CC BY
53
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
Е.П. Аквилонов
Бессмертие
Опубликовано:
Христианское чтение. 1912. № 3. С. 269-294.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
"»Vt
Беземертіе *).
і.
Предсказанія науки.
ВЪ извѣстномъ смыслѣ наука только загромождаетъ путь къ разсужденію на эту тему, потому что, занимаясь *>3 фактами и выводимыми изъ нихъ законами, доступными % внѣшнему воспріятію, она не въ состояніи отвѣтить на I вопросъ о будущей жизни ни въ томъ смыслѣ, что она совершенно невозможна, ни. въ другомъ, что къ ней, по крайней мѣрѣ, открытъ путь. Мало пользы доказывать посмертное бытіе на основаніи природы Божества, человѣка и унивѳрса:— матеріалистъ возражаетъ на это, что совсѣмъ нѣтъ никакой души, ни отдѣльнаго отъ тѣла духа. Прежде нежели обращаться къ философскому и религіозному доказательствамъ, предварительно необходимо указать, въ чемъ заблуждается матеріалистъ, и что будущая жизнь, по крайней мѣрѣ, возможна.
Въ какомъ отношеніи состоитъ современная наука къ вопросу о будущей жизни? Это послѣднее можно охарактиризо-вать однимъ словомъ: агностицизмъ. Одни изслѣдователи (Фарадей) соединяютъ искреннюю вѣру съ своими физическими изысканіями. Много другихъ отказываются отъ прямо- * 19
*) Этотъ поучительный трактатъ приснопамятнаго о. Протопресвитера Евгенія Петровича Аквилонова (т 1911, III, 30), занималъ его по своей темѣ давно, но фактически принадлежитъ, повидимому, къ позднимъ его произведеніямъ и найденъ почти вполнѣ приготовленнымъ къ печати, хотя издается теперь съ нѣкоторыми сокращеніями.
Рей.
19
го отвѣта на вопросъ, считая ѳго не относящимся къ области ихъ научныхъ изслѣдованій и предоставляя вѣдаться съ нимъ философіи и богословію. Но значительное большинство согласно съ Дарвиномъ, Гекели, Спенсеромъ и Тиндалемъ въ заявленіи, что въ разсужденіи взятаго предмета нельзя ни доказать чего-либо, ни опровергнуть, и что никто не можетъ ни утверждать, ни отрицать посмертнаго существованія, по неимѣнію необходимыхъ фактовъ для соотвѣтствующаго сужденія. Они откровенно признаются въ томъ, что такъ какъ никто не въ силахъ понять таинственной качественности, называемой «жизнь», то никому не можетъ принадлежать и увѣренность въ ея загробномъ продолженіи. Таковы ихъ рѣчи. Не воспрещается надѣяться, ло-воспрещаетея утверждать.
Однако, при взглядѣ на такое, наиболѣе популярное, положеніе дѣла въ настоящее время, мы убѣждаемся въ томъ, что приведенными словами отвѣчаетъ не вся наука, а только одно естествознаніе. Естественно, что вопросъ о безсмертіи не принадлежитъ области физической науки, подобно какъ и другіе вопросы о высочайшихъ реальностяхъ жизни—о Богѣ, душѣ, о нравственномъ чувствѣ, объ аффектахъ, объ истинномъ, добромъ и прекрасномъ. И, однако же, они занимаютъ самое высокое мѣсто въ человѣческой конституціи. Съ такимъ же правомъ можно попытаться взвѣсить душевную эмоцію, опредѣлить специфическую тяжесть аффекта, или произвести химическій анализъ души, съ какимъ подвергнуть научной повѣркѣ неразрушимость душевной жизни,—но это относится уже къ царству духа, а не чувственнаго воспріятія. Но естествознаніе является только одною изъ многочисленныхъ научныхъ отраслей. Наука въ своемъ цѣломъ всеобъемлюща. Подъ нею разумѣется совокупность всего систематизированнаго знанія. Метафизическое знаніе достовѣрно не менѣе физическаго; чтб мы думаемъ и чувствуемъ—это настолько же реально, насколько и то, чтб мы видимъ и осязаемъ; факты нашей душевной жизни въ своей достовѣрности не уступаютъ нисколько фактамъ внѣшняго опыта. Одно естествознаніе можетъ оказаться не въ состояніи доказать или опровергнуть истину безсмертія; зато, взятая въ своемъ цѣломъ, наука представляетъ убѣдительныя доказательства въ пользу безсмертія, такъ что агностицизмъ окажется не въ силахъ отстоять занятую имъ позицію. Наше требованіе отъ естествознанія сводится къ тому, чтобы послѣднее призналось въ томъ, что, недоступ-
ная физическому доказательству, истина безсмертія этимъ еще не опровергается, а только имѣетъ предъ собой открытый путь къ доказательствамъ изъ другихъ областей знанія.
Впрочемъ, при всей его распространенности, этотъ взглядъ не является неоспоримымъ. Приходится считаться съ крайней позиціей матеріалистовъ, отнюдь не мирящихся съ сомнительнымъ положеніемъ проблеммы, по рѣшительно отрицающихъ будущую жизнь. По ихъ утвержденію, только одна матерія является субстанціей, всѣ же физическія явленія суть только произведенія матеріи, слѣдовательно, жизнь начинается вмѣстѣ съ тѣломъ и съ нимъ же кончается,—сознаніе рождается изъ мозговой матеріи и прекращается съ ея разрушеніемъ. «Физіологія», говоритъ Фогтъ, «опредѣленно и категорически свидѣтельствуетъ противъ индивидуальнаго безсмертія, равно какъ и противъ обособленнаго существованія души». «Мысль», по словамъ Молешотта, «есть движеніе матеріи: безъ фосфора нѣтъ мысли». «Съ упадкомъ и разложеніемъ своего матеріальнаго субстрата», утверждаетъ Бюхнеръ, «посредствомъ котораго онъ достигнѵлъ сознательнаго существованія и сталъ личностью, и отъ котораго находился въ зависимости, духъ долженъ прекратить свое бытіе». «Орогенезисъ сознанія», говоритъ Геккель, «совершенно ясно показываетъ, что онъ— не «имматеріальная сущность», а только физіологическая функція мозга». Разстройство какой-нибудь одной части аппарата», говоритъ Дюрингъ, «сопровождается прекращеніемъ той или другой жизненной операціи, откуда слѣдуетъ, что гдѣ только распространяется жизнь, мы имѣемъ предъ'собою лишь одну органическую функцію, а не Ding-an-sich (вещь въ себѣ) или выраженіе воображаемой сущности—душу. Эта основная пропозиція ведетъ къ отрицанію безсмертія души, потому что гдѣ нѣтъ души, тамъ не можетъ возникать и никакого вопроса объ ея смертности или безсмертіи».
