто образъ человѣческихъ дѣйствій безразлично и наивно принимается нами, какъ направленный къ извѣстной цѣли, точно всѣ человѣческія дѣйствія совершаются непремѣнно ради какой-нибудь цѣли. Многія и, притомъ, важнѣйшія дѣйствія, правда, происходятъ по извѣстнымъ цѣлямъ, но уже и здѣсь наблюдается большая постепенность въ разсужденіи ясности и самоопредѣленія, съ которыми понимается и объясняется конечный результатъ въ смыслѣ извѣстной цѣли. Многія дѣйствія, несомнѣнно, находятся подъ вліяніемъ слѣдствія, котораго желаетъ человѣкъ, но это слѣдствіе принимается не въ томъ высокомъ значеніи цѣли, которая преслѣдуется съ терпѣніемъ и осмотрительностью. Напротивъ, какъ только возникаетъ въ душѣ другая идея, новое удовольствіе или пріобрѣтеніе направляетъ на себя и желаніе. Впрочемъ, это дѣйствіе въ извѣстномъ отношеніи еще находится подъ вліяніемъ цѣли, т. е., представляемаго какъ бы наступающимъ дѣйствія. Но большое, и, къ сожалѣнію, очень большое число человѣческихъ дѣйствій происходитъ почти безъ всякаго соображенія слѣдствій, подъ давленіемъ окружающихъ обстоятельствъ, минутнаго настроенія, бурныхъ страстей, слѣдовательно, изъ односторонней, преобладающей привязанности къ находящимся въ насъ самихъ и внѣ насъ дѣйствующимъ причинамъ. Вѣдь никто не вкушаетъ пищу съ цѣлью отягощенія желудка, никто не разнуздываетъ языка съ цѣлью подвергнуться суду за оскорбленіе личности, никакая держава не объявляетъ войны, чтобы потерпѣть пораженіе. Слѣдовательно, не безразлично принимаемъ мы человѣческія дѣйствія за цѣлесообразныя, и критика должна объяснить то, какимъ образомъ человѣкъ совершенно произвольно изобрѣтаетъ цѣли и, вопреки всеобщаго механизма, примѣняетъ ихъ къ себѣ самому и къ природѣ, причемъ нарочито по-
лагаетъ еще различіе между стремящимися и нестремящимися къ цѣли желаніями и дѣйствіями? Если бы идея цѣли порождалась субъективною слабостью мысли, то всякое явленіе и дѣйствіе должно было бы казаться намъ цѣлесообразнымъ и намѣреннымъ, т. е., антропоморфическимъ, тогда мы не должны были бы дѣлать никакого различія между субъективнымъ и объективнымъ цѣлестремленіемъ, а также и между цѣлесообразными и нецѣлесообразными дѣйствіями. Но факты, какъ мы видѣли, подтверждаютъ противное и, слѣдовательно, нудятъ признать за цѣлью большее по сравненію съ только субъективнымъ значеніе, не говоря уже о томъ, что термины: «субъективное» и «объективное» выражаютъ одни отношенія, а отнюдь не то, что первымъ отрицается другое или, наоборотъ, послѣднимъ первое. Вотъ почему не по легкомыслію плодовитый римско-католическій апологетъ, D-r Р. Schanz, вопросъ о цѣлесообразности считаетъ празднымъ. «Мы должны», говоритъ онъ въ своей «Апологіи христіанства», «обсуждать эмпирическіе факты по законамъ нашего мышленія и, сообразуясь съ этими послѣдними, признать фактическую цѣлесообразность». «Удивительное дѣло»,— восклицаетъ Гѳрбартъ,—«эти люди тратятъ не мало ума и искусства на защиту нелѣпѣйшаго мнѣнія, будто въ ихъ словахъ и въ умѣ могутъ заключаться душа и порядокъ и— отсутствовать въ предметномъ мірѣ»!
Нельзя не согласиться съ дѣльнымъ замѣчаніемъ знаменитаго философа-реалиста и въ то же время нельзя освободить себя отъ требуемаго существомъ дѣла труда—показать господство цѣли, начиная съ того царства природы, о которомъ даже и телеологи, не говоря уже объ ихъ возражателяхъ, думаютъ, какъ о чуждомъ цѣлесообразности удѣлѣ,— разумѣемъ царство неорганической матеріи.
II.
Послѣ того, какъ Всемогущій сотворилъ совокупность дѣйствующихъ причинъ, книга Бытія добавляетъ, тему все сотворено, и первое слово гласитъ: «да будетъ свѣтъ»!
Итакъ, цѣль есть «свѣтъ», дѣлающій понятнымъ содержаніе принциповъ бытія и форму его законовъ. Пока не усмотрѣны цѣль, смыслъ, достоинство, значеніе въ отдѣльномъ существѣ и въ цѣломъ бытіи, дотолѣ все остается неионят-
яымъ. Не отрицая фактической цѣлесообразности въ природѣ, монисты упорно стоятъ на томъ, что первая не есть намѣренная, а только необходимый результатъ причинной связи вещей и явленій.
Насколько несостоятельна механическая теорія монизма,— это видно съ первыхъ же ея попытокъ объяснить самыя элементарныя явленія природы. Начнемъ съ первоначальнаго движенія атомовъ. По монистическому толкованію, оно должно имѣть опредѣленную причину и, притомъ, находящуюся въ этомъ мірѣ. Міровая матерія, говорятъ монисты, вначалѣ была совершенно неподвижна, но, по причинѣ неодинаковаго распредѣленія въ ней силы и чрезъ то образовавшейся неодинаковости напряженія, произошло начало движенія. —. Теперь спрашивается, откуда же появилось неравное раздѣленіе и это, именно, неравное раздѣленіе, изъ котораго съ роковою необходимостью, по истеченіи длиннаго ряда вѣковъ, произошелъ видимый міръ? И почему, именно, вначалѣ спокойное состояніе, а потомъ движеніе? Въ самомъ дѣлѣ, если еще съ самаго начала было неравномѣрное раздѣленіе силъ, то и движеніе тогда необходимо признать безначальнымъ-, если же послѣднее явилось только впослѣдствіи, то его причина заключается отнюдь не въ неравномѣрномъ раздѣленіи силъ. Спенсеръ тщетно ссылается на то, что равномѣрное распредѣленіе матеріи необходимо должно было оказаться непостояннымъ, и что, слѣдовательно, въ ней безъ посторонней причины могло произойти движеніе. Очевидность petitio ргіпсіріі въ соображеніи Спенсера несомнѣнна, и потому соображеніе опровергаетъ само себя. Какъ и во многихъ другихъ случаяхъ, такъ и въ данномъ, монисты не рѣшаютъ затрудненія, а только догматически утверждаютъ вѣчность мірового движенія. Научная цѣнность такого догматизма не нуждается въ критикѣ.