Въ виду этихъ изумительно-поразительныхъ заявленій мы должны, прежде всего, отвѣтить матеріализму вообще, а затѣмъ уже постараться понять ту спеціальную его фазу, которая отправляется отъ произведеній мозга, а кончаетъ душою. Какъ это, вообще, возможно здравомыслящему человѣку по-ложительно заявлять, что душа не существуетъ по смерти"? Какъ онъ можетъ знать объ этомъ? Всѣ физическіе факты относятся къ заключенной въ тѣлѣ душѣ, но отнюдь не покрываютъ поля отдѣленной отъ тѣла души? Что въ земной
дѣйствительности душа никогда не существуетъ въ отдѣльности отъ тѣла,—это еще не доказываетъ того, что они поэтому неотдѣлимы другъ отъ друга. Для доказательства разрушимости души необходимо прослѣдить за смертью черезъ всю вселенную и рѣшительно удостовѣрить отсутствіе какого-либо духа на всемъ протяженіи, въ любой точкѣ, но этого сдѣлать никогда не могла и никогда не въ состояніи будетъ наука. И если бы это удалось сдѣлать съ однимъ или съ цѣлымъ милліономъ тѣлъ, то изъ этого еще не проистекаетъ необходимости—добытый результатъ прилагать къ другимъ милліонамъ. Слѣдовательно, если подобные упомянутымъ трезвые ученые, столь выдающіеся въ своихъ научныхъ областяхъ, выводятъ ложныя заключенія за границами послѣднихъ, категорически высказываясь противъ безсмертія души, то они нарушаютъ всѣ правила своей собственной науки и обнаруживаютъ догматизмъ, легковѣріе, предубѣжденіе и ложную индукцію въ значительно ббльшей степени, нежели самый консервативный христіанинъ. Законныя претензіи естествознанія могутъ состоять только въ томъ, что здѣсь, на землѣ, сознаніе никогда не существуетъ въ отдѣльности отъ мозга; что же касается посмертнаго бытія сознанія въ отрѣшенности отъ мозга, то наука по этому вопросу абсолютно ничего сказать не можетъ. Здѣсь умѣстно сослаться на извѣстный аргументъ Ббтлера, что все, теперь существующее, имѣетъ въ свою пользу, по крайней мѣрѣ, гаданіе насчетъ непрерывнаго существованія, исключая возможности доказать бытіе чего-то такого, чѣмъ необходимо пресѣкалось бы это существованіе. Если нельзя доказать, что со смертью уничтожается душа, то уже самый фактъ существованія души теперь дѣлаетъ вѣроятнымъ продолженіе такого существованія и за гробомъ. Подобно тому, какъ фактъ однообразія природы, регулярности восхода и заката солнца, временъ посѣва и жатвы, морского прилива и отлива дѣлаетъ вѣроятнымъ продолженіе этихъ явленій и впредь, такъ и фактомъ существованія души оправдывается ожиданіе продолженія послѣдняго и по смерти, пока не будетъ доказано, что смерть есть уничтоженіе души. Но доказать, что смерть означаетъ собою разрушеніе души, можно или исходя изъ природы самой смерти, или отъ аналогіи. Не зная, однако, что такое представляетъ собою сама смерть, нельзя выводить заключенія о разрушеніи души на основаніи природы смерти; и, пе имѣя возможности знать, что происходитъ съ животными
по смерти, мы опять не въ состояніи, по аналогіи, утверждать уничтоженіе души. Вслѣдствіе этого остается мѣсто для предположенія, опирающагося на фактъ теперешняго существованія души и отсутствія причинъ къ его прекращенію, что для души откроется загробное бытіе. Если бы, даже, кто нибудь сталъ утверждать, что Бога нѣтъ и, слѣдовательно, люди смертны, то онъ оказался бы иллогичнымъ съ его же точки зрѣнія, потому что, если мы существовали нѣкогда безъ Бога, то въ правѣ предполагать, по крайней мѣрѣ, что и впредь будемъ существовать безъ Него. Въ концѣ концовъ, даже самый крайній взглядъ атеистическаго матеріалиста можетъ логически привести послѣдняго къ агностицизму, по которому ничего доказать невозможно; за то земное существованіе благопріятствуетъ мнѣнію о продолженіи его и не лишаетъ человѣка надежды на лучшій міръ ‘).
Весьма многіе факты свидѣтельствуютъ о томъ, что наша душа, а не матерія мозга является госпожой положенія. Здѣсь обыкновенно выступало съ своимъ неумолимымъ приговоромъ то направленіе въ философіи и естествознаніи, по которому всякое познаніе является результатомъ чувственности; что всѣ поразительныя проявленія человѣческаго интеллекта представляютъ собою только результатъ дѣйствія глазъ, ушей, носа, языка и рукъ; что нѣтъ ничего въ интеллектѣ, чего напередъ не было бы въ чувствахъ. Лейбницъ отвѣчалъ на это: поистинѣ, нѣтъ ничего въ интеллектѣ, чего не было бы напередъ въ чувствахъ, исключая самый интеллектъ. Какъ же доказать это? Доказательство продолжилъ Кантъ. По его мнѣнію, человѣческая душа надѣлена способностями, законами и условіями, предшествующими чувственному воспріятію, такъ что, возбужденная впечатлѣніями отъ внѣшнихъ предметовъ, она затѣмъ раскрываетъ таящіяся въ ней силы, употребляя и воспитывая чувства и, такимъ образомъ, производя знаніе, тогда какъ одни чувства оказываются въ совершенно безпомощномъ положеніи безъ сокровенныхъ силъ сознанія, лежащаго въ основѣ пріобрѣтенія всякаго знанія.
Тѣмъ не менѣе у каждаго раждается вопросъ; какъ можетъ мыслить душа безъ своего орудія—мозга? На какой основѣ
будетъ дѣйствовать сознаніе по разлученіи съ мозговой матеріей? Единственный способъ проявленія человѣческой мысли здѣсь, на землѣ,—тотъ, что душа имѣетъ свои органы въ мозгу, въ нервахъ и мускулахъ. Что будетъ служить ей «медіумомъ», ея орудіемъ по разлученіи съ тѣлеснымъ организмомъ? Или, какъ выражались современные ан. Павлу совопросники (I Кор.ХУ, 35), «коимъ же тѣломъ пріидутъ»?
Апостолу Павлу этотъ вопросъ представлялся безуміемъ, ибо нелѣпо думать, что можетъ полагаться предѣлъ Божію всемогуществу, или что Богъ не въ состояніи дать тѣло душѣ, какъ это будетъ Ему благоугодно,—подобно тому, какъ Онъ сотворилъ различно организованныя существа для жизни въ противоположныхъ, новидимому, средахъ, каковы вода, земля и воздухъ, при чемъ пространство является въ видѣ диффе-рѳнтныхъ формъ по отношенію къ матеріи. И подобно тому, какъ вновь проростающее изъ гніенія пшеничное зерно обнаруживаетъ жизнь, раждающуюся по смерти, тождество—при цѣломъ рядѣ перемѣнъ, такъ и динамическая энергія сознанія переживетъ тѣлесную смерть и сохранитъ свой типъ въ прославленной формѣ.
Нашъ испытующій разумъ не долженъ только предаваться пагубному сомнѣнію въ Божіемъ всемогуществѣ, встрѣчаясь съ необычною проблеммой насчетъ возможности безтѣлеснаго сознанія, по дѣйствію этого всемогущества. Очевидно, мы пока не въ состояніи постичь свойства той духовной сферы, въ которую сами еще не вошли, и которая совершенно непохожа на ту, которую мы опытно познали. Однако, кое-что и намъ доступно изъ этой отдаленной сферы. Въ продолженіе своего тѣлеснаго пребыванія сознаніе можетъ содержать въ себѣ нераскрывшіяся силы и способности, благодаря которымъ оно оказывается готовымъ къ посмертному существованію безъ употребленія органовъ чувствъ. Затѣмъ, сознаніе можетъ быть облечено духовнымъ тѣломъ, о которомъ пишетъ ап. Павелъ, земное же наше тѣло является только хранилищемъ динамической силы, и, такимъ образомъ, тѣло духовное служитъ орудіемъ для выраженія сознанія въ загробномъ мірѣ. Всякій организмъ, по словамъ Джозефа Кука, образуется жизненнымъ принципомъ, существующимъ прежде самаго организма, и, слѣдовательно, можетъ существовать такъ же и по смерти послѣдняго, воспроизводя организмъ самъ для себя, подобно тому, какъ падающій съ дерева плодъ уноситъ въ себѣ самомъ зерно,
заключающее организмъ будущаго дерева. А что динамическая сила нашей духовной жизни, дѣйствительно, переживетъ тѣло и воспроизведетъ соотвѣтствующій себѣ организмъ,—это станетъ въ высшей степени вѣроятнымъ, когда мы взглянемъ на дѣло съ чисто нравственной точки зрѣнія и въ связи съ Верховнымъ Устроителемъ нравственнаго міропорядка. Если, потомъ, мы обратимся къ нашему основному различенію и обратимъ вниманіе на то, что сознаніе не есть произведеніе мозга, но заправляетъ послѣднимъ, то склонимся въ пользу той мысли, что оно можетъ имѣть скрытыя для своего су ществованія силы и въ своемъ трансцендентальномъ существованіи можетъ употреблять. въ качествѣ служебнаго орудія, новое духовное тѣло.
Скажутъ, пожалуй: «все это таинственно»! Несомнѣнно, только не больше, по сравненію съ общепринятыми положеніями современнаго естествознанія, каковы, напр., гипотезы притяженія, атомовъ, энергіи, вибраціи и клѣточекъ. Если атомъ содія можетъ пережить разложеніе соли, воды, хлѣба, пищеваренія, ассимиляціи, циркуляціи, и при томъ еще сохранить въ неповрежденности каждое изъ принадлежащихъ ему свойствъ, то почему же это не простѳреть и на жизненно-динамическую способность сознанія? Если самый незначительный кусочекъ мускуса въ состояніи выдѣлять изъ себя частицы, которыхъ достаточно для наполненія довольно большого пространства въ теченіе цѣлыхъ мѣсяцевъ, безъ уменьшенія, при этомъ, своего вѣса хотя бы въ самой незначительной сте • пени, то почему же наша душа не можетъ продолжать существованіе въ открывшейся предъ нею пустотѣ? Наступающая по смерти перемѣна представляется ли болѣе значительной по сравненію съ разложеніемъ воды, при которомъ она перестаетъ быть вкусною, освѣжающею, искрящеюся жидкостью и обращается въ воспламеняющійся, вредный и невидимый газъ и въ твердое, соединенное съ желѣзомъ, тѣло? И, однако, ни одинъ изъ перечисленныхъ элементовъ не уничтожается. Ученые естествовѣды утверждаютъ непрерывное существованіе субстанціи, не смотря на представляющееся чувствамъ совершенное ихъ уничтоженіе. Если химикъ можетъ взять серебряную чашу, погрузить ее въ азотную кислоту и сдѣлать такъ, что она совсѣмъ исчезнетъ, а затѣмъ введеніемъ мѣди осадить серебро на дно, извлечь, расплавить, отлить его и возвратить вамъ назадъ ту же чашу безъ малѣйшаго въ ней измѣненія, то что
же невѣроятнаго въ томъ утвержденіи, по которому Великій Химикъ вселенной можетъ сдѣлать, по крайней мѣрѣ, то же самое? Когда вы входите въ темную комнату, въ которой лучъ свѣта падаетъ на черное пятно,—вамъ ничего не видно. Станете ли вы, по этому, утверждать, что въ комначѣ совсѣмъ нѣтъ свѣта? Въ такомъ случаѣ положите апельсинъ на линіи свѣта,—и комната въ тотъ же моментъ сдѣлается желтою, а это значитъ, что свѣтъ находился въ комнатѣ, не смотря на невоспріимчивость къ нему нашего зрѣнія. Подобнымъ же образомъ фотографическая пластинка открываетъ звѣзды, недоступныя зрительному воспріятію, микрофонъ—неслышимые ухомъ звуки, болометръ—неошущаемую нашей кожей чувствительность. Повсюду наука докладываетъ намъ о томъ, что сумма знаній, пріобрѣтаемыхъ нами посредствомъ нашихъ ограниченныхъ чувствъ, оказывается весьма ничтожной по сравненію съ необъятной областью, недоступною чувственному воспріятію, и что много предметовъ на небѣ и на землѣ, о которыхъ и не снилось нашимъ мудрецамъ.
Нельзя себѣ представить чего-либо болѣе опрометчиваго,— по сравненію съ невѣріемъ въ бытіе отшедшаго изъ тѣла духа, только потому, что кто-либо не въ состояніи совершенно постигнуть его, въ то, время какъ мы вѣримъ въ тайны окружающей насъ вселенной и допускаемъ ихъ, не зная о нихъ ровно ничего. Съ такимъ же правомъ кто-либо могъ бы заявить, что онъ не вѣритъ въ электричество, потому что ничего не въ состояніи понять въ его реальной природѣ. Или объясните, если можете, какимъ образомъ называемыя свѣтомъ и теплотою эѳирныя волны кооперируютъ, проницаютъ и окрашиваютъ твердыя тѣла, жидкости и газы, или проходятъ сквозь толщу тяжеловѣснымъ субстанцій, для нихъ какъ бы несуществующихъ, или, въ качествѣ молніеносныхъ вѣстниковъ, стремительно несутся вокругъ земного шара? Рѣшительно непостижимо, что каждый фіолетовый лучъ состоитъ изъ шести сотъ девяносто девяти билліоновъ колебаній въ секунду, и что каждый свѣтовой лучъ пересѣкаетъ всѣ другіе свѣтовые лучи на цѣломъ протяженіи и, все-таки, безпрепятственно устремляется по прямой линіи. Наука допускаетъ и большее: часто она принимаетъ явныя и необъяснимыя противорѣчія. Кислоты, щелочная соль и вода, какъ извѣстно, имѣютъ близкое химическое сродство, сильное взаимное притяженіе, почему и стремятся, въ случаѣ ихъ соединенія, къ совмѣстной комбинаціи.
Однако, посредствомъ гальваническаго электричества и асбеста, химикъ можетъ сдѣлать чашу изъ алкали и другую—изъ ацида, мѣняетъ ихъ положенія, при чемъ та и другая перекрещиваютъ поставленную между ними чашу воды; всѣ три субстанціи находятся въ постоянномъ контактѣ и, тѣмъ не менѣе, не образуютъ никакой комбинаціи. Столь поразительное противорѣчіе, какъ этотъ перерывъ химическаго сродства, является неразрѣшимой загадкой. Или, далѣе, объясните тайну недавно открытаго элемента—радія, испускающаго теплоту и проницающій свѣтъ безъ сгоранія, безъ истощенія или какого-либѳ химическаго измѣненія. Краеугольнымъ камнемъ современнаго естествознанія служитъ законъ, по которому ничто не совершается безъ затраты требуемаго количества энергіи,—и вотъ предъ нами оказывается субстанція, постоянно порождающая свѣтъ и теплоту, непрерывно выпускающая цѣлый потокъ матеріальныхъ частицъ, безъ воспособленія со стороны какого-либо внѣшняго источника энергіи. Однако физики принимаютъ, экспериментируютъ и утилизируютъ это явное противорѣчіе ихъ законамъ, будучи рѣшительно не въ силахъ объяснить такую тайну. Затѣмъ, посредствомъ прибавленія кислотъ, безцвѣтная жидкость можетъ измѣниться въ темную, видоизмѣниться въ прозрачную; но какъ избирательное сродство въ кислотахъ, металлахъ и щелочахъ производитъ поперемѣнно поглощеніе и передачу свѣта,—для насъ это остается совершенно непостижимымъ. Или кто можетъ объяснить, какимъ образомъ каждый кусокъ большого магнита, разбитаго на тысячи частей, самъ становится малымъ магнитомъ, имѣющимъ два полюса, подымающимъ свою собственную тяжесть, притягивающимъ желѣзо, не смотря на промежуточныя тѣла, сообщающимъ свою силу, безъ умаленія ея, при соприкосновеніи съ желѣзными предметами, и, когда бываетъ повѣшенъ, берущимъ такое же направленіе, какое указывается другими частицами? Кто можетъ объяснить тайны притяженія, процессы питанія и роста животнаго и растительнаго царства, дѣятельность органовъ чувствъ, способъ перцепціи или происхожденіе жизни? Несомнѣнный прогрессъ знанія въ отношеніи неразрушимости атомовъ, эквивалента и соотношенія силъ, повидимому, является пережиткомъ сознанія въ соотвѣтствіи съ сокровенными тайнами природы.
Еще изъ временъ сѣдой древности наука утверждала, что человѣческій умъ долженъ смотрѣть на міръ сквозь призму
явленій. Земля представляется наблюдателю плоской; солнце кажется вращающимся вокругъ земли; и въ продолженіе цѣлыхъ вѣковъ люди довѣряли непосредственному впечатлѣнію. Но разсудокъ восторжествовалъ, въ концѣ концовъ, надъ чувствомъ и чрезъ видимость дошелъ до реальности. Смерть представляется окончаніемъ всего; однако посредствомъ тысячи указаній разумъ научаетъ смотрѣть сквозь самую смерть и за предѣлами гроба созерцать вѣчную жизь. Если, теперь, мы допускаемъ тайны одинаково поразительныя въ окружающей насъ физической природѣ, то почему же мы станемъ медлить признаніемъ посмертнаго бытія, на основаніи тысячи предуказаній, ссылаясь только на непостижимость его нашему пониманію? «Существуетъ философія», пишетъ Викторъ Гюго, «отрицающая безконечное. Есть еще и такая, по ученію которой нѣтъ грѣха; имя такой философіи—ослѣпленіе. Недостаточность нашихъ чувствъ считать за источникъ истины представляетъ собою несомнѣнное доказательство человѣческой слѣпоты».
Второй сильный аргументъ, представляемый наукой въ пользу самостоятельнаго существованія души послѣ разрушенія мозговой субстанціи, происходитъ изъ'иостепеннаго открытія закона эволюціи. На первый взглядъ этотъ необъятной процессъ универса представлялся свидѣтельствомъ противъ безсмертія. Когда человѣчество открыло, что вселенная, какъ она существуетъ теперь, яко бы произошла не сразу, а образовывалась постепенно въ продолженіе цѣлаго ряда вѣковъ, что планеты произошли изъ туманной матеріи, всѣ живые организмы, включая сюда и человѣка,—изъ немногихъ примитивныхъ жизненныхъ формъ, или отъ одной, съ модификаціей или варіаціей, посредствомъ борьбы за существованіе, естественнаго подбора и побѣды сильныхъ надъ слабыми,—оно тревожно спрашивало себя: гдѣ же здѣсь мѣсто для души? Человѣкъ представляетъ собою не больше, какъ только развитое, благодаря естественному подбору, животное! Но болѣе основательная наука открыла мѣсто для души. Не входя въ обсужденіе сомнительныхъ эволюціонныхъ предположеній, остановимся лишь на томъ, что прямо относится къ предмету нашей рѣчи.