Не озабочиваясь, впрочемъ, бездоказательностью упомянутаго положенія, монизмъ декретируетъ второе, по которому отдѣльные, образующіе міръ, атомы дѣйствуютъ другъ на друга, благодаря повсюду разлитому эѳиру. Но и эѳирная гипотеза не рѣшаетъ труднаго вопроса о взаимодѣйствіи атомовъ, потому что какъ бы ни были ничтожно-малы частички эѳира, онѣ, все-таки, отдѣлены другъ отъ друга извѣстнымъ разстояніемъ. Отрицать это послѣднее значило бы отрицать и движеніе атомовъ, изъ котораго произошло все живущее, а признаніе раз-
5 г
стоянія между эѳирными частичками равносильно признанію безпомощности монизма въ оправданіи его гипотезы. Напрасно Геккель думаетъ выпутаться ивъ затрудненія различеніемъ между эѳиромъ и едва замѣтными частицами міровой матеріи, приписывая послѣднимъ атомистическую, а первому динамическую структуру и голословно утверждая, что разбросанные въ эѳирѣ матеріальные атомы представляютъ собою отдѣльные оплотнѳнные центры эѳирной субстанціи, что они произошли изъ нея и ею управляются. А такъ какъ, по признанію самого Геккеля, эѳиру свойственна извѣстная плотность, то Имѣется достаточное основаніе считать послѣдній состоящимъ, какъ и міровую матерію, изъ отдѣльныхъ частицъ, или изъ атомовъ; и такъ какъ эѳиръ постоянно находится въ колебательномъ движеніи, то необходимо допустить для послѣдняго пустое пространство и дѣйствіе на разстояніи,—рѣшительно необъяснимое ивъ данныхъ въ природѣ силъ. Слѣдовательно, даже самомалѣйшее и едва уловимое явленіе въ мірѣ требуетъ для своего объясненія, кромѣ атомовъ, еще нѣкоторой силы, находящейся за предѣлами видимаго міра.
Чтобы увѣриться въ бытіи или въ отсутствіи естественной цѣли въ мірѣ, Аристотель въ одномъ мѣстѣ своей физики спрашиваетъ: хлѣбъ растетъ потому ли, что идетъ дождь? или дождь идетъ для того, чтобы росъ хлѣбъ? Т. е.: наблюдаемое нами цѣлесообразное явленіе въ природѣ есть ли слѣпой и малозначущій продуктъ механической необходимости? Или цѣль представляетъ собою такое «нѣчто», которымъ механическая причинность принуждается дѣйствовать въ пользу нѣкотораго X. лежащаго за предѣлами названной причинности?
По мнѣнію философа, каждый мыслящій человѣкъ приходитъ въ концѣ концовъ къ заключенію о естественной необходимости, какъ о послѣднемъ основаніи, какъ бы ни объяснялъ онъ себѣ явленіе цѣли. Одни говорятъ: не ради цѣли, не для лучшаго производитъ природа, но по слѣпой необходимости. Такъ и дождь падаетъ съ неба не для того чтобы произрастали плоды, а потому, что охлажденныя испаренія должны упасть на землю въ видѣ дождя. Произрастаніе злаковъ, поэтому, можно назвать столько же случайнымъ сопутствующимъ явленіемъ, сколько и дождь, пролившій на гумно, имѣетъ послѣдствіемъ, а не цѣлью гибель хлѣба. Цѣлевыя формы представляютъ собою только устой-
чивыя явленія того, что само собою такъ, именно, склады-вается и устрояется, какъ если бы кто дѣйствовалъ съ извѣстною цѣлью. Такимъ образомъ, случайно, но пришедшееся кстати, пережило тѣ формы, которыя должны были погибнуть вслѣдствіе того, что съ самого начала части ихъ не соотвѣтствовали другъ другу
Однако, въ такомъ направленіи, по мнѣнію другихъ (съ которыми согласенъ и самъ Аристотель), не можетъ дѣйствовать природа. Ибо природа въ цѣломъ есть или совершенное, или почти точное повтореніе прежняго. Въ случайныхъ явленіяхъ не встрѣчается ничего подобнаго. Такъ, напр., ни одинъ человѣкъ не подумаетъ о случайности или о томъ, что облака разрядились сами собою, когда зимою идетъ снѣгъ, а лѣтомъ палитъ зной; но другое дѣло, если бы зимою у насъ было знойно, а лѣтомъ шелъ бы снѣгъ: это было бы случайнымъ и необъяснимымъ явленіемъ. Все происходитъ или случайно, или по велѣнію слѣпой необходимости, или же ради цѣли. Двѣ первыхъ возможности исключаются правильностью и послѣдовательностью въ дѣйствіяхъ природы; слѣдовательно, необходимо признать третью возможность, именно, цѣлесообразность. Въ каждомъ произведеніи природы можно видѣть нѣчто творимое (irpa-xsofiat) на извѣстный конецъ.
Такъ, наприм., катящійся камень остановится не прежде, чѣмъ найдетъ опору центру своей тяжести. Но трудъ и бытіе въ существующемъ точно соотвѣтствуютъ другъ другу: предметъ какъ дѣлаетъ, такъ и существуетъ; и, какъ онъ существуетъ, такъ и дѣлаетъ при томъ условіи, когда ничто ему не препятствуетъ. Творчество всегда имѣетъ цѣль, слѣдовательно, и бытіе въ сущемъ. Если бы домъ былъ естественнымъ произведеніемъ, то онъ долженъ былъ бы происходить такъ же, какъ теперь возникаютъ дома въ видѣ произведеній искусства. Но разъ естественные предметы возникаютъ не только изъ природы, но и посредствомъ искусства, то, въ послѣднемъ случаѣ, они должны быть точно такими, какъ бы по образу естественнаго дѣйствія. Искусство и природа по своему взаимоотношенію суть аналогіи: у нихъ одно должно быть приспособлено къ другому, послѣдующее къ предшествующему ради конечнаго результата.
Возбужденіе и стремленіе къ цѣли живыхъ существъ совершенно очевидно, такъ что инстинктъ—цѣлесообразное употребленіе средствъ безъ знанія цѣли—у пауковъ, муравьевъ,
54*
пчелъ и птицъ можетъ показаться иному разсудкомъ. Даже, напр., цвѣточные лепестки растеній не служатъ ли охраною плода? Деревья корнями сидятъ въ землѣ, а не поднимаютъ ихъ кверху не для того ли, чтобы добывать себѣ влагу?
Каждая вещь въ приходѣ двояко—составна, потому что слагается изъ матеріи и формы. Форма служитъ цѣлью, ради которой существуетъ все остальное. Слѣдовательно, совершенная форма сущаго есть имманентная ему конечная причина.