По прежнему взгляду на эволюцію, человѣкъ произошелъ путемъ послѣдней; теперь нашли болѣе правильнымъ обратное выраженіе, что самая эволюція произошла отъ человѣка, т. е., что объектомъ, намѣреніемъ, цѣлью необъятной схемы
съ самаго начала служило совершенствованіе человѣчества; какъ для монумента предварительно воздвигается основа, такъ и эволюція произошла для человѣка, какъ ея вѣнца и завер-шенія. Слѣдуя, шагъ за шагомъ, по пути эволюціи, мы ви-•димъ, что ея система состояла въ прогрессивномъ развитіи къ достиженію болѣе и болѣе высокихъ формъ жизни, съ сохраненіемъ всего прошлаго совершенства и съ постепеннымъ пріобрѣтеніемъ еще бблыпаго, посредствомъ восхожденія чрезъ неорганическое и органическое къ духовной жизни и къ сознанію, до высшей точки развитія въ человѣкѣ. Такой же самый процессъ, затѣмъ, продолжается и въ человѣкѣ, устремляясь къ самому высокому въ послѣднемъ, чѣмъ отличается человѣкъ отъ другихъ тварей, т. е., своей разумной и нравственной природой. Душевная эволюція постепенно проявляется въ тождествѣ самосознанія, въ умѣ, въ пониманіи, въ сознаніи свободы и нравственной отвѣтственности, включительно до высшей эволюціонной стадіи—въ чувствахъ симпатіи, любви и самопожертвованія. Въ чемъ же состоитъ завершительная цѣль этого процесса? Только ли въ развитіи рода человѣческаго? Въ томъ ли, что каждое поколѣніе подымается на высшую ступень умственнаго и нравственнаго развитія? Несомнѣнно, что это такъ, но не все, потому что, по научнымъ же даннымъ, земля со всею своей цивилизаціей исчезнетъ, и, если конечною цѣлью эволюціи служило только развитіе человѣчества, то процессъ, обнаруживавшій на всѣхъ стадіяхъ своего развитія столько логическаго порядка и разума, внезапно завершился бы ничтожествомъ. Отсюда ясно видно, что объектомъ разсматриваемаго процесса служитъ развитіе высшихъ способностей въ человѣкѣ, его духовное усовершенствованіе. Такъ, восходящая отъ эгоистической дикости до героическаго самопожертвованія, человѣческая эволюція свидѣтельствуетъ о томъ, что земной міръ служитъ только первымъ этапомъ на пути къ высочайшему совершенству. Здѣсь-то, именно, происходитъ соглашеніе вѣры съ знаніемъ. Наука настойчиво утверждаетъ, что конечная цѣль жизни состоитъ въ духовномъ усовершенствованіи человѣка; однако, не взирая на свои старанія, она не въ силахъ достигнуть искомаго идеала. На этой стадіи въ помощь наукѣ приходитъ религія и поставляетъ человѣка въ соотношеніе съ духовными реальностями, вдохновляющими, руководящими и помогающими ему въ стремленіи къ этому идеалу. Наука приводитъ человѣка только къ по-
дошвѣ Гиммалаевъ, показываетъ ему тропу и снѣжныя вершины, возвышающіяся въ небесномъ эѳирѣ надъ плавающими облаками; но у нея не достаетъ силъ вести его въ далекую высь, и,—безпомощная,—она падаетъ въ изнеможеніи. Въ это время за его руку берется религія, возноситъ его вверхъ, поддерживаетъ и ведетъ такъ, чтобы онъ могъ продолжать крутой подъемъ сквозь облака смерти, къ той блаженной цѣли, которую видѣла, но была не въ силахъ достигнуть сама наука. Таковъ единый процессъ человѣческой эволюціи, производимой сотрудничествомъ вѣры съ знаніемъ, въ направленіи къ цѣли высшаго совершенства.
Разсматривая въ цѣломъ этотъ телеологическій процессъ, разумно ли допустить возможность, что онъ совершенно рушится, уничтожится и, въ концѣ концовъ, завершится безсмысленнымъ хаосомъ? Можетъ ли человѣческій разумъ, хоть на мгновеніе, допустить мысль, что цѣлый универсъ,—если стать на точку зрѣнія эволюціонной теоріи,—мучительно трудился и пережилъ столько ужасныхъ катаклизмъ лишь затѣмъ, чтобы, предоставивъ вѣнцу творенія—человѣку восемь или девять десятилѣтій жизни, при совершенной невозможности осуществить свой идеалъ, въ концѣ концовъ низвергнуть его въ бездну безсмысленнаго небытія? Если невѣроятной представляется мысль о какомъ-либо знаменитомъ ваятелѣ, неутомимо трудившемся надъ художественнымъ произведеніемъ, не взирая на нищету и всякія лишенія, только бы довести его до конца, и, наконецъ, достигнувшемъ цѣли, но только затѣмъ, чтобы въ одно мгновеніе разбить въ куски плоды долголѣтняго труда, терпѣнія и жертвъ; то во сколько же болѣе невѣроятною является мысль о Творцѣ, созидавшемъ совершеннѣйшее изъ существъ—человѣка* съ тою единственною цѣлью, чтобы въ одинъ несчастный день низвергнуть его въ бездну небытія?!. «Захотите ли вы», спрашиваетъ Эмерсонъ, «приложеніемъ неусыпныхъ заботъ и трудовъ произвести изъ воспитываемыхъ вами дѣтей образцы совершенства и, затѣмъ, вдругъ разстрѣлять ихъ?» Такимъ образомъ, неисчислимое множество понесенныхъ цѣлою системою трудовъ служитъ залогомъ посмертнаго существованія человѣка.
Итакъ, непререкаемый законъ эволюціи состоитъ въ сохраненіи превосходнѣйшаго. Но высшимъ и предпочтительнѣйшимъ, по сравненію съ цѣлымъ твореніемъ, произведеніемъ является моральная природа человѣка. Какимъ же, спрашивается, образомъ этотъ законъ оказался бы безсильнымъ въ
отношеніи къ самому драгоцѣнному произведенію вселенной? Неужели послѣдняя такъ ревниво и въ продолженіе длиннаго ряда вѣковъ сохраняла свои превосходныя произведенія только для того, чтобы съ необыкновенно-преступнымъ легкомысліемъ разбить вдребезги это высочайшее произведеніе? Однако, кто-нибудь возразитъ: существованіе добродѣтели обезпечивается преемствомъ поколѣній, и человѣкъ, такимъ образомъ, уже на землѣ получаетъ безсмертіе, совершенно не имѣя нужды въ духовномъ. Ошибочность такого возраженія обнаруживается, даже, при самомъ бѣгломъ взглядѣ на жизнь вселенной, какъ цѣлаго, потому что, согласно съ научными данными, всѣ обитатели земной планеты умрутъ, съ теченіемъ времени, а уни-версъ уничтожится. Чтд же представитъ собой реальная жатва? Да ничего! Вѣроятно ли, что затраченный универсомъ титаническій трудъ продолжался цѣлыя тысячелѣтія только ради уничтоженія?
Вотъ еще другой методъ превращенія доказательства. Объектомъ эволюціи, какъ мы уже видѣли, служитъ совершенствованіе человѣка,—отдѣльныхъ личностей и цѣлыхъ обществъ. Но ограниченность нашихъ физическихъ организмовъ и среды дѣлаютъ недостижимымъ полное усовершеніе здѣсь, на землѣ. Къ послѣднему можно только въ нѣкоторой степени приближаться, но никогда вполнѣ не достигать его. Слѣдовательно, завершеніемъ этого процесса указывается на загробное бытіе индивидуумовъ и обществъ. Въ противномъ случаѣ, повиди-мому, раціональная, на пространствѣ цѣлыхъ тысячелѣтій, система окажется совершенно—несостоятельной въ своемъ куль -минаціонномъ пунктѣ, потому что одно изъ двухъ: или человѣкъ безсмертенъ, или универсъ-сплошная ошибка. По тѣлу человѣкъ близокъ къ совершенству, но умственныя и нравственныя потенціи его находятся только въ процессѣ. Если бы эволюція завершалась здѣсь, то мы имѣли бы готовый фундаментъ съ отстроеннымъ только наполовину храмомъ. Если человѣкъ уничтожается по смерти, то онъ является роковою ошибкой творенія. Цѣлый процессъ оказывается только вѣковымъ произрастаніемъ, не достигающимъ поры расцвѣта. «При отрицаніи безсмертія души», говоритъ Ле-Контъ, «этотъ прекрасный космосъ, развивавшійся въ возрастающей красѣ цѣлые милліоны лѣтъ,—въ случаѣ, если бы его эволюція завершилась, и все минуло бы безслѣдно,—оказался, какъ бы никогда не существовавшимъ,—пустой мечтой, безсмысленной и ничего не значащей сказкой».
Итакъ, нѣтъ никакого посредства между двумя альтернативами: или эволюція (какъ безсмысленная) должна пріостановиться, или мы должны жить по смерти. Длинный рядъ минувшихъ лѣтъ, въ теченіе которыхъ развертывалось богатѣйшее разнообразіе жизни, служитъ залогомъ ея дальнѣйшаго продолженія. Слѣдовательно, въ безсмертіи мы должны достигать возможнаго для насъ совершенства. Намъ остается избрать одно изъ двухъ: или безсмысленный универсъ хаотическаго бытія, безъ порядка и цѣли, или прогрессивно-гармоническое развитіе, стремящееся, посредствомъ безсмертія, къ достиженію высочайшей цѣли. Все знаніе построяется на убѣжденіи, по которому вселенная представляетъ собою порядокъ, выраженіе творческаго разума. Предположеніе.о твореніи, какъ только о безсмысленномъ хаосѣ, было бы роковымъ для науки. Но если твореніе мыслится, какъ выраженіе логически разумнаго порядка, проходящаго въ теченіе всего космическаго процесса, то безумно думать, что онъ исчезнетъ въ завершительной стадіи послѣдняго. Разумный порядокъ цѣлаго универса, такимъ образомъ, содержитъ въ себѣ истину безсмертія души. «Высшее благо практически», по словамъ Канта, «является возможнымъ только подъ условіемъ безсмертія души». II.
II.
Предсказанія философіи.
Въ нѣкоторомъ смыслѣ философія покрываетъ всѣ три отдѣла человѣческой мысли, потому что «любовь къ мудрости» означаетъ, вообще, организованную сумму всѣхъ высшихъ истинъ, совершенное знаніе человѣческихъ дѣлъ, всеобъемлющій синтезъ человѣка въ отношеніи къ универсу. Впрочемъ, существуютъ извѣстныя области метафизики, психологіи, логики и спекулятивнаго знанія, представляющія собой отдѣльныя научныя отрасли. Каковы же нѣкоторыя предсказанія о безсмертіи, происходящія изъ этого обширнаго царства науки? Что можетъ сказать философія въ подтвержденіе вѣры въ загробную жизнь?
На первомъ мѣстѣ стоитъ доказательство, опирающееся на всеобщность этой вѣры. Всѣ люди, за немногими исключеніями, на всѣхъ мѣстахъ и во всѣ времена вѣровали въ будущую жизнь. Это убѣжденіе столь же древне и общераспро-
страненно, какъ и родъ человѣческій, произвольно, независимо и сильно, даже, и въ томъ случаѣ, когда не происходитъ изъ Откровенія, преданія или авторитета. По словамъ Цицерона, оно относится къ разряду тѣхъ великихъ истинъ, которыя раздаются вмѣстѣ съ нами. Оно не является, какъ нѣкоторые полагаютъ, результатомъ вѣры первобытнаго человѣка въ снодидѣнія и въ духовъ, а скорѣе эти послѣднія происходятъ изъ неодолимаго самоутвержденія сознанія, которое не могло не чувствовать себя продолжающимъ загробное бытіе. Больше того, значительно различающіяся между собою идеалы загробнаго міра, начиная отъ грубо-чувственныхъ представленій до парадиза, отъ Валгаллы до Нирваны, свидѣтельствуютъ о томъ, что эта вѣра не заимствовалась однимъ народомъ у другого, а раждалась независимо и самобытно въ каждомъ народѣ, по всему земному шару. Представленія о посмертномъ существованіи различаются между собою въ томъ или другомъ отношеніяхъ, но вполнѣ согласны въ самомъ фактѣ, удостовѣряя, что они являются глубокимъ инстинктивнымъ убѣжденіемъ, насажденнымъ Самимъ Творцомъ въ сердцѣ каждаго человѣка. Слѣдовательно, тотъ фактъ, что только съ теченіемъ времени, съ развитіемъ своего самосознанія, люди стали доискиваться разумныхъ доказательствъ вѣры въ безсмертіе, свидѣтельствуетъ не противъ, а, наоборотъ, въ защиту этой вѣры, и показываетъ только то, что прежде они не имѣли въ томъ большой нужды, но самая вѣра была ихъ оригинальнымъ инстинктомъ.
Нѣкоторые мыслители отвергаютъ этотъ, основывающійся на всеобщности вѣры, аргументъ только потому, что не постарались хорошенько разсмотрѣть его отличительныя особенности. Дѣйствительно, всеобщность сама по себѣ еще не служитъ доказательствомъ, потому что всѣмъ хорошо извѣстно, что люди временами вѣровали въ несомнѣнно ложное, какъ, напр., въ то, что земля представляетъ собою плоскость, въ •обращеніе солнца вокругъ земли. Сама по себѣ древность— еще не доказательство, потому что и суевѣрія такъ же древни. Но, когда послѣднія пережили цѣлые вѣка, то этотъ фактъ обусловливался не лживостью ихъ, а зерномъ содержавшейся въ нихъ истины. Однако, различіе двухъ видовъ этого аргумента сводится къ слѣдующему: въ томъ случаѣ, когда универсальная вѣра основана на заблужденіи, съ теченіемъ времени она или отвергается, или видоизмѣняется, тогда какъ эта вѣра въ безсмертіе никогда не измѣнялась по существу,
начиная съ незапамятныхъ временъ, а только прогрессировала, развивалась, укрѣплялась, непрерывно возвышалась и очищалась, по мѣрѣ преуспѣянія рода человѣческаго, достигнувъ своего зенита у высшихъ народовъ и, среди этихъ послѣднихъ, у лучшихъ и мудрѣйшихъ изъ ихъ представителей. Мало того, вѣра въ безсмертіе могущественно содѣйствовала человѣческому прогрессу, являясь однимъ изъ сильнѣйшихъ факторовъ моральнаго развитія личности, лежащимъ въ основѣ ея высочайшей цѣнности, неприкосновенности жизни, и достиженія ею своего кульминаціоннаго пункта въ безбрежной вѣчности. Можно ли. въ виду этого, думать, что такое неодолимое инстинктивное сознаніе, существующее независимо и повсюду, во всей человѣческой семьѣ, начиная съ незапамятныхъ временъ, непрерывно очищавшееся отъ примѣси всякой неправды и возраставшее въ силѣ, выражающее чаянія всею рода человѣческаю,—можно ли допустить, что оно не имѣетъ подъ собой реальной основы? Неужели цѣлый родъ человѣческій, съ самаго начала своего существованія и до настоящаго времени, оказывается обманувшимся въ одномъ изъ самыхъ оригинальныхъ своихъ инстинктовъ, послѣ того какъ онъ же сдѣлалъ столь поразительные успѣхи во всѣхъ другихъ областяхъ жизни и знанія? Эта всеобщность вѣры въ безсмертіе, открывшейся на самой ранней зарѣ историческаго бытія человѣчества, укрѣпленная и возвышенная посредствомъ прогресса, получаетъ необыкновенно-важное значеніе въ глазахъ каждаго мыслящаго человѣка, служа выраженіемъ заключеннаго внутри насъ залога безсмертія.
Затѣмъ, опредѣлимъ цѣну подвергавшагося часто оспариванію доказательства по аналогіи. Безспорно, что аналогія не можетъ привести къ логическому заключенію, пока не показано, что духовная область соотвѣтствуетъ законамъ физической. Аргументировать отъ одной къ другой можно только на основѣ дознанной ихъ гармоніи. Но если существуетъ Творецъ-вселенной, то не является ли болѣе вѣроятнымъ и болѣе естественнымъ предположеніе, что Ему было угодно создать двѣ половины, составляющія единое гармоническое цѣлое, нежели другое, по которому Онъ сотворилъ ихъ находящимися въ постоянномъ конфликтѣ и противорѣчіи? Не представляется ли болѣе разумнымъ мыслить, что Онъ восхотѣлъ создать непрерывность между матеріальнымъ и духовнымъ міромъ, съ необъятнымъ круговращеніемъ силъ, распространяющихся по
обѣимъ гемисферамъ, нежели допустить противоположное, что законами и порядками одной уничтожаются законы и порядки другой? Несомнѣнно, что также невозможно отъ чисто-физическаго явленія аргументировать къ физико - спиритуальной перемѣнѣ, какъ, напр., отъ превращенія гусеницы въ бабочку— къ безтѣлесному существованію души послѣ смерти, потому что въ первомъ случаѣ предъ нами одно физическое измѣненіе, между тѣмъ какъ въ другомъ—переходъ отъ физическаго къ духовному. Однако, въ качествѣ примѣровъ, намековъ, указаній и предсказаній, поразительныя аналогіи естественной жизни послѣ видимой смерти послужатъ, во всякомъ случаѣ, апелляціей къ человѣческому уму и сердцу и однимъ изъ тѣхъ добавочныхъ фактовъ, совокупностью которыхъ усиливается доказательное значеніе множества другихъ предсказаній.