Земля съ своею атмосферою образуетъ единое цѣлое, состоящее изъ небольшого числа неразложимыхъ веществъ. Равно какъ и сидерическія тѣла составлены изъ тѣхъ же самыхъ веществъ, такъ что, по свидѣтельству спектральнаго анализа, міровая матерія, вообще, представляетъ собою не что иное, какъ смѣсь изъ—приблизительно — семидесяти элементовъ. Подобно тому, какъ небольшое число алфавитныхъ знаковъ, посредствомъ разнообразныхъ сочетаній, можетъ образовать безконечное множество словъ на различныхъ языкахъ, такъ одни и тѣже вещества, будучи соединены въ различныя группы, образуютъ все то, что представляетъ собою какую-либо часть матеріи въ извѣстномъ видѣ и родѣ и что можетъ только быть какимъ-либо предметомъ чувственнаго воспріятія.
Опредѣляющее нѣчто, то, чѣмъ регулируются химическіе элементы въ ихъ соединеніяхъ и раствореніяхъ и чѣмъ при этомъ используются физическіе законы въ качествѣ орудій, лежитъ внѣ естественной матеріи. Оно воздѣйствуетъ на нихъ какъ бы изъ-за волшебной потусторонней области, подобно непостижимой тайнѣ. «Избирательнымъ сродствомъ» называется, поэтому, въ химіи степень взаимнаго притяженія элементовъ. Что упомянутое сродство элементовъ выражается въ опредѣленномъ направленіи подъ непрестанно однороднымъ воздѣйствіемъ данныхъ физическихъ силъ съ ихъ законами, подъ вліяніемъ механическаго удара, тяжести, силъ сцѣпленія и притяженія, теплоты, свѣта, электричества, магнетизма,— послѣднее оспованіе для этого не можетъ находиться нигдѣ, какъ только въ необходимости, по которой каждое отдѣльное соединеніе частицъ должно въ своемъ мѣстѣ прилаживаться къ цѣлому. Слѣдовательно, трат цешк'юшиміот необходимостью цѣлаго, его законченностью и самосохраненіемъ, опредѣляется единичное: въ ней покоится «зачѣмъ», causa final is
единичнаго. Но чѣмъ же, въ свою очередь, опредѣляется эта самая необходимость? Что или кто вызвалъ ее къ бытію?
Общепризнанный фактъ, по которому для природы возможны многіе пути къ одной цѣли, открываетъ именно то, что заключается въ понятіи цѣли и что составляетъ отличительный критерій цѣлевого явленія. Это есть нѣкоторая мѣра видимаго произвола внутри и внѣ естественнозаконной необходимости. Касательно этого опытъ показываетъ, что одни элементы обнаруживаютъ необыкновенно сильное сродство по отношенію ко всѣмъ прочимъ; другіе менѣе склонны входить въ химическія соединенія. Для такого произвольнаго и случайнаго отношенія матеріальныхъ частицъ наука не въ состояніи отыскать дѣйствующую причину въ самихъ элементахъ. Слѣдовательно, оно можетъ быть объяснено только ивъ находящихся выше данныхъ элементовъ конечныхъ причинъ, которыя такъ опредѣляютъ закономѣрное стремленіе матеріальныхъ частичекъ, что онѣ образуютъ здѣсь одни, а тамъ другія соединенія (ближайшая цѣль), смотря по тому, какъ это требуется смысломъ и состояніемъ цѣлаго (конечною цѣлью).
Мы не можемъ прослѣдить всѣ химическіе законы. Носъ самаго начала видно; какъ химическія силы указуютъ механико-физическимъ нормамъ опредѣленныя цѣли, равно какъ и самыя силы слѣдуютъ повелѣнію чего-то, детерминирующаго ихъ «случайное» положеніе. Въ данномъ случаѣ ничего не прилагая къ матеріи, мы только выражаемъ ея состояніе въ слѣдующихъ словахъ: она находится подъ гпражценденталь-нымг закономъ'«чувственности» и цѣлесообразности.
Цѣль, какъ завершительное слѣдствіе всякой матеріальной дѣятельности, яснѣе выражается въ сферѣ дѣйствія элементовъ, употребляя это слово въ его древнемъ значеніи. Круговращеніе теплоты, воды и воздуха упорядочено такъ, что составныя части земли находятся въ процессѣ постояннаго разложенія, дающемъ возможность появленію организмовъ и уготовляющемъ для этого соотвѣтствующія условія. Вода имѣетъ наибольшую плотность при 4° Ц. • Вслѣдствіе этого менѣе плотный ледъ плаваетъ на ея поверхности, холодъ (0° Ц.) является охранителемъ тепла, и промерзаніе водъ до самаго дна устраняется даже въ наиболѣе суровыя зимы. Правда, неумѣстно было бы утверждать, что въ упомянутомъ обстоятельствѣ, какъ будто въ случаяхъ дѣйствія разума, преслѣдуется «цѣль»—поддержаніе жизни въ водпыхъ глуби-
нахъ... Но самая возможность достиженія важнѣйшихъ цѣлей въ экономіи природы, однако, обусловливается различною степенью температуры и плотности воды. Этотъ фактъ нимало не измѣняется утвержденіемъ: будто бы указанное отношеніе воды есть «чисто случайное»; потому что и висмутъ, хотя и безъ доказуемой цѣли, обнаруживается въ одинаковыхъ проявленіяхъ. Именно, мѣстонахожденіе извѣстнаго произвола внутри круга дѣйствія естественныхъ законовъ природы есть то, что мы имѣемъ напередъ доказать, и что является совершенно удовлетворительнымъ для развитія завершительнаго дѣйствія. И не лежитъ ли открытымъ это мѣстонахожденіе въ указанномъ замѣчательномъ фактѣ? Не лежитъ ли оно въ томъ феноменѣ, что вода должна замерзать не при всѣхъ обстоятельствахъ, что она, наприм., при совершенномъ покоѣ, въ своемъ обыкновенномъ состояніи, можетъ, «если это нужно», охлаждаться до 8° и до 12° Ц. ниже точки замерзанія, безъ образованія, хотя бы тончайшей, ледяной коры?
Если бы кто захотѣлъ возразить, что въ большинствѣ случаевъ это искусственный экспериментъ, и что, слѣдовательно, необходимо требуется цѣлесознателъный разсудокъ изслѣдователя, чтобы изъ матеріальныхъ элементовъ сублимировать или дистиллировать опредѣленныя цѣли, — то онъ этимъ наиболѣе сильно подтвердилъ бы справедливость, именно, нашего требованія, ибо мы хотимъ не иного чего, а также и не меньшаго, какъ только признанія безспорнаго факта, что матерія, уже въ силу своей химической конституціи, есть такой субстратъ, который способенъ къ образованію по извѣстнымъ цѣлямъ и внутри опредѣленнаго круга—къ произвольному принятію извѣстной формы,—что матерія есть такъ называемая пассивная цѣлесообразность.
Это доказываютъ на безчисленныхъ, подобныхъ немногимъ приведеннымъ, примѣрахъ: микроскопъ, вѣсы, химическіе анализъ и синтезъ. Въ космическомъ распредѣленіи массъ, въ великомъ не менѣе ясйо, нежели и въ маломъ, обнаруживается цѣлесообразность матеріи.
Отысканіе объективныхъ цѣлей въ небесной механикѣ находится внѣ зависимости отъ какой-либо космогонической гипотезы. Сколько угодно можно съКанто-Лапласомъ поставлять кружащійся газовый шаръ или вертящійся съ быстротою вихря до-міровой туманъ на то мѣсто, на которомъ до того времени
незрѣлое пониманіе предполагало безформенный хаосъ; формы и направленія газовыхъ и эѳирныхъ частицъ, изъ которыхъ въ концѣ концовъ компонируются формы движенія и орбиты міровыхъ тѣлъ, можно изобразить тончайшими штрихами согласно съ найденными законами молекулярной и тепловой механики, — при всемъ томъ, эмпирическая наука—астральная физика, астрономія—никогда не сдѣлаетъ ни одного шага далѣе, а только до предѣловъ доказательства вѣроятнаго: можетъ бытъ, что мірообразованіе подвигалось впередъ такъ, какъ предполагаетъ лучшая гипотеза. Напротивъ, самые важные вопросы остаются совершенно безъ отвѣта при допущеніи только однихъ механическихъ причинъ и только номологиче-скаго ихъ взаимодѣйствія.
Небесныя тѣла разбросаны по безпредѣльному пространству, и каждое тѣло вращается вокругъ себя самого, меньшія— вокругъ большихъ въ безчисленныхъ системахъ и по опредѣленнымъ эллиптическимъ орбитамъ. Все это совершается подъ воздѣйствіемъ двухъ силъ: силы тяжести, по которой тѣлк взаимно притягиваются въ прямомъ отношеніи ихъ массъ и въ обратномъ отношеніи квадратовъ ихъ разстояній другъ отъ друга,—и тангенціальной силы, направленіе которой перпендикулярно направленію тяжести. Только нѣсколько вопросовъ, которые никогда не могутъ быть рѣшены на основаніи однихъ механико-динамическихъ датъ.
Какъ, спрашивается, началась эта игра силы и противодѣйствія? Почему послѣдняя сила устремляется къ первой, именно, въ тангенціальномъ направленіи? Кто поставилъ координаты міровой системы такъ, именно, какъ они стоятъ? Почему вмѣсто даннаго отношенія не существуетъ другое, которое также было бы возможно по принципамъ механики, а для вычисленія, вѣроятно, оказалось бы менѣе запутаннымъ? Почему мы не на западѣ, а на востокѣ видимъ восходъ солнца? То обстоятельство, что спутники Урана и Нептуна, а также и всѣ кометы совершаютъ путь въ обратномъ направленіи, доказываетъ же возможность всеобщаго ретрограднаго движенія!—Астрономы говорятъ о «возмущеніяхъ» среди небесныхъ тѣлъ, разумѣя подъ этимъ различія въ планетныхъ путяхъ, въ измѣнчивомъ наклоненіи другъ къ другу плоскостей орбитъ, наприм., колебаніе наклонности эклиптики между 211/2° и 271/а°, увеличеніе и уменьшеніе орбитныхъ эксцентриковъ и т. д.—все это—различія, происходящія отыого, что притя-
женіе небесныхъ тѣлъ есть соотносительное, а не одностороннее. Каждое изъ этихъ отклоненій или возмущеній, невидимому, движется вокругъ одного раціональнаго центра или средины, подобно тому, какъ секундный маятникъ качается кругомъ точки своего стоянія (поэтому періодическія, секулярныя возмущенія и пр.). Отчего и къ чему эти отклоненія, которыя, вопреки всей закономѣрности, движенію небесныхъ часовъ даютъ видъ капризнаго колебанія, произвольной качки, чтб не даромъ, даже, великаго Ньютона навело на мысль о возможномъ нѣкогда разрушеніи цѣлаго небеснаго механизма?
Во всякомъ случаѣ, всѣ небесныя «возмущенія» не суть нарушенія законовъ, а такія движенія, элементы которыхъ съ удобствомъ поддаются вычисленію. Однимъ изъ величайшихъ математическихъ тріумфовъ мы обязаны ученому Л е в е р ь е. Дотолѣ еще неизвѣстному Нептуну упомянутый астрономъ указалъ его мѣсто на небѣ посредствомъ комбинацій астрономическихъ феноменовъ, происходившихъ отъ скрытаго «возмутителя». Между тѣмъ, вопросъ: «почему все устроено такъ, а не иначе» остается нерѣшеннымъ,—вопросъ, который можно формулировать конкретно такъ: почему вселенная расчленена и устроена такъ, что въ результатѣ движенія на нашей планетѣ является перемѣна временъ года? Почему въ небесной экономіи, какъ и въ малѣйшей точкѣ вселенной, наблюдается явленіе самосохраненія и стремленіе къ послѣднему во время, именно, самыхъ возмущеній? Если бы открыты были всѣ механическія причины, изъ взаимодѣйствія которыхъ происходитъ это явленіе, при всемъ томъ, никогда невозможно было бы отрѣшиться отъ представленія и поколебать то коренное убѣжденіе человѣчества, по которому всѣ механическія силы суть только средства въ рукахъ находящейся по ту сторону міра, выше небесъ распростертой цѣлесообразности.
Совершенно справедливыми оказываются, поэтому, размышленія ученаго астронома Mädler’a, и каждый тріумфъ эмпирическаго изслѣдованія надъ сводомъ небеснымъ послужитъ подтвержденіемъ умозрительной истины, которая, но словамъ названнаго астронома, заключается въ слѣдующемъ: если бы наша земля вмѣсто того, чтобы двигаться по умѣренной эллиптичности ея настоящей орбиты, мало-по-малу начала двигаться по кометообразному эксцентрическому пути, то находящіеся на ней роды животныхъ и растеній,—за исключеніемъ развѣ могущихъ встрѣтиться обитателей земной
внутренности,—не могли бы долѣе существовать. Если бы, примѣрно, ва 66° измѣнилось наклоненіе вемной оси къ плоскости орбиты (кривизнѣ эклиптики), то земная поверхность получила бы совершенно измѣненный видъ. Пусть увеличился бы, наприм., уголъ наклоненія между осью и эклиптикой (231/.,0) только на 3°, то зимы средней Германіи по температурѣ и длительности дня были бы равны съ теперешними зимами сѣверной Германіи, а лѣта—какъ въ южной. Однѣ перелетныя птицы должны были бы удлинить срокъ своего странствованія, другія—сократить. Вѣчно лежащій на горахъ снѣгъ занялъ бы меньшій районъ, зато зимою выпадало бы снѣга болѣе, нежели теперь. Границы естественнаго воздѣлыванія нѣкоторыхъ растеній также переставились бы: вѣчно зеленая флора придвинулась бы ближе къ экватору, а лѣтнія растенія чуть не на 3° приблизились бы къ полюсамъ.