Цѣлымъ процессомъ своей жизни природа ясно учитъ о продолженіи существованія подъ иной формой, въ новой сферѣ. Повсюду мы видимъ трансформаціи той же самой жизни, продолжающейся при значительно отличныхъ условіяхъ. Наблюдая за появленіемъ жука изъ навозной кучи, древній египтянинъ видѣлъ въ этомъ процессѣ указаніе на будущую жизнь, почему и помѣстилъ такого пріятнаго вѣстника въ храмъ, въ качествѣ эмблемы человѣка, имѣющаго нѣкогда выйти изъ могилы для продолженія своего существованія. Такая же мысль раж-дается и вѣ насъ при наблюденіи за мертвой—повидимому— улиткой, медленно роняющей свое старое линовище и, выползающей на свѣтъ съ обновленной жизнью; или когда мы видимъ птицу, появляющуюся изъ разбитаго ея же клювомъ яйца, и сравнимъ находящагося въ послѣднемъ орла съ воз-летающимъ къ солнцу орломъ, или истлѣвающее сѣмя—пробивающимся къ свѣту въ видѣ зеленѣющей былинки, или когда привѣтствуемъ весну, пробуждающуюся отъ ледяной смерти, головастика, дышащаго жабрами въ водѣ, однако постепенно приготовляющагося къ обитанію въ иной сферѣ и къ дыханію съ помощью легкихъ; или когда смотримъ на шелковичнаго червя, какъ онъ постепенно обвивается смертнымъ покровомъ кокона только для того, чтобы потомъ выйти изъ него въ видѣ красивой бабочки, весело и свободно порхающей въ воздушномъ пространствѣ. Какъ можно видѣть эти постоянныя трансформаціи, признавать повсюду важный законъ жизни, возникающей изъ нѣдръ самой смерти, и въ то же время не чувствовать того, что Творецъ міровъ въ этихъ при-
мѣрахъ далъ намъ залогъ также и нашего загробнаго бытія, въ согласіи съ упомянутымъ закономъ? Неужели, вполнѣ признавая метаморфозу въ безчисленныхъ случаяхъ у низшихъ тварей, кто-либо рѣшится отрицать ее по отношенію къ человѣку, вѣнцу всего сотвореннаго, вслѣдъ за печальными годами его кратковременной жизни на землѣ? Даже какая-нибудь, инкрустированная въ скалѣ, жаба, или—въ гробницахъ мумій—пшеничное зерно—сохраняются въ продолженіе цѣлыхъ тысячелѣтій. Неужели только одному человѣку суждено прожить на землѣ какихъ-нибудь восемь—девять десятковъ лѣтъ и, затѣмъ, обратиться въ чистое ничтожество?
Тотъ же самый законъ трансформаціи жизни вслѣдъ за видимой смертью, господствующій въ нижнемъ царствѣ природы, приложимъ и къ человѣку, насколько мы въ состояніи прослѣдить жизнь послѣдняго. Контрастъ между еще не родившимся младенцемъ и взрослымъ человѣкомъ, между Цезаремъ, Ньютономъ, Гёте, находящимися во чревѣ матери, и потомъ—завоевателями міра, свидѣтельствуетъ о продолженіи жизни при совершенно различныхъ обстоятельствахъ. Даже больше того:—въ эмбріологіи открытъ всеобъемлющій законъ, по которому смерть означаетъ освобожденіе отъ ограниченій и переходъ въ высшую сферу. Смерть въ эмбріологіи означаетъ просто кульминацію извѣстной стадіи существованія и рожденіе въ высшее, болѣе сложное состояніе развитія. Такъ, напримѣръ, фолликула умираетъ послѣ того, какъ переростетъ свои предѣлы, а зерно ея дѣлается овумъ; витализованное овумъ уминаетъ по достиженіи зрѣлости, а его зерно становится плацентой съ зародышевымъ центромъ; умираетъ и этотъ послѣдній, при чемъ его зерно развивается на степень эмбріо; со смертью плаценты ея эмбріо появляется на свѣтъ въ видѣ живого существа. Или, логически продолжая процессъ, мы приходимъ къ выводу, что, переростающее здѣсь свои предѣлы, наше тѣло умираетъ, а его зерно, духовная сущность, возрождается въ высшую сферу. Ши процессъ этотъ непрерывный, или непрерывность творческаго процесса потерпѣла внезапно иллогическоѳ разстройство. Подобнымъ же образомъ, хотя человѣкъ непрерывно теряетъ часть своего тѣла, причемъ весь организмъ обновляется одинъ разъ въ теченіе каждыхъ семи лѣтъ, однако, при этомъ, удерживается его идентичность, по требованію всеобщаго естественнаго закона. Спрашивается, почему человѣкъ не могъ бы, посредствомъ такого же анало-
Г
гичнаго закона, и впредь сохранить свою тождественность, когда наступитъ время разстаться съ своимъ тѣломъ, по велѣнію другого закона природы—смерти? Эту мысль арабы прекрасно выражаютъ въ своей философіи. Подобно тому, какъ тѣлесный составъ человѣка,—говорятъ они,—собирается изъ обширнаго матеріала въ природѣ, и опять возвращается къ своему источнику, при чемъ тѣло становится прахомъ, такъ и происходящій отъ Бога человѣческій духъ опять возвращается къ своему Источнику. Естественная философія выражаетъ въ приведенныхъ словахъ мысль, находящуюся въ книгѣ Екклезіастъ: «и возвратится прахъ въ землю, чѣмъ онъ и былъ, а духъ возвратится къ Богу, Который далъ его» (12, 7). Слѣдовательно, эта устойчивость жизни, въ новыхъ формахъ и условіяхъ, распространяющаяся по всему царству природы, даетъ собою понять, что совершенно естественно ожидать такую же самую устойчивость жизни и по смерти.
Природа, однако, имѣетъ болѣе важное значеніе, чѣмъ слу-,,жить только красивой иллюстраціей. Она указываетъ принципы ,я законы, посредствомъ которыхъ можетъ быть обезпечено вѣчное бытіе, въ случаѣ исполненія данныхъ условій. Чѣмъ болѣе сложнымъ является организмъ,—говоритъ Друммондъ,— и чѣмъ лучше онъ приспособленъ къ окружающей средѣ, тѣмъ продолжительнѣе и его жизнь. Это настолько очевидно въ природѣ, что Гербертъ Спенсеръ формулируетъ законъ, по , которому, въ случаѣ нахожденія нами совершеннаго соотвѣтствія съ окружающей средой, которое продолжалось бы непрерывно, мы получили бы вѣчную жизнь. «Совершенное соот-. вѣтствіе было бы вѣчной жизнью. Если бы въ окружающихъ условіяхъ не происходило никакихъ перемѣнъ за исключеніемъ .іуакихъ, какія усвоилъ самъ организмъ, и если бы онъ никогда (■не ошибался въ воздѣйствіи на нихъ, то тогда наступила бы і вѣрная жизнь и вѣчное знаніе». Въ виду данной аналогіи, . человѣку остается только состоять въ указанномъ соотвѣтствія sei» Вѣчнымъ,—и онъ исполнитъ предъявляемыя природою усло-< вія. Ибо, входя въ общеніе съ духовной силой универса, онъ обезпечилъ за собою совершенное соотвѣтствіе съ вѣчными ■ качественностью и средой, реализуя такимъ образомъ есте-, ственныя условія вѣчнаго существованія. Посреди конечнаго і.быть въ единеніи съ безконечнымъ и въ каждый преходящій моментъ имѣть вѣчное существованіе,—это и означается безсмертіемъ въ религіи. Этимъ необходимымъ ограниченіемъ без-
смертіе не становится удѣломъ только немногихъ избранниковъ, если мы принимаемъ, что человѣческій духъ, въ надлежащей стадіи развитія, входитъ въ контактъ съ вѣчнымъ духомъ жизни универса, и, такимъ образомъ, родъ человѣческій получаетъ безсмертіе.
Затѣмъ, природа возвѣщаетъ тотъ законъ, по которому ничто реально не разрушимо. Видимое же уничтоженіе означаетъ собою только перемѣну формы. Всякія перемѣны суть только размѣны. Никто не можетъ разрушить ни одного атома. Бейте молотомъ, жгите, разрѣживайте, какъ угодно,—вы только обратите твердыя тѣла въ жидкія, жидкія — въ газообразныя, но первоначальные атомы окажутся нисколько не поврежденными. Не смотря на безчисленныя перемѣны, цѣлая сумма атомовъ и теперь остается такою же. Въ виду этого разумно ли думать, что только одни атомы сотворены переживающими теченіе временъ, а драгоцѣнная мысль, геній, духъ предназначены къ уничтоженію? Если Творецъ сохраняетъ менѣе цѣнное, то ужели Ему не угодно сохранить болѣе цѣнное? Жизнь не дороже ли одежды? Въ состояніи ли мы представить себѣ такого отца, который заботливо сохраняетъ одежду своего сына и допускаетъ его самого погибнуть въ пламени? Богъ, сохраняющій физическіе элементы, не взирая на безконечныя ихъ измѣненія, неужели однимъ дуновеніемъ погаситъ безцѣнную душу—дыханіе устъ Своихъ? Неужели въ Его благой волѣ— опредѣлить цѣлыя тысячелѣтія для существованія солнечной системы и, послѣ краткихъ лѣтъ земной жизни, обратить въ ничтожество Свое лучшее твореніе?