Теперь для астронома рождается вопросъ: наступитъ ли когда-нибудь такое механически возможное отклоненіе земной оси, отъ котораго совершенно замерзло бы все, живущее на земной поверхности? Или, выражаясь въ болѣе общей формѣ: наступятъ ли, хотя бы послѣ безконечно длинныхъ періодовъ времени, такія пертурбаціи въ звѣздахъ, что, наконецъ, чрезъ столкновеніе двухъ тѣлъ или чрезъ совершенное измѣненіе планетныхъ путей разрушится и самая планетная система?
Основываясь наЛапласовой «M6canique celeste», Мэдлеръ отвѣчаетъ; «возмущенія» всегда сглаживаются, и сумма всѣхъ измѣненій равна нулю, потому что массы въ солнечной системѣ распредѣлены также «выгодно», какъ онѣ такими и существуютъ; потому что, не говоря уже о другихъ планетахъ, Сатурнъ и Юпитеръ балансируютъ другъ друга въ своихъ революціонныхъ наклонностяхъ. Цѣлесообразное распредѣленіе массъ, незначительность эксцентриковъ въ планетныхъ орбитахъ, стройное въ цѣломъ и правильное направленіе движеній суть главныя средства, благодаря которымъ сдѣлалась на вѣки невозможною опасность разрушенія планетной системы посредствомъ самой себя, безъ вмѣшательства сверхъестественной силы. Что же касается кометъ, то изученіе ихъ приводитъ изслѣдователя къ выводу, опять подтверждающему мысль о цѣлесообразномъ устройствѣ вселенной. Только такимъ, именно, тѣламъ, которыя по своей природѣ совершенно безвредны, позволено кружиться вокругъ солнца въ высшей степени эксцентрическихъ орбитахъ,
опасныхъ, при иныхъ обстоятельствахъ, благосостоянію цѣлаго.
Слѣдовательно, астрономія, если она не хочетъ называться призрачнымъ знаніемъ, а дорожитъ честью — быть точною наукою о небесныхъ тѣлахъ,—астрономія выступаетъ краснорѣчивою свидѣтельницею въ пользу того, что міровая матерія есть пассивная цпаесообразност и, объективное цѣлестремлс-ніе, harmonia praestahilita. Это не есть только смѣлая и удачная концепція остроумнаго натурфилософа, но опирающійся на научныхъ данныхъ результатъ спокойнаго изслѣдованія разума. «Пусть намъ никогда не дано будетъ возможности воспарить къ высочайшей системѣ всѣхъ системъ,— уже то немногое, что земнородный можетъ усмотрѣть на звѣздномъ небѣ, какъ слѣдъ таинственной, превышающей механическую, необходимости, уполномочиваетъ насъ къ радостному убѣжденію: что воля Творца состоитъ въ томъ, чтобы поддерживать Имъ созданный міръ».
Посредствомъ вычисленія человѣку удалось доказать подчиненность грубаго механизма матеріи одухотворенному принципу законности и вложить въ него живую душу. Именно, то самое искусство, которому подчинены времена, пространства и массы, и позволяетъ считать безсмыслицей попытку— реконструировать въ маломъ нашу солнечную систему болѣе совершенно, чѣмъ это сдѣлано такъ называемыми теллуріями. Въ самомъ дѣлѣ, почему бы нельзя было сдѣлать такія шарообразныя тѣла, изъ которыхъ каждое воспроизводило бы точно соотвѣтствующія химическія соединенія матеріи, ея форму, вѣсъ, положеніе и разстояніе отъ. какого-либо небеснаго тѣла? Невозможно ли было бы сгруппировать планеты съ ихъ спутниками вокругъ одного источника свѣта и тепла, и, посредствомъ элиминаціи земного притяженія, сопоставить ихъ въ изолированномъ мѣстѣ такъ, что бы онѣ, безъ всякой опоры, представляли собою дѣйствительное perpetuum mobile, солнечную систему съ происходящими въ ней движеніями? По-разительность такого механическаго микрокосма была бы необыкновенною, и, однакоже, этимъ существенно не расширилось бы наше спекулятивное знаніе, а только въ искусственномъ цѣломъ представилось бы ad oculos изслѣдователя то, что по-частямъ онъ видитъ въ дѣйствительности: взятая въ цѣломъ матерія природы есть готовый, сообразованный съ извѣстною цѣлью, матеріалъ.
Органическій міръ и форма организма представляютъ собою область всецѣлаго господства цѣли. «Цѣлестремленіе» въ природѣ приписывается, обыкновенно, живымъ существамъ, и въ этомъ стремленіи къ цѣли, думаютъ, находится одинъ изъ общихъ признаковъ, отличающихъ органическія существа отъ неорганическихъ. Съ этимъ можно согласиться, поскольку въ царствѣ жизни повсюду замѣтно дѣятельное, инстинктивное стремленіе къ цѣли, въ отличіе отъ чисто-пассивной цѣлесообразности.
Характерная особенность всѣхъ безъ исключенія организмовъ состоитъ, именно, въ какой-либо формѣ цѣлесообразности, въ томъ, что, начиная съ «монеръ» и до образованія человѣческаго тѣла, каждая частичка и самый ничтожный, повидимому, членикъ образованъ не только въ соотношеніи съ другимъ, но еще и въ разсчетѣ на это другое, на такое «нѣчто», которое отдѣльному члену, какъ, именно, таковому, невѣдомо; часто является для него совершенно побочнымъ и внѣшнимъ по отношенію къ слѣдующему. Цѣль, къ’ которой стремится каждый «организованный» атомъ, состоитъ не въ одной только такой формѣ, которая является суммою изъ безчисленныхъ матеріальныхъ элементовъ; но въ совершенно опредѣленной формѣ, находящейся за предѣлами всѣхъ физическихъ и химическихъ формъ, пользующейся тѣми формами, какъ матеріаломъ, и, затѣмъ, въ способности къ безконечнымъ видоизмѣненіямъ и дѣйствіямъ, съ сохраненіемъ въ неприкосновенности основной формы. Въ этомъ и состоитъ цѣль, къ которой стремится съ полнымъ запасомъ своихъ силъ каждый «организованный» атомъ. Для извѣстной, именно, цѣли онъ трудится, эту цѣль онъ преслѣдуетъ и въ своемъ мѣстѣ долженъ ея достигнуть. Жить, поддерживать свою жизнь, продолжать жизнь — въ этихъ трехъ положеніяхъ, указывающихъ на имманентныя и преходящія цѣли бытія каждаго живого существа, заключаются всѣ процессы, извѣстные намъ подъ именемъ жизненныхъ явленій. То правда, что они суть дѣйствія физическихъ причинъ; но они же, именно, производятъ нѣчто существенно отличное отъ физической и химической причинности и вызываются къ дѣйствію, именно, этимъ мало-по-малу образующимся нѣчто. Въ царствѣ органической жизни рѣшительно невозможно понять номологиче-скоѳ «какъ» безъ телеологическаго «зачѣмъ». Онтологическая обусловленность, номологическая упорядоченность и телеоло-
гическая опредѣленность, соединенныя въ единомъ, — вотъ чѣмъ образуется организмъ. Организмъ есть понятіе сложной субстанціи, осуществляющей опредѣленную ціьль. Послѣдняя приноровляеіъ къ себѣ матерію, напечатлѣваетъ, въ качествѣ образующаго начала, специфическій характеръ на формѣ матеріи, который опредѣляетъ органическую матерію тѣла и проявленія ея,—то, что мы называемъ жизненными явленіями. Формующій и сохраняющій принципъ организмовъ можетъ быть названъ, вообще, жизненною силою и основу своего бытія имѣетъ въ недѣлимой субстанціи.
Форма организмовъ дана также не совнѣ, но произведена извнутри: она является въ видѣ опредѣленной цѣлью массы предмета, какъ симметрія его сущности. Такъ, органическое является символическимъ, причемъ внутренняя идея цѣли сообразующая каждую отдѣльную часть съ цѣлымъ, проявляется совнѣ въ извѣстной формѣ. Именно здѣсь, какъ въ своемъ источникѣ, могла быть найдена и опознана мыслящимъ духомъ идея достоинства и красоты сущаго.
Изъ вышесказаннаго слѣдуетъ, что не такъ-то легко говорить объ органическомъ безъ ясной или безсознательно-пролептической идеи цѣли. Послѣдняя, какъ нѣчто трансцендентное, содержится уже въ представленіи о механизмѣ и, слѣдовательно, тѣмъ болѣе содержится въ идеѣ организма.
Съ изложеннымъ философскимъ взглядомъ на организмъ вполнѣ согласно и точное наблюденіе. Какъ только мы встрѣчаемся съ «органическимъ соединеніемъ», пишетъ знаменитый Секки, такъ выступаетъ въ свѣтъ совершенно новый элементъ. Особенное начало, отличающее организмъ отъ другихъ существъ, состоитъ въ «стремленіи къ опредѣленной цѣли». «Какой бы ни держаться теоріи въ законѣ измѣненія неорганическихъ тѣлъ, никто, не отказываясь отъ своего разума, не можетъ смѣшать неорганическія тѣла съ органическими и развитіе однихъ классовъ съ развитіемъ другихъ». Почему же нѣтъ? Въ чемъ, именно, состоитъ отличительный критерій, которымъ все опредѣляется? «Допустимъ, что для тѣлъ перваго класса можно было бы признать математическую, свойственную матерію, необходимость развитія; все-таки, во второмъ отдѣленіи, невозможно было бы обойтись безъ упорядочивающей воли, безъ особой причины, отличной отъ чистой матеріи и чисто механическаго движенія. Ибо, кто говоритъ объ организмѣ, тотъ вмѣстѣ говоритъ и о цѣлесообразности».
Установленный фактъ разумнаго происхожденія цѣлесообразныхъ дѣйствій въ высшихъ организмахъ нисколько не колеблется противоположнымъ утвержденіемъ антителеологовъ, ссылающихся на безсознательный инстинктъ животныхъ, какъ, наприм., пчелъ, муравьевъ и т. п., въ доказательство отсутствія разумной по своему происхожденію цѣлесообразности въ природѣ. Дѣйствительно, животное дѣйствуетъ безъ сознанія цѣли своего дѣйствія, но не безъ цѣли. Дѣйствія животнаго сообразованы съ несознаваемою имъ цѣлью; точно также и вся органическая жизнь развивается сообразно съ несознаваемою ею цѣлью. Но отсюда разумнымъ образомъ слѣдуетъ только то, что не животное и не органическая природа суть виновники ихъ цѣлесообразныхъ дѣйствій, а вовсе не то, что нѣтъ никакой Высочайшей Разумности, назначившей цѣли, которыя несознательно осуществляются въ безсознательной природѣ.
Самымъ несомнѣннымъ для человѣка во всѣхъ его функціяхъ служитъ то своеобразное явленіе, которое мы называемъ въ обширномъ смыслѣ сознаніемъ. Искони философія считала своею главною задачей объяснить это явленіе. Матеріализмъ пытается рѣшить ее посредствомъ однихъ естественнонаучныхъ данныхъ, устраняя рѣшительно всѣ духовные элементы. Мы согласны съ тѣмъ, что безъ физическаго воздѣйствія въ человѣкѣ не можетъ воспламениться искра сознанія, и что возникновеніемъ послѣдняго необходимо предполагается дѣйствіе чувственныхъ агентовъ,. ибо развивающійся человѣкъ прежде всего сознаетъ въ себѣ физическую сторону своего существа, а затѣмъ и духовную. Матеріализмъ чрезвычайно смѣло перескакиваетъ черевъ эту пограничную линію, утверждая, что физическихъ средствъ и условій совершенно достаточно для объясненія сознанія. По обыкновенію, матеріализмъ здѣсь смѣшалъ основу съ условіями. Никто не оспариваетъ того положенія, что происходящее въ мозгу движеніе атомовъ служитъ необходимымъ условіемъ возникновенія сознанія, ощущенія и пр. Но этимъ еще не доказано, что означенное движеніе служитъ вмѣстѣ и основой перечисленныхъ душевныхъ явленій, подобно тому, какъ служащій мастеру инструментомъ молотъ не есть причина удара, а только его условіе, необходимое въ рукѣ рабочаго для произведенія дѣйствія. Поэтому, какъ ни велика была бы необходимость различныхъ физическихъ условій для полученія извѣстныхъ ду-
ховныхъ эффектовъ, все-таки, невозможно произвести послѣдніе изъ однихъ чисто механическихъ данныхъ, какъ изъ своего главнаго основанія, потому что духовныя явленія совершенно не имѣютъ въ себѣ ничего механическаго. Никогда намъ не можетъ быть показано, какъ устроено наше сознаніе, доказательство чего заключается уже въ самомъ фактѣ сознанія. Совершенно справедливо говоритъ объ этомъ Дюбуа-Реймонъ въ въ своей классической рѣчи «О границахъ естествозаанія» слѣдующее: «астрономическое знаніе мозга, самое высокое, котораго мы только можемъ достигнуть, не открываетъ намъ въ послѣднемъ ничего, кромѣ подвижной матеріи. Ни чрезъ какое мыслимое упорядоченіе или движеніе матеріальныхъ частицъ невозможно перекинуть мостъ въ царство сознанія. Движеніе можетъ произвести изъ себя только движеніе или обратиться въ потенціальную энергію. Потенціальная энергія можетъ произвести только движеніе, поддержать статическое равновѣсіе, производить давленіе или тягу. Сумма энергіи приэтомъ остается одна и таже. Большаго, чѣмъ сколько опредѣляетъ этотъ законъ, ничего не можетъ происходить въ тѣлесномъ мірѣ, а равно и меньшаго: механическая причина переходитъ въ чисто механическое же дѣйствіе. Происходящія, наряду съ матеріальными явленіями въ мозгу, духовныя явленія, такимъ образомъ, не имѣютъ достаточнаго основанія для нашего разсудка. Они находятся внѣ дѣйствія закона причинности и уже поэтому настолько же малопонятны, какъ если бы это было mobile perpetuum. Но и въ другихъ отношеніяхъ они также непонятны». Въ цитированныхъ словахъ очень ясно изложено механическое объясненіе данныхъ явленій. Даже самое сложное механическое движеніе, даже въ высочайшей степени искусно собранная машина, какъ, наприм., мозгъ съ происходящимъ въ немъ движеніемъ атомовъ, если бы мы находились только въ состояніи— математически точно ознакомиться съ ея устройствомъ, не можетъ никогда сдѣлать больше, чѣмъ сколько потенціально содержится въ ея силѣ и причинѣ, то есть, только одно механическое дѣйствіе. Впечатлѣніе и сознаніе, безспорно, для своего возникновенія требуютъ извѣстнаго движенія мозговыхъ атомовъ. Но лишь только субъектъ чувствуетъ удовольствіе или страданіе въ качествѣ самосознающаго я, такъ въ тоже мгновеніе онъ перескакиваетъ за предѣлы чисто механической работы мозга въ совершенно другую область. Ибо обусловленное расположеніемъ взаимоотношеніе атомовъ