Природа подтверждаетъ этотъ законъ указаніемъ на то, что въ ней нѣтъ пустоты, видимая же пустота оказывается носительницей имѣющаго наступить роста жизни. Какой-нибудь ничтожный кусочекъ или фрагментъ заботливо сохраняется и употребляется опять на образованіе новой формы. Неужели же самое драгоцѣнное украшеніе вселенной—разумъ, духъ, личность, и только онъ обреченъ на безвозвратную гибель? «Что въ разсужденіи своего превосходства и духа должно быть постоянною частью универса, то—по словамъ Лотце— должно продолжаться вѣчно». При видѣ бездыханнаго тѣла знаменитаго Виланда, Гёте воскликнулъ: «разрушеніе такихъ возвышенныхъ дарованій представляется чѣмъ-та такимъ, что никогда и, ни въ какихъ обстоятельствахъ не можетъ подлежать вопросу».—«Я не знаю ничего ёще такого въ природѣ-—
говоритъ Мартино (за исключеніемъ такого случая, когда кто-нибудь сообщилъ бы объ исчезновеніи солнцъ изъ звѣзднаго неба), что можетъ сравняться по опустошительности съ угасаніемъ великихъ умовъ. Собранныя ими сокровища, ихъ зрѣлый талантъ, ихъ свѣтлый взглядъ, безошибочный тактъ ихъ не могутъ быть сравниваемы съ наслѣдственными инстинктами: перечисленныя качества безусловно персональны и неотъемлемы: существенныя условія будущей мощи, безполезныя для расы, и совершенныя для окончательнаго роста индивидуума. Если такому росту не суждено осуществиться, то, значитъ, самый блистательный геній лопается и исчезаетъ, какъ ночной фейерверкъ».
Сердце чувствуетъ, что это такъ же истинно въ отношеніи цѣлой личности, какъ и одного интеллекта. Стоя при гробѣ дорогого лица, сраженнаго смертью въ расцвѣтѣ лѣтъ и силъ, кто удержится отъ того, чтобы въ этотъ потрясающій и вмѣстѣ таинственный моментъ не воскликнуть, что такая чистая душа, такая небесная краса, такая нѣжная симпатія не можетъ исчезнуть въ волнахъ вѣчности? Эти чувства находятся въ столь совершенной гармоніи, въ такомъ близкомъ сродствѣ съ любвеобильнымъ сердцемъ Самого Небеснаго Отца. Такъ должно быть. Почившій непремѣнно пробудится для лучшей жизни въ надзвѣздныхъ обителяхъ.
Но, быть можетъ, наиболѣе сильное личное убѣжденіе въ безсмертіи находится въ интроспективной психологіи. Если безсмертіе является еще и теперь, во время земной жизни, нашимъ достояніемъ, а не пріобрѣтается только въ будущемъ, то, несомнѣнно, должны существовать нѣкоторыя указанія, склонности, предвѣстія этого безсмертія въ насъ самихъ, не смотря на нѣкоторую призрачность ихъ, по причинѣ нашихъ плотскихъ узъ. Въ самомъ дѣлѣ, вмѣсто того, чтобы отыскивать доказательства внѣ, почему не взглянуть внутрь себя самихъ? Почему не поискать въ своей душѣ отраженій Самого Творца, по образу Котораго созданъ человѣкъ? Въ каждомъ здравомыслящемъ прежде всего раждается психологическое убѣжденіе, что онъ представляетъ собой нѣчто большее, по сравненію съ тѣломъ, и нѣчто особое отъ послѣдняго. «Мыслю, значитъ существую». Въ этихъ словахъ заявляетъ о себѣ инстинктивное сознаніе, по которому реальная личность—не тѣло, а духъ, который, въ качествѣ имматеріальнаго принципа, тревожится отъ разрушенія тѣла не болѣе, нежели кварти-
рантъ — перемѣной комнатъ. Эта мысль красиво выражена Веніаминомъ Франклиномъ въ его эпитафіи: «здѣсь лежитъ тѣло В. Франклина, печатника (похожее на крышки старинной книги, на которыхъ стерлись буквы и позолота), сдѣлавшееся пищей червей; однако, не совсѣмъ погибло оно, потому что (какъ онъ вѣровалъ) еще разъ явится въ новомъ и болѣе лучшемъ изданіи, исправленномъ и дополненномъ авторомъ». Еще лучше та же мысль вылилась въ прекрасныхъ стихахъ нашего Пушкина: «Нѣтъ, весь я не умру»!.. Всѣ философы признавали силу такого и другихъ внутреннихъ убѣжденій, названныхъ Декартомъ «врожденными идеями». Откуда же происходятъ онѣ? Откуда получаются эти сильныя психическія впечатлѣнія, что человѣческій духъ есть только постоялецъ въ тѣлѣ, помнящій о когда-то доставшемся ему въ удѣлъ райскомъ жилищѣ и надѣющійся, въ блаженномъ безсмертіи, на еще лучшее царство небесное? Платонъ думалъ объяснить эту загадку воспоминаніемъ души о созерцавшихся ею, до рожденія въ міръ, вѣчныхъ идеяхъ; Аристотель—изъ формативнаго интеллекта; Кантъ—изъ предшествующаго всякому опыту разсудка, въ качествѣ творца опыта. Для души, которая чувствуетъ эти врожденныя идеи сознанія, являющейся чѣмъ-то большимъ по сравненію съ организмомъ, въ которомъ обитаетъ она, безсмертіе особенно сильно заявляетъ о себѣ въ самыхъ сокровенныхъ глубинахъ человѣческаго духа.
Любопытнымъ доказательствомъ этой врожденной устойчивости сознанія служитъ то, что мы не въ силахъ представить себя прекратившими существованіе по смерти. Теоретически мы, сколько угодно, можемъ представить себѣ свое уничто-' женіѳ, но только не въ состояніи реализовать его фактъ, потому что самая робкая мысль о разрушеніи препобѣждается' инстинктивнымъ чувствомъ будущей жизни. Какъ только, напримѣръ, мы попытаемся вообразить себя мертвыми, въ дѣйствительности мы представляемъ себя находящимися при своемъ погребеніи, слышащими надгробныя рѣчи и видящими все происходящее, сопровождающими печальную процессію до самой могилы, смотрящими на опускаемый гробъ и соболѣзнующими слезамъ и скорби осиротѣлыхъ родственниковъ. Никогда не можемъ мы представить себя въ состояніи абсолютнаго уничтоженія, а, наоборотъ, всегда являемся присутствующими, въ качествѣ живыхъ свидѣтелей, при 'своемъ бездыханномъ тѣлѣ. Главная причина смертобоязни состоитъ въ
томъ, что инстинктивно мы думаемъ о себѣ не какъ объ умершихъ, а только какъ о живущихъ въ какомъ-то безграничномъ пространствѣ.
Указанный психологическій законъ имѣетъ приложеніе также и къ другимъ. Въ самомъ дѣлѣ, сколько угодно мы можемъ думать о скончавшихся друзьяхъ, и, однако же, оказываемся рѣшительно не въ состояніи представить ихъ, въ качествѣ мыслящихъ, на-вѣки прекратившими свое бытіе. Какими смутными и неопредѣленными ни были бы наши мысли объ умершихъ,—все равно, мы представляемъ себѣ послѣднихъ не иначе, какъ только существующими. Несомнѣнно, представленіе факта еще не служитъ порукою его реальности, однако высшее умозрѣніе утверждаетъ, что необходимость мышленія о фактѣ является уже отображеніемъ 'его реальности: ибо установленный Богомъ порядокъ долженъ соотвѣтствовать тому, что абсолютно-неизбѣжно въ человѣческомъ разумѣ; въ противномъ случаѣ мы могли бы жить, какъ живемъ, въ этомъ мірѣ, посредствомъ разума и выводимыхъ изъ него заключеній. Что абсолютно-необходимо по суду чистой мысли, то должно быть реальнымъ. На основѣ этой истины постулируются Богъ и методы творенія. Теперь, если смерть, въ смыслѣ окончательнаго прекращенія всякаго мышленія, немыслима, то и такое уничтоженіе ума должно быть не реальнымъ; и если продолженіе существованія ума является абсолютнонеобходимой концепціей здраваго разума, то упомянутому продолженію существованія должна соотвѣтствовать извѣстная реальность. Такъ, именно, размышлялъ Гёте въ словахъ: «для мыслящаго разума рѣшительно невозможно думать о себѣ, какъ о несуществующемъ, переставшемъ мыслить и жить; въ такой мѣрѣ каждый въ себѣ самомъ носитъ доказательство своего безсмертія и, при томъ, совершенно непроизвольно. Но какъ только человѣкъ захочетъ быть объективнымъ и выйти изъ себя, какъ только захочетъ онъ догматически обнять продолженіе своей личной жизни, съ цѣлью подкрѣпить внутреннее въ ней убѣжденіе, такъ впадаетъ въ противорѣчіе».