въ ихъ взаимодѣйствіи и вліяніи другъ на друга остается чисто механическимъ. Между тѣмъ какъ, когда въ субъектѣ происходитъ актъ воспріятія, представленія и т. п. въ сознаніи, то здѣсь несомнѣнно дѣйствуетъ внутренняя сила, которая, въ противоположность къ механическому расположенію атомовъ, беретъ перевѣсъ надъ этимъ чисто внѣшнимъ отношеніемъ въ центральномъ единствѣ такого сверхчувственнаго факта, для котораго нѣтъ рѣшительно никакой основы въ этомъ чисто внѣшнемъ отношеніи атомовъ. Правда, Давидъ Фр. Шраусъ въ своей «Старой и новой вѣрѣ» сдѣлалъ слишкомъ смѣлое замѣчаніе: «если, при извѣстныхъ условіяхъ, движеніе превращается въ теплоту, то почему не должно быть такихъ условій, при которыхъ оно переходитъ въ ощущеніе»? Совершенно по достоинству оцѣнилъ это замѣчаніе Эд. Целлеръ словами: «тамъ идетъ рѣчь о превращеніи массоваго движенія въ молекулярное, чтб совершенно понятно, потому что самое превращеніе есть передача движенія; здѣсь же, напротивъ, утверждается превращеніе пространственныхъ движеній въ представленія, и для этого не только нѣтъ никакой подходящей аналогіи, а, наоборотъ, явное противорѣчіе заключается въ томъ, что приведеніе разнообразнаго къ единству сознанія должно быть объяснено безъ общаго субъекта сознанія». Напрасно Штраусъ питаетъ надежду на будущее, въ которомъ наука разъяснитъ возможность такого превращенія движенія въ ощущеніе. Несбыточность выражаемой надежды видна уже изъ того, что Штраусъ произвольно слилъ въ одно совершенно разнородные и различные по существу элементы, а именно: объективно-механическое дѣйствіе, теплоту, и субъективную, единую въ себѣ и нераздѣльную функцію ощущенія и сознанія. Йоложеніе дѣла нисколько не улучшается оттого, что Геккель, отступая отъ матеріализма въ сторону Лейбницева идеализма, одухотворяетъ атомы и надѣляетъ ихъ силою представленія. Ибо и самая большая сумма представляющихъ монадъ не въ состояніи произвести общаго сознанія безчисленнаго множества образующихъ организмъ монадъ, если какая-либо центральная монада не принимается въ смыслѣ сверхчувственнаго принципа сознанія, къ которой прочія монады тогда могутъ состоять только въ отношеній подчиненія, а никакъ не координаціи.
Итакъ, въ функціяхъ ощущенія и сознанія предъ нами находятся явленія, совершенно необъяснимыя изъ однихъ фи-
зическихъ условій, а потому и начало, изъ котораго происходятъ разсматриваемыя явленія, находится не въ чувственномъ, а въ иномъ мірѣ. —Теперь, представимъ себѣ, что дарвинистамъ удалось бы доказать истинность гипотезы о происхожденіи человѣка отъ обезьяны, —однако, положеніе дѣла отъ этого существенно не измѣнилось бы. Послѣдовательное прохожденіе по ступенькамъ различно организованныхъ животныхъ существъ, начиная съ самой низшей, никакъ не можетъ служить основой для человѣческаго сознанія и самосознанія, наоборотъ, въ силу простыхъ логическихъ соображеній, тотъ фактъ, что человѣкъ есть, именно, то, что онъ есть, предполагаетъ собою внутреннее душевное расположеніе человѣка, какъ цѣлестремящуюся наклонность, благодаря которой были перешагнуты низшія ступени организаціи,—и человѣкъ сдѣлался человѣкомъ. Теперь, внѣ всякаго сомнѣнія, сознаніе и самосознаніе человѣка есть такой специфическій фактъ, который не допускаетъ никакой аналогіи и сравненія ни съ какими чисто физическими явленіями. Мы уступаемъ естествознанію право — съ помощью палеонтологіи, сравнительной анатоміи, зоологіи, эмбріологіи и другихъ наукъ показать тѣ естественныя условія, при которыхъ рождается и ростетъ человѣкъ. Но мы оспариваемъ у этой науки возможность показанія чего-либо большаго, чѣмъ упомянутыя условія, ибо то специфическое, что дѣлаетъ человѣка, именно, человѣкомъ и существенно отличаетъ отъ животнаго, и безъ чего онъ со всею своей культурной жизнью будетъ представлять собою неразрѣшимую загадку, матеріализмъ такъ же мало въ состояніи объяснить изъ естественныхъ основаній, какъ и сознаніе у отдѣльнаго человѣка. Допустимъ, что протекли долгія тысячелѣтія, прежде чѣмъ человѣчество достигло степени настоящаго развитія, подобно тему, какъ и сознаніе, вѣдь не сразу восходитъ въ человѣкѣ, а является только на извѣстной степени его развитія. Но и величайшее квантитативное напряженіе, начиная съ низшихъ степеней человѣческаго развитія и восходя на высоту нравственнаго совершенства, не можетъ объяснить намъ квалитативнаго духовно-нравственнаго превосходства человѣка надъ животнымъ, подобно тому, какъ движеніемъ атомовъ не объясняется происхожденіе нашего самосознанія. Ибо естествознаніе рѣшительно не въ состояніи доискаться того пункта, отправляясь отъ котораго, человѣчество, подъ вліяніемъ естественныхъ условій, во внутренней концентраціи своего само-
сознанія избираетъ себѣ цѣль и стремится къ ея осуществленію. Противъ этого нисколько не свидѣтельствуетъ тотъ фактъ, что стремленіе къ этой цѣли проходило подъ искусомъ тяжелой борьбы и различныхъ препятствій, чтобы, опираясь на этотъ фактъ, можно было сомнѣваться въ дѣйствительности сверхчувственнаго бытія. Наоборотъ, то явленіе, что упомянутое идеальное начало утверждалось и постоянно отстаиваетъ себя, не смотря на борьбу и всякія препятствія, свидѣтельствуетъ въ пользу сверхчувственной, независимой отъ вліянія времени, неприкосновенной духовной мощи этого начала въ человѣкѣ. Какъ видимъ, библейское ученіе о сотвореніи человѣка непосредственно Самимъ Богомъ имѣетъ глубочайшій смыслъ и значеніе.