Къ этому присоединяется слѣдующее доказательство, по которому добродѣтельные люди, въ извѣстной стадіи своего духовнаго опыта, достигаютъ абсолютной увѣренности въ своемъ вѣчномъ единеніи съ Богомъ. Послѣдняя настолько же реальна и позитивна, какъ фактъ ихъ собственнаго существованія. Подлинно, духовный человѣкъ приходитъ къ убѣжденію, что
«онъ въ Богѣ пребываетъ, и Богъ—въ немъ» (1 1н. 3, 24). Онъ твердо содержитъ эту истину, не взирая на тяжкія испытанія, и встрѣчаетъ смерть безъ тѣни страха и сомнѣнія. Ежедневно можно наблюдать такую внутреннюю увѣренность въ бытіи Божіемъ и въ личномъ безсмертіи, особенно сильно проявляемую людьми на смертномъ одрѣ. Оглядываясь въ глубь прожитыхъ вѣковъ, мы видимъ необъятное облако святыхъ мучениковъ, преобразователей, миссіонеровъ, запечатлѣвшихъ свою непоколебимую вѣру своими многолѣтними и, на первый взглядъ, безнадежными трудами и страшными жертвами, въ сопутствіи самыхъ жестокихъ пытокъ и добровольной борьбы съ всесильнымъ княземъ вѣка сего. Безстрашно и со славой прошли они огненныя пытки, благодаря своей твердой вѣрѣ въ то, что ихъ, всецѣло посвященная Богу, жизнь не могла и но должна была сдѣлаться добычей смерти. Нѣтъ спору, что никто не можетъ воспользоваться опытомъ другого въ качествѣ своего собственнаго доказательства; но такое свидѣтельство, въ соединеніи съ другими свидѣтельствами, несомнѣнно подкрѣпитъ нашу увѣренность въ томъ, что въ основѣ вѣры въ загробное существованіе находится нѣкоторая реальность.
Кромѣ того, изучая природу и конституцію самого разума, мы логически приходимъ къ вѣрѣ въ безсмертіе. Изумительные размѣры человѣческой способности къ неограничиваемой никакими предѣлами мысли рѣшительно противорѣчатъ идеѣ объ ея исчезновеніи послѣ сравнительно короткаго срока земной жизни. Въ физическомъ отношеніи человѣкъ является ничтожнѣйшимъ атомомъ въ необъятности вселенной. Однако даже и «самая большая звѣзда умѣщается на малой поверхности телескопа». За то взятый, какъ духъ, человѣкъ превосходитъ всю комбинированную матерію вселенной. Внутри его заложена таинственная сила, посредствомъ которой онъ можетъ, по своей волѣ, воспарять надъ временемъ и пространствомъ, открывая одинъ за другимъ цѣлые міры съ ихъ законами, взвѣшивая созвѣздія, распутывая тайны природы, завоевывая ее могущественными цивилизаціями, находясь въ отдаленныхъ сумеркахъ начала или конца временъ и не обрѣтая во всемъ универсѣ ничего, превосходящаго собственный его разумъ, за исключеніемъ его несравненнаго подобія— Безконечнаго Разума. Эта безграничная способность интеллекта состоитъ въ рѣшительномъ противорѣчіи съ мгновен-
нымъ прекращеніемъ его существованія. «Всѣ наши интеллектуальныя дѣйствія,—по выраженію Эмерсона,—сопровождаются чувствомъ абсолютнаго существованія». «Для меня,—говоритъ Гёте,—вѣроятное бытіе моей души доказывается идеей дѣятельности».
Кромѣ того, самая жизнь въ умственномъ, эмоціональномъ и духовномъ отношеніяхъ является несовершенной и фрагментарной. До какой высоты развитія ни подымался бы человѣкъ, •никто еще не достигалъ предѣла полнаго расцвѣта своихъ способностей. Ни одинъ человѣкъ не оказывался совершенно удовлетвореннымъ со стороны своего разума, сердца или высшихъ идеаловъ. Нашъ разумъ только схватываетъ мелькающіе проблески безконечной истины, вѣчной послѣдовательности идей; лишь на поверхности ихъ скользитъ его духовный взоръ, хотя въ немъ находится ясное сознаніе своей способности—углубиться въ ихъ содержаніе, при болѣе благопріятныхъ къ тому обстоятельствахъ. Скорбное сердце несется къ нѣкоторой силѣ въ ожиданіи полнаго откровенія его потаенной глубины и удовлетворенія безконечнымъ стремленіямъ духа. Нравственное чувство не можетъ получить полнаго удовлетворенія коренного преобразованія всего моральнаго универса. Если жизнь не представляетъ собою самаго злого издѣвательства надъ нами какихъ-то темныхъ силъ, то мы не можемъ не простираться за предѣлы могилы въ интересахъ полнаго насыщенія своихъ нравственныхъ потребностей. Подумаемъ только о своихъ интеллектуальныхъ ограниченіяхъ. Наши способности представляютъ собою только «профетическій сегментъ» замкнутаго круга въ посмертномъ бытіи. На этой землѣ положены предѣлъ и завершеніе развитію животнаго и растительнаго царствъ. Покрываясь въ продолженіе извѣстнаго числа лѣтъ листьями, цвѣтами и плодами, растеніе вполнѣ совершаетъ свое назначеніе, достигаетъ объекта своего творенія и предѣла своего существованія. Равно и животные организмы достигаютъ зрѣлости и затѣмъ разрушаются. Но, что касаетря полнаго развитія умственныхъ дарованій человѣка, то они здѣсь далеко не достигаютъ своего предѣла. Способность къ двоякаго рода идеаламъ—культуры и личности—безгранична. Каждому присуща эта удивительная сила постояннаго созерцанія болѣе высокихъ откровеній, нежели сколько онъ въ состояніи реа-лизировать своими ограниченными способностями. Пусть старается онъ, сколько угодно, — съ каждой высшей ступени
цредъ нимъ только открывается еще болѣе обширная область непознаннаго. Каждый достигнутый результатъ только еще болѣе расширяетъ его способность къ еще большему недостигнутому, и эта возрастающая способность, поэтому, служитъ предвѣстницей вѣчности. Чѣмъ болѣе учимся мы, тѣмъ сильнѣе въ насъ жажда къ увеличенію знанія, и тѣмъ большею является способность къ достиженію предположенной цѣли, такъ что смерть поражаетъ насъ въ тотъ самый моментъ, въ который мы считали себя положившими только доброе начало. Даже въ преклонномъ возрастѣ мы чувствуемъ, что нуждаемся въ другой цѣлой жизни для музыки, въ другой—для искусства, въ другой—для науки и въ другой—для исторіи; или же на-чертываемъ настолько широкую программу для своихъ занятій, что исполненіе ея потребовало бы цѣлую сотню лѣтъ*въ какомъ-либо высшемъ учебномъ заведеніи. И очень много изъ того малаго, что мы изучаемъ здѣсь, окажется безполезнымъ въ томъ случаѣ, если смерть полагаетъ всему конецъ. Мы не только полагаемъ начало, но полагаемъ начало дѣятельности лишь немногихъ своихъ способностей, каковы, напримѣръ, разсудокъ и память, потому-что психологи сообщаютъ намъ о сорока способностяхъ, остающихся въ потенціальномъ состояніи, пока мы живемъ па землѣ. Столь обширная область неразвитыхъ силъ не служитъ ли предсказаніемъ ихъ будущею развитія? Нераспустившаяся почка не предуказываетъ ли на будущій цвѣтъ? Можетъ ли быть что-либо болѣе безотраднаго по сравненію съ тѣмъ, какъ возращеніе обширныхъ полей съ произросшими на нихъ завязями, изъ которыхъ вскорѣ должны распуститься роскошные цвѣты, только затѣмъ, чтобы внезапно убить ихъ морозомъ и превратить эти многообѣщавшія поля въ пространное кладбище, царство неумолимой смерти? Всѣ части творенія, несомнѣнно, свидѣтельствуютъ о томъ, что Создатель—въ высшей степени предусмотрительный садовникъ, чтобы срывать одни только мертвые цвѣты. Слѣдовательно, наши недоразвившіяся потенціи служатъ залогомъ ихъ будущаго развитія *).
Прот. Евгеній Аквилоновъ.
) Продолженіе слѣдуетъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