Такимъ образомъ, мы достигли до необходимости признанія сверхчувственнаго идеальнаго принципа, который для отдѣльнаго человѣка является основою его ощущенія и сознанія, а для цѣлаго человѣчества служитъ духовною силою, направляющею его къ высочайшей цѣли жизни. Благодаря этому признанію, мы необходимо достигаемъ' понятія, правда, очень низко цѣнимаго матеріалистами, но безъ котораго вся жизнь теряетъ свой смыслъ и значеніе,—именцо, понятія цѣли, телеологіи, потому что въ сознаніи и въ самосознаніи какъ отдѣльнаго человѣка, такъ и всего рода человѣческаго необходимо содержится также и знаніе о сущности и о цѣли человѣческой жизни, направляемой нѣкоторымъ Высшимъ, по сравненію съ человѣческимъ, Существомъ/
Чтб же означаютъ встрѣчающіяся въ природѣ уродства и несообразности? Писецъ можетъ неправильно начертать буквы; врачъ—ошибиться въ діагнозѣ болѣзни... и, въ такомъ случаѣ, получается нѣчто противное природѣ и по понятію и по предмету. Что касается такихъ, встрѣчающихся въ искусствѣ и въ природѣ ошибокъ, то онѣ суть только невѣрныя попытки къ достиженію цѣли. Слѣдовательно, встрѣчающіяся въ природѣ уродливости свидѣтельствуютъ, именно, о нахожденіи въ ней извѣстныхъ цѣлей, недостиженіе -которыхъ приводитъ къ уклоненію отъ нормъ. Каждое существо развивается въ точномъ соотвѣтствіи съ цѣлью, заключающейся въ его сѣмени, если, конечно, не воспрепятствуютъ тому внѣшнія причины. Именно, этотъ внутренне-упорядоченный, на каждой ступени развитія руководимый конечною цѣлью, ходъ развитія служитъ непререкаемымъ доказательствомъ того, что взглядъ на образованіе изъ сѣмени, какъ на случайное явле-
ніе, равносиленъ разрушенію природы съ ея цѣлесообразными дѣйствіями. Въ противоположность механизму, части котораго существуютъ каждая для себя, отдѣленные отъ организма члены перестаютъ существовать, какъ таковые, потому что ве могутъ при такихъ условіяхъ находиться въ служеніи цѣли, заправляющей посредствомъ системы членовъ жизнью цѣлаго. Механизмъ и организмъ имѣютъ—каждый—свою цѣль, но тамъ она остается внѣшнимъ благопріобрѣтеніемъ, а здѣсь является собственною жизнью. Органическое единство есть единство развитія, возникающаго изъ цѣлаго, а не сложенія, происходящаго изъ частей посредствомъ внѣшняго насилія. Искусственные термины: «juxtaposition» и «intussusception» генетически точно выражаютъ различіе между механическимъ и органическимъ. Въ разнообразной градаціи органическихъ существъ эта цѣль желается, ощущается, мыслится,— и когда мы говоримъ, что душа желаетъ, чувствуетъ, или,— на высшей ступени,—духъ мыслитъ, то въ этихъ актахъ душа содержится, какъ самоосуществляющаяся цѣлевая мысль, почему обусловленное тѣломъ проявленіе души есть результатъ, между тѣмъ какъ сама она есть принципъ.
Въ качествѣ высшей ступени цѣлесообразнаго развитія надъ органическимъ міромъ господствуетъ нравственный. И опять безъ направляющей цѣли, безъ внутренняго самоопредѣленія, безъ смысла, ради котораго существуетъ жизнь, не можетъ быть этики. Въ противномъ случаѣ изъ нея получилась бы «механика человѣческихъ силъ и физика ихъ самосохраненія». Но цѣль есть откровеніе воли, подобно тому, какъ законъ есть откровеніе мысли. Гдѣ цѣль, тамъ и воля, ибо воля есть причина, вступающая въ дѣйствіе на основаніи внутренняго представленія пока еще не осуществленной цѣли. Представленіе есть познаніе, а то, что приступаетъ на основаніи познанія къ дѣйствію, называется волей. Само собою понятно, что воля должна предварительно найти представляемое стоющимъ вниманія, должна принять его въ качествѣ цѣли и осуществить ее. Слѣдовательно, цѣль есть предвосхищеніе чаемаго будущаго блаш. Указаніе на это обстоятельство особенно важно потому, что полемисты противъ цѣли въ существѣ дѣла полемизируютъ противъ того (совершенно невѣрнаго) мнѣнія, по которому цѣль будто имѣетъ значеніе, находясь въ разобщеніи съ волей. По такому мнѣнію цѣль является своего рода притягательной силой, или
какъ бы магнитомъ, дѣйствующимъ совершенно самостоятельно изъ идеальнаго міра, въ полномъ отрѣшеніи отъ воли. Такимъ образомъ, конечная причина мыслилась, какъ только идеальная, неимѣющая дѣйствительной основы въ живомъ духѣ, и противополагалась реальной причинности, каковою, естественно, является, механическая. При такомъ предположеніи приговоръ о цѣлесообразности долженъ былъ составиться въ крайне неблагопріятномъ для нея смыслѣ: ибо какимъ образомъ нѣчто должно дѣйствовать въ качествѣ конечной причины, что не дѣйствительно существуетъ? Иное дѣло, когда цѣль понимается правильно въ смыслѣ откровенія воли, устремляющейся къ послѣдней, какъ къ желанному благу. Но и въ такомъ случаѣ возникаютъ для телеологіи очень серьезныя затрудненія со стороны пессимистической философіи, по ученію которой міровая жизнь чужда благой цѣли и сплошь обнаруживаетъ поразительную дисгармонію. Краснорѣчивымъ проповѣдникомъ пессимизма является германскій мыслитель Артуръ Шопенгауеръ.
Свящ. прот. Е. Аквилоновъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках компьютеризаіщи Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академической интернет-сайте.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
